Текст книги "Драматическая миссия. Повесть о Тиборе Самуэли"

Автор книги: Петер Фельдеш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)

«Вот, оказывается, с кем вступили в сговор ультралевые, – сокрушался Самуэли, слушая Куна. – Затаенное недовольство завело их на ложный путь.

Они идут рука об руку с пробелогвардейскими офицерами! А поборники переворота 21 марта? Сплачиваются вокруг нынешних левых экстремистов. Они не способны разобраться в обстановке. Даже Имре Дёгеи из охраны Бела Куна и тот замешан! Мы слишком много внимания уделяли правым, а заняться левыми у нас не хватало времени. Думали, мол, эти люди – коммунисты, сами найдут правильный путь…

И вот те, которые были готовы на все, чтобы «отстоять диктатуру пролетариата», оказались под вражеским знаменем. Какое упущение, какая трагическая ошибка! Наша ошибка…

Оказывается, можно мобилизовать немалые силы, чтобы добиться поворота влево. Но эти силы растрачиваются зря в подлой попытке путча авантюристов…»

А назавтра по городу уже шли толки о том, что на заседании чрезвычайного трибунала оба украинца были изобличены как белогвардейские офицеры-агенты, засланные врагом на территорию Советской Венгрии, и Самуэли вынес им смертный приговор, который уже приведен в исполнение.

В полдень представители левых явились к Бела Куну. Старик Энглендер, снедаемый угрызениями совести, разрыдался. Кун был разгневан. Он резко упрекал левых в легкомыслии, безответственности и выгнал их из кабинета. Но все же, связавшись с чрезвычайным трибуналом, предложил на этот раз не привлекать их к судебной ответственности.

Самуэли догадывался, что происходило в душах многих революционеров, самоотверженно выступавших 21 марта за установление в Венгрии Советской власти. Очень плохо было бы, если штурмовой отряд революции совсем изверился бы теперь в своих силах…

Упрочить положение Венгерской Советской Республики можно было, лишь оттеснив вражеские войска и освободив от оккупантов Затисский край… Борьба предстояла тяжелая, длительная. Правда, имелась и хорошая новость: главнокомандующим назначили Лавдлера вместо Бёма. Но из-за болезни Ландлер не смог принять участия в разработке оперативных планов предстоящей кампании. Да вот еще поддержка международного пролетариата может стать важным козырем. III Интернационал призвал рабочих всех стран выступить 21 июля с протестом против вмешательства империалистов во внутренние дела Советской России и Венгерской Советской Республики.

Самуэли решил незамедлительно возвращаться в Рёйтёк. Надо обеспечить доставку вооружения и боеприпасов из Австрии.

Намеченная на 21 июля международная забастовка пролетариата прошла успешно не во всех странах. Через несколько дней стало ясно, что ее воздействие на ход международных событий оказалось малоэффективным. Но в это время с восточного фронта поступили обнадеживающие вести. Войска венгерской Красной Армии успешно форсировали Тису и стремительно продвигались вперед! Однако уже 26 июля наступление приостановилось, и атаки ударных частей захлебнулись. А еще через день Самуэли узнал, что передовые части Красной Армии пришлось оттянуть на исходные позиции.

Утром позвонил по телефону Бела Кун:

– В Дьёре контрреволюционный мятеж!

И Самуэли вновь мчится на машине из Рёйтёка в Дьёр, а бойцы-ленинцы спешат туда на поезде особого назначения.

Правда, на месте выяснилось, что переполох подняли женщины, одурманенные вражеской пропагандой. Водворив в городе порядок, чрезвычайный трибунал условно наказал разбушевавшихся торговок.

29 июля Самуэли вернулся в Будапешт. Новости он услышал тревожные. Отступающие части Красной Армии под давлением превосходящих сил интервентов деморализованы, боевой дух подорван агитацией правых, многие кадровые офицеры-фронтовики – предатели. На все лады толковали о заманчивом предложении Антанты. Если, мол, сформируется «рабочее правительство» и будет покончено с диктатурой пролетариата, Антанта немедленно снимет блокаду, пришлет масло, сахар, мясо, муку… На улицах и площадях уже поговаривали «об эшелонах с продовольствием», якобы направленных в Венгрию, изголодавшиеся обыватели воздавали хвалу великодушию Антанты.

30 июля поступила неутешительная весть: румынские войска форсировали Тису! Военный комендант Будапешта Йожеф Хаубрих заявил, что не позволит бросить на фронт свежие части IV Будапештского корпуса, их надо держать в резерве – для защиты столицы.

Бела Кун обратился по радио к Советской России. Он просил начать наступление Красной Армии против королевской Румынии. Затем выступил с воззванием ко всем народам мира.

А на следующее утро Лейриц принес новость, заставившую Тибора еще более насторожиться:

– Нынче утром к нашему поезду подошла депутация каких-то разодетых дам и господ. Они почтительно обратились к бойцам-ленинцам «с покорнейшей просьбой дать автограф на «добрую память»»… К счастью, начальник караула Иштван Лукач разгадал их намерения и разогнал подозрительное скопище. Не иначе как реакция, почуяв перемену и горя желанием мести, фабрикует черные списки. Это нешуточное дело, Тибор, – грустно заключил Лейриц.

Самуэли молча стоял у окна. Он повторял про себя, словно заклинал: «Революция не должна потерпеть поражение. Ее победа неизбежна и закономерна!»

– Ну что ж, мне, пожалуй, пора возвращаться в Цеглод, – сказал, вставая, Лейриц. И ужо у самого порога, задержавшись на мгновение, добавил: – Табор… а не обняться ли нам на прощание?

– С чего это ты? – обернулся к нему Тибор и горячо пожал его руку. Рукопожатие, которым обменялись эти суровые, мужественные люди, было крепче обычного.

Эпилог

Тибор Самуэли был прекрасный, находчивый оратор. Но на заседаниях Правительственного Совета он выступал сравнительно редко и всегда старался быть немногословным. Однако 31 июля 1919 года, когда нужно было отстоять предложение Бела Куна, Самуэли решил выступить. Бела Кун настойчиво добивался созыва чрезвычайной сессии Будапештского Совета рабочих и солдатских депутатов. Он требовал бросить боевой клич: «Все – на фронт!» – и мобилизовать рабочих. В своем выступлении Самуэли обрушил град убедительных аргументов на маловеров, собиравшихся отступать без боя.

– Если Советской власти не удастся удержаться в Будапеште, – убеждал он членов Совета, – можно отойти с рабочими полками в Задунайский край и там продолжать борьбу. Ни в коем случае нельзя выпускать из рук завоеванную рабочими власть!

«В результате настоятельных требований Самуэли, – вспоминал спустя десять лет правый социал-демократ Велтнер, – Правительственный Совет так и не пришел к единому мнению. Но все сошлись на том, что следует еще раз попытаться оказать вооруженное сопротивление».

К утру 1 августа правое крыло мобилизовало псе свои силы. На совместном, заседании Правительственного Совета и партийного руководства правые развернули яростную атаку. И если раньше они маскировались, уверяя, будто тревожатся за судьбы диктатуры пролетариата, то теперь открыто отвергали ее.

– Если невозможно сохранить диктатуру пролетариата, попытаемся хотя бы предотвратить разгул белого террора, – предложил один из участников заседания.

Но кто-кто, а коммунисты знали, что избежать белого террора ни при каком правительстве не удастся. Лютый враг притаился, готовясь нанести последний удар! Жаждущие мести контрреволюционеры только и ждут, когда будет образовано новое правительство.

Но правые не хотели признавать никаких доводов и твердили свое: отказаться от борьбы и тем самым избавить рабочий класс от ужасов белого террора!

На заседании было принято решение: Правительственный Совет передает власть «профсоюзному» правительству, приемлемому для держав Антанты.

Однако кое-кто все еще опасался политического влияния коммунистов и бывших левых социал-демократов, вставших на их позиции. В результате демаршей, предпринятых эмиссарами Антанты, и действий социал-демократических лидеров Австрия предоставила им право убежища. Но Тибору Самуэли было отказано в этом. Отказ был равносилен смертному приговору. Во втором пункте инструкций, направленных Антантой «генералу» Бёму, прямо говорилось: «Коммунизм надлежит поставить вне закона».

– Мы потерпели поражение, – сказал после заседания Тибору Бела Кун. – В три часа дня открывается заседание Будапештского Совета, и мы объявим об отставке Советского правительства. Вам, Тибор, нельзя оставаться в Венгрии. Попытайтесь вылететь самолетом и попасть в Советскую Россию. Проинформируйте обо всем Владимира Ильича.

Самуэли молча кивнул. Еще во время работы съезда летчик Добош как-то приходил к нему и жаловался, что на аэродроме саботаж и что самолеты один за другим выходят из строя.

– Хорошо, товарищ Кун… Постараюсь добраться в Москву и повидать Ленина.

– Берегите себя, Тибор, будьте осторожны в пути!

…А ничего не подозревавшая Йолан с нетерпением ждала его в Рёйтёке. Самуэли решил написать Йолан, что в силу непредвиденных обстоятельств должен срочно выехать в Советскую Россию, что при первой же возможности пришлет за ней и они снова будут вместе.

Тревога за судьбу Йолан тяжелым камнем легла на сердце Тибора. Удастся ли спасти ее?.. Не сегодня-завтра начнут бесчинствовать белогвардейцы, волна террора захлестнет всю страну!

У Самуэли нет особого багажа. Большую часть средств из фонда партии он передал в надежные руки Бёшки Ормош и велел выдавать деньги товарищам, которые перейдут на нелегальное положение. Остальные он оставил у себя, чтобы раздать за рубежом нуждающимся эмигрантам. Письмо жене он тоже вручил Бёшке Ормош с просьбой передать по назначению.

А вот наконец и Добош. Он догадался, зачем его вызвали, но слова его неутешительны:

– Еще вчера мы располагали двумя исправными машинами. Правда, и они не годились для дальних перелетов, но все же можно было попытаться… Нынче ночью одну вывели из строя, а на другой какой-то мерзавец улетел утром в Сегед… Знай я об этом вчера – остался бы ночевать в кабине. Ну ничего, потолкуем с бортмеханиками… с одного самолета снимем воздушный винт, с другого – бензобак… Глядишь, за какие-нибудь трое, а может, и двое суток соберем аэроплан.

– Не стоит, Ангел. Уже поздно. Прощайте…

Добош крепко пожал Самуэли руку и, сгорбившись, вышел за дверь.

Что ж, надо сделать последнюю попытку… Тибор достал из кармана личные документы, сжег их и вынул из ящика паспорт на имя Ференца Краузе. Последний раз он воспользовался этим документом сто тридцать три дня назад. «Попробую перейти австрийскую границу в районе села Шаванюкут при содействии контрабандистов, – решил он. – Оттуда окольными путями доберусь в Советскую Россию, к Ленину…» Самуэли вызвал своего шофера Деканя.

Шофер нервничал: черный лимузин в ремонте, придется ехать на первой попавшейся машине. Сколько мытарств претерпел он, чтобы раздобыть ее.

«Все исправные машины на фронте», – отмахивались от него в диспетчерской гаража.

– Потерпите часок, товарищ нарком, – просил Самуэли Декань. – Раздобуду машину хоть из-под земли!

В три часа дня он действительно подъехал на открытом ярко-красном автомобиле.

– Эх, товарищ нарком, – сокрушался Декань, – не машина это, а настоящая развалина, давно ей пора на свалку. Фары разбиты, радиатор с вмятинами, мотор изношен до предела и в довершение всего – красный крикливый цвет!

Самуэли сел рядом с Деканем, а два охранника расположились на заднем сиденье. В путь!

В это время Бела Кун начинал свою прощальную речь на последнем заседании Центрального Совета рабочих и солдатских депутатов.

Самуэли оставил при себе охрану – двух бойцов-ленинцев. Один из них – поляк Максим Яблонский, другой – австриец Леопольд Хольцман. До отъезда он успел вызвать в Будапешт поезд особого назначения и передал доверенному лицу, чтобы тот проинформировал обо всем Ласло и Лейрица.

Самуэли сидел в машине хмурый, опустив голову. Нет, не за свою судьбу тревожился он! Угнетало сознание того, какая страшная трагедия ждет его родину.

Под Дьёром ветхая машина вышла из строя. Декань залез под нее и почти полтора часа они с Хольцманом, автомехаником по специальности, чинили ее. Тибор ходил взад и вперед по шоссе, разговаривая по-русски с Яблонским. Когда Декань наконец доложил, что все в порядке, Тибор сказал своему собеседнику:

– Расскажите потом обоим товарищам, что я сейчас вам говорил. Им тоже пора узнать о случившемся. Пусть они сами решают, как поступать. Я бы советовал воспользоваться благоприятным случаем и попытаться перейти за кордон.

Яблонский согласно кивнул.

А когда подъезжали к Шопрону, машина снова отказала. На этот раз и Яблонский – тоже опытный водитель – полез под кузов. Прошло еще около часа.

Стало темнеть. Это было кстати: в темноте не так бросался в глаза цвет автомобиля. Наконец замелькали впереди огни Рёйтёка.

Услышав рокот мотора, Йолан с бьющимся сердцем подбежала к окну. Последние дни тревожное ощущение не покидало ее ни на минуту, даже шелест листвы навевал безотчетный страх. А все потому, что не было рядом его. А тут еще экономка барона Берга, оставшаяся в барской усадьбе, завела в соседней комнате какие-то старинные часы, и они били зловещим, гулким басом… Да, это он, вот радость! Хаваши уже бежали ему навстречу.

Словно никого не замечая, взбежал Тибор по скрипучей деревянной лестнице. Молча обнял жену и, не выпуская ее руки из своей, в нескольких словах рассказал обо всем. Если бы не горестное выражение его лица, никто, наверное, не поверил ему, – так страшен был его короткий рассказ.

– …А мне пора ехать дальше…

– Поезжай, Тибор! Скорее поезжай!.. – торопил его доктор Хаваш.

Тибор быстро переоделся в серый штатский костюм, который носил в Рёйтёке, взял шляпу. Крепка и коротко обнял жену и вот уже побежал вниз по ступенькам…

– Разреши уехать с тобой, – просила Йолан. – Собираться мне не надо. Мне ничего не нужно.

– В бои я тоже не брал тебя, – попытался улыбнуться Тибор. – Береги себя! При первой же возможности пришлю за тобой надежного человека.

Захлопнулась дверца машины.

Йолан долго махала рукой вслед удаляющейся машине, но вот ночная тьма поглотила ее…

Когда Йолан, Хаваш и его жена Ализ, преодолев неимоверные трудности, добрались наконец до Будапешта, по улицам уже расхаживали дюжие полицейские, наспех напялившие на себя старую униформу. В расклеенных на стенах объявлениях военный министр Йожеф Хаубрих – полновластный диктатор города Будапешта – призывал жителей «к спокойствию»…

Барна, руководивший тайной доставкой оружия, сам еще ни разу не переходил границы. Он привел Самуэли к Зольнеру.

– Вас, товарищ народный комиссар, следовало бы довести по меньшей мере до Винер-Нёйштадта, путь – не малый… Да и Лейту придется переходить вброд… Как на грех, у меня подвернулась нога, и я не дойду туда. Но, к счастью, оттуда только что прибыл один рабочий, привез запасные части для пулеметов. Славный малый. Фамилия его Штрохшнейдер. Я разбужу его.

Штрохшнейдера еле удалось растолкать – так он устал. Но когда он понял, что от него хотят, тотчас же вызвался помочь. Пока он одевался, Тибор попрощался с Деканем, Хольцманом и Яблонским. Зольнер обещал и их переправить с кем-нибудь из контрабандистов, которые на рассвете придут сюда. Самуэли снабдил товарищей деньгами, чтобы, оказавшись по ту сторону границы, они могли бы как-нибудь перебиться в первое время.

Штрохшнейдер в Самуэли в сопровождении прихрамывающего корчмаря под покровом темноты двинулись в путь. Вскоре они добрались до заброшенной лесной сторожки.

– Мне пора назад, – объявил Зольнер. – Вы, товарищ народный комиссар, уже на австрийской территории.

– По правде говоря, – удивленно сказал Самуэли, – этот путь я смог бы проделать и без проводника.

– Возможно, – улыбнулся корчмарь. – Но не думайте, что это так легко. Пограничная линия здесь круто петляет. Под Лайтасентмиклошем, к примеру, граница так причудливо изгибается, что, ежели направиться отсюда прямо на запад, вы, вместо того чтобы углубиться на территорию Австрии, снова окажетесь на венгерской земле.

Стих в темноте шум шагов прихрамывающего Зольнера. Штрохшнейдер кивнул на лесную сторожку.

– Зайдемте, выкурим по сигаретке, а то потом долго не придется! Когда пробираешься в потемках по лесным чащобам, тлеющий окурок может выдать…

Барна никак не мог взять в толк, что понадобилось Тибору Самуэли на территории Австрии. А может, Австрия тоже готовится стать Советской республикой? Не иначе, как Самуэли идет поднимать австрийцев на восстание… Вот это здорово! Сделав такое сенсационное «открытие», он ворвался на квартиру Золтана Шюмеги, управляющего местным курортом.

В прошлом журналист, Шюмеги сотрудничал в шопронских газетах. Досужий вымысел Барны Шюмеги выслушал с горькой усмешкой.

– Тут совсем другое, товарищ Барна… Я недавно разговаривал по телефону с редакцией. Они получили из Будапешта прискорбную весть. Советская власть в Венгрии пала! Придут белые, и мы все угодим за решетку.

Барна не верил своим ушам. А вдруг с Шюмеги сыграли злую шутку?! Из дома Барна попытался связаться по телефону с начальником шопронской красногвардейской пограничной заставы Бодором. Им приходилось встречаться, когда провозили оружие через австрийскую границу. Начальник погранзаставы, казалось ему, человек дельный, приветливый и наверняка осведомлен о событиях.

Бодор и в самом деле оказался в курсе событий. Недаром он достал из гардероба свой старый мундир с офицерскими нашивками. Взволнованный голос Барны пробудил в нем инстинкт полицейской ищейки. Вместо того чтобы ответить на вопросы, он сам принялся расспрашивать Барну, причем все строже и придирчивее: как могло вам такое прийти в голову? И вообще, почему вас это интересует? От кого и при каких обстоятельствах вы узнали, будто Советская власть пала? Барну даже в пот бросило. Будучи мелким торговцем, он искренне встал на сторону революции, а вот теперь начальник заставы, видимо, заподозрил его в распространении контрреволюционных слухов… Оправдываясь, Барна пустился в пространные объяснения. И в конце концов проговорился о побеге Самуэли. Начальник заставы тотчас деловито занес в блокнот: «Около 11 часов вечера… в направлении Вальдхейма… в сером костюме, в шляпе».

Самуэли никогда не причинял Бодору никаких неприятностей. Больше того, начальник пограничной заставы еще несколько часов назад уважал народного комиссара за его прямоту, доступность и простое обращение с людьми. Но что могло все это значить по сравнению с открывающейся перспективой: стремительно продвинуться по службе?

И Бодор позвонил своему ближайшему помощнику Хайники.

– Алло, инспектор полиции Хайники слушает!

– Приказываю немедленно обследовать пограничную полосу в районе Шаванюкута.

Оперативно действовал Бодор. Он позвонил и и Винер-Нёйштадт и попросил соединить его с начальником полиции Раушницем – это его коллега, начальник австрийской пограничной заставы. А заодно попросил к телефону и французского подполковника Плошека, главу миссии Антанты. И тому тоже сообщил:

– По имеющимся сведениям, Самуали, народный комиссар бывшего красного правительства, тайно перешел границу, его приметы…

Уже брезжил рассвет, когда Самуали и его проводник вышли к берегу Лейты, напротив села Лихтенворт. По венгерскую сторону границы они заметили суматоху. Ревели моторы, сновали вперед и назад автомашины. Там уже известно все; вероятно, и здесь тоже. Значит, нельзя терять ни минуты. Штрохшнейдер, но желая ждать, пока Самуэли разденется (чтоб сохранить одежду сухой), посадил его на спину и вброд перешел реку.

Чтобы шляпа не бросалась в глаза, Самуэли спрятал ее в прибрежных кустах и продолжал путь в кепке Штрохшнейдера.

Проводник шел на десять шагов впереди Самуэли, будто они не имели друг к другу никакого отношения: не то промокшая до пояса одежда Штрохшнейдера могла навлечь подозрения. Неподалеку от берега путникам повстречался патруль австрийской жандармерии. Жандармы – люди дотошные и проверяли документы не только у подозрительного человека в мокрой одежде, но и у того, что шагал сзади.

Опрятно одетый молодой человек в сером костюме явно вызывал у жандармов особый интерес. Но украинский паспорт…

– Паспорт-то не венгерский, – разочарованно сказал один. – Но поскольку у вас нет разрешения на переход границы, мы отведем вас на заставу.

Теперь внимание жандармского патруля было приковано к Штрохшнейдеру. Судя по удостоверению личности, он австриец, но пришел явно с той стороны.

«Паспорт на имя Краузе не стоит теперь ломаного гроша, – проносится в голове Самуэли. Если бы его задержали где-нибудь в глубинном районе Австрии, такой документ еще мог бы сослужить службу: сказать бы, что попал в Австрию через германскую или швейцарскую границу. Но здесь, рядом с венгерской границей. Дело кончится тем, что меня вышлют в Венгрию и передадут властям контрреволюционного режима. Те, конечно, сразу же опознают, и тогда пощады не будет».

Патруль доставил задержанных на пограничную заставу. По пути жандармы нет-нет да и подталкивали прикладом Штрохшнейдера, не спускали с него глаз. С Тибором они вели себя вежливее.

«Главное – не падать духом, – говорил себе Тибор, – еще не все потеряно: Штрохшнейдер пытается отвлечь на себя внимание жандармов…»

Кругом тишина и покой. Прозрачный воздух свеж, чист и неподвижен, ни малейшего дуновения… Первые розовые лучи восходящего солнца мягко осветили все вокруг. Только пение птиц нарушает тишину. Чирикают, щебечут, рассыпаются в трелях, совсем как в рёйтёкском парке. «Йолан, наверное, в эту минуту тоже слушает пение птиц…» – невольно думает Тибор.

А в караульном помещении еще полумрак. На письменном столе дежурного унтер-офицера тускло светит электрическая лампа. Караульный начальник кладет трубку на телефонный аппарат. В этот момент вводят задержанных.

– Уже третий раз звонят, – досадливо обращается он к патрульным. – Не прихватил ли он всю государственную казну? Больно уж всполошились!

Жандармы-конвоиры жестами дают знак Штрохшнейдеру стать к стене и с двух сторон обыскивают его.

Вот она, роковая минута! Самуэли достает из внутреннего кармана какой-то предмет, завернутый в белый платок.

«Я сражался до предпоследнего патрона, а последним я лишу врагов, торжествующих победу, возможности злорадствовать. Им не удастся отправить па виселицу председателя трибунала, который уже вынес им приговор… Революция неминуемо восторжествует!»

Грянул выстрел. Австрийские жандармы вздрогнули от неожиданности. Нарушитель прижимал к сердцу белый платок. Мгновение – и он стал багрово-красным.