Текст книги "Сумерки жизни"

Автор книги: Петер Альтенберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

ПОЧЕМУ?!

Почему завелась у современных людей, у так называемых современных людей, эта «истерическая» манера сознательно преувеличивать в каком-либо направлении то, что им даровано милостью судьбы? Это, быть может, здоровый стимул для того, чтобы использовать с наибольшей легкостью и грацией все врожденные силы?.. Ни в коем случае! Это затрудняет легкость твоей телесной машины... О, культурный человек! Ходи легкокрылый, свободный от земного начала, Иди, скользи, но не пытайся быть более легкокрылым, нежели то доступно для твоей машины!

Для моего отца рюмка настоящего бенедиктина после обеда, сигара и шесть недель отдыха на Лакабоденском пастбище олицетворяли собою счастье. Он большего никогда не желал, видел уже в этом «подарок милосердной судьбы!»

Мне всегда говорят: «Вы бы должны были взяться за одноактные пьесы. Это прекрасно подошло бы к вашей манере, и ведь это будет получше простых набросков». Но все приличие и благоразумие заключается в том, чтобы действовать сообразно своим силам. Мощные пары только для гениев, и даже им они не всегда бывают по плечу. Резкими, гениальными скачками можно покорять женские сердца (я слышу сердца?!?), но никак не мир! Каждый должен содействовать общей созидательной работе на подобие муравья и пчелы, в согласии с природой, в согласии с судьбой, иначе говоря – гениально-скромно! Не желать больше того, что можешь, почти гениально. Честолюбие не должно быть ни чем иным, как использованием избыточных сил машины. Шиллер не мог не писать своего Валленштейна! Все в нем заставляло его это сделать. Для него было бы гораздо мучительнее не писать этой трилогии, нежели для идиота написать ее! Взять на себя бремя целой женской жизни, женской доли, должно быть для человека легче, даже удобнее, нежели не брать ее на себя. Иначе человек не будет мудрым! Все, что мы делаем или не делаем, должно зависеть от внутренних границ, поставленных нашей машиной. А потому оставь пожалуйста все планы, надежды, мечты, честолюбие твоего ума, твоей души, и займись, мечтательный грешник, лучше тем, чтобы сохранить твою машину в состоянии высшего напряжения сил; вставай до восхода солнца, ложись до заката, кушай легкую пищу! Не взнуздывай свою лошадь сзади при помощи чертовски смешного честолюбия (наследственная мания величия в микрокосме), позаботься лучше сознательно о том, чтобы все винты и винтики, колеса и клапаны были в порядке!

ПУТИ СТРАДАНИИ.

Доктор в санатории говорил: «Покой, покой есть первое условие для выздоровления!».

А в нем, внутри, природа просила, умоляла, требовала: «Возбуждения! подвижности! децентрализации!».

Доктор в этом ничего не смыслил, хотя и желал добра своему пациенту. Он был иначе создан. Ему в аналогичном случае был бы необходим покой. Откуда же ему знать, что у другого человека в таком же случае иные потребности?! Разве он господь бог? Ничуть не бывало! Он солидный человек, который судит об отдельных частностях с общей точки зрения. Собственно говоря, он почти не солидный человек. Он деспот и, стало быть, человек опасный.

Кто способен перенестись, совершенно без предвзятых мыслей, в чужой организм? Кто захочет это сделать?! Разве только поэт, этот человек чуждого и, вместе с тем, близкого мира.

Но ведь это не врач, это не запротоколированная испытанная фирма! Ему никто не верит, у него просят дать автограф или портрет в том случае, если в нем очень нуждаются и хотят выразить свою признательность. За советы по душевным страданиям никто не платит; здесь на земле это должно быть сделано даром. Серьезным, гуманным советчикам не платят, это может их оскорбить; следовательно, остается простое средство: их нужно использовать даром. Это никому не обидно.

Я, например, многим помогал, многим принес пользу. И все эти люди думают: поэт вполне вознагражден нашим признанием.

Неужели вы серьезно так думаете?!

Если бы вы так думали? Если бы вы и в самом деле так думали?!

Это было бы, хотя отчасти, извинением, но вы ведь, надеюсь, не думаете этого? Вы так не думаете!

Это только выгодная сделка, которую вы заключаете с душой писателя.

Она вам дает все, что в состоянии принести в дар.

Вы же ей даете простое, удобное признание. Фи! Вы не чтите должным образом ваших истинных врачей!

О ПОЭТАХ.

Если в моей жизни что-нибудь не совсем ладно, я немедленно перестаю быть поэтом.

Вы справедливо заметите, что, по вашему мнению, во мне очень редко или даже никогда не бывает все совсем ладно, но я отвечу, что в таком случае слишком редко можно встретить истинного поэта.

Для поэтического творчества необходимо, прежде всего, «освобождение от всего, что гнетет и связывает других людей». Я здесь отнюдь не говорю о «медленно, незаметно где-нибудь начинающихся органических заболеваниях», о «раке честолюбия», о зависти, о муках ревности, и т. п. Я говорю лишь о самом незначительном расстройстве желудка, или о других подобных, легких недугах. Для «организма поэта» (к сожалению и благодаря богу) нет ничего легкого, а все тяжело и вредно. И потому при всем кажущемся таланте все же без «гигиены и диэтетики» он должен потерпеть позорное крушение, даже если он был единственный среди тысяч, мировой великан, как Гете, Золя, Толстой, Гамсун, Достоевский и многие другие; жить так, просто творить и надеяться на то, что матушка милостивая природа даровала, в своем жутком добродушии, этого теперь недостаточно. Людей 1870 года можно еще было обмануть, но людей 1917 года уже не обманешь!.. Тот, в душе которого «ангел движения вперед и мирового улучшения жизни всех людей» в не распростер своих крыльев, тот будет тщетно стремиться к вечно-зеленой лавровой ветви, с виду такой незаметной, но представляющей единственную в мире ценность.

ОТВЕРГНУТЫЙ.

Есть тысячи причин, по которым тебя отвергают, несмотря на твою нежную душу, на твою нежную понятливость и даже несмотря на твое общественное и экономическое положение.

Разве ты знаешь все, что случилось с нею до того, как ты с внутренней дрожью впервые увидел ее, идеал твоих давних мечтаний?!?.

Благородный глупец, ты думаешь, что она до девятнадцатого года своей жизни ждала тебя, неизменно стремилась встретиться с тобой 12 октября 1915 года, вечером в 7¹/₂ часов там-то и там-то?!

Ты хочешь засыпать все, что наслоилось в глубине ее души, скажем, с 14 года ее жизни?!

Знаешь ли ты, о чем она грезила в своих юных, таинственных, сказочных мечтах?!

Знаешь ли ты тех, кто старался вскружить ей голову?!

Знаешь ли ты тех мечтателей, которым она являлась в грезах?!

Знаешь ли ты все отливы и приливы, все колебания любимой тобою, но до сих пор неведомой для тебя жизни?!

К чему же страдать, если она холодно отвергала тебя с твоею страстью?!?

Радуйся! Твоего глубоко-печального взгляда она не забудет никогда! Никогда!

Но если она все же в потоке событий многообразной жизни всеми желанного, нежного существа,– ведь со всех сторон стремятся к ней, – забудет тебя, и тогда ты, глубоко печальный, сможешь жить этим забытым, отвергнутым взглядом, если ты вообще душевно жизнеспособен!

Потому что, знаешь ли, то, что было действительно глубоким, не погибнет никогда. Сам бог сохранит его в тебе для тебя!

EHRLICH НАТА.

Я слышал одно изречение известного, ныне покойного, профессора Эрлиха (Ehrlich Hata), которое мне чрезвычайно понравилось, несмотря на то, или вернее именно потому, что я это думаю уже давно; когда его спрашивали, каково его отношение к музыке, к литературе, к женщине, к миру, он говорил: – «Оно, конечно, музыка, искусство, мир и женщина, все это очень мило! Но так как я по ремеслу физиолог, то я не стыжусь своего ответа. Я знаю, что наш мозг имеет приблизительно 10 миллионов функционирующих мозговых клеточек. Если наука, например, занимает с 7 утра до 7 вечера 9.999.999 из них, то для музыки, литературы, живописи и женщины остается одна единственная клеточка, а этого, я должен признаться, очень мало!»

Да, мы расходуем в нашей гениальной машине известную сумму жизненных энергий, которые, конечно, должны быть снова возмещены при помощи дыхания, пищи, сна. Но каждая сумма жизненных энергий, использованная в одной какой-нибудь области, отнимает у другой области именно столько, сколько эта одна область поглотила. Филистер, правда, возражает: – «Что такое?... Совершенный организм должен быть в состоянии все обнять!» – Но, господин директор банка, кто является в наши дни «совершенным» организмом?! Ведь, конечно, не гений!

НАХОДЧИВОСТЬ.

«Находчивость» – это просто холодная грубость; многих этот талант приводит в восхищение, многие завидуют ему. Ты, должно быть, грубый человек, если содеянное против тебя злодейство, ехидные намеки, подлость, скрытые, коварные нападки не смущают тебя, не делают тебя молчаливо печальным?! Ты, должно быть, груб, если ядовитое нападение не трогает тебя; если ты можешь сохранить присутствие духа и отразить удар?! «Находчивость» – это холодная грубость. Он ударил, ты отвечаешь ударом на удар! Молчаливая обида, сожаление о том, что живешь в таком мире, вот это – аристократично!

Чем позднее придет тебе в голову, как бы следовало ловко и находчиво возразить на коварство, злобу, ехидное остроумие, тем более ты аристократ! Если же ты не можешь придумать, как ответить на ядовитые речи, это значит, что ты вполне благороден! В парламентах и в «древней истории» действует очень часто «находчивость», например, Александр обращается к Диогену: «Что тебе нужно для счастья, скажи, я исполню твою просьбу!» «Отойди немного ты заслоняешь солнце!» был его простой ответ. Но это больше для «общего воспитания»! В настоящей жизни находчивость неаристократична!

Кем бы мы были, если бы оказывались способны защитить себя против подлостей?!

СОВРЕМЕННАЯ ДЕВУШКА.

Девушка, если ты носишь по-мужски коротко остриженные локоны и они тебе к лицу, ты, все-таки еще не современная девушка.

Когда ты одеваешь колоколообразное, широкое платье, которое открывает часть твоей прекрасной, благородной, стройной ноги, ты все-таки еще не современная, девушка, девушка!

Когда ты с прелестной легкостью скользишь вперед, словно освобожденная от земной тяжести, ты все же, несмотря на это, не современная девушка!

Ты изящней, конечно, чем другие, неуклюжие. И смотреть на тебя гораздо приятнее.

Девушка, когда ты достигнешь идеала скромности, добродушия, непритязательности, мягкости, интеллигентности, такта, вкуса, любви к природе, – только тогда ты, быть может, будешь на пути к тому, чтобы стать действительно современной девушкой!

БОЛТОВНЯ.

Я не переношу некоторых вещей, как, например, палки, которая является одновременно и зонтиком, или зонтика, который вместе с тем и палка. Владельцев таких предметов я тоже не люблю, от них несет чем-то неприятным, на них печать педантизма, свойственного холостякам. Брелоков на часах я тоже не выношу, особенно оленьих зубов, оправленных в серебро, или первых зубов любимого дитяти. Еще я не люблю пенсне в золотой оправе. Но для этого нет психологического объяснения. Это дело темперамента. Я не очень люблю фарфор с узорами. Сам по себе фарфор прекрасен, узоры сами по себе хороши, но фарфор с узорами совсем нехорош. Я неособенно люблю: – «Теперь это носят, теперь это принято». Это хорошо для модных салонов и тех, которые так или иначе имеют к ним касательство. Я не очень люблю некрасивые ноги и красивые ботинки, я предпочитаю красивые ноги и совсем без ботинок. Мне неинтересно, сколько стоят красивые чулки, но красивым ногам нет цены! Атласные галстуки в полоску невозможны! Их нельзя простить даже гению, которому, впрочем, ничего не прощается. Я не очень долюбливаю страусовые перья, даже на страусе, на страусе в пустыне, сзади, там где им от природы полагается быть. Но, господи, ведь это дело вкуса. У каждого свой вкус.

ПОЛИЦИЯ.

Издавать новые полицейские законы совсем не такое трудное искусство. Их надо только издать. Это все, что требуется. Например, выколачивать ковры или занавеси и вообще, выколачивать до 9 ч. утра запрещается строжайше под угрозой штрафа. Чистота не так важна, как утренний покой. Исключая истерических, собственно уже сумасшедших, так называемых «хороших хозяек». Сосредоточиться на вытирании пыли это самое большое отвлечение от всех более важных дел для этого и без того весьма тяжелого существования. Это плохой вид страусовой политики души. Так как у нас нет безусловно необходимой способности оказывать сопротивление многочисленным осложнениям жизни, то люди сосредоточиваются трусливо – удобно, неудобно – на одном: «держать в порядке квартиру!!» Фу! фу! Возлагать на себя «обязанности», которые не являются таковыми, которые никому не нужны, это «сумасшествие потерявшей дорогу души»! Точно так же преступно отдавать свои лишние душевные силы своей любимой собаке. Посылайте те деньги, что вам стоит животное, в «общество спасения и охраны детей»!

ЗИМА.

Итак, действительно настала зима.

Светло – серая омела на засохших деревьях не радует больше, так же, как и коричневые, матовые, мелкие листья на ветвях буков.

И эти голые, скудные, жалкие и все же трогательные, светло-серые, тонкие ветки берез.

И этот грустный ветер, который собирает среди иссохших останков все, что может еще собрать.

И это обычно поэтическое противоречие между скудной зимой и богатым, обильным летом, и тот мистический крик вдали какого-то голодающего животного, или замерзающего, или убиваемого!

И эта нечаянная радость, что на одной ветке ярко-красные ягоды, покрытые густым снегом, скромно противостоят зимней белизне. Они остаются все же оранжево-красными.

И этот ранний, романтический вечер со своей еще углубленной тишиной в этой и без того глубокой тиши зимнего ландшафта!

Значит, действительно, в первый раз во мне настоящая зима, если все уже давно по какой-то причине стало безразличным.

И почему это во мне зима?!

Потому что Мария Сюзанна не пишет в течение восьми дней.

Значит, я такой же, как все?! Нет! Разве вы знаете Марию Сюзанну?! Нет! А мне известны ваши Анны, Берты, Греты, Фанни, Эммы и носительницы всех прочих имен.

Из-за кого теряешь радость жизни, из-за кого, – вот что единственно важно.

Не всякая может меня сделать бесчувственным и полным отчаянья. И заставить меня забыть тихое великолепие зимы.

Любовь – это болезнь, но такая, которая драгоценнее, нежели минувшее сытое, тусклое, спокойное здоровье.

Благо душевно заболевшим из-за той, которая достойна страданий!

БЛИЖНИЙ.

Никто не может понять своего ближнего, который в действительности, есть не ближний, а дальний. Именно потому все люди вне себя и разочарованы. Они думают, что другой должен чувствовать точно так же, как они. А он чувствует, по большей части, как раз обратное. Вот пример для многих, пожалуй для всех: рядом со мной, за столом в гостинице, пять милых, красивых, болтающих девушек. Одна говорит: «Боже, эта зеленая капуста, с этими зелеными полосками, тающая, острая, ароматная как запах полей во рту, я бы могла только одним этим питаться!» Другая говорит: «Я еще ничего не ела; если ты будешь говорить такие гадости, то я должна буду выйти, меня стошнит!»

Видите, вот это картина всей жизни. Тебя это приводит в блаженный экстаз, а другой бежит от этого. Везде «зеленая капуста с полосками» является для одних лакомым куском, а других от нее тошнит. Вы мне скажете: «Это старая мудрость, дорогой мой!» Да, она стара, и это мудрость, совершенно верно!

ИСТОРИЯ.

История – это одно из самых ужасных проклятий человечества, это то же, что саранча для обработанных полей. Она беспрестанно мешает и без того не слишком быстро идущему человечеству просто перепрыгнуть через ступени развития; ему все еще тупо внушают, что подлинное развитие требует долгих бесконечных тысячелетий. Вместо того, чтобы проповедовать могущество духа в одном единственном новом мгновении, эти тяжеловесные «надворные и тайные советники» человечества, страдающие склерозом артерий, сахарной болезнью и замедлением обмена веществ, сознательно провозглашают медленное, бесконечное, внешне сообразное с природой развитие во всех сферах человеческой деятельности; потому что сами они могут идти лишь черепашьим шагом. А дух настоящего, современного человека движется со скоростью автомобиля в 120 лошадиных сил, электрическая, жизненная сила гонит его с небывалой быстротой вперед, и это сдерживающее начало – «история» – не может помешать ему в его быстром, электрическом, жизненном беге. Вперед, ястребиным взором Отто фон Бисмарка, ловите грядущие нужды колеблющегося человечества и декретируйте их, освободившись от истории, ибо так угодно духу человеческому; пусть росчерком пера будут уничтожены в школах обременяющие, ненужные древние языки – греческий и латынь (Гете, Шиллер, Толстой, Достоевский, Рихард Вагнер, Чемберлэн, Маколей, Гергардт Гауптман, Кнут Гамсун, Август Стриндберг и Альтенберг важнее, чем эти воспитатели юношества!); одним духом перескакивать с устремленным вперед ястребиным взором духа через эти медленные и вымученные, хотя внешне органически естественные этапы развития – значит быть современно-философским умом!!!

Человеческий дух может «действовать», декретировать кратким росчерком пера. Долгие размышления о том, что было раньше, есть болезнь обмена веществ, паралич мозга, разновидность сахарной болезни, физиологическая неспособность заставить перегореть собранные вещества, превратить их в более важное, новое! Проворный человеческий дух предвосхищает медлительную историю и начинает свою работу там, где эта последняя, слава богу, прекращается, иначе говоря – сегодня!

ОСКОЛКИ.

Будь необыкновенно нежен и предусмотрителен лишь с такой девушкой, которая это вполне заслуживает. Иначе она тебе потому скажет: «Почему же вы тогда сблизились со мной?!»

***

Сегодня одна девятнадцатилетняя незнакомка написала мне: «Прочла в вагоне, во время долгого путешествия, ваше «Nachfechsung». Кто будет указывать нам путь, когда Петер умрет?!»

***

Почему это жених с невестой сидят всегда часами в комнате в углу в бесконечной беседе?! Так они не узнают друг друга, никогда, не поймут друг друга! Жених с невестой должны отправиться на прогулку за город. Он тогда скажет: «До сих пор я не чувствовал, что ты со мною!» Она тогда скажет: «Сегодня впервые я узнала, что такое лес, поле и ручей!» Тогда, только тогда они узнают друг друга немного ближе!

***

Есть молодые люди из так называемого «высшего» класса (можно и в этом классе провалиться), которые и день, и ночь настороже, как бы кто-нибудь из ближних не заподозрил в них более нежную, более благородную, более глубокую душевную организацию. Они все время следят за тем, как бы подавить свои более утонченные стремления. С другой стороны они встречают ту, которая им говорит: «Подождите, я еще сделаю из вас вполне приличного человека!!»

Никто не умирает непосредственно от «разбитого сердца», и все же это бывает всегда! Сердце, правду никогда не разбивается, но после беспрерывной грусти весь аппарат обмена веществ как бы «отказывается служить», и тогда, в конце концов, умирают косвенно от разбитого сердца!

ТАНЕЦ.

Я требую от современной танцовщицы, чтобы она своей имманентной прелестью, чем-то неуловимым, когда она сидит в полном покое, стоит, ходит, кланяется, слушает, подает стакан, наливает из графина, укутывается в манто, открывает или закрывает дверцу коляски, прощается, – вдохновляла меня, как исключительная женщина! И чтобы она с бессознательной страстностью удовлетворяла мои желания нежным, особенным бытием!

И чтобы все это растворилось, успокоилось, устранилось, чтобы все это зажило, когда я вижу ее пляшущей, чтобы это возвысилось, «стремление к женщине» превратилось бы в «поклонение благородно пляшущей!»

«Танец» сам по себе не может, не должен действовать никогда!

DE AMORE.

Для любимой женщины лучше всего, если его друг тоже ухаживает за нею. Если это не так, то он думает: «Почему Густав, собственно, не бегает за нею?! Она случайно не его „тип”, слава богу! Но почему это она не его тип? Чего в ней недостает, чтобы быть его типом?! Мне кажется, что она могла бы ему понравиться!? Но будем рады, что она не его „тип“!»

Чтобы избежать всех этих неприятных размышлений, любимая женщина предпочитает, чтобы его друг, Густав, тоже за нею «бегал»!

Друг возлюбленного является для любимой женщины тем же, что соль для пищи. Всякую, самую вкусную пищу, можно есть лишь после того, как в нее прибавят немного соли. Всякое, самое питательное блюдо нуждается в друге, pardon, в соли!