Текст книги "Из-под пяты веков"

Автор книги: Пэля Пунух

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

К обеду Ефим вернулся в чум. Яшка был удивлен.

– Что рано?

– Руки отморозил.

– Как?

– Из-за медведей.

– Из-за медведей?!

– Беда вышла. Недогляд маленький. Вчера я набивал патроны – новую коробку пистонов

открыл. Худые, надо быть, пистоны попали, а я не испробовал, не проверил. Так и поехал.

Старину вспомнил: на медведей сходить захотел. Осмотрел все капканы и поехал на море. В

губе льдин наторкало – непроходимо! Знаю, что любят медведи такие места, часто бродят по

льдинам. Доехал до тех пор, пока можно было. Остановил собак да закурил. Покурю, думаю,

пойду немножко по льдинам. Стою так, на льдину облокотился, стою, курю... И рядышком

тут вот – ближе, чем когда ты стрелял в медведя, – вижу: голова из-за льдины показалась... Я

за льдиной стою-то, голова одна у меня повыше льдины приходится. И медведь из-за льдины

выходит... А от моей-то льдины до той, из-за которой медведь показал голову, поле такое

чистое: нет тут примятого-то льда... Выплюнул я скорее цигарку да за винтовку. А винтовку

осторожно поднимаю, чтобы не заметил он, что шевелюсь я. Пока прилаживал винтовку

перед собой, он уж весь на льдину вылез да и соскочить успел: в мою сторону идет. Я за

собачку рванул – осечка... Другой патрон – опять осечка... А он на меня идёт... Ещё да ещё –

все не стреляет. Испугался я. А тут, гляжу, другой идёт за первым. А там ещё третья голова

высовывается... Голова-то у меня не шевелится, а ветерок на меня: не чуют они запаха моего.

Винтовки тоже не видят: на льдине, как на горке, винтовка. А они на ровном льду – вот им и

не видно рук-то моих. Они идут на меня потихоньку. Подойдут, постоят. Опять потянут

носом в себя: не пахнет ли где чем. А я все чик-чик, чик-чик... Около трех десятков патронов

переменил, а все без толку... Не помню, как и до собак добежал, да скорее сюда.

– Медведи не бежали за тобой?

– Не знаю. Не смотрел... Отъехал уже далеконько так, тогда увидел: белые у меня пальцы

на руках. Отморозил, выходит. Снегом бы мягким потереть – отошли бы, надо быть, да где

мягкого снегу возьмешь? Гудят теперь пальцы, как нарывает их.

– Как теперь? Вместе сидеть будем в чуме?

– Зачем мне сидеть? Не надо сидеть. Пальцы – не глаза: поболят-поболят да и

поправятся.

К следующему утру пальцы у Ефима распухли. Но он поехал всё же осмотреть капканы.

А вернулся с печальными новостями: шесть привад разметали медведи.

– Так пойдёт дело – нечего нам больше делать на Карской, Яков Михайлович. Того гляди

на чум нападут. Давай поедем завтра оба за ними гоняться. Далеко они не уйдут за ночь.

Скорее будут бродить да поживу выискивать здесь же где-нибудь. Может, по старым следам

своим будут ходить. По следам и поедем их искать завтра.

– Сегодня поедем?

– Нет, сегодня не поедем. Солнца много сегодня, и ты вовсе ослепнешь, как поедешь.

Но с медведями им пришлось столкнуться раньше, чем наступил следующий день.

К вечеру этого дня небо подернулось легкими полупрозрачными облаками, а ночью

начались ветер и снег. Разбушевалась обычная новоземельская пурга.

Из-за шума ветра не услыхали собаки о приближении незваных гостей, не предупредили

об их приходе своих хозяев.

И люди проснулись лишь после того, как один «гость» когтистой лапой сделал дыру в

стенке чума.

Лай собак, резкие вскрики Ефима и Яшки на мгновение слились, а потом быстро один за

другим грянули два выстрела. За выстрелами последовал страшный медвежий рев, потом

падение тяжелого тела.

Ещё через несколько секунд с треском переломился один из шестов, служащих

основанием чума, и опять медвежий рев: это новый «гость» хотел войти в чум с другой

стороны.

Опять грянуло два выстрела... И одновременно с медвежьим рёвом весь чум повалился

набок.

Ветер рванул опрокинутое человеческое жилище, доделал то, что начал делать медведь:

люди и собаки очутились под открытым небом, на резком, холодном, пронизывающем ветру.

Ночи были уже белы, а пурга не так густа, и люди сразу увидели медведя, в клочья

рвущего остатки чума: медведь считал, очевидно, своим главным врагом именно чум.

Две-три секунды – и опять выстрелы, на этот раз смертельные для медведя.

Когда все было кончено, когда страх прошёл, Ефим сказал, улыбаясь:

– Пришли хозяева здешних мест и вытряхнули нас из чума, Яков Михайлович. Что будем

делать?

– Не знаю.

– Я тоже не знаю... Ветер бы стих, тогда бы хоть чум починили.

– Что будешь чинить, как на маленькие кусочки всё разорвано?

– Ничего, что разорвано. На то иголка есть, чтобы сшить. А вот шесты сломаны – вот это

худо. Где достанем шесты теперь? Нигде не достать. Хочешь не хочешь, надо, видно, в

Крестовую ехать.

День и еще полдня возились, снимая шкуры с двух медведей и поправляя чум.

Работал больше Яшка, потому что у Ефима пальцы «гудели», и он ничего не мог держать

в руках. Яшка зашил прорехи, наделанные медведями, скрепил три переломанных шеста.

– Испугался медведей? – спросил Ефим, когда уселись за чаепитие в отремонтированном

чуме.

– Испугался.

– Не хочешь больше поохотиться на них?

– Собаку надо такую завести, которая на медведя бы ходила.

– Где такую возьмешь?

– У русских бывают. Русаки часто ездят к себе домой. У них там всякие-собаки бывают.

Заказать им. Привезут.

– Обманут.

– Не все такие, которые обманывают.

– Я ещё не видал таких, которые не обманывали бы. Из новых, может, есть, которых я не

знаю. Много новых теперь каждогодно приезжает. Может, и есть из новых... Да и без собаки

на медведя не страшно ходить. Так вот, как на нас – на сонных напали, так это страшно. А

когда видишь его да винтовка в исправности, я люблю охотиться.

– Поедем?

– Поедем.

– Да... А руки у тебя как?

– Ничего... Палец – не глаз. Когда надо стрелять, выстрелю. Глаза сдали – тогда пропало

дело, а пальцы – что...

Не может всё ещё перебороть в себе Яшка робости перед белым медведем, но первая

встреча и особенно вторая, когда на чум напали медведи неожиданно, научили Яшку кое-

чему. Не теряй головы, имей исправную винтовку – и медведь не так уж опасен.

А Яшка с честью вышел из первых двух испытаний: хоть и дрожали у него руки, но

головы он не терял и заставлял свои руки делать то, что и нужно при встрече с медведем, –

стрелять.

Да, у Яшки на плечах голова, которая думает. А медведь, хоть у него тоже есть голова,

силен да глуп. Медведь побежал рвать чум, когда чум рвануло ветром. Медведь думал, что

чум – живой и самый опасный враг.

А что было бы, если бы не было ветра? Уцелели бы Ефим и Яшка? Да, глуп медведь, хоть

и силен. Медведь не умеет думать, хоть у него и есть голова. А Яшкина голова думает, и

поэтому Яшка не будет больше ждать нападения медведей, а сам пойдет на них.

– Завтра, дед, за медведями пойдём или сегодня?

– Как хочешь. Хочешь – завтра, хочешь – сегодня. Можно сегодня, можно и завтра.

– Сегодня поздно: за полдень.

– Ладно, завтра с утра поедем.

– А то сейчас я посмотрю съезжу, не видно ли где-нибудь медведя.

– Посмотри, как охота есть.

Забрал Яшка бинокль, запряг собак – и на гору.

На горе остался недолго: осмотрел горизонт и торопливо пал на сани. Стрелой слетели

собаки с горы к чуму. Юркнул Яшка в чум.

– Медведь, дед! Недалеко... один...

– На льдах? На берегу?

– На берегу. Сюда идёт: в нашу сторону.

– Пойдем встречать дорогого гостя! – пошутил дед.

Снова поднялись на гору. Ефим посмотрел в бинокль.

– Правду сказывал: в нашу сторону идёт. Теперь смотри, – начал показывать Ефим рукой,

– поедем вот этой ложбинкой. Как успеем раньше его к морю попасть, наш будет. Он, как

увидит нас, к морю пойдёт. Из воды нам его не достать. На суше он не уйдёт от нас. Ты

немного дальше к морю пройди, чтобы от моря дорогу ему отрезать, а я на него прямо пойду.

Как увидишь – в горы свернул, поворачивай от моря за ним. Да всё сбоку, сбоку норови его

объехать.

Возбужден Яшка предстоящей охотой до крайности. Возбуждение его передается и

собакам: с места дружно наваливаются они на лямки, волчьим скоком идут туда, куда

посылает их Яшка.

С минуту смотрел ещё Ефим в бинокль: запоминал места, по которым надо было ему

выехать в лоб медведю, а потом, как и Яшка, погнал собак.

Неторопливо переваливал медведь свое грузное тело с ноги на ногу. Временами

останавливался, принюхиваясь.

Одно мгновение оторопело посмотрел на появившихся из-за пригорка собак и круто

повернул к морю. Сделал с десяток прыжков, опять увидел собак и человека, с лаем, с гиком

несущихся ему навстречу. Пришлось медведю уходить к горам. Неуклюже прыгает он,

переваливает грузное тело. А собаки с каждой минутой всё ближе наседают.

Боится медведь, что вот-вот ухватят собаки его за ляжки, и круто оборачивается к своим

врагам. Встает на задние лапы и издает оглушительный рев.

Для собак этот рев хуже удара хореем: на всем скаку останавливаются они, жалобно

скулят, оглядываются на своих хозяев.

Медведь, рыча, оскалив пасть, идет в наступление.

Охотникам это и нужно. Они соскакивают с санок, становятся на колено. Секунда-две – и

гремит выстрел...

Первым выстрелил Яшка. И не успел он определить результат выстрела, как медведь уже

сделал огромнейший прыжок в его сторону.

Бахнул второй выстрел – Ефима.

Медведь провел правой лапой по своей морде, как будто умылся, и пошёл на Ефима.

Не успел тот вложить новый патрон в патронник, как медведь был уже около него и,

перед тем как раскроить ему когтистой лапой череп, встал на задние лапы.

Копошатся ещё Ефимовы руки около затвора винтовки, а ноги уж сами собой

подогнулись.

И сел старик на снег, голову в плечи втянул. В голове мелькнуло молнией слово:

«Смерть...»

Как сквозь сон, слышал ещё Ефим, как что-то где-то треснуло.

Потом почувствовал, что огромная тяжесть придавила его голову и плечи к земле.

А еще через мгновение ощутил острую боль в затылке. Подумал про боль: «Голову мою

медведь оторвал, надо быть...»

Больше ничего не было.

Началось что-то новое, непонятное Ефиму. Сначала он ясно услышал голос внука Яшки.

Потом увидел его. И не поверил, что слышит и видит.

А Яшка плакал. И всё повторял три слова:

– Дед, ты живой?.. Дед, ты живой?..

Долго смотрел Ефим на внука, а потом неожиданно для себя и очень спокойно сказал:

– Живой.

– Встать можешь?

– Не знаю.

Яшка потянул его за руку. Он начал поднимать голову от земли и опять почувствовал

боль в затылке.

Все же сел. Голова кружилась. Сказал Яшке про свой затылок:

– Посмотри тут: болит.

– Кровь, – сказал Яшка, взглянув на затылок.

– Кровь?.. Тогда правда: я умер.

У Яшки слёзы ручьём:

– Нет, дед, живой ты.

– Мне медведь голову оторвал.

– Говорю, живой ты. А медведя я убил.

– Где?

– Медведь – вот. Рядом с тобой лежит. Он стал падать и тебя лапой задел.

Очнулся Ефим. Правда: медведь лежит рядом с ним. И с ним разговаривает живой внук

Яшка. Он, Ефим, выходит, тоже живой.

Попробовал на ноги встать – не слушают ноги.

Яшка помог. Спрашивает:

– Можешь на санях сидеть?

– Могу, как быть.

– Поедем в чум: голову перевязать тебе надо.

– Медведь как? Обснимать надо.

– После съездим. Поедем в чум.

– Какое дело вышло! На веку такое со мной не бывало!

– Поедем!

Помог Яшка усесться деду на санки. Сам сел на свои, вперёд поехал.

В чуме заставил Ефима снять малицу. Осмотрел затылок его.

– Маленькая рана. Кожу когтями поцарапал только. Это когда падал. Я ему в ухо стрелял,

как он встал перед тобой. Потом еще раз стрелял в ухо, когда уже к тебе подбежал.

– Не слыхал я выстрелов. Испугался, вишь ты.

Яшка разыскал бинт и кусок ваты, полученные в школе от фельдшера, и обвязал деду

голову.

– Лучше теперь?

– Маленько, как быть, получше. Кровь хоть не бежит.

– Что было бы, как бы один ты на этого медведя пошёл?

– Задрал бы медведь, что боле! Да и руки подвели.

Яшка взглянул на его руки: кожа с пальцев слезала. Посоветовал:

– Завяжи. Может, лучше будет.

Бинта не было. Но было у обоих по запасной рубашке.

– Рубаху изрежу!

– Зачем?

– Пальцы чтобы завязать тебе.

– Режь.

Сговорчив Ефим, как послушный ребенок. И Яшка сразу почувствовал себя хозяином.

Уверенно заговорил, угощая деда горячим чаем:

– Худо одному промышлять.

– Худо! – поддакнул Ефим.

– Вдвоём лучше!

– Как не лучше!

– В артели ещё лучше!

Ефим промолчал.

– В артель надо идти. Артели никакой зверь не опасен. Пойдем в артель?

– Не знаю.

– Я пойду!

– Я куда же один? Я – с тобой.

– Вот и ладно. В какую артель пойдём?

– Подумать вперед надо.

– Подумаем.

Чай подбодрил немного Ефима. Он настоял, чтобы съездить снять с медведя шкуру. А

ночью он начал бредить. У него был жар.

Яшка не спал всю ночь. Часто давал Ефиму пить.

Утром заснул старик и спал долго и крепко. Проснулся весёлый.

– Пойдём ещё на медведя? – шутливо спросил у Яшки.

Яшка серьезно сказал:

– Пойдём на радиостанцию. Тебе надо руки лечить и голову. Там есть фельдшер.

Станция здесь близко?

– Близко. Ближе Крестовой.

– Пойдем на станцию.

Опустил Ефим голову на грудь и долго сидел так, думал какую-то тяжелую думу. Потом

сказал покорно:

– Ты – хозяин. Надо идти – пойдём. Не надо – не пойдём.

– Пойдём!

В МОРЖЕБОЙНОЙ АРТЕЛИ

С радиостанции Яшка и Ефим поехали на соборку, в Белушью.

Ефим вылечил свои обмороженные руки и рану от медвежьей оплеухи и теперь жалел,

что дал Яшке слово пойти в артель. Прямо об этом сказать, однако, не хотел: стыдно было.

И в артель идти тоже не хотелось. Осторожно начал выспрашивать у Яшки:

– Что думаешь в артели делать?

– Промышлять.

– Так... Всем вместе промышлять – то ладно: легче, когда все вместе. А как паи

раскладывать? Кто паи будет раскладывать? Русаки?

– Не знаю! Вместе промышлять – вместе, наверно, и пай раскладывать будем.

– Не обсчитают русаки?

– Я хорошо научился считать.

– Так... Все будем считать. Один день будем промышлять, другой день будем считать.

Какой промысел возьмём?

– Зачем каждый день считать? Считать – скоро! Всю зиму можно промышлять – в три

дня сосчитать.

– Н-но?.. То русаки – мастера считать, а мы не привыкли считать...

– Я научился в школе считать. Буду с ними вместе считать – не обсчитают.

– И не обманут?

– Как обманут, как я вместе с ними буду считать?

– Так... Еще скажу: не все промышленники – ровня. Один хороший промышленник,

другой – вовсе никуда. Как тут?

Яшка подумал.

– У учителя спросим, – сказал деду.

На этом разговор об артели оборвался. Но в Белушьей Ефим выпил стаканчик водки и

расхрабрился.

– Не пойду в артель! – заявил он Яшке. – Пока сила есть да глаза видят, не пойду.

Яшка сказал:

– Ты пьян. Проспись, тогда говорить будешь.

Ефим проспался. И повторил то, что сказал накануне:

– Не пойду в артель!

Первого мая Яшка рано разбудил Ефима.

– В школу пойдём, дед.

– Зачем? Учиться я остарел, а на учителей твоих смотреть не хочу.

– Ты на школу посмотри.

– Каждый день вижу. Каждый день мимо хожу.

– Да в комнаты зайди. Ты никогда не был. А сегодня в школе красиво.

– Н-но?! Зачем по те годы не звал?

– Ты не был в Белушьей, когда в школе праздники были. На соборках тоже не был два

года. Школа теперь не такая, как в первый год была: лучше, красивее.

– Что красиво?

– Всё! Пойдём – увидишь.

– А в артель твой учитель не запишет меня?

– Нет. Насилу никого в артель не записывают.

– Но-о? Пойдём.

Стены в школе пестрели от рисунков, флагов, плакатов. Школьники возбужденно

перебегали из одной комнаты в другую. У некоторых на шее были пионерские галстуки.

– Зачем не все носят красный плат на шее? – спросил Ефим.

Яшка объяснил:

– Это не плат. Галстук называется. Носят те, кто в пионеры записался. Другим нельзя

галстуков носить.

Не понял ничего Ефим, но о пионерах не стал расспрашивать. А Яшка начал показывать

деду рисунки и плакаты на стенах. И в рисунках да в плакатах Ефим понял больше, чем о

пионерах. Особенно удивил его один плакат, написанный на белой бумаге красными буквами:

«Да здравствует Первое мая – праздник трудящихся».

– Мы с тобой – трудящиеся? – спросил у Яшки.

– Кто же, как не трудящиеся? Кто сам себе еду добывает, те все трудящиеся. Мы сами

себе еду добываем, и мы трудящиеся.

– Праздник, выходит, твой и мой тоже? А как праздновать будем, как сярки нет? Сярки

нет – веселья нет, праздника нет.

– Увидишь: веселье без сярки будет.

Когда собралось в школу все наличное население Белушьей, школяры взяли красные

знамена и с песней пошли на улицу.

За школярами вышли все, кто пришёл в школу. И все пошли по становищу. У всех были

веселые лица. Ефим смотрел на всех и удивлялся:

– Чудно! Никто не выпил, а всем весело. Из-за чего весело?..

Но и сам он, не замечая того, улыбался. Яшка подметил улыбку на лице деда и радостно

блеснул глазами:

– Дед!.. Раньше видал такой праздник?

– Нет. Раньше всякий праздник – пьяный день.

Тут все, кто слышал ответ Ефима, расхохотались. А один из учителей похлопал Ефима по

плечу:

– По совести, Ефим Федорович: этот праздник тебе больше нравится или пьяный?

Ефим помолчал с минуту, перебирая в памяти скандалы и драки во время старых

праздников.

– Мало хорошего, когда все без памяти пьяны.

– Советский праздник, значит, лучше? – допытывался учитель.

– Так, как сейчас идет – песни да вот эти, как их, флаги, – лучше.

– Новое, дед, всегда лучше старого! – крикнул Яшка и убежал в передний ряд попросить

у ребят знамя: хотелось ему со знаменем в руках пройтись перед дедом.

Ефим не пожалел, что согласился в этот день пойти в школу. Насмотрелся и наслушался

он такого, чего за всю жизнь не видал.

А под конец и угощение получил: чай с булкой, намазанной маслом. Никогда не едал

Ефим такой мягкой и вкусной булки. Спросил у учителей:

– Всегда такой вкусный хлеб едят школьники?

Над Ефимом опять захохотали. А Тыко Вылка, председатель Новоземельского

островного Совета, сказал ему по-ненецки:

– Будем все дружно работать, будем всегда есть такой вкусный хлеб.

– Но-о?!

– В колехтив надо всем идти, – перешел Вылка на русский язык.

– В колехтив? А что это – колехтив?

– По-ненецки это так надо сказать: «Вместе жить, вместе работать».

– Но-о?.. Хорошо будет?

– Хорошо.

– Мне Яшка – внук мой об этом же все сказывает, а я не верю.

– Правду сказывает.

– Правду? Идти надо, выходит, в артель?

– Надо.

– Подумать надо.

– Подумай.

На соборке Ефим опять услышал о коллективе, об артели. Артельщики хвалились

промыслом. Ефим и Яшка хорошо промышляли в этом году, а артельщики ещё лучше. И в

артели сбивались теперь промышленники во всех становищах. Все говорили:

– Лучше в артели, выгоднее.

Слушал Ефим эти разговоры и сам думал о своей будущей жизни. Не пойти в артель,

Яшка один уйдет. А одному без Яшки не взять промысла. Одному – смерть. От зверя ли, с

голоду ли – всё равно смерть.

– Не так всё стало, как раньше было, – попробовал он пожаловаться учителю.

– И не будет, как было, – сказал тот.

Ефим вздохнул:

– Ох-хо-хо! Не вернешь, видно, старого времечка? Выходит так: живи, как люди живут.

Люди – в артель, и мне, старику, тоже, видно, в артели умирать придётся.

Яшка и Ефим – в артели. Живут в Чёрной губе.

Около Чёрной губы нет таких гор, как около Крестовой. Да и всё здесь так и не так, как в

Крестовой.

Как и в Крестовой, живут здесь промышленники – русские и ненцы. Бьют тех же зверей,

что и крестовцы: нерп, белух, белых медведей, песцов... Но здесь ещё водится в большом

количестве и морж, «Морж будет основным промыслом», – так думают в артели.

Как и в Крестовой, люди живут здесь в доме. Но в Крестовой дома – казармы. Полы в

домах не крашены, потолки низкие, а в каждой комнате – русская печь, расширившаяся на

середине комнаты. А в Чёрной – дом новый, светлый, в две квартиры. Дом хорошо

проконопачен, и в нём тепло. Полы в комнатах покрашены, и их легко мыть.

Нравится Яшке жить в этом доме. В школе он привык к чистоте помещения, привык

мыться в бане, а здесь всё это было. Не хватало лишь крутобоких высоких гор, какие

оцепляют Крестовую полукругом.

Зато в Чёрной есть... мотор!

Видал много раз и раньше этот мотор Яшка: за последние годы с пароходов всегда

возили груз на моторах. Но те моторы были вовсе не интересны. На тех моторах, самое

большее, можно было ухитриться проехать от берега до парохода, а на этом – целыми днями

можно кататься. Можно даже самому вертеть рулевое колесо. И Яшка каждый раз это и

делал, когда артель выезжала на моторе на ближайшие острова.

Вышло даже такое дело: Яшка, когда моторист отвернулся, повернул какой-то винтик, и

мотор перестал работать. Пришлось мотористу долго возиться, чтобы пустить мотор.

Яшку, разумеется, обстоятельно, чисто по-новоземельски, обложили всякими словами и

прицепили ему кличку – Моторист.

Пока обозленные артельщики выпускали из своих ртов всякие слова, Яшка виновато

топтался на месте, не поднимая от ног тёмных своих глаз. А когда один из ругателей бросил,

наконец, в лицо Яшке: «Эх ты, моторист!» – Яшка сразу просиял.

Моторист!.. Да ради такого прозвища Яшка согласен сделать что угодно, а не только

какой-то винтик повернуть!

И с этого дня Яшка постоянно лип к мотористу с расспросами:

– А как его заставить работать? А как пустить на тихий ход? А как заставить работать

назад?

Моторист сначала отшучивался. Потом ругался. А в конце концов начал-таки Яшке

объяснять способы управления мотором. И не прошло с тех пор месяца, как Яшка уже мог

пускать мотор «на тихий», «на полный», «на задний». Сам моторист часто предлагал теперь

Яшке:

– Иди последи, а я отдохну маленько.

Перед дедом своим, когда ложились спать, Яшка хвастался теперь:

– Скоро сам моторы делать буду. Не буду тогда промышлять ходить.

Ефим верил Яшке и радовался вместе с ним его успехам. Он, пожалуй, тоже был

доволен, что попал в артель: на его плечи падала всегда самая лёгкая работа. Хороший

стрелок – он почти всегда получал молчаливое согласие на первый выстрел в зверя. Когда же

доходило дело до возни с тяжестями, над ним добродушно подтрунивали:

– Не натужься, Ефимушка. Не ровен час – рассыплешься с натуги, – кто тогда выручать

нас будет, когды мы на промысел пойдём?

Да, Ефиму жилось неплохо, и он не жалел, что пошёл в артель. А Яшке кое-что и не

нравилось. Один на один он частенько говорил деду:

– У русских поговорка есть: «Хлебцем вместе, а табачком врозь». В артели они так и

делают. Как на зверя надо идти – все вместе, а за стол садиться – все врозь.

Раз он даже рискнул высказать эту мысль в присутствии всех членов артели.

– Давайте, – сказал он, – обедать вместе все, как в школе у нас было.

Артельщики сразу как-то притихли, и Яшке неловко стало от этой тишины. Потом один

из русских сказал:

– Жиру много накопишь тогда, работать не заможешь.

Очень обидели Яшку эти слова, но он промолчал. Об общем столе больше не заикался и

всё время проводил с мотористом.

– А смышлёный парнишка! – говорил про него моторист.

У Яшки глаза лучились от такой похвалы, а в груди что-то такое горячее ворочалось, и

жаром обдавало голову.

– Хорошо, дед, жить! – говорил в такие минуты Яшка.

Тот соглашался:

– Хорошо!

– На Бритвине1 моржи залегли, – сообщил вернувшийся с разведки староста артели.

Артель тотчас же решила:

– Надо ехать.

1 Бритвин – остров вблизи Черной губы.

Староста скрепил решение:

– Завтра с утра и поедем.

Яшку очень интересовал моржовый промысел. С дедом ему приходилось изредка

убивать одиноких моржей, но то одинокие моржи. А тут залежка целая: двадцать, тридцать, а

то и больше сотни моржей в одном месте.

Яшка плохо спал ночь. Утро – казалось ему – никогда не наступит. И, ворочаясь от

бессонницы, он то и дело толкал деда. Тот ворчал:

– Что спать мешаешь? Не хочешь спать, садись да сиди, а другому спать не мешай.

– Я всё о моржах, дед, думаю.

– Что зараньше думать? Приедешь завтра – всё увидишь и узнаешь.

– А как на клыки к моржу попадешь?

– Не лучше, чем на лапу к медведю.

Пришло, наконец, время вставать. Яшка сдернул с себя рубашку и вымылся под

умывальником холодной водой до пояса.

– Это заместо сна! – с хохотом сообщил он деду.

Но дед не особенно верил воде.

– Я век не умывался, а смотри, сколько годов прожил. И все ещё крепкий.

– А пойдем в баню, дед? – насмехается Яшка. – Я возьму с собой нож острый и всю грязь

в бане сбрею с тебя, как сало со шкур.

Ефиму смешно над таким сравнением, и он не сердится на Яшку. Как всегда, он пьёт

горячий чай до тех пор, пока есть хоть капля этого напитка. Его дожидаются все члены

артели. Торопиться, впрочем, особенно не стоит: рассвет ещё не начался, а залегшие на

острове моржи вряд ли поторопятся уйти. Во всяком случае моржи куда ленивее и

медлительнее Ефима на подъём.

Над пристрастием Ефима к чаю все же подшучивали:

– Зачем Ефиму в баню ходить? Он каждый день три-четыре раза в чаю купается.

Разопревший Ефим только благодушно улыбается на эти шутки.

Но вот он допил всё, что было в чайнике, и начал одеваться.

– Патронов, ребята, побольше забирайте! – командовал староста. – Залежка большая.

Проживем на Бритвине, может быть, три-четыре дня.

– Можно пулелейку с собой прихватить, свинцу да пороху, – дает совет Ефим.

С ним соглашаются.

– Хлеба возьмём на сколько дней? – спрашивает староста.

– Ты старший, ты и распоряжайся.

– Да тут дело общее. Как вы, так и я. Можно, конечно, коли задержка какая выйдет,

приехать и на моторе за хлебом. Возьмем не то хоть на три дня. А там будет видно.

Вскинули на плечи винтовки, в руки по узелку хлеба или сухарей – у кого что было – и

на мотор.

К берегу Бритвина подошли на веслах, чтобы стук от мотора не распугал зверей.

Подкрались по острову пешком на такое расстояние, что Яшка даже в белой мути

начинающегося октябрьского дня ясно различал клыкастые морды дремлющих зверей.

Ефим, лежавший на земле рядом с Яшкой, шептал ему:

– Целься в голову. Ни во что другое. Кожа у моржа толстая, кости крепкие – не убьешь

его, кроме как в голову, только ранишь. А ранить нельзя: рань одного зверя – вся залежка в

море уйдёт, ни одного зверя не добудешь. Бить надо, чтобы сразу насмерть.

Первый выстрел все семь промышленников сделали удачно: семь зверей не могли

оторвать от земли своих клыкастых, тяжелых голов. Все остальные звери – несколько

десятков – торопливо уползли в море.

– На вид страшны, а сами трусы, – захохотал Яшка. – А я думал, что они как и белые

медведи...

Яшку оборвал староста:

– Помолчи пока, парень. После будешь языком трепать, когда кончим промысел.

Яшка обиделся:

– Разве не кончили?

– Только начали, – шепотом стал объяснять Ефим. – Те, что ушли в воду, опять придут,

как себя не выкажем. Выглянут они из воды, увидят, что мертвые на берегу лежат... А они не

знают, что мёртвые. Они думают, что живые остались и лежат. И опять на берег полезут. А

мы не дадим им до мертвых-то дойти. Как какой близко станет подходить, мы того убьём.

Остальные опять в воду уйдут. Потом опять выйдут. Так можно всех перебить, всё стадо, как

ни одного не обранишь. А обранишь – больше ни один не выйдет.

Промышленники спрятались за туши убитых моржей и стали ждать. Над водой одна за

другой начали показываться головы моржей. Звери долго рассматривали берег. Долго не

решались подойти близко к острову. Но лежавшие неподвижно семь мёртвых моржей, за

которыми прятались теперь стрелки, ввели в заблуждение живых. Ближе и ближе начали

звери подплывать к берегу, а через некоторое время полезли и на самый берег, туда, где

лежали убитые.

Двух передних моржей промышленники пристрелили. Остальные шумно забултыхались

в море.

В течение дня несколько раз вылезали звери на берег. И каждый раз оставались на берегу

один-два мёртвых моржа. К вечеру на острове лежало уже около двух десятков зверей. И

около сорока моржей плавало ещё около острова. На время они уходили далеко от берега, а

потом снова возвращались.

Промышленники рассчитывали на богатую добычу. Каждый думал про себя, что все

стадо моржей на этот раз будет перебито. Но кончился промысел гораздо скорее и совсем не

так, как мечтали члены артели.

С полудня начался восточный ветер. Промышленники обеспокоенно запереглядывались.

Ефим с минуту смотрел на небо, а потом сказал:

– Сток будет. Надо перевести мотор на другую сторону острова, чтобы не разбило.

– Сток начался уж, – сказал староста артели. – Может, больше не усилится, легкий

сегодня будет?

Ефим опять посмотрел на небо. Посмотрели и все промышленники.

Свинцовые облака быстро-быстро бежали к западу.

– Большой будет сток. Облака шибко побежали. Надо мотор перевести для безопасности.

Каждый новоземелец хорошо знает, что сток шутить не любит. Как ни жалко было

бросать так удачно начавшийся промысел, а надо было: мотор дороже. Потеряешь мотор –

потеряешь весь моржовый промысел. В лодке на веслах недалеко уедешь, а вблизи самого

острова Новой Земли моржи редко показываются.

Четыре человека торопливо побежали к мотору: моторист, Яшка с дедом и ещё один

русский промышленник. Трое остались около моржей: всем и незачем было идти, да и моржи

– такие звери, что даже мёртвых своих товарищей утащат в воду.

Ефима староста остановил было:

– Ты бы, Ефим, не ходил, без тебя справятся.

– А у меня сухари в моторе. Вымокли поди-ка и так уж все. Сухари возьму – обратно

приду.

До мотора надо было идти с четверть часа. За это время на море успели уже появиться

крутобокие волны. Мотор приплясывал на волнах, лязгала якорная цепь.

– Лезь, ребята, скорее! – закричал моторист. – Разобьёт мотор, как ещё усилится волна.

Ефима обратно не пустили: надо, пока разогрелся мотор, отвести его на веслах подальше

от берега, на глубокое место. Вчетвером едва-едва справились с этим делом.

А ветер крепчал поминутно. На волнах появились уже кружевные белые гребни.

Моторист попросил Яшку:

– Следи за машиной. С полного не спускай. А я рулем займусь. Тут кошки1 есть, надо не

налететь на них.

Вот и наконец Бритвин. Мотор выходит в океанскую неоглядную ширь.

Ефим советует мотористу:

1 Кошки – подводные мели.

– Иди кормой вперед, а то в океане волна высока: не развернуться будет.

Моторист сменяет Яшку. Даёт задний ход.

По ветру и по волнам птицей помчался мотор к западному берегу острова. У западного

берега острова нет волны: там безопасно будет стоять мотору.

Но... силён сток. И слаб мотор. Как только поравнялись с западным берегом острова,

мотор стал зарываться носом в гребни волн, подскакивал на их гибких хребтах, пыхтел,

татахал и с каждой секундой уходил всё дальше и дальше от острова. Напрасно пускал

моторист на самый полный ход, напрасно помогали веслами: очень медленно, а всё же

удалялся берег от мотора.

Когда поняли опасность, обезумели все четверо.

Руками со скрюченными пальцами потянулись к берегу. Завыли, широко раскрыв рты:

– О-оо-ооо... ы-ы-ы... э-э-э-уу. .

А мотор, приплясывая на волнах, зарываясь носом в воду, всё пятился в океан, и берег

острова удалялся...

И тогда Яшка вспомнил про якорь. Закричал:

– Якорь!.. Якорь!..

Выбросили через нос мотора лёгкий трехлапый якорёк.

И через несколько минут мотор остановился. Стали кричать натужно: