Текст книги "Тень угасшего пламени"

Автор книги: Павел Липский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Сейчас же, освободив себя от обычного бдения, верховный шаман с наслаждением вдыхал лесной воздух и прислушивался к звукам природы. Он любил природу, потому что она приносила в его душу спокойствие, которого ему так и не удалось до конца достичь, посвятив свою жизнь служению. Только здесь, на лоне природы, старый шаман мог позволить себе ни о чем не думать, не пытаться что-то понять и прийти к какому-то заключению. Он просто наслаждался окружающей жизнью, забывая на миг, кто он такой, и отдаваясь этому беззаботному течению.

Намурату еще раз вдохнул в себя запах хвои и медленными шагами, уверенно ставя босые ноги, пошел по протоптанной им за сорок шесть лет тропинке к ручью. Природа пробуждалась, над землей стояла легкая дымка, а солнце уже окрасило горизонт яркими цветами, не появившись еще, впрочем, в поле зрения. А вот и ручей, журчит, перепрыгивая с камня на камень, лопочет что-то бессмысленно-доброе. Старый шаман улыбнулся и приветливо поздоровался с ручьем и, хоть он и не получил ответа, где-то глубоко внутри себя он знал, что его услышали. Старик подошел ближе и с наслаждением опустил босые ступни в поток, присев на крупный камень, выступавший из воды. Намурату чувствовал себя просто замечательно в этот момент, ни одна посторонняя мысль не беспокоила его, на душе было тихо и спокойно. Он закрыл глаза и просидел так достаточно долго. Солнце уже успело встать, и ручей засверкал мириадами бликов.

Из блаженного забытья старик был вырван резким стуком. Намурату открыл глаза и огляделся, силясь определить его источник. Не найдя ничего в округе, старик опустил глаза и увидел, что к его камню, на котором он сидел, потоком прибило какой-то небольшой ящик. Шаман поднял его из воды и с огромным удивлением понял, что в ящике находился ребенок. Он был еще определенно очень мал, крохотное его личико было сморщено от нахождения в воде, которая просачивалась сквозь прорехи в ящике. Малыш задыхался, потому что вода на сей раз добралась до его носа и он, будучи не в состоянии задержать дыхание, да и не зная, как это делается, успешно захлебывался. Намурату быстро вынул ребенка из ящика и, приложив два пальца к его шее, закрыл глаза. А спустя мгновение вся вода, уже попавшая в легкие несчастного, хлынула наружу...

Ворон поудобнее подложил руки под голову и глубоко вздохнул. Лагерь спал, теплились угли костров, отовсюду слышалось сопение и, кое-где, храп. Шаман постелил свою циновку во внешнем кругу так, чтобы иметь как можно меньше соседей. Яркие образы все еще витали перед ним, лучше всего запечатлелась в его мозгу размытая картина, представлявшее собой сухое старческое лицо, и сопутствующее ей ощущение прикосновения рук. Это воспоминание ничего не проясняло, но Ворону почему-то захотелось улыбнуться. Во всяком случае, он был доволен, что смог пробиться к своим детским воспоминаниям. Может быть, получится узнать больше?

... – В стороны, – повелительным голосом сказал рослый молодой мужчина с густой копной серебряных волос. Он подобрал полы своего длинного простого одеяния из грубой ткани и склонился над лежащим на земле человеком, в боку которого зияла окровавленная рана. Окружающие люди, в основном бородатые мужчины в поношенных кожаных куртках и с луками в руках, незамедлительно подались назад, молча признавая превосходство беловолосого над собой. На их суровых лицах читалось сострадание к товарищу и некоторое беспокойство за исход дела, но был там еще и страх перед носителем Тьмы. Они боялись его, потому что не понимали природы его силы, что всегда было свойственно людям.

А шаман, тем временем, положил свою правую ладонь на лицо раненого, отчего тот вздрогнули сразу обмяк. Дыхание его стало ровнее, хотя видно было, что дышит он с трудом. Вторую свою руку беловолосый медленно приближал к ране и, достигнув ее, не остановился, а, продавив пальцами плоть, вошел внутрь. Раненый человек никак не отреагировал на это действие, он глубоко спал. Шаман же прикрыл глаза и выдворил из своего сознания все посторонние мысли. На это ушло мгновение, затем он расслабился, и перед его внутренним взором все четче и четче стала вырисовываться картина. Кости, мышцы, кровеносные сосуды. Он видел тело раненого человека как бы изнутри, чувствовал каждую его клетку и был им в то же самое время. Его сердце забилось в унисон с сердцем раненого, и тогда шаман выпустил свои силы наружу. Робкие язычки тьмы, вихрились, скручивались, тыкались во все места без очевидной закономерности, заполняя пространство человеческого тела. Для шамана это выглядело, как если бы весь объем постепенно занимала темная жидкость, скрывающая все своим непроницаемым цветом. Теперь перед его внутренним взором было лишь матовое озеро, черная гладь, не отражающая ничего. И в то же время он чувствовал себя опустошенным. Он понимал, что это озеро вытекло из него самого, оставив почти пустую оболочку. С каждым мгновением становилось все труднее, вот-вот перетечет последняя капля – и он упадет, потерявший все. Но в этом и заключалось мастерство исцеления Тьмой. Дать на время, одолжить силу, залечить рану, а потом в самый последний момент, на волоске от гибели, забрать обратно, оставив лишь исцеленное тело.

Так произошло и сейчас. Тьма втянулась обратно, заняла свое законное место, озеро исчезло, и беловолосый шаман снова стал различать органы, ткани и кости. Но на том месте, где только что зияла пробоина, теперь был лишь красный рубец на коже. Шаман открыл глаза и убрал свои руки с раненого. Тот застонал, но не проснулся.

– Пусть он проспит до ночи, а потом хорошо покормите его и дайте напиться, – сказал он стоящим вокруг него охотникам, чуть было не потерявшим сегодня своего друга.

Беловолосый человек встал, оглядел всех твердым взглядом и, заложив руки в рукава своего одеяния, пошел прочь, к аккуратной арке, выложенной из темного камня, за которой сбегали вниз семьдесят семь ступеней...

Кто-то особенно громко захрапел, и Ворон тут же очнулся от своих видений. Он недовольно поморщился, вздохнул и поднялся с циновки. Оглядевшись вокруг и удостоверившись, что все спят, мужчина тихо пошел в сторону небольшой березовой рощи, которая еще в конце дня привлекла его внимание. Роща была не крупная, но посреди нее имелась поляна практически правильной круглой формы. Лишь увидев ее, шаман тут же вспомнил, что подобные фигуры отлично служат сосредоточением любой энергии. Новые воспоминания пробудили вслед за собой череду других, быть может, не таких красочных, скорее являвшихся уже полученными навыками. Шаман вошел в рощу, встал в середину круга и прислушался.

Ничего особенного, шум ветра, шелест листвы, разные ночные звуки. Мужчина закрыл глаза и попытался почувствовать ночь. Выходило с трудом, но с каждым мгновением восприятие становилось все острее. Он видел, как сок бежит по стволам окружающих его деревьев, чувствовал слабые жизненные импульсы мелких обитателей рощи под ногами, а вскоре ощутил и спящих людей неподалеку. Остановив ток мыслей в своей голове, шаман добился полной внутренней тишины, и, так и не открывая глаз, стал медленно передвигаться по поляне, выполняя древний ритуальный танец – комплекс специальных движений, формирующих сродство с первоначалом. Это знание, как и все прочие, всплыло само собой, разбуженное вместе с другими воспоминаниями.

Тощий мужик Зухар, состоявший в отряде рекрутов Кулая, проснулся от того, что ему нестерпимо хотелось справить малую нужду. Чертыхнувшись, он осторожно выбрался из-под тонкого одеяла и, стараясь не шуметь, выбрался на окраину лагеря, где, ни мало не церемонясь, приступил к удовлетворению своей потребности. Почувствовав несказанное облегчение, он решил, что ночная прогулка пойдет ему на пользу и направился к небольшой рощице, видневшейся недалеко. Однако чем ближе он подходил к ней, тем сильнее закрадывалась в его душу какая-то непонятная тревога. Вскоре Зухар был уже так близко, что мог различать отдельные листья на деревьях, как вдруг он заметил какое-то движение. Мужик подобрался ближе и, удивленно открыв глаза, уставился на то, что предстало его взору. На поляне, залитой светом звезд, кружился в невообразимом танце беловолосый чужак, которого Кулай притащил пять дней назад и положил на телегу. Серебряные волосы взвивались и опадали, руки и ноги мужчины выписывали странные фигуры, а воздух вокруг него, казалось, уплотнился и помутнел.

Шаманы называли этот комплекс энергетических движений "танцем вечности". На протяжении всего своего двадцатилетнего обучения, юные шаманы постигали все новые движения, и лишь тогда, когда они становились достойными получить знак зрелости, юноши исполняли весь танец от начала до конца. Самое удивительное было то, что у каждого он был свой. Базовые движения были для всех одинаковы, но каждый вкладывал в это свою душу, и так, как не бывает двух одинаковых душ, не было и двух одинаковых танцев.

Ворон совершил последний прыжок и, медленно опустив руки, открыл все это время плотно закрытые глаза. Он чувствовал себя заново родившимся. Теплая ночь обнимала его, ласкала, как любящая мать. Звезды молча улыбались с небосклона, благодарные за танец, а во всем теле была такая легкость, что хотелось сорваться с места и бежать очень долго, просто так, без какой-либо цели. Мужчина огляделся вокруг, на лице его блуждала неосознанная улыбка. Деревья в роще стояли, покачивая голыми ветками, а вся листва, не смотря на то, что она была свежая и зеленая, лежала вокруг концентрическими кругами, в центре которых стоял Ворон.

Шаман снова закрыл глаза, и, подняв правую руку, совершил ей плавное движение. Опавшая листва с тихим шелестом поднялась в воздух, окружив его зеленым плащом, а затем так же плавно вернулась на деревья. Ворон глубоко вздохнул, и на его лице снова появилась улыбка. Тьма – великая сила, которой подвластно не только разрушение.

Глава девятая

Самондор принял Ричарда и Зулфу в своем роскошном шатре. Это был крупный мужчина, с длинной угольно-черной шевелюрой, заплетенной во множество мелких косичек. Такой же была и окладистая борода, делавшая его лицо особенно суровым. Однако это впечатление тут же рассеивалось, когда Самондор улыбался своими чудными темными глазами, а белоснежные здоровые зубы так и сверкали в лицо собеседнику. На пиратском капитане был темно-бардовый, украшенный богатой вышивкой, кафтан, который был подпоясан черным поясом со свисающими кистями. За этот пояс с обоих боков были заткнуты два изогнутых скимитара с щегольски отделанными драгоценными камнями навершиями рукоятей.

Самондор лучезарно улыбнулся вошедшим и заключил старика в объятия, после чего протянул свою широкую ладонь Ричарду.

– Не чаял я тебя в живых увидеть, старый пройдоха! – обратился пират к Зулфе. – Думал, казнили тебя там же, в Аль-Салеме. Эх, жаль, меня там не было! Задали бы мы им жару!

– Полно тебе, Самондор, – отмахнулся старик. – Ты прекрасно понимаешь, что у нас не было бы шансов прорваться с боем. Полегли бы все, а толку-то? Тем более, видишь, оно как все сложилось – я жив и, в общем-то, цел. Не считая, конечно, замечательного времяпровождения среди невольничьего каравана.

Самондор добродушно улыбнулся и похлопал Зулфу по плечу.

– Не по зубам ты еще смерти, да, старый друг? Это славно. Не представляешь, как я рад снова видеть твою вечно ворчащую рожу! Но да, ты так и не представил мне своего молодого спутника!

– И точно, прости нас, юноша, – обратился Зулфа к Ричарду, – давно мы не виделись. Знакомься, Самондор – это Ричард, и без него я бы точно не выбрался из этой проклятой пустыни, да-да!

Пират продолжал улыбаться, но лишь своими ослепительными зубами, глаза же его посерьезнели и оценивающе обежали фигуру Ричарда, остановившись, наконец, на его лице.

– Что ж, мне приятно познакомиться с тобой, Ричард. Вдвойне приятно, ибо ты спас моего старинного друга, которого я уже почитал мертвым. Такой поступок бесценен в моих глазах. Так что ты вправе просить всего, чего пожелаешь и что я смогу выполнить для тебя. Хочешь сокровища? Богатства, не снившиеся королям? Или может быть женщин? Замечательных, пленительных красавиц пустыни? Чего ты хочешь?

Ричард задумался на мгновение. Ему не нужно было ничего, потому что он вообще мало что понимал, и меньше всего то, что он тут делает и зачем он это делает. Конечно, ему было приятно слушать такие речи, но он был в полнейшей нерешительности. Старик, видимо, поняв его замешательство, поспешил выразить свою мысль:

– Пусть он поразмыслит над этим хорошенько, а, Самондор? Дай ему время подумать, сначала нам бы нужно отдохнуть и хорошо поесть, хм, да, поесть бы точно не мешало...

– Конечно, друг мой, – отозвался капитан. – Нам некуда спешить. Пусть наш новый друг живет тут, сколько ему будет угодно и ест все, что ему заблагорассудится. Ричард – мой почетный гость.

?

Остаток дня музыкант провел в обществе капитана и Зулфы, мало что понимая из их разговоров. А говорили они много, и в основном это были их общие воспоминания. Изредка они замечали, что Ричарду ничего не понятно, и, наверное, не слишком интересно, извинялись перед ним и снова брались за старое.

Все сильнее Ричард ощущал себя одиноким. Тот бесшабашный угар и азарт приключений, захвативший его в караване, теперь медленно угасал, оставлял за собой остывшие камни сомнений. Что теперь делать? Куда теперь идти? Зачем идти куда-то вообще? Ричард вдруг со всей тяжестью осознал, что не имеет ни малейшего понятия, что делать дальше. С каким-то неясным беспокойством бродил он по лагерю, разбитому на берегу потайной бухты и невидящими глазами смотрел вокруг себя. Пираты не пытались с ним заговорить, только провожали его удивленными взглядами и пожимали плечами.

На следующий день Зулфа заметил перемену, произошедшую с Ричардом, но ничего не сказал и не сделал. Возможно, он не до конца понимал причины его душевной борьбы, а может просто не считал нужным вмешиваться. Однако когда Самондор шумно предложил напиться в третий раз в честь возвращения Зулфы, старик молча покачал головой и взглядом указал на сидящего со стеклянными глазами Ричарда. Пиратский капитан поднял бровь, пристально вгляделся в музыканта и многозначительно провел рукой по бороде.

И вскоре пиратский лагерь зашумел. Все к чему-то готовились, суетились и бегали, а Самондор с заговорщицким выражением лица отвел Ричарда в сторону.

– Послушай, Ричард, – многообещающе начал он. – Ты так и не придумал для себя награду за это время, и я решил, что тебе будет проще это сделать, если мы возьмем тебя на наше завтрашнее мероприятие.

Ричард молча смотрел в сторону, но по его лицу было видно, что он честно пытается слушать.

– Так вот, – продолжал бородач. – Моей команде нужен провиант, а его нигде не достать, кроме как в Аль-Бакареше. Но ты, наверное, догадываешься, что если мы заявимся туда вот так, как есть, то нам всем дружно снимут головы и насадят их на решетку ворот в качестве назидания. Но ведь мы не глупцы, правда? Из последнего ... кхм... похода, мы привезли много ценных вещей, которые мы бы не прочь выгодно продать. И где это сделать? Конечно там же, – Самондор сделал многозначительную паузу, но, не дождавшись никакой реакции, продолжил. – Мы втроем и десяток моих людей переоденемся торговцами пустыни, благо все необходимое у нас есть, и повезем наш товар на продажу. Там же мы купим и провиант, и там же ты сможешь выбрать себе достойную награду. Ну как, согласен? Конечно, я ни в коем случае не принуждаю тебя ни к чему. Ты волен остаться в лагере на это время, все же это предприятие не гарантирует нам всем полной безопасности. Мало ли что может случиться, а если нас обнаружат, то твоя голова окажется там же, где и наши. Ну, что ты решаешь?

Ричард помолчал, затем поднял глаза на пирата. В этих глазах еще можно было заметить ускользающий хвост какой-то тяжелой мысли, которая поспешно ретировалась, и теперь в них медленно загорался интерес.

– Пойти с вами? Конечно же, я пойду с вами! Что мне еще тут делать? – воскликнул он и немного натянуто засмеялся. Преувеличенно резко и радостно вскочив, Ричард ожидающе уставился на Самондора, который задумчиво наблюдал за его реакцией.

– Что ж, вот и славно, – пират улыбнулся. – Кстати, ты что предпочитаешь, скимитары, джамбии, еще что-то? У меня найдется любое оружие для тебя, только скажи.

– Скими...Что? – Ричард сконфуженно потер переносицу. – Я... я... не владею оружием, Самондор.

– Как?! – раскрыл рот от удивления капитан. – Но... ах, да, ты, наверное, чародей? Я, вообще, не очень-то уважаю все это колдовство, но жрецы действительно кое-чего могут, да и старина Зулфа раньше не раз удивлял своими чарами.

– Нет, я не... чародей, – еще более смущенно ответил Ричард.

Самондор молча смотрел на него удивленными глазами, а потом громко и добродушно рассмеялся, хлопнув Ричарда по плечу, от чего тот едва не присел.

– Ну, ты даешь, парень! Такого я уж точно не ожидал. Как же ты выжил до сих пор, ничегошеньки-то не умея? Вон, в такую даль забрался, а даже саблей махнуть не можешь! Хотя нет, это я хватил, конечно, неправильно сказал. Не знаю я, что ты умеешь, а чего нет, но науку ратную ведать просто необходимо! Ну, ничего, мы тебе учителя найдем, быстро освоишь. А сегодня... хм, просто, если вдруг что, ты прячься, а мы разберемся.

Весь день до вечера в лагере стояла суета. Складывали тюки, готовили вьючных животных, переодевались в соответствующие одежды. Для тех самых десяти избранных, что собирались ехать с капитаном, это предприятие было не более чем увеселительной и забавной прогулкой. Ричард же постоянно думал о том, что будет, если их обнаружат? Что будет с ним? Естественно, никто не будет разбираться, кто пират, а кто нет, повесят всех или отрубят головы. Сомнение, беспокойство и страх закрадывались теперь в душу молодого мужчины. Никогда раньше он не задумывался над тем, как ему хочется жить и не хочется умирать. Он думал, что не боится смерти, а теперь, более чем когда-либо он ощущал близость ее дыхания. Рискованная вылазка. В Ричарде боролось юношеское любопытство и жажда приключений с присущим взрослому обывателю страхом за свою жизнь. Но все же победило любопытство. В конечном итоге, сколько раз молодой Ричард мечтал о таких приключениях? Сколько раз представлял себя на месте книжного героя? Что же, мечты иногда сбываются.

Такие размышления приободрили его. Хорошее расположение духа вернулось к Ричарду, и он, ожив от своих тяжких раздумий, начал приставать к Самондору с тысячей разных вопросов о ходе вылазки. Капитан с дружеским подтруниванием старался отвечать на самые важные из них, походя распоряжаясь последними приготовлениями. Зулфа в этот день мало обращал на себя внимание Ричарда, но под вечер старик отыскал его, когда тот был один, и завел серьезный разговор.

– Нам многое нужно обговорить, друг мой, да-да, – пристально глядя в глаза Ричарду, начал Зулфа. – Самондор человек, бесспорно, широкой души, но даже он, мой старый друг, не знает всего обо мне. Как и о тебе. Это вещи, которыми мы не будем его обременять, но между нами мы должны их хорошенько обмозговать. Понимаешь, что я имею в виду, хм?

Ричард посерьезнел и утвердительно кивнул.

Старик удовлетворенно вздохнул и продолжил:

– Так вот. После того, как мы вернемся в лагерь, нам нужно будет вплотную заняться этим вопросом. Я расскажу тебе многое, возможно... хм... и ты поделишься со мной тем, чего я до сих пор не знал. А пока просто будь рядом, не совершай глупостей, что бы ни вышло из этой вылазки. Ты ведь хотел увидеть Аль-Бакареш? Вот она, твоя возможность, лучше не найдешь, да-да. Выбери себе что-нибудь там, чтобы не обижать капитана, хотя бы даже просто символическое. Это не главное. Главное то, о чем мы будем говорить после. Я много думал в последнее время, и пришел к разным важным выводам. Я поделюсь ими с тобой, когда придет время.

Ричард задумчиво кивнул. Во время этой речи он разглядывал морщинистое, не слишком привлекательное, даже несколько отталкивающие лицо старика. Его покрытые щетиной скулы, горбатый нос, тонкие бледные губы и очень внимательные выцветшие глаза. Смысл сказанного доходил до Ричарда, но он думал сейчас только о лице говорящего, почему-то именно оно занимало все его внимание. Кто он, этот лысый морщинистый Зулфа? Вроде бы ясно, но... Ричард ничего не знал о нем самом, просто ничего. И теперь ожидание интересной беседы, которая, возможно, приоткроет завесу тайны над его появлением здесь, не давало ему покоя. Однако это длилось недолго. Переменчивая натура Ричарда показала себя, когда он, снова погрузившись в общие приготовления, и думать забыл о давешнем разговоре.

К ночи вся суета улеглась, команда Гарзамаля расходилась к своим кострам, устроенным то тут, то там на берегу потайной бухты. Их можно было заметить только с моря, так что пираты не боялись открыто их разводить. Гул и гам теперь улеглись, только слышны были отдельные отрывки чьих-то бесед, отрывистые смешки и обычная лагерная возня.

Ричард взобрался по скале, являвшейся естественной стеной бухты, наверх, где находился большой круглый нагретый за день камень. Мужчина сел на него и с наслаждением втянул ночной воздух, напитанный запахом моря, которое мирно плескалось внизу. В голове Ричарда царила блаженная пустота, которая спасает нас от всех досаждающих мыслей. Он просто ни о чем не думал, смотрел в бесконечную морскую даль и улыбался неизвестно чему. Завтрашнее предприятие воспринималось им теперь совершенно беззаботно, страхи и тревоги ушли так же быстро, как появились, и теперь он с нетерпением ожидал будущего дня, предвкушая массу новых впечатлений. Незаметно для самого себя, Ричард решил воспринимать все это как увлекательное сафари, как туристическую экскурсию с долей экстрима.

Ветер с моря подул сильнее, взъерошил отросшие за это время волосы Ричарда, ухватил ворот его рубашки. Мужчина вздохнул, и начал осторожно спускаться со скалы. Тут были прорублены ступени, грубо, но достаточно хорошо, чтобы можно было без особых трудностей совершать это путешествие. Отыскав свою палатку, Ричард выпил воды из бурдюка и растянулся на циновке, которая была хоть и тверже его кровати, но все же спать на ней было чрезвычайно приятно. Нужно было хорошо отдохнуть.

Глава десятая

– Я упустила его, Владыка, – в ее голосе слышались извиняющиеся нотки. – Такого развития событий я совершенно не предполагала.

Тьма сгустилась, окутав невысокую фигурку с постоянно меняющимися очертаниями.

– Как же так вышло, Медис? – вкрадчиво спросила тьма.

– Его... увезли. Я слишком поздно об этом узнала. Там будет какая-то война, и...

– Меня не волнует, во что играются смертные, – перебила тьма. – Но ведь ты должна была его почувствовать, почему ты не последовала за ним?

– Владыка... я больше не чувствую его. Он... каким-то образом закрылся.

– Что? Постой, я попробую сам... И верно, но как ему это удалось? Разве что... Но откуда он может знать? Ведь это было так давно...

Еще неделя потребовалась отряду Ворона, чтобы достичь точки общего сбора, с которой рекруты ульракского домина выступили к Ургарду. Погода стояла замечательная, никаких происшествий в дороге не было, так что даже те, кто открыто выражали свои опасения по поводу предстоящей войны, несколько успокоились и были захвачены царившим духом ленивой удовлетворенности.

Ворон по-прежнему держался на расстоянии от остальных, впрочем, не показывая открыто свое нежелание ни с кем сближаться. К нему уже привыкли и не обращали никакого особенного внимания, только со старым Бариком он иногда беседовал о том и о сем, постепенно составляя для себя картину происходящего. Уже некоторое время шаман не пытался вновь заглянуть в свою память, чтобы спокойно переварить уже увиденное. Пока что ни одного намека на то, что же все-таки он делал в глубине той пещеры, не было. Но Ворон не торопил события. Со своей обычной хладнокровной рассудительностью, он решил, что всему свое время, и рано или поздно он найдет ответы на все свои вопросы.

Поэтому теперь он сосредоточился на ритуальном танце, бывшим одновременно комплексом укрепляющих упражнений для тела и духа. Каждую ночь, когда у него была такая возможность, шаман покидал спящий лагерь и искал какое-нибудь уединенное место. Выполнение всей череды замысловатых движений, сопровождаемое полной концентрацией воли, приносило шаману несказанное удовольствие. Каждый раз он словно рождался заново, сбрасывая с тела неуклюжесть и невосприимчивость, сродняясь с ним все больше и больше. В то же время Ворон ощущал, что теперь, когда он помнит все фигуры танца, он еще ближе подобрался к источнику своей силы – первородной Тьме, но, в то же время, он закрыт для ее неблагоприятного влияния.

Солдат, наблюдавший за ним в ту первую ночь, почему-то не нашел в себе сил рассказать об этом кому-нибудь, но сам всегда сторонился Ворона и испуганно смотрел на него, когда тот не мог этого видеть. В остальном же жизнь отряда никак не менялась, дни проходили за днями, и, когда, наконец, он достиг точки своего назначения, оказалось, что все уже собраны и, без значительных промедлений, Ульракское ополчение выдвинулось на Ургард.

В одну из ночей, после успешно выполненных ритуальных движений, Ворон решил, что наступила пора снова погрузиться в пучину памяти, и, удобно устроившись на своем ложе, приступил к этому важному занятию. На этот раз он долго не мог нащупать ни одной нити, ведущей к утерянным воспоминаниям, и подумывал было отложить все на другой раз, как вдруг совершенно неожиданно нашел то, что искал.

...

– Зачем каждому из нас ритуальный танец, шаман? – спросил Намурату, и его глубокие мудрые глаза обратились к лицу юноши.

– Мы танцуем, чтобы породниться с Тьмой, наставник, – отвечал тот, стараясь смотреть только в эти глаза. – Каждый танец индивидуален, ибо отражает душу своего творца.

– Только ради этого? – снова задал вопрос старик.

– Мы танцуем также, чтобы Тьма не имела над нами власти, какую мы имеем над ней, – сказал юноша.

– Значит, Тьма есть зло? – раздался новый вопрос.

– Как и Свет, Тьма – лишь первоначало, высшая форма стихии. По своей природе она более агрессивна, но и Свет способен к разрушению. Понятия зла и добра не могут совмещаться ни с одним из первоначал, ибо они у каждого свои.

– Выходит, у Тьмы есть своя воля, шаман?

– Как и Свет, воля Тьмы не поддается нашему пониманию, но может быть воспроизведена посредством видений и откровений, для чего и нужны шаманы.

– Тогда являемся ли мы слугами тьмы? – задал очередной вопрос Намурату.

– Нет, ибо мы не служим ей слепо, но используем ее силу по законам нашего ордена, во благо или во вред, руководствуясь лишь понятием высшей справедливости.

– Можем ли мы использовать силу в личных целях?

– Каждый шаман обладает полной свободой выбора в рамках установленных орденом обязательств. Но каждый из нас должен осознавать, что каждый его шаг порождает цепь определенных последствий.

– Являемся ли мы слугами людей?

– Нет, ибо не следуем их потребностям и нуждам, а лишь по собственному желанию и велению нашего кодекса допускаем необходимое вмешательство.

– Тогда, кто же мы?

– Мы – носители первоначала, и, поскольку Свет не имеет своего олицетворения, мы – хранители баланса, и стражи той грани, которая отделяет его от Тьмы.

– Можем ли мы покинуть наш пост?

– Нет, ибо тогда Тьма лишится контроля и, следуя своей природе, нарушит установленное равновесие.

Взгляд Намурату потеплел, старик благосклонно кивнул и пригласил Ворона следовать за собой.

– Ты верно понимаешь суть нашего бытия, ученик. Однажды из тебя выйдет замечательный верховный шаман.

...

Так вышло, что столица Скальдорна лежала ближе всего к вражеской границе, и потому вдвойне удобно было стягивать войска именно туда. Король Траугил сгорал от нетерпения быстрее начать кампанию. Забросив даже свою любимую соколиную охоту, он часами расхаживал по замковой библиотеке, составляя план боевых действий и прерывая это занятие лишь затем, чтобы осведомиться у своего советника, низенького тщедушного человечка, не добыли ли разведчики еще каких-нибудь важных сведений. Однако, все, что он узнавал, сводилось к тому, что Кальтира, видимо, подозревает о назревающих событиях, и тоже не сидит, сложа руки. Но это было очевидно, и понятно и без шпионов, и потому молодой король ярился и продолжал нетерпеливо курсировать от стены к стене.

В этот день Траугил находился в особенно плохом настроении, когда приказал позвать к себе Фагайра, своего советника. Король хмурился и бездумно перелистывал страницы какой-то книги, когда высокие створки дверей библиотеки отворились, и внутрь проскользнула сгорбленная фигура.

– Я здесь, Ваше Величество, – елейным голоском произнес Фагайр и отвесил низкий поклон.

Король повернулся к нему, не глядя бросил книгу на стол, однако, не попал, и, досадливо поморщившись, заговорил:

– Что у тебя есть для меня сегодня, Фагайр? Ну же, не тяни.

На некрасивом лице советника появилось выражение скуки, но голос его ничуть не изменился:

– Конечно, Ваше Величество, как пожелаете. Налоги за месяц собраны, беспорядки в Мулькире прекратились сами собой, урожай этим летом...

Король издал недовольное восклицание и сделал нетерпеливый жест рукой.

– Да не то, болван, это меня не интересует!

Советник вздохнул, и продолжил:

– Хорошо, мой король. Я знаю, что вы хотите услышать, но, увы, не могу вас ничем порадовать. Никаких новых сведений о вашем сыне не было. Кальтирское посольство не проявляет признаков беспокойства, но это не значит, что они ничего не замышляют. Ваши открытые приготовления уж слишком заметны, хоть они и не могут быть уверены в том, что войска будут обращены именно против них.

– Я знаю это, Фагайр, знаю, – устало сказал король, разом потеряв весь свой запал и упав в мягкое кресло.

– Кроме того, я осмелюсь снова воззвать к вашему благоразумию, Ваше Величество, – продолжал советник. – Пересмотрите свое решение, остудите свою ярость, но не начинайте этой безрассудной войны. Кальтира – маленькое горное королевство, и вам слишком хорошо должны быть известны все те неудачные попытки завоевать его, имевшие место в истории.

– Но что же мне делать, Фагайр?! Мой сын у них, я не могу просто сидеть, сложа руки, и ждать, пока они сделают с ним что-то ужасное!

– Мой король, у нас нет по-прежнему никаких...

– Доказательств? – король снова вскочил и стал гневно расхаживать по комнате. – Не начинай ту же песню, Фагайр, мы уже это много раз обсуждали! Я знаю, что он там, я уверен в этом!