Текст книги "Юность олигархов"

Автор книги: Павел Генералов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

Глава седьмая. Тень доктора Фрейда

10 марта 1997 года,

00.50

Да, всё случилось именно сегодня. Ровно пять лет назад. И, как выяснилось, ничто до сих пор не забыто и никто не забыт. История с идиотской надписью на Нюшином лбу – «11–13» – доказывала это с окончательной и мрачной определенностью. Гоша более не сомневался, что сегодня его ждут там же и в то же время. Только вот зачем? На этот вопрос ответа у него не было.

Таксист заметно напрягся, когда Гоша попросил его тормознуть на пустынном Университетском – аккурат между главным зданием МГУ и смотровой площадкой. Да ведь и впрямь требование это выглядело по меньшей мере странным: до ближайшего жилья минут пятнадцать по морозцу топать. Разве что потянуло залётного столичного гостя на ночную Москву полюбоваться?

Однако, отпустив таксиста, Гоша направился ровно в противоположную сторону, к университету. В левом его огромном крыле, перегородившем полнеба, светилось лишь несколько окон. Гоша попробовал вычислить своё, но, пару раз сбившись, бросил это бессмысленное занятие.

Не дойдя сотни шагов до проходной зоны «Е», он стал внимательнее всматриваться в решетку ограды. Вот оно! Даже если б его подвела память, то он всё равно бы не миновал нужное место: к нему вела хорошо утоптанная тропинка. Здесь издавна был лаз между прутьями, которым пользовались уже несколько поколений студентов и аспирантов, дабы попасть в общежитие в неурочное время или без должного на то разрешения.

Лифтовый холл был едва освещён, но сами лифты исправно работали.

Выйдя на одиннадцатом этаже и свернув в длинный полутёмный коридор, Гоша увидел, что навстречу ему движется человеческая фигура с каким–то тяжелым предметом в руках. Он инстинктивно замедлил шаги. Но первая тревога оказалась совершенно ложной: мимо Гоши, с трудом таща перед собой чугунную сковородку со скворчащей яичницей, прошёл всклокоченный парень с горящими глазами. Он настолько вожделенно взирал на только что приготовленную еду, что на Гошу даже не обратил внимания. Зато запах пожаренной на сале яичницы с луком преследовал Гошу до самого конца коридора.

Комната «11–13» за прошедшее время своей дислокации не поменяла. Даже табличка с номером была, кажется, той же самой – с отбитым левым нижним уголком.

Гошу постучал и прислушался. Никто не ответил. Тогда он взялся за ручку и толкнул дверь – она легко поддалась. Внутри было темно и холодно. Гоша стал шарить пальцами по стене в поисках выключателя, но услышал спокойный голос:

– Не надо. Проходи и садись.

Абрис тёмной человеческой фигуры чётко вырисовывался на фоне открытого окна. Человек сидел на подоконнике и смотрел на Гошу, который нащупал, наконец, стул и медленно присел.

Молчание продолжалось, наверное, целую минуту. Гоша почувствовал, что руки без перчаток начинают мёрзнуть. И он первым прервал затянувшееся молчание:

– Чего же ты хочешь?

– Не бойся, – ответил человек. – Твоей жизни, скорее всего, ничто не угрожает.

– Что значит «скорее всего»? – таковая постановка вопроса Гошу явно не устраивала.

– Только то, что значит. А теперь слушай сюда. Ты ведь уже, наверное, знаешь, что мы были братьями. Братья Липатовы. Ваня и Вася. И мы были как одно целое. Друг без друга дня прожить не могли. Тем более, что кроме друг друга у нас никого и не было. Спокойно! Не дёргайся! – вдруг почти взвизгнул Ваня.

Гоша на самом деле лишь чуть пошевелился, переставляя затекшие ноги. Ваня, между тем, продолжил как ни в чём не бывало:

– О смерти Васи я узнал только через три месяца. Подробности уже намного позже мне следователь рассказал. А тогда я лежал в госпитале и сам находился между жизнью и смертью. Меня же ранили в тот самый день десятого марта. Молодой солдатик сдуру перестрелял караул: и виновных, и невиноватых. По госпиталям я провалялся ещё полгода. Демобилизовали меня под чистую. Мотался по стране. Рыбачил на Сахалине, охотился на Енисее. Служил в охранном агентстве в Екатеринбурге, потом уже здесь, в Наро-Фоминске… Чуть было не женился, но она стервой оказалась. Про Ваську никогда не забывал. О мести не думал. Пока… – Ваня вновь надолго замолчал. – Пока не увидел тебя. Под старый Новый год. На рынке в Лужниках…

– Подожди, Иван! А как же ты меня узнал?

– А ты ж на мать свою похож. Её в телевизоре я хорошо изучил. Да и Вася в своё время мне про всё и про всех рассказывал в письмах и фото ваши студенческие посылал. Потом уж я всерьёз за тобой следить начал. И ты меня достал… Слишком хорошо всё у тебя было… Я же сказал – не дёргайся! – опять без особого повода вскинулся Василий, сам припадочно дёрнувшись всем телом.

Ситуация, несмотря на прежде мирное течение, вновь становилась всё менее предсказуемой: с крышей у Васькиного братца явно не всё было в порядке. Гоша на всякий случай прикинул, за сколько секунд он успеет выскочить из комнаты. И добежать до ближайшей лестницы. Если, конечно, братец не вооружен чем–нибудь по–настоящему огнестрельным.

Но тот, кажется, снова успокоился:

– Ты пойми, мы с Васькой были как одно целое. А потом половину меня как бы отрубили. И в окно выбросили.

– Это был несчастный случай.

– Знаю, знаю. Но почему он произошёл именно с Васей? Почему не с тобой? Потому что ты лучше? Умнее? Хитрее?

– Может быть, немного трезвее, – спокойно ответил Гоша. – И всё–таки скажи прямо, чего ты добиваешься? И вообще, хватит сидеть в темноте.

Гоша решительно шагнул и щёлкнул выключателем. Ничего себе! Вот уж этого он совсем не ожидал. Перед ним сидел на подоконнике практически не изменившийся Васька. Лишь лицом потемнел. Конечно, Гоша после поездки Нура в Наро-Фоминск уже знал, что у Васи был брат–близнец. Но что Ваня окажется столь непостижимой копией Васи, он всё же не мог себе представить. Даже куртка потёртая джинсовая, и та, казалось, была Васькиной, той самой. Ваня что–то крутил в руке судорожными, нервными движениями. Теперь, на свету, Гоша увидел, что это зажигалка. Вдруг Ваня замахнулся. Гоша инстинктивно прикрылся рукой, но Ваня бросил зажигалку не в него, а через плечо – в окно. Они оба замерли, прислушиваясь. Через несколько долгих секунд раздался глухой, едва различимый звук. За это короткое время каждый из них словно бы заново пережил тот страшный миг.

– Чего добиваюсь? – переспросил Ваня. – Хочу, чтобы тебе тоже было страшно.

Гоша взглянул на часы:

– По–твоему, я должен повторить Васин эксперимент? Скажу тебе честно: я не готов.

– Боишься?

– Боюсь, – просто ответил Гоша. – И тебе не советую.

– Поздно, – мрачно ответил Ваня, но ноги наружу всё же не перекинул, лишь медленно, как китайский болванчик раскачивался на подоконнике.

– Что–то я тебя совсем перестаю понимать, Иван, – честно признался Гоша, делая едва заметный шаг в сторону сидящего на подоконнике: вот уж повезло, так повезло с безумными братцами! – Слышь, Вань, слезай, поедем куда–нибудь выпьем, поговорим.

– Вани здесь нет, – Ваня теперь вертел в руках связку ключей. – Держи.

Ваня кинул связку Гоше, тот от неожиданности их поймал. Это были его, те самые, «потерянные» ключи.

– Что значит, Вани нет? – Гоша сделал ещё полшага. Если удастся стащить этого психа с подоконника, то полдела, считай, сделано.

– Это Ваня тогда погиб. А Вася – это я.

Гоша почувствовал, что голова у него совсем пошла кругом.

– Я – Вася, я, – твердил, тыча в себя указательным пальцем, Ваня. А может, и в самом деле Вася?

– Объясни, – мотнул Гоша головой. До Вани – Васи оставалось всего–ничего.

– Мы когда в университет поступали, я прошёл, а Ванька не прошёл. Армия – это не для него. Ну, мы и поменялись. Уж лучше б всё было как было…

– Жизнь не имеет сослагательного наклонения. Если было суждено умереть ему, то та пуля тоже оказалась бы смертельной, – рассудил Гоша и вновь взглянул на часы. Без пяти два.

– Она и оказалась смертельной. Это Ванька вместо меня погиб. Он переманил к себе смерть. На время, – Вася скрипнул зубами и попытался перекинуть ноги наружу.

Но Гоша на сей раз был начеку. Он схватил не просто джинсовую куртку, а её живое содержимое. Вася оказался неимоверно тяжелым, потому свалились они на пол с жутким грохотом. Наверное, всю общагу на уши подняли.

Они ещё катались по полу, когда дверь, наконец, распахнулась, впустив в комнату Нура и бородатого отца Алексея, в таком далёком прошлом преферансиста и бретёра Лёшу Любомудрова. Отец Алексей первым делом подошёл к окну, запер его и сам неожиданно легко для своей тучной фигуры вскочил и уселся на подоконник, окончательно перегородив путь в мир иной.

Вася наконец успокоился и его удалось усадить на диван. Гоша в двух словах пересказал Любомудрову историю близнецов.

– Да, – задумчиво протянул отец Алексей. – Без поллитры здесь не разберёшься, – и немедленно достал бутылку. – Дурак ты, Васька! Ты же за двоих жить теперь обязан! А ты – туда же! Сам пугаешься и других пугаешь! Ну что, братья, помянём раба Божия Ивана…

Когда выпили водки из пластмассовых стаканчиков, отец Алексей спросил совсем притихшего Липатова:

– Ну что, брат, поедешь со мной? У меня при храме таких заблудившихся – целая команда.

– Поеду, – согласился Липатов. – Только вот как объяснить всем, что я не тот, кто я есть?

– Бог знает, – уверенно ответил Любомудров. – Выше человеческих сил Он страданий не даёт. Инда ещё побредём.

***

10 марта 1997 года,

утро

Такой мерзкой погода бывает только по спецзаказу. Чтоб косить сразу – наповал. Античеловеческая погода. Снег – как иголки, ветер – всегда в лицо, под ногами – отвратительными буграми застывшие наросты. Низкое мрачное небо, зловещие крики ворон, лёгкий помойный душок. О, как прекрасна ты, Лужа, ранней весною!

Вполне в соответствии с погодой Антошка Красная Шапка чувствовал себя премерзко. Вчера с дворовыми дружбанами нажрались водки. То ли водка была палёная, то ли пили слишком много и без закусона, только Антошку выворачивало полночи. Но сейчас, несмотря на то, что его по–прежнему подташнивало, он больше всего хотел всё–таки жрать.

Это было обычное его состояние – хотеть жрать. Сколько он себя помнил, он всегда должен был добывать себе жратву сам. Да еще и вечно пьяно–похмельную мамашу подкармливать.

Антошка ожесточённо пнул комок снега и взвыл от боли. Ах ты, кошкину мать! Комок оказался намертво, железно замёрзшим. Такими же мёртвыми казались и ранние продавцы, тенями сновавшие вокруг своих полосатых тюков. Антошка длинно сплюнул. Слюна была тягучей и почему–то зелёной. Плевок попал на ботинок. Антошка чуть не взвыл. Он оглянулся в поисках снега, но везде был только лёд. Тоже почему–то зелёный. Антошка потряс головой. Лёд вновь обрёл темно–серый цвет, но застывший плевок на лыжном ботинке оставался зелёным. Он поскрёб нога об ногу. Наконец, плевок отвалился, можно было двигать дальше, к цели.

– Чего такой мрачный, Красная Шапка? – окликнул его знакомый пацан Сашок, тащивший, как ослик, тележку с баулами.

Антошка давно уже сменил свою красную шапку «Адидас» на ондатру–маломерку, которую презентовали ему Царь–шапки, но прозвище осталось, прилепилось намертво. Не плевок – не отскребёшь.

– А, перебрали вчера, – небрежно, по взрослому отмахнулся Антошка. – Чего там у тебя?

– А хрен его разберёт, – Сашок оглянулся на хозяйку тележки, необъятную тётку, закутанную в пуховый платок так, что торчали одни глаза. – Сапоги, что ли? Говна пирога…

– Давай, шевелись, – раздалось из–под платка, а глаза стрельнули на Антошку недобрым взглядом.

– Похмелись, – посоветовал ослик и потюкал по буграм дальше.

– Мне б пожрать, – уже самому себе тоскливо ответил Антошка и двинул дальше. Главное, чтоб Сыромятниковы были уже на месте. Тогда он спасён. Во–первых, сегодня они должны заплатить. А во–вторых, у них всегда можно подхарчиться.

Семья Сыромятниковых держала чебуречную. Антошка устроился у них на постоянную работу – подай, принеси, убери. Кроме того, у них всегда оставался некондиционный товар, который они, брезгливо жмурясь, скармливали Антошке. Чебуреки в остывшем виде были, конечно, жирноваты, но если к ним удавалось разжиться стаканчиком кипятка с чайным пакетиком, то трапеза получалась прямо ресторанная. При мысли о чебуреках волною набежала слюна. Антошка, поколебавшись, всё–таки сплюнул. И испуганно отпрыгнул от пронзительного женского вопля:

– Ты что это тут, сопляк, расплевался! А ну, вали, пока я тебе!..

Антошка вжал голову в плечи и припустил рысцою, так и не услышав, что такое ему обещает разъярённая бабёнка в толстом овчинном тулупе, которой его плевок угодил прямо на коробки с товаром.

Ну неужели ему сегодня так и не повезёт?

Повезло. Супруги Сыромятниковы уже прибыли. Палатка была ещё закрыта, но из–под двери валил пар. Жизнь, сволочь такая, кажется, продолжалась.

– Здрасьти, тётя Тамара, здрасьти, дядя Юра, – заискивающе сказал Антошка, втискиваясь в тесный ларёк.

– А-а, явилси–не запылилси! – скрипуче приветствовала его Сыромятникова. Мрачный Сыромятников по обыкновению не ответил.

Они были парой как из американского мультика. Длинная мегера Сыромятникова была такой худой, что казалось, вот–вот переломится сразу в нескольких местах. И это при том, что ела она много, жадно, неопрятно и во время еды теряла всю свою женскую привлекательность, если таковая, конечно, когда–то имелась в наличии.

У неё наверняка глисты, – думал Антошка и про себя именно так ее и называл – Глиста.

Сыромятников же походил на борца сумо, но только был совсем маленький – ниже Антошки. Он тоже всё время что–то жрал, бросал в себя куски мяса, картошку, овощи и всё, что оказывалось в зоне доступности для его цепких толстых лап, поросших редким чёрным волосом. Сыромятников был как ненасытная топка, в которую для поддержания огня нужно непрерывно метать всё новые и новые поленья.

Антошке, в семье которого царил культ питья, а не еды, Сыромятниковы представлялись людьми с другой планеты. На той планете не только деревья и дома были съедобными, но и люди расхаживали такие же: шоколадные, мармеладные, фаршированные яйцами и утиным паштетом.

– Тёть Тамар, – Антошка помог Сыромятникову переставить котёл с кипятком. – А ничего нет…

– Чего ничего?

– Ну, поесть?

– Ну ты, Красная Шапка, просто какая–то прорва, – усмехнулась Глиста. – Ты ж вчера уже ел! Ладно, держи, – она передала ему замасленную бумажную тарелочку с лопнувшим ещё вечером чебуреком.

Круги жира, будто чебуречьи слёзы, застыли неаппетитными жёлтыми кружками. Антошка сглотнул и в секунду слопал холодное тесто с маленьким упругим мяском в середине. Жёлтые кружки он аккуратненько соскрёб и тоже отправил во взбодрившийся желудок:

– Спасибо! – поблагодарил он, облизывая пальцы.

– Нет такой валюты! – уже в миллионный раз повторил свою излюбленную шуточку Сыромятников. Глиста в миллионный же раз хихикнула. – Ну что, жана, позавтракаем?

Глиста кивнула, доставая из–под прилавка судки. Антошка сглотнул еще раз. Внутренности его жалобно застонали.

– Иди, поскреби перед стойкой! – приказал Сыромятников. – Лом возьми у соседей, они вчера не отдали. И чтобы ни одного бугорка!

– Иду, – покорно ответил Антошка. Он вышел из палатки и жадно втянул воздух ноздрями. На улице по–прежнему пованивало помойкой и сыростью, а из палатки донёсся пьянящий аромат мясного рагу.

– Прикрой дверь, морозу напустишь, – послышался голос Глисты.

Лопата жалобно скрежетала о заледенелый наст, без малейшего, впрочем, эффекта. Пришлось сначала тяжелым ломом сколоть все бугры и наросты и лишь затем отковырять все мелкие ледышки и перекидать за высокий сугроб. На всё про всё ушло минут сорок. Сыромятниковы как раз успели закончить свой обильный завтрак и начать выпекать новые чебуреки. Аромат разносился далеко вокруг.

Антошка снова сглотнул слюну. Однако ничем поживиться, похоже, пока не предвиделось. Разве что, наконец, Сыромятниковы отдадут ему сегодня, как обещали, заработанные за два месяца деньги. Тогда можно пойти в пирожковую, заправиться бульончиков и взять три, нет пять пирожков с картошкой.

Спрятав лопату и лом в подсобку, Антошка бочком втиснулся в помещение:

– Тёть Тамара! Вы ж деньги мне сегодня отдать обещали… За два месяца, – Глиста как раз замешивала тесто для новой порции чебуреков и сделала вид, что не расслышала Антошкиных слов.

– Тёть Тамара!

– Ох, достал ты меня до самой утробы! – огрызнулась Глиста, зыркнув на Антошку недобрым взглядом. – Юра, разберись с ним. Прикинь, сколько мы там ему задолжали, – и она противно хихикнула.

Сыромятников вытащил из глубокого брючного кармана сложенную вдвое толстую пачку купюр: Антошка успел заметить, что снаружи были крупные, а внутри – мелкие.

Не глядя на него, Сыромятников, помуслякав палец, отсчитал несколько мелких бумажек и протянул Антошке:

– Хоть носки себе новые купи, а то воняешь как… – так и не подобрав определения, Сыромятников нажал кнопку электрической мясорубки: та утробно заверещала и зачавкала, поглощая нарезанные крупно куски мяса и цельные луковицы.

Антошка дважды пересчитал деньги, хотя, конечно же, их количество от этого незамысловатого действия совсем не увеличилось. Как ни считай, а выходило, что ему заплатили за один неполный месяц, а не за два, как ожидалось. Это был настоящий грабёж!

– Чё это? Чё это? – Антошка готов был зареветь от обиды. – Вы же мне за два месяца зарплату должны.

– Какую зарплату? Ты бы прикинул, сколько ты сожрал за эти два месяца! Вот и выйдет вся твоя зарплата!

– Так вы же мне сами давали? – опешил Антошка.

– Давали, да не дарили. Всё, разговор закончен. Не нравится, вали отсюда, – отрезал Сыромятников.

– Других найдём. Вон Сашок просился, – добавила Глиста.

– Да я! Я сожгу вашу грёбаную чебуречную! – отчаянно выкрикнул Антошка, выскакивая на улицу.

– Ур–рою! – процедил ему вслед Сыромятников.

– Вернётся, никуда не денется, – вякнула Глиста. – Захочет жрать – приползёт! Ишь, Фантомас! Разбушевался!

***

Антошка шёл по рынку и подвывал, как побитый щенок. Слезы застывали на морозе, неприятно стягивая кожу. Хуже всего было то, что он понимал – никуда ему не деться, всё равно придётся горбатиться за чебуреки на Сыромятниковых. Или на какого–нибудь другого дядю. Не было во всём мире ни единого человека, который мог бы ему помочь. Не к ментам же идти за управой!

– Антон! Ты чего это сопли по щекам размазываешь? – Антошка уже и забыл, когда его называли полным именем. И даже не сразу понял, что обращаются именно к нему.

Он поднял глаза и узнал этого парня, из «Царь–шапки», Гошу. Сначала Антошка махнул рукой: типа отстань, но потом понял, что вот – перед ним человек, которому хотя бы можно пожаловаться на этих гадов Сыромятниковых.

– У тебя закурить не найдётся? – для начала поинтересовался он, шмыгая носом.

– Да нет, я в общем–то не курю почти. Вон, давай в палатке купим. Ты что куришь?

– Всё курю. Но если угощаешь, то лучше «Явы» золотой…

Гоша купил пачку и протянул Антошке:

– На, трави молодой организм. Если не жалко.

– Да меня нечем уже не отравишь, у меня желудок лужёный, – с дурацкой гордостью отпарировал Антошка не шибко в тему.

– Ну, так что стряслось с Красной Шапкой? Какой волчара обидел?

Слово за слово Антошка рассказал всю историю: как договаривался с Сыромятниковыми, как вкалывал на них целыми днями, подкармливаясь почти объедками. Он не удержался и снова горестно всхлипнул, вспомнив о том, как эти самые объедки у него же из зарплаты и вычли.

– Ладно, пойдём разберёмся, – Гоша ободряюще похлопал пацана по плечу.

Антошке было и страшновато, и почему–то весело представлять себе, как этот парень разберётся с Сыромятниковым и его Глистой. Хотя в глубине души он и не очень верил, что изо всего этого что–нибудь путное выйдет. На всякий случай он шёл на полшага позади Гоши.

– Эй вы, чебуречные души! – беспрекословной рукой забарабанил Гоша в запертую изнутри дверь.

– Чего там надо? – раздался рык Сыромятникова, и дверь немного приоткрылась.

Захлопнуться вновь ей не было суждено – Гоша успел сунуть в образовавшуюся щель носок своего подкованного «Доктора Мартенса»:

– Открывайте, жулики–тунеядцы! Справедливость будем вершить по революционным капиталистическим законам! Открывай, твою мать! – рявкнул он не своим голосом.

Дверь распахнулась.

Разглядев за Гошиным плечом физиономию Антошки, Сыромятников растерянно обернулся к жене, которая тут же заверещала:

– Гони их в шею, Юра! А то сейчас милицию вызову! Работать только мешают! У меня вон люди в очереди стоят. Люди, посмотрите, что средь белого дня творят!

Это она нагло врала: перед прилавком не наблюдалось ни единого человека, но должна же она была как–то апеллировать к общественному мнению? Да и с чего это она так взбаламутилась? Не иначе как просекла грядущие неотвратимо неприятности. Как та драная кошка, что чужое мясо сожрала.

– Слушайте сюда, дауны чебуречные! – в голосе Гоши и вовсе теперь зазвучали тяжелые стальные нотки. – Будем производить экспроприацию экспроприаторов!

– Чего–чего ты там мелешь? – снова встряла Глиста.

– Молчи, гнида! А ты, – повернулся Гоша к Сыромятникову, – давай, рассчитайся с парнишкой. Он что, зря у вас тут два месяца горбатился?

– Да мы ему… Мы его…

– Скажи мне ещё, как сына родного привечали!

– Гоша! – толкнул его в бок Антошка.

– Вижу, вижу, не беспокойся! – Гоша уже давно заметил, что Сыромятников подтягивает к себе по разделочному столу небольшой острый топорик для разделки мяса. – А ну, положь взад!

В следующее мгновение Сыромятников бросил топор и воздел руки в сторону неба. В огромный его живот упиралось дуло «макарова».

Глиста попыталась было завизжать на манер сирены «скорой помощи», но под суровым взглядом Гоши и умоляющим мужа совершила этот акт предельного отчаяния совершенно беззвучно. Ну, разве что немножко пискнула.

– В общем так, господа нехорошие! – Гоша был суров и непреклонен. – Заплатите ребёнку положенное – и мы в расчёте. А нет, так за эксплуатацию детского труда отвечать перед лицом закона будете! Тебе ведь нет ещё четырнадцати?

Антошка отрицательно замотал головой.

– В Сибирь у меня, по этапу пойдете! Сгною в казематах! – при этих своих словах Гоша чуть было в голос не расхохотался: уж очень он напоминал сам себе героев пафосных революционных кинолент ранней советской эпохи. Этакий микс романтического революционера–экспроприатора и его вечного антипода держиморды–жандарма.

Сыромятников дрожащей рукой выудил денежную пачку. Отсчитав несколько купюр, он протянул их Антошке, из–за Гошиной спины высунувшего свою ручонку.

– Всё верно?

У Антошки, конечно, тут же возникло горячее желание приврать, но всё же он согласно закивал – денег было даже чуть больше, чем ему задолжали. Но уж и сдачу он отдавать, конечно, нужным не посчитал: перетопчутся!

– Слышь, хозяйка! – уже почти миролюбиво обратился к Глисте Гоша. – Дай–ка ещё штуки три чебурека. На тарелочке. А то что–то парень у нас совсем отощал. Не так ли, Антон Батькович?

Спустя минуту они вразвалочку отходили от чебуречной: точно как Джон Траволта с Сэмюелем Л. Джексоном в «Криминальном чтиве» – довольные и непобедимые.

***

С журналисткой из «Московского вестника» договорились встретиться в баре при цирковой гостинице «Арена». Это было неподалеку от Лужи, а место вполне приличное.

Гоша согласился на интервью потому, что звонившая, Мария Звонарёва, сослалась на его университетского приятеля. Но, конечно, ещё и потому, что ему понравился голос Марии, просто Маши, как она разрешила себя называть с первых же минут разговора. Голос был низковатым, хрипловатым и молодым. В общем, именно такой, чтобы возможности отказаться от встречи у Гоши просто не было.

– Наша газета готовит серию материалов о молодых бизнесменах, – сообщила Маша, поудобнее устраиваясь за столиком с красной скатертью. – А что, здесь симпатично, – она огляделась.

– Что будете? Кофе, мартини? Или – водку?

– Немного красного вина, – Маша достала диктофон. – Не возражаете?

– Ради бога, хоть на видеокамеру, – улыбнулся Гоша и жестом подозвал официантку.

Маша оправдывала свой голос. Спокойные серые глаза, прямой, чуть длинноватый нос, асимметричная стрижка–каре, длинная шея, нитка кораллов, серый, в цвет глаз, мягкий свитер с круглым вырезом. Ключицы прям как у Наташи Ростовой. Н-да, вполне, вполне вариант. Гоша улыбнулся:

– Так что молодые бизнесмены?

– Давайте, я буду задавать вопросы.

– Давайте, – легко согласился Гоша и, сделав глоток, откинулся на стуле. Ножки у Маши тоже были в порядке – длинные и тонкие, как у породистой лошадки.

– Скажите, как вам, выпускнику МГУ, пришла в голову идея открыть свой магазин? – Маша сделала вид, что не заметила Гошиных манипуляций.

– Эта идея витала в воздухе.

– Но ведь не все выпускники МГУ решили пойти в средний бизнес?

Дались ей эти выпускники!

– А вы сами что заканчивали?

– Давайте всё–таки я буду задавать вопросы! – Маша, кажется, немного разозлилась.

Гоша, сдаваясь, поднял руки. Придвинув диктофон поближе, он рассказал о своих первых шапках. О роли Толика он, естественно, не рассказывал. Представил дело так, что ему доверили ту ондатру в кредит, поверив на слово.

– Как будущему выпускнику МГУ, – подчеркнул он.

Маша попыталась выудить чего–нибудь клубничного. Но ни про рэкет, ни про крыши Гоша рассказывать не стал, сообщив, что сегодня средний бизнес может позволить себе быть открытым и легитимным. Чуть поколебавшись, поведал историю о пойманных за руку Дюймовочке и Оксанках, но в его рассказе ужасный «чернобыльский хомяк» был остановлен ещё на подступах к магазину.

– Представьте себе! – воскликнул Гоша и пригладил густую шевелюру, – скольких москвичей и гостей столицы мы спасли от облысения!

Маша была довольна. С историей про хомяков статья тянула уже на полосу.

Воодушевившись, Гоша рассказал и о Лёвкиных рекламных акциях: о «бутербродах», шастающих по рынку; о прошедшем в феврале дефиле, о мечте повесить в Луже рекламные экраны. Здесь он слегка приврал – такие экраны он видел в японском журнале и представить себе такую роскошь в Луже было нереально.

– А на первое апреля мы хотим устроить конкурс «Мисс Лужа», – кажется, Гошу слегка понесло. Никаких таких конкурсов у них не планировалось. – Слушайте, Маша, а что если вам принять участие? Вы непременно победите!

– Спасибо, – усмехнулась Маша и выключила диктофон. – Победа первого апреля дорогого стоит.

– Так как насчёт конкурса? – Гоша улыбнулся и ладонью накрыл Машину руку. Рука была сухая и теплая. И немного шершавая.

– У меня вряд ли получится, работы много, – голос Маши уже не был таким зазывным, как давеча в телефоне. – Извините, Георгий, мне пора.

– А может быть поедем куда–нибудь на Тверскую? Выпьем, поболтаем?

– Нет, нет, спасибо. Я спешу. Статья выйдет в понедельник. Предварительно я пришлю вам текст для вычитки.

– Маша, я вам всецело доверяю, – отмахнулся Гоша.

– В нашей газете так принято, – Маша была абсолютно серьезна.

Она встала и решительным жестом деловой женщины сняла с деревянной вешалки длинное тёмно–синее пальто. – Всего доброго!

– Доброго, – вслед ей откликнулся Гоша и залпом допил вино. Она даже не оглянулась! Ничего себе сюжетец! Такого с ним раньше не приключалось. Кажется, его просто использовали? Настроение резко испортилось.

Бывший выпускник МГУ! Бизнесмен, или как там Нур говорит: бизь–нес–мен? Среднего звена? Хрена–два! «Подсевший на Лужу» торговец шапками – вот кем он был для этой молоденькой задаваки–журналистки. Да и для самого себя. Что окончательно прояснилось именно во время этого дурацкого интервью. Будто он беседовал не со смазливой журналисточкой, а с умудрённым и бесстрастным психоаналитиком, вытянувшим из него «на гора» все тайные страхи и претензии к миру внешнему и миру внутреннему.

Теперь Гоше уже казалось, что за левым Машиным плечом всё время маячила тень венского шарлатана – доктора Фрейда в сером, в цвет Машиных глаз, сюртуке.

«Наша газета, наша газета», – дрянь ведь газета, жёлтый листок, гордиться–то нечем, а надо ж, даже его зацепило! А чем он–то, Георгий Сидоров, может гордиться? «Наши шапки, наши шапки»? Гоша заказал сигареты и закурил.

Что ж, эта серая мышь Маша, в общем–то, права. Просто зарабатывать деньги – это не профессия. А вот умение зарабатывать БОЛЬШИЕ деньги – очень даже профессия. Но чтобы их зарабатывать, надо не на месте сидеть, шапки высиживать, а играть. Играть по крупному. Как и с кем, Гоша пока не знал. Но безошибочной интуицией математика – логика и аналитика – понимал, что вектор движения угадал верно. Как–то всё оно символично сегодня совпало: прощание с затянувшимся приветом из прошлого от бедного Вани – Васи и эта вполне рядовая встреча, вроде как окончательно выбившая его из привычной колеи.

Скорбные Гошины размышления прервались с появлением двух симпатичных девчонок с короткими стрижками, по виду – циркачек–акробаток. Гоша их узнавал с первого взгляда – всё–таки далеко не первый раз он наведывался в сие заведение. И это было как раз то, что надо замученному самоанализом молодому человеку в расцвете лет и не слишком хорошем настроении. Пока, во всяком случае. Тонус настроения следовало поднять. И немедленно!

Гоша заказал сто грамм армянского и, получив их, пружинистой походкой направился к девушкам:

– Позволите к вам присоединиться? Вы, наверное, на батуте работаете?

Девушки одновременно улыбнулись и кивнули. Правда, работали они не на батуте, а были воздушными гимнастками.

Но жизнь по любому снова налаживалась. Хотя бы на этот вечер.