Текст книги "Сумерки жизни"

Автор книги: Петер Альтенберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

ОТКЛОНЕННАЯ ПРОСЬБА.

Вот как я себе это представляю:

– Дорогой Петер Альтенберг, очень рад познакомиться с вами лично. Как это называется ваша последняя книга, которая доставила мне такое огромное удовольствие?! «Semmering»?!?

– Нет, господин главный редактор, «Nachfechsung» 1916, – «Semmering» вышла еще в 1912 году»

– «Nachfechsung»?! Какое это замечательное слово! Ах, да, ваша последняя книга, воистину, прекрасна! Вы остаетесь все тем же смеющимся и одновременно плачущим философом повседневности!

– Улыбающимся и вместе с тем вздыхающим, господин главный редактор!

– Итак, в какой форме вы себе представляете возможное отношение к нашей газете?! Дантон, Марат, Робеспьер, попавший в смирительную рубашку?

– Я бы мог иметь маленький постоянный отдел!?

– В какой отдел можете вы себя втиснуть?! Нашу газету читают не одни лишь Петеры Альтенберги! Требовать от вас соблюдения определенных условий было бы прямо преступлением против искусства! Неужели вы считаете меня способным на такое преступление?!?

– Конечно, нет, господин главный редактор!

– Ну, так вот. Вы – Диоген с современными запросами. Бочка, которая должна быть одновременно chaise longue, по-нынешнему «качалка»! Этого не бывает. Поверьте мне, многие из нас, профессионалов, втайне завидуют вам из-за вашей бочки, хотя мы в ней не смогли бы жить!

Мораль этой басни:

Самое скверное в этом мире это завидовать тому, чего сам ни за что не хотел бы иметь!

КРОВЕЛЬЩИКИ.

Они, правда, не «призваны на войну», но они «призваны» всю свою жизнь, даже во время самого прочного, спокойного мира; они чинят крыши, трубы, с утра до вечера проделывают непонятные акробатические фокусы, которые вызывают у зрителя головокружение; глядя из противоположного окна, он ничего не платит, а только изрекает дешево стоящие истины: «Как это можно избирать такую опасную профессию? Ужасно!..» – Вы меня спросите, почему это они во время работы не опоясываются спасательными кушаками?! Потому что люди, которые с пятнадцатого года жизни до шестидесятого гуляют по испорченным крышам с целью заработать деньги, становятся фаталистами; они привыкают к той простой мысли, что вся жизнь вообще висит везде и во всех отношениях на одной, могущей порваться нитке. А на какой именно, это ведь воистину совершенно безразлично! Есть писатели, которые в этом случае стали бы описывать звучащую прелесть красок старой крыши. Я далек от этого, ибо не вижу этой прелести. Я закричал кровельщикам: «Сколько вы зарабатываете?!» – так как хотел позавидовать им, а не жалеть их сентиментально.

– Одну крону в час; в день, следовательно, девять крон! Вы, господин любопытный, платите столько за литр пива. Вы безопасно гуляете по вашему кабинету и напиваетесь вдобавок!

– Но разве я зарабатываю в час одну крону, я – писатель?!

– Какую жалкую профессию вы себе избрали?! Правда, здесь за то нет никакого риска!

«ПЕСНЬ ВЕЧЕРНЕЙ ЗВЕЗДЫ».

Большинство «особенных» женщин естественно мечтают о «рыцаре Тогенбурге» или «Вольфраме фон-Эшенбахе», о том, кто поет, сочиняет и обожает, и бывает счастлив этим. Что происходит в нем самом, им не интересно; они, ведь, слава Богу, его «эгерии». Они помогают ему, я не знаю в чем, они помогают ему... ах да, – восторгаться ими. Если он обожает их, не предъявляя со своей стороны никаких встречных требований, то это ясно доказывает, что они достойны обожания. Я далек от того, чтобы в наше испорченное, проникнутое натурализмом время не признавать этой благородной средневековой романтики; но я себя всегда спрашиваю, не будет ли удобнее для обеих сторон признать, что в целом это не более, как «раффинированная» затея под неверным заглавием: отсутствие эгоизма?! Женщина, которая обаятельна в разговоре, предпочтет всегда того, кому беседа с нею доставляет высшее, последнее блаженство! Дешево! Я, со своей стороны, отказываюсь от всякой беседы, но это только потому, что я действительно нахально отстал и необразован!

О РЕВНОСТИ.

Ревность – болезнь. Ибо, что бы это могло быть иное, если вдруг перестаешь ревновать, и становится «все равно»?! Я только не знаю, есть ли подобное состояние – здоровье, или это-то и есть болезнь, т.-е. ты становишься ослом?!

***

Ревность была бы высоко нравственным чувством, а не бесстыдным эгоизмом, если бы мы доподлинно знали, что именно этой женщине мы можем дать кое-что лучшее, более ценное, нежели дает тот, другой. Но разве мы это знаем?! Мы даже знаем, что это совсем не так!

***

«С сегодняшнего дня, с 7 часов вечера я больше не ревную, довольно, конец!» – решил измученный человек. И действительно, он этого добился. Потом он говорил: «Знаете, чего мне недостает при всех этих отношениях?! Ревности»!

ГЛУХАРЬ.

Страсть к охоте есть самое большое, самое ужасное, самое необъяснимое безумие из всех многочисленных форм человеческого безумия. Охотник, как бы это тебе понравилось, если бы в день твоей свадьбы «высшая сила» подкараулила тебя с ружьем в руках в каком-нибудь укромном месте и как раз в то мгновение, когда ты имеешь успех у твоей курицы, pardon, у твоей жены, она бы тебя пристрелила?! Что тебе из того, что философы, которые все понимают, т.-е. ничего не понимают, говорят, будто это «самая прекрасная» смерть?! Я надеюсь, что ты этого приговора не подпишешь и предпочтешь в этот момент прожить немного дольше!

Я сам в Рейхенау, в лесах Шнеберга, часто подслушивал, наблюдал, как токуют глухари и тетерева. Я, правда, был изумлен, что ради женщины, pardon, курицы можно так страстно «токовать», но мысль пристрелить, вероятно, сумасшедшего глухаря именно теперь, прежде, чем он достиг свой цели, никогда не приходила мне в голову. Как можно убивать кого бы то ни было посреди его любовного занятия?! Нужно, по крайней мере, подождать, пока он окончит!! Тогда и ему может показаться, что в жизни больше нечего терять. Он может спокойно умереть!

ПЕЧАЛЬ.

Твоя печаль о том, что ты мне не вполне нравишься, приближает тебя ко мне!

Вопреки твоему и даже моему желанию.

Это не придумано тобою искусственно, чтобы тронуть меня. Ты это знаешь, ты чувствуешь, в тебе есть сила, мужество, гениальность предоставить меня другим, красивым, обаятельным!

Как же могла ты, бедная, начать борьбу с моими глазами, опьяненными красотою, да, жаждущим красоты, преданными красоте; как могла ты?!

И все же ты покоряешь меня, потому что ты идеально, беззаветно отдаешь им меня, хотя я ими, благодаря этому, еще не владею.

И ты не думаешь: «Может быть, он ко мне вернется!»

И что это было бы за возвращение, если я вернусь к старой, надежной фирме только по той причине, что дела мои плохо идут?!

Нет, в твоем душевном складе мне нравится одно:

На улице на тебя может упасть кирпич, но неужели ты будешь всю свою жизнь серьезно волноваться и тревожиться по поводу вещей, которые нельзя предвидеть?!

Видишь, твоя благородная покорность судьбе трогает меня, в этом пустом движении страстей и желаний и трусливо гениальных соображений других.

Твоя судьба благородная покорность?

Если бы ты сама считала это удачным маневром твоей души, чтобы тронуть меня, то и это было бы для меня большим доказательством, чем так называемая «любовь»!

И потому – а что, если я, дорогая, трогательно поблагодарю тебя за то, что ты меня освобождаешь?!

МОРЕ ЖИЗНИ.

Я хочу, я должен уйти от тебя, и не могу.

Ты самое прекрасное, самое нежное, самое благородное, самое преданное, самое скромное, самое чуткое создание.

И все же я нуждаюсь в другом, еще неведомом.

Мне нужно, чтобы душа устремилась снова в бури незнакомых морей.

Мы будем снова мечтать о руке, которая прячется, когда мы хотим коснуться ее с нежностью!

Мы хотим тосковать о руке, которой нельзя никогда, никогда коснуться!

И эта тоска будет нежнее прикосновения руки, которой никогда нельзя коснуться!

СУЩНОСТЬ ОТНОШЕНИЙ.

– Мэди, какого мороженого ты хочешь, ванильного или малинового? – «Пожалуйста, если ты так любезен, ванильного». – Кельнер, принесите малинового мороженого!

В сущности оно всегда так бывает.

МОИ ФИЛЬМЫ.

Я видел госпожу Морена в «Белов Розе» и недавно в пьесе «Шелест в горах». Она самая лучшая, самая модная, самая молчаливая, самая нежная, самая трогательная из всех! У нее одной «говорящие глаза»! Только она одна может заменить нежным, тихим жестом презренное слово. Она играет «разбитые женские сердца»? Нет, она сама такова! Как она входит в комнату, покидает ее, как она в последний раз закрывает тихо дверь, как она дрожит и падает; всю «судьбу» нежной женской души она переживает и чувствует. Как будто сфотографирована ее собственная благородная внутренняя жизнь. Ее глаза, ее руки, ее пальцы – самое совершенное, что может быть здесь на земле. Только такие женщины могут, должны, имеют право изображать особые судьбы в жизни души, потому что другим нельзя верить при всем желании! Ее образ словно мимоза, словно облик эльфа, гибкий, болезненный, колеблющийся между жизнью и угасанием! Когда она вечером, в бальном платье, крадется из отеля в горах к деревянному мосту, нависшему над горным ручьем, чтобы посмотреть на горы, где она находит «нечто другое», чем то, что имеет в своей салонной жизни, когда она своими нежными руками опирается на перила, она так полна, так полна рыдающей тоски... Конец второго акта!

СОВРЕМЕННОЕ ЛЮБОВНОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ.

Я люблю тебя, Паулина, потому что ты спишь ночью при широко раскрытых окнах и вдыхаешь в себя воздух свежего сада.

Я люблю тебя, потому что ты носишь полуботинки во всякое время года, в дождь и снег.

Я люблю тебя, потому что ты переносишь сквозняк, тебе на нем хорошо!

Я люблю тебя, потому что teint твоего лица, подобный цвету яблони, ты моешь мягкой водой и дешевым, нежным, миндальным мылом, по 50 геллеров за кусок!

Я люблю тебя, потому что над твоей кроватью на простом, узком, деревянном ящике стоит в кожаных синих переплетах полное собрание сочинений Кнута Гамсуна!

Я люблю тебя, потому что ты понимаешь меня, потому что ты понимаешь самое себя, деревья и цветы, и Франца Шуберта, Гуго Вольфа, Иоганна Брамса, и всех красивых кошек, лошадей, птиц, рыб... и священное бремя одиночества!

ПОРЯДОЧНОСТЬ.

Действительно порядочные люди должны погибнуть, потому что непорядочных людей гораздо больше.

Разве это причина?! Да! Потому что непорядочные пользуются, к сожалению, непорядочными средствами.

А что такое непорядочные средства?

Такие, с которыми не могут, к сожалению, бороться порядочные средства.

Почему порядочные средства не могут бороться против непорядочных?

Именно потому, что они порядочны.

Порядочный человек продает носовой платок, который ему стоил 2 кроны 50 геллеров, за 3 кроны.

Непорядочный человек продает платок, который ему стоил 3 кроны, за 1 крону.

Как это он делает?

Разве ему самому он не стоил 3 кроны?

Нет, ему самому это стоило 50 геллеров.

Как он это сделал?

Благодаря своей непорядочности.

«Петер, вы говорите только о торговом мире!?»

Писатель никогда не говорит об одном только мире, а одновременно о нескольких сразу!

ВАЖНЫЕ МЕЛОЧИ.

Субъективность.

Она сказала: «С тех пор, как разрушили старый Bösendorfer-Saal (концертный зал в Вене), я стала несчастной женщиной. Я допускаю, что в мировой войне существуют более глубокие проблемы и трагедии, но для меня, самого бедного существа в этой жизни, к сожалению – или слава богу, нет других. Так много героев погибло, а я горюю о свое «Bösendorfer-Saal. Почему я должна стыдиться, признаваясь в этом? Это было для меня всем; когда я там сидела, я забывала весь мир. Я забывала настоящее и будущее. Потом, за ужином, я не знала, что ем. Мне известны и другие концертные залы. Но в них я не забываю о будущем, о настоящем. Музыкальна ли я? Кто знает... В Bösendorfer-Saal я была музыкальной. Разве нужно, разве можно быть везде музыкальной?! Ведь это возможно только для гениев! Мы же привязываемся к чему-нибудь одному. Там мы оживаем, там мы растем, там мы бываем сами собой! Нет, больше чем сами собой! Из-за меня одной нельзя было сохранить здание. Это само собой разумеется. Но однажды я вышла из себя. Кто-то мне сказала «В нем была плохая акустика». Я подумала: «Если бы я была тигрицей, я бы растерзала его!» Но я, к сожалению, не тигрица.

СВОБОДНЫЕ ХУДОЖНИКИ.

Когда известный артист из Бург-театра в Пильзенской пивной за моим столом познакомился с моей святой подругой, блондинкой, и заметил, что она без шляпы и курит, ходит с открытой шеей и вообще выглядит своеобразно и необыкновенно, то, воспользовавшись тем, что она отошла на несколько минут от стола, задал мне многозначительный вопрос, в котором излилось все его напуганное, измученное, взволнованное буржуазно-добродушное сердце: чем живет эта замечательная, интересная и, вероятно, вполне почтенная дама?!. Она в своей семье поставлена так независимо, что имеет возможность действовать, и жить так, как хочет?!. Она сирота... или миллионерша?!.

– Нет, она бедна и очень ко мне привязана!

Видите, буржуазно мыслящие люди, если даже они по профессии случайно бывают артистами, готовы простить человеку все, все, все, если он только имеет деньги, т.-е. то единственно, к чему и они стремятся, но под другой маской. Я бы должен был ему сказать: моя святая подруга должна получить от своей бабушки наследство в 150.000 крон, и тогда его сомнения сразу бы исчезли и он бы, вероятно от всего сердца поздравил меня!

ТУБЕРКУЛЕЗ.

– Господин Петер, что бы вы посоветовали человеку, у которого «locus minoris resistentiae» – место ослабленной сопротивляемости в организме – легкие?– обратилась ко мне прелестная, дивно нежная двадцатилетняя девушка.

– Прежде всего никогда, никогда не стоять, а лежать, сидеть, ходить до первого легкого утомления, но никогда, никогда не стоять, даже когда нужно раскланяться с важными людьми, затем: взбитые сырые желтки по 3 – 5 штук в мясном бульоне. Два раза в день. Шпинат, шпинат! Молодой сыр, сердечный покой!

– Скажите, вы, кажется, написали кроме вашего диэтического руководства несколько очень славных книг? Не можете ли вы рекомендовать какую-нибудь из них для моего лечения?!

– Ни одной. Вы нуждаетесь в полном покое. В моей книге, поскольку вы умеете читать «между строк», изображена вечная, ужасная борьба между тем, что есть, и тем, что должно быть! Так что для вас, нуждающейся в покое, у меня нет ничего.

УДОВЛЕТВОРЕННОСТЬ.

Все люди довольствуются тем, что имеют. Это их несчастье, хотя с виду в этом их счастье. Если человек недоволен, то это делает из него в его собственных глазах «мученика этого несчастного существования»! Если ни что тебя не удовлетворяет и ты во всем быстро разочаровываешься, то это в твоих собственных глазах прежде всего «святая неудовлетворенность!» Оглянись кругом с ужасом и отвращением, взгляни, что удовлетворяет людей, как они уступают, молчат и тянут лямку?!? Мог ли бы ты быть счастливым с Анной Б.? Ни одного часа! Но видишь ли, всякая машина подчинена своим неумолимым законам; даже твоим собственным, тебе принадлежащим часам ты не можешь приказать, чтобы после пяти они показали—пять минут четвертого. Довольствоваться чем-нибудь здесь, на земле, означает приказывать своей весьма сложной машине нечто такое, чего она не в состоянии выполнить! «Не довольствуйся ничем!!.» сказал я своей очаровательной, стройной пятнадцатилетней дочурке, с светлыми пепельными волосами, которой у меня нет. «Дитя, не довольствуйся ничем, это благословение я тебе даю на твою цветущую жизнь, я, твой отец, которого у тебя нет!»

КАПРИЗЫ.

Многие сыновья из богатых семейств имеют свои странности, маленькие, неопасные idées fixes. Один, например, хочет иметь от пяти до семи штук часов из Шаффгаузена, чтобы абсолютно верно знать время, хотя он в своей жизни не считается с минутами. Другой играет в карты; третий «расточителен». Причина ясна – эта нежная жизненная машина создает ежедневно, поскольку ее силы не истощаются заботами, посредством питания, ухода за телом, сна, приятных возбуждений, жизненные силы, значительно превышающие то количество, которое она когда бы то ни было вообще способна использовать. Это состояние «перепроизводства» передается мозгу, который старается тотчас же изменить это опасное для машины состояние тем, что он просто-на-про-сто придумывает «глупости», которые занимают жизненную машину и которые пускают в ход ее неиспользованные силы.

«Заботы» – естественный тормоз для организма. Иначе человек лишается сдерживающих начал. А это выдерживает лишь одна машина: настоящий художник!

КОСМЕТИКА.

Мягкая теплая вода в глубокой жестяной чашке.

Нежное мыло за 50 геллеров.

Сон при раскрытом настежь окне.

Легкая пища.

Душевный покой.

Душевное возбуждение посредством музыки и прогулок в лесу.

Безграничное добродушие.

Чарующие движения, как следствие свободной гимнастики.

Быть обожаемой, словно божество, нежно-романическим мужчиной.

Благодарить бога горячо, часами, за то, что всем нравишься и вызываешь симпатию.

При том можно быть такой дрянью, как эта госпожа... тсс!.. не надо имен!!!

LEONTODON.

Первое мая видно по «золотисто-желтому» одуванчику – Leontodon taraxacum. На всех лугах, во всех, еще пустынных, стоящих вокруг вилл садах, одуванчики. На широком поле одуванчики, на лесной опушке одуванчики. Все усеяно светло-зеленым и золотисто-желтым. Их никто не срывает, потому что их стебли содержат в себе белую жидкость. Сорная трава, которая сама защищает себя, к чему?! Милая девочка, с лиловым шелковым крестьянским чепцом на голове, держит в своих руках целый букет одуванчиков. Хороша та няня, которая это позволяет! Она, наверное, сказала: «Подожди же, непослушная девчонка, этот белый яд будет жечь тебе руки!» Вдоль коричневой, бесконечной стены вокруг зоологического сада, цветут одуванчики; одуванчик признак первого мая! Вы скажете, опять что-то исключительное! Для всех майский цветок сирень, этот лиловый благоухающий кустарник. Но ведь все его замечают, его аромат настойчиво лезет вам в нос, в глаза, – он общепризнан, его воспевают и он не выделяет никакой ядовитой белой жидкости; садовники, полиция и хозяева вмешиваются, если вы ее срываете. А кто мешает сорвать одуванчик?! Ну да тот, кто всегда вмешивается в такие вещи, поэт!

ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО ГОСПОДИНУ ШЛЕЙСУ ИЗ ГМУНДЕНА, ФАБРИКАНТУ ГЛИНЯНЫХ И ФАРФОРОВЫХ ИЗДЕЛИЙ.

Многоуважаемый незнакомец! Тридцать лет назад я пришел в магазин вашего отца и предложил ему всемирно значительное дело, а, именно, производить из прекрасной, зеленой кухонной посуды, ввиду ее чудесной глазури, что зависит опять-таки от глинистой почвы Гмундена, художественные вазы больших размеров, покрытые глазурью, модных, смешанных цветов – коричневого, серого, голубого, зеленого, цвета красной ржавчины, малинового, василькового. Ничего, ничего не было сделано.

Через тридцать лет я вижу ваше производство, но не вижу в его формах истинно художественной простоты природы. Будем учиться у наших врагов, это лучший способ их победить. Всемирно известная «Ruskin Pottery» с ее единственной в мире глазурью никогда не украшала своих изделий изображениями цветов и растений; нет, она возлагала свои надежды исключительно на действие фарфора, красок и глазури! Господин Шлейсс, именно вы могли бы теперь завоевать мировой рынок. Вы должны следовать примеру наших бесчестных врагов в произведениях знаменитой «Ruskin Pottery», где каждая ваза стоит от 10 до 90 крон, в то время, как вы можете производить ее, в моем любимом Гмундене, втрое или вчетверо дешевле. Господин Шлейсс, не поддавайтесь, пожалуйста, соблазну людей, которые являются врагами неискаженной природы; они пользуются бедным, невинным фарфором и дивной глазурью Гмундена для своих убогих и потому сложных архитектурных созданий. Вы можете организовать мировое дело, если предоставите вазу воздействию печки и таинственному искусству природы, жару, самому цвету! И идеальной глазури Гмундена! Фарфор может действовать только своей издревле идущей формой в вазах, горшках, кружках, чашках, как их делали честные финикияне, честные индийцы, а ни как не подражанием человеку, животному и растению. Это печальное, нет – трагическое заблуждение якобы современного, всущности сбившегося с пути духа! Природа побеждает искусство, смеясь! Nomina sunt odiosa! Да здравствует природа!

БЕДНОСТЬ.

Она прошла мимо, и это было для него все.

Он даже не коснулся ее белой одежды.

С тех пор он мечтал, томился и страдал. И был в экстазе.

Потому что наши нервы живут, слава богу, тем, что ощущают,

а не тем, что дает или не дает другой человек.

В иной, более грубой области происходит обмен, естественный обмен: do ut des!

Но душа живет сама по себе,

она принимает независимо от всего весну и осень,

нежного ребенка и прекрасную женщину,

береговой камыш вдоль озера, коричневое томление пруда, оленя, утренние крики, вечерний мир и тишину. И все принимает таким, как оно есть!

Тот, кто сам не испытывает, считает это «патологией»...

Оставьте им по крайней мере это слово, исцеляющее их скрытые раны!