Текст книги "Черный охотник. Формы мышления и формы общества в греческом мире"

Автор книги: Пьер Видаль-Наке

Однако и эта гипотеза должна быть отброшена. У нас нет никаких доказательств того, что Кимон проводил проионийскую политику; напротив, его не без основания считают сторонником Спарты. К тому же в гипотезе Геттлинга отсутствует какое-либо объяснение причин замены трех героев-эпонимов тремя другими героями, а именно это как раз требует комментария.

Значительно позже к проблеме, поднятой Геттлингом, обратился А. Моммзен (Mommsen А.) в статье, в основе своей ошибочной (автор придерживается вымышленного Phyleus), но все же представлявшей собой еще один шаг вперед[1071]1071
  Mommsen 18986: 451—460. Хронологический порядок моего изложения не должен порождать иллюзию, будто речь идет о продолжающейся дискуссии. Гипотеза Геттлинга обсуждалась одним лишь Курциусом; статья Моммзена была включена в общую дискуссию только в 1924 г. (см.: Pomtow 1924: 1215—1216), причем X. Помтов неверно истолковал идею Моммзена.


[Закрыть]. Главная идея Моммзена (она по-прежнему выглядит привлекательной) состояла в том, что марафонский памятник изображал боевой строй аттических фил[1072]1072
  О боевом порядке при Марафоне сообщает Геродот (Геродот. VI. 111): «За правым крылом во главе с Каллимахом следовали (аттические] филы одна за другой, как они шли по счету (ώς αριθμέοντο). Последними выстроились на левом крыле платейцы» (пер. Г. А. Стратановского). Характер этого описания таков, что оно допускает множество интерпретаций.


[Закрыть]. Фила Ойнеида была представлена дважды – своим стратегом Мильтиадом и героем по имени Phyleus, который, согласно Павсанию, должен был находиться на краю постамента. Действительно, вполне вероятно, что фила Мильтиада занимала наряду с филой Эантидой почетное место в марафонской фаланге – ведь именно Мильтиад повел войско в атаку на персов, когда очередь командовать дошла до него (Геродот. VI. 110). Моммзен, ссылаясь на свидетельство Плутарха (Плутарх. Аристид. 5) о том, что Фемистокл, выходец из филы Леонтиды, и Аристид, представитель Антиохидской филы, сражались по соседству друг с другом в центре марафонского войска, изящно сопоставил данный факт с соседним расположением статуй Леонта и Антиоха на памятнике в Дельфах. Наконец, еще одно замечание историка представляется важным: он напомнил, что саламинец Аякс (Эант) был чужеземцем в Афинах (Геродот. V. 66), как и Гиппотоонт, уроженец Элевсина, сражавшийся на стороне Эвмолпа против Афин[1073]1073
  О Гиппотоонте см.: Kron 1976: 177—187. Этот герой был сыном Посейдона и внуком разбойника Керкиона, погибшего от рук Тесея. О связи Гиппотоонта с Эвмолпом сообщает анонимный поэт, цитируемый Геродианом (Геродиан. 2. 615 Lenz). Согласно Павсанию (Павсаний. I. 38. 4), героон Гиппотоонта находился на месте древней границы между Афинами и Элевсином. О символическом значении этой границы см. отчасти надуманную статью: Picard 1931: 7. Центр филы Гиппотонтиды находился (уникальный случай!) не в Афинах, а в Элевсине (см.: IG. III. 1149. 153).


[Закрыть]. Поэтому вполне естественно, что эти герои были заменены царем-объединителем Тесеем и Кодром – героем афинских мифов. Позже сходной точки зрения придерживался Э. Петерсен (Petersen Ε.)[1074]1074
  См. его уже упоминавшиеся статьи, особенно: Petersen 1901: 144. Неудачный вариант этой гипотезы см.: Berger 1958: 25, n. 92; по мнению автора, Phileus – ошибка вместо правильного Oineus, Тесей представляет целиком Афины, Мильтиад – филу Эантиду (несмотря на принадлежность к Ойнеиде), а Кодр – филу Гиппотонтиду, поскольку последнего царя Афин и Гиппотоонта связывали некие прослеживаемые в мифах отношения.


[Закрыть]. Он выстраивал следующую схему: Мильтиад выступал от филы Ойнеиды, являясь ее стратегом; осевший в Афинах сын Аякса Филай представлял филу Эантиду; происходивший из Посейдонова рода Нелеидов Кодр замещал сына Посейдона Гиппотоонта, будучи посланником его филы; наконец, Тесей символизировал Афины вообще. Сразу отмечу, что последнее утверждение Э. Петерсена вступает в противоречие с воссозданной им же общей картиной памятника. Действительно, разве мог Мильтиад, находясь в центре композиции, представлять одну-единственную филу? Каким образом один из героев (в нашем случае Тесей), стоявший в общем ряду с эпонимами, мог выступать «глашатаем» всех афинских фил?

В 1924 г. X. Помтов, отказавшись от своих старых взглядов, заимствовал гипотезу А. Моммзена, но по-своему ее интерпретировал[1075]1075
  Pomtow 1924: 1216. Опираясь на Моммзена, Помтов предлагал следующую расстановку: Филай (Phyleus) был от Эантиды, Тесей – от Гиппотонтиды, Кодр – от Ойнеиды. Однако сам Моммзен совершенно четко говорил о принадлежности Phyleus, героя из Филы, к Ойнеиде (Mommsen 18986: 459).


[Закрыть].

Я думаю, истину надо искать в предлагаемом этими исследователями направлении. Но прежде чем перейти от гипотез к доказательствам (разумеется, в пределах, дозволенных имеющимися источниками), необходимо обратиться к истории и ответить на вопрос: что в эпоху Кимоно, означало возведение в Дельфах такого памятника, как марафонский постамент?

Марафонское сражение поддается сегодня более или менее точной оценке. Битва, участниками которой были Мильтиад и Каллимах из Афидны, афинские и платейские гоплиты, бой, позже увековеченный в таких памятниках, как Афинская сокровищница в Дельфах и колонна Каллимаха, поставленная после его смерти на Акрополе[1076]1076
  Raubitschek 1949: 18—20 (текст восстановлен неубедительно). Я не буду разбирать многочисленные споры вокруг этой надписи и рассматривать вопрос о роли полемарха Каллимаха.


[Закрыть], – Марафон впоследствии стал служить примером образцового гоплитского боя, и сила этого примера, вероятно, ощущалась до конца IV в. до н. э.[1077]1077
  См. выше: «Традиция афинской гоплитии»; ср.: Loraux 1973б.


[Закрыть] Так, Платон противопоставлял славу гоплитов Марафона и Платей позору моряков Артемисия и Саламина (Платон. Законы. IV. 707а—d). П. Амандри (Amandry Р.) недавно сумел показать, что по этому же вопросу разделялись в V в. до н. э. апологеты Первой и Второй Греко-персидских войн – поклонники Фемистокла и сторонники Кимона, сына Мильтиада. Об этом убедительно свидетельствует один памятник: к написанной на нем эпиграмме в честь участников Саламинского и Платейского сражений через пятнадцать лет были добавлены строки, прославляющие бойцов Марафона, которые сумели остановить врага «у ворот» и спасти Афины от губительного пожара[1078]1078
  См.: Amandry 1960; ср.: Pritchett 1960: 160-168; Nenci 1958: 41, η. 46. См. также более общую работу: Amandry 1961а; продолжение дискуссии см.: Delvoye 1975; Petre 1978.


[Закрыть]. В Марафонском сражении и битве при Платеях участвовало около девяти тысяч афинских гоплитов, тогда как афинский флот насчитывал примерно 36 тысяч граждан[1079]1079
  Более подробно об этом см. выше мою главу «Традиция афинской гоплитии»


[Закрыть]. Хорошо известно, что гоплиты, с одной стороны, и большинство моряков, с другой, были представителями разных социальных групп. Известно и то, что Фемистокл опирался на флот, а Кимон являлся идейным сторонником гоплитов и всадников. Подчеркну: только идейным, поскольку победитель персов при Эвримедонте, вместе с Аристидом организовавший Афинский союз, никогда не помышлял об отказе от грозного оружия, подаренного Афинам Фемистоклом. Накануне Саламинского боя Кимон сам подал пример соотечественникам, пожертвовав Афине удила своего коня (Плутарх. Кимон. 5)[1080]1080
  Одновременно отметим, что Кимон усовершенствовал триеры с той целью, чтобы они вмещали как можно больше гоплитов (Плутарх. Кимон. 12)


[Закрыть]. Но в идейном плане Марафон возвеличивался в ущерб Саламину как в Афинах, так и в Дельфах, и вслед за П. Амандри напомню, что марафонская надпись – не единственный пример этому. Афина Промахос Фидия, датируемая временем Кимона, тоже была создана, как сообщает Павсаний (Павсаний. I. 28. 2), на «десятину» из трофеев, захваченных у «мидийцев, высадившихся у Марафона»[1081]1081
  О 460—450 гг. до н. э. как вероятной дате изготовления статуи см.: Meritt 1936: 362– 380 (рассматривается надпись I G. П. 388, где приведены счета Промахос). Впоследствии Стивене и Раубичек (Stevens, Raubitschek 1946) попытались реконструировать пьедестал статуи с имевшимся на нем посвящением, которое они датировали 480—460 гг. до н. э. По мнению этих авторов, статуя Афины представляла собой мемориал в честь Греко-персидских войн. Однако П. Амандри скептически отнесся к их реконструкции, заявив, что «восстановление текста посвящения и сама идентификация каменных блоков спорны» (Amandry 1960: 7: п. 16).


[Закрыть]. Изображение Марафонской битвы, относящееся к концу эпохи Кимона, находилось в афинской Пестрой стое (Павсаний. I. 15). Павсаний, не скрывая удивления, приводит еще один пример: «Эсхил, когда он почувствовал приближение конца жизни, не упомянул ни о чем другом, несмотря на то, что он достиг столь великой славы и своими стихотворными произведениями, и своим участием в морских битвах при Артемисии и у Саламина. Он просто написал свое имя, имя своего отца и название своего полиса и добавил, что в свидетели своей доблести он призывает Марафонскую бухту и высадившихся в ней мидян» (Павсаний. I. 14. 5)[1082]1082
  Первое предложение отрывка цит. по: Павсаний. Описание Эллады/Пер. С. П. Кондратьева. СПб., 1996. Второе предложение, выделенное курсивом, дано в переводе с французского. (Примеч. пер.)


[Закрыть].

К марафонским трофеям отнес Э. Вандерпул (Vanderpool Ε.) колонну и массивную ионийскую капитель, которые были найдены в марафонской часовне Панагии Месоспаритиссы. Они тоже датируются второй четвертью V в. до н. э.[1083]1083
  Vanderpool 1966. Одно время высказывалось предположение, что скульптуры Афинской сокровищницы в Дельфах тоже следует датировать временем Кимона. См. заметку Ж. Перро в «Journal des débats» от 13 июня 1907 г. (с. 2, кол. 2); я заимствовал эту ссылку из работы: Coste-Messelière 1957: 267 (n. 3). Последний автор хотя и пишет, что скульптуры были изготовлены в 489 г. до н. э., тем не менее не исключает их более позднюю датировку.


[Закрыть] Очевидно, что в этом ряду находится и наша скульптурная группа. Однако в Дельфах мастера могли позволить себе более смелое решение по сравнению с теми, что мы уже видели. Вряд ли Дельфы были пропагандистским центром, где разрабатывались те или иные доктрины[1084]1084
  Противоположная точка зрения высказывается в работе: Defradas 1954.


[Закрыть], да и трудно представить, кто конкретно мог этим заниматься. В то же время Дельфы были местом пропаганды, где отдельные полисы и граждане иногда прибегали к средствам и приемам, которыми они не рисковали пользоваться у себя дома. Так, взяв на откуп строительство нового храма в Дельфах, Клисфен и Алкмеониды обеспечили себе возвращение в Афины[1085]1085
  См.: Lévêque, Vidal-Naquet 1983: 40.


[Закрыть]. Именно в Дельфах царский опекун Павсаний осмелился присвоить себе звание победителя во Второй Греко-персидской войне (Фукидид. I. 132). Дельфы были тем местом, где лакедемоняне впервые в своей истории изобразили полководца-победителя Лисандра, венчаемого Посейдоном[1086]1086
  См.: Павсаний. X. 9. 4; ср. надпись: Meiggs-Lewis 1969. О дискуссии относительно местонахождения этого постамента см.: Pouilloux, Roux 1963: 16—36.


[Закрыть].

Какое место в этом ряду занимает наш памятник? Особое значение должен иметь тот факт, что на нем изображены герои, ибо нет ничего более пластичного, чем герой как объект религиозного и гражданского поклонения. Он должен обладать прежде всего теми качествами, которые от него требуются, но можно также создать, как сказали бы сегодня, искусственного героя в угоду требованиям политической жизни. Клисфен, заручившись поддержкой дельфийского оракула, учредил группу эпонимов, или архегетов фил, с прикрепленными к ним жрецами и отобрал героев (архегетов) для демов[1087]1087
  См.: Lévêque, Vidal-Naquet 1983: 23-24.


[Закрыть]. Принимаем ли мы всерьез рассказ Аристотеля о том, что пифия из предложенного ей списка ста героев остановилась на десяти (Аристотель. Афинская полития. XXI. 6), или нет[1088]1088
  Сомнения по поводу этого сообщения см.: Lévêque, Vidal-Naquet 1983: 50, η. 7.


[Закрыть], несомненным остается одно: выбранные Клисфеном герои не были равными по своему значению. При этом отдельные второстепенные персонажи оказались на первом плане, тогда как ряд центральных героев был почему-то пропущен, и в первую очередь это касается Тесея.

Теперь мы можем рассмотреть марафонский постамент в контексте истории Афин и Дельф[1089]1089
  Об истории отношений Афин с Дельфами см. обобщающую работу: Daux G. Athènes et Delphes. Автор отмечает сравнительно позднюю дату установления этих контактов и на с. 61—67 приводит полезную информацию по хронологии; о марафонском ex-voto см.: там же, с. 44.


[Закрыть]. История отношений Тесея с Афинами далеко не простая. Этот герой, будучи исключенным из списка эпонимов, в котором фигурируют и его отец Эгей, и сын Акамант, как ни удивительно, вновь появляется после Марафонской битвы; причем это появление вдвойне неожиданно, поскольку связанные с ним мифы относятся к району Тетраполя. Такая локализация должна была пойти не на пользу сыну Эгея, но на самом деле сразу после Первой Греко-персидской войны она сыграла положительную роль в его судьбе. В скульптурах Афинской сокровищницы в Дельфах мифы о Тесее объединены с мифами о Геракле, а эпизод о Марафонском быке занимает среди этих изображений достойное место[1090]1090
  См.: Coste-Messelière 1957: 58-63.


[Закрыть]. Семейство Мильтиада и Кимона использовало в своих целях это возрождение славы Тесея, возможно даже, что оно само этому возрождению способствовало. Некоторые исследователи связывают появление изображений Тесея на памятниках конца VI – начала V в. до н.э. с Клисфеном[1091]1091
  Например: Schefold 1946: 66.


[Закрыть]. Это абсолютно неправильно – в действительности все было наоборот. «Нам известно, что сородичи и сторонники Мильтиада были тесеоманами, тогда как в отношении Алкмеонидов мы этого сказать не можем»[1092]1092
  Coste-Messelière 1957: 261. Я поддерживаю эту точку зрения, несмотря на огонь критики сторонников гипотезы Шефолда; см.: Sourvinou-Inwood 1971b: 99—100; Boardman 1972 / 1; Boardman 1972/2; Berard 1982. Этим авторам, действительно, удалось показать, что изображения Тесея на аттических вазах становятся популярными после изгнания тиранов, поэтому теория Нильссона (Nilsson 1953) о том, что культ Тесея был инструментом пропаганды Писистрата, неверна. В то же время было бы неправильным считать изображения на вазах прямым отражением идей какой-либо одной господствующей партии или даже всего афинского полиса. Так, откровенно вздорным представляется утверждение Дж. Бордмэна (Boardman 1972 / 1: 61—62) о том, что палица Геракла – символ булавоносцев (korynephoroi) Писистрата. Наконец, не следует забывать: Тесея нет в клисфеновском списке героев-эпонимов, а для Мильтиада и Кимона он – герой.


[Закрыть]. Как бы там ни было, именно Кимон «обнаружил» в 476—475 гг. до н. э. на Скиросе останки Тесея и торжественно перезахоронил их на Афинской агоре, тем самым фактически объявив героя ойкистом полиса[1093]1093
  См.: Плутарх. Кимон. VIII; Тесей. XXXVI. 1; Павсаний. I. 17. 2; Схолии к речи Эсхина «Против Ктесифонта» (Эсхин. Против Ктесифонта. 13).


[Закрыть].

Ценные сведения о мифической родословной клана Кимона содержатся в дошедших до нас фрагментах первого афинского прозаика Фе-рекида[1094]1094
  См.: Jacoby 1947. Ниже я цитирую фрагменты Ферекида по изданию Якоби: FGrH 3.


[Закрыть]. Ф. Якоби (Jacoby F.) убедительно показал, что этот автор генеалогических списков героев, интересовавшийся мифами о Тесее и Кодре, о геройской смерти которых он был хорошо осведомлен[1095]1095
  См. фрагменты: 147—150 (Тесей) и 154—155 (Кодр).


[Закрыть], а также дельфийскими легендами (F 36), проследил (поистине уникальное достоинство его плохо сохранившегося сочинения) генеалогию рода Филая (F 2) (Ферекид называет его Philaias) до исторического времени, а именно – до Мильтиада Старшего. Как известно, к этому предку возводил свою родословную Кимон[1096]1096
  См. генеалогическую таблицу: Wade-Gery 1958: 164, п. 3. Усыновление Мильтиад ом Старшим Кимона Коалема («Простака») породнило потомков последнего с «Филаидами».


[Закрыть]. На основании данного факта Якоби сделал закономерный вьшод: Ферекид находился в клиентской связи с кланом Мильтиада[1097]1097
  См.: Jacoby 1947: 31: «Ферекид не только доводил родословную потомков Филая до второй половины VI в. ... но, добавляя отдельные имена, стремился умножить славу рода Филаидов». В то же время я не могу согласиться с Якоби, когда он ссылается (с. 32—33) на отсутствие имени Кимона как на обстоятельство, позволяющее датировать сочинение Ферекида временем, предшествующим первой стратегии Кимона (476—475 гг. до н. э.). С равным успехом можно было бы использовать и отсутствие имени Мильтиада Младшего, что позволило бы отнести сочинение Ферекида к еще более ранней эпохе. Достаточно того исключительного факта, что Ферекид прослеживает генеалогию от мифического персонажа до реального исторического деятеля, мы не вправе требовать от него большего – ее доведения до одного из своих современников. В Афинах каждый знал о родстве Кимона с Мильтиадом Старшим.


[Закрыть].

Итак, Тесей появляется в Дельфах после Марафона[1098]1098
  Напомню, что согласно Плутарху (Плутарх. Тесей. V), одно место в Дельфах называлось Theseia – в память об обряде, совершенном Тесеем, когда тот был эфебом.


[Закрыть], а в Афинах – после Саламина. Стоит ли удивляться присутствию его изображений на двух важнейших памятниках эпохи Кимона, посвященных победе над персами, – на дельфийском постаменте в честь Марафона и на приписываемой другу Кимона Полигноту картине, которая украшала Пеструю стою?[1099]1099
  Плутарх. Кимон. IV. Об изображении Тесея на этих двух памятниках см.: Herter 1939: 291—292. В этой же статье даны ссылки (см. с. 290) на все источники (включая сочинения поздних авторов), в которых говорится о связи Тесея с Марафоном. Так, например, в схолиях к «Фиваиде» Стация (Стаций. Фиваида. V. 431; XII. 196) утверждается, что Тесей вырос в Марафоне. См. также: Podlecki 1966: 13; Simon 1963.


[Закрыть] Эту знаменитую картину описал Павсаний. Рядом с изображением битвы при Эное в Арголиде, где во время Первой Пелопоннесской войны была одержана победа над Спартой, и по соседству со сценами амазономахии (с участием Тесея) находилась (с краю) картина, изображавшая Марафонский бой. На ней были нарисованы «герой Марафон, от которого вся эта равнина получила свое название, а также Тесей, изображенный, как будто он поднимается из земли, кроме того Афина и Геракл» (Павсаний. I. 15, пер. С. П. Кондратьева). Среди участников сражения также особо выделялись Каллимах и тесно связанный с Тесеем Мильтиад[1100]1100
  Самый подробный разбор этого отрывка и касающихся его источников см.: Robert 1895: 1—45. Согласно схолии к Элию Аристиду (III. Р. 566 Dindorf), Мильтиад вытянул руку, указывая эллинам на варваров. Плиний (Плиний. Естественная история. 35. 57) пишет, что картина была нарисована Паненом. О появлении Тесея на поле Марафонской битвы сообщает Плутарх (Плутарх. Тесей. XXXV. 8).


[Закрыть].

Теперь можно задать вопрос: кого Тесей заменил на памятнике в Дельфах? Ответ для меня очевиден: герой Марафона заменил царя Саламина, Аякса, поскольку во времена Кимона прославленное гоплитское сражение времен Первой Греко-персидской войны ставилось выше знаменитого морского боя времен второй. Дополнительное подтверждение дает следующая деталь: на одной из картин Пестрой стои был изображен Аякс (правда, не владыка Саламина, а сын Оилея, известный как Аякс Малый, которого, впрочем, часто путают с его тезкой) перед царями, собравшимися для суда над ним за учиненное им прямо у алтаря насилие над Кассандрой (Павсаний. I. 15. 2). Более детальное описание этой сцены дано у Павсания на примере одной из картин в Дельфах[1101]1101
  Ср.: Павсаний. X. 26. 2—3. (Примеч. пер.)


[Закрыть]. Таким образом, Тесей сумел взять реванш: исключенный из клисфеновского списка эпонимов, он, тем не менее, оказался на постаменте рядом со своими родственниками – отцом Эгеем и сыном Акамантом. Отсутствующего на марафонском пьедестале Аякса заменил его афинский сын Филай (Плутарх. Солон. X). Тесей выступал от филы Эантиды, которая занимала почетное место в сражавшемся войске; место Филая было еще более почетным – находясь справа от центральной группы, он представлял филу Ойнеиду. Малоизвестный Ойней[1102]1102
  Об этом персонаже и связанных с ним мифах см.: Kron 1976: 188—189.


[Закрыть], внебрачный сын царя Пандиона, не мог конкурировать с Филаем. Действительно, Филаидский дем относился к филе Эгеиде, а не к Ойнеиде, однако считается, что уже Мильтиад Старший был приписан к дему (впоследствии получившему имя Лакиадский), который находился на территории филы Ойнеиды[1103]1103
  Аргументы в пользу этого предположения см.: Lewis 1963: 24—25.


[Закрыть]. Нет сомнений, что именно к этому дему принадлежали Мильтиад и его сын Кимон[1104]1104
  Здесь у Кимона имелись клиенты (ср.: Аристотель. Фрагм. 363 (Rose)). О семейной гробнице потомков Мильтиада, находившейся в Келе на территории филы Гиппотонтиды, см.: Геродот. VI. 103; Марцеллин. Жизнеописание Фукидида. 55.


[Закрыть]. Там находился теменос героя Лакианта, а по соседству с ним – святилище Фитала, предоставившего гостеприимный кров Деметре; его же потомки Фиталиды радушно встретили Тесея[1105]1105
  Павсаний. I. 37. 2; Плутарх. Тесей. XII. 1; ср.: FGrH. ΙΙΙb. I. P. 207-208.


[Закрыть].

Наконец, остается элевсинский герой Гиппотоонт, которого, как следует из нехитрого подсчета, мог заменить только Кодр. Можем ли мы привести столь же четкие, как в двух предыдущих случаях, аргументы в пользу этой замены?[1106]1106
  Ср.: Riemann 1956: 182: автор сближает этих двух героев на том основании, что они оба происходят от Посейдона.


[Закрыть]

Упоминаемый у Павсания Меланф, отец Кодра, был, вероятно, эпонимом Меленского дема, входившего в филу Гиппотонтиду[1107]1107
  Ср.: FGrH. ΙΙΙb. II. Р. 50.


[Закрыть]. Но я вынужден признать, что это – единственный топографический аргумент в пользу предполагаемой связи афинского царя с представляемой им в Дельфах филой. Медонтидская фратрия, к которой, как принято считать, относились потомки Кодра, никак не может быть локализована на территории Гиппотонтидской филы[1108]1108
  О дискуссии по данному вопросу см.: Crosby 1941 (надпись № 1 на с. 21—22); там же указана библиография.


[Закрыть]. То же самое следует сказать и о могиле Кодра, находившейся, согласно одной надписи римской эпохи, у подножия Акрополя (IG. II2. 4258), о легендарном месте его смерти близ Илисса (Павсаний I. 19. 5)[1109]1109
  См.: Travlos 1971: 332-334.


[Закрыть], наконец, о святилище, которое Кодр «делил» с Нелеем и Басилеем[1110]1110
  Dittenberger. Sylloge3. 93. Наиболее детальный анализ афинской традиции о Код-ре см.: Ledl 1914. Изображение Кодра сохранилось на единственном сосуде, датируемом временем Перикла (ваза носит имя легендарного царя); см.: Beazley. ARV2. 1268. 1. Кодр встречает прорицателя Энета. Снаружи на чаше изображены Аякс, Эгей и Тесей -любопытная встреча нескольких героев, так или иначе связанных с памятником в Дельфах. Однако к этому больше нечего добавить.


[Закрыть].

Неожиданное подтверждение нашей гипотезе мы найдем в одном тексте. Это отрывок речи против Леократа, произнесенной Ликургом после Херонеи (Ликург. Против Леократа. 83-88). Идеолог и историк, опиравшийся как на серьезную литературу, так и на сфабрикованные документы[1111]1111
  Об этом аспекте творчества Ликурга и его современников см.: Robert 1939: 316.


[Закрыть], всячески проявлявший интерес к проблеме афинского присутствия в Дельфах (возможно, с его именем следует связывать возведение там знаменитой колонны «танцовщиц», которых Ж. Буске (Bousquet 1964) не без основания отождествляет с Аглавридами), Ликург, несомненно, не был безучастным свидетелем. Он рассказывает дельфийский анекдот, связанный с Кодром. Некий дельфийский жрец по имени Клеомант («предсказатель славы») предупредил афинян о пророчестве оракула, адресованном их врагам: те захватят Афины, если останется в живых царь Кодр. Узнав об этом, Кодр решил перехитрить врагов и покончил с собой. Ликург отмечает, что потомки Клеоманта имели право почестей в Афинском пританее, и делает следующий вывод: «Как мы видим, их любовь к отчизне была не такой, как любовь Леократа[1112]1112
  Дезертир, против которого выступает Ликург и к делу которого он время от времени возвращается после экскурсов в прошлое.


[Закрыть]. Древние цари, устроившие эту хитрость врагам, пошли на смерть за отчизну и принесли себя в жертву ради спасения всех остальных. Вот почему они получили исключительное право быть эпонимами этой страны (τοιγαρουν μονώτατοι επώνυμοι της χώρας είσίν) и заслужили божественные почести». Сразу отбросим все преувеличения автора и отметим, что, по-видимому, Ликург смешивает легенду о Кодре с мифом об Эрехтее, принесшем в жертву не себя, а свою дочь Пандросу[1113]1113
  По другой версии мифа, Эрехтей, чтобы победить врагов, принес в жертву Афине свою младшую дочь Отионию. (Примеч. пер.)


[Закрыть]. Специально Эрехтею оратор посвятил пространный фрагмент своей речи, где он цитирует Еврипида (Ликург. Против Леократа. 99—100). Думаю, что наше понимание этого отрывка[1114]1114
  Мне возражает У. Крон (Krön 1976: 224, Anm. 1087), говоря, что в отрывке речь идет об «эпонимах страны» (επώνυμοι της χώρας), а не эпонимах фил. Странное возражение, если учесть, что Кодр сравнивается с Эрехтеем, эпонимом Эрехтеиды. В качестве типичного примера обращения греческих авторов IV в. до н. э. к теме героев-эпонимов и связанной с ними идеологии назову одну из речей Демосфена (Демосфен. Надгробная речь. 34—43), прокомментированную Н. Лоро (Loraux 19816: 127, 138—142).


[Закрыть] станет еще более полным, если мы предположим, что Ликург намекает и на памятник в Дельфах, на котором изображались Кодр, Тесей и Филай – заменяющие герои-эпонимы. По крайней мере, таким будет мое заключение[1115]1115
  Вряд ли имеет смысл говорить о том, что я не пытаюсь показать стремления Кимона учредить в Афинах филы Тесеиду, Филаиду и Кодриду. Марафонский памятник – всего лишь «пробный шар», свидетельство крайней смелости выражения, дозволенной в Дельфах, и чрезвычайной аморфности мира героев. Существует ряд других примеров, аналогичных нашему. Так, уже неоднократно упоминавшаяся работа Дж. Бэррона (Barron 1964: 35—48), посвящена весьма любопытному памятнику – датируемым V в. до н. э. пограничным камням на Самосе, ограждавшим территорию святилища Афины – «покровительницы Афин» (Αθηνών με δέουσα), эпонимов и Иона. Надписи на камнях выполнены на ионийском и аттическом диалектах и датируются примерно 450—446 гг. до н. э. Бэррон приписывает установку камней инициативе самосцев, но я бы не стал настаивать на этой гипотезе, поскольку на камнях имеется ряд аттических надписей. Не разделяя всех выводов автора, не могу не согласиться с одним из них, а именно: учреждение на Самосе в рамках союза с Афинами культов «Иона Афинского» и «Афинских эпонимов» предполагает, что под последними скорее подразумевались четверо сыновей Иона, прародителей «ионийских» фил, нежели десять клисфеновских эпонимов. Таким образом, несколько эпонимов, упраздненных Клисфеном, продолжали официально значиться в самосском святилище, находившемся под покровительством Афин. Не следует ли нам признать, что подобная двусмысленность была намеренной?


[Закрыть].

Приложения

Как и многие другие неоднозначные явления, «Черный охотник» может похвастаться двойной датой рождения. Как и Первый Интернационал рабочих, он может быть назван «французским ребенком, отданным английской кормилице», но не в столицу, а в Кембридж. Впервые доклад на эту тему был заслушан в Ассоциации содействия исследованиям Греции 6 февраля 1967 г. под заголовком «Le Chasseur noir», а год спустя, 15 февраля 1968 г., превратившись в «The Black Hunter», он прозвучал в Кембриджском филологическом обществе. Правда, я должен заметить, что в Париже слушатели, если и были, как мне сказали, заинтересованы, то все же остались немы. В Кембридже, напротив, дискуссия была оживленной. В ней участвовали не только специалисты-антиковеды, но и всемирно известный антрополог Эдмунд Лич, ставший впоследствии сэром Эдмундом.

Оба доклада были опубликованы – в Париже несколько позже, чем в Кембридже[1117]1117
  Vidal-Naquet P. Le Chasseur noir et l'origine de l'éphébie athénienne // Annales ESC. 1968. 23. P. 947-964; Idem. The Black Hunter and the Origin of the Athenian Ephebeia // PCPS. 1968. 194. P. 49—64. У истоков этих публикаций стояли также Ж. Ле Гофф и Д. Пейдж.


[Закрыть]. Насмешливый структуралист не преминет отметить забавный хиазм: в Кембридже, университете, где антиковеды были одновременно антропологами (стоит ли напоминать имена Дж. Харрисон или Ф. Мак-Дональда Корнфорда?), моему тексту оказал гостеприимство благоразумный филологический журнал, в то время как в Париже, где антропологи-эллинисты – Л. Жерне, А. Жанмер, Ж.-П. Верная – проводили свои исследования чаще всего вне университета, работа была опубликована как раз в университетских «Анналах».

Маркс говорил, что люди загадывают себе только те загадки, которые в состоянии разгадать. Я не претендую на окончательную разгадку, но уверен, что и загадки, и проблемы появляются на университетском небосклоне отнюдь не случайно. В начале 60-х годов я прочел полезную книжку римского антиковеда Анжело Брелиха, посвященную взаимосвязи войны, религии и инициации юношей в Греции[1118]1118
  Brelich A. Guerre, agoni е culti nella Grecia arcaica. Bonn, 1961.


[Закрыть], т. е. по той теме, которая по существу стала одной из основных тем «Черного охотника». Когда моя работа была опубликована, я отправил ее Анжело Брелиху, с которым не был лично знаком. Он ответил мне, что только что сдал в печать работу, ставшую в итоге его главным жизненным трудом, – книгу «Paides е parthenoi»[1119]1119
  Idem. Paides e parthenoi. Roma, 1969. Материал, изложенный в этой книге, можно дополнить с помощью рецензий на нее, особенно: Calame Cl. // Quad. Urb. 1971. 11. P. 7– 47 и Sourvinou-Inwood Ch. //JHS. 1971. P. 91.


[Закрыть], целиком посвященную инициациям юношей и девушек в греческом мире.

Впрочем, если в моей статье и было что-то оригинальное, то это вовсе не то, что касалось юношеских инициации. «Пионерской» работой на эту тему, очевидно, является все же работа «Couroi et Courètes»[1120]1120
  Jeanmaire H. Couroi et Couerètes. Lille; Paris, 1939.


[Закрыть] А. Жанмера, ученого, который еще в 1913 г. опубликовал свое знаменитое исследование «Лакедемонские криптий»[1121]1121
  Idem. La Cryptie lacédémonienne//REG. 1913. 26. P. 121-150.


[Закрыть]. В моем сравнении афинской эфебии со спартанскими криптиями также не было ничего нового – это было, откровенно говоря, почти общее место. В то же время «Черный охотник» был если и не первой попыткой применения «структурного» метода в антиковедении[1122]1122
  Можно назвать, например, статью: Vernant J.-P. Hestia – Hermès. Sur l'expression religieuse de l'espace et du mouvement chez les Grecs // L'Homme. 1963. III. 3. P. 12—50. С ней можно теперь ознакомиться в сборнике: Mythe et pensée chez les Grecs. Nouv. éd. P., 1985. P. 155-201.


[Закрыть], то возможно, первой работой историка-эллиниста, использующей леви-строссовские концепции для понимания некоторых черт древнегреческого общества. Я сказал именно историка Греции, а точнее – историка греческого общества, поскольку моей задачей ни сейчас, ни когда-либо раньше не было изучение греческих мифов самих по себе и для самих себя (как это делали на определенных этапах своего научного развития или делают до сих пор такие ученые, как М. Детьен в Париже, Э. Пеллицер в Триесте или Дж. Фонтенроз в Калифорнии). Моей задачей было изучение соотношения между данными мифологии и историческим обществом или, лучше сказать, политикой.

С чего началось мое исследование?[1123]1123
  Ниже «Черный охотник» («Le Chasseur noir») будет означать статью 1968 г., Черный охотник (Le Chasseur noir) – книгу 1981—1983 гг., а Черный охотник – героя моего исследования. Напоминаю, что Черный охотник содержит статью, написанную совместно с П. Левеком.


[Закрыть] Вначале речь шла не об Афинах, а о Спарте – для того, чтобы ответить на поставленный в 1913 г. А. Жанмером вопрос: был ли странный институт криптий лаконского общества военным предприятием? Отборнейшие юноши «крипты», зимой рыскавшие по горам и с помощью звериных хитростей убивавшие илотов, – действительно ли они проходили испытание воинской подготовки? А. Жанмер возражал против этого, говоря о том, что вся военная история Спарты восстает против предположения, будто спартанские гоплиты ползали в кустарнике или карабкались на скалы и стены. И как же тогда гоплиты, если они прошли подобную тренировку, могли во времена Леонида при Фермопилах оставить без охраны тропинку, по которой Эфиальт провел врагов-персов?[1124]1124
  Jeanmaire H. La Cryptie... P. 142. Или следует иметь в виду, как Кавафи в его знаменитой поэме, что в любом случае Эфиальт появился бы в конце концов: ό Εφιάλτης θα φανεί στο τέλος ? Об идеале спартанского гоплита в целом см.: Cart ledge P. Hoplites and Heroes: Sparta's Contribution to the Technique of Ancient Warfare //JHS. 1977. 97. P. 11– 27; переизд.: Sparta. Darmstadt, 1986. P. 387—425, 470; Loraux N. La belle mort Spartiate // Ktéma. 1977. 2. P. 105-120.


[Закрыть] Я же пришел к выводу, что необходимо обратить внимание на контраст, понятый как ряд оппозиций – крипт относится к гоплиту так же, как горы – к равнине; «голый» (γυμνός), т. е. лишенный тяжелого вооружения, юноша – к воину в полном вооружении; коварный убийца илотов – к бойцу, сражающемуся в фаланге лицом к лицу с врагом, ночь – к дню, и, разумеется, сырое – к вареному[1125]1125
  Возможно это покажется странным, но последняя оппозиция не сразу пришла мне в голову, и мой друг Ш. Маламю дополнил этот список – ведь очевидное часго пропускают.


[Закрыть].

Из Спарты я перенесся в Афины и попытался понять миф, объясняющий происхождение Апатурий – ионийского праздника фратрий, во время которого молодые эфебы принимались в сообщество мужчин и граждан. Это рассказ о черном афинском герое Меланфе, который использовал хитрость (απατή), чтобы на границе с Беотией победить царя Фив, белокурого Ксанфа. Странный и мрачный рассказ для эфебов, которые становятся гоплитами. Контраст со знаменитой клятвой, по которой они обязывались вести себя как подобает достойным членам фаланги, столь же поразителен, как и противоположность между спартанскими воинами и криптами. Во время доклада в Кембридже Эдмунд Лич обобщил мои наблюдения, подчеркнув, что во многих обществах при прохождении обряда инициации разница между до и после резко подчеркивалась: именно во время превращения в мужчин мальчики переодевались в девочек.

После Спарты и Афин наступил черед охоты. В то время существовало весьма небольшое количество исследований о греческой охоте[1126]1126
  Основной работой долгое время была: Manns О. Über die Jagd bei den Griechen // Progr. Kassel, 1888. S. 7-38; 1889. S. 3-20; 1890. S. 3-21. А. Шнапп предпринял по этой теме весьма глубокое исследование и уже защитил диссертацию третьей ступени. Та же тема стоит в центре его докторской диссертации. См. его статьи: Schnapp A. Pratiche е immagini decaccia nella Grecia antica //Dialoghi di archeologia. N. s. 1979. 1. P. 35—59; Idem. Images et programmes: les figurations archaïques et la chasse au sanglier //Rev. Arch. 1979. P. 195—218; Schnapp Α., Schmitt-Pantel P. Images et société en Grèce ancienne: les représentations de la chasse et du banquet // Ibid. 1982. P. 57—74. Теперь можно использовать также: Anderson J. К. Hunting in the Ancient World. Berkeley; Los Angeles; London, 1985. См. еще очень краткую статью, опубликованную в то время, когда я готовил эту работу: Sherratt A. The Chase, from Subsistence to Sport // The Ashmolean. 1986. 10. P. 4-7.


[Закрыть]. Я мог, конечно, использовать некоторые прямые свидетельства, например, о том, что знатные македоняне получали право возлежать, как взрослые, на пиру только после того, как убивали кабана без использования сетей (Athen. I. 18а). Я нашел в «Законах» Платона (VII. 822d– 824а)[1127]1127
  Толкование этого текста, сильно отличающееся от моего, см.: Lonis R. Guerre et religion en Grèce a l'époque classique. Besançon; Paris, 1979. P. 32—33.


[Закрыть] и в некоторых других источниках противопоставление охоты «гоплитского» типа, такой, какая практиковалась, например, в Спарте, и «догоплитского» эфебовского способа охоты, использующего хитрость, сети и покров ночи. Что до самого Черного охотника, то, в конечном счете, этого персонажа не существовало ни в греческой литературе, ни в эпиграфических или археологических памятниках, хотя мне случалось встречать его без малейшей ссылки в научной литературе, узнавая даже с удивлением, что он иногда пользовался бумерангом[1128]1128
  Faure P. La vie quotidienne en Grèce au temps de la guerre de Troie. P., 1975. P. 148.


[Закрыть]. Черный охотник – это название одного из участников французской охоты на волков, но когда речь идет о греческом мире, его создателем являюсь я и именно я несу за него ответственность. Когда мне нужно было выбрать изображение на обложке книги, носившей его имя, я избрал по совету Николь Лоро Черного охотника не из греческого искусства, а с картины Паоло Учелло, которая стала мне хорошо знакома после частых посещений музея Эшмолиан в Оксфорде.

Не будем заводить парадоксы столь далеко. Разумеется, у моего Черного охотника нет недостатка в греческих прототипах. Я уже назвал одного из них – Меланфа из мифа Апатурий, служившего образцом для афинских эфебов, которые сами в некоторых торжественных случаях[1129]1129
  Хламида была признаком эфеба и в классическую, и в эллинистическую эпоху. Из последних работ см.: Gauthier Ph. Les chlamydes et l'entretien des éphèbes athéniens: remarques sur le décret du 204/3 // Chiron. 1985. 15. P. 149—163, с исправлением, опубликованным в том же журнале – Chiron. 1986. 16. Р. 15—16. О черных хламидах афинских эфебов см.: Le Chasseur noir. P. 160—161 и ссылки, данные в примечаниях.


[Закрыть] носили черные хламиды. Меланф победил Ксанфа в битве в Мелайнах («черной стране»), во время которой он получил помощь от Диониса Меланэгида, т. е. «носящего шкуру черной козы», однако он не был охотником.

Другой прототип, который тоже был для меня отправной точкой – носящий менее мифологическое имя Меланий, история которого частично рассказана хором старцев в «Лисистрате» Аристофана:

 
Сказку
Я хочу сказать, какую слышал
Маленьким ребенком,
Вот как.
Меланион жил молодой (νεανίσκος) и, брака
Не желая, спасся бегством,
И в горах скитался,
И ловил он зайцев,
Им сплетая сети,
Взял собаку – друга.
И назад домой он не бежал во гневе.
Вот как
Не терпел он женщин.
 

(Стк. 781-797. Пер. Д. Шестакова)

Но я помнил, конечно, и то, что супруг Аталанты Меланий был героем Калидонской охоты, настоящей коллективной охоты героев[1130]1130
  Я отвечаю здесь Дж. К. Андерсону (Anderson J. К. Op. cit. P. 159. Not. 3). См.: Le Chasseur noir. P. 962—963; См. также: Rubin N. F., Sale W. M. Meleager and Odysseus: A Structural and Cultural Study of the Greek Hunting-maturation Myth //Arethusa. 1983. 16. 1– 2. P. 137—171, но эти авторы знают Мелеагра гораздо лучше, чем Мелания.


[Закрыть].

Я сделал Черного охотника символом эфеба, не прошедшего инициацию[1131]1131
  Эти представления правильно, как мне кажется, использованы С. П. Стеткевич для истолкования строения доисламской поэзии: Stetkevych S. P. The Su'luk and His Poem: a Paradigm of Passage Manqué //JAOS. 1984. 104. 4. P. 661-678.


[Закрыть], а также символом переходного состояния (однако весьма часто, к моему великому удивлению, мою концепцию просто не понимали)[1132]1132
  Я имею в виду в первую очередь замечания, которые были мне сделаны в статье: Pleket H. W. Collegium Iuvenum Nemesiorum: A Note on Ancient Youth Organisation // Mnemosyne. 1969. 22. P. 281-298, особенно 294.


[Закрыть].

Почему эфеб в своей знаменитой клятве обязуется вести себя как гоплит? Ответ кажется мне совершенно ясным: для юноши хитрость (απατή) – это настоящее, чувство же локтя в фаланге – будущее.

Таков был «Черный охотник» в 1968 г. Остался ли он впоследствии самим собой? И да, и нет. Существует старая риторическая фигура: Жан имел нож, он сменил лезвие, затем ручку, но этот нож остался по-прежнему ножом Жана. Мое исследование было опубликовано еще на нескольких языках, а затем включено в сборник[1133]1133
  Il Mito. Guida storica е critica / Ed. M. Détienne. Bari, 1975. «Черный охотник», естественно, вошел в книгу под тем же названием и был еще раз пересмотрен; см.: Vidal-Naquet P. The Black Hunter. Baltimore; London, 1986. Эту статью часто цитируют по сборнику: Myth, Religion and Society/Ed. R. Gordon. Cambr., 1981. P. 147—162, с дополнительными примечаниями издателя.


[Закрыть]. Я воспользовался этим для того, чтобы усилить свою аргументацию и исправить неточности, на которые указывали критики[1134]1134
  См., например: Maxwell-Stuart P. G. Remarks on the Black Cloaks of the Ephebes // PCPS. 1970. 196. P. 113—116. Я обязан многими замечаниями моим друзьям, особенно М. Детьену и А. Шнаппу.


[Закрыть]. Но кроме этой необходимой «косметики» я постарался расширить материал исследования, обращаясь в своей работе к близким сюжетам: эфебия и трагедия (по поводу «Орестеи» Еврипида и «Филоктета» Софокла); эфебия как символическое место встречи исторического и антропологического методов; и – совсем недавно – Александр Великий, царская охота, и охота эфебов[1135]1135
  См. две мои работы: Vernant J.-P., Vidal-Naquet P. Mythe et tragédie. P., 1972. Vol. L; Vidal-Naquet P. Le cru, l'enfant grec et le cuit (1974), переизданная в исправленном и расширенном виде в Черном охотнике (с. 177—207); глава «Alexandre et les Chasseurs noirs» в работе: Flavius Arrien entre deux mondes // Arrien: Histoire d'Alexandre le Grand. P., 1984. P. 355—365. Упомяну здесь также совместную с Ж. Ле Гоффом работу о средневековом развитии этих представлений, которую можно найти в: Claude Lévi-Strauss / Ed. R. Bellour, С. Clement. P., 1979. P. 265-319, a также в: Le Goff J. L'imaginaire médiéval. P., 1985. P. 151—187 под заглавием «Lévi-Strauss en Brocéliande: Esquisse pour une analyse d'un roman courtois». Анализируемый роман – «Ивейн, или Рыцарь со львом» Кретьена де Труа.


[Закрыть].

Конечно, «Черный охотник» вызвал много споров и возражений[1136]1136
  Он вдохновил даже, что было более чем неожиданно, автора романа для детей: Weulersse О. Le Messager d'Athènes. P., 1985.


[Закрыть]. Некоторые ученые приняли по меньшей мере главную часть моей аргументации[1137]1137
  См., например: Sourvinou-Inwood Ch. Rez.: Brelich A. Paides e parthenoi //JHS. 1971. 91. P. 172—177; Bruhns H. Initiation in der Antike: Tod, Wiedergeburt und Politik//Journ. für Geschichte. 1979. 1. S. 33—37; Mason P. The City of Men: Ideology, Sexual politics and the Social Formation. Göttingen, 1984. S. 50—58.


[Закрыть] – среди них лучший знаток эфебовских надписей IV в. до н. э. О. Реймут[1138]1138
  Reinmuth O. W. The Ephebic Inscriptions of the Fourth century В. C. Leydden, 1971. P. 126.


[Закрыть]. Иногда со мной спорили – вежливо или резко[1139]1139
  Вежливо —Anderson J. K. Op. cit. P. 159. Not. 3; резко – Di Benedetto V. Il Filottete e l'efebia secondo Pierre Vidal-Naquet //Belfagor. 1978. 33. P. 191-207, перепечатано в: Di Benedetto V, LamiA. Filologia e marxismo: Contra le mistificazioni. Napoli, 1981. P. 115—136.


[Закрыть].

И, наконец, мои гипотезы развивали применительно к разным периодам и моментам истории – либо используя их, либо отмечая различия[1140]1140
  Кроме уже упомянутых работ А. Шнаппа см.: Schmitt-Pantel P. Athéna Apatouria et la cienture: Les aspects féminins des Apatouries à Athènes // Annales ESC. 1977. 32. P. 1059—1073. Б. Сержан развил некоторые посылки моей работы с почти барочной пышностью – см., например: Sergent В. L'homosexualité dans la mythologie grecque. P., 1984. P. 250—256. Ниже я сошлюсь на важные дополнения, которыми я обязан Б. Браво и Ф. Готье, а также на исследования Дж. Винклера. О римском мире см. в совершенно независимом от моей работы, но связанном с исследованием А. Брелиха, труде: Torelli М. Lavinio е Roma; riti iniziatici e matrimonio tra archéologie e storia. Roma, 1984. P. 106—115. Что касается более позднего времени, то сходства и различия с исследованным мной институтом отмечены в работах: Pleket H. W. Op. cit. P. 281—298; Jaczynowska M. Les organisations des Iuvenes et l'aristocratie municipale au temps de l'empire romain // Rechersches sur les structures sociales dans, l'Antiquité classique / Ed. C. Nicolet. P., 1970. P. 265—274. О средневековье см.: Guerre au A. Le Bel inconnu: Structre symbolique et signification sociale // Romani. 1982. 409. P. 28—82; Davidson 0. M. The Crown-bestower in the Iranian Book of Kings //Melanges. Leiden, 1985; Grisward J. H. Archéologie de l'épopée médiévall. P., 1981.


[Закрыть].

Со своей стороны, когда я перечитываю первый вариант статьи, то чувствую себя достаточно неловко (чтобы не сказать больше) не столько из-за тех или иных ошибок, которые были мною позже исправлены (возможно, часть их еще сохранилась), сколько из-за общей тенденции использовать лишь первый уровень источников, какими бы они ни были, – схолии, лирическая поэзия, трагедия, мифография. Все они одинаково привлекались как свидетельства для изучения социальной истории. Говоря об иконографии, я написал даже: «Каждый знает, и это подтверждается вазописью, что афинские эфебы носили черные хламиды вплоть до времени щедрых пожертвований Герода Аттика»[1141]1141
  «Le Chasseur noir». P. 953. Я не упоминаю здесь классическую статью П. Русселя: Roussel P. Les chlamydes noires des éphèbes athéniens //REA. 1941. 43. P. 163—165, в которой говорится в основном о текстах, а не изображениях.


[Закрыть]. П. Максвелл-Стюарт[1142]1142
  Maxwell-Stuart P. G. Op. cit. Not. 21.


[Закрыть] совершенно справедливо критиковал меня за это – исходя из существующих источников невозможно сформулировать столь общее утверждение. Данное утверждение очень ярко показывает, что в то время я разделял, как, возможно, и сам П. Максвелл-Стюарт, наивное или по меньшей мере упрощенное представление, будто вазопись вообще может отвечать на такого рода вопросы, относящиеся к реальной жизни.

Благодаря исследованиям таких ученых, как Ж.-Л. Дюран, Ф. Лисарраг, П. Шмитт-Пантель, А. Шнапп[1143]1143
  См., например, коллективный труд: La Cité des images / Ed. Cl. Bérard, J.-P. Vernant. Paris; Lausanne, 1984.


[Закрыть], я понимаю теперь, что сама постановка подобных вопросов лишена смысла. Но даже не будучи еще знакомым с этими работами, я должен был бы знать, что в архаическую и классическую эпоху обычной формой изображения сражения в Афинах был поединок, а не фаланга, что, однако, не имело ничего общего с реальной практикой[1144]1144
  Говоря о работе Ж. Бажана на эту тему, Метцгер (Metzger Η. Bulletin archéologique, Céramique //REG. 1986. 99. P. 107) замечает: «Автор в некоторой степени ломится в открытые двери». Вполне ли он прав?


[Закрыть]. Во всяком случае сейчас я знаю – изучать язык живописи как таковой, не отказываясь при этом от занятий социальной историей, – довольно трудное предприятие.

Если главной слабостью моей статьи 1968 г. была манера обращения с источниками, то, вновь проходя по старой дороге, я должен был в первую очередь показать, как их следует изучать.

Начну с Гомера. Как ни странно, свидетельства Гомера практически отсутствовали в моей статье. Конечно, я упоминал там «волка» Долона, черного козопаса и предателя Меланфа-Меланфия, и его сестру служанку Меланфу, также виновную в предательстве. Но я ни слова не сказал ни о самом Одиссее, главном носителе μήτις , ни о его знаменитой охоте у Автолика с дядями по материнской линии в XIX песни «Одиссеи» – эпизоде инициации в чистом виде[1145]1145
  См.: Rubin N. F., Sale W. M. Op. cit.


[Закрыть], который с полным основанием открывает недавнюю работу Дж. Андерсона.

Передо мной, как учеником М. Финли, встает вопрос, который является центральным, когда речь идет о Гомере, однако имеет значение не для него одного. Когда мы говорим о каком-то общественном институте, например об инициациях юношей, в какой степени мы подразумеваем реальный институт, функционировавший в когда-то существовавшем в реальности обществе? Или же мы обсуждаем лишь элемент эпического или сказочного сюжета? Другими словами, реальная инициация – это не то же самое, что инициация, описанная в литературе, или та процедура, о которой рассказывают народные сказки. Скажу даже больше – чем более знаком некий институт слушателю, тем реже он будет упоминаться, поскольку о том, что само собой разумеется, не говорят или говорят очень мало. Таким образом, мы должны делать выводы о существовании рассматриваемого института на основании данных поэмы. В случае Черного охотника, мне кажется, я могу привести пример соотношения этих двух уровней – общества и поэмы. Идею, которую я сейчас разовью, подал мне Б. Браво[1146]1146
  Bravo Β. Συλάυ Représailles et justice privée contre des ectrangers dans les cités grecques//ASNP. 1980. 3. 10. 3. P. 675-987, особенно 954-957.


[Закрыть]. Когда старый Нестор рассказывает в XI песни «Илиады» (ст. 670—762) о далеком времени своего ήβη (ώς ήβώοιμι – ст. 670), он описывает распрю между его согражданами – пилосцами и эпейцами из Элиды после похищения теми скота. Пилосцы ответили на него набегом и угоном скота, можно сказать, контрнабегом, бывшем одновременно и войной, πόλεμος (ст. 684). Нестор, участвовавший в ней, убил одного из врагов. «И Нелей (его отец] обрадовался, потому что мне, юному, досталось многое, когда я отправился на войну» (ст. 683—684).

Так Нестор начал набираться военного опыта. Однако обстоятельства осложнились – появилось вражеское войско: «они же на третий день все пришли, и сами в большом числе и во всеоружии, и непарнокопытные кони» (ст. 707—709), вынудили пилосцев на мобилизацию. На этот раз Нелей запретил своему сыну участвовать в войне и спрятал коней Нестора: ού γαρ πώ τι μ εφη ιδμεν πολεμήια εργα – «поскольку, как он сказал: "Я еще совсем не знаю военное дело"» (ст. 718). Как истолковать эту несостоятельность Нестора? Следует ли допустить, например, что весь пассаж более поздний и даже «до смешного неуместен» здесь?[1147]1147
  Leaf W. The Iliad2. L., 1900. Vol. I. P. 465 f.


[Закрыть] Но даже если и так, проблема не исчезает. Следует ли в таком случае допустить, что «болтливый старик»[1148]1148
  Ibid. P. 466: «garrulous old man».


[Закрыть] Нестор попросту слегка слабоумен? Но это тот самый тип «психологических» объяснений, от которых лучше было бы избавиться.

По предположению Б. Браво, в данном случае мы имеем дело с двумя разными способами ведения войны – войной юношей и войной взрослых. Действительно, всмотримся внимательнее в текст. Здесь ничего не сказано о времени, когда происходит первое столкновение, однако поэт его решительно принижает. Люди Итимонея, противники Нестора, названы крестьянами (άγροιώται – ст. 676). Возвращение происходит ночью (ст. 683) и только распределение угнанного скота – днем (ст. 685). Напротив, когда приходит война взрослых, в которой Нестор участвует как пехотинец среди колесничих (ст. 721), только отправление на войну происходит ночью. Поэт тщательно описывает события двух дней, происходившие при свете солнца (ст. 723, 725, 735). Первый посвящен жертвоприношениям и завершается вечерней трапезой εν τεγέεσσιν – «по подразделениям» (ст. 730), т. е. воинским пиршеством. Второй – день правильного сражения μάχη (ст. 736). Нестор действительно убивает тогда своего первого противника (ст. 738). Но важна еще одна замечательная деталь – в противоположном лагере имеется симметричный ему персонаж или, вернее, персонажи – двое Молионов, сыновей Актора[1149]1149
  Именно это сказано в стихе 750, но дальнейпшй текст показывает, что они – сыновья Посейдона и жены Актора. Возможный смысл двойственного числа Μολίονε – «Молион и его близнец» (ср. замечания Д. Пейджа, который опирается на Вакернагеля: Page D. L. History and the Homeric Iliad. Berkeley; Los Angeles, 1959. P. 236).


[Закрыть]. Они «еще дети (παΐδ' ϊτ έόντε), не вполне пока знакомые со стремительной битвой» (ст. 710). Нестор собирается убить этих очень молодых людей, сразившись с ними, но Посейдон спасает их (ст. 750—752). Таким образом, им не удается пройти инициацию. Весь эпизод не имеет решительно никакого смысла, если не предположить, что в гомеровскую эпоху (я имею в виду здесь время жизни поэта) противопоставление между эфебом и взрослым, о котором я говорю в данной статье, действовало в полную силу. Перейдя черту, Нестор отныне (разумеется, в его ретроспективном рассказе) находится по другую сторону ήβη (юности).