Текст книги "Из-под пяты веков"

Автор книги: Пэля Пунух

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

СЕВЕРО-ЗАПАДНОЕ КНИЖНОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО

АРХАНГЕЛЬСК

1979

Пунух П.

Из-под пяты веков: [Повесть]/ Худож Г. А. Рябоконь. – Архангельск: Сев-Зап. кн. изд-во,

1979.

В вып. дан авт.: Пэля Пунух (Синицын Тимофей Петрович).

Пэля Пунух – литературный псевдоним Тимофея Петровича Синицына (1894–1971),

одного из первооткрывателей ненецкой темы, с которой связано всё его творчество.

С 1925 по 1929 год Тимофей Петрович работал на Крайнем Севере. Тогда и появились

его первые очерки и рассказы о жизни ненецкого народа. Вошедший в сборник очерк «Под

вой пурги» посвящен созданию ненецких школ на Новой Земле и в Пёше, непосредственным

участником чего был сам писатель. В повестях «Из-под пяты веков» (переиздается с

сокращениями) и «Новоземельские будни» рассказывается о страшном наследии прошлого в

жизни ненцев, о борьбе нового со старым, о тех замечательных преобразованиях, которые

пережила тундра с приходом Советской власти.

Книга выходит в год, когда отмечается 50-летие Ненецкого автономного округа.

СЕВЕРО ЗАПАДНОЕ КНИЖНОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО, 1979 г.

1. ШКОЛА НА НОВОЙ ЗЕМЛЕ

Март 1924 года. На острове Новая Земля съезд Советов. Делегаты съезда – русские и

ненцы. Председателем островного Совета впервые избирается ненец Тыко Вылка.

Страх и светлая радость охватывают Тыко, заставляют начать разговор, который никогда

и никем из ненцев не затевался:

– За честь... за доверие... спасибо, товарищи!.. Задаю вопрос...

Перехватило дыхание. Мысль была ясна, как солнечный день. Выразить её словами

родного языка было бы легко. А говорить надо так, чтобы поняли и русские, и ненцы.

Говорить надо по-русски.

– Своё согласие... даете ли, товарищи делегаты... даете ли свое согласие, чтобы наш

островной Совет попросил Архангельский губернский Совет, попросил, чтобы открыть на

Новой Земле... ненецкую школу на Новой Земле открыть?

Вот и всё. Сказал-таки Тыко Вылка то, что хотел сказать. Светлыми горошинками катятся

капельки пота по щекам, запутываются в кустистых бровях, отсыревшая рубашка липнет к

спине: очень почему-то в комнате жарко стало. А в ушах точно песня звучит.

– Какую ты, Тыко, выдумал школу открыть?

Вздрогнул – так неожиданно прозвучал этот вопрос. Смысла вопроса не понял, но

оттенок насмешки в голосе говорившего отозвался такой острой болью в груди, будто в неё

бросили гарпун. Вылка побледнел, окинул присутствующих недоумевающим взглядом.

– Амгэ? (Что?)

– Повтори название школы, – дружески обратился к нему другой участник съезда. – По-

русски назови школу, которую надо открыть.

– А я разве не по-русски назвал? – удивился Тыко.

Какой стыд: самое сокровенное своё желание не сумел сделать понятным для русских.

Вылка снова поднялся.

– Когда и кто первый из русских самоедами нас назвал – о том не знаю, о том и говорить

не стану. . А то, что никто из нас, ненцев, сам себя не ест, – об этом вы сами знаете хорошо.

«Самоеды» – клевета на мой народ, прозвище это. Сами себя мы называем так: ненцы, нен-

цы. Вы об этом не слыхали. Виноваты ли вы? Не виноваты: в газетах, в книгах – настоящего

имени нашего народа нигде не было, а прозвище – везде. Я говорю, – продолжал Тыко после

небольшой паузы, – о школе для наших, для ненецких детей. Владимир Александрович

Русанов сказывал мне, что чуть ли не тысячу лет тому назад пришли сюда первые русские

люди. Пришли на промысел пушного и морского зверя. Сегодня, как и тысячу годов тому

назад, вы, русские, приходите сюда только на промысел. Жить здесь ваши семьи не могут.

Ваши дети учатся там, где ваша родина, где родина ваших детей. Родина наших детей –

Новая Земля. Мы хотим, чтобы наши дети тоже были грамотными, как ваши. Мы хотим,

чтобы наши дети учились грамоте у себя на родине. Откроет Советская власть школу для

наших детей – это будет первый шаг всех новоземельцев к новой жизни.

Тыко хотел говорить ещё, но теплые дружелюбные голоса русских прервали его:

– Хлопочи школу для своих ребят.

– Доброе дело надумал – доводи до конца. А мы поддержим тебя, поможем.

В ушах Тыко Вылки словно снова зазвучала радостная песня...

* * *

Рейсы на острова Северного Ледовитого океана в двадцатых годах считались

экспедиционными рейсами. Начальником экспедиции назначался или начальник так

называемого островного хозяйства или кто-нибудь из работников Комитета Севера при

Архангельском губисполкоме. Со всеми претензиями экономического и культурного

характера жители острова обращались к губернской власти через начальника экспедиции.

Летом 1925 года Тыко Вылка встретил пароход «Декрет» на подходе к якорной стоянке.

Команды об отдаче якоря ещё не было, а председатель Новоземельского островного Совета

уже был на палубе судна.

Начальник экспедиции, работник Комитета Севера, добродушно пошутил:

– Был Тыко Вылка рядовым жителем Белушьей Губы – без приглашения никогда не

появлялся даже у борта парохода. Выбрали председателем Совета – раньше подростков на

палубе судна оказался. В чём дело?

– А я... тороплюсь тебя ругать.

Человек большой душевной мягкости и глубокой внутренней культуры, Тыко Вылка не

мог, да и не умел ругаться. Но в голосе и во взгляде его начальник экспедиции подметил

тревожную озабоченность.

– С Новоземельской школой ошибка получилась.

– Ошибка?

Комитет Севера поручил начальнику экспедиции как можно лучше ознакомиться с

опытом работы школы, поговорить об этом не только с председателем островного Совета, с

учителем, но и по возможности узнать у самих учеников об их учёбе.

– Ошибка? – переспросил он ещё раз, потому что Тыко молчал, плотно сжав губы и

сдвинув брови.

– Большая ошибка, – горестно вздохнул Вылка.

– Даже большая? Кто её допустил? Школу открыть поручено было нашему губернскому

отделу народного образования. Заведующего этим отделом и возьмем в переплёт: допустил

какую-то большую ли, малую ли ошибку с организацией школы – будь добр, сам и

выправляй положение.

– А что будешь выправлять, когда школы ещё нет?

– Как нет?

– Так вот и есть: нет школы, потому что не такую школу новоземельцам надо бы.

– Не такую, не такую... Почему ты в прошлом году не сказал, какую вам школу надо?

– Вот-вот... Я правду говорил: меня ты тоже ругать станешь... Ругай, ругай... Хорошенько

ругай!

– Да в конце концов в чём же дело-то? Объясни, пожалуйста, да толком. Надо не ругаться

нам с тобой, а вместе подумать о том, что и как делать, чтобы школа у вас была, да такая,

какую вам надо. Ну, рассказывай обо всём по порядку.

– По порядку говорить – о себе сперва придётся сказать, а под самый конец расскажу о

том, что узнал, что думаю о школе. – Тыко Вылка присел к столу. Руки положил ладонями

вверх. – Почему такие разные люди бывают? Один русский человек мой большой друг был.

Этот человек – Владимир Александрович Русанов. О чём ни спрошу – у него на всё ответ

есть. Он всё знает. Знает не только то, что на земном шаре есть – люди, звери, разные птицы,

растения всякие. Знает и то, что под землей есть, что – на небе... А я – что я знаю? Незнайка,

вот кто я. О школе что я мог знать, когда в школе сам никогда не учился.

Начальник экспедиции не удержался:

– Ну-ну, не прибедняйся: в Архангельске не раз бывал, в Москве учился, а незнайка!

– Я не прибедняюсь, – обиделся Тыко. – В Москве я учился не в школе. У себя на

квартире добрые люди учили. Все они, как Русанов, много знали. На каждый мой вопрос

ответ у них был. В Москве да в Архангельске про образованных русских людей у меня такое

мнение сложилось: образованный русский человек хорошо знает то дело, за которое взялся.

Теперь меняю это мнение.

– Почему?

– Когда я просил открыть школу на Новой Земле, я думал: архангельское школьное

начальство – образованные люди, они знают, какая школа нужна в городе, какая в русской

деревне, какая у нас, на Новой Земле. А они о школе для наших ребят знают столько же,

сколько и я. Послали учителя, да и думают: все сделали – школу открыли. Наверно, ещё и в

газетах пропечатали: мы на Новой Земле нынче школу открыли.

– Но как же всё-таки случилось, что учитель был послан сюда со специальным заданием

организовать школу, а школа не организована?

– Приехал в Кармакулы учитель, прожил тут всю зиму и съезду Советов так сказал:

«Нельзя на Новой Земле школу открывать: полярная ночь да ветры мешают школьным

занятиям. День какой ребята проучатся, а неделю, а то и целый месяц из-за ветра дома

сидят». Правильно то, что такую школу, как в русских деревнях да городах, нам не надо. Нам

надо такую школу, в которой ученики учиться и жить могли бы:

– Верно, – согласился Михаил Фёдорович. – Комитету Севера я передам это. Одна такая

школа уже есть в Большеземельской тундре: там ребята кочевников приезжают из тундры в

школу на всю зиму. А ты сможешь собрать школьников со всей Новой Земли? – спросил он

Вылку.

Тыко торжественно встал, протянул руку начальнику экспедиции.

– Я свое дело сделаю. Комитет Севера пусть своё дело сделает. Об одном прошу:

пошлите учителя, который наших ветров не боится.

– Пошлём такого учителя.

* * *

В августе 1925 года после доклада начальника экспедиции о положении дел на Новой

Земле Архангельский губисполком вынес решение об открытии новоземельской ненецкой

школы-интерната.

Центральным становищем на Новой Земле были Малые Кармакулы. Здесь и решено

было открыть школу-интернат. Пароход «Декрет» ещё в конце сентября должен был привезти

из Архангельска продовольствие и топливо для новоземельцев, доставить учителя и

школьное оборудование. Но «Декрет» сначала задержался с отходом, потом потерпел аварию

в пути и после двухнедельного плавания вернулся в Архангельск, не дойдя до места

назначения. И только первого ноября к берегам Новой Земли вышел ледокол, «Русанов».

Лёд у берегов, и лёд в море... Холод дает себя чувствовать всё острее и острее. А леса на

Новой Земле нет, дров не нарубишь. Совет становища предлагает уплотниться и

малопригодные для жилья постройки распилить на дрова. Первым предлагается распилить

на дрова дом барачного типа, который после проведения ремонта предназначался под школу.

Решили к ломке здания приступить 15 ноября.

Но 14 ноября за островами показался дымок «Русанова». К самому становищу однако

«Русанов» подойти не смог: глубока посадка, да и через лёд не легко пробиваться.

В километре от становища начали спускать грузы на карбаса. То, что предназначалось

для школы, выгружалось в первую очередь. Торопились. Команда работала до полного

изнеможения, пробиваясь в карбасах через густое неподвижное «сало».

На следующее утро потянул крепкий восточный ветер, а к вечеру перешел в страшный

шторм. Двое суток скрипели якорные цепи, работала машина в помощь якорям и ни на

минуту не смыкал глаз капитан. Когда ветер утих, пробиться к месту выгрузки на карбасах

было уже невозможно: от парохода до берега тянулась полоса крепкого льда.

«Русанов» вышел на чистую воду в трёх-четырёх километрах от становища и окончил

выгрузку. Сток1 в это время делал своё дело – забивал снежной пылью каждую щелку.

Засыпало снегом и весь школьный груз, оставшийся после выгрузки с ледокола на

берегу. Многие тюки были покрыты пластом около двух метров толщиной. Учитель,

уборщица и трое ребят с трудом добывали их. Взрослые откалывали глыбы, ребята со смехом

толкали эти глыбы на губу. Трудно было, но весело...

Полярный день короток, вернее, уже наступила полярная ночь. Но снова и снова шла

работа по доставке школьного груза. Ящики, бочонки, тюки грузились на собачьи сани и

направлялись к школе.

Наконец на берегу остался только самый тяжелый груз: бочки с промёрзшей картошкой,

капустой, мясом да 10 кубометров дров. Теперь на помощь учителю и уборщице вышли уже

8 ребят. Но за день успевали сделать не больше трех рейсов от школы до груза и обратно.

Перевозкой дров пришлось заниматься около двух недель.

* * *

К Новому году прибыли ребята из других становищ. Всего собралось 18 человек. Надо

было начинать работу. Времени, чтобы привести помещение для школы-интерната в порядок,

уже не оставалось. Приходилось исходить из того, что есть.

Дом холодным коридором разделялся на две половины – восточную и западную. В

восточной оборудовали спальные комнаты для 14 мальчиков. Но поставить четырнадцать

кроватей, хотя бы на небольшом расстоянии друг от друга, оказалось невозможно.

Установили их вплотную друг к другу, так что по существу образовались нары.

Первый же сток набил в спальни кучи снежной пыли. Ребята выскочили из своих

постелей и убежали в западную половину. И так происходило каждый раз, как только

начинался сток.

Западная половина была больше восточной. Она состояла из четырех комнат. Самая

большая стала классом, столовой и во время стоков – спальней для мальчиков. В кухне

поставили кровати для четырех девочек. В самой маленькой комнате установили плиту, и

здесь же жила уборщица. А самая холодная комната на южной стороне была отведена под

кладовку. Места для учителя в доме не осталось, и он поселился в агентском доме.

Парты в классной комнате на восемнадцать человек также не разместились. Решили

заниматься за обеденными столами.

Освещение семи– и десятилинейными настенными лампами (больших висячих ламп в

продаже не было) было очень неудобным, особенно во время письма: на тетради падала тень.

А о том, чтобы видеть всем написанное на доске, не могло быть и речи. Приходилось

показывать написание букв и слов каждому в отдельности.

Воздуха в помещении не хватало, да и все кухонные запахи беспрепятственно проникали

в класс. Острота восприятия от этого быстро терялась.

В два часа школьные занятия кончались. Учитель уходил домой, а ребята, пообедав, один

за другим расползались по становищу. Нагулявшись, они обычно собирались у учителя и в

его маленькой комнате учились читать – здесь им оказывалась индивидуальная помощь.

Случалось, что группу ребят, пришедших к учителю, застигал сток, и отпускать ребят в

школу одних становилось рискованно. Тогда учитель обвязывал себя одним концом верёвки,

а другим подпоясывались по очереди все школьники, и тогда, накрепко привязанные друг к

другу, они выходили гуськом на улицу.

Впереди шли учащиеся, сзади – учитель. Ребят ежесекундно сбрасывало с ног, и, падая,

они часто увлекали за собой и учителя. Чтобы дать возможность ребятам укрепиться на

ногах, он становился на четвереньки, головой к ветру и упирался руками и ногами в крепкий

снег. Затем процессия снова двигалась шаг, два, много пять, прежде чем снова свалиться. До

школы было метров полтораста, но, чтобы преодолеть это расстояние, при таком способе

передвижения требовалось минут пятнадцать – двадцать.

1 Сток – так называют новоземельцы восточный ветер, достигающий здесь огромной силы. Скорость стока

доходит иногда до 50–55 метров в секунду.

Ребятам это доставляло удовольствие необыкновенное. Они и в драматическом умели

находить смешное.

А однажды ночью поднялся сток такой силы, что замуровал входную дверь в спальню.

Днём, когда наконец удалось отрыть вход в спальню, ребята, смеясь, рассказывали учителю,

как они замурованными провели ночь и утро:

– Холодно было, жарко было... Всяко было... Тебя ждали!

* * *

1 февраля. Морозное утро. Небо чистое, без единого облачка. Ребята приходят утром к

учителю.

– Сегодня надо солнце смотреть.

– Ладно. Давайте тогда дров напилим, чтобы вечером заниматься...

Побежали вприпрыжку к школе.

– Солнце! Солнце!

– Хаяр! Хаяр! (Солнце! Солнце!)

Визжит пила, гулко стучит колун... Три школьника залезли на крышу школы и неотрывно

смотрят на юг – там должно показаться солнце.

Пилят порывисто, с силой налегая на пилу: надо поскорее управиться. Не прозевать бы

солнце! Ещё один балан... Но с крыши кричат:

– Таля, таля! (Идём, идём!) Хаяр, хаяр!..

Вперегонки, падая на крепком снегу, кувыркаясь, ребята бегут на пригорок. Кричат.

Отдельных слов нельзя разобрать, да их и нет. Всё существо ребят переполнено радостью,

восторгом. А не всё ли равно, какими звуками выражается эта радость?

С пригорка виден огромный сноп лучей, разбросанных по небу. Потом показывается

небольшой кусочек солнца. Яркость его после длинной ночи, когда глаз уже привык к серым

и блеклым тонам, кажется ослепительной. Все, кто в это время оказался в посёлке, высыпали

на улицу. И все смотрят на солнце.

Когда солнце уже почти целиком поднялось над горизонтом, показалось, что оно

начинает снова опускаться.

Кто-то крикнул:

– На гору!

И все школьники, а за ними и учитель побежали к вершине горы. В прозрачном воздухе

кажется, что вершина эта очень близко. На деле же до нее от становища около пяти

километров.

Местность постепенно повышалась, и это затрудняло бег. Малыши и учитель отстали. Но

вскоре остановились и те, что постарше, чтобы сделать передышку и полюбоваться солнцем,

которое плыло теперь над горизонтом.

Собрались все в кучу и заговорили о том, почему не везде бывает такая длинная ночь,

как на Новой Земле. Потом снова стали подниматься.

Но до самой вершины не добрались: вскарабкаться на нее по скользкому снегу было

невозможно. Однако солнце теперь было хорошо видно. Лучи его совершенно изменили

облик земли, словно одев её в украшенное бриллиантами платье редкой белизны. Нельзя

было, оторвать глаз от этой красоты.

Жители Заполярья по-особому ощущают живительную силу солнца. Показалось солнце

– скоро прилетят и птицы, а за ними придет пароход. Солнце – весть о приближении тепла.

Для школьников с этим связана и предстоящая поездка домой, в родную семью. И глаза

их смеялись, хотя ноги и ныли от усталости.

* * *

Госторг плохо снабдил на эту зиму кармакульских промышленников. Возможно, трудные

условия разгрузки судов сыграли тут немаловажную роль, возможно, были и какие-то другие

причины, только промышленники остались с очень ограниченным количеством самых

необходимых продуктов. На госторговском складе много было чая, легкого табаку и

прогорклого топлёного масла. Но заменить этими запасами сахар, крупу, сливочное масло,

белую муку было нельзя. До февраля жили ещё сносно, не ощущали особо остро недостатков

в питании, но в феврале почти все запасы иссякли. Приезжая из промысловых избушек за

продуктами, ненцы ругали госторг, агента... Ругали, правда, не очень, больше для очистки

совести. Понимали: ничего нельзя поправить, надо жить тем, что есть. И налегали на ржаной

хлеб да нерпичью кровь. Мясо белого медведя было роскошью. Ненцы отправлялись на

Карскую сторону (так назывался восточный берег Новой Земли) со специальной целью –

убить дикого оленя. Когда они возвращались с добычей, был праздник у всего становища.

Школа была снабжена продуктами значительно лучше, чем промышленники, и они шли

к учителю и просили его отпустить им продуктов из школьных запасов.

Учитель только разводил руками:

– А если, ребята проучатся до прихода парохода, чем я их кормить буду?

Уговаривали:

– Прилетят птицы – гагарками, яйцами заплатим. Ты только дай... Гольца опять же

ловить будем.

Но учитель стоял на своём.

Это вызывало неудовольствие у кармакульцев. Многие стали невольно желать, чтобы

школа поскорее прекратила своё существование: тогда можно было бы подкормиться за счет

её запасов.

К тому же болезнь учителя (цинга) вносила перебои в работу школы. Занятия на

квартире учителя никому не были видны. Создавалось впечатление, что ребята учатся мало,

только напрасно едят хлеб да одежду рвут. И промышленники начали говорить ненцам,

приезжавшим навещать детей, что занятий в школе почти нет, ребята только балуются.

Дошли эти слухи и до Белушьей, где жил Тыко Вылка. Тот приехал в марте месяце.

Пришел к учителю.

– Чем весной ребят кормить будешь? Без свежего мяса цинга заберет.

Учитель понял.

– Вот что, Илья Константинович... В школе, ты сам видишь, кормежка лучше, чем у

промышленников. Ты грамотный человек. Сходи в школу да спроси ребят, чему они успели

научиться за это время.

Тыко послушал учителя: поговорил с ребятами. На прощание сказал учителю:

– Колька по-русски не знал – теперь книгу читает. Другие тоже начинают читать... До

съезда никого не велю увозить.

Слово Ильи – закон для новоземельцев. Не стали и другие ненцы забирать детей из

школы.

* * *

Островной съезд Советов был назначен на 20 апреля. К этому времени ненецкие ребята

прожили в школе-интернате уже около четырех месяцев.

К началу съезда в Малые Кармакулы собрались не только делегаты – съехалось почти всё

население Новой Земли. И все приняли очень деятельное участие в работе съезда.

Председателем съезда был избран Тыко Вылка. Последним вопросом на обсуждение был

поставлен вопрос о школе-интернате, потому что Вылка прекрасно знал: родители

школьников, до которых доходили всякие нелепые слухи, приехали с целью забрать своих

детей.

Сам Тыко Вылка приехал в Малые Кармакулы за три дня до съезда: надо было решить

несколько текущих дел, да и в школе побывать, поговорить с учениками. И сейчас он первым

выступил после краткого отчёта учителя о работе школы-интерната.

– Я сам, – сказал он, – проверил работу школы. Все наши ребята, кроме двух, научились

читать любое слово в букваре. Считают и писать тоже уже все умеют немножко. Едой ребята

довольны: кто сколько хочет, столько и ест. Учителя хвалят: хорошо обращается с ними.

Радоваться нам надо, что учеба в школе пошла.

С места откликнулись:

– Так вот и есть: очень хорошо, что наши ребята маленько-то подучились. Подучились –

наперво и хватит. Не пора ли по домам развезти?

Тыко Вылка ничего не ответил говорившему. Он был уверен, что его отзыва о работе

школы совершенно достаточно, чтобы ненцы-делегаты поняли: хорошо ребята учатся,

хорошо питаются – пусть остаются в школе до парохода, как говорил в своём докладе

учитель.

Вылка сразу спросил:

– Кто из вас, товарищи делегаты, проголосует за то, чтобы увезти ребят из школы?

Проголосовали все ненцы-делегаты, а их на съезде было большинство. Тыко Вылка

растерялся. Меж кустистых бровей его пролегла глубокая складка, умные лучистые глаза

скрылись под опущенными веками.

Не поднимая век и ни к кому не обращаясь, он раздумчиво произнёс:

– Развезём ребят – ладно ли это будет?

Несколько мгновений Тыко помолчал, а потом повернулся к учителю.

– Придётся развозить ребят... Неловко получилось...

Учитель ответил:

– А что ты сказал в защиту школы?

И Тыко Вылка понял свою ошибку.

– Ты прав, – сказал он учителю. – Сейчас скажу.

И Вылка произнёс горячую, краткую и убедительную речь на своём родном языке:

– Стыд, как огонь, жжёт меня. Вам всем сегодня должно быть стыдно! Кто из нас учился

в школе? Кто умеет читать? Скажете, что я учился. Да, добрые люди научили меня читать и

писать. Спасибо большое Владимиру Александровичу Русанову. Что звери, что мы – для

царской власти это было одно и то же. Советская власть считает нас людьми. Такими же, как

русские, как все другие народы. Советская власть верит, что наши дети могут учиться не

хуже, чем русские. Она открыла для наших детей школу. Я уже сказал вам, что в школе наши

дети учатся хорошо. Зачем мешать им учиться? Кто говорит вам, что они не столько учатся,

сколько балуют? Говорят те, кто не хочет, чтобы наши дети были грамотными. Одному из

самых давних зимовщиков на Новой Земле до 1917 года мы верили во всем. Вы все его

знаете. На артельных началах мы согласились с ним промышлять. Весь доход от своих

промыслов доверили ему, двадцать две тысячи рублей артельных денег доверили. Он их в

норвежский банк свез. А в 1917 году после революции сказал, что все наши деньги пропали...

– Тарем, тарем (так, так), – послышались возгласы с мест. – Обманул он нас!

– Таким, как наш бывший артельный голова, темнота ненцев – прямая выгода. Тёмными

наши дети останутся – легко их будет обмануть, обсчитать. Грамота – это свет! Я за то, чтобы

дети мои стали светлыми! Я за то, чтобы школе быть! – горячо воскликнул Вылка.

При последнем слове он энергично вскинул вверх правую руку. Вслед за ним

решительно подняли руки и все делегаты.

– Опустите, – сказал Тыко Вылка после небольшой паузы. – Пиши, секретарь: «Школе

быть!»

Среди женщин начался шумок: чувствовалось, что кое-кто из них недоволен решением

съезда. Тыко подозвал учителя. Сказал ему:

– Съезд решил, а матери по-своему сделают, увезут своих детей. Нельзя перерыв в учебе

сделать?

– Дай слово – всем скажу об этом.

Тыко Вылка постучал линейкой по столу.

– Помолчите маленько. Учитель что-то сказать вам хочет.

– В русских школах после четырёх месяцев учебы школьникам дают отдых. Надо дать

отдых и моим ученикам. Везите на две недели домой – пусть отдохнут.

Раздался дружный смех и крики:

– Не возите, не возите, а теперь повезите!

– Не повезём!

Тыко Вылка, наклонившись к самому уху учителя, тихо сказал:

– Сначала я ошибку допустил – ты меня поправил. Теперь ты ошибся – я тебя поправлю.

Стук линейки водворил тишину. Широко улыбаясь, с лукавыми искорками в глазах Тыко

Вылка произнес заключительную речь:

– В повестке съезда вопросов больше нет. Объявляю... Нет, не то слово сказал. Так надо

сказать: приглашаю всех ненцев в Белушью. Ночь переспим – в Белушью все пойдём:

свадьбу моей дочери справлять станем. Всех школьников тоже в Белушью повезём.

Согласны?

* * *

Ночь как день: солнце далеко не доходит до горизонта. Под тёплыми лучами расползлись

прорехи на снегу, а в них проглядывают тёмные и бледно-зелёные пятна. В заливах лёд стал

серым, губчатым. Огромные стаи птиц наполнили новоземельскую тундру немолчным

гомоном.

После зимней тишины птичий гам кажется человеку особенно приятным. Птицы – это

ниточка, которая связывает Новую Землю с остальным миром.

Теперь уже нечего бояться голодовки: есть мясо птиц и птичьи яйца.

Кармакулы – главная резиденция гагарок. Около Кармакул расположена группа

скалистых островов – их излюбленное местожительство. Неуклюжая на суше, гагарка не

может легко подняться с ровной площадки и выбирает для гнездования отвесные скалистые

берега. В случае опасности гагарка прямо со скалы падает в воду и ныряет. Под водой она

работает не только перепончатыми ногами, но и крыльями – летит.

Когда впервые подходишь к каменной скале, выступы которой усеяны гагарками, и

смотришь вниз на море с высоты 50–100 метров, холодок пробегает по спине. Не только

спускаться вниз – смотреть страшно. Малейшая неуверенность в себе, потеря равновесия – и

полетишь с огромной высоты в холодные волны.

Вода и ветер усиленно трудятся над разрушением этих скал. Весною вместе с тающим

снегом куски камня постоянно падают в океан. Часто достаточно бывает выстрела, чтобы от

скалы оторвался камень и с грохотом полетел вниз, увлекая за собой другие.

Вот такие-то места и любят гагарки, тут-то они и гнездятся. Гагарка не вьёт никакого

гнезда. Она кладет на выступ скалы одно единственное яйцо и садится на него. Спугнутая,

бросаясь в воду, птица нередко увлекает за собой и яйцо.

В этом случае потерю она тотчас же восполнит: снесёт другое яйцо. Этим и объясняется,

что сколько ни собирают яиц, заметной убыли их не наблюдается.

Гагарки прилетают в места, гнездования значительно раньше других крупных птиц. Сбор

яиц гагарок обычно начинается в конце июня. Хоть и неприступна на первый взгляд скала, но

в погоне за яйцами, этим лакомым блюдом, человек превозмогает страх. Случалось и такое,

что кто-то обрывался со скалы, разбивался об острые уступы камней или тонул в океане, но

других это все равно не останавливало.

С ведром в руке или же пряча яйца внутрь малицы, ходят промышленники по

обрывистой скале, выискивая место, куда бы поставить ногу, за что бы ухватиться свободной

рукой. Главное надо успеть собрать свежие яйца, пока они не запарены. В это время яйца

гагарок – почти единственная пища кармакульцев. Они так и говорят: «Яйца с яйцами едим».

Из яиц ухитряются даже делать молоко. Правда, вкус этого молока далёк от вкуса молока

коровы, но новоземельцы неприхотливы. «Брюхо не стекло, – приговаривают они, – не

просвечивает. Значит, набивай чем хошь».

Соблазнительно было и для школьников полакомиться яйцами. То один, то другой

отпрашивались у учителя поехать с родственниками на птичий базар.

Приставали и к учителю:

– Пойдем на базар!

Тот колебался.

– Помните, что отцы ваши на съезде говорили? Никого из вас на базар не пускать...

Но что ребятам родительские предостережения, когда яйца так вкусны, а базар – рукой

подать: только перейти рукав моря по льду – и базар, всего-то пять километров до него. В

тихую погоду у школы слышен даже свист разрезаемого многими тысячами крыльев воздуха.

Разве устоишь против такого соблазна?

В начале июля учитель решился:

– Завтра, если будет солнышко, пойдём на базар. Только уговор: к краю не подходить. Я

буду собирать яйца, а вы будете носить их к санкам.

От радости ребята загоготали, закрутились, образовав бесформенный ком.

На следующий день с раннего утра засобирались в поход: взяли хлеба, чаю, сахару,

масла, дров, кружки, кастрюли, корзины под яйца. Когда пришел учитель, всё уложили на

санки и с гиканьем понеслись по льду рукава.

На птичьем базаре никак нельзя было отогнать ребят от края обрыва. Уговоры не

действовали. Наконец учитель согласился дать каждому попробовать прелесть сбора, приняв

меры предосторожности.

Первым полез самый старший из воспитанников. Его опоясали веревкой, конец которой

находился в руках учителя и других ребят. На первый выступ скалы парнишка ступил смело.

Потом посмотрел вниз и закричал:

– Боюсь!.. Боюсь!..

– Ведь ты же на верёвке, – успокаивал его учитель.

А ребята стали подзадоривать:

– Струсил, струсил!..

Насмешки подействовали, страх прошёл. Минут через пятнадцать первого сборщика яиц

вытащили. Он весь вымазался птичьим пометом, даже нос ухитрился запачкать. Зато в мешке

оказалось много яиц.

У ребят разбежались глаза. Бросились считать.

– Мат-ю самлянг (68), – насчитали они.

До обеда все успели спуститься вниз. Было собрано около 600 яиц. Когда уборщица

позвала пить чай и есть сварённые яйца, ребята вперегонки побежали к огоньку.

После обеда уже ни у кого не было желания лазить по скалам, устали. Теперь собирали

яйца учитель и уборщица, а ребята перетаскивали их и укладывали на санки. Всего за день

собрали больше тысячи яиц.

– Вот теперь поедим, – радовались ребята, впрягаясь в санки.

* * *

5 августа в Кармакулы пришел пароход.

Приехавший на пароходе представитель Комитета Севера объявил учителю:

– Собирайте всё школьное имущество. Поедете в Белушью Губу: там ремонтируется под

школу агентский дом и церковь.

Для обучения ненецких детей был выделен один из лучших домов. Переезд в Белушью

Губу означал: школа на Новой Земле будет жить.

2. ПЕРВЫЕ НЕНЕЦКИЕ ШКОЛЬНИКИ В ПЕШЕ

Затяжная была осень в Пеше в 1926 году. В первых числах ноября, после того как

замёрзла река, началась редкая в этих краях оттепель. Крупный, точно летний дождь лил