Текст книги "Крепче брони"

Автор книги: Павел Толстобров

Соавторы: Илья Лебедев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

Мужество

1

«Вы знаете, когда бывают слезы горькие? Не солоноватые, а именно горькие? Это когда вся жизнь впереди и ты еще только начинаешь жить, а тебе нужно умереть. И плачешь от злости, от обиды, что связаны руки и нельзя добраться до горла фашиста, и когда нет последнего патрона – ты послала его врагу. Эти слезы горькие, и плачешь украдкой, чтобы враг не заметил и не порадовался…»

Так начиналось письмо от человека, которого мы считали погибшим. Впрочем, одни ли мы? Мать Анны Рыбаченко получила извещение о гибели дочери еще в июне сорок первого. А позднее ее «похоронили» под станицей Обливской Ростовской области.

Так ли уж трудно представить трагедию, о которой говорилось в письме. Раненая, контуженная, избитая, босая (сапоги с нее сорвали), со связанными руками идет по морозной заснеженной степи девушка. Идет, подгоняемая штыками и грубой бранью, но гордая, не сломленная. Что ее ждет? Только бы не увидели слез…

Я много лет хранил ее письмо, которое она сумела передать из фашистского застенка… Перечитывая его, я каждый раз восхищался мужеством и стойкостью этой женщины.

Мне очень захотелось побольше и получше узнать о ней.

Но лучше – по порядку.

2

Когда знакомишься с человеком незаурядным, а Анна Рыбаченко такой мне и представлялась, хочется понять, откуда у него эта незаурядность? Что способствовало становлению его характера?

Детство Анны, пожалуй, не примечательно ничем. До семи лет – в деревне. Потом Одесса, школа. Учеба давалась легко. Особенно нравилась география. Учительница-географичка была влюблена в свой предмет и умела так преподносить его, что любознательная, склонная помечтать Анна на ее уроках не раз уносилась за моря и океаны, в разные далекие страны. Сколько было романтики в этих «путешествиях»! Не случайно она открыла однажды двери морского техникума, чтобы стать штурманом дальнего плавания. Возможно, сказалось и то, что отец работал в порту и Анна часто бегала к нему. Подвели годы – ей было только тринадцать. Пришлось пойти в педучилище.

Еще была она непоседой. Рано начала верховодить мальчишками и девчонками. Позднее это ей очень пригодилось. И не случайно, когда приняли в комсомол, сразу же назначили пионервожатой.

Время было тревожное. Все мы, молодежь и подавно, жили тогда событиями в Испании. В Одессу привозили детей республиканцев, и Анна с подружками каждый раз бегали их встречать. Она тогда уже возненавидела фашистов, не щадящих даже детей.

Человека воспитывает вся жизнь. Встречи, события, повседневная обстановка постепенно формируют его характер. Но бывает, что какой-то случай, врываясь в его душу, делает больше, чем годы этой повседневности. Таким «случаем» для Анны стал кинофильм «Чапаев». Сколько раз смотрела его. И как-то так получилось, что все внимание сосредотачивалось на одном эпизоде. Помните Анку за пулеметом? Каппелевцы идут в «психическую» атаку. Грозно, несокрушимо, с барабанным боем. В рядах чапаевцев неуверенность, замешательство. Они уже начинают пятиться, кое-кто поднялся, побежал. А Анка лежит за пулеметом. Лежит и ждет, чтоб поближе. Ведь патронов мало… А каппелевцы совсем рядом, сейчас сомнут и ее. Но вот она нажимает на гашетки пулемета. Длинные очереди косят вражеские цепи… У Анны Рыбаченко вырывается вздох облегчения. А когда на горе появляется во главе конницы сам Чапаев, она не может усидеть на месте. Вскакивает, аплодирует, кричит…

Трудно выразить, какое воздействие оказал на Анну тогда этот фильм. То, что с тех пор ее стали называть Анкой, было лишь внешним отражением ее переживаний. И, вероятно, совсем не случаен тот факт, что, когда в 1939-м, после освобождения Западной Украины, туда потребовались учителя, она вызвалась поехать одной из первых.

Ее отговаривали – не бросай университет. Даже пугали: будет очень трудно. Но она была непреклонна.

– Вот и хорошо, что трудно. А в университете я могу учиться и заочно.

В первый же день по приезде на новое место с ней приключилась забавная история. Комнату ей отвели в школе. Вечером, надев коньки, Анна побежала на речку, где на льду резвилась ватага ребят. Кто-то подставил ей подножку, и она растянулась. Плохо пришлось обидчикам.

Что взять с девчонки! Правда, она забыла, что уже не просто девчонка… И вот конфуз. Утром на следующий день приводит ее директор в четвертый класс и представляет:

– Новая учительница Анна Алексеевна.

А Анна смотрит на ребят и многих узнает: это ведь с ними она подралась вчера вечером на реке.

Но все обошлось благополучно. Они быстро подружились. Случай на реке, быть может, даже помог этому.

Только втянулась по-настоящему в работу, а ее вызывают в Одессу:

– Поедешь в Северную Буковину. Старшей пионервожатой…

Здесь она не раз слышала выстрелы из-за угла, подвергалась опасности – агентура прежнего боярского строя, румынской сигуранцы не могла примириться с осуществлением народной мечты о воссоединении с родной Советской Украиной. Но не это осталось в памяти Анны о пребывании на новом месте.

«Вы знаете, что значит принять первую пионерку?! Это была Елена Максимюк, или просто Оленка. Сейчас она народный судья Глыбокского района Черновицкой области».

Из письма А. Рыбаченко.

3

Война застала Анну на границе. Накануне, 21 июня, она, секретарь Глыбокского райкома комсомола, выехала с активистами в пограничное село Белая Криница договориться, как лучше отпраздновать годовщину воссоединения с Советской Украиной. На рассвете они вместе с пограничниками вступили в бой.

Первое ранение. А матери в Одессу эвакуированные из Черновиц принесли страшную весть: ее дочь погибла.

…Генерал был неумолим. В который раз она пробивалась к нему на прием. Но все бесполезно.

– Сколько раз вам говорить: женщин не принимаем! Не женское это дело.

Он еще старался соблюсти такт. Но Анна чувствовала: вот-вот сорвется. А довести его до этого, значит действительно потерять все.

Направилась к выходу.

А вдруг она в этом кабинете последний раз? Генерал может сдержать свое слово, и ее сюда просто не пустят…

У самой двери остановилась. Перед глазами живо предстала дорога отступления. От самой границы. Через всю Украину. А сколько за эту дорогу передумано горестных дум?.. И о судьбах людей, отходивших на восток, и о судьбе Родины в этом грозном испытании. А она, готовая отдать свою жизнь за этих людей, за Советскую власть, не у дел… Когда добралась до Воронежа и узнала о курсах младших лейтенантов, которые организует штаб Юго-Западного фронта, решила: наконец-то! Стану настоящей Анкой-пулеметчицей… Уж я тогда покажу этим гадам фрицам…

Нервы сдали.

– Да я же с первого часа войны на фронте. Вот этими руками фашиста уничтожила. А вы…

– Рыбаченко, вернитесь! – приказал генерал, стоявший у стола. – Расскажите, как вы уничтожили того фашиста.

– Это еще в истребительном отряде, товарищ генерал, – стараясь успокоиться, сказала Анна. – У меня сломалась лыжа, и я отстала от своих. Слышу, кто-то разговаривает, но слов не разберу. Рядом стог сена. Осторожно подхожу. А тут фриц – я сразу поняла, что он по телефону передает сведения. Не может же наш солдат прятаться от своих! Я вначале немного растерялась. Потом подняла винтовку и – прикладом по голове. Забрала у немца документы, оружие и сдала в штаб…

Генерал долго молчал. Анна почувствовала, что сейчас решается ее судьба.

– Стрелять-то умеешь?

– Товарищ генерал, я еще в педучилище сдала все нормы ГТО и стреляю хорошо…

Опять молчание. И вот:

– Ладно, оставайся. Зачислим.

Это было в мае сорок второго года в Воронеже.

Многие сотни парней и одна девушка. Но Анна была не из робких и не привыкла уступать ребятам. Было и другое – жгучая ненависть к фашистам, захватчикам, желание отомстить им…

Обстановка в Воронеже вначале была довольно спокойной. Фронт далеко. И, пользуясь возможностью, она упорно, с присущей ей настойчивостью занималась. Изучала уставы, материальную часть оружия, тактику, совершенствовала стрельбу.

«Когда научилась стрелять из миномета и противотанковой пушки, я уже считала себя артиллеристом. Но „максим“ был моей мечтой. У меня была мирная профессия – учитель, затем секретарь райкома комсомола, и вдруг, нет не вдруг, а от большой ненависти к врагу, мне захотелось уничтожать их группами, а не в одиночку, что я и делала до конца войны».

Из письма А. Рыбаченко.

Своим оружием Анна владела в совершенстве. Могла с закрытыми глазами исправить любую неисправность. Имя Анки-пулеметчицы прочно закрепилось за ней среди курсантов.

С каждым днем фронт приближался к городу. Участились налеты вражеской авиации. Дни курсанты проводили в классах, на стрельбище, в поле, а ночью дежурили на крышах домов, боролись с «зажигалками». А предприятия, местное население спешно эвакуировались на восток.

Курсы срочно перевели под Саратов. В августе состоялись экзамены, на которых присутствовал маршал С. К. Тимошенко…

Эшелон увозил на фронт молодых младших лейтенантов. Анна нет-нет да и посматривала на свои петлицы. Она – лейтенант, подумать только. Одна из всего выпуска – лейтенант. Так оценила комиссия ее отличные знания, ее добросовестный труд.

4

Фотоснимок в газете «Известия» за 8 декабря 1942 года. На фоне дерева – девушка-офицер. В левой руке бинокль. Рядом лежат два бойца в касках. Один припал к станковому пулемету, другой целится из винтовки. Взгляд девушки устремлен вдаль, куда нацелено и оружие бойцов.

Под снимком подпись: «В излучине Дона. Лейтенант Анна Алексеевна Рыбаченко, командуя пулеметной ротой, в одном только бою уничтожила свыше 200 гитлеровцев. На снимке – лейтенант Рыбаченко на огневой позиции».

…В октябре Дон угрюм, неприветлив. Волны свинцовые. Подойдешь, и становится зябко.

На том берегу прочно укрепился враг. На реку смотрят дула автоматов, пулеметов, орудий.

Бойцы 304-й стрелковой дивизии, в которую была направлена Анна Рыбаченко после курсов, уже пытались форсировать реку под покровом ночи. Но гитлеровцы настороже. Пришлось с потерями возвращаться обратно.

Лейтенанта Рыбаченко срочно вызвал командир стрелкового полка, стал детально объяснять обстановку. К чему бы такая честь командиру роты? Анна, оторвав взгляд от раскинутой на столе карты, вопросительно смотрит на полковника.

– Ты можешь? Со своей ротой?..

Так вот оно что! Вопрос оказался довольно неожиданным, и Анна не сразу нашлась с ответом.

– Очень надо, лейтенант. Если захватим плацдарм на правом берегу, он нам здорово пригодится. Даже те немцы, которые сейчас в Сталинграде, будут оглядываться на него… Понимаешь, лейтенант Рыбаченко?!

– Когда?.. Я готова.

Две ночных вылазки не удались. Как перехитрить врага? Решено использовать немецкую педантичность: попытаться форсировать Дон днем, когда гитлеровцы обедают и не ждут гостей… Риск? Но какая война без него…

Не ожидавшие такой дерзости, гитлеровцы спохватились, когда пулеметная рота Анны Рыбаченко закреплялась на правом берегу Дона. Они открыли бешеный огонь из всех видов оружия. Но было поздно. Этот плацдарм был потом расширен. Он очень пригодился, когда наши войска ударили с севера и с юга в обход сталинградской группировки врага.

…Что это за дерево, к которому прислонилась девушка-лейтенант? Уж не та ли это яблонька?

Удивительно устроена память человека. Из прошлых событий Анна Алексеевна почему-то больше всего вспоминает яблоньку.

«На всю степь, сколько видит глаз, – одинокая яблонька. Под ней я была ранена. От взрывов снарядов содрогалась земля, и яблоки падали прямо на голову, а руки судорожно сжимали ручки „максима“. Фашисты готовились к атаке. Но мы их опередили. Дали им жизни, как говорят у нас в Одессе. Взяли много пленных, лошадей, несколько пушек, кухню. И самое главное – не потеряли ни одного человека. Милая, родная яблонька, мне казалось, что она своими ветками хочет закрыть меня от врагов…»

Из письма А. Рыбаченко.

Это было в начале октября сорок второго у села Распопинского под Клетской. Серьезное боевое испытание Анки-пулеметчицы, за которое она была награждена орденом Красной Звезды.

Но до получения этой награды Анне предстояло пережить самое страшное, что может произойти.

5

Весь декабрь сорок второго года 40-я гвардейская стрелковая дивизия вела бои за Обливскую.

Анна Рыбаченко прибыла к нам из госпиталя в начале месяца и была назначена командиром пулеметной роты учебного батальона.

…Нужно было овладеть небольшой высоткой у хутора Фролов, которая очень мешала продвижению вперед. Рота Рыбаченко получила приказ – поддержать огнем наступающие подразделения. Пользуясь темнотой, она выдвинулась вплотную к немецким окопам. Наступление, однако, было отменено, поскольку немцы обнаружили наступающих (близился рассвет) и открыли по ним сильный ружейно-пулеметный и минометный огонь. Но пулеметная рота завязала бой с противником. Бой – в нем немцы использовали даже самолеты – был ожесточенным. Рота, обескровленная в предыдущих схватках с врагом, погибла.

Хотя тела Рыбаченко и находившегося в роте ответственного секретаря партбюро батальона И. Троякова обнаружены не были, все решили, что они погибли.

Дивизия между тем пробивалась к станице и 31 декабря вошла в нее. 1 января 1943 года я побывал у нового командира 111-го гвардейского стрелкового полка, который по случаю победы (этот полк первым ворвался в Обливскую) справлял новогодний праздник.

Здесь мне и передали это письмо:

«Дорогие товарищи!

Расскажите всем, как в неравной борьбе пали 20 гвардейцев-храбрецов, отстаивая каждую пядь родной земли. Пусть близкие, друзья, товарищи на мгновение склонят головы, почтут память товарищей. И если в их смерти виновна я, как их командир, то прокляните меня, как убийцу.

Мне был дан приказ занять в 5.00 высоту 106,0. Хорошо изучив местность и обстановку, мы двинулись в путь. До вражеских окопов было 700–800 метров. Приблизившись на расстояние 20 метров, приняв боевой порядок, рота залегла, не замеченная врагом. Мы поджидали 2-ю стрелковую роту, но она, обнаруженная противником, отошла на исходные позиции. В это время вспыхнули вражеские ракеты. Немцы, заметив нас, с криком разбежались по окопам и открыли огонь. С наблюдательного пункта командира батальона дали сигнал к отходу. Но идти назад, когда рассветает, когда мы будем скошены огнем, не истребив ни одного врага, казалось мне безумным. Я дала команду зарядить пулеметы, противотанковые ружья, приготовить гранаты. Потом мы ринулись на штурм вражеского дзота. Взрывы гранат. Могучее гвардейское „ура“. Мы во вражеских окопах, которые набиты трупами немцев. Дзот разрушен. Вдруг прекращается огонь из двух ПТР, их расчеты погибли. Тогда стало ясно все. Слева и справа метрах в пятидесяти два дзота, о них никто не знал. Ливень пуль хлынул на нас. Мы залегли. Началась ожесточенная перестрелка. Возле меня что-то грохнуло, в глазах потемнело, и я потеряла сознание. Когда пришла в себя, стояла зловещая тишина. Осмотрелась. Лежу на трупах немцев в окопе. Но я не одна. Старший сержант Кузьмичев ведет прицельный огонь в ходе сообщения и отсчитывает: шестой, седьмой, восьмой… Ответственный секретарь партбюро батальона старший лейтенант Трояков наблюдает за полем боя и хладнокровно ведет огонь из пистолета.

Спрашиваю:

– Сколько нас осталось?

– Четверо.

Подо мною шевелится что-то темное. Трояков вытаскивает живого здоровенного немца.

– Анка, живем! – весело кричит он и сует верзиле ручной немецкий пулемет. Я с пистолетом в руке слежу за действиями немца. Он торопливо набивает магазин.

– До роты солдат справа перебежками двигается на нас, – докладывает Кузьмичев.

В этот момент раздается оглушительный взрыв, и Кузьмичев оседает на землю. В судорожно сжатых руках две гранаты „Ф-1“. Трояков выхватывает их. Немец продолжает возиться с пулеметом, но безуспешно. Появляются три „мессершмитта“ и направляются к нашим окопам. Поток огненных пуль, 10–12 залетов, но мы еще живы. Нас двое. Отчетливо слышна немецкая речь. Трояков бросает гранаты. Через полчаса разговор возобновляется. Мы поднимаем головы. В это время немец ударяет Троякова по голове и наваливается на меня. Вырывает у меня пистолет, наносит удары. Мне удается спустить курок. Немец мертв.

В окоп летят вражеские гранаты. Мы с пришедшим в себя Трояковым выбрасываем их обратно. Слышны крики раненых. Возле нас рвутся мины. Осколком обожгло лицо, ранена нога. Рука с пистолетом тянется к виску. У бруствера появляется немец – последняя пуля врагу. Закапываем руками партбилеты и ждем, что нас пристрелят немцы. Безоружных, почти без сознания, окровавленных, вытаскивают они нас из окопов. „Хотя бы убили“, – шепчу Троякову и оглядываюсь вокруг…

Горы трупов валяются у нашего окопа. Раненых не успевали перевязывать. Гвардейцы погибли за пулеметами и ружьями. Похолодевшими руками продолжают сжимать оружие. Казалось, вот-вот откроют огонь. Немцы даже трупов боялись, поливая их огнем из автоматов. Вот как дерутся гвардейцы! Дорого продали они свою молодую жизнь. Ваш бывший командир Анна Рыбаченко гордится вами, бесстрашные герои.

Нас с Трояковым вели в штаб. На допросе ни слова правды. Пусть лучше смерть. Сейчас направляют из лагеря. Но мы вернемся, дорогие друзья, к вам. Близка встреча. Буду громить фашистов до последнего дыхания, мстить за каждого убитого гвардейца.

Гв. лейтенант Анна Рыбаченко».

«Перебили свыше 100, а ранили еще больше. Если расстреляют, отомстите за нас, товарищи. Анна.»

6

Это считавшееся пропавшим и забытое всеми письмо я возвратил его автору.

Так завязалась наша переписка. Передо мной не один десяток ее писем. Больших и довольно кратких. Но каждое по-своему интересно, раскрывает частицу души автора.

Как же сложилась дальнейшая судьба Анны Рыбаченко?

…Здоровенный немец наматывает на кулак косы девушки и с размаху бьет ее головой о стену, считая:

– Айн, цвай, драй…

Анна теряет сознание. А когда приходит в себя, повторяет:

– Сволочи! Об одном жалею: не могу вас сейчас прикончить. Но за меня отомстят!

Ей уже ясно: живой не выпустят. Надо только до конца остаться человеком.

Как-то на очередном допросе, почувствовав слабость, оперлась здоровой рукой о стол. Немец ударил по пальцам пистолетом. Анна потеряла сознание. Очнулась в погребе.

Но жизнь ей сохранили. По рассказам очевидцев в Обливской, какой-то немецкий генерал намерен был использовать ее в качестве экспоната: у большевиков, дескать, не осталось мужчин, и они мобилизуют на фронт женщин…

Анну под строгой охраной перевели даже в более удобное помещение. Здесь к ней наведалась местная жительница Ольга Михайловна Портнова. Вначале она передала Анне большой пуховый платок (его немцы сразу же отобрали). Потом ее маленький сынишка бросил через форточку сверток бумаги и карандаш…

Те же местные жители сообщили, что Рыбаченко и Троякова немцы в колонне пленных угнали в сторону г. Шахты. Поэтому, когда наша дивизия вошла в этот шахтерский город, мы всюду старались разыскать их следы. Хотелось верить, что они еще живы. Но никто нам ничего сказать не мог.

Значит, до Шахт они так и не дошли. Значит, их убили где-то по дороге…

…Из Обливской их отправили в лагерь военнопленных в Белую Калитву. Там Анна видела все: как убивали ради забавы, как закапывали в землю живых и сжигали в бараках. Комендант лагеря Эрлих ежедневно упражнялся в стрельбе из пистолета. Для этого ему выводили пленных, и он старался попасть обязательно в глаз… В день своего двадцатилетия, 22 декабря, Анна увидела виселицу, которая предназначалась для нее. Спас неожиданный прорыв наших войск в район станицы Тацинской.

Их, босых, измученных, спешно гнали на запад.

«Ноги мои распухли. Идти я не могла, и меня привязали, как животное, к санкам и тащили. Остальных, кто отставал, расстреливали. В хуторе Грушевка жители и вытащили меня из-под носа часовых и спрятали. Немного подлечили».

Из письма А. Рыбаченко.

Спасителями Анны оказались Мария Гавриловна Сальникова и ее брат Федор Гаврилович Закотнов. Они укрыли ее от немцев, помогали встать на ноги, пока не пришли наши войска.

Потом опять госпиталь. Физически поправилась, немного окрепла. Но как залечить душевную рану?.. Нет, она ни в чем не уронила чести и достоинства советского офицера. Можно ли осуждать человека за то, что последняя пуля досталась не ему, а врагу?..

Наконец Анну вызвали в Москву. Вручая орден Красной Звезды, М. И. Калинин пожелал ей новых боевых успехов.

Анне Рыбаченко присвоили звание старшего лейтенанта и назначили командиром отдельной стрелковой роты Московской зоны обороны. Казалось, все идет на лад. Но мысли девушки далеко-далеко: слишком велик ее счет врагу, чтобы спокойно сидеть в тылу. И она пишет рапорт за рапортом: «Прошу послать меня на фронт…»

…Корсунь-Шевченковская, Ясско-Кишиневская операции, Румыния, Венгрия – опять бесконечные дороги. И бои, бои. Но теперь это были дороги на запад, дороги побед. День ото дня росли боевое мастерство, командирская сноровка. А храбрости Анне Рыбаченко не занимать. Многое можно было бы рассказать о ее боевых делах на этом пути. Но ей больше всего памятна одна из операций в Карпатах.

Немцы сильно укрепились на одном из перевалов, задерживая продвижение наших войск. Атаки в лоб не давали никаких результатов, только потери. Старший лейтенант Рыбаченко во главе артиллерийско-пулеметной роты, через нагромождения скал, по едва заметным тропинкам два дня пробиралась в обход перевала, а потом дерзким ударом с тыла выбила с него врага. Путь нашим войскам открыт. За эту операцию Анна была награждена орденом Отечественной войны 1-й степени.

«…Гв. ст. лейтенант Рыбаченко А. А…в период наступательных боев в Карпатских горах проявила себя смелым и боевым командиром.

Под ее командованием рота в течение 4-х дней продвинулась в труднопроходимой местности более чем на 100 километров, овладев при этом важными опорными пунктами противника…

Авторитетом среди офицерского состава пользуется. Морально устойчива, идеологически выдержана. Делу партии и социалистической Родине предана…

Вывод: строевым командиром работать может, но ввиду болезненного состояния, вызванного ранением, целесообразно использовать на административно-хозяйственной работе».

Из боевой характеристики.

7

«До сих пор я не могу прийти в себя от этой столь желанной встречи. Вдруг на меня нахлынули воспоминания, передо мной вновь и вновь проносятся первые счастливейшие дни Советской власти. Вы не можете себе представить, как мы, освобожденные от полувоенной муштры в румынской школе, восприняли первые советские песни на родном языке, первые уроки на родном языке, первые школьные собрания и пионерские сборы…

Одним из первых советских людей, поставивших нас на ноги, были Вы, Анна Алексеевна, и сегодня от имени всех моих одноклассников говорю вам: спасибо, родная, еще раз спасибо! Ваш труд пионерского вожака в школе не прошел даром… До свидания! Целую! Искренне Ваша Оленка».

Из письма Е. Максимюк-Ващенко, народного судьи Глыбокского района Черновицкой обл.

«Из вашего письма мы узнали, где были бои Вашей роты. Там и сейчас растет виноградник в балке и яблонька с кислыми яблоками. Посмотрите, Анна Алексеевна, может быть, это та самая, о которой Вы вспоминаете… Желаем, чтобы жизнь Ваша продолжала быть яркой звездой, зовущей других на служение Родине. Преклоняемся перед Вашим мужеством».

Из письма пионеров одной из школ Клетского района.

«В музее боевого пути 40-й армии, созданном при 91-й киевской школе, есть специальный стенд о А. А. Рыбаченко. С тринадцати лет комсомолка. В шестнадцать – учительница, в восемнадцать – секретарь райкома комсомола. В девятнадцать командует ротой…»

«Известия», № 56, 1968 г.

Не только в киевской школе. Во многих других школьных и местных краеведческих музеях можно встретить материалы об Анне Алексеевне Рыбаченко. А письма! Они идут из самых разных мест – от взрослых, от школьников – успевай отвечать.

И приглашения. На встречи ветеранов, в школы, на телевидение, на предприятия… Надо отдать должное Анне Алексеевне – она старается откликнуться на каждую просьбу, особенно ребячью. Несмотря на физические недуги, она является членом многих обществ, часто выступает с лекциями по путевкам общества «Знание». Почти о каждой встрече подробно расскажет в письме. Письма эти то восторженные, то грустные, потому что иные встречи заставляют вновь все вспомнить и пережить.

И в то же время каждая встреча с ветеранами войны, со школьниками, с молодежью, каждое письмо от друзей, а их у нее очень много, заряжают новыми силами. И она пишет:

«Я не унываю. Жизнь прожита правильно, главное – не напрасно».

Да, великое дело – жить для людей, приносить им пользу. И получать в ответ добро за добро.