Текст книги "Сумерки жизни"

Автор книги: Петер Альтенберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

НОЧЬ БЕЗ ЛЕКАРСТВА ПРОТИВ БЕССОННИЦЫ.

В четыре часа утра 11 июня 1918 года начало светать. Божественная тишина, в спящем отеле ни звука. Я вспомнил о тех ужасных страданиях, которые испытал от всяких средств против бессонницы (Paraldehyd, прописанный врачом в 1912 году одна рюмка ровно в восемь часов вечера гарантирует сон без сновидений; с восьми часов вечера до семи часов утра, как после прогулки в горы!), я вспомнил о безднах своей опасной, эксцентрической, непокорной, неумолимой, не знающей компромиссов жизни! Никто еще не дожил да своего шестидесятого года так, как я, не зная компромиссов и не сводя концов с концами!

Ужасный фанатик своего духа и своей души! «Ты должен идти всю свою жизнь по краю бездны, рискуя разбиться! А снизу подымаются ленивые испарения повседневности и спокойное, убивающее дух и тело равномерное удобство». В пять часов стало совсем светло. Кто-то прошел в клозет, слышно, как открылась дверь, как лилась вода. Тихо. В шесть часов я вышел, чтобы спастись от своего одиночества. Как будто я выкупался, освободился от грязи и ошибок! Долго ли еще?!

***

Замечательная, ужасная, дивная ночь. Она очищает, ставит на правильный путь. Окна открыты, идет дождь. Чудный, сырой воздух. Все сумасшествие моей жизни проходит передо мною, угнетает, освобождает меня. Любовь к природе побеждала сама собой все ужасные ошибки моей несчастной жизни. Ботанический сад в Вене, Парк Ратуши в Вене, заменяют сокровища этого непобедимого мира. Однажды после лета, проведенного в Ботаническом саду в Вене, многие дамы приходили к моим родителям узнать, в каком это курорте я так изумительно поправился! Ныне, шестидесяти лет от роду, я – по многим причинам кандидат на смерть – все же убежден, как и в былые времена, в том, что при помощи диетико-гигиенического сознания можно устроить себе в Венском Парке Ратуши более здоровое, более дешевое, более удобное летнее местопребывание, нежели в каком бы то ни было дорогом курорте. О, человек, привычка и предрассудок – это твои вечные враги здесь, на земле. Беги внутрь себя, к своему собственному, просветленному сознанию.

Семь часов утра; я все еще пью прекрасное австрийское вино. Воробьи страстно чирикают на старых, красно-коричневых кирпичных крышах. Моя душа светлеет. Я начинаю воспринимать жизнь объективно, вижу в ней неизбежную трагедию своего собственного я и вместе с тем комедию. Что же ты создаешь при всей твоей духовности, при всей твоей душе, при всем твоем понимании, при всем твоем лучшем, более правильном вкусе?!? Ничего, ничего, ничего! Совсем ничего.

САДЫ.

Как можно сравнивать Гофгартен в Иннсбруке или Народный сад в Вене с нашими двумя Парками Ратуши, где каждое дерево представляет собою искусство самой природы?!? Почему это находятся еще люди, которые восхищаются «искусством садов», в то время, как сама природа – лучшая «художница садов»?!? Клумбы с цветами – безвкусное преступление глупого человека! Природа, vita ipsa, руководит нами сама!

СОЗНАНИЕ.

Желать выйти замуж, быть обеспеченной, но зато принести в жертву всю свою, для него совершенно неведомую личность, – это преступная подлость. Удовлетворять «потребности» мужа, фотографическим снимком которого вы не можете быть ни в каком отношении, есть преступление перед ним и перед самой собою! Нет, перед ним! Нет, перед самой собою!

БЕСЕДА С ВОЗЛЮБЛЕННОЙ.

Разве ты когда-нибудь интересуешься тем, сколько стоит блюдо, которое ты себе заказываешь; думаешь – ли ты когда-нибудь о том, в состоянии ли я платить это?! Стыдись! Ты хочешь доказать другим, что у тебя хороший друг?!? Фу, стыдись, глупое, преступное дитя! Ты бы могла проявить свою человечность, нет, свое чувство приличия, гораздо в большей мере, если бы ты меня щадила, считалась бы со мной день и ночь! Щадить мужчину, которого любишь, должно стать задачей будущей женщины; до сих пор женская душа была ложно воспитана; проникнутая сознанием своего величия, она задерживала развитие мужчины, мешала ему! Она должна покорно подчиниться его могущим развиться стремлениям, и если, благодаря ее слабым силам, из этого ничего не выйдет, все же у нее будет время пойти в меланхолии, как героиня, своими особыми путями, которые давно уже молча – скрыто—громко, неотвратимо предъявляют свои требования, она сможет тогда уйти от «проклятия повседневной толпы!

Идущий одиноко окружен ореолом; ибо он надеется, что ему удастся привести на свой безусловно верный путь других, прежде всего своим примером. Но это никогда ему не удается.

ВОСПИТАНИЕ ДЕТЕЙ.

– Мэди, будь умницей, спичек в рот не бери, они ядовиты!

– М—, М—, дай!

– Мэди, ведь ты маму любишь!

Мэди думает: «Разве это сюда относится?»

– Мэди, мама будет огорчена, если ты не будешь послушной!

– М—, М—!

Она вырывает у нее изо рта спичку. Ребенок в недоумении.

ДОН-ЖУАН.

Только тот, кого женщина не хочет, по какой бы то ни было понятной или таинственной причине, может в страданиях понять ее, постичь и оценить, да, презирать и ненавидеть. Все это вместе и есть она!

Легко побеждающий не знает поэзии романтизма, не знает страданий. Покоритель сердец не может быть никогда счастливым или хоть сколько-нибудь удовлетворенным. Ему не дают времени, необходимого для этого медленного, робкого развития. Он побеждает сразу, тьфу! Следовательно, не побеждает совсем.

ОБХОДИТЕЛЬНОСТЬ.

Общество, в котором мы вращаемся, властно навязывает хорошо воспитанному человеку те формы обхождения, которые этому обществу приятны. Грусть, заботы, сосредоточение на своем собственном я, все это исключается на целые часы. Возможно, что эта вынужденная свобода вечно без устали работающей жизненной машины представляет для некоторых отдых в течение часов. Бетховен, Шуберт, Моцарт, Гуго Вольф в этом не нуждались, для них это было бы «ядом». Нет, это только движение назад.

DE CORPORE.

Слабый человек вспоминает по каждому поводу, что он не должен перегружать свою измученную или хотя бы только переутомленную жизненную машину, иначе он ее преждевременно погубит. Хочет он того или нет, но он останавливается на дороге, ведущей к гибели, и прислушивается к предостерегающему голосу своей собственной измученной машины! Жизненная машина сильного человека, способная все выдержать, никогда его не предостерегает! Но когда он вспомнит о ней, то очень часто время для спасения уже упущено!

Посмотрите на сердечно-больных.

Вдруг ночью, – десятки лет никто того не ожидал – случается первый припадок... и конец!

ПОСЕЩЕНИЕ.

16/VI 1918.

Генриэтта Г. – «О, я бы могла давно уже выйти замуж, быть обеспеченной. Но я совсем не хочу доказывать кому бы то ни было свои качества, которыми я превосхожу других женщин. Я бы хотела, чтобы постепенно, помимо меня, во мне нашли особенные достоинства. Я не навязываюсь тем, кто не чувствует, не признает во мне особенных качеств. У меня нет способности «играть на сцене». Я, к сожалению, вполне доверяюсь завистливому, злому миру вокруг. Может быть, поэт мне чем-нибудь поможет?!? Я не знаю. На него, во всяком случае, я возлагаю последние надежды на спасение. Другие ждут... чего, этого никто не знает».

ИСТЕРИЯ И ВОЗМОЖНОЕ ИСЦЕЛЕНИЕ ОТ НЕЕ.

Все, что дома представляло собою «яд», «разрушение», «уничтожение в неисцелимых муках», для ее измученной, ничем не оживленной, до смерти наскучившей, значит до смерти истерзанной жизни, к тому же без какого бы то ни было заболевания (врачи не находят никаких анатомических изменений) – все это «в природе» получало свое исцеление! Каждое дерево, каждый цветок, каждая травинка и кустарник – все это жило своей таинственно-мистической жизнью без трагизма, без нетерпения, днем и ночью, в солнце, в дождь, ветер, холод, жару, во тьме, без жалоб и смеха, с достоинством, серьезно, так, как, к сожалению или благодаря бога, им было предначертано жить здесь на земле. И это было для нее благородным примером!

ПИСЬМА.

В письмах мы достигаем высшей точки нашего собственного я, самых идеальных мыслей и чувств. Мы становимся сами собой! Потому-то они производят такое незначительное впечатление на читателей и читательниц, которые знают человека совсем с другой стороны. Перед лицом грубой жизни дня и часа словá – ничто. И единственный, благородный и самоотверженный поступок выше самого прекрасного, полного обожания письма. Обманывать женщину в письмах – «душевное преступление», потому что они цепляются за слова, строят на них даже свою жизненную судьбу, глиняное здание жизни! «Я тоскую по тебе» – ужасное слово, потому что никто не знает, правда ли это, и все же в меланхолии жутких дней мы привязываемся к этому слову; Цветы тоже не доказательство, это только мистическое чувство самой души, стремящееся появиться, а мы этого, может быть, не замечаем. Чувства – это таинственная мистерия души, их нельзя выразить в реальных поступках! Потому-то так много интеллигентных, достойных женщин внутренне разочарованы, обмануты сами собой, потому что у них нет достаточно силы посмотреть правде своей собственной жизни прямо в лицо!

«Я тоскую по тебе» – ужасные слова, потому что никто не может проверить их правдивость. А надежды ведь это «душевное преступление». Есть тысячи незначительных мелких поступков, доказывающих, что нас любят. Но не письма. Есть тысячи женщин, которые хранят особенно дорогие письма, как реликвию. Но ведь это детские, романтические мечты, эти женщины обманывают сами себя. Боже, но ведь в этом мире у них нет ничего другого, и судьба милостиво даровала им несколько восторженных строк! Горе вам, нищим радостями!

Удались с действительно любимой женщиной на несколько дней в отдаленную деревню в горах, и она узнает о тебе больше, нежели из твоих лживых, страстных, любовных писем.

БЫТ ХУДОЖНИКА.

Каждый художник невольно старается усилить свою жизненную энергию, свое духовно-душевное напряжение, я бы сказал, непрерывно и до бесконечности, совершенно не обращая внимания на то, что именно эта нежная, сложная жизненная машина требует самой большой осторожности во всех отношениях. Самым ужасным последствием беспрерывного утомления нервов является «рак». Несмотря на все милостью судьбы дарованные таланты, нужно все же следовать во всем природе; ибо иначе она разрушит в тебе душу, ум и талант. Преждевременная гибель – преступление перед природой. В тридцать лет тебе ничто уже больше не прощается, ни в какой сфере. До того ты мог, имел, может быть, право грешить; ты, нелепо истощающий свои святые силы.

Но позднее человеком должен распоряжаться исключительно разум, подобно тому как Бисмарк распоряжался Германской империей! Никто и ничто не должно тебя отвлекать от твоего единственного правильного пути. Самолюбие, тщеславие, социальное положение, страсть к наживе, все это яд, вечно бессознательно съедающий, отравляющий тебя. Ты не можешь ни при каких условиях уйти с той дороги, которая начёртана тебе судьбою. Ибо месть неизбежна, в какой бы то ни было форме болезни «обмена веществ», и ты не способен ее победить.

Порой тебе несчастному, помогает лечение в Карлсбаде, Франценсбаде. Но какой ценой это достигается, с какой затратой почти нечеловеческой энергии это связано! И надолго ли это!?! Живи же, если не с удобством, то все же согласно с природой, и откажись, наконец, от своих планов честолюбия, тщеславия, социального положения. «Otium cum dignitate!» – да будет твоим старым, вечным девизом. Пусть другие вокруг тебя торопятся и затрачивают все свои силы. Через десять лет ты их всех перегонишь и победишь. Они, не сознавая того, исчерпают все свои силы, они не имеют ни малейшего представления о том, как незначителен капитал их жизненных энергий. Вдруг они упадут на дороге, как убитые воины. Будь же осторожен! Останься победителем!

СТАРИК.

Двадцать три года летом и осенью я живу в Гмундене. Моя комната была когда-то монастырской кельей; крепкая дубовая дверь, монастырский коридор, стеклянная дверь, узкая комната. Из окна виднеются две ели и пенящаяся, вытекающая из святого для меня озера Гмунден река Таун.

Теперь, в крайней нужде, шестидесяти лет от роду, я попросил у окружного начальника разрешения переселиться в мой любимый Гмунден, Сегодня, 17/6 1918, мне ответили, что я должен обратиться за разрешением в Вену, на предмет окончательного переселения на мою настоящую родину Гмунден.

ПРЕДДВЕРИЕ ГРОБА.

Мой брат сказал, бесконечно беспокоясь обо мне: «Твоя комнатка, хоть она очень красива и вполне соответствует твоему личному вкусу, Петер, все же – это преддверие гроба для тебя. Пока ты в ней живешь, дольше, чем это необходимо для тебя, она для тебя преддверие гроба. Ты оторван от всего живущего на земле, прикован к своему больному, неотъемлемому от тебя я. Старый холостяк, оставшийся к сожалению, душевно молодым, поэт болезненно избегающий жизни, которая питает его духовно-душевные поэтические силы. Горе тебе, брат, в твоей «комнатке-отеле», в этом преддверии гроба!»

МЕЛАНХОЛИЯ.

Кто не страдает меланхолией, тому не сможет этого объяснить ни врач, ни пациент, ни поэт; меланхолия – это беспрестанно гнетущая мысль в мозгу, пожирающая жизненные силы, нескончаемая, уничтожающая: зачем я создан?! К чему все то, что меня окружает, – бодрствование, сон, еда, трата денег, нажива, одежда, красивые женщины... даже привычка переменять белье, обязанность быть сравнительно любезным с чужими?!?

К чему это все?! Если болезнь и смерть покончат со всем этим, но слишком поздно и ужасно медленно?! К чему же старания, когда спасения нет?!? Меланхолия подкапывается под здоровый, значит тупо-здоровый инстинкт самосохранения, путем болезненного объектирования своего безусловно бесполезного существования!

ОБЪЕКТИВНОСТЬ.

Объективное отношение к самому себе есть нечто вроде спасения от внутренний меланхолии и разъедающих сомнений, но, по крайней мере, без физиологического, неизлечимого разложения жизненных сил! Я рассматриваю свое болезненное состояние именно как болезненное состояние! Благодаря этому, оно не исчезает, но за то остается духовно-душевная надежда победить его в плоскости духовно-душевной, если нельзя это сделать непосредственно в сфере физиологической! Во всяком случае никто, кроме меня, не может мне здесь помочь. Во-первых, не хотят заботиться именно обо мне, во-вторых, никто вообще не понимает этих сложных вещей! Сам себе помогай!

БОЛЕЗНЬ.

Ты глубоко убежден, что никогда больше не поправишься, но, вот видишь, ночь прошла, и ты вдруг здоров. Все твои прежние размышления внезапно исчезли, как в сказке, погасли в тебе, и даже при всем напряжении ты не можешь вспомнить то ежемесячное беспросветное состояние, безнадежности! Погасло все! Во время болезни твоим мозгом овладела, точно отражение твоего общего состояния, апатичная безнадежность. Посещения по обязанности сочувствующих, а вообще ничего не понимающих врачей (ведь этого нельзя и требовать?!?) смягчало на целые часы жизненную меланхолию. Кто-то заботится о тебе неуклюже – по обязанности – любезнообъективно!

ЗАБЛУЖДЕНИЕ.

Не литература должна быть современной (cui bene?!), а сама жизнь, непосредственно, для современных живых людей. «Когда я тебе дарю что-нибудь такое, что до сих пор мне было ценно и дорого, то я могу это сделать лишь при том условии, что этот дар будет чем-то вроде рафинированной ростовщической сделки с моей собственной душой, моим собственным внутренним самовозвышением! Дарить ради того только, чтобы дарить, это бесчеловечно, даже почти невозможно. Пусть современный человек идет новым, душевно-гигиеническим путем! Современная литература, хорошая или плохая, это все равно, ненужное отвлекающее средство, а никак не руководство для души или духа! Никто от нее и благодаря ей не становится лучше, глубже, серьезнее, человечнее.

Cui bene?! Кому же польза от нее?!!

ЗАБОЛЕВАНИЕ.

Как только ты заболеешь, являются все, кто озабочен тобою, и пытаются, не имея ни малейшего представления о том, каким образом можно тебе помочь, насильно вытащить тебя из твоей пропасти, из твоего опасного положения; это, быть может, самое грубое, нелепое средство по отношению к мистически-больному.

В тебе внезапно пробуждается с преступной силой абсолютная неспособность в полной мере понять мгновенно другого; она направляется против твоего несчастного ближнего, которому ты бы хотел помочь; эта мания величия, эти мотивы спасителя для самопожертвования, всегда дремали в тебе, идиот (но кто может это сделать?!)!

НЕУМОЛИМЫЕ СООБРАЖЕНИЯ.

Пока ты живешь вместе со стадом, как все другие, до тех пор ты не можешь видеть, чувствовать? чуять, знать, в каком ужасном море лжи ты живешь! Как только ударом твоих духовно-душевных крыльев ты вздымаешься ввысь, чтобы все обозреть, исправить и прежде всего помочь другим, все мгновенно обращаются против тебя, словно грозный хор, чтобы защитить себя, чтобы погубить твои планы и сделать их неосуществимыми. Лучшим способом все это устроить является суждение: «Очень интересно, но к сожалению, это сумасшествие!». Ты стоишь и не понимаешь, почему другие не хотят даже слушать, а только смущаются и, главное, скучают!

Если ты имеешь в виду подняться на твоих духовно-душевных крыльях над стадом, чтобы познать «жизненную ложь», исправить ее, то отрешись от мысли, будто тебе это когда-нибудь удастся. «Ближний» становится тогда сейчас же «дальним»; не надо лелеять обманчивые надежды! Удовлетворись твоей собственной доброй волей! Только она одна может сохранить твое духовно-душевное самоотверженное напряжение, больше ничто!

ВЫЗДОРОВЛЕНИЕ.

Наконец-то, после пятимесячного пребывания в постели, по причине дважды поломанной руки, я снова вернулся к жизни. Я сразу почувствовал: «В твоей одинокой комнате было ужасно, но здесь, здесь еще ужаснее». Дома, пусть в муках и страданиях, но я был самим собой, относился к себе, насколько это вообще возможно, милостиво и справедливо.

Не было вражды между мною и таинственными переживаниями моего духовно-душевного бытия; оставалась надежда, что все исправится, хотя и не слишком преувеличенная. Было убеждение, еще более углубленное, что новая природа, «дух и правильное сознание» победят старую, удобную, лживую природу – «инстинкт». Познать, наконец, своим сознанием свою жизненную машину – вот что является задачей современного, действительно культурного человека. До сих пор он ограничивался в своей внешней культуре образованием, наукой, литературой. Но обратить внимание на свое собственное бытие, свое мышление, свои чувства – единственно для него действительно важное, в этом ему но может помочь его показная культура ни в какой мере. Наоборот, он намеренно избегает ее, робко боясь самого себя. Он воспринимает лишь «внешнее»; «внешнее», несчастный, но его внутренняя сущность остается неподвижной, как бы заранее сраженная ударом!

ОТКРЫТЫЕ ПИСЬМА.

Тот, кто понимает, кто любит 10.000 открытых писем, что я собрал, с текстом или без текста, тому, собственно, не нужно ходить по «знаменитым» картинным галереям; он получает все в виде «экстракта», если только он духовно способен воспринимать; иначе он должен держаться тех аккредитованных обще-признанных «знаменитостей» в этих, по-моему, скучных и неценных галереях!

Я фанатически люблю природу из первых рук (божьих) или же гениальное, то есть равноценное ей искусство близкого к природе художника. Но «стилизованное желание», злоупотребляющее природой, стремление модных художников, деловая, полная мании величия манера использовать кажущиеся положения для своих тщеславных целей в виде «современного поколения» – это глупая подлость. Ибо так называемый молодой художник подрастающего поколения стремится лишь как можно скорее и удобнее отдаться своему прирожденному инстинкту самосохранения и достичь этого даже до достижения «зрелости», в то время как другие приходят к этой цели ценой долгой, трудной жизни. Для них одной «природы» мало. Жаль! Они хотят сами изображать собою природу.

НАТУРАЛЬНОЕ ХОЗЯЙСТВО.

Мы читаем в «Reichenb. Tagepost»: «Обменивают 30 штук яиц и пол-кило масла на одну девушку!» С этими словами пришел один стрелок доброволец, Алоизий Нидермейер, в дом любви в Граце. Тотчас же встала Франциска Букам и заявила, что она согласна на обмен. Так как у Нидермейера было еще 30 штук яиц и пол-кило масла, то он обменял эти жизненные продукты на еще одно средство наслаждения, на Анну Дворжак. На следующий день явился лейтенант стрелкового полка, чтобы отобрать несколько дюжин яиц и один килограмм масла, украденные в батальоне. Обе девушки тотчас же сознались, что они получили эти продукты в порядке обмена. Их приговорили за покупку сомнительного товара к 48 часам ареста. Эта история тоже показывает, что война облагораживает народные нравы.