Текст книги "Мазарини"

Автор книги: Пьер Губер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 30 страниц)

Прованс

Бунты в Провансе, внешне не слишком опасные, длились намного дольше, чем в других провинциях, хотя и без кровопролития и жестокости, и прекратились очень поздно – только в 1660 году.

Верный летописи Рене Пиллорже писал, что волнения не затронули ни деревню (крестьян беспокоили только солдатские грабежи), ни Верхний Прованс; что они были спровоцированы парижскими событиями; что в самом начале это было противостояние парламентариев с губернатором, а затем и со сторонниками Мазарини; что муниципальные ссоры и озлобленность из-за налогов сыграли свою роль и что за пять-шесть лет погибло не больше ста человек, губернатор вынес всего два смертных приговора. Мазарини регулярно сносился с верными сторонниками в Провансе и послал усмирять ее своего племянника герцога де Меркёра, мужа Лауры Манчини, прежде чем решил опереться на самого могущественного парламентария Оппеда, кстати, своего бывшего противника.

Около пяти лет города и провинции вели себя вполне благоразумно; несколько антиналоговых выступлений, из которых только одно – в Обане, в 1656 году – было серьезным, к смерти приговорили заочно 13 человек. Общая сумма налогообложения провинции обсуждалась на ассамблее общин в Маноске (1653 год), а потом в Бриньоле (1654 год). Больше всего разногласий возникало из-за этапов кампании и зимних квартир для полков, сражавшихся в Италии (Пьемонте и Ломбардии) и Каталонии. Марсель и Арль (не составлявшие часть Провансальского края) ссылались на древние привилегии, чтобы ничего не платить. Не прекращались сложные конфликты из-за лодок, галер и каперов (как французских, так и майоркских). Мазарини, находившийся в вечном поиске денег, внимательно следил за средиземноморскими делами, раздавая верным соратникам детальные инструкции.

Плохой урожай 1656 года, ссоры из-за выборов в Драгиньяне и Тулоне, страх перед заражением генуэзской чумой и, главное, прибытие армии из Италии, которая должна была отдыхать в Провансе в течение зимы 1656/57 годов, – все это заботило Мазарини, вмешивавшегося в дела города через Меркёра и Оппеда.

Настоящий кризис разразился в 1658 году – то был трудный год для всех провинций, но Прованс бурлил еще дольше. Репрессии обрушились на Марсель, сверхпривилегированный город, непослушный и вечно недовольный. На следующий день после подписания Пиринейского мира (ноябрь 1659 года) король взялся сам вершить правосудие, демонстрируя презрительную властность, уже тогда свойственную ему (он уже доказывал это в случае с арестом кардинала де Реца).

В начале 1660 года Марсель был занят двадцатью отборными ротами французской гвардии, швейцарской гвардии и мушкетеров министра.

Судебная палата немедленно занялась делом:, ни одному мятежнику не удалось ускользнуть. Консулы были изгнаны, городской совет распущен; губернатор и два эшевена, назначенные королем, избрали советников, главным образом торговцев, заинтересованных в гражданском мире, непременном условии коммерческого процветания. Наконец, король приказал разрушить Королевские Врата, гордость и символ свободы Марселя, и шесть туазов стен, после чего торжественно вошел в город через брешь (Людовик опишет это в своих «Мемуарах»). Было принято решение, чтобы для надзора над слишком гордым городом шевалье де Клервиль (предшественник Вобана) начал строить крепость Сен-Никола и составил план форта Сен-Жан (строительством будет активно заниматься Мазарини, как следует из его писем).

Описанная нами демонстрация власти убедительно доказывает, что политическая энергия начала проявляться не 10 марта 1661 года, а гораздо раньше, благодаря всеобщему длительному миру, детищу кардинала, которому, конечно, помогали талантливые дипломаты. Именно кардинал, которого не колеблясь поддерживали королева и король, медленно и надежно восстанавливал правительство и администрацию королевства, которые надолго сохранятся в неизменном виде.

Реорганизация власти

Вернувшуюся между октябрем и февралем в Париж «Триаду» (Ги Патен называл их «Троицей») торжественно встречали те же люди, которые вынудили ее уехать (самый яркий пример – советник Видо, называвший Мазарини «самой большой сволочью столетия», первым выступил перед ним с речью). Им предстояло восстанавливать правительство и высшую администрацию, уничтоженные Фрондой, тем более что король достиг совершеннолетия.

Совет короля, растворившийся в слишком многочисленном Регентском совете, в марте обрел прежние сущность и структуру. В нем по праву председательствовал король (даже формально, когда отсутствовал, а канцлер заменял его). Юридически единый, совет обычно действовал на трех уровнях: узкий совет (несколько министров), «Королевский частный и финансовый совет» с государственными советниками и докладчиками в Государственном совете, а также с более молодыми референтами (плюс адвокаты, секретари, судебные исполнители и другие вспомогательные служащие) и Совет депеш, новый орган (в котором работали четыре государственных секретаря, отвечая за четвертую часть королевства).

В узкий совет (будущий Верхний совет, находившийся на втором этаже королевского дворца), кроме королевы-матери и короля (Людовику пошел пятнадцатый год), Мазарини ввел надежных и компетентных людей. Первый из них, канцлер Сегье, занимал этот пост со времен Людовика XIII, его оценивали по-разному, и теоретически он был несменяем (Сегье оставался на посту до самой смерти в 1672 году); вторым персонажем, получившим в 1643 году пост Государственного военного министра, был Мишель Летелье, очень верный, методичный и несгибаемый человек. Он хорошо «выдрессировал» своего сына Лувуа, которому собирался передать должность по наследству, и из осторожности не появлялся при дворе целых пять месяцев, пока Мазарини был в ссылке. Государственным секретарем по иностранным делам стал верный, но слишком робкий и стареющий Анри де Ломени де Бриенн, которого быстро подчинил себе молодой блестящий Гюг де Лионн, племянник и ученик дипломата Сервьена (он почему-то перешел в Министерство финансов), впрочем, он вошел в узкий совет несколько позже. Наконец, два суперинтенданта финансов, которых Мазарини приблизил к себе после долгого размышления: жесткий Сервьен, которому поручили расходы, и его молодой блестящий коллега, очень богатый и еще боле ловкий Никола Фуке, сын верного друга Ришелье (сам еще более верный, назначенный в тридцать пять лет Королевским прокурором Парижского парламента, где благодаря его изворотливости свершилось чудо: он постепенно привел к повиновению всю ученую братию), – ему поручили найти деньги.

Замечательное собрание талантов, которые Людовик XIV сохранил и передал своим наследникам (за исключением одного человека – Фуке, которого осудил). Заметьте, что в этом списке нет Кольбера – в то время простого делопроизводителя у Мазарини (то есть он был личным интендантом).

Работы хватало: приходилось не только составлять законы, но проводить эдикты, декларации и постановления совета, в том числе финансовые, в жизнь. Проблемой были не только губернаторы, главным образом провинциальные, но и парламенты и чиновники, а также казначеи финансового ведомства, объединенные в профессиональные союзы, потерявшие власть и не желающие с этим смириться. Вопреки многочисленным клятвам в послушании и верности, не все проходило благоразумно и легко.

Парламенты

Парижский парламент, остепенившийся и частично купленный, у которого нельзя было отобрать право регистрации, пытался вмешиваться в содержание королевских эдиктов и деклараций; в финансовом плане он по закону сохранял за собой право контролировать так называемые налоговые эдикты.

В марте 1655 года – следовало готовиться к испанской кампании – Мазарини убедил Людовика XIV лично явиться на торжественное заседание и заставить парламент зарегистрировать налоговые эдикты. В присутствии короля канцлер изложил перед парламентариями соображения о необходимости дать правительству средства, чтобы закончить войну и победить. Парламент зарегистрировал указ, ибо по-другому поступить просто не мог. Как только Людовик XIV покинул парламент, судьи немедленно заговорили о том, что их голосование не было «свободным» и необходимо еще раз обсудить уже зарегистрированные тексты. Королю донесли об этой дерзости, когда он 13 апреля 1655 года охотился в Венсениском лесу. Со времен Фронды Людовик не выносил парламентариев. Обсудив вопрос с кардиналом и получив его согласие, король тотчас отправился в парламент; он появился внезапно, одетый в охотничий костюм – Минные сапоги, красный камзол и серую фетровую шляпу. Так он выказал презрение к судьям. Король не стал заявлять: «Государство – это я!» (это чистейшая выдумка), но в резкой форме отчитал их за дерзость, осудил их поведение и приказал прекратить всякие споры. После ареста де Реца то был второй «мастерский удар» молодого монарха, которым принято восхищаться. Однако своим блестящим «ударом» король не добился немедленного результата. На следующий день первый президент Бельер и президенты в бархатных шапочках явились к Мазарини сетовать на огорчение ассамблеи. Как обычно, Мазарини выслушал их, что-то пообещал и послал в парламент Тюрен-на, чтобы тот убедил его подчиниться. Для того чтобы добиться покорности, пришлось купить нескольких видных парламентариев: совесть первого президента была оценена в 300 000 ливров (то есть в 25 центнеров серебра, или почти в два центнера золота). Мазарини продолжал править, используя способность гибко решать проблемы и умение покупать людей, причем шестнадцатилетнего короля никогда не посвящали в детали.

Провинции

В подчинившихся, но не желавших платить налоги провинциях лучшим способом подчинить или подавить отдельные сопротивления группы было использование интендантов, в основном государственных докладчиков, вышедших из совета, которых при необходимости сопровождал эскорт из нескольких полков, В 1648 году свои посты сохранили интенданты пограничных провинций, а также те, кто действовал при армиях. Позже были посланы «с поручениями» несколько «комиссаров», которых эрудиты вроде Эсмонена отыскали в Дофине и Оверйи в 1649—1650 годах, если забыть об их титуле, фактически они являлись интендантами, но их поручения были ограничены во времени и в пространстве. Чтобы восстановить институт интендантства, Мазарини и совет действовали медленно и благоразумно, не посылая никого в некоторые провинции (Бретань, Иль-де-Франс, Прованс) и собираясь объединить, две провинции под началом одного «комиссара». Институт мало-помалу укреплялся, в том числе в Париже и в Эксе, и ему предстояло укрепиться в будущем. Отметим, кстати, что Кольбер не принимал никакого участия в восстановлении института интендантства, как, впрочем, и в его уничтожении (оно произошло после его смерти /Бретань и Беарн, 1689 год/).

После организации последовало освящение или почти освящение.

Коронация: Реймс, 1654

Церемония коронации – древняя, мистическая и глубоко символичная; должна была состояться в Реймсе: по легенде, именно туда ангел принес Хлодвигу Святую Чашу, много столетий хранящуюся в церкви Святого Реми. Священное миропомазание превращало законного монарха в священную персону. Длительная церемония передавала тесную аллегорическую связь монарха с Богом и высокородными дворянами королевства, его вассалами и даже с народом, который должен был радостно приветствовать его. В клятве король обещал свою справедливость и покровительство всем и обещал очистить Церковь от всякой ереси. Король, его мать и кардинал с нетерпением ждали окончания Фронды и освобождения– Шампани, чтобы организовать радостную, -таинственную и полную величия церемонию коронации.

Коронация состоялась 4 июня 1654 года, и о ней стоит прочитать в коротком и волнующем труде «Людовик XIV, король славы» Жан-Пьера Лабатю, который никогда не упускает важных подробностей.

В важной церемонии (которую бедный Карл X хотел позднее воскресить) было несколько странных моментов, о которых честный летописец не может умолчать. Архиепископ не мог служить, потому что не был священником, и его заменил епископ Суассона. Второе герцогство-пэрство Лаон было вакантным, в третьем – Лангре – пэр был калекой. Необходимо было призвать заместителей, епископов-графов (в том числе епископа Бове, ярого янсениста Бюзенваля), а тех заменить прелатами, чьи резиденции (Бурж, Руан) никогда не становились пэрствами. Что до старинных светских пэрств (Бургундии, Нормандии, Аквитании, Шампани, Фландрии, Тулузы), там не осталось ни одного обладателя титула пэра, поэтому на службу призвали высокородных дворян, не слишком активно участвовавших во Фронде. Народ смог приветствовать короля, когда после многочасовой церемонии двери собора открылись и на волю выпустили десятки птиц.

Мазарини, скромно сидевший в кресле, и королева с высокого постамента с радостью наблюдали за происходившим: на церемонию были приглашены все принцы и послы христианского мира, крупные вельможи в великолепных одеждах, украшенных драгоценностями, сидевшие в партере.

Чтобы довершить это почти божественное посвящение военным (поскольку победоносный король велик совсем по-иному), кардинал повез Людовика в Седан, чтобы открыть летнюю кампанию, потом они отправились в Стеней, последний оплот сторонников Конде на Мёзе. Его взяли в начале августа, шумно отпраздновали победу и наконец закрыли вражеским армиям дорогу на Барруа и Шампань. Активное участие короля в этой кампании доставляло ему лавры сиюминутной славы и закладывало фундамент будущего могущества. Королева беспокоилась о сыне, но, как и кардинал, хорошо понимала ситуацию.

Эти славные празднования не мешали трудностям. С 1653 по 1658 год и в 1660 году сложностей хватало, хотя все было не так серьезно, как в предыдущие годы. Главной заботой оставались бесконечная война – еще пять кампаний – и связанные с ней финансовые трудности, однако возникали и внутренние проблемы. Дело было не в отъявленных фрондерах, а в тех, кого Мазарини, его служащий Кольбер и совет называли «неблагонамеренными», эти люди являлись отовсюду – скрытно, незаметно. Помимо нескольких выступлений против налогов (особенно в 1658 году), серьезные неприятности провоцировали некоторые дворяне и церковники, действовавшие очень осторожно. Некоторые историки, в том числе француз Констант и американец Голден, сочли эти выступления третьей и даже четвертой Фрондой. Не преувеличение ли это?

О том, что назвали «третьей Фрондой»:
десятилетие ассамблей провинциального дворянства (1649—1659)

Не слишком титулованное провинциальное Дворянство, считавшее себя «породистым» (часто оно таким и было), «дворянством шпаги» (хотя Жан-Мари Констан доказал, что две трети этих людей никогда не служили в армии и оставались на своих землях), давно высказывали недовольство тем, что монархия медленно, но верно эволюционирует по пути централизации власти к «абсолютизму» и правлению чиновников (причем не дворянского происхождения, какой ужас!), комиссаров и интендантов. Эти дворяне были верны королю, но не реальному монарху, а тому традиционному правителю, который созывает средневековой consilium и правит с помощью своих добрых дворян, провинциальных штатов, ну и, в крайнем случае, Генеральных штатов. Генеральные штаты не собирались с 1614 года, за исключением больших (Бретань, Бургундия, Лангедок) и некоторых крохотных (Пиренейские долины), провинциальные штаты были упразднены, превращены в свое жалкое подобие (Прованс, 1639 год, простая «ассамблея общин») или вовсе никогда больше не созывались (в Дофине с 1637 года, в Нормандии с 1655 года). Провинциальные дворяне не могли принять подобного неуважения к себе, они не желали, чтобы их судили простолюдины, не допускали и мысли о том, чтобы должности чиновников передавались по наследству (благодаря полетте), не хотели платить налог за призыв вассалов в армию, требовали, чтобы им снизили налоги на продовольствие, пошлину, габель, но главное – они не собирались делать того, что требовало правительство. «Изыскания по поводу дворянства» (их возобновит Кольбер) оскорбляло и тревожило дворянство, особенно тех, кто, так сказать, «схимичил в родословной и кому пришлось бы платить по крайней мере за одно «подтверждение» титула. Добавим, что эти люди храбро защищали своих вассалов (крестьян), которых облагали непомерными налогами. Они поступали так в силу великодушного патернализма и из реального страха перед новыми налогами короля и местными сборами. Все свои требования они выражали с полной серьезностью и наивным желанием возродить монархию былых времен.

Итак, несколько сот провинциальных дворян собрались, чтобы добиться созыва Генеральных штатов: впервые такое требование прозвучало во времена Фронды, в Париже в 1649 году (уж не по совету ли Мазарини, надеявшегося разделить противников?), потом в 1651 и 1652 годах. В 1651 году в Париже собралось около 460 дворян, 70% из них были простыми «оруженосцами» (самый скромный дворянский ранг, но подлинный); как минимум две трети прибыли из северных областей долины Луары. В столице все хотели быть голосом провинции (о которой часто забывали), голосом простого, истинного дворянства, вскоре подписавшего своего рода «акт о союзе».

Из-за совершеннолетия короля созыв Генеральных штатов «отложили», и дворяне, вернувшись домой, связались с соседями, родственниками и друзьями, чтобы попытаться продолжить игру. С февраля по июль 1652 года в провинциях, близких к столице (Маньи-ан-Венсен, Ментенон, Ла Рош-Гийон, Дрё), состоялись очень важные ассамблеи дворян, требовавших (и опять напрасно) созыва Генеральных штатов и почтительно высказывавших жалобы. О ситуации доложили королю, и Людовик XIV отослал запечатанное его собственной печатью письмо дворянам Ла Рош-Гийона, герцогу де Лианкуру, приказывая забыть о любых «союзах, письмах и бесполезных ассамблеях» и подумать о том, как помочь ему победить врага. Некоторые дворяне «оседлали лошадей» и отправились в Париж, в распоряжение молодого монарха. 23 июня 1652 года король принял их довольно сухо, поблагодарил и отослал обратно в их поместья, где они будут ждать и не дождутся его призыва.

Разочарованные, но не сдавшиеся (пока!) дворяне, без сомнения, подстрекаемые агентами Кон-де, начали тайно проводить своего рода провинциальные собрания (они переставали доверять королю). Это были «конспиративные собрания в лесах».

В 1656 году в Анжу и в 1657 году в Нормандии дворяне создали серьезную организацию: каждая провинция была разделена на «кантоны», в каждом из которых два депутата собирали жалобы. Ассамблеи состоялись в Энгранде (в Анжу), в апреле 1656 года, и в Трене, близ Аржантана, в марте 1658 года, где очевидцы насчитали 700 лошадей (включая сюда лошадей слуг). Вовремя проинформированный Мазарини (это сделал Кольбер) предупредил короля и в июне 1658 года тот запретил любые собрания: принято было опасаться любого неофициального объединения, ожидая от него дурных намерений. Широко использовавшийся термин «недоброжелательно настроенные» применялся к гипотетическим конспираторам.

Заведомо осужденные, но сохранившие иллюзии и желание участвовать в заговоре, дворяне решили встречаться тайно, в лесах, ночью. Мы могли бы посмеяться над таким решением, однако переписка между Кольбером и Мазарини (опубликованная Клеманом) свидетельствует об их беспокойстве: Мазарини относился к таким вещам с особым вниманием, хотя король ни в грош не ставил все, что хоть сколько-нибудь напоминало оппозицию.

Центрами сбора заговорщиков стали леса близ Конша, Руаомона и Орлеана, фермы и постоялые дворы в Мене [69]69
  Мен – историческая область Франции. – Прим. пер.


[Закрыть], ярмарка в Гибре (около Казна) и знаменитая гостиница в Пате (здесь слишком много пили и шумели). Мсье поступил мудро, отказав заговорщикам в своем покровительстве, но некоторые важные вельможи – граф д'Аркур, граф де Матиньон, граф де Сент-Эньян и маршал д'Оккенкур (а также Конде – издалека) одобряли и поддерживали опасные собрания. В Конше появились представители «объединенных судебных округов» Руана, плоскогорья Ко, полуострова Котантена, Эврё, Алансона, Мортаня, Орлеанэ и Берри [70]70
  Орлеанэ, Берри – исторические области Франции. – Прим. пер.


[Закрыть]. В Перэ, что в области Вандомуа, «послали делегатов» четырнадцать провинций: от Бургундии до Анжу, от Пуату до Марша [71]71
  Марш – старинная провинция Франции. – Прим. пер.


[Закрыть]. Информатор Кольбера сообщал ему, что парламентарии как будто пообещали им поддержку. Хуже того – в движение впервые приникли протестанты, самым известным из которых был Габриэль де Жокур, сьер де Боннессон, потомок, по боковой линии, Дюплесси-Морне. Солоньо пытался вооружить и использовать в своих целях серьезные крестьянские волнения, спровоцированные заниженным курсом лиарда [72]72
  Лиард – старинная французская медная монета. – Прим. пер.


[Закрыть], самой мелкой монеты, обесцененной и изъятой из употребления. Этот бунт, получивший название «восстания башмачников» и забытый историками, был очень жестоким. Его успешно подавил образумившийся Гастон, выдавший самых неосторожных «лесных конспираторов». Некоторые заговорщики из Конша, в том числе Боннессон и его друзья Лобардери, Лезанвиль, Аннери, Креки и Мулен-Шапель, в начале 1659 года решились взять в руки оружие. На территории от Нормандии до Боса и Орлеанэ им удалось призвать под свои знамена совсем мало народа, за ними следили и быстро предали: 2 сентября 1659 года Боннессон и двое его друзей были арестованы. В декабре Боннессона казнили. Других его сторонников приговорили к смерти заочно, их имущество конфисковали, замки разрушили, а леса вырубили – «по человеческой подлости» (так считает Арлетт Жуанна). Не стоило вести себя вызывающе с королем, и Мазарини вынужден был (единственный раз) смириться с пролитой кровью. Дело было предано забвению, как предвидел Сент-Эвремон, которому пришлось уехать в ссылку за сатирическое письмо на запрещенную тему. Так было покончено с тем, что дворяне называли «долгом восстать». На смену ему пришел «долг подчинения».

Будет ли такой же судьба набожных «злонамеренных»?