Текст книги "Системный Кузнец IV (СИ)"

Автор книги: Павел Шимуро

Соавторы: Ярослав Мечников
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

– Жди! – хрипло выдохнул перед собой.

Развернулся к ближайшему рабочему горну – тот ревел, изрыгая пламя. Нужно экстренно заправиться.

Шагнул к огню, игнорируя жар, опаляющий брови. Глубокий вдох – я не просто дышал, а пил огонь, заталкивая раскалённую энергию жадными глотками. Это как глотать расплавленный свинец – меридианы, не привыкшие к такому, затрещали.

[Внимание! Экстренное поглощение!]

[Риск перегрева каналов: 40%.]

[Статус: Резерв восполнен на 15%.]

Хватит.

Шатаясь, отпрянул от горна. В глазах плясали круги, во рту чувствовался привкус пепла и крови.

– Давай! – схватил клещи парня.

Импульс!

Топор вспыхнул, вода взорвалась паром. Есть – сорок первый готов.

Но это был звон похоронного колокола – я не железный и не бесконечный.

Работа превратилась в адский марафон – уже не бегал, а метался, как загнанный зверь. «Кай, проушина!», «Кай, лезвие повело!», «Кай, уголь!», «Кай, закалка!».

Имя звучало в цеху чаще, чем удары молотов. Я был везде – правил, грел, вдохновлял.

– Мастер Гуннар! Левее бей, левее! Уходит металл!

– Финн! Где дуб⁈ Это что за труха⁈

– Парни, держите темп! Ещё немного!

Использовал Систему на износ – та работала без перерыва, подсвечивая дефекты ещё до того, как те становились фатальными.

На пятьдесят пятом топоре случилась катастрофа.

В третьем звене, где тянули шипы, у одного из кузнецов лопнули клещи. Раскалённая заготовка вылетела и ударила в ногу молотобойцу – запах палёного мяса и крик боли перекрыли шум цеха.

Цепь встала. Мужики побросали молоты, кинулись к нему.

Я подскочил к раненому – ожог сильный, но не смертельный. Кость цела.

– Несите его к Гансу! Ульф! – нашёл взглядом вернувшегося гиганта, который стоял растерянный с тачкой угля. – Бросай тачку! Вставай на его место! – Ты бил, когда делали первый. Ты помнишь!

Шестьдесят. Шестьдесят один…

Я уже не чувствовал своего тела – был просто трубой, через которую текла Ци и огонь. Делал экстренный забор у каждого второго горна, сжигая себя изнутри – кожа стала горячей и сухой, а глаза, наверное, светились в темноте.

Шестьдесят пять.

Мы сложили их в штабель – шестьдесят пять идеальных топоров, каждый из которых нёс искру силы. Мужики видели, что мне не очень хорошо, но молчали.

– Дальше – прохрипел я, опираясь на наковальню, чтобы не упасть. – Ещё немного, мужики…

[ВНИМАНИЕ! Критическое истощение резерва.]

[Перегрузка меридианов: 92%.]

[ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: Немедленно прекратить принудительную циркуляцию Ци!]

[Риск: Термический ожог внутренних органов, разрушение «Внутреннего Горна», полная потеря способности к культивации.]

Синие буквы вспыхивали перед глазами сигналом тревоги.

Вот же дерьмо… Только шестьдесят пять топоров, а я уже пуст – сухой, как выжженная трава. Как создать ещё тридцать четрые настолько же отличных орудий, если не осталось Ци?

Мысль билась в черепной коробке, как перепуганная птица в клетке, на которую наставили ружьё.

– Да на тебе уже лица нет, парень! – прогудел кто-то рядом.

Ко мне подошёл один из кузнецов Второй группы – мужик с круглыми глазами и мокрыми чёрными волосами, прилипшими к черепу.

Чувствовал, как пот не просто течёт, а льётся с меня, пропитав одежду насквозь, превратив в мокрую тряпку.

Работа потихоньку вставала. Стук молотов затихал, сменяясь тревожным шёпотом.

– Не, выдохся пацан… Всё, спёкся, – донёсся тихий, но отчётливый голос. – Слишком много на себя взял. Надорвался.

Может, и вправду? Может, слишком поверил в себя? Решил перевернуть каменный мир за одну смену?

В памяти всплыл тот самый день, тот пожар – вдруг понял, что тогда погиб ровно по той же причине – гордыня, желание спасти всех, когда даже мои парни кричали в рацию: «Уходи! Сейчас всё к хренам рухнет!». А я полез и рухнуло, хоть и успел вытащить того пацана.

Опустил голову, глядя в каменный пол, на который струился пот, смешиваясь с пылью.

– Эй, пацан… – тяжёлая рука легла на плечо. Узнал голос старика Гуннара. – Тебе бы отдохнуть. Присесть, может, а? Ты дрожишь весь.

Лицо действительно сводило мелкой судорогой. С трудом поднял голову – десятки пар глаз смотрели на меня – в них была смесь сочувствия, жалости и лёгкого разочарования.

Или показалось? Может, спутал его с собственным страхом? Может, мужики сами так загорелись идеей сделать невозможное, утереть нос Брандту, а теперь понимали, что сказка кончилась? Что чудо-мальчик сломался, и дальше так продолжаться не может?

Видел, как кузнецы грузно вздыхали, опуская плечи – надежда уходила из их глаз.

Я с трудом разогнулся, не выдержав, тяжело осел на наковальню – сил стоять не было. Жадно хватал ртом раскалённый воздух, но тот не приносил облегчения.

– Кай устал… – раздался печальный бас Ульфа где-то слева.

Перевёл на того затуманенный взгляд – здоровяк стоял, опустив кувалду, и смотрел с чистым состраданием.

– Похоже, что так, старина… – прошептал едва слышно. – Похоже, что так.

В цеху повисла тишина – стук молотов смолк, слышались сухие хлопки огня в горнах да гудение механических мехов, равнодушное к моей неудаче.

– ДА ЧЕГО ВЫ РАСКИСЛИ, КАК БАБЫ НА ПОХОРОНАХ, МУЖИКИ⁈

Громоподобный окрик разорвал тишину.

Все как по команде обернулись – это был Бульдог. Мужчина вышел вперёд, а глаза, обычно потухшие и усталые, горели новым огнём. Лысая голова блестела от пота, толстые брови нависли над глазами.

– Видно же, что парнишка перетрудился! – голос был твёрдым. – Сами посудите, сколько сил отдал! Сжёг себя ради дела!

Кузнец ткнул пальцем в сторону штабеля готовых топоров.

– Зато гляньте, какие топоры вышли! Я, чтоб мне пусто было, таких за всю жизнь не делал! Ровные, звонкие! Столичные кузнецы обзавидовались бы такой работе! И ведь это МЫ сделали! МЫ!

Мужчина обвёл взглядом притихших мастеров.

– Да, он эту свою Ци вливал, понятно, но ведь не всё благодаря магии-то! Сами должны понимать! Кто форму выводил? Кто шип тянул так, что он как игла стал? Магия металл не плющит! Это ваши руки! Ваши, а не чьи-то! Посмотрите на проушины – идеал! Посмотрите на лезвия – ни одной волны! Это мастерство, мужики! Наше мастерство, которое пацан просто помог вспомнить!

Видел, как его слова пробивали броню усталости и разочарования – спины распрямлялись, взгляды оживали. Мужики переглядывались.

– Пацан нас тянул, сколько мог! – продолжал греметь Бульдог, расхаживая перед строем. – Я, глядишь, сегодня научился большему, чем за последний год! Хоть и трудно это признать старику. Раньше как? Вроде видишь: что-то не так, криво идёт… А что именно – пёс его знает. Тут подходит Кай, ткнёт пальцем – и сразу всё сходится, как два плюс два! Сразу ясно, где «морковь», а где «кабачок»!

Мужики хохотнули, оценив простую метафору.

– А раньше? Раньше пропустил бы дефект, плюнул бы, оставил как есть – «и так сойдёт». А теперь уже и совесть не позволит! Так что, мужики, я вот что вам скажу – давайте-ка поднапряжёмся! Доделаем эти проклятые топоры! Пусть они будут без этой Ци, без магии – пусть будут просто крепкие, честные топоры, сделанные годно и с чувством! Некогда нам унывать – не время! Пусть малой отдохнёт, посидит. Пусть просто ходит да поправляет словом, а мы уж сами руками доделаем! Ну⁈ Дело я говорю или нет⁈

Голос Бульдога звенел задором и энергией, и от той вселенской усталости, что давила плечи мужчины утром, не осталось и следа – кузнец словно помолодел на десять лет.

Цех взорвался.

Лица мужиков покраснели от возбуждения, глаза заблестели:

– Дело говоришь, Томас! – гаркнул лысый кузнец из «Зоны Основы». – Дело! А ну, давайте, подналяжем! До конца смены время ещё есть! Мы уже гору свернули – что ж, четвертинку не осилим⁈

Он с размаху швырнул заготовку в горн и обернулся к своему молотобойцу:

– А ну, давай поддув! Раскалим металл так, чтобы угли пели!

– Уголь! Сюда, парни! Живо! – заорал мелкий кузнец в сторону подносчиков, и те, подхватив ритм, мигом засуетились, помчавшись в Яму.

– Чего стоишь⁈ – задорно крикнул усатый мастер своему напарнику, хватая клещи. – А ну-ка, приложись, куда я скажу! Тут делов-то осталось!

И махина сдвинулась.

Зашуршали инструменты, зазвенели удары кувалд, загудели мехи. Процесс пошёл с новой силой, будто и не останавливался, будто не было этого момента отчаяния.

Я стоял, опираясь на наковальню, и не верил глазам – смотрел на эту братию грязных, потных, измождённых людей, которые ещё вчера люто ненавидели это место, друг друга и самих себя, а теперь работали как единый организм.

Тёплая ладонь легла на плечо.

Повернул голову – мастер Гуннар смотрел на меня по-товарищески тепло, с пониманием в глазах. Ничего не сказал – просто сжал плечо, кивнул и, развернувшись, направился к своему горну.

Я с трудом заставил себя отлепиться от наковальни – ноги слушались плохо, колени подгибались. Шатающейся походкой добрёл до каменной лестницы, ведущей на верхний уступ, и тяжело опустился на прохладную ступеньку.

Просто сидел и смотрел.

Топоры, которые сейчас ковали, будут не такими «волшебными», как с Ци, но почему-то был абсолютно уверен, что всё равно выйдет добротно. Может, я за это ещё получу, может, и мужикам достанется от этого чертового перфекциониста Брандта – плевать. То, что видел сейчас… то, как кузнецы работали, как перебрасывались короткими фразами, как слаженно и с азартом заставляли металл гнуться под своей волей… это зрелище грело душу сильнее любого горна.

Ульф тоже подошёл к лестнице и молча плюхнулся на ступеньку рядом – его кувалда лежала у ног. Мы ни о чём не разговаривали, а просто сидели и смотрели, как смена идёт своим чередом.

Я даже не сразу заметил, что в тени у стены, куда свет факелов почти не доставал, всё это время стоял Йорг Бык – бригадир стоял, скрестив руки на груди, неподвижный как статуя или демон-надзиратель, приставленный наблюдать за суетливой жизнью смертных. Выражения лица было не разглядеть, но чувствовал тяжёлый взгляд.

Странно, но сейчас мужик не вызывал ни страха, ни гнева – никаких чувств. То, что происходило в цеху, было гораздо важнее его мыслей, злобы и власти – сейчас время Мастеров, а не этого горе-бригадира, который за годы работы умел только махать плетью, но так и не смог организовать нормальный процесс.

Конечно, без Системы было бы труднее. Возможно, я бы не увидел схему так быстро, не распределил бы роли так точно, но уверен в одном: даже без магии всё равно вышло бы несравненно лучше просто потому, что мужики почувствовали сопричастность. Почувствовали, что они – часть чего-то важного, что в них верят и направляют, а не стегают за каждую ошибку.

В этом и была главная магия – не в Ци, а в людях.

И всё же ворочалась тревога – до прихода «Рыжего Беса» оставалось всего ничего. Я выжат досуха и не знал, как всё в итоге обернётся – примет ли Брандт работу или разнесёт всё в щепки?

Вдруг заметил движение в тени.

Йорг Бык дёрнулся, словно его ударили током. Мужик резко выпрямился, вытянувшись в струнку, и увидел, как его колени мелко задрожали, будто из-под него выбили почву.

А затем услышал десятки шагов за спиной – ритмичный стук кованых сапог по камню.

Я резко обернулся.

Прямо за спиной, на верхней площадке лестницы, стояла группа людей. Впереди всех возвышался, судя по всему, главный среди них.

Немолодой и грузный мужчина, похожий на израненного льва – широкие плечи укрывал плащ из тёмного меха, подбитый шёлком. Седая борода спускалась на нагрудник из стали, украшенный золотой чеканкой. Лицо изрезано глубокими морщинами, а в глазах такая бездна власти и усталости, что хотелось отвести взгляд.

За его спиной замерли гвардейцы в полных латах – «Каменные Грифоны», чьи шлемы скрывали лица. Рядом стоял Брандт – даже этот гигант сейчас казался меньше.

А в цеху работа продолжала гудеть – никто из мастеров даже не заметил перемены. Настолько все были захвачены ритмом: кричали друг другу, передавали горячие заготовки, били ручниками, смеялись.

Я медленно поднялся. Ульф, почувствовав неладное, тоже вскочил. В голове билась мысль: «Кто это? Генерал? Какой-то столичный инспектор? Или… сам хозяин этих земель?»

Мужчина смотрел на кипящий внизу муравейник, чуть прищурив огрубевшие веки. Капли пота, выступившие от жара, стекали по вискам, но тот не обращал на них внимания – взгляд был оценивающим, цепким и очень внимательным.

Увидел, как Брандт приблизился к мужчине, что-то почтительно прошептал на ухо – тот медленно повернул голову, и оружейник едва заметным движением подбородка указал в мою сторону.

И тогда наши взгляды встретились впервые.

Почувствовал мощь, исходящую от человека – не яростная сила Брандта, а тяжесть черной горы.

Вдруг Ржавый шагнул вперёд, набрал воздуха в лёгкие и рявкнул так, что заложило уши:

– А НУ ВСЕМ ЗАТКНУТЬСЯ! ИНСТРУМЕНТ НА ПОЛ! БАРОН В ЗАЛЕ!

Глава 17

«Так вот ты какой, барон…» – первая мысль, пронзившая сознание, была странно спокойной. Знаете, наше воображение всегда рисует карикатуру – мы слышим слухи, сплетни, дорисовываем образ злодея или героя. Я представлял мужика жирным тираном, упивающимся кровью, или безумцем, но реальность, как всегда, оказалась сложнее. Всё, что надумал о нём, рухнуло в тот момент, когда увидел человека из плоти и крови.

Фон Штейн смотрел на меня, и этот взгляд был другим – не таким, как у Брандта или Быка, которые видели во мне лишь назойливое насекомое, осмелившееся укусить слона. Нет. Это был взгляд, который действительно изучал и оценивал.

В цехе повисла мёртвая тишина. Последний удар молота прозвенел и затих, оставив лишь эхо – остался только треск углей и давящее присутствие этого человека. Рядом с ним даже огромный Брандт казался скукожившимся школьником, боящимся поднять глаза. Авторитет барона давил на стены этого места сильнее, чем вся гора над нами.

Секунд десять мужчина просто стоял, молча глядя на меня, затем медленно перевёл взгляд на цех – внимательно осматривал лица мастеров. На них застыло полное замешательство и страх, но в глазах всё ещё тлел огонь азартной работы, который разожгли.

Я слышал, как барон дышит – медленно и грузно, казалось, в каждом вдохе заключена вся тяжесть бремени.

Мужик сделал шаг и спустился на ступень ниже. Ещё один. Тяжёлая подошва сапога с лязгом опустилась на камень. Роскошный меховой плащ шуршал следом по ступеням, как верный пёс, следующий за хозяином.

Наконец, фон Штейн спустился с уступа и оказался на площадке перед рядами бушующих горнов, в самом центре жара. Гвардейцы остались стоять наверху, застыв чёрными статуями. Никто не последовал за ним, из чего сделал вывод: старик ни черта не боится – знает, что если толпа с молотами бросится на него, он сможет дать отпор. Один. Гвардия здесь лишь для церемониала и устрашения.

Мужики смотрели на него – во взглядах смешивались интерес, страх и затаённая злоба на угнетателя, в чьей вине те были абсолютно уверены, но никто не двинулся с места.

Барон стоял в звенящей тишине – смотрел на наковальни, на пляшущий огонь, на подносчиков, которые замерли в тенях, как чумазые мыши.

Наконец, взгляд мужчины снова нашёл меня.

Взгляд пронзительный и проникающий – казалось, вскрывал как консервную банку, вытаскивая наружу всю суть, страхи и амбиции. И странное дело… Вся ненависть, которую лелеял последние дни, начала испаряться, как роса – сам не понимал почему. Как это работает? Магия? Аура власти, подавляющая волю?

В воображении, сопротивляясь наваждению, вызвал картинки уничтоженного Оплота – тела людей, занесённые снегом, стариков, задохнувшихся от ядовитой мглы, детей и гвардию Чёрного Замка, которая прибыла так поздно. Заставил себя вспомнить всё. Это его вина! Это барон забрал ополчение, оставив деревню голой, он наслал Ориана с проклятым заклятием «Вечного Сна», которое спасло одних ценой жизни других.

Но мысли, раньше раскалённые добела, сейчас казались тусклыми и холодными – лютая ярость не поднималась из глубин души. Этот старик давил энергетической мощью, тяжестью присутствия. А главное… во взгляде фон Штейна я читал интерес. И уважение? Или мне кажется? Или я придумал это себе, чтобы оправдать слабость?

– Кай, верно? – спросил барон тихо – голос был хриплым, до чёртиков усталым.

И вот когда тот обратился ко мне, гнев наконец проснулся – ощутил вкус на языке. Чёрта с два я буду играть в эту игру! Услышал, что здесь происходит, и решил что? Познакомиться? Завербовать? Купить?

– Да, – ответил просто, но глядя исподлобья, с вызовом.

В этот момент понял: во мне всё ещё говорят чувства Кая – мальчишки, потерявшего дом – именно его обида жила в душе, смешиваясь с расчётом взрослого сознания. Нужно не забывать об этом – в прошлой жизни такая встреча не вызвала бы бури, только анализ, а сейчас меня трясло.

Барон фон Штейн едва заметно прищурился – может, не понравилась интонация, а может, увидел во мне что-то ещё.

Старик медленно развернулся и посмотрел на Брандта, который всё ещё стоял на уступе, возвышаясь над нами. Гигант, почувствовав тяжёлый взгляд повелителя, тут же дёрнулся и вытянулся.

– Что ты видишь, Брандт? – спросил барон тихо, и голос, казалось, прозвучал в ушах у каждого.

– Что вижу? – не понял гигант, растерянно моргая.

– Да, – повторил фон Штейн, обводя рукой замерший цех. – Что ты видишь в своей кузне прямо сейчас?

Я посмотрел на «Ржавого» оружейника – тот, кажется, на мгновение растерялся. Великий и ужасный Брандт не знал, что ответить.

– Я вижу… – мужик запнулся, голос стал таким же скрипучим и ржавым, как его борода. Брандт чувствовал подвох в вопросе, но не мог понять, где именно. Наконец, природное раздражение оружейника взяло верх над осторожностью. – Что ты имеешь в виду, Ульрих? Говори толком. Не томи.

Удивился – такое панибратское обращение к правителю провинции от простого, пусть и главного кузнеца? «Ульрих»? Похоже, у них были особые и старые отношения, скреплённые чем-то большим, чем служба.

Барон шумно вздохнул, раздувшись как гора перед извержением, а затем выпустил весь воздух наружу с усталым свистом.

– Я ЗАДАЛ ТЕБЕ ПРОСТОЙ ВОПРОС, ОРУЖЕЙНИК! – громко сказал фон Штейн – мужчина не кричал, но в голосе зазвенела чистейшая сталь. – ЧТО ТЫ ВИДИШЬ В СВОЕЙ СОБСТВЕННОЙ КУЗНЕ⁈

Брандт тут же сник, поумерил пыл – раздражение ушло, уступив место судорожной работе мысли – мужик начал оглядывать цех, бегая глазами по замершим работникам, ища ответ на лицах.

– Я вижу… кузнецов, – выдавил ржавый, отчитываясь как школьник у доски, не выучивший урок. – Которые… которые не работают, а слушают. Кузнецов, которые впервые видят самого барона и штаны намочили от страха.

– Брандт… Брандт… Брандт… – протянул барон с горькой укоризной, вновь поворачиваясь всем телом к мужикам. Те глазели на представление с жадностью: не каждый день увидишь, как хозяин отчитывает цепного пса.

Ржавый гигант сглотнул – левый глаз нервно дёрнулся, и оружейник опустил взгляд в пол.

– А я вижу совсем другое, – тихо произнёс Ульрих фон Штейн. – Вижу горящие глаза. Слышишь, Брандт? Горящие глаза кузнецов. Не страх, а азарт.

Барон невольно улыбнулся, глядя на лица людей.

– Ты всё ныл и ныл мне, что нет достойных мастеров! Что все – шваль да бездарности, руки из задницы. Что не хотят работать, не хотят трудиться, всё только из-под палки да кнута… И что теперь?

Мужчина резко повернулся и посмотрел на оружейника в упор.

– Выходит, всё-таки получилось у тебя объединить мастеров, а? Получилось зажечь их? А, Брандт, старый друг? Или ты слепой и не видишь того, что творится у тебя под носом?

Гигант нахмурился ещё сильнее, лицо потемнело – Брандт осторожно поднял глаза и ещё раз осмотрел мужиков, наткнувшись на стену ненависти.

– Ага! Как же! Прям-таки он это всё провернул! – вдруг вырвалось у кого-то в глубине цеха. – Да с ним слово боишься сказать, не то что «объединиться»!

Вгляделся в чад кузни и увидел Томаса-Бульдога – мужик отошёл от наковальни, вытирая руки тряпкой, и смотрел прямо на барона, во взгляде не было покорности.

– Пацан это всё! – поддержал его другой голос. – Он нас тут сплотил! Он!

Лысый кузнец выпрямился во весь рост, глядя на правителя провинции с вызовом отчаяния.

– О как… – тихо выдохнул барон. – Опять этот пацан…

Фон Штейн посмотрел на меня, потом перевёл тяжёлый взгляд на ржавого гиганта, который казался побитой собакой.

– И Огненный Практик… и народный бригадир… – седовласый правитель неопределённо помотал головой, реагируя на какие-то свои мысли, а затем взгляд снова сфокусировался на мне. – Правда это, парень? Ты здесь что… устроил перемены? Новый порядок завёл?

Слишком много внимания, слишком много света. «Не к добру всё это, не к добру…» – панически забилась мысль. Я ведь вроде и не хотел, как-то само всё получилось… А что дальше? Плаха? Или золотая клетка?

– Я… – голос дрогнул, но заставил себя продолжать твердо. – … просто делал то, что посчитал нужным, чтобы работа была сделана.

– Хм-м… – барон прогудел, как остывающий паровоз – ноздри раздулись, седые брови сошлись на переносице. Мужчина медленно закивал каким-то своим выводам. – Мальчик, что смог объединить стаю старых, битых жизнью волков-одиночек… Что умеет вливать Ци в сталь, как древний мастер…

Говорил, глядя перед собой, размышляя вслух, а затем медленно повернулся ко мне и сделал ещё несколько тяжёлых шагов. Встал совсем близко, так что тень накрыла целиком. Ульф невольно отшатнулся, прячась за моей спиной.

Барон стоял напротив, внимательно вглядываясь в моё лицо.

– Кто же ты такой? Дитя Верескового Оплота… – глаза сощурились. – Кто ты такой, Кай?

Он чуть склонился ко мне – весь мир исчез: жар, Брандт, кузнецы. Остались только он и я. Огромный нос с порами, стальной взгляд, в котором отражались прожитые года и груз власти, который мужик тащил на плечах.

Я сглотнул. Даже когда стоял на приёме у губернатора, получая медаль «За отвагу на пожаре», не испытывал и десятой доли такого давления – это не просто власть, а Сила. Было очевидно: старик сильнее всех в зале – физически и абсолютно.

– Я… – внутри всё дрожало, Ци совсем не осталось, слабость поглощала, ноги подкашивались. Соображал крайне плохо, всё плыло в тумане. – Я сын Арвальда – охотника, достигшего девятой ступени Закалки Тела… Я – подмастерье мастера Гуннара, кузнеца в третьем поколении из осаждённого Оплота… Я – практик Огненной Ци…

«Я чёртов попаданец из другого мира!» – хотел было добавить, но кое-как сдержался, прикусив язык.

Смотрел на старика снизу вверх, не отводя глаз, стараясь выдержать взгляд, что буравил внутренности и сверлил черепную коробку.

Барон выпрямился, медленно кивая – не столько ответу, сколько собственным мыслям.

– Сын Арвальда… – протянул, словно пробуя имя на языке, ощущая вкус. – И подмастерье мастера Гуннара…

Мужчина нахмурился и, не меняя позы, повернулся к Брандту.

– Кажется, этот мастер Гуннар сейчас в нашей кузне? Служит Чёрному Замку?

Гигант оживился, но увидел, как желваки заходили ходуном.

– Да, Ульрих, – поспешно ответил оружейник. – Он тоже здесь. Прибыл с партией беженцев неделю назад. Работает в дневной смене.

– И? – коротко спросил барон.

Глаза Брандта вновь забегали, мужик запыхтел, пытаясь сохранить учтивость, но вопросы барона снова и снова ставили оружейника в тупик.

– Никак не проявил себя – обычный уровень. Средний по стаду.

Фон Штейн искривился на секунду, а затем кивнул, принимая ответ. Резко повернулся к мужикам-кузнецам, которые затихли, как мыши в присутсвии льва.

– ГУННАР! СЫН ТОРВАЛЬДА! ТАК⁈ – крикнул барон так громко, что звук, усиленный акустикой пещеры, отразился от стен и вернулся назад эхом.

Некоторое время висела тишина. Ульрих бегал глазами от одного лица к другому, ища того, кто откликнется на зов.

– Да. Сын Торвальда, – наконец послышался хриплый, но твёрдый голос.

– Тот самый Торвальд-Железная Рука⁈ – вновь крикнул барон, в голосе прозвучала смесь недоверия и надежды.

Из-за одного из дальних горнов вышел старик Гуннар – шёл неуверенно, шаркающей походкой, словно шёл на плаху, но голову держал высоко и смотрел точно в глаза правителю. Старик прошёл чуть вперёд, в круг света, и остановился – теперь его хорошо видно всем.

– Тот самый, – ответил он.

– Легендарный мастер… – произнёс барон с глубоким уважением, понизив голос. – Один из лучших кузнецов Предела, чьи клинки до сих пор служат моим гвардейцам.

Видел, как изменилось лицо Гуннара – застарелая боль тенью прокатилась по его чертам – боль человека, который всю жизнь жил в тени великого отца.

– Да, – тем не менее твёрдо ответил старик и замолчал, с достоинством выдерживая взгляд хозяина этих земель.

– И это твой мальчик? – Ульрих фон Штейн указал на меня коротким поворотом головы.

– Мой подмастерье, да, – Гуннар кивнул. – И он превзошёл меня.

Барон двинулся вперёд, навстречу мастеру Гуннару – шаги отдавались под сводами цеха, а тяжёлый плащ волочился следом, накрывая чёрный камень.

Фон Штейн остановился напротив мастера почти вплотную, и некоторое время просто стоял, молча изучая старика. Лица барона не видел, но видел Гуннара – тот смотрел на правителя немного снизу вверх, и в глазах смешался старый гнев на барона за разорённый Оплот, и страх перед властью, и отвага принять любую судьбу.

– Ты хорошо его воспитал, – произнёс барон тихо, но веско. – Пусть ты и не… – замолчал на секунду, подбирая слова. – Пусть не смог стать лучше великого предка… но ты открыл мальчишку – дал ему дорогу.

Фон Штейн кивнул, подтверждая свои слова.

Мастер Гуннар судорожно вздохнул и опустил голову, словно слова были тяжёлым грузом.

– Да нет здесь никакой моей заслуги, – тихо сказал старый медведь. – Пацан – просто самородок. Сам по себе.

Вновь повисла пауза.

– Подними голову, старый кузнец, – послышался требовательный голос барона – в нём зазвенел приказ, которому невозможно не подчиниться.

Мастер с усилием поднял голову, встречая взгляд.

– Духи помогли тебе и сам Торвальд помог. Именно ты взял мальчишку к себе, в свой дом, к своему горну и ты дал ему в руки молот – значит, это твоя заслуга, и не может быть другого исхода, так что прими эту похвалу с достоинством и гордостью. Ты выполнил свой долг перед родом.

Видел, как старик Гуннар задышал чаще, прерывисто. Глаза заблестели – не слезами, а чем-то неясным – в мужчине что-то ломалось и строилось заново. Может быть, это именно те слова, которых не хватало всю жизнь? Признание его ценности не как копии отца.

А я тем временем стоял в шоке – всё менялось стремительно, как погода в горах. Барон оказался совсем другим – не тираном, упивающимся властью, а в каком-то смысле мудрым, хоть и жёстким вождём – до сих пор не мог осознать. И не только я – даже кузнецы, которые ещё вчера шептались про угнетателя, теперь смотрели на него иначе – с уважением и страхом, но без ненависти. Фон Штейн говорил на языке чести.

– ВЫ! – вдруг крикнул барон, разворачиваясь ко всему цеху. – Славные кузнецы Предела!

Окинул мужчин горящим взглядом, захватывая каждого.

– Вам приходится нести лишения: терять близких, терять дома, гореть в каменном Чистилище! Но поверьте – всё не напрасно! Мы следуем великой цели! Провинция на грани гибели! Невиданная Чернь просыпается в чреве Драконьих Гор, и ни один воин, ни один практик, будь он хоть трижды благословлён духами, не сможет уничтожить её без лучшего оружия! Без того, что куёте вы! Я благодарен вам за службу!

Барон коротко кивнул.

– Нечеловеческие условия! – вдруг крикнул кто-то из темноты, осмелев.

– С нами обращаются как со скотом! – поддержал второй голос – слова были порывистыми, дрожащими от страха перед собственной смелостью.

– ЗАТКНИТЕСЬ, БЕСЫ! – взревел Брандт. Я бросил на него взгляд – оружейник побагровел, став похожим на дьявола.

– ХВАТИТ! – гаркнул Ульрих, подняв руку, и гигант поперхнулся словами.

Фон Штейн отвернулся от Гуннара, тяжёлым шагом подошёл ко мне, встал рядом и вновь обратился к толпе.

– Тяжёлые времена требуют жестоких мер! Мы не можем позволить себе роскошь быть безвольными и слабыми, пока наши дети гибнут! – заговорил мужчина, глаза блестели отражённым огнём горнов. – Но сегодня я увидел всё, что нужно: ваши глаза, увидел, что здесь произошло то, чего мы ждали и чего хотели – вы объединились! Вы готовы стать щитом Предела!

Барон сделал паузу, давая словам проникнуть в сердца.

– Отныне наказания в виде плетей и лишения пайков отменяются! Лично моим указом!

Цех ахнул.

– А теперь… Снесите мне ваши топоры! Я хочу видеть, что вы создали!

Глаза мастеров забегали, ещё не до конца веря в происходящее, но руки уже делали. Мужики бросились к уложенному штабелю. Вот уже десяток, вот больше… Через минуту все шестьдесят пять топоров лежали у ног барона. Я скользнул по ним взглядом – качество 72–77%.

Мужик внимательно смотрел на арсенал. Кузнецы стояли полукругом, затаив дыхание.

– Мальчишка за день сделал то, чего ты со своей сворой надсмотрщиков не мог добиться за недели, – произнёс Ульрих тихо, с разочарованием – даже не повернулся к Брандту.

Затем добавил чуть мягче, но всё не глядя на него:

– Но ты рассказал мне о нём – не скрыл талант. Ты верен Делу, и я это уважаю.

Барон наконец посмотрел на меня.

– Пацан поступает под твоё личное начало, Брандт. Дай ему отдельную мастерскую, инструменты, ресурсы – всё, что попросит. А в общей кузне… теперь Новый Порядок.

В зале повисла гробовая тишина. Я краем глаза взглянул на ржавого гиганта – на нём не было лица, мужик сжался, как огромная пружина, готовая лопнуть и разнести всё вокруг. Пот струился по его лицу, смешиваясь с гримасой унижения – кулаки сжимались так, что, казалось, кости треснут.

– Да, мой господин, – выдавил мужик тихо. Голос был сухим, безжизненным и страшным.

Барон постоял ещё несколько секунд в полной тишине, затем лицо чуть смягчилось, но взгляд остался цепким.

– Сколько топоров готово? – бросил Ульрих, повернувшись ко мне вполоборота.

– Шестьдесят пять, – ответил просто, без подобострастия, глядя в глаза.

Внутри кипел котел из невысказанных вопросов и обвинений. Хотелось спросить про Оплот, про то, почему помощь пришла так поздно, выплеснуть всё, что накипело… Но понимал: не время и не место. Промолчал, загоняя гнев внутрь.

– До конца смены ещё есть время, – кивнул барон, проходя вдоль ряда. – Чувствую Огненную Ци, исходящую от металла.

Резко обернулся ко мне.

– До комплекта нужны ещё тридцать пять точно таких же. Гвардия выдвигается через сутки на зачистку предгорий. Справитесь?

Голос был тихим и доверительным – обращался не как к мальчишке-сироте, которого случайно прибило к берегу, а как к оружейнику. Это и раздражало, и… подкупало. Безусловно подкупало. Понял, что попался в ловушку харизмы и силы.

Но тогда же пришло и понимание: если попытаюсь сделать «точно такие же» – умру.

Я тяжело вздохнул, молчал, подбирая слова, и барон с его звериным чутьем уловил перемену в настроении.