Текст книги "Сумерки жизни"

Автор книги: Петер Альтенберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

ЖИЗНЬ.

Жизни свойственно некое удивительное, мистическое, в сущности глупое, неустанное стремление продолжаться как можно дольше! Зачем, почему – никто этого не знает. Ведь ты не можешь сохранить свою свежесть вечно, а старость, увядание – это, пожалуй, хуже смерти. Подумай только о накожной экземе, этом доказательстве «сокращения жизненных сил» где бы то ни было. Желудок, кожа, душа, что еще?!? Но ты все же стараешься задержать всеми совершенно недопустимыми средствами этот определившийся, установленный процесс гибели! Для «допустимых» средств у тебя нет ни мужества, ни интеллигентности, ни искренности! Итак – лечение и врачи! Это еще в рамках «буржуазности». Настоящие, действительные средства, которые бы способствовали улучшению задерживающегося обмена веществ, большею частью невозможны по «этическим причинам». Надейся на «Тальми».

Что, собственно, имеет он, senex, от того, что еще жив и бодр в 87 лет? Его дело идет «само собой», нельзя было бы вести его иначе, если бы хозяину было только 49 лет; его жена жалела его потому, что у него в жизни нет ничего, кроме жизни. Он боялся весны, жаркого, душного лета, осени и зимы. Он не был музыкален, не любил природы, не мечтал о красивых женщинах ради их божественных линий. (В лесу тенисто и озеро тоже не плохо, но это все для праздных людей!). Женщины, эти милые существа, но разве у тебя, старик, у тебя, собственно самого счастливого из всех живущих, нет больше глаз, нет глаз, способных восторгаться?! Нет, он и в этом ничего не смыслил. «Женщины, особенно красивые, не хотят ничего и знать о нас, развалинах, мы им противны!» Совершенно верно, и так оно должно быть. Но ведь мы, мы-то можем любоваться ими так же, как в двадцать лет?! Что изменилось?! Но этого старик не понимал. «Если она меня больше не любит, как же могу я ее любить?!» Фу, черт, старый, отвратительный ростовщик! Ты бы мог также сказать: «Я не люблю сирени, потому что она меня тоже не любит?!» Сирень приносит дары тебе всегда и постоянно, тебе, твоему старому носу, твоим старым глазам; она не заботится о том, что ты ей можешь дать взамен аромата и красоты?! Если в старости человек чувствует, что он не может наслаждаться больше, то он заслужил длинные, скучные ночи ужасной «нирваны»! Кто жалуется, тот виноват сам; чувствовать ты можешь до самого смертного часа; Этого вполне достаточно. Ждать ответной любви, надеяться, это глупое, наглое безумие юности!

ОБОИ.

Я показал одной даме много замечательных рисунков обоев – для спальной, столовой, для лишних комнат, образцы дешевых обоев, которые для нас с Паулой были бы «идеалом», если бы мы были достаточно неблагоразумны и решили устроиться где-нибудь навсегда, тьфу! Дама сказала: «Это слишком неспокойно, своеобразно, что скажут на это наши: посетители?! Что станет говорить тетя и господин фон Пипсти?! Сшейте себе из этого костюм, вы ведь любите обращать на себя внимание!» Таким образом я узнал, а Паула это знает уже давным-давно, что никому нельзя помочь подняться выше; они отвечают тебе лишь бранью. Даже в вопросе об обоях они мстят за то, что ничего в них не понимают. Ибо «непонимание» в каком-нибудь деле порождает не скромность, а жажду мести. Только те понимают друг друга, кто понимал друг друга всегда, а другие – это трусливые, озлобленные, сумасшедшие враги. То, что пережил и перестрадал Иисус, переносит всякий, кто мыслит выше других. Это происходит не только в серьезных вопросах, но и в «мелких, незначительных» вопросах жизни. Почему такие особенные, нежные, своеобразные, художественные обои не могут быть руководящей нитью всей твоей жизни?! Той женщины, которая найдет это некрасивым, избегай. Уйди от нее сейчас же, она во многих других вопросах твоей жизни будет также несогласна с тобой. Как можешь ты, осел, осчастливить, удовлетворить, если даже обои твои ей мешают?!?

ЗАРАБАТЫВАТЬ.

Есть много, бесконечно много людей, их воистину не счесть, которые стремятся только бы заработать, заработать, заработать. Они в каком-то опьянении. Мой дорогой, но ведь другие тоже зарабатывают, и лучше тебя. И ты с этим миришься?! Но к чему, зачем ему заработок? Он хочет пойти в оперу на Рихарда Вагнера?! Или летом в «Gesäuse»? Или он хочет купить особенные книги, особенно приятные для него платки?! Или, может быть, нет, не будем лучше говорить об этом, хотя это ведь возможно, – женщины!? Нет, он хочет зарабатывать, потому что другие зарабатывают. Нет, его подталкивает это ничего не говорящее, бессодержательное слово «зарабатывать». Зарабатывать! Для чего?! Для заработка. А потом?! Потом опять и еще. Пока не умрем. Обязанность, которую люди сами возложили на себя. Не хочешь ли ты, зарабатывающий, построить себе гнездышко на озере Вольфганг, не хочешь ли купить моторную лодку, комнату для избранных? Нет, он не хочет. Он хочет зарабатывать! Без отдыха! Зарабатывать!

«КУПЕЧЕСТВО».

Владелец одной самой элегантной парикмахерской в столице – там причесывались, брились, мыли себе голову (браво! но, к сожалению, не духовно и не душевно) графы, бароны, банковские директора, богатые бездельники, крупные промышленники, которые кажутся очень важными для человечества, и т. д. и т. д. и даже один высоко современный писатель (можно сказать: дурак) – итак, этот владелец, несмотря на свои девяносто три года и на свое значительное состояние, страдал денно и нощно, что его помощники за его спиной обделывали свои дела и что, стало быть, он дает имя старой известной фирмы на то, чтобы они набивали непозволительным образом (ха, ха, ха, ха) свои карманы!

Я ему сказал: «У вас неправильная бухгалтерия. Подумайте, вы в отчаянии по поводу ежегодных убытков на 100.000 крон, но вы ведь относитесь равнодушно к неизбежным убыткам на 200.000 крон ежегодно. У вас остается ежегодно чистая прибыль в 100.000 крон. Если бы в вас было достаточно «мудрости» для того, чтобы остаться равнодушным, когда у вас есть неизбежные убытки! Жизнь уже такова, жестоко-несправедлива!»

Он нагнулся смиренно ко мне и сказал: «Глядя сверху вниз, легко осуждать, но быть в этой шкуре, в ней самой, тогда, к сожалению, нельзя смотреть сверху вниз!»

– А это как раз нужно строго наказывать! – ответил поэт.

ПРЕМЬЕРА.

Я был на новой пьесе.

Для красивых, молодых дам в партере и в переполненных красно-золотистых ложах

это было как бы изображением их собственной судьбы.

Правда, в некотором отдалении; и хотя типично, но все же только отдельный случай!

Но все эти зрительницы переживали, чувствовали, страдали, жалели, и все уступили жизни.

Иначе бы они не сидели здесь, не скорбели бы о своей судьбе, которая, слава богу, и не была их собственной судьбою!

Плевок писателя и щекотание нервов.

Как они близки и родственны той модной героине на сцене!

Нет! Ведь та страдает, не видит выхода, она не могла бы на этой пьесе сидеть спокойно в партере, она бы горько плакала или упала бы в обморок!

А они сидели и надеялись, что мужчины будут любоваться их оголенными руками под тюлевыми покровами, их красивыми платьями или пышностью оригинальных причесок.

И оно так и было.

Потому что героиня на сцене, о боже, борется в отчаянной борьбе за свои жизненные идеалы.

И где погибает?!

B V акте. Как всегда!

А зрительницы живут спокойно; они не гибнут;

даже в сотом акте, смотрят спокойно-растроганно все эти пять актов! Какое напряжение!

«СЛУЖЕБНЫЙ ПЕРСОНАЛ» В МОЕМ ЛЮБИМОМ ГРАБЕН-ОТЕЛЕ.

Никогда не восставая против судьбы,

всегда без недовольства, никогда не завидуя и не проклиная тех, которых они принуждены обслуживать за скудные подачки!

Они несут на себе всегда терпеливо ужасную ношу этого бытия, скорее этого небытия,

как будто знают достоверно, что на этой земле нет справедливости!

Эти, в нужде благородные, проходят над пропастью своей жизни,

как бы улыбаясь, всегда в труде, в труде.

Их разговоры друг с другом священны,

они вертятся вокруг ничего, всегда вокруг ничего!

Совсем как у детей!

Их всегда можно осчастливить пустяком, ничем!

Но кому охота это сделать?!

Вы – пустые, низкие, недостойные мужчины, вы любите лишь тех женщин, которые требуют многого?!?

Серьезная, самоотверженная работница, как Антонина Пляцек, вас, к сожалению и слава богу, не интересует!

И потому ваша отвратительная пустая, злая порода щадит, избегает их!

Горе вам, если вы когда-нибудь найдете такую, какую я нашел недавно!

В вашем, не П. А., сердце

она бы скоро обратилась, скоро

в иное, чем она есть на самом деле! Чем она никогда не была и никогда не будет! Вы разрушители истинных «ценностей»! Тьфу!

ПОЗНАВАНИЕ.

Если бы мы постоянно думали о том, что представляет собою, в сущности, в глубине своего внутреннего я, сознательно – бессознательно перед самим собою другой, несмотря на все самые ловкие костюмы, и что он обречен остаться таковым, то мы должны были бы по крайней мере перестать завидовать, а ведь это тоже весьма значительная выгода в жизни!

Есть люди, которые не могут быть довольны жизнью, ибо у них нет какой-нибудь «определенной старой марки», из-за нее они вечно завидуют тем, кто ею владеет (хи, ха, ха).

Пусть мое проклятие настигнет и уничтожит этих идиотов своего собственного прозябающего, ограниченного, полного предрассудков, бесчестного существования!!

Но мое проклятие не может подействовать.

Вы, людишки, случайно родились в этом самом сложном, самом удивительном из миров, какой когда-либо существовал; и вы не умеете использовать правильно жизнь, свое существование, в течение, надеюсь не больше, чем 80 лет.

Вы совершаете ненужные глупости, из года в год все худшие...

О, горе! нет, слава богу! Они уничтожают сами себя раньше времени, нет, своевременно!

В ГОСТИНИЦЕ.

– Прошу извинения, милостивый государь, я вижу, как вы изо дня в день едите эти вареные в жиру крупные бобы, только это одно блюдо. Оно очень хорошо приготовлено, но каждый день!? Оно вам по вкусу?!

– Нет, оно мне по разуму. Ибо я знаю, что это в высшей степени питательно, легко переваривается и дешево; а потому оно мне по вкусу. Я люблю те блюда, которые я считаю полезными для своей «машины». Сладости любят дети, а мы уже взрослые, мы должны обслуживать жизненную машину заботливо, разумно и правильно!

– Да, но разве это может нравиться в течение долгого времени?!

– Конечно! Потому что это надолго. Наша машина такова, как и всякая другая, начиная от карманных часов, и нужно держать ее в порядке!

– Вы, как видно, стали очень педантичным человеком!

– Можете убедиться в этом, прочитав мои девять книг!

– Благодарю вас, с меня достаточно и этой устной пробы!

ЛЮБОВНОЕ ПИСЬМО, КОТОРОЕ ЕЩЕ НЕ БЫЛО НИКОГДА НАПИСАНО.

«Любимый Петер, я умею ценить себя по достоинству без суеты, без самообмана и дешевой жизненной лжи! Но я прежде всего знаю все то, что тебе нужно, и что мне не дано случайно темной игрой рока. Скажем, например... но к чему начинать и никогда не заканчивать?! В мире есть так много очаровательного, оно распределено между многими. Кем бы ты был, если бы ты этого не видел, не ощущал, не страдал?! Ты был бы подобен тем гнусным собакам, которые из-за удобства и внутренней трусости... ты ведь знаешь? И все же и при этих условиях быть для тебя чем-то особенным, важным, ценным, даже необходимым – это для меня счастье, гордость, честь! Я потому не понимаю тех женщин, которые счастливы тем, что они для мужчины все. Ведь это невозможно! А если это так, то, значит, этот мужчина ограниченный человек! Есть женщины, которые радуются тому, что нашли честного человека, я, к сожалению, не так требовательна!»

Это письмо еще не было никогда написано, хотя его должны были написать когда-нибудь все всем!

В ЧАСЫ БЕССОННИЦЫ.

Да, верно, у тебя ведь есть средство для сна, Paraldexyd, 20 грамм. Ты мог бы сейчас же, с молниеносной быстротой, добыть себе сон, забвение на одиннадцать часов. Но именно потому, что ты можешь это сделать, ты хочешь испытать бессонницу. Окна открыты настежь, и ночь приятная, нет пыли...

Многие думают, что нужно одеваться у «Гольдман и Салач», покупать белье у Вундерера и заказывать фотографические карточки у «Елены фон Циммерауер», или «Франц и Леви»; в бессонные ночи все это кажется ненужным. Так как ты не принял «Paraldexyd» во-время, то жизнь кажется тебе смешной и нелепой, и слово «превосходительство» не приводит тебя в содрогание. В тебе есть мужество мыслить правильно, логично, последовательно, ты презираешь свою возлюбленную или, по крайней мере, перестаешь ревновать. Суконное пальто тебе кажется таким же теплым, как шуба, ты перестаешь восторгаться женщиной, носящей у себя на голове целую райскую птицу. Райские птицы прекрасны и ценны, но – живые и в зоологическом саду. Когда ты страдаешь бессонницей, то вся смешная суета, ограниченность, предрассудки  этого бесстыдного наглого мира – все это представляется тебе «призраком». Когда ты спишь, то ты все это  проспал. Но когда ты вместо того, чтобы спать, бодрствуешь, тогда ты просыпаешься! Лучше, следовательно, принять во-время Paraldexyd, 20 грамм, в 8 часов вечера. Тогда в шесть часов утра ты будешь бодрым и вооруженным для всего безумия этой жизни.

ПОСЛЕДНИЕ ВЕЩИ, НЕТ, ПЕРВЫЕ!

Я ненавижу, нет – презираю удовлетворенных мужчин.

В каком смысле удовлетворенных?!

В том, что они преждевременно покончили счеты со всеми возможностями, шансами переменчивой жизни. Касса сведена, конечный баланс готов, следовательно, прямо и косвенно, это «живые мертвецы»!

«Восхищение перед красотой, перед «миловидностью», ведь это – электро-магнитическая сила нашей машины.

Так как большинство людей не могут удержать это вдохновение, этот поток напряженных сил, в своей убогой, легко взрывающейся машине, то они испытывают, из бессознательного чувства самосохранения, эту вероломно-сумасшедшую потребность реально овладеть той, на которую они молятся! Как можно скорее.

Они чувствуют, чуют инстинктивно, что таким путем их восторг охладится.

Тогда они смогут спокойно, примирившись с собою, продолжать существовать дальше. Освободившись от бремени, тьфу!

Существовать?! Прозябать!

Восторг, – это религия психического, но также и физиологического организма.

Без восторгов часы твоей жизни будут запаздывать, отстанут, остановятся, откажутся ходить!

Твоя жизнь во всяком случае обычна, не гениальна.

Кто преждевременно себя связывает, тот остается связанным.

Восторг не связывает никогда, он гонит машину вперед, заставляет ее делать лучшее, на что она способна.

«Привычка» – это мамка, которая нас отравляет. Мы лишаемся духа, потому что в нас нет восторга.

Детям, природным гениям, надоедают самые любимые игрушки, они никогда не забывают, что это «игрушки», только средство, возбуждающее их жизнерадостность!

У детей есть чуланы с хламом отслуживших кукол!

Вы хотите меня обмануть вашим порядком, задерживающим жизнь вашего беспорядка, который лишь скрывается?!

Страус прячет свою глупую голову в песок, и не замечает, что меткое ружье нацелилось в его глупое сердце!

ДОБРОДУШИЕ.

Все люди добродушны, я хочу этим сказать, добродушнее меня; так ведь судят обо всех, сравнивая с собою. Я бы мог, следовательно, сказать: они глупее, ограниченнее. Как можно при наличии ума быть добродушным?! Как можно прощать все глупости, которые совершаются кругом, и которые не должны были бы совершаться, прощать, не замечать, рассматривать, как нечто само собой разумеющееся?! Это есть добродушие? Нет, это глупость, либо удобство, либо недостаток интереса, следственно эгоизм. Добродушие есть, следовательно, или глупость, или безразличие к чужим поступкам; следовательно наглый эгоизм! Духовно богатый человек никогда не бывает добродушным, его все раздражает, как будто речь идет о его собственном счастье. Только враг людей бывает добродушным, он смотрит спокойно и равнодушно, как все идет шиворот-навыворот, и по своему добродушию не шевельнется, чтобы помочь. Это бесстыдные, трусливые эгоисты; они наблюдают за треволнениями этой жизни благородно, корректно, трусливо, не пытаясь никогда внести в этот беспорядок порядок. Они слишком хорошо воспитаны, чтобы кричать и желать чего-нибудь. Их «хорошие манеры» – трусливая сделка, которую они заключили с жестокой жизнью!

PLEITE.

Гастрономический магазин X. Y. Z. разорился, несмотря на то, что он находился в центре города и что госпожа фон Т. постоянно говорила: «У меня подают на стол только продукты от X. Y. Z., там особенно свежий товар!» Дело это велось «идеалистически», с нашей точки зрения, значит, по-смешному; покупателям нужно давать лишь лучшие товары! Что за принципы, скажите, пожалуйста, при теперешнем положении дел. Это хорошо для учебников, но не для серьезной, реальной жизни!? Сардины были там, как маленькие акулы, разве это возможно!? Сухой сыр выбрасывался, и каждого серьезно предупреждали не покупать фиников или малайского винограда! По крайней мере, в этом месяце, по причине плохого урожая. Нужно надеяться, что потом получится лучший. Нельзя же навязывать почтенным покупателям такую дрянь, ведь есть же совесть у людей. Никто не удивляется тому, что этот гастрономический магазин, находившийся в центре города, все же погиб.

Точно так же гибнут настоящие поэты, художники, люди, девушки! Кто здесь, на земле, преуспевает, тот, по крайней мере, знает, как и благодаря чему он преуспевает.

МОЯ ГОРНИЧНАЯ.

Красивая молодая девушка, сильно ревновавшая меня (без причины и без права на то, но ведь это такие пустяки!?), сказала:

– Вы, господин Петер, такой действительно счастливый человек. Вам нравятся все!

Я добродушно отвечал:

– Анна, знаете легенду о спасителе и мертвой собаке?! Однажды в жаркий, осенний день, спаситель проходил по пыльной городской улице. Он остановился около скверно пахнувшего трупа пса и стал его рассматривать. Толпившийся деревенский народ заметил: «Господи, что интересного нашел ты в этой падали?!» Господь тогда ответил: «Посмотрите на блестящий ряд почти бессмертных белых зубов!»

– Этого я уже совсем не понимаю! – ответила красивая молодая горничная.

– Видишь ли, в каждом человеке, в каждой женщине может быть что-нибудь особенное, своеобразное, красивое, ценное. Ценить это, суметь найти это, это дело глубоких, больших сердец.

КРАСИВЫЕ ЖЕНЩИНЫ.

Красивые, обожаемые женщины хотят «ловить в мутной воде», они не хотят, чтобы их понимали просто и ясно, они хотят являться для глупого несчастного человека чем-то непонятным и загадочным. Они надеются, что он найдет в них что-нибудь, потому что сами они не уверены, существует ли в них вообще что-нибудь!? «Он почувствует, что есть во мне исключительное, чем я отличаюсь от всех других женщин!! Это я должна предоставить ему самому, я слишком скромна, чтобы самой выставляться напоказ. Горе ему, если этот осел сам ничего не найдет!»

ОТВЕТ ЭГОНУ ФРИДЕЛЛЮ.

Глубокоуважаемая редакция! Моя сердечная благодарность за статью д-ра Фриделля о Петере Альтенберге. Так как я нахожусь приблизительно 58 лет в тесной дружбе с высоко уважаемым мною, хотя и эксцентричным поэтом, и связан с ним различными общими интересами, то разрешите мне прибавить кое-что к его характеристике. Однажды кто-то встретил поэта в городском парке, и он представился ему следующим образом: «Разрешите представиться: человек без всяких предрассудков!»

Этими словами сказано, собственно, все: нет ничего исторического, нет привычек, унаследованного, нет жизненной лжи, нет крохоборства, нет показного. Жизнь начинается 1 января 1917 года или 2, 3, 7 или 4 июня 1918! Она начинается всегда заново, свежая, с зарождающимся развитием, полная прояснившимися от тумана мыслями, приближаясь постоянно к истинной правде жизни на несколько метров! А потом – простая идея поэта! Почему нельзя выразить все на двадцати строках милее, быстрее, точнее, решительнее, глубже, нежели на двадцати или пятидесяти страницах?! Или вот еще одна эксцентричность этого человека. В поэзии мешают рифма и стих. Надо, следовательно, создавать красивые, глубокие стихотворения без этих пут. Или эластичность духа зависит только от эластичности тела? Неэластичные люди сочтут это за нечто ужасное, странное, даже низкое, и найдут, что поэт недостоин своего звания! Одним словом, поэтом считают только того, кто не оскорбляет предрассудков, в которых люди живут, тащатся, задыхаются! Если поэт говорит о женщинах: милая, нежная, привлекательная, тонкая, особая душа невозможна без привлекательного строения тела, как у газели, то он этим располагает в свою пользу «газелей», а «неуклюжие» его не признают! Для него быть поэтом означает только одно: осветить мир, облагородить его, одухотворить, лишить материальности, сделать простым, без пышности, и все это с помощью серьезного, горького, сердитого, угрожающего или разумно-улыбающегося слова! Прежде всего нужно быть кратким и точным. Не надо говорить кругом да около, а прямо о чем нужно! В поэте нужно выбрать крупный изюм, а остальное не рассматривать вовсе, как нечто неперевариваемое. Во всяком случае, он со своим ясновидением находит в каждом человеке даже глубоко скрытую способность к высокому, более тонкому развитию и уже поэтому одному за эти долгие годы я никогда в нем не разочаровывался. Я ему обязан многими ценными откровениями в разных сферах человечности!

Преданный вам П. А.