Текст книги "Крепче брони"

Автор книги: Павел Толстобров

Соавторы: Илья Лебедев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

Уральский характер

1

– Бочкарев? Гвардии младший лейтенант? – пожилой, с внимательным взглядом капитан, заместитель начальника госпиталя по политчасти, задумался. – Нет, такого что-то не припомню. Нет.

Я по-всякому стараюсь помочь его памяти. Пытаюсь как можно ярче охарактеризовать Николая Бочкарева, но ничего не помогает. Капитан повторяет одно и то же:

– Нет, не припомню.

Возвратился писарь и бойко доложил капитану:

– Нет! Проверил все списки… Был красноармеец Бочкарев, но его отправили в другой госпиталь.

Я не уходил. Чего-то ждал. Может быть, узнаю еще чего…

– А он не разведчик? – вмешался в разговор стоявший тут же, но до сих пор не принимавший в нем участия старший лейтенант. – Мне рассказывали, как в соседнем госпитале один разведчик устроил скандал. Кричит: «Я гвардеец, я герой, а вы держите меня тут!» Требует, чтобы его немедленно отправили в свою дивизию, а у самого весь живот в дырах… Вот только фамилию его не запомнил. Что-то вроде той, что вы назвали…

Столько времени он стоял и молчал! Да кто же, кроме нашего Бочкарева, такое может сделать!..

– Где этот госпиталь?

Мне объяснили.

Да, там такой случай был. И скандал учинил именно Бочкарев.

– Но мы его в тот же день списали, – объяснил начальник госпиталя, – отправили в соседний госпиталь, который находился в бывшем рабфаке.

Разыскиваю здание рабфака. Иду и думаю: «А вдруг его вообще отправили из города? Куда-нибудь на Волгу?»

Город мне немного знаком. Два месяца назад, 12 февраля, наша дивизия освобождала его. В уличных боях наши гвардейцы проявили здесь немало мужества и сноровки.

Город заметно оживал. Молодая зелень скрывала многие из его ран. Что-то изменилось и в облике жителей. Уверенный и спокойный взгляд. Часто видишь улыбку…

У подъезда большого трехэтажного здания, одного из немногих из уцелевших в городе учебных заведений, стоит санитарная машина. Около нее копошатся старичок в белом халате и пенсне и молодая девушка. К старичку я и обратился.

– Бочкарев? Бочкарев?.. – дважды переспросил он и улыбнулся. – Здесь, здесь! Второй этаж, палата номер пять… Герой, скоро опять воевать будет. У нас-то уже воюет! – Безобидно рассмеялся. – Сестра, – обратился он к девушке, – проводи майора.

Я направился за девушкой…

2

На правом берегу красавицы Камы есть небольшой городок Оса. Я только раз его видел, и то давно, но, утопающий в зелени, он оставил у меня самое приятное впечатление. А послушайте Николая и поймете, что лучше, красивей этого города вообще нет в мире. Ничего не поделаешь: тут человек родился, тут вырос… Старые работники детдома (не знаю, существует ли он теперь), наверное, еще помнят озорного, непоседливого заводилу Кольку Бочкарева. Или просто Бочкаря, как его называли сверстники. Много хлопот он приносил им, потому что такой у него был характер.

Кем только ни хотел стать! И летчиком, и танкистом, и, конечно же, моряком… Еще бы! Жить у большой реки и не мечтать о корабле… Не о таком, разумеется, какие ходили в ту пору по Каме, хлюпая плицами колес. А о большом, морском…

Когда началась война, хотел сразу же бежать на фронт, но что-то удержало. А услышав, что комсомол проводит мобилизацию молодежи в воздушно-десантные войска, сказал себе: «Вот это как раз по мне!..» И одним из первых пришел в райком комсомола.

…Бледный, худой Бочкарев лежит на госпитальной койке и курит, не сводя своего взгляда с какой-то точки на потолке. О чем он думает?

Я поздоровался с ним, но он на меня – ноль внимания.

Подошел еще ближе.

– Здравствуйте, товарищ Бочкарев! Я из сороковой…

– Из сороковой гвардейской?! – Я даже не успел проследить за тем, как быстро он сел, спустив ноги с койки. – Садитесь, садитесь, товарищ майор! А я только и думаю – хоть бы кто навестил.

О Бочкареве я слышал много, но вот так с глазу на глаз встретился с ним впервые. К тому же в госпитале. И мне очень трудно начать с ним разговор. То ли посочувствовать ему, то ли просто быть газетчиком, которому всегда требуются факты, действия…

– Слышал, слышал. Воюешь?! – Я почему-то сразу перешел на «ты». – Только прежде не мешало бы получше встать на ноги. Как твои раны?

– Ничего. Почти уже зарубцевались. Я ж – уральский… Вчера сам ходил в соседнюю комнату. Только левая еще что-то барахлит, – он приподнял левую ногу. – Здесь не для меня…

Мне, конечно, хотелось, чтобы Бочкарев говорил о себе. Но он сам забросал меня вопросами. Ему было интересно все, что делается в полку, в дивизии. А я, как назло, в 119-м полку давно не бывал. Рассказал ему, что знал из «других уст», сообщил ему, что дивизия передвинулась по Миусу несколько севернее и теперь занимает оборону в районе Дмитриевки. Удовлетворив наконец свое любопытство, Бочкарев довольно вяло стал говорить о себе…

3

На Дон Николай прибыл в должности коменданта штаба 119-го гвардейского стрелкового полка. Первые дни по прибытии на фронт, когда шли ожесточеннейшие бои и время исчислялось количеством отраженных атак пехоты и танков врага, Николаю некогда было думать, на своем ли он месте. Но когда немцы стали сами переходить к обороне, а на плацдарме стало потише, Бочкарев почувствовал себя не у дел. Разве мог усидеть он около штаба, когда там, на передовой, которая, правда, была совсем рядом, его товарищи бьют и бьют врага…

И он пошел к комиссару полка.

– Дайте снайперскую винтовку!

– А ты хорошо подумал, Бочкарев? – полковой комиссар Золотых знал этого энергичного, решительного сержанта еще по бригаде. Знал и то, что если Бочкарев что-то задумал, будет добиваться со всей присущей ему настойчивостью.

– Очень хорошо, товарищ комиссар. Не могу я больше здесь…

Несколько тренировок с опытными снайперами, а в полку было у кого поучиться, потом чуть ли не ежедневные выходы на огневую позицию. Выходил на нее и вместе с Михаилом Грызловым. В полку появился новый снайпер. Вот где пригодились природная сметка, острый ум и быстрота ориентировки. Почти ни один выход Бочкарева не был безрезультатным. К декабрю на его боевом счету было 72 уничтоженных гитлеровца.

Наверное, нигде так ярко не раскрываются способности человека, как на фронте. Это потому, что тут все его помыслы, все силы и энергия устремлены к одной цели, великой и благородной: скорей разбить врага, освободить родную землю, родной народ.

Узнавая об успехах сержанта Бочкарева, военком полка Золотых был доволен: правильно сделал, что помог ему стать снайпером. Вот где нашел себя парень.

4

Начались бои за Обливскую. Упорные, кровопролитные.

Наступать в этих условиях по ровной заснеженной степи было очень сложно. Чтобы действовать наверняка и с меньшими потерями, нужно было активизировать разведку.

Потребовались люди для усиления полкового разведвзвода. Любого туда не пошлешь. Выбор пал на Бочкарева. И не напрасно.

Удивительно устроен человек. Пока был снайпером, Николай считал, что тут его настоящее призвание. А оказавшись на новом месте, почувствовал себя так, будто он для разведки и рожден.

В первом же ночном поиске старший сержант Бочкарев с маленькой группой бойцов пробрался в расположение противника, поднял на воздух дзот, уничтожил двадцать восемь фашистских солдат и возвратился в полк с ценными сведениями.

С тех пор, когда другие говорили, что достать «языка» трудно, посылали в разведку Бочкарева. Он шел и приводил пленного. Командование было довольно его работой, и вскоре старший сержант получил новое назначение. Командиром взвода.

Полки дивизии с боями продвигались вперед. Позади Обливская, Чернышковский, десятки других освобожденных населенных пунктов. Немцы стремятся зацепиться за любой выгодный рубеж, Гвардейцы, обходя укрепления, находят слабые места во вражеской обороне, словно ножом вспарывают ее и продолжают продвигаться в юго-западном направлении. А впереди, как и положено, глаза и уши войск – разведка. Бочкарев со своими товарищами первым появлялся в населенных пунктах, бесшумно снимал немецких часовых, разведывал силы и расположение противника и приводил в штаб полка «языков». А бывало и так, что дерзкими налетами разведчики освобождали хутора еще до подхода стрелковых подразделений.

Особенно памятен бой за хутор Нижне-Потапов, что у Северного Донца. Немцы сильно укрепились и держались за него очень упорно, так как понимали: потеря хутора открывает нашим войскам путь к реке. Тогда и на западном берегу ее вряд ли усидишь.

Понимали это и гвардейцы.

Разведав подступы к Нижне-Потапову, Бочкарев получил приказ командира полка подполковника И. И. Блажевича ворваться в хутор со своим взводом и при поддержке других подразделений штурмом захватить его.

Но легко сказать – захватить. Двинуться прямо, через овраг – голову сломишь, костей не соберешь. Овраг глубокий и обрывистый. Пойти в обход с юга, как предлагали другие, значит потерять время, когда дорога каждая минута, и дать противнику возможность обнаружить себя. А гарнизон в хуторе немалый.

Глухая, морозная ночь. Подразделения сосредоточились у оврага. За ним Нижне-Потапов. Рядом, а не достанешь!..

Припомнилась Бочкареву виденная еще до войны кинокартина: солдаты Суворова в треуголках и ярко-красных мундирах, попав в затруднительное положение в Альпах, бесстрашно спускаются с головокружительной высоты…

Быстро созрел отчаянный план.

– Орлы! За мной, по-суворовски! – приказал он разведчикам и первым бросился вниз по крутому обледенелому скату.

Хутор спал, ничего не подозревая. Бесшумно сняв часовых, гвардейцы, как гром с ясного неба, обрушились на врага. Вначале пошли в ход десантные ножи, потом гранаты. Натиск был столь неожиданным, что немцы не сразу пришли в себя, а когда поняли, начали выскакивать из хат в одном белье. Тут заработали автоматы и пулеметы.

К рассвету все было кончено. Освобожден еще один, к тому же очень важный населенный пункт. Впереди Северный Донец. Бочкаревцы в этой схватке уничтожили до семидесяти гитлеровцев, причем полтора десятка из них пришлось на долю командира взвода. В хуторе было захвачено несколько исправных артиллерийских орудий, много пулеметов, боеприпасов и других трофеев.

К концу боя в хутор вошла рота, обходившая овраг.

За эту операцию старший сержант Бочкарев был удостоен второй правительственной награды – ордена Красной Звезды. А через некоторое время ему присвоили первое офицерское звание: гвардии младший лейтенант. Партийная организация приняла отважного разведчика кандидатом в члены партии.

5

Кто бывал в этих местах ранней весной, тот знает, какие здесь стоят туманы. Плотные и белые, как вата, непроглядные, как молоко. В двух шагах скрывают от тебя все окружающее даже днем. Идешь, и у тебя такое ощущение, будто ты плывешь в облаке. Это днем. А ночью?

Такой туман повис над Миусом, окутав всю окружающую местность, в ту мартовскую ночь сорок третьего.

Приказ командира полка, как обычно, был лаконичен: достать «языка».

С тремя отделениями взвода Николай Бочкарев осторожно поднимается на высоту на западном берегу реки. Опасаться пока особенно нечего. Возвращавшиеся из поиска разведчики четвертого отделения сообщили, что немцы ведут себя спокойно. Но осторожность в разведке никогда не помешает. К тому же этот злосчастный туман… И взводный еще раз предупредил: не растягиваться, не отрываться друг от друга.

Командир шел впереди, соблюдая все необходимые меры предосторожности, потому, что видимости – никакой. И вдруг…

Совсем рядом, словно из-под земли, перед Бочкаревым вырос немец. В белом маскхалате, в белом капюшоне, будто привидение. А за ним из густого тумана, едва различимые, появились второй, третий…

Раздумывать некогда. Автомат на боевом взводе. Длинная очередь. Привидения кричат, падают, появляются снова… Их много. Автоматные очереди перебивают друг друга.

– Рота, в атаку, вперед!

Острые иглы пронизывают все тело. Когда упал, первая мысль: «Плен? Только не это». Потом другая: «Где же взвод?..»

Все произошло настолько мгновенно, что Николай еще не успел ощутить всей боли. Повернувшись набок, он снова открыл огонь. Привидения падают и появляются снова. Падают и появляются. Сколько же их? Но что это? Кончился диск? Есть запасной, но перезарядить нет сил. И опять острая мысль обжигает сознание. «Плен?.. Нет, нет! Ни за что!..»

Немцы рядом. Злые, орущие. Обступили со всех сторон. Пинают коваными сапогами, бьют прикладами. «Но где же взвод?» Сорвали шапку, стащили сапоги. Выворачивают карманы. Как нестерпимы удары по голове!.. Но Бочкарев «мертв». Зачем им труп?.. «Только бы не выдать себя, не застонать…»

Потом все стихло. Ушли… Хватило сил подняться. Побежал. Но через несколько шагов ноги подкосились. Упал. Все ушло в забытье…

6

Бочкарев замолчал, заново переживая трагедию той ночи. Долго смотрел через раскрытое окно, откуда доносились весенние звуки большого города. Потом машинально свернул папироску, прикурил.

Я только тут обратил внимание, что все койки в палате пусты. Обитатели их окружили разведчика и, затаив дыхание, слушают его невеселую повесть.

– Не знаю, сколько прошло времени, пока я был без сознания, – снова заговорил Бочкарев. – Только когда открыл глаза, почувствовал нестерпимую боль во всем теле, голова кружилась… Туман вроде начал рассеиваться, всходило солнце. «Где я? Что со мной?..» Попытался подняться. Но упал. В голове опять помутилось, и я снова потерял сознание.

Бочкарев то и дело затягивался папиросой.

– Когда услышал чьи-то шаги, обрадовался. Еще не зная, чьи они, крикнул: «Кто идет?» Крикнул и испугался: «А вдруг немец!» Шаги приближались. Глаза у меня были закрыты, но сквозь муть в голове чувствую, что человек осматривает меня. Слышу чей-то, кажется, очень знакомый голос: «Товарищ командир!..» Это был красноармеец нашего взвода Усман Мамаджанов.

– Мамаджанов? – переспросил я.

– А вы его знаете? – Бочкарев повернулся ко мне.

– Вспомнил заметку «Подвиг Усмана Мамаджанова», которую мы на днях опубликовали в своей газете. Значит, это он тебя и спас?

– Да, меня, – Бочкарев оживился. – Это хорошо, что вы о нем написали… Но вот ведь как бывает, товарищ майор. Этого Мамаджанова я несколько раз хотел списать из взвода за недисциплинированность. И вообще считал, что разведчик из него никогда не получится. А тут вот…

– Что ж, Николай, мы ведь на фронте. Иногда и сам не знаешь, на что ты способен в трудную минуту…

– Это верно, на себе испытал. И все же удивляюсь: сколько ругал его, а он меня же и спас…

Что было дальше, я узнал из рассказов других.

Когда разведчики, после того как напоролись на немцев, вернулись на левый берег Миуса, неожиданно обнаружили, что среди них нет командира взвода. Как же так? Сами вышли, а командира бросили на поле боя…

– Я пойду разыщу его. Если ранен, помогу ему выбраться, – первым отозвался Мамаджанов.

Еще несколько бойцов хотели пойти на розыски младшего лейтенанта, но Усман твердо сказал:

– Нет, я один. Легче перебраться через передний край…

Возможно, что Мамаджанову хотелось доказать, что он не такой плохой разведчик, как о нем думают…

Найдя младшего лейтенанта, он сделал все, чтобы вынести его. Снял свою шинель, перенес на нее командира. Потом, размотав обмотки, продел их в рукава шинели, связал концы и запрягся, чтобы тащить. Но ничего не получилось. В маленьком теле не хватало сил. Да и тащить израненного, почти безжизненного человека по каменьям и рытвинам было несподручно: его надо было выносить на носилках. Пришлось возвращаться за помощью к товарищам.

Бочкарев был доставлен в полк. Оттуда его сразу же отправили в медсанбат. Там он тоже не задержался.

Хирург медсанбата И. И. Метелица, осмотрев лежавшего на операционном столе разведчика, коротко приказал:

– В госпиталь, срочно!

А когда санитары вынесли из комнаты Бочкарева, хирург, будто про себя, удивленно произнес:

– Первый случай за всю мою практику. Четырнадцать пулевых ранений. Шесть в ноги, три в живот, три в мочевой пузырь… И человек жив! Жив!

И вот этот человек передо мной. Постоянно курит. Нервничает из-за того, что его не отпускают из госпиталя. Что это – характер? Возможно.

7

Слово свое Бочкарев сдержал. Не усидел-таки в госпитале. Только не сбежал, как собирался, а отпросился на время.

В дивизии он появился во второй половине мая. Приехал, чтобы навестить свой полк, боевых друзей-товарищей. Радостной была встреча, особенно с Усманом. Ведь вначале, когда узнали о состоянии Бочкарева, пожалуй, никто и не предполагал, что он сможет выжить. Четырнадцать ранений, да каких! Но сильный организм, огромная сила воли и стремление во что бы то ни стало подняться и снова бить и бить врага до полного освобождения Родины победили.

22 мая 1943 года мы опубликовали в «Гвардейце» заметку секретаря партбюро 119-го гвардейского полка И. Казимирова:

«Герой принят в партию.

На днях прибыл в часть навестить своих разведчиков отважный командир взвода разведки Бочкарев Николай Георгиевич. Тов. Бочкарев сейчас лечится в госпитале. За время пребывания в части он побеседовал со многими бойцами, поделился боевым опытом.

Тов. Бочкарев принят в члены ВКП(б). Командование части вручило герою правительственные награды – ордена Красного Знамени, Красной Звезды и медаль „За отвагу“».

По-сталинградски

1

Битву за Донбасс наша 40-я гвардейская стрелковая дивизия начала еще зимой. После сталинградской обороны, пройдя с боями семьсот километров и освободив десятки населенных пунктов, она а феврале 1943 года, вышла на Миус в районе Петрополья и захватила небольшой плацдарм на правом берегу реки. Многие наши воины тогда прославили себя подвигами.

28 февраля штурмовая группа в составе красноармейцев Г. Владимирцева, П. Пашнина, А. Мармалева, П. Круглова, В. Воробьева, сержанта Т. Чичерина во главе с лейтенантом Шегуринцевым при поддержке других подразделений овладела «Черной сопкой», господствующей высотой, которую обороняли 250 гитлеровцев. При этом было уничтожено 90 немецких солдат и офицеров, захвачено 18 пулеметов, 90 винтовок и автоматов.

Активная оборона. Разведпоиски. Дивизионным разведчикам старшего лейтенанта Бориса Шахова, наверное, никогда не было столько работы, как на Миусе. Не знали отдыха Андрей Жадяев и другие снайперы…

Дивизию, между тем, все дальше и дальше передвигали по Миусу на север, пока она не заняла оборону в Дмитриевке. 29 апреля ее отвели на 20–30 километров в тыл для пополнения и подготовки к новым боям.

Со дня прибытия под Сталинград в августе 1942 года это был первый такой отдых. Разумеется, условный. Десантников в дивизии осталось мало: одни погибли, другие после госпиталей попали в другие части. Выбыли из дивизии ее командир – генерал А. И. Пастревич, заместитель командира по политчасти В. Д. Юматов. Но ветераны, офицеры и солдаты, делали все, чтобы новички сразу же почувствовали, что они прибыли не просто в стрелковую дивизию, а в дивизию гвардейцев-десантников, у которых свои законы поведения и чести. Новичкам рассказывали о героических подвигах однополчан в Сталинградской битве, об уже сложившихся в дивизии традициях: «Ни шагу назад!», «Только вперед!», «Для советской гвардии нет преград»… Каждый день был заполнен напряженной боевой учебой.

Мы старались не упускать случая, чтобы рассказать в газете о героизме гвардейцев, призвать воинов свято хранить и умножать сталинградские традиции. И вот что примечательно: новенькие из пополнения, многие из которых еще не участвовали в боях, через некоторое время считали себя сталинградцами, очень гордились этим и готовы были постоять за честь дивизии.

В те же дни состоялась первая дивизионная партийная конференция, личный состав приводили к гвардейской присяге, торжественно вручались ордена Красного Знамени за героическую оборону Сталинграда дивизии, 111-му стрелковому и 90-му артиллерийскому гвардейским полкам.

А то, что нам предстоит сокрушать Миус-фронт, никто не сомневался. Донбасс с его углем и развитой металлургической промышленностью был очень дорог для страны.

9 июля, после двухмесячной боевой учебы, дивизия получила приказ выдвинуться на Миус, в район Дмитриевки. Началась непосредственная подготовка к боям. Совершенствовалась оборона. Готовились исходные рубежи для атаки. Велось тщательное наблюдение, изучалась оборона противника. Артиллеристы оборудовали позиции для стрельбы. Без отдыха трудились саперы – готовили переправы, проделывали проходы в минных полях. Трудились и разведчики.

Немцы были настороже. Непрерывно обстреливая наши позиции, они вели неусыпное наблюдение за передовой.

Сержант Щетинков и рядовой Грановский несколько ночей подряд выходили на передний край, чтобы проделать проходы в минных полях и проволочных заграждениях. Но каждый раз их встречал огонь врага. А проходы были нужны. Тогда смельчаки решили действовать днем, когда противник не ждет. Шестьсот метров они проползли по открытому полю, каждую минуту рискуя жизнью, и все же задание выполнили. Старшина Трубицин, старший сержант Коровин и сержант Игонин проникли далеко в тыл противника, разведали дорогу от Дмитриевки на запад и доставили командованию важные сведения.

Перед штурмом в полках и батальонах состоялись партийные и комсомольские собрания, солдатские митинги, на которых гвардейцы клялись перед Родиной, Коммунистической партией драться с врагом, как дрались герои-сталинградцы, с честью выполнить боевой приказ. Свидетельством их высокого боевого духа явилось и то, что только за два дня до наступления 68 воинов вступили в ряды родной Коммунистической партии.

Боевой наступательный дух поднимали и радостные вести из-под Орла и Белгорода, где советские войска, выдержав свирепый натиск врага, сами продвинулись вперед.

К Миусу шли и шли войска. Как-то мы с начальником тыла полковником Ушаковым задержались вечером в штабе дивизии. Поехали оттуда, когда стемнело. Навстречу сплошным потоком двигались колонны пехоты, мотопехоты, машины, конные повозки, навьюченные верблюды, тягачи с артиллерийскими орудиями разных калибров. И все это кричало, гудело, скрипело, грохотало… Дорога была забита так, что нам все время пришлось ехать стороной.

Войска вначале шли только ночью, а потом и днем. Над дорогой круглые сутки не опускалась пыль. Наблюдая за этим движением, мы с тревогой поглядывали на небо, откуда вот-вот могли появиться «юнкерсы». Но вражеские самолеты пока не появлялись. Только назойливая «рама» все время кружилась на большой высоте. Уже по этому можно было судить, что на Курской дуге дела у немцев идут неважно.

Все ждали приказа, чтобы соединить свой удар с ударами наших войск там.

И он наконец поступил. Ночью 17-го.

2

Три километра по фронту…

На Дону, под Сталинградом, в августе прошлого года, было тридцать. 40-я гвардейская, едва успев переправиться на западный берег и зацепиться за подножия придонских высот, должна была остановить четырежды превосходящего силами противника. Выстояла, начала сама теснить врага, хотя и стоило это немало крови, огромного мужества и героизма десантников.

А здесь всего три километра. Но наступать. Прорывать оборону, которую враг строил полтора года. Строил с тем, чтобы сделать ее неприступной, непреодолимой. Первая полоса ее, начинающаяся на высоком, местами обрывистом берегу Миуса, уходила на 8—10 километров вглубь. Разветвленная сеть глубоких траншей и ходов сообщения, многочисленные доты, дзоты, бронеколпаки, противотанковые рвы, проволочные заграждения в два-три, а кое-где и в пять – десять рядов, минные поля. Вся местность – под перекрестным огнем, пристреляна. А за первой полосой обороны вторая, третья.

Надежно укрепили немцы ворота в Донбасс. Одним словом: Миус-фронт! Недаром Гитлер объявил его государственной границей. И этот орешек предстояло сокрушить.

Слева 34-я гвардейская стрелковая дивизия, тоже из нашего, 31-го гвардейского стрелкового корпуса 5-й ударной армии. Ей дан такой же участок.

Канонада продолжалась с нарастающей силой два с половиной часа. И вот в небо взвились сигнальные ракеты. Гвардейцы дружно выскакивают из укрытий и траншей и с криком: «Ура, за Родину!» – бросаются на врага. Первыми, прокладывая путь, идут саперы. За ними – автоматчики, стрелки, пулеметчики…

Впереди, сразу же за Дмитриевкой, высота 121,7. С нее просматривались все наши позиции. Немцы превратили высоту в неприступный узел обороны и не давали покоя нашим подразделениям.

Грохот снарядов и мин переместился в глубину обороны противника. Перед позициями еще стояла густая завеса дыма и пыли, когда старший лейтенант Петр Рудинский выскочил из траншеи и скомандовал:

– За Родину – вперед! За мной!

Гвардейцы роты с криком «ура!» ринулись на высоту. Отделения сержантов Владыкина и Марченко выкуривают из траншей оставшихся в живых гитлеровцев, в рукопашной схватке расправляются с пятнадцатью немецкими солдатами. Рядом сражается сержант Владимир Потехин. Гвардейцы возбуждены. У каждого одно стремление – вперед! И вот с начала атаки прошло каких-нибудь пятнадцать минут, а Петр Рудинский водружает на высоте красный флаг.

Дружно наступают бойцы роты лейтенанта Скок. Они спускаются в балку, где засели гитлеровцы. Немцы предпринимают контратаку, но наши бойцы с ходу сминают их своим огнем и на плечах бегущих врываются на высоту.

Взвод младшего лейтенанта Рубанова получил задание захватить батальонный наблюдательный пункт врага. Атака в лоб не увенчалась успехом. Тогда командир приказал одному отделению просочиться в расположение противника и посеять там панику, а двум другим зайти с левого фланга, откуда немцы не могли их ожидать. Потом дружная одновременная атака. И вот результат короткой схватки: взвод уничтожил 50 гитлеровцев и 45 взял в плен. Захвачен штаб батальона. В числе пленных – его командир и еще несколько офицеров.

Бой кипит по всей полосе наступления дивизии. Уничтожая очаги сопротивления, сбивая контратаки врага, гвардейцы упорно и настойчиво продвигаются вперед.

Наступление продолжается.

…Только часов в 11 дня мы с полковником Ушаковым сумели выбраться в район боев. Побывали в тылах полков, кое-как на легковой машине проскочили через забитую техникой Дмитриевку к высоте 121,7, которая была полностью освобождена. На ней, как нам сказали, находился НП дивизии. Но у подножия нас остановили, предупредив, что дальше нельзя: противник ведет по высоте сильный минометный огонь. Собственно, это мы видели и сами: мины рвались кругом. Пришлось подниматься пешком. Наблюдательного пункта на высоте не нашли. Сказали, что он передвинулся на кладбище, левее села Дмитриевка. Двинулись туда. Бродим по территории, где еще несколько часов назад был враг. Рассматриваем по пути его окопы, траншеи. Всюду таблички: «Мины». Свистят пули, рвутся снаряды, мины…

Первая полоса обороны противника была прорвана. Гитлеровцев не спасли ни мощные укрепления, ни отчаянное сопротивление. К 20.00 дивизия в основном выполнила задачу дня, продвинувшись на 7–8 километров. 111-й гвардейский стрелковый полк вышел на окраину села Герасимовка. Противник, потеряв свыше пятисот солдат и офицеров только убитыми, а также много боевой техники, отошел на вторую линию обороны.

К вечеру закончили подготовку очередного номера газеты. Завтра бойцы прочтут в нем о боевых делах взвода автоматчиков младшего лейтенанта Рубанова, подразделения офицера Овчинникова, о бронебойщике комсомольце Зинченко, который несколькими выстрелами заставил замолчать станковый пулемет гитлеровцев.

3

В пять утра наступление возобновилось.

Накануне гитлеровцы то и дело предпринимали контратаки, используя малейшие возможности, пытались остановить продвижение гвардейцев. Немецкая авиация группами по 40–50 самолетов беспрерывно наносила удары по боевым порядкам наших войск. Сегодня сопротивление врага еще более возросло.

Но гвардейцы настойчиво взламывали укрепления врага, отбивали контратаки его танков и пехоты…

Роту старшего лейтенанта А. Кацая во время боя за одну из высот неожиданно контратаковала большая группа немцев. Положение спас коммунист Чернухин. Заняв выгодную позицию и подпустив гитлеровцев поближе, он ударил по ним из автомата. Дело закончилось рукопашной, в которой Чернухин уничтожил еще двух немецких солдат. Герой погиб в этой схватке, но контратака гитлеровцев была сорвана.

Разведчики коммуниста лейтенанта Руденко проникли на огневые позиции вражеской батареи, которая вела огонь по наступающим гвардейцам. Действуя смело и решительно, они перебили орудийные расчеты, вывели из строя гаубицы и захватили три пулемета.

Красноармейцы Утеш Тайгалиев и Серебряков, вырвавшись впереди своего подразделения, заметили вражеский дзот и открыли по нему меткий огонь. Немцы пытались удрать, но были уничтожены гвардейцами. Увлекая за собой товарищей, Тайгалиев и Серебряков прорвались к немецкой батарее и уничтожили еще несколько гитлеровцев.

Любопытный случай произошел с тремя связистами, которых возглавлял красноармеец Светашев. Они тянули телефонный провод и неожиданно лицом к лицу встретились с восемью немцами. Светашеву пришла в голову озорная мысль. Он быстро схватил с земли камень и бросил в немцев. Те, приняв камень за гранату, попадали. А связистам только этого и было надо…

Такие примеры можно приводить без конца. В атаках и в отражении вражеских контратак, в траншейных схватках и в борьбе с немецкими танками гвардейцы вели себя смело, инициативно и решительно. Раненые отказывались уходить с поля боя. Коммунисты и комсомольцы повсюду показывали пример отваги и мужества.

К вечеру, несмотря на ожесточенное сопротивление врага, полки дивизии вышли на новый рубеж, заняв важные высоты. Здесь наступление приостановилось. Гвардейцы перешли к обороне.

В пробитую брешь, чтобы усилить темп наступления, втягивались войска 2-й гвардейской армии. Им удалось несколько расширить прорыв в глубину, но выполнить поставленную перед ними задачу – выйти к реке Крынка – они не смогли, потому что сопротивление противника сильно возросло.

Гитлеровское командование, боясь потери Донбасса, срочно предприняло все меры, чтобы ликвидировать прорыв. Оно бросило в бой все свои оперативные резервы. Несмотря на тяжелые бои и огромные потери под Курском, оно пошло на переброску сюда с белгородского направления своих лучших соединений танкового корпуса СС в составе танковых дивизий «Мертвая голова», «Рейх», 3-й танковой, 16-й механизированной. 23-я танковая дивизия была возвращена с пути следования в район Харькова. На Миус-фронт перебрасывалось большое количество авиации.

Появление на участке отборных эсэсовских войск почувствовалось сразу же. Начались ожесточенные затяжные бои. Нам понятна была осторожность формулировки, с какой сообщалось в сводке Совинформбюро за 20 июля о событиях на юге: «На юге, в Донбассе, в районе Изюма и юго-западнее Ворошиловграда завязались бои местного значения, имеющие тенденцию перерасти в серьезные бои».