Текст книги "Софья Васильевна Ковалевская"

Автор книги: Пелагея Полубаринова-Кочина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)

Относительно наших взаимных отношений тебе беспокоиться нечего. Наши натуры такие разные, что ты имеешь способность иногда на время сводить меня с ума, но лишь я предоставлена самой себе, я возвращаюсь к рассудку, и обсуждая все хладнокровно, я нахожу, что ты совершенно прав, что самое лучшее нам пожить отдельно друг от друга. Но злобы я против тебя не чувствую и ни желания во что бы то ни стало вмешиваться в твою жизнь. Поверь, что если только финансы или отсутствие их не обрежут

6 ААН, ф. 300, он. 2, № 76.

103

нам все крылья, то я тебе ни в чем помехой не буду. Но еще раз повторяю тебе, не старайся разбогатеть a tout prix [любой ценой ты довольно проучен опытом. Твоя Софа7.

Но советы Ковалевской были уже запоздалыми.

Однажды период безденежья Софьи Васильевны совпал с болезнью дочери. Это было в шумной парижской гостинице, со сквозняками и хлопающими дверями.

Ковалевская отправила девочку к Александру Онуф– риевичу, а сама осталась в Париже, работая и сократив свои расходы до минимума. Получив известие о том, что Александр Онуфриевич и его жена недовольны гувернанткой Фуфы, Марией Дмитриевной, и хотят уволить ее, Софья Васильевна просит их не делать этого, так как она хочет, чтобы Мария Дмитриевна привезла к ней девочку, о которой она очень тоскует [64, с. 265]. Она сообщает, что посылает на содержание гувернантки сто рублей, вырученные Юлией Лермонтовой за продажу шкафа Софьи Васильевны.

Все это указывает на то, что обстоятельства, в которых очутилась Софья Васильевна, были очень неблагоприятны для научных занятий. Однако эти же обстоятельства побуждали ее скорее закончить работу, так как это давало ей надежду, как увидим ниже, на материальною обеспеченность.

Владимир Онуфриевич переживал тяжелую драму постепенного разорения. Но вначале он не хотел сознаваться в этом даже брату. Так, в письме Александру Ону– фриевичу из Парижа в начале 1882 г. [129, с. 379] он сильно обижается на недоверие брата и говорит, что во всякое время готов вернуть ему его паи. В письме ему же от 7 мая 1882 г. [87, с. 448] он пишет о фамильных ценностях жены, оставшихся у него после ее отъезда, и о ее капитале, с которого он взял на себя обязательство выплачивать три тысячи в год, т. е. по 6% с пятидесяти тысяч. Очевидно, он не удержался от первоначального намерения не трогать наследства жены, как было решено еще при жизни матери Софьи Васильевны. Теперь же он страдал от того, что ему было невозможно выполнить взятое на себя обязательство. Он выражал надежду, что «года через два весь капитал будет ей выплачен или обеспечен прочно в доме или иным образом» [116, с. 453]; но это были лишь иллюзии. Через несколько месяцев он

' 7 ААН, ф, 300, оп. 2, № 33,

104

уже ничего не мог ей высылать и надеялся лишь на помощь сестры Софьи Васильевны, жившей в Париже. 3 марте 1883 г. он пишет брату: «Я писал Анюте и просил ее во что бы то ни стало лучше удержать С. В. [в Париже]... Страшно то, что я бессилен помочь, хотя это моя прямая обязанность, но решительно не могу найти никаких средств заработка» [116, с. 456].

Владимир Онуфриевич не выдержал мучений, которые ему приходилось переносить в связи с возрастающей запутанностью его дел в рагозинском товариществе и угрозой предстоящего суда.

Считая свое положение безвыходным, Владимир Онуфриевич решил покончить с собой и написал брату полное трагизма предсмертное письмо. 27 апреля 1883 г. В. О. Ковалевский скончался, надев на лицо маску с хлороформом.

Г. Миттаг-Леффлер и С. В. Ковалевская

Возвратимся назад, ко времени VI съезда русских естествоиспытателей и врачей, который проходил с 1 по 11 января 1880 г. в Петербурге. На этот съезд приехали ученые со всех концов обширного Российского государства. В том числе из Финляндии прибыл профессор Гельсингфорсского университета Геста Миттаг-Леффлер, ученик Вейерштрасса. На этом съезде Миттаг-Леффлер и Ковалевская встретились второй раз.

Первое знакомство Миттаг-Леффлера с Ковалевской состоялось задолго до съезда, 10 февраля 1876 г., когда он, приехав в Петербург, навестил ее по поручению Вейерштрасса. Софья Васильевна произвела на него глубокое впечатление, которое он передает в письме к старому профессору Мальмстену такими словами:

«Как женщина она очаровательна. Она красива, и когда говорит, ее лицо озаряется выражением женственной доброты и высокой интеллектуальности, которые не могут не вызвать восхищения. Ее манеры просты и естественны, без какого-либо педантизма или аффектированной учености... Как ученая она отличается редкой ясностью и точностью выражений и исключительно быстрой сообразительностью. Нетрудно убедиться в глубине, какой она достигла в своих занятиях, и я вполне понимаю, что Вейер– штрасс считает ее лучшим из своих учеников» [136],

105

После съезда между Миттаг-Леффлером и Ковалевской завязалась оживленная переписка, продолжавшаяся до конца жизни Софьи Васильевны.

Гёста (Густав) Миттаг-Леффлер8 был математиком «первого ранга».. Его биограф Нёрлунд говорит о его научно-организационной деятельности в международном масштабе, о том, что он являлся большой и «командной» фигурой в математическом мире, был замечательным преподавателем, любимым учителем, вызывавшим энтузиазм слушателей [155, с. 1]. Значителен вклад Миттаг– Леффлера в теорию функций. Теорема Миттаг-Леффлера об аналитических функциях с существенно особыми точками входит в курсы современного анализа.

Отец Миттаг-Леффлера, Иоганн Олаф Леффлер, был учителем в начальных школах Стокгольма. В 1867– 1870 гг. он являлся членом риксдага – шведского парламента. Мать Миттаг-Леффлера, Густава Вильгельмина, урожденная Миттаг, была почтенной^ уважаемой женщиной. С. В. Ковалевская сильно привязалась к ней, когда стала жить в Стокгольме. Гёста Леффлер присоединил к фамилии отца фамилию матери и стал Миттаг-Леффлером.

У Миттаг-Леффлера были сестра и два брата. Сестра Анна-Шарлотта Леффлер, по первому мужу Эдгрен, была известной писательницей. Некоторые из ее рассказов, при содействии Софьи Васильевны, были переведены на русский язык и опубликованы в России.

Старший из двух братьев, поэт Фриц Леффлер, по образованию филолог, в 1881—1883 гг. был профессором северных (Nordic) языков в Упсальском университете. Софья Васильевна была с ним в большой дружбе; он написал после ее смерти посвященное ей прекрасное стихотворение. Младший брат, Артур Леффлер, был инженером.

У Гёсты Миттаг-Леффлера, начавшего свое учение в школе, где работал его отец, рано обнаружились математические способности. Он легко разбирался в математике старших классов. Когда же перешел в стокгольмскую гимназию, его освободили от уроков по математике, и он самостоятельно занимался высшей математикой. С 1865 по 1872 г. он учился в университете Упсалы, где в 1872 г,, получил степень доктора за исследование «О разделении ** Основные биографические сведения о Миттаг-Леффлере почерпнуты из некролога, написанного проф. Т. Карлеманом [156], Ксерокопию этого некролога мне любезно прислала из Института Миттаг-Леффлера г-жа Сильвия Лыонгквист-Карлесоп,

106

корней синектической функции одной переменной» [155]. В том же 1872 г. получил доцентуру в Упсале, где профессорами были Мальмстен и Данг.

На 1873—1876 гг. Миттаг-Леффлер получил Византийскую (Byzantina) стипендию для учебных занятий за границей; он ездил в Париж, Геттинген и Берлин. В 1876 г. он получил приглашение работать в Берлинском университете, но отклонил его и занял (после Линделёфа) кафедру математики в Гельсингфорсе (ныне Хельсинки).

В 1881 г. Миттаг-Леффлер вернулся в Швецию и стал ординарным профессором открывшейся в Стокгольме Высшей школы (университета), он занимал этот пост около 30 лет. В 1886 и в 1891—1892 гг. он быт ректором Высшей школы.

Русские математики относились с уважением к Г. Мит– таг-Леффлеру, и он был в 1896 г. избран членом-коррес– пондентом Петербургской академии наук, в 1925 г.– почетным членом Академии наук СССР.

На математическом конгрессе 1925 г. в Копенгагене Миттаг-Леффлер выступил с докладом. В нем он обрисовал математическую среду, в которой вращался в молодые годы. Он рассказывал также о математиках прошлого, Абеле и Галуа, которым он поклонялся, как и своему учителю Лиувиллю. Он тепло вспоминал о своем учителе в Упсале, Карле Мальмстене, блестящем лекторе, строившем курс анализа на работах Абеля и Коши.

В Париже Миттаг-Леффлер слушал лекции Эрмита по теории эллиптических функций и вошел в тесный контакт с французскими математиками Лиувиллем, Врио и Буке, а также с норвежским математиком Оле Якобом Броком, жившим в Париже.

В 1874—1875 гг. Миттаг-Леффлер в Берлине слушал Вейерштрасса. Он напомнил членам Конгресса изречение Вейерштрасса: «Высочайших вершин в нашей науке может достичь только тот, кто является до некоторой степени поэтом, у кого есть дар предвидения и чувство красоты» [156, с. 4].

Миттаг-Леффлер назвал и тех крупных математиков Европы, с которыми общался позже, в 80-е годы, в том числе, и наиболее знаменитого из русских П. Л. Чебышева.

Миттаг-Леффлер был красивым человеком высокого роста. Иногда он отращивал волосы, и тогда говорили, что во время его катания на коньках у него развевалась «львиная грива».

107

Однажды, после посещения стокгольмского театра вместе с сестрой Миттаг-Леффлера Анной-Шарлоттой, Софья Васильевна написала ему письмо (без даты), которое интересно и по шутливому описанию наружности Миттаг– Леффлера, и само по себе:

Дорогой Гёста, вчера вечером вместо того, чтобы прилежно работать, я была легкомысленной и позволила противной Анне-Шарлотте соблазнить себя пойти вместе с ней в театр. Там я имела, однако, неожиданное удовольствие встретить Вас,– да, не пробуйте отрицать этого. И, как это ни странно, но Вы, вместо того чтобы скромно занять свое место рядом со всеми, выступили на сцене, надев маску профессора математики в комедии Поля Хейзе: «Между нами, братьями, говоря». На афише было, правда, сказано, что c этой роли выступал Хиллберг, но прямая, как палка, осанка, манера прищуривать глаза и даже несколько длинный сюртук были настолько несомненно Ваши, что даже Кнут Виксель, который также случайно был в театре, зашел в антракте спросить, не думаем ли мы, что профессор Леффлер очень похож на самого себя.

Сегодня я действительно намереваюсь работать; если мне удастся найти это красивое решение, то я приду к Вам после обеда; в противном случае мы встретимся завтра.

Преданная Вам Соня fCK 205] 9

В 1916 г. Миттаг-Леффлер сделал завещание, по которому он и его жена Сигне-Юлия-Эмилия вносили вклад на организацию в Дьюрсхольме, Математического института для развития исследований в области чистой математики в четырех скандинавских странах и в особенности в Швеции. Свой дом и прекрасную библиотеку, вызывавшую восхищение Харди [165], Миттаг-Леффлер передал Шведской академии наук.

Г. Миттаг-Леффлеру мы обязаны тем, что вся переписка С. В. Ковалевской с математиками, в частности с самим Миттаг-Леффлером, сохранилась и находится в его архиве, в Институте его имени. Она доступна для изучения и публикации.

Первое письмо Ковалевской Миттаг-Леффлеру, от 14 октября 1880 г., начинается «женским» вопросом: верно ли, что в Гельсингфорсском университете женщины допускаются к слушанию лекций? «Я была бы очень признательна Вам, милостивый государь, если бы Вы были любезны сказать мне точно, как Ваш университет относится к нам: открывает ли он нам двери без ограничений, допускает ли он нас только в исключительных случаях и в

9 Здесь и далее буквы в квадратных скобках обозначают авторов письма, а цифры рядом – номер письма. Список писем см. в Приложении 6,

108

виде особой милости или же он совершенно закрывает перед нами вход?» [СК 1]. Этот вопрос интересует Ковалевскую в связи с тем, что знакомая ей девушка, Покровская, хочет изучать высшую математику.

Миттаг-Леффлер 19 октября 1880 г. отвечает, что женщины могут свободно слушать лекции в университете, но что вопрос о допуске их к экзаменам еще не решен: совет университета испросил разрешение выдавать дипломы женщинам, но император еще не дал ответа. Во всяком случае, Покровская сможет свободно изучать математику у Миттаг-Леффлера. Он ведет курс теории алгебраических функций и абелевых интегралов (по Кронекеру, 4 часа в неделю).

Миттаг-Леффлер сообщает о себе: после съезда в январе он в Петербурге не был, в Париже заболел и вынужден был просить отпуск до осени. Весну и лето провел в Италии и Швейцарии, в Стокгольм возвратился через Геттинген, Берлин, Христианию, был целый день в Рюдерсдорфе, где в это время отдыхал Вейерштрасс [МЛ 1].

В письме Миттаг-Леффлера от 23 марта 1881 г. обсуждается идея о привлечении Софьи Васильевны к преподаванию в Высшей школе. Он слышал от матери Покровской, что Софья Васильевна не прочь была бы получить работу в Гельсингфорсском университете, и начал нащупывать почву для этого, однако встретил противодействие в университетских кругах: «Все мои университетские друзья знают о Вашем исключительном таланте, так что нет сомнений, что Вы были бы приглашены сюда, если бы были финкой или принадлежали к любой другой нации, кроме русской... Но если Вы будете здесь, то вполне вероятно, что за Вами последуют некоторые учащиеся русские женщины, и невозможно гарантировать, что среди этих участниц не найдется случайно какой-нибудь принадлежащей к революционной партии» [МЛ 2].

Таким образом, с Гельсингфорсом Ковалевскую постигла та же неудача, что и с Петербургом и Москвой. Боязнь правительственных кругов, как бы вместе с Ковалевской не ворвалось влияние «нигилизма» в учебное заведение, где она будет преподавать, всюду сопровождало Софью Васильевну.

Миттаг-Леффлер в упомянутом письме выражает надежду, что ему удастся добиться приглашения Софьи Васильевны на кафедру математики, которой он будет заве-» довать во вновь открывшемся университете в Стокгольме.

109

Он говорит, что Стокгольм – один, из самых красивых городов Европы, где, имеется много заслуженных ученых. Имеется Академия наук, организованная наподобие Петербургской, есть большая и хорошая Политехническая школа. Известный астроном Гюльден – хороший математик, так же как профессор механики Политехнической школы Хольмгрен. В Упсале, в двух часах езды от Стокгольма, есть старинный университет с 1500 студентами; профессор Мальмстен, математик, живет там на пенсии, по пользуется большим влиянием в научных кругах. Шведский язык, полагает Миттаг-Леффлер, не представит затруднений для Ковалевской. По поводу этих планов она пишет 7 июня 1881 г. из Берлина:

Что касается Ваших прекрасных планов относительно Гельсингфорса, то я должна признаться, милостивый государь, что я никогда в них серьезно не верила, несмотря на то, что очень желала их осуществления. Я не намерена также возлагать слишком большие надежды на Стокгольм; однако признаюсь, что я была бы в восторге, если бы мне представился случай приложить свои математические знания к преподаванию в высшей школе,– функции профессора заключают в самих себе нечто благородное, что всегда сильно привлекало меня. Не говоря уже о том большом значении, какое обязанности доцента имели бы в моей жизни, я была бы в восторге открыть новую карьеру женщинам... Но, повторяю, я не хочу слишком предаваться этим прекрасным проектам, которые, вероятно, будут иметь такую же судьбу, как большинство прекрасных проектов на земле [СК 3].

Лером (19 июня 1881 г.) Миттаг-Леффлер сообщает Софье Васильевне, что с первого сентября открывается математическое отделение нового университета в Стокгольме, и выражает надежду, что Ковалевская согласится занять место доцента или профессора этой кафедры, которое, однако, на первых порах не будет оплачиваться. Он уже разговаривал с друзьями – Гуго Гюльденом и известным физиологом Ретциусом. Осенью он увидит Мальмсте– на, который сделает все возможное, чтобы помочь ему в этом вопросе [МЛ 3]. Ковалевская уверяет Миттаг-Леф– флера (в письме из Берлина от 8 июля 1881 г.),что если ей будет предложена должность доцента, то она примет ее от всего сердца. «Я никогда не рассчитывала на другое положение. Признаюсь Вам даже, что для начала я буду чувствовать себя гораздо менее смущенной и менее робкой, если мне просто предложат возможность приложить свои знания в области высшего образования и открыть таким образом женщинам доступ в университеты, который до сих пор им не разрещен, за исключением совершенно

110

особых случаев, являющихся проявлением особой милости. К тому же эта милость может быть отнята у них так же легко и произвольно, как это имело место в большинстве германских университетов» [СК 4].

В то время Ковалевская еще считала себя материально обеспеченной. Она говорит: «Не будучи особенно богатой, я все же обладаю средствами для совершенно независимого образа жизни. Поэтому вопрос об окладе не, оказывает никакого влияния на мое решение. Моей главной целью является служение делу, которое мне очень дорого, и обеспечение себе возможности посвятить себя работе в среде людей, занимающихся тем же делом, что и я» [СК 5].

Она боится, что хлопоты о ней могут повредить Мит– таг-Леффлеру в Стокгольмском университете, и просит его не спешить и не предпринимать никаких решительных мер, пока он не выяснит точно, как его коллеги-профессора отнесутся к вопросу о привлечении женщины в университет.

«Пока же прошу Вас не только не предпринимать никаких попыток, но и не слишком говорить об этом, прежде чем Вы убедитесь, что можете вполне рассчитывать на лиц, которые Вас окружают и от которых в значительной степени зависит сделать Ваше пребывание в Стокгольме приятным или неприятным» [СК 5],—пишет она Леф– флеру.

В письме от 15 июля 1881 г. Миттаг-Леффлер развивает дальше мысль о работе Ковалевской. Он говорит, что новый университет провозгласил наиболее либеральные принципы, и положение женщин в Швеции совсем другое, чем в Германии. В Упсале уже около 20 студенток, и не надо опасаться, что у женщин отнимут права,– «Швеция – свободная страна и не управляется, как Германия, министром-деспотом10. Правда, неясно, может ли женщина стать профессором в старинных университетах Уп– салы и Лунда, но до сих пор не появлялось такой женщины» [МЛ 4]. Конечно, будут большие трудности и в Стокгольмском университете. Но он добавляет: «Я никогда не, боюсь трудностей, когда работаю, как здесь, для научной цели самого высокого значения». Он надеется на преодоление всех трудностей. «Вас примут с самыми большими симпатиями, и у Вас будут ученики-энтузиасты. Теории Вейерштрасса имеют способность заинтересовать

10 Имеется в виду «железный канцлер», Бисмарк.

Ш

и захватить». Ведь в Финляндии сначала Миттаг-Леффлег ра принимали с недоверием, однако теперь он уже оставляет там не менее десяти учеников, «воодушевленных величием нашей науки и проникнутых желанием посвятить свою жизнь,изучению математики» [МЛ 4]. Он сообщает, что сам он сначала будет читать ледции по введению в теорию функций по Вейерштрассу, но в более подробном изложении, а потом и теорию функций.

В последующем (письмо от 21 ноября 1881 г.) Ковалевская ссылается на мнение Вейерштрасса и пишет: «появление женщины в звании доцента на университетской кафедре представляет настолько серьезный шаг, который может иметь такие серьезные последствия для цели, которой я, главным образом, хочу служить, что я не имею права решиться на него, прежде чем своими чисто научными трудами не докажу, на что я способна» [СК 5].

Миттаг-Леффлер ответил на это письмо только через три месяца, 25 февраля 1882 г., объясняя столь долгое, молчание тем, что был сильно занят, помимо лекций, еще устройством квартиры и приобретением мебели в связи с женитьбой и переездом в Стокгольм. Его невестой была Сигне Линдфорс, дочь гельсингфорсского генерала Линд– форса.

Миттаг-Леффлер читал три раза в неделю теорию эллиптических функций, слушали его 20—25 человек, почти все – кандидаты философии или доктора наук из университетов Упсалы и Гельсингфорса. Они стали бы и учениками Софьи Васильевны.

Вначале, ведя переговоры о преподавательской деятельности, Софья Васильевна проявляла беспокойство по поводу своей дальнейшей семейной жизни. Так, известив мужа о проекте приглашения ее в Гельсингфорсский университет, она обращается к нему с вопросом: «Принимать ли приглашение или нет? Скучно постоянно жить одной, а честь между тем большая» ll.

Но в дальнейшем, в начале 1882 г., ей пришлось уже смотреть на вопрос о работе в Стокгольме как на возможность материального обеспечения себя и дочери. Это видно из ее, письма к Александру Онуфриевичу из Парижа в 1882 г. по поводу Фуфы, которая заболела, живя у дяди. Софья Васильевна понимает, что это причиняет много беспокойства семье Александра Онуфриевича, но все же она

А АН, ф. 300, оп. 2, № 76.

112

просит его еще на время оставить девочку у себя, добавляя: «Я работаю очень много; может быть, к весне или лету мне удастся что-нибудь устроить для себя» [71, с. 282].

В мае 1883 г. Софья Васильевна, живя в Париже у польской революционерки Марии Янковской, получила известие о самоубийстве Владимира Онуфриевича. Она очень тяжело восприняла этот удар и заболела. Уединившись в своей комнате, она не принимала пищи и на пятый день лишилась сознания. Доктор, которого Софья Васильевна отстраняла, теперь смог приступить к ее лечению. На шестой день она очнулась и, взяв карандаш и бумагу, принялась за математические вычисления. В это время ее друг, Мария Викентьевна Янковская, оказала ей большую поддержку.

Поправившись, Софья Васильевна, чрезвычайно исхудавшая, поехала в Берлин. Там, около учителя, она несколько окрепла физически и духовно и вернулась в Россию.

Потом, вспоминая о Владимире Онуфриевиче во время встреч с Юлией Всеволодовной, Софья Васильевна всегда плакала, упрекала себя в том, что покинула мужа в трудные дни его жизни.

Ковалевская приехала в Россию во второй половино. августа. Она проявила много энергии и добилась реабилитации Владимира Онуфриевича, «доказав следователю, что Владимир Онуфриевич действовал в рагозинских спекуляциях, добросовестно заблуждаясь и не извлекая ни для себя, ни для семьи никакой материальной выгоды» [71, с. 176].

Из письма Ковалевской Миттаг-Леффлеру от 28 августа 1883 г. (из России) мы узнаем, что она заканчивает одну из работ, которыми была занята два года: задачу о преломлении света в кристаллах. Теперь она готова приехать в Стокгольм, чтобы начать чтение специального курса (privatissimum), т. е. необязательного для студентов. Она очень волнуется, благодарит Миттаг-Леффлера и Стокгольмскую высшую школу: «Я заранее готова привязаться к Стокгольму и к Швеции, как к родной стране, и надеюсь, что, прибыв туда, я останусь там на долгие годы и найду там вторую родину» [СК 8]. Может быть, она еще 2—3 месяца проведет у Вейерштрасса, если он вернется в Берлин к концу октября, и тогда она приедет в Стокгольм к новому году. Она предполагает начать чтение лекций с

113

теории линейных дифференциальных уравнений, по которым хорошо знает литературу: Фукс, Таняери, Пуанкаре.

С 30 августа по 9 сентября 1883 г. в Одессе проходил VII съезд русских естествоиспытателей и врачей, на который была приглашена и Софья Васильевна.

Математическая секция на этот раз имела мало представителей. Из математиков был киевский профессор В. П. Ермаков, из механиков – H. Е. Жуковский, который впоследствии писал о Софье Васильевне: «О ней сохранилось у меня самое, отрадное воспоминание. Живая и жизнерадостная, она с одинаковой охотой говорила и о математике, и о прогулках по морю» [159].

Ковалевская сделала на съезде доклад на тему: «О преломлении света в кристаллах». Это была основная работа, которой она занималась в 1881—1883 гг. К этой теме Ковалевскую привело изучение работ Г. Ламе 12.

Вейерштрасс не вернулся осенью 1883 г. в Берлин, и Миттаг-Леффлер посоветовал Ковалевской приехать в Стокгольм возможно раньше. Так как он уже объявил на 1884 г. курс линейных уравнений, то рекомендовал ей читать теорию уравнений с частными производными, а именно ее собственные исследования, с чем Софья Васильевна охотно согласилась. -

Миттаг-Леффлера заботил вопрос об условиях жизни Ковалевской в Стокгольме: возьмет ли она с собой дочку? Не лучше ли ей вначале не снимать квартиру, а взять пансион, который обойдется ей в 100—150 крон в месяц (1 крона равнялась приблизительно 50 копейкам)? Софья Васильевна пишет, что пока оставит дочь у крестной матери, Юлии Всеволодовны Лермонтовой. 16 ноября она посылает Миттаг-Леффлеру телеграмму о том, что выезжает из Петербурга [СК 11], а 17 ноября – телеграмму из Ханко: «приеду с пароходом „Экспресс“» [СК 12].

12 Впоследствии Вито Вольтерра [161], занимаясь этим же вопросом, обнаружил, что решение Ковалевской, как и решение Ламе, неверно, так как оно не удовлетворяет всем условиям задачи вследствие многозначности входящих в него функций [13, с. 279]. Но работа Ковалевской все же представляет интерес, так как в ней изложена теория Вейерштрасса интегрирования линейных уравнений в частных производных с постоянными коэффициентами, нигде им не опубликованная. Впоследствии эта часть работы Софьи Васильевны была перепечатана в собрании трудов Вейерштрасса [162],

114

Глава V

Годы научной деятельности

Приезд в Стокгольм

Восемнадцатого ноября 1883 г. маленькая робкая женщина приехала из Петербурга в Стокгольм. Погода была пасмурная, и красивый город Стокгольм с его кубическим дворцом короля и большим озером Мелар (или Мелареи) с живописными берегами предстал перед Софьей Васильевной не в самом лучшем виде.

Г. Миттаг-Леффлер встретил Ковалевскую с радостью. Он отвез ее в свою квартиру, где его жена, хорошенькая белокурая Сигне, приветствовала ее и предложила пожить первое время в их квартире. На следующее утро пришла сестра Миттаг-Леффлера Анна-Шарлотта и сразу же повела гостью к зубному врачу, так как у нее в дороге разболелись зубы.

Несколько шведских женщин стали энергично помогать Ковалевской в ее житейских делах. В выборе квартир и обстановки в разное время ей помогали Тереза Гюльден, жена астронома Гуго Гюльдена, Юлия Чельберг, Амелия Викстрём и другие женщины. Ноябрь и весь декабрь Софья Васильевна прожила у Миттаг-Леффлеров. Пятого января 1884 г. она ходила смотреть квартиры с фрекен Викстрём.

Скоро Ковалевская приобрела в Швеции друзей. Из щенщин большим ее другом стала писательница Эллен Кей, оставившая прекрасные воспоминания о ней. В шведском обществе Софью Васильевну скоро стали называть Соней Ковалевской или просто Соней.

В письме, к М. Янковской, 26 декабря 1883 г., Ковалевская пишет, что в Швеции соперничают между собой два университета: Стокгольмский, недавно открытый (шведы называли его Высшей школой), к которому стремится вся молодежь и все свободомыслящие люди, и старый университет в Упсале – городке в двух часах езды от Стокгольма,– существующий несколько веков и являющийся «консервативным центром ортодоксальной науки и старых традиций >> [64, с. 274].

Существовал еще один старый университет – в Лунде. Общественное мнение в Стокгольме того времени не могло мириться с закоснелыми традициями и среднедековыми

115

порядками старых университетов. Кроме того, Стокгольм плохо мирился4 с тем, что не имеет своего университета. Поэтому возникшая в конце семидесятых годов идея создания в Стокгольме высшего учебного заведения была поддержана и липами, имевшими значительные материальные средства. Половина денег для создания университета была собрана подпиской среди богатых жителей столицы Швеции, другую половину принял на себя магистрат города. Основатели университета проявили широту взглядов, и правительство Швеции предоставило ему самоуправление. С самого начала читалось много частных специальных курсов, привлекавших слушателей из студентов и преподавателей не только Стокгольма, но также Упсалы и Лунда [64, с. 145].

У Ковалевской сразу «нашлось много друзей, но и много врагов: последние сосредоточены в Упсальском университете». «Когда в Стокгольме было официально объявлено о моих лекциях,– пишет Ковалевская,– упсальские студенты-математики немедленно вывесили это объявление в своем ферейне, а это вызвало целый взрыв нет одования среди упсальских профессоров. Одно заседание, продолжавшееся весь вечер, было посвящено очернению меня; опи отрицали у меня всякие научные заслуги, намекали на самые чудовищные и вместе с тем смешные причины моего приезда в Стокгольм и т. п.» [64, с. 274].

Приезд Ковалевской вызвал большой интерес в шведском обществе, и газеты много писали по поводу этого события. В одной демократической газете говорилось: «Сегодня нам предстоит сообщить не, о приезде какого-нибудь пошлого принца крови или тому подобного, но ничего не значащего лица. Нет, принцесса науки, г-жа Ковалевская почтила наш город своим посещением и будет первым приват-доцентом женщиной во всей Швеции» [64, с. 276].

После того как Г. Миттаг-Леффлер и С. В. Ковалевская договорились, что она будет читать лекции по теории дифференциальных уравнений с частными производными, в которую Софья Ковалевская внесла значительный вклад своей диссертационной работой, она стала тщательно готовиться к курсу и написала Александру Онуфриевичу (в октябре 1883 г. ): «Мне Кажется, что будет большой шик, если женщина, начиная читать лекции... будет говорить о собственных исследованиях по этому вопросу» [64, с. 271], С А, О. Ковалевским Софья Васильевна до

116

конца жизни поддерживала хорошие отношения, видя в нем друга, своего и дочери.

На протяжении января 1884 г. Софья Васильевна получала письма от математиков: Вейерштрасса, Кронекера, Эрмита и физика Липмана. Все поздравляют Софью Васильевну с Новым годом и с днем рождения.

Отдельно от Липмана пишет его мать. Сам Габриель Липман приветствует привлечение Ковалевской Стокгольмским университетом, но добавляет: «Франция в этом отношении не столь передовая: мысль о том, чтобы предложить кафедру женщине, всех нас поразила бы» [75, с. 115].

Эрмит в своем письме предлагает Ковалевской дать заметку для парижских «Докладов» о преломлении света в кристаллах.

Софья Васильевна отправила письма Вейерштрассу и Фольмару (знакомому по Парижу социал-демократу) в Берлин, а также Юлии Лермонтовой и своим тетушкам – в Петербург. У Вейерштрасса она просит согласия па опубликование статьи в Comptes rendus и 19 января получает благоприятный ответ учителя [125, с. 248].

Записи С. В. Ковалевской в дневниках за январь —апрель 1884 г. [64, с. 171] дают представление о том, как она осваивалась со своим новым положением.