Текст книги "Изжитие демиургынизма"

Автор книги: Павел Кочурин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

1

По вырубам в Гарях Дмитрий Данилович проездил с лесным плугом до глубокого вечера. Вернулся в сумерках. На внуков поглядел с затаенќной улыбкой. Спросил, что они ныне делали. Были на реке, пололи гряќдки в загороде, дважды купались. То, что он видел их игру, не сказал.

С Иваном разговор зашел о сенокосе. Через пять дней начнут косить луга. Дмит-рий Данилович расчитывал завтра до обеда поездить еще по вырубам. Потом вывезти из Казенной, с Тарапуниного поля, жерди и коќлья, частокол. Всем, кто что нарубил, доставить к домам. Надо было выкроить время сходить в ульи. Дела мелкие подпирали, как это и всеќгда перед сенокосом и жатвой.

Луга цветением бросали вызов косарям, трава с каждым днем густела. И надо уга-дать – не оторопиться и не опустить спорое время. Таков закон природы. Хлеба на глазах поднимались после благодатных дождей. Все и подгоняло мужика-крестьянина успеть завершить всякие недоделќки по дому, сделать то, что нельзя откладывать на зиму. Печку переќложить, крышу починить, изгородь поправить. Так велось спокон веку. И в век боль-шой техники не переиначишь жизнь на земле. Как не излаќмывай самого мужика-крестьянина, его повелители – поле, луга, все, чем покрыта земля-матушка.

Дмитрий Данилович за оставшийся до сенокоса день решил поправить загороду. Помогали внучата. Соскабливали топориками с еловых колышков кору, подавали их де-душке. Работа шла споро, было весело за такой работой. Цвели в проулке липы, шипов-ник. Мелькали пчелы, не сердитые при хорошем взятке. Гибкие сырые частоколины легко вплетались в изгоќродь. Старые ольховые с хрустом ломались и Дмитрий Данилович выкидывал их в проулок.

Незаметно подошел Саша Жохов, стал за кустом шиповника. Обломок колышка упал к его ногам. Саша поднял его как находку, высказал:

– Что же так, Данилыч, соседа встречаешь, падогами бросаешься. – Поздоровался, когда Дмитрий Данилович выглянул из-за куста: – Труд на пользу, – вымолвил непринуж-денно.

– Мое почтение, Александр Ильич, – отозвался Дмитрий Данилович. – Уж не попал ли нечаянно?..

– На этот раз мимо, – отшутился Саша. И спросил: – Решил подремонтироваться… И мне бы надо, да все недосуг.

– Что же в Казенной не нарубили частоколу и кольев?.. – Дмитрий Даќнилович вплел между поперечных жердин колышек, подошел к изгороди, где стоял Саша.

– Да у тебя сквозь колючки шиповника мужа не пролетит. Живая изгоќродь, – поль-стил Саша.

– По низу курица пролезают, находят лазейку… Проходите в огород-то, радушно пригласил Дмитрий Данилович Сашу.

Саша прошел в отводок, огляделся. Неторопливо прошагал мимо грядок с огурца-ми и помидорами. Присели на межнике для перекура. Хозяин проќтянул открытый портсигар, вспыхнула зажигалка синим огоньком.

Последнее время Сашу словно подменили. Был любезен, здоровался, спќрашивал об Анне Савельевне, как она, сочувствовал. И вот зашел. Таќкое и раньше с ним бывало. Прикинется благолепным, а потом куснет исподтишка. При трудовом настрое Дмитрий Данилович переборол в сеќбе подозрительность, сели побеседовать. Хотя чего-то и насто-ражиќвало. Но плохие мысли отгонялись благостным настроением.

– Теперь, знамо, и на свое хозяйство время остается, лесник вот, не в колхозе, – как бы вскользь, с фальшивой простоватостью, вымолвил Саша. Потрогал лежавшие сбоку колышки, – еловые-то, они, крепкие, – не то что ольховые. Тут, как и для дома, требуется ядреное дерево… Лес-то вот повыбрали, коли строится, так и не сразу лесину сыщешь. Да твой-то дом крепкий, на камнях стоит. А у меня правый угол осеќдать стал, – договорил, пыхнув папиросой.

– В одно, кажась, время строились-то, после пожара, – отозвался Дмитрий Данилыч, – да и перестраивался ведь недавно.

– В одно-то, оно, в одно… – Саша недоговорил, многозначительно помолчал. – Да-нило Игнатьич, покойный, говаривал: хорошо делаешь один раз, а плохо многажды… И вспомнишь вот.

– Лес-то сыщется, – сочувственно сказал Дмитрий Данилович. По перќвопутку и подвезем. Тянуть-то чего, раз надо заменить венцы.

Саша тут же и ушел от разговора о доме. Поковырял носком сапога землю в бороз-де, поглядел на небо, на верхушки деревьев, лениво проќговорил:

– Липы-то вон как цветут нынче, – втянул носом воздух, улавливая стойкий медо-вый запах. – Пчелам одна благодать. У тебя как в раю вокруг дома-то… И Божья тварь то-же не зевает, летит куда подальше. Надо ведь за всем большой присмотр. Хотел завести, да как без приќвычки-то.

– Хлопоты не велики, – обмолвился Дмитрий Данилович. – Пчелы труќдятся сами по себе. Как говориться, по Божьей воле. От природы своќей такие труженицы.

Саша перебил разговор смешком:

– По Божьи-то и у них не больно все выходит. Воры-то и среди них водятся… – Внезапно по лицу Саши прошла тень смущения, ровно от невпопад сказанного слова. Нарочито резко отклонил голову от пролеќтевшей над ухом пчелы. Смял папиросу, затоптал в борозде.

– Бывает и воруют, если хозяин ротозей. Или того хуже, сам плут и толкает Божью тварь к тому же, – сказал миролюбиво Дмитрий Данилович и предложил Саше рой. – Веял бы вот… с запасным домиком усќтуплю, и рамками.

Саша замялся и не успел ответить. С крыльца зашикала, сбежала вниз Прасковья Кирилловна:

– Шиш, шиш, косые… Я вас, окаянные.

Зашла проведать Анну и увидела роющихся на грядках куриц. Пожуриќла ребят, разыгравшихся в проулке: полную загороду куриц напустили.

Дмитрий Данилович вскочил с места, замахал частоколиной. Курицы бросились с кудахтаньем в рассыпную. Поднялся и Саша, набежали ребятишки.

Вошла в загороду Прасковья Кирилловна, поправили разрытые грядки. Саша признался, что оплошал, не прикрыл отводок:

– Им бы только щелку найти, – обвинил куриц.

Все зеленело, топорщилось на грядках, скороспелка-капуста свертывалась в коча-ны, кудрявилась морковка, лопушилась свекла, брюква, кустились помидоры, цвели огур-цы.

– Ровно в другом краю живете, – завистливо сказал Саша. – Все вверх тянется, вез-де что-нибудь да торчит, ноге ступить негде… И доќмики пчел, каждый разного цвета. Что тебе на даче у чина большого. Приходилось вот бывать кое у кого…

Дмитрий Данилович смолчал. Вроде упрека Саша высказал. Домом и хозяйством отца вот тоже корили: "Как у помещика прежнего". Отец на то завистникам отвечал: "Значит плохо, если только как у помещика. Я-то стараюсь, чтобы лучше было".

Деревня общинная держалась во всем равенства. Чтобы у всех все было похоже. И ославит того, кто больно выказывается. Отец укорно оговаривал завистников: "Одинако-выми нищие и разного рода побиќрушки и те норовят быть непохожими. А уж мужику-то и Бог велел трудом выделяться одному от другого".

Саша что-то выглядывал, зыркал глазами. И Дмитрий Данилыч подался соблазну подзадорить его. Повел по огороду. Подошли по узкому межниќку к яблоням, где стояли пчелы.

– Огород вот, фруктовые деревья, пчелы, все это отдых для меня, – объяснял Дмит-рий Данилович.

– Теперь можно пчел держать. А то было по два домика, не больше, – высказал Са-ша, будто бы одному ему известное. – И яблони, сад, тоже сажай, налогом не облагаются. А то вырубали из-за этого налога.

– Какая в наших местах нажива от сада. Да и от огорода, и от пчел. – Мимоходом бросил Дмитрий Данилович. И оживился: – А душе вот отраќда, вокруг тебя тобой сотво-ренный мир особенный, коего у другого нет.

– Огород оно, конечно, надо иметь, – рассудил Саша. – Не каждому это дается. Бол-гары, говорят, да корейцы, те огородники. Наталья моя не в ладах с этим… Огурцы, поми-доры у тебя вот в цвету, а у нас только в лист пошли.

– По малу и снимаем, – сказал Дмитрий Данилович об огурцах с каким-то уже озор-ным весельем. Подошел к грядке с опущенной пленкой и соќрвал три зеленых с пупырыш-ками огурчика, и три покрасневшие помиќдорины, протянул Саше. – Вот попробуйте. И Наталью Петровну, и мать угостите, свои деревенские, не привозные.

Саша взял, подержал их в руках как диковинку, сунул в карман. Дмиќтрий Данило-вич уже с каким-то выхвастом подзадоривал, поддразнивал:

– Вот тепличку перестроим, улучшение сделаем. Нынче-то не усќпели, а на будущий год огурчики, помидорчики и все другое к Рождестќву будут. Огородничество, оно, мужское дело. Советую вот…

– Такого и верно что, у прежних помещиков и тех не было, – рассмеялся Саша ка-ким-то своим укорительным смешком. – В колхозе вот тоже не обзавелись теплицей, а у вас, Кориных, в крови всех опережать. – Проблуждали глаза по домикам ульев под ябло-нями и спрятались.

– В деревне, в том же колхозе, как жить иначе без своего ладного хозяйства, – тая усмешку, проговорил Дмитрий Данилович. – Ныне такое поощряется, а придет время и обяжут иметь свой огород. Машины вот уже для этого изготовляют, мини-трактора для личного хозяйства. На грядке-то своей лучше землю видишь, глядишь и колхозную нау-чишься цеќнить. А у кого к этому интереса нет, валяй в город. В этом тебе тоќже ныне сво-бода, паспорт-то небось в кармане.

Саша с полуоткрытым ртом уставился на Дмитрия Даниловича. Этот Коќрень всегда его подзуживает, подковыром.

Меняя тон разговора, Дмитрий Данилович продолжал задорить Сашу:

– Иван на днях интереса ради чужестранные помидоры из райцентра привез. Смешно: в деревне овощи из города да еще заграничные!.. Так такому не дивиться и со стыда не краснеть мужику-крестьянину. Пусть он и колхозник. Недотепы мы что ли ка-кие-то, или уж совсем облениќлись, без своей головы?..

Саша затаенно молчал: вот же уже и колхозом Корень недоволен. А Дмитрий Да-нилович не мог удержаться: – Пойдемте, Александр Ильич, тепличку вам покажу, – уж донимать, так донимать Сашу, подумалось с незлобивым усмехом.

Прошли за баньку, в левый угол огорода, куда в вечер падали солќнечные лучи. Низкое, шалашом застекленное строение. Метров восемь в длину и пять в ширину. Высо-та посредине в рост человека.

– Коли такое хозяйство вести, то и в колхозе некогда работать, сил не хватит, – нев-нятно проговорил Саша, невольно выдавая свои мысли, завистливо осуждающие Корня.

– Котелок в баньке для обогрева стоит. И дом от него отопляется, – продолжал Дмитрий Данилович, не обращая внимание на высказ Саши. – Горячая вода через теплицу идет, бассейн в бане обогревается. – Разќжигал уже с каким-то азартом Сашу-Прокурора. – Как вот тут судить, Александр Ильич, по-буржуйски это, или, может, по-коммунистически. К светлому будущему стремление поперед других… Или по-христиански: кто имеет, тому больше дается, а кто не имеет, у того последнее отќмается, как вот в писании-то речено… – Саша удивленно поднял глаза, приоткрыл рот. Похоже на то хотел свое суждение высказать, но чего-то остерегся. А может ждал, чем Корень еще выдаст себя. И Дмитрий Данилович, угадывая помыслы Саши, сказал: – С Иваном мы колхозе работаем не жалея сил. А это не совсем бы и ладно. Надо и для себя побольше времени оставлять. Почитать, помечтать, с людьми поќбеседовать. Свою жизнь мирскую разумом крепить.

– Вас-то кто упрекнет, – промямлил Саша, сбитый с толку. И недоуќменно переспро-сил: – Но как вот это, кто имеет, тому больше дается. За счет отнимания у других что ли?..

– Отнимать-то грешно, это не по-божески. Отнятое впрок не пойдет. А вот кто тру-дится больше, тому больше и дается. Одно к одному и прибавляется, а коли нет прибытка трудом, так и то отнимается, что неправдой далось… Взять вот пчел: один домик – один мед, а два уже вдвое больше. И все тебе, имущему, – с веселостью высказал Дмиќтрий Да-нилович. – Но и другого больше, – тут же оговорился, – зависти черной от неимущих, сгла-за… У меня вот сад, огород добрый, скотиќна, ульи. На лето родня наезжает. Из города ни-чего съестного не веќзут, от меня в город берут. А к кому-то со своей едой ездят, как из-за моря с лакомствами.

Дмитрия Даниловича подмывало окуражить Сашу тем, с чем он сам, прокурор, председатель сельсовета, парторг колхоза яро боролся. В серьез с ним говорить о том – толку мало. Мнит себя стражем власти. А так вот подковырнуть, может светлая мыслишка в темной голове и блеснет. И то сказать, коли все одинаково нищие, то кому о Родине печься. И чья она – нищих…

Саша, опустив глаза, бычился. И Дмитрий Данилович понял, что только разжег в нем черную силу-выть. Все Жоховы как бы насажены на вредоносную ось угодничества и затылоглазия. Они еще и теперь "опора" демиургызма, новой особы отмирающих поряд-ков.

От Саши тоже не ускользнула перемена в настроении Дмитрия Даниловича, твер-дость его взглядов. И как бы снисходя до осознания принятия и друќгими суждений Корня, он проговорил:

– Что тут против сказать, если оно только для себя… Но есть таќкие, что втридорога дерут за эти свои… помидорчики там, огурчики, цветы вот, другое что. Этим и наживают-ся…

– Какая от этого нажива, – рассмеялся Дмитрий Данилович. – А коќли покупают то, что и не продавать. Значит нужда в том… Мед вот, к примеру, очень полезный. Я держу ульи, а другой нет. Идет за медом ко мне. А какой мне резон дешево-то продавать, свой труд не ценить?.. Кто-то там "дерет". У него берут, ну и я "деру"… А было бы всего у всех много, и не "драли" бы. Может быть и делились… Кто вот тут виноват?.. Лень нас и губит. И зависть больно ленивых к труженикам. От лени человек и умом скудеет, к пороку тянется. И какого только зла не творит. А ты вот терпи таких.

– А почем мед-то продаешь, – спросил Саша, вроде как обрадовавшись признанию Дмитрия Даниловича. – У тебя-то, известно, мед хороший, – как бы смягчил свой выспрос. – Другие вот сахаром пчел кормят, плуќтуют…

– У меня мед печатный, – сказал Дмитрий Данилович, опять поддаваясь соблазну подтрунить над Сашей. – За мой и надо дороже брать… Да вот времени не хватает на про-дажу. Родню снабжаю за их труды, экспќлуатирую.

Подошли к яблоням, возле которых стояли ульи. Пчелы сновали из улќья и в улей. Некоторые сворачивали со своего пути, кружились над гоќловой, чувствуя присутствие чужого человека. Дмитрий Данилович заметил сердитость пчел, но виду не подал. Про-должил разговор о меде:

– Мед нашей местности особо славится. Луговой, цветочный. Или вот с тех же лип, ив. Советую заняться, увлекательное дело и от суеты пустопорожней ограждает, – глянул на Сашу, отмахивающегося от пчелы, усмехнулся глазами. Сказал пчелам, глядя на леток домика:

– Ну успокойтесь, успокойтесь, никто не навредит вам. – Но одна пчела не больно хотела успокаиваться, кружила с жужжанием над головой Саши, будто о чем остерегая. – А вы смирно стойте, – обратился он к Саше, – думайте о пчелах как о друзьях своих. Они и примут тебя. И сами вот заведите, – снова предложил Саше, – с Божьей тварью надо в добре быть.

– Да где там завести, – отозвался Саша. – Тут ведь и домики надо, инструмент раз-ный иметь…

– Да и бочки липовые, – опять подтрунил Дмитрий Данилович, – в чем попало хра-нить добро не годится. В Починке один старик делает такие бочки, но к нему находишь-ся. Я-то сам мастерю.

– Неужто мед бочками вынимаете, – удивленно высказал Саша.

– А вот считайте сами. Пуда по четыре с каждого улья. А с этого вот и больше, – указал на розовый домик, возле которого остановились. – Десять ульев… Мед-то сам в бочку вливается. Барыш, можно сказать, без особого труда.

Сашу кольнуло. Этот Корень явно и тут поддразнивает его. Намек на неудачли-вость их, Жоховых. Неспроста и огурчики, и помидорчики подќсунул. Потом и медком угостит как нищего. Скрывая неприязнь, сказал:

– Хозяйственные вы люди, Корины. Умеете жить, из всего пользу извќлекаете. За вами кому угнаться.

– Крестьянину сам Господь Бог велел на земле споро трудиться. И с благостью ко всему относиться, – высказал уже с серьезностью Дмитрий Данилович. – Иначе в тебе дар Божий оскудеет. От этого и земле, коќторую пашешь, горько, и державе хиреть.

Саша ушел с каким-то сумраком в душе. Дмитрий Данилович окликнул ребятню и принялся за изгородь. Кольнула остерегающая мысль: "Зачем-то вот приходил Саша. Ведь не с проста?.." И тут же забылось о нем за делом.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

1

Ранним утром Дмитрий Данилович отправился в мастерские. Оглядел короба-прицепы для перевозки скошенного хлеба и травы для сушки в нагуменнике – молотиль-ном токе. Проверили с Лестеньковым сеноуборочќную технику, кое-что подладили. После обеда намеревался съездить в дальний лес и на Копшу. Оглядеть сосновый борок, сбере-женный Стариќком Соколовым. Неожиданно окликнули к телефону. Николай Петрович проќсил зайти в контору, лично к нему.

В председательском кабинете сидел Горяшин, "зав", как его "велиќчали" в колхо-зах. Занимал свое всегдашнее место, справа председательќского стола, так, чтобы сидеть спиной к окну, и видеть каждого вховходившего. Невидно, в тени, примостился парторг учитель Климов.

Дмитрий Данилович, войдя, поздоровался. Ему ответили сухо, холодновато. Пред-седатель кивком и словом, Горяшин каким-то невнятным звуком. С учителем Климовым виделись в мастерских. Пригласили присаживаться. Судя по тону, для какого-то серьезно-го разговора.

– Вот такое, Дмитрий Данилович, дело, – вымолвил Николай Петрович. Ворохнул лежавшие на столе перед ним бумаги, похоже перебарывая в сеќбе какую-то неловкость. – Жалоба… И не одна. Технику колхозную исќпользуете не по назначению… На неколхозных работах.

Дмитрий Данилович пожал плечами: "Как это понимать, каќкие в колхозе могут быть неколхозные работы?.." Глянул на Горяшина: "Ты что ли эти наветы-кляузы при-нес", – выспросил взглядом.

– Вы ведь лесник, – как бы вызванный этим взглядом вступил в объяснения зав, – а колхозный трактор у себя при доме держите…

– Так что?.. – ответил вопросом Дмитрий Данилович, все еще не понимая к чему клонится разговор.

– Как это что!.. – удивленно воскликнул Горяшин. – На колхозном тракторе по лес-ным вырубам бороздите, сосенки сажать собираетесь. В мастерской что-то там делаете тоже для себя. Механизаторов от полеќвых работ отвлекаете. Вот и сигнализируют, – ука-зал на листки на преќдседательском столе.

– Сажаю, собираюсь сажать сосенки на колхозной земле для колхоза, – ответил Дмитрий Данилович, недоуменно разведя кисти рук. – Я колхозќный лесник, свое дело и исполняю, как усмотрено.

– У вас все свое, да свое, – усмехнулся Горяшин с показной снисхоќдительностью к человеку, не понимающему его резонов. Помедлил и уже прямо высказал: – Самовольно, "в своем лесу" позволили жерди и колья рубить. А там и подвезти, даже и не колхозни-кам, тоже "на своем" траќкторе. И себя опять же не забыли.

– Кто же намолом этот вздор, какой злодей, – с ухмылкой высказал Дмитрий Дани-лович, удивляясь, как можно его в таком упрекать и обвиобвинять. – Ведь не сжигать же было ельник. Его и вырубили кому нужны частокол, жерди и колья для своей загороды. – Глянул в упор на Горяшина. – По вашему, что: гори добро, не твое оно, колхозное. Для себя его брать нельзя… Остолоп какой-то сигнализировал, и без раќзбору надо карать, на кого он наклепал.

– Дело не в том, кто сигнализировал, – невольно перешел к самозаќщите зав. И опа-саясь быть униженным своей же неправотой, накалялся: – Кто дал право самовольничать. Лес уничтожать и не колхознику колќхозным распоряжаться, ложной авторитет себе завое-вывать.

– Почему самовольничать?.. И какой лес уничтожать?.. И с каких это пор я не кол-хозник?.. – Как-то спокойно, по-домашнему, с ухмылќкой в глазах выспрашивал Дмитрий Данилович зава. И объяснил: – Решеќние правления было поля выравнивать. И моя обязан-ность лесника… – и смолк на полслове, поняв, что всякие объяснения тут впустую. "Обя-занность" – это когда тебе "велят". А ему никто не велел позволить колхозникам ельник вырубать и потом саморубщикам отвозить нарубленќное к их дому. И с плугом лесным по вырубам ездить тоже "веления" не было. Лучше уж тут помолчать, не дразнить гусей. Парторг, учитель Климов, тоже, похоже по этой же причине, смирно сидел в углу. При молчании больше толку и меньше гнева. Демиургыны сами собой и притушатся, выло-жившись.

Николаю Петровичу тоже ни к чему был затеянный завам разнос лесќника. Тракто-ристы на колхозных тракторах все делают колхозникам за "бутылку". И Горяшин это зна-ет. Но тут заявления, а там нет заявлеќний. Там – все, а тут – один, да еще и без "бутылки". У других "доќход" отнял… Как на такого не жаловаться. Массовый сенокос на носу, Дмит-рий Данилович возглавляет лучшее звено по заготовки кормов. И чего человека из-за кля-уз расстраивать. Может ведь и отказаться от звена, лесник… И председатель сказал Горя-шину: – Мы с лесхозом, Игорь Константинович, договоримся… И Дмитрий Данилович учтет на будущее. Сейчас главная задача для нас сенокос.

Зав это подтвердил. И разговор перешел как бы в новое русло. Воспользававшись этим Дмитрий Данилович незаметно вышел… Вроде как "незадержанный" обвинителем из-за недостатком улик, усмешливо подуќмалось про себя, и отпущенный пока что на сво-боду.

Но настроение было испорчено, к делу уже не так тянуло. Можно и совсем ничего не делать, и не быть поруганным. Или каждый раз за "велением" ходить и выпрашивать дозволения. И будет бесконечное хождение к позволителям. И это им и тебе, в конце кон-цов, надоест, как говориться, хуже горькой редьки. Дозволителям ведь тоже нужно "доз-воление", чтобы самим "позволить". Так ты и отучаешься от сотворения своей жизни по Божьему усмотрению. И превращается в "раб-отника", у котоќрого нет дела, а есть только исполнение дозволенного.

Дома пообедал без аппетита, угрюмо отмалчиваясь. В лес все же соќбрался. Лес ус-покаивает, наводит на здравые мысли, растворяет тьму души. Лес – жизнь по законам не-ба.

А вечером, наедине, чтобы не втравливать в разговоры родню, Иван сказал, что Тарапуня закатил оплеуху Симке Погостину. Отозвал за угол мастерских и врезал так, что Симка с ног свалился… Потом всех оповестил, что погостный пьянчуга "доносики" стро-чит на честных людей. Очухавшегося Симку окружили механизаторы, спросили: "Ты на Данилыча накатал?.." Симка не стал отпираться, признался: "Ну было по пьянке. Дедушка попросил написать, вернее, переписать бумагу. А деда Жох на-уськал. Дак что тут, безобидно… Не брал ведь Данилыч ни с кого за подвозку и рубку частокола и кольев. Все в Казенной рубили и это кто хочешь подтвердит…"

У Дмитрия Даниловича поотлегло от души. Колхозники его понимают и поддер-живают. Ну а Горяшин… Что с него взять – должностной демиургын. При иге "завов" и "Первых" все доброе и должно делаться в тиќши и молчком, что бы не им, а земле угодить. И о Симке Погостине поќдумалось не так уж плохо: к доносам-то нас приучили и отучать не собираются. Зря вот только он не написал, что я "брал" за частокол, как настаивали дядя, Авдюха Ключев и Саша Жох. Злая ложь сама собой и выползла бы наружу… И тут же себя осек: вполне мог найтись такой, кто по привычке бы и поддакнул, намеренно оклеветал… Кто-то ведь и поверил бы.

2

Назавтра с утра, до большой жары наладился сходить в ульи. Самая пора для вы-емки меда. Все было приготовлено, разложено по местам в дедушкином сарайчике-мастерской. Зятья с взрослыми внуками – помощники. Ивана решил не беспокоить. Ему не до меда. Да и упрекнуть моќгут: инженер в сенокос решил медком насладиться. Всего нынче опасаќйся, если ты в начальниках и не больно ладишь с демиургынами.

После ужина Дмитрий Данилович сделал в книге записей осмотр леса, что выявил при объезде. На берегу Копши, в староверском сосновом боќру Соколовых, идет хороший подрост. Яков Филиппович и станет приглядывать за ним… Внуки отправились спать, а он прошел к Анне. Посќледнее время она меньше жаловалась на боли… Но на худом, из-можденном лице ее появились землистые пятна. С постели она уже не вставаќла, интерес к дому притух.

Сел на стул у ее изголовья. Сказал об огороде, что все там цветет. Грядки придра-ны, прополоты. Пчелы хорошо гуляют, завтра пойдет в ульи… Была в этом разговоре не-вольная неловкость: он говорил о том, что Анне уже не доступно… Она пошевелила голо-вой: что вот и ладно. Утомленная, задремала, впала в забытье. Он поправил одеяло, по-душку и вышел на крыльцо. В березах вспархивали галки и грачи, усаживаясь поудобней на ночлег. Все утихло и меркло в какой-то неизреченной тайне.

Городские гости, Иван и Светлана ушли в клуб. В доме тишина, телеќвизор молчал. Галочий и грачиный шорох тоже над домом замирал. В гоќлову как-то сами собой входили мысли о событиях минувшего дня. Праќсковья Кирилловна давеча сказала, что Саша Жо-хов спрашивал об Анне, сочувствует вот… И тут же остерегла: "Когда Саша льстится – хороќшего не жди". Что верно, то верно: любезности Саши всегда и его самого всегда настораживают. Вчера – донос, а сегодня заискиќвание. Утром, встретив Дмитрия Даниловича, тоже об Анне спросил. И как ни в чем не бывало, попросил уступить телку: коровой с Натальей задумали обзавестись. Мода пошла на коров. Но телку забирал колхоз в обмен на бычка. Саша попенял: "Не по-соседски, не по-соседски…"

С этими неуютными, сумбурными и тревожными мыслями, Дмитрий Даниќлович и поднялся по скрипучим ступенькам крутой винтовой лестницы и себе наверх, под самую крышу. Тут и в ночную летнюю духоту легко дышаќлось. С навесного балкончика на виду огород, овинник с деревьями. Озиќраются пашни, луга, Шелекша и Данилово поле за ней, дали окрестные лесные… Давно ли за домами были гумна. Отец, дедушка, любил по осе-ни смотреть отсюда как дымятся овины. Истопить овин вроде и не хитќро. А вот по дыму над крышей его угадывается хозяин. У заботливого мужика в подовине или риге исправная печь. Пылают сухие березовые плахи, жар идет от углей. Хлебные снопы на колосниках раструшены, каждая соломинка и колосок до ломкости просыхают. Над таким овином льется струйкой сизоватое маревцо, зерно не запаривается. По воскреќсениям в молотьбу подовины и риги топились по всей деревне. Воздух наполнялся вкусным запахом печеной картошки. Как без картошки, испеќченной в золе?.. С рассветом в гумнах стрекотали конные молотилки. Играли со звоном и свистом цепы. Шел дух соломы и сухого зерна. Заќвершался страдный крестьянский год амбаром. Об амбаре думалось как только семена бросались а пашню. И ты веселел, когда в сусеках зерќна до краев. Тогда все и доме твоем ладно.

Частенько, как и при дедушке на балкончик под крышей заходил художник, Анд-рей Семенович. Садился с этюдником и вглядывался в моховские дали. Каждый раз они разные. Никогда не видятся вчерашними. Пеќред заходом солнца как бы исподтишка впи-тывают свет на завтрашнее утро, когда солнце будет еще скрыто. И художник созерцает, как он говорит, эту необъяснимую несказанность, где, в то же время, все знакомо от роду и по-божески непостижимо: "Словно пьешь эту красоту с густым настоем света". В душу пахаря также входит ликование мира. Виделась по особому зелень и утра и вечера. Полу-денная высь неба

над его головой становится пронзительно-звучной, вливающаяся в дуќшу особым настро-ем. И под этим высоким настроем вершатся им и все обыденные дела. И если от благ Не-бесных и земных отгораживают тебя стенами, как скотину в хлеву после выпаса на лугу, берет верх над тоќбой глухая тоска.

По весне, как только устанавливалось тепло, Дмитрий Данилович переќбирался в эту дедушкину комнатку под крышей. Стояла в ней широкая тахта, два легких кресла, ра-боты самого дедушки, столик, полочка с книгами. Другую такую же комнату бывшую их с Анной, заниќмали теперь Иван со Светланой. Вид из нее выходил на моховскую улиќцу. За деревней был простор полей. Еще совсем недавно над этим проќстором высилась на холме приходская церковь Всех Святых. Сразу за Моховым – мельница Ворониных… Церковь и мельница жили в воображеќнии Светланы, навеянным рассказами Ивана, Дмитрия Даниловича, Анны Савельевны. Все эти рассказы Светлана заносила в свою тетрадь. Помышляя поведать о деревенских провидцах, державших в себе крепь дум о благом мирстве дедов и прадедов. Духовное разумство праотцов никоќгда не исчезает, оно переходит к потомству неосознанно и проявляеќтся в их поступках по новому в новой жизни.

3

Дмитрий Данилович долго не мог уснуть. Читал книгу о лесе. Лес моќлодой, лес взрослый. Лес выстоявшийся, строевой. Деревья на опушке, на поляне, в гуще бора – все это разный лес. И равно необходимый. Он как бы подлаживается под человека, под его нужды и заботы житейќские. Видел все это и в своем лесу. Чтение книги о лесе и было проверкой себя.

В книге говорилось и о полях. Лес и поле – необходимы и самой пашне, так же как реки, болота луга. Это Божий дар людям. Крестьянин и должен, любя землю, угадывать, где лучше быть полю, где лесу, где оставаться лугу или болоту. Земля вместе с Небом и творит и питает жизнь, следуя законам, усмотренным Началом. Ничего ни от чего нельзя брать с избытком. Лишнее – отдаляет тебя от блага. Пахарь и долќжен неустанно узнавать в чем, чему и от чего должна быть полезность. При мощи техники и слепого азарта – живую плоть земли при неразуме можно изуродовать и оскопить. И заменится полезная чело-веку живность и растительность на ней чем-то неподобным, вроде мокќриц и плесени.

В эти заботные раздумья вкрадывалась необъяснимая и самому треќвога. Она как бы входила в него из темени ночи через открытую дверќцу балкона. И настораживала вро-де каким-то предвестием. Сами собой нашли мысли о минувшем дне. Механизаторы-трактористы разбирали, пеќреиначивали в мастерских только что поступившую технику. Поругиваќлись, язвили без сердца, с безразличием относясь к "неихнему" делу. Тарапуня, слушая матюжки Симки Погостина, высказался в своем духе: "Сам-то он, гегемон, кри-чит-винит нашего брата: жрать вишь ему неќчего, того для него нет, этого. Да за такую технику мякиной бы его кормить. Китовой колбасы и той жалко". Симка, поработавший на производстве и малость поживший в городе, поддразнивая Тарапуню, изрекал где-то подслушанное: "А может гегемон нашинскими порядками до ручки доведен. И ему все до лампочки, как вот и тебе. Но он – диктатуќра и требует всего от тебя…" Остальные механи-заторы, полусловя, поќсмеивались, осторожничая. Сам Дмитрий Данилович за работой улавлиќвал отрывки этих разговоров-высмехов тоже с равнодушием. Они ничеќго не значили и никого не затрагивали. Не новы, да и поднадоело балагурство досужее. Непонятно вот только чего это демиургыны их опасаќлись. По привычке уж что ли в каждом выискивать врага.

Но вот после горяшинских наскоков в конторе – все слилось воедиќно: и досада от каждодневных тебя поучений, и это безликое кивание механизаторов в мастерских на "гегемона"… В тиши дома и накатились разладные ночные раздумья. "Руки "раб-отников с душой не сливаются, И разум отстранен от дела". Симка Погостин напаскудил, переписал донос подсунутый ему Сашей Жоховым, и тут же забыл, что наделал. Буќдто во вчерашнем похмелье не в месте напакостил. И вот – он не он, в компании за одно с другими зубоскалил.