Текст книги "Убийца нужен…"

Автор книги: Пьер Дэкс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

Бебе повернулся лицом к окну, за которым сгущались сумерки. Ему самому никак не удавалось поверить в то, что он старался внушить Даниелю. Его молодость давно прошла. Он спасся, потому что был силен и сумел не потерять головы в час катастрофы. Он вспомнил холодный рассвет. В то утро он выскочил из машины, увозившей Даниеля в Германию. Их молодость была мифом. Он еще тогда понял, что его участь не должна иметь ничего общего с участью Лавердона и ему подобных. В боевых отрядах дарнановской милиции он не состоял. Он, правда, вступил в милицию и пользовался привилегиями вступивших, но не успел ничего сделать взамен. Уже тогда у них выло различное прошлое и различное настоящее. А сейчас, десять лет спустя, что может быть общего между ним и молодым парнем, охваченным паникой в дни великого парижского мятежа? Он, Филипп Ревельон, сумел приспособиться к новой жизни. Он не подчинялся импульсам, он охранял свои интересы. Так было всегда. Сейчас дела в Индокитае начинали его тревожить. Они были слишком тесно связаны с политической обстановкой, с борьбой партий, и он хотел передать часть этих дел Даниелю. И вдруг вместо помощника он увидел в нем потенциального врага, который сейчас еще не понимал этого, но потом… Потом он непременно обернется против Бебе, как и все, кому он делал добро. Так было с Дорой и с шофером Джо. Один только Гаво был вполне надежен. Да еще Мун. Впрочем, Мун не участвовала во всех этих историях, она была просто красивой женщиной, и все. Жаль, он надеялся на Лавердона, и ему не хотелось бросать дела, так удачно начатые во Вьетнаме… Он устало сказал:

– Как хочешь, Даниель.

– Ты ни во что не веришь, Бебе.

– А кто, по-твоему, верит?

Слегка подавшись вперед, Бебе ожидал ответа. Даниель молчал. Бебе заговорил, постепенно озлобляясь:

– Наша юность? Маленьким буржуа внезапно преподнесли все привилегии дворянства. Преподнесли бесплатно, с единственным условием: когда понадобится – выполняйте приказ. Все привилегии – от распутства до убийства. Мы думали, что платить не придется никогда. Помнишь, как все вы издевались надо мной, когда я говорил, что нет чека без корешка, что любая поблажка регистрируется, что счет ведется и в свое время будет предъявлен. Платить пришлось. Я говорю не о тюрьмах и не о тех, кого укоротили на голову. Все мы тогда ничего не понимали. Мы не были ни дворянами, ни кондотьерами, ни даже авантюристами. Те, что влезли в драку, стали поденщиками, чернорабочими в мундирах. Я говорю тебе это, Даниель, не потому, что я перешел на другую сторону баррикады. Я не переходил. Но я перестал быть зрителем. Теперь я постановщик. Я не получаю жалованье вместе с вами, я его плачу. Я сам подбираю и готовлю таких парней. Не совсем таких, конечно. Те были лучше, и не так просто их заменить: новые еще не выросли. Но зато я понял всю механику. Сначала проделываются доблестные трюки, для публики, для того, чтобы верили и подражали. Потом другие, сортом пониже. Тут парней прибирают к рукам, и бежать им уже некуда. Они тупеют, становятся безмозглыми обломками. А потом министры, дергающие веревочки, спрашивают с постным видом: куда прикажете девать эти отбросы?

– С нами было иначе!

– Конечно, Даниель. Вы были первыми, лучшими. Ты, например. Но сейчас ты сидишь в этой комнате, и вовсе не потому, что трусишь. Двадцатилетнего обмануть легко. Тридцатилетнего не проведешь. Полжизни прошло, а запасной не будет.

– А как же быть с этой сволочью?

– Надо к ней приспособиться, Даниель, раз ничего другого не остается. Впрочем, топить в ванне больше никого не придется, дело решат водородные бомбы. Но с ними надо обращаться осторожно, бить только наверняка. Знаешь, во что обошлась свободному миру эта война? А Китай?

– Значит, ты хочешь сдаться?

Даниель все еще держал в руке чек. Он смял его в кулаке, но Бебе ловко схватил приятеля за кисть.

– Спокойно, Даниель. Эта музыка мне известна. Подумай, прежде чем разыгрывать осла.

* * *

На следующее утро они опять встретились в студии. Даниель сделал гимнастику и чувствовал себя свежим и отдохнувшим. Он не без удовольствия отметил, что Бебе осунулся. Видимо, вчерашний кутеж не прошел даром.

– Я и не знал, что ты стал политиком, – проворчал Даниель.

– Ты хочешь сказать, что я низко пал? Как видишь, я еще помню нашу прежнюю классификацию ценностей!

– Пожалуй, что так, – согласился Даниель.

– Я еще не все объяснил тебе вчера насчет бомб и ответственности. Большевизм – это всемирный заговор, так? Учти, что они умеют организовать людей и заставить работать миллионы и сотни миллионов. Подумай о Китае, о Черной Африке… Второй мировой бунт рабов, старина. Первый назывался христианством, это была ерунда. Тогда не было ни печати, ни радио, ни кино. Не прошло и трех столетий, как опять все было в порядке, и даже крепче прежнего. Теперь – другое дело. Надо держаться. Дипломатии больше нет, скрыть правду невозможно. Секреты еще допустимы в денежных делах, но не в политике. Там все тайное становится явным. Значит, нечего и скрывать, чтобы люди не подумали худшего. Бросим это. Я вовсе не хотел угощать тебя кошмарами, я только хотел, чтобы ты знал, чего держаться.

– Но тогда почему меня освободили?

– Это было не самое трудное. И потом не воображай, что тебя освободили. Свободен ты будешь в Сайгоне, но не здесь.

– Неужели мне придется идти работать в полицию?

Бебе зевнул. Трудно разговаривать с этим ослом.

– Может, они и возьмут тебя. Жалованье тебя устроит? Гам масса людей, горько сожалеющих о расстреле английских парашютистов. В полиции и окончится твоя уютная маленькая мечта.

Внизу на улице раздался сигнал машины. Надо было ехать. Бебе понял, что все умерло между ним и Даниелем. Умерло навсегда. Жаль, Лавердон мог бы стать отличным исполнителем.

V

Проводив Бебе, они возвращались на «Фрегате» с аэродрома Орли. Бульдогообразный шофер понемногу оттаял и разговорился. Его звали Джо. «Мсье Джо!» – с важностью поправил он. Еще не доехав до Вильжюифа, он успел рассказать две тюремные истории времен «странной войны». Он был арестован в превентивном порядке, по подозрению в шпионаже. Его вывезли за границу, и Джо предусмотрительно вернулся во Францию лишь в 1947 году. Поэтому он отделался дешево – всего лишь поражением в гражданских правах. Он сообщил Даниелю, что тогда в тюрьме Санте кормили отлично, а в тюремной лавочке можно было купить все, вплоть до галстуков бабочкой.

На площади Италии они остановились у ресторана Розе. После трех бутылок божоле Даниель прекратил финансирование, хотя мсье Джо выглядел вполне трезвым. Он стал лишь чуточку многословнее. Бульдожий тип он сохранил полностью, но теперь это был бульдог со слезой. Они отбыли от Розе в должном порядке и продолжали объезды и выпивки, оплачивая их поочередно. К вечеру они приземлились в обширной задней комнате какого-то незнакомого Даниелю кабака. Она была набита людьми, преимущественно молодыми, которые замолчали при их появлении. Джо принялся всем подряд пожимать руки и громогласно представил Даниеля. Вокруг заулыбались. Кое-кто еще помнил его процесс. Лед был сломан в одну секунду, Даниеля приняли как героя.

Больше всего он был поражен тем, что среди присутствующих увидел немало чиновников и официальных лиц. Тут были даже два члена кабинета министров. Вскоре Даниель убедился, что осторожность Бебе здесь не в почете. Все говорили в полный голос о предстоящем крушении режима, о необходимости расставить на центральных постах подходящих людей. Генеральная чистка, видимо, приближалась.

Воздух был напоен острым запахом грядущего реванша. Ждать оставалось недолго, как только европейская армия будет создана… Никто в этом не сомневался. Один из присутствующих многозначительно заметил, что генерал де Голль предал возлагавшиеся на него надежды. Словом, все шло отлично, и Даниель от души хохотал над анекдотами о Бидо, которых не понимал. Анекдоты эти рассказывал долговязый и белокурый малый, энергично именовавший г-на Бидо паяцем и соломенной циновкой. Джо великодушно пояснил, что в соломенные циновки заворачивают бутылки дорогого вина.

Даниель охотно посидел бы здесь подольше, но его тревожило состояние Джо. Даниель хотел добраться до дому в целости и сохранности, а сам он не водил машину уже много лет. С трудом он убедил Джо, что пора подниматься. Они встали, когда к Даниелю подошел грузный, седеющий человек.

– Лавердон? Моя фамилия Рагесс. Вы меня не знаете. Я подошел к вам потому, что при случае смогу быть вам полезным. Я из политического отдела Сюрте.

Даниель подскочил.

– Да-да, – сказал Рагесс, – и все же успокойтесь, ведь я не на службе. Я зашел сюда в память о брате, который погиб, сражаясь в бригаде Шарлемань.[5]5
  Одна из бригад французских фашистов, сражавшаяся вместе с германскими фашистскими войсками.


[Закрыть]

– Вот как, – с интересом сказал Даниель.

Рагесс был толстый дядя. Красные прожилки на круглых щеках придавали ему вид добродушного кутилы. Густые брови прикрывали зеленоватые, неопределенного цвета глаза. Холодный и жесткий взгляд Рагесса странно контрастировал с его любезностью. Он взял Даниеля за пуговицу с неподражаемой простотой провинциального политикана или профессионального занимателя денег. Он умел молчать. Даниель сразу ощутил это тяжелое молчание, словно вытягивавшее из него самые сокровенные мысли. Он вспомнил, что много пил, и решил подождать, пока Рагесс кончит свой молчаливый экзамен.

Наконец Рагесс сказал фамильярно, с оттенком иронии:

– Поставили на откорм? Трудновато, да? Говори, не бойся…

Даниель нехотя подтвердил.

– Подожди, пока возьмут Дьен-Бьен-Фу. После этого начнутся танцы, обещаю тебе. Но до тех пор – ни-ни!.. Понятно?

Рагесс повернулся на каблуках, точно и правда танцевал, и ушел, оставив Даниеля в замешательстве. Все та же песня: ждать. Боже мой, но он только этим и занимался. Восемь лет подряд.

* * *

На следующее утро Даниель вдруг решил съездить на родину, в Кукурд. Великолепная машина, шофер (он так отругает Джо, что тот и капли в рот не возьмет!), полные карманы денег – плохо ли? Он докажет этим жалким захолустным буржуа, что Лавердон-сын чувствует себя прекрасно. Увидев Дору, он приказал ей привести себя в порядок и сопровождать его в поездке. Та подчинилась с такой готовностью, что Мун разинула рот от удивления.

Даниель ликовал. Чтобы придать экспедиции окончательный блеск, он не поленился позвонить в Кукурд и заказать комнаты в лучшей гостинице. Одну «для мсье Даниеля Лавердона» и вторую «для шофера мсье Даниеля Лавердона». Он повторял это с огромным, неизъяснимым наслаждением. «Да, лучшие комнаты. Самые лучшие. Разумеется, с ванной. И для шофера тоже с ванной, этот человек имеет обыкновение мыться…»

Дора слушала, смотрела на лицо Даниеля и помирала со смеху. Затем Даниель попробовал свою власть над Мун, предложив помочь ему в выборе новых рубашек. Здесь он встретил насмешливый отказ и отправился за рубашками один. Он закончил утро у маникюрши. Раз Бебе платит…

Сумерки сгущались, когда они подъехали к городку. Даниель разрешил всего одну остановку – в Пуге, и Джо смирился. Всю дорогу он держал скорость 95 километров в час и гордился этим, хоть и говорил, что машина идет без напряжения. Даниель хотел прокатиться по городу, но Дора запротестовала. Для этого следовало быть в полном порядке, а платье ее измялось в дороге. О лице и прическе и говорить нечего. Надо совсем отстать от жизни, как Даниель, чтобы не подумать об этом…

Даниель пожал плечами, неприятно удивленный ее тоном. Затем приказал Джо ехать в отель «Гранд-Экю». Даниеля поразило новое здание с большим современным баром. Раньше его не было. Даниель вышел из машины первым и тут же пожалел об этом. Лучше было подождать, пока выскочит Джо и откроет перед ним дверцу. Эффект пропал.

Он подал Доре руку и величественно проследовал к дверям отеля, с наслаждением ощущая на себе жадные взгляды зевак. За конторкой сидел незнакомый Даниелю лысый толстяк, страдающий одышкой.

– Мсье Лавердон и мадам. Вам звонили из Парижа.

– Это вы? – отвислые щеки толстяка дрогнули от изумления.

– Конечно, мы!

– Будьте любезны подождать… Одну минуточку…

Он убежал, пыхтя лавируя между кресел, обитых искусственной кожей, которыми был уставлен вестибюль.

– Не очень-то гладко он получился, твой фокус! – с торжеством заявила Дора.

– Не начинай, пожалуйста!.. – проворчал взбешенный Даниель. Дора отводила душу, барабаня пальцами по конторке, пока Даниель не остановил ее. Они ждали, фыркая от нетерпения. Наконец толстяк появился. Его сопровождал высокий мужчина в одежде повара. Он закричал издали:

– Мсье Лавердон? Извините, отец не понял вас по телефону. У нас нет свободных комнат.

– Не могли бы вы найти мне что-нибудь по соседству?

– Мсье не хуже меня знает, что здесь он не найдет ничего подходящего…

В деланно глупой роже повара Даниелю почудилась хитрая усмешка. Он сдержался и спросил:

– Вы здешний?

– Нет, мсье, мы переехали сюда из Лиона после Освобождения. Но нам много рассказывали о вас и вашем папаше…

– Быть может, поэтому у вас и нет комнат?

Эта прямая атака смутила повара. Даниель понял, что здесь заговор, мелкая провинциальная интрига. Его хотели унизить.

– Нет, мсье, комнаты с ванной…

Даниель отвесил ему пару оплеух первого сорта. Схватив за руку Дору, он бросился к «Фрегату». Джо невозмутимо сидел за рулем. Мотора он не выключал, точно предвидя неудачу. Они умчались, как смерч, раньше, чем зрители успели опомниться.

– Неплохое у вас чутье… – проворчал мсье Джо.

– Какого дьявола!.. – загремел Даниель.

– А такого, что сегодня вечером в этой гостинице состоится банкет. Банкет бывших бойцов Сопротивления. Они выступают против создания европейской армии. Вас только там и не хватало, мсье Лавердон… Вы неплохо выбрали время…

Дора хохотала до слез, как безумная. Какое-то свинское ржание. Даниель немедленно задал ей давно назревавшую трепку. Она кричала, пробовала сопротивляться, но Даниель схватил ее за кисти рук. Она встретилась с его взглядом и испугалась. Джо гоготал во все горло, выжимая скорость. Надо было проехать побольше до наступления темноты.

* * *

Джо знал много отличных уголков. Иногда это была неприметная харчевня с ценами, отпугивавшими случайных посетителей. Иногда – шикарное заведение, где встречались лишь люди высшего света. Они проехали по маршруту Авиньон-Сен-Тропез – Канн – Монте-Карло, сделали крюк по Швейцарии и теперь через Бургундию возвращались домой. Даниель чувствовал себя вполне уверенно, он успел забыть неудачу в Кукурд. В тюрьме особенно тягостны были вечера, приходившие на смену полным унижений дням. Мечты терзали Даниеля. Теперь эти мечты осуществились: у него было все – девочка, машина (да еще с шофером!) и куча денег. Впрочем, все это он заслужил.

В городке Бон они наведались в погребок, принадлежавший отставному легионеру, а затем Джо свернул на Отэн. Проехав несколько километров по холмистой местности, они заглянули к приятелю Бебе, местному землевладельцу. Их встретил сухонький человечек, подтянутый, как полковой адъютант. Держался он холодно и надменно, подчеркнуто именуя Даниеля «секретарем господина Ревельона».

Это было странное место. На склоне холма размещалась большая ферма. Ниже на восток и юг уходили виноградники, а на противоположном склоне раскинулись поля. В неглубокой впадине краснели крыши деревенских домов и высилась колокольня. Над всем этим, на вершине холма возвышался замок изысканной архитектуры, построенный, видимо, в XVIII веке. Воздух был насыщен запахом молодого вина.

– Неподалеку отсюда, в долине, празднество. И конкурс земледельческих машин. Приз получил я. – Человечек говорил медленно, отрывистым голосом военного. – Мои люди веселятся. Вино здесь дешевое.

К ним почтительно приблизился высокий, светловолосый парень с очень белой кожей и бледно-голубыми глазами.

– Мсье Лэнгар, я насчет приза…

– Получите награду, – отрезал Лэнгар. – Три тысячи.

– Но, мсье Лэнгар, я выиграл состязание на тракторах. И я готовил и украшал повозки, мсье Лэнгар…

– Машины принадлежат мне. И ты тоже.

– Жена надеялась…

– На что? На все шестьдесят тысяч? Забудь о них. А если ты недоволен…

Лэнгар сделал быстрое движение кончиками пальцев, словно что-то отбрасывал. Парень отошел, ссутулившись.

– Это поляк, – пояснил Лэнгар. – Он женился на местной девчонке и обожает ее. Он отлично знает, что за первую провинность отправится обратно в Польшу, а жена останется здесь.

– Восточная перспектива его не устраивает! – ухмыльнулся Даниель.

– Он мужик, – Лэнгар пожал плечами. – А если вы интересуетесь восточным вопросом, то здесь вы сидите в первом ряду. Этот замок битком набит поляками, русскими, прибалтами. Они именуются «перемещенными лицами», и платит за них ООН. Или правительство. Настоящая штаб-квартира. А я командую ими.

Лэнгар подмигнул.

– Жаль, что все они музейные экспонаты. Большинство опаздывает на одну войну, а старшие – даже на две. Их законсервировали, чтобы при случае наделать из них министров. В общем, это чисто декоративная публика, на поле битвы они ни к черту не годятся…

Шофер Джо сказал с апломбом:

– Тебе повезло, Лэнгар, ты здесь отлично устроился.

Даниель, удивленный этой фамильярностью, взглянул на Джо.

– Я делаю свои дела, а платит Республика!

Все трое расхохотались.

– Здесь можно сделать отличное дельце для тебя, Лавердон, – продолжал Джо свысока. – Послушай, Лэнгар, нет ли у тебя подходящей работенки для бывшего эсэсовца, приговоренного к смерти и так далее?..

– Замок был куплен за шестьдесят миллионов, – проговорил Лэнгар, не обращая на вопрос Джо никакого внимания. – Реставрация стоила около сорока. Завтра утром можно будет его осмотреть. Сейчас уже семь часов, а отставные генералы рано ложатся в постельку.

Даниель сделал большие глаза. Дора молча шла за ним, видимо робея в присутствии Лэнгара. Джо чуть не лопался от самодовольства, всячески подчеркивая свои короткие отношения с хозяином дома.

Они вышли к отлогому подъему. Дорога, извиваясь среди огромных деревьев, вела к воротам замка.

– Неплохо, а? – спросил Лэнгар, обернувшись к Даниелю. Он взял его под руку и увел вперед.

– В самом деле, хотите здесь устроиться? Здесь царствуем мы. Впрочем, у вас, вероятно, имеются другие планы…

Даниель ответил уклончиво. Предложение застало его врасплох, хорошо бы посоветоваться с Бебе. Тем не менее Даниель обрадовался, оно могло ему пригодиться в разговоре с Бебе. Он сказал Лэнгару, что подумает.

– Сделайте одолжение, – сказал своим офицерским голосом Лэнгар. Потом он заявил, что пора обедать, и повел гостей к ферме, рассуждая по дороге о виноградарстве, о плюсах и минусах современного сельского хозяйства. Он толковал о черном и сером пино, о лозах и налете на ягодах, пока гости не отупели. В заключение он сказал:

– Необходимы организованность и твердость. – Он был уверен, что то и другое у него имеется в избытке.

– Вы были на военной службе? – робко спросил Даниель.

Лэнгар впервые улыбнулся по-настоящему.

– Полковник французской армии.

Он пристукнул каблуками, как бы подтверждая свой чин. Лэнгар был офицером совсем особого сорта. Когда ревущее стадо автомобилей останавливается у стоп-линии и, фыркая, ждет зеленого света, такой офицер неторопливо пересекает улицу, любуясь собственным мужеством. Обостренное «чувство чести» привело Лэнгара в Первый французский полк, сражавшийся в России. Он вернулся во Францию через три года после Освобождения и был привлечен к суду. Лэнгары, заседавшие в военном трибунале, оправдали его. Он никогда не говорил о прошлом. Вскоре он подал в отставку, заявив, что вернется, когда придет время, нанести удар в сердце страшному спруту. Он ушел в частную жизнь, и лишь русские войска в Берлине омрачали его безоблачное счастье. Пока что он опекал своих будущих союзников, презирая их всей душой. Такова была его явная деятельность. Тайная была связана с новым вариантом германской военной разведки. В конце концов только немцы были серьезными людьми, с которыми имело смысл работать. В свое время он работал с американцами и понемногу занимался шантажом. Там и завязались его отношения с Бебе. Еще раньше он оказывал услуги полиции, где подружился с Джо. Но все это были мелочи, давно забытые пустяки. А сегодня Лэнгар отнесся к своим гостям лишь как к непредвиденному источнику информации.

На ферме их ожидали аперитив и стаканы белого вина, смешанного с черносмородиновой настойкой. Это называлось «кирс», по имени дижонского каноника, питавшего слабость к этой смеси. Она имела успех. Лэнгар пригласил их в соседнюю комнату, где был накрыт стол.

Они пообедали по-бургундски, то есть с большим количеством сметаны и бесконечными переменами вин. У Даниеля адски разболелась голова, зато Лэнгар совершенно расцвел. Джо упорно говорил ему «ты», пытаясь связать обрывки воспоминаний, а совершенно пьяная Дора рассказывала какую-то чушь, прерывая себя взрывами бессмысленного хохота.

Даниель хотел уехать, смутно чувствуя приближение катастрофы. Однако Лэнгар все настойчивее ухаживал за Дорой. Наконец Даниелю удалось найти достаточно веское основание.

– Нам надо ехать, сегодня приезжает Филипп.

– Филипп… – заплетающимся языком пробормотала Дора. – Ты хочешь сказать – Бебе… Ничего с ним не сделается, он – рвач…

– Он спас мне жизнь! – Даниель не хотел ронять свое достоинство в глазах Лэнгара. Тот подмигнул Доре.

– Ценю вашу признательность. Но мсье Ревельон не рассердится, если вы переночуете у меня. Он знает мой дом…

– Какая еще признательность? – истерично выкрикнула Дора. Ее красивые волосы висели космами. – Какая там признательность, мой дорогой? Ты ничего ему не должен, ровно ничего!..

Джо вскочил, его бульдожье лицо побагровело.

– Заткни глотку, грязная девка! – заорал он. – Не то я ее заткну!

Даниель решил вмешаться, он умел обращаться с пьяными. Дора опередила его.

– Вот как? А хочешь я расскажу, зачем ты ездил на Бахрейнские острова, когда тот тип прилетел из Сайгона с документами…

– Не слушайте ее, Лэнгар, – заворчал Джо. – Она сама не знает, что плетет…

– Ах так? Давай поговорим о датах, о том, что случилось с самолетом…

Не напрасно Даниель был настороже. Он едва успел сдавить Джо горло и отшвырнуть его в угол.

– Шли бы вы лучше спать! – с полным спокойствием сказал Лэнгар.

– Понимаешь, Даниель! – визжала Дора. – Бебе боялся этих документов! Он не хотел, чтобы дело с пиастрами…

– Мадемуазель Дора! – грубо перебил ее Лэнгар. – Вам следует пройтись. В саду сейчас прелестно; выпейте, это вас подкрепит…

Он подошел к буфету, налил стакан и протянул его Доре. Второй стакан он влил в глотку мсье Джо, медленно приходившего в себя. Даниель увидел, как оба они замотали головами и грузно опустились на стол.

– Так будет лучше, – сказал Лэнгар. – Не бойтесь, это безвредно. Завтра они ни о чем не будут помнить.

Даниель вопросительно смотрел на Лэнгара, но сомнений у него уже не было. Он отлично понял, к кому попал.

– Чем меньше люди знают – тем лучше! – поучительно сказал Лэнгар. – А вы человек взрослый и понимаете, что такое дисциплина.

– Я не боюсь вас, – сказал Даниель. – А вот они наболтали лишнего.

– Я и не собирался вас пугать. Я друг Филиппа, вот и все. Но если вы этого не знаете, могу пояснить. В нашей деятельности молчание – закон. И мы располагаем всем необходимым, чтобы заставить уважать этот закон. Я не собираюсь вдаваться в подробности, но подумайте сами: что с вами станет, если будут вновь подняты некоторые досье?

Даниель отскочил от него вместе со стулом. Какие досье? Откуда Лэнгар о них знает? Лэнгар спокойно сидел перед ним. Любезный, добродушный деревенский дворянин, землевладелец. Он потер руки и слегка наклонился к Даниелю.

– Это не военная игра, Лавердон, не маневры. Это – крупная игра. В ней все средства хороши. Нас самих долго терроризировали. Впрочем, об этом вы кое-что знаете. Сейчас мы отряд завоевателей, притаившийся внутри государства, хорошо организованное тайное сообщество. Примерно такое, каким в свое время было общество иезуитов, а позднее франкмасонов. Разница в том, что в наше время приходится пользоваться другими методами, менее эффектными и более действенными. Я не знаю, для чего вы нужны Бебе…

– Он хотел, чтобы я занялся его индокитайскими делами, – сказал Даниель. Он был подавлен, но старался не показать этого.

– Это меня не касается. Мне нужно, чтобы вы забыли те глупости, что наговорили здесь ваши друзья. Помните, что мы сохранили вам жизнь…

Лэнгар опять щелкнул пальцами, как тогда перед поляком, показывая этим, что жизнь Даниеля крохотна и невесома, как пылинка. Помешай она кому-нибудь – и ее стряхнут, как пылинку, почти не замечая.