Текст книги "Юность олигархов"

Автор книги: Павел Генералов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

Глава третья. Железный дровосек

6 сентября 1997 года

Первый звонок раздался в шесть утра. И Клим Ворошилов воспринял его как чью–то идиотскую шутку. И как же было ещё его воспринимать, когда в трубке раздался незнакомый голос:

– Грузите апельсины бочками. Железный дровосек выходит на тропу войны. Спи спокойно, дорогой товарищ!

– Кто это в такую рань? – пробормотала сонная жена.

– Бред какой–то. Спи.

Жена перевернулась на другой бок, а вот сам Клим заснуть больше не мог. Он ворочался и думал. О своей газете, своём любимом и беспокойном детище…

Затеял он «Московский вестник» ещё в начале девяностых на той вольно–демократической волне, когда всем море было по колено и будущее страны казалось прекрасным и удивительным. Прекрасным оно не получилось, зато удивительным – уж точно. Удивляться с тех пор Клим просто не переставал.

Начинал он вместе с несколькими журналистами, ушедшими вместе с ним из «Комсомолки». Теперь из той первой когорты он остался один. Кто–то уехал за границу, кого–то переманили на более высокие зарплаты в другие издания и на телевидение. Третьи же просто ушли в сферы, совсем далёкие от журналистики. Зато он остался единственным хозяином «Московского вестника». Хотя бы формально.

Первые годы они честно существовали только на то, что сами заработали – то есть на доходы от продажи газеты и рекламы. Но потом стало всё труднее сводить концы с концами. Типографии подняли цены, бумага тоже отчего–то не дешевела, а наоборот.

Конкуренция была бешеной. Новые издания возникали как грибы после дождя. Многие из них подпитывались серьёзными финансовыми структурами со всеми вытекающими отсюда последствиями: прежде всего пристойными гонорарами для авторов. Ну, и низкой розничной ценой, да возможностью покупать у совсем недешёвых источников информацию. Некоторые особо навороченные издания просто имели внештатных «сотрудников» непосредственно в Белом доме, в аппарате президента, в московской мэрии. Эти сотрудники, хоть в ведомости за зарплату не расписывались, зарплату получали исправно. А за особо горячие новости – даже с коэффициентом.

И в один вовсе не прекрасный день Клим окончательно понял, что без солидного спонсора они дальше существовать не смогут. Просто все доходы утекут в расходы.

Спонсоры нашлись. Сначала одни, потом другие, потом третьи. Проблема со всеми возникала одна и та же. На первых порах они в один голос, как классические женихи, клялись и божились, что абсолютно не будут вмешиваться во внутриредакционную политику. Понятное дело, спонсора нельзя было сильно ругать, зато можно было рекламировать в завуалированном виде.

Это было даже интересно с профессиональной точки зрения: написать такую статью, где про спонсора говорились вроде бы как даже нелицеприятные вещи, но на деле он оказывался всё равно самым белым и пушистым. Это была общепринятая практика, которую журналисты окрестили «джинсой». Джинсовые материалы появлялись даже в самых солидных, кичащихся своей объективностью изданиях.

Но скромные женихи, став мужьями, входили в раж. Все спонсоры вскоре начинали наглеть и требовать исключительно панегирического тона в свой адрес. Да ещё и пытались проявлять творческие инициативы. Это уже было не столь страшно, сколь печально. Приходилось с благодетелями расставаться. Зачастую со скандалом и всегда с большими материальными издержками. В первую очередь резко снижались зарплаты сотрудников и гонорары авторов.

Когда на горизонте Ворошилова появился «Росмет», возглавляемый, хотя и не официально, скандально известным металлическим королём Виктором Боковым, Клим серьёзно задумался. Мнения коллег по цеху разделились на диаметрально противоположные.

– Клим, – говорили одни, – с таким спонсором ты можешь сразу покупать участок на Рублёвке и начинать строить домик в три этажа…

– Ворошилов, – предостерегали другие, – ты ляжешь под них как дешевая вокзальная проститутка. А ежели взбрыкнешь, то долго–долго будешь отмываться от грязи или вообще окажешься в сточной канаве. Хорошо, если без дырки в голове…

Климу, однако, казалось, что возможен и третий, серединный путь – именно по нему он и пытался развивать свои отношения с «Росметом». Иногда получалось. К тому же один спонсор – это и всего одна проблема, пусть и большая.

Домик Клим и вправду начал строить, правда, не на Рублёвке, а на Калужском шоссе, но домик, тем не менее, вовсе не хилый. Три этажа, подземный гараж, да вот ещё и сауну с бассейном задумал.

В собственно творческую часть металлические парни не лезли – их вполне устраивало, что по рейтингам прессы «Московский вестник» входил в первую десятку.

Так что до самого последнего времени паритетные отношения с «Росметом» удавалось выстраивать. Однако на железного Бокова вдруг сильно наехали из федерального центра – видно, посчитали, что слишком уж много он власти и денег пытается прибрать к рукам: там, у себя в далёкой Сибири. Дело запахло жареным, тем более, что поводов для полномасштабного уголовного преследования Виктора Бокова набиралось предостаточно. Пришлось «Московскому вестнику», что называется, задницей отрабатывать финансовые вложения. Это была уже даже не «джинса». Скорее – круговая оборона с редкими марш–бросками в сторону противников.

Формально газета по–прежнему оставалась совершенно независимой. Но сотрудники уже привыкли к хорошим зарплатам, а домик Ворошилова рос, как гриб, прямо на глазах после каждого спонсорского транша.

Краник открывался просто. Траншы выплачивались после каждой серьёзной заказухи. Клим уже прикинул, что денежек, полученных им лично за последнюю серию еженедельных статей, хватит на внутреннюю отделку всего первого этажа на Калужском и на кафель для бассейна.

Ко всему привыкает человек, привык и Герасим, – подобной сентенцией из русской классики успокаивал свою свободолюбивую натуру редактор–демократ Клим Ворошилов…

Второй звонок раздался в десять, когда Клим уже варил традиционный утренний кофе. Звонила Маша Звонарёва:

– Клим, у нас беда! – голос её дрожал, что было странно. Звонарёва никогда не страдала истерией.

– Помер что ли кто? – с обычным журналистским цинизмом усмехнулся он.

Внеплановые смерти знаменитых людей, бывало, срывали графики работы редакции – приходилось работать до ночи, срочно перевёрстывая первую полосу. Но вроде как никто из великих вчера не умер.

– Да нет, Клим, у нас газету подменили! – она орала так, что Клим даже отодвинул трубку подальше от уха.

– В каком смысле, Маша? Кто? Что? Зачем? Почему? – выстрелил он вопросами. Что за хрень сегодня с утра происходит? Вроде не тринадцатое…

– Не всю газету, – вопила Звонарёва. – Только третью полосу!

– В смысле? – повторил Клим.

– Ну, как ты не понимаешь! Наша газета вышла с другой третьей полосой, – наконец, она перестала орать и заговорила почти нормально. – Вместо материала «Укротитель металла» там стоит «Железный дровосек». Абсолютно отстойный текст!

– Стоп! Не части. А анонс? А фотографии?

– Я ж говорю, Клим, только третья другая! – отчаянно объясняла Маша. – Анонс наш, а третья…

– Фото, я спрашиваю! – рявкнул Клим.

– И фото совсем другие. Тут наш Боков в таком виде! На пьянке–гулянке с главными сибирскими авторитетами и ворами в законе! Его даже в кружочек обвели…

– Так, Маша, – Клим был весь мокрым от прошибшего его пота. Но всё ещё не верил в то, что рассказывала Маша. Кто мог так пошутить? – Как это могло произойти? Ты же дежурила по номеру!

– Я вычитала и подписала все полосы в печать. Всё переправили в типографию. Как обычно. А ночью кто–то заявился в типографию и полосу подменил…

– Может, это только для нас экземпляр? – Клим всё ещё надеялся, что это такой розыгрыш. Ну, как это принято сейчас у новых русских: прислать другу в офис «налоговую полицию» и чего–нибудь типа того.

– Нет, весь тираж такой! – Маша снова начала орать.

– Да… – Клим был уже не просто мокрым, но и холодным. – А что, статья очень отстойная?

– Клим, это просто ужас! – простонала Звонарёва.

– И ты считаешь, что меня теперь повесят за яйца?! – кофе с шипением вылился на плиту, потушив конфорку.

В трубке на какое–то время зависла тишина, а потом хрипловатый Машин голосок уже спокойно, без визгов и всхлипов, подтвердил:

– Да, Клим. Похоже на то!

– Я вам дам, мать твою, похоже! – теперь орал уже Ворошилов. Приватизированные у маршала гены дали о себе знать. – Я вам, бездельники хреновы, всем ноги повыдергиваю! Зажрались на высоких зарплатах! А трудовая дисциплина? Самой, твою мать, надо было ехать в типографию и сидеть там до победного!

– Да ведь, Клим Сергеевич, – растерялась Маша, – давно так не делаем. Всё шло по накатанному…

– Всё, Звонарёва. Писец! Разговор окончен. Скоро приеду, – Клим вынужден был с пол оборота свернуться: запиликал мобильник. Да так требовательно, как хозяин. Блин!

Это был Сергеев, глава московского представительства «Росмета»:

– Ты, Клим, что!.. – далее следовали слова и выражения, окрашенные излишне эмоционально. Табуированная лексика в чистом виде. Самыми пристойными и деликатными из Сергеевских пожеланий были следующие: – Подотрись своей сраной газетой!.. Подмойся слезами!.. И готовься вставать раком!..

Клим пытался что–то объяснять, приводя примерно те же доводы, что и дура Звонарёва. На что и получил столь же адекватный ответ:

– Сам должен был задницу оторвать! И с придыханием, слышишь, говнюк, с придыханием отслеживать процесс непосредственно в типографии.

– Да это же ваши, ваши враги всё устроили! – попытался Ворошилов перевести разговор чуть в более иную плоскость.

– У Бокова нет врагов, – отрезал Сергеев жёстко. – Понял? У него есть только партнёры и жертвы. Ты – выбрал!

– Подожди, Константин Сергеевич! Что мне делать–то теперь? – взмолился несчастный Ворошилов. О боги! Какая подстава! Он даже застонал.

– Я ж тебе всё объяснил! – устало проговорил Сергеев, но ясно было, что после чудовищного эмоционально–нецензурного выброса он и сам задумался:

– Ну, сам понимаешь, о траншах ты можешь теперь навсегда забыть. Я попробую что–нибудь для тебя лично сделать. Хотя разговор мне предстоит малоприятный. Вообще бы я тебе посоветовал сейчас лечь на дно и затихнуть… Глядишь, рыбкой и отлежишься.

– Так что мне, газету что ли остановить?

– Да хоть и останови! Экая ценность! – усмехнулся Сергеев. – Кому теперь нужна твоя грёбаная газетёнка! Или тебе собственная шкура не дорога? Только ещё дам один совет – и не пытайся раскручивать эту историю в прессе. Сейчас только я да ещё несколько человек знают, что ты идиот. Начнёшь свистеть – вся страна узнает! Притом, учти – посмертно! – Сергеев, не прощаясь, бросил трубку.

Наверное, ему тоже звонили. По другому мобильнику. Из далёкой Сибири.

***

До Домодедово Нур мог бы доехать, наверное, с закрытыми глазами. Он знал на этой дороге все выбоины, не говоря уж о постах ГАИ – официальных и тайных, в кустах.

Сегодня, к сожалению, рейс из Уфы прибывал вовремя. Так, во всяком случае, сообщала справочная. Хорошо хоть, что Сафины летели не утренним, а дневным рейсом. Нюшу он еле растолкал утром, она никак не хотела вставать.

– Нур, – бормотала она сонная, не раскрывая глаз, – а может они сами доедут?

– Хочешь, оставайся, а я поеду? – сжалился Нур, уже придумывая, как объяснит Иреку Нурисламовичу и Зере наличие в его квартире прекрасной спящей красавицы. Если тем вдруг вздумается посмотреть, как живёт в Москве их будущий зять и муж.

– Ладно, встаю! – сжалилась над несчастным Нюша. – Так сколько же у тебя всего родственников?

– Ну, – прикинул Нур, – под тысячу, думаю, будет.

– Да, – вздохнула Нюша, – крепкое семя было у пра-Сафина…

Он довёз её до самого подъезда. В машине с невыключенным двигателем они целовались на прощание так долго и так сладко, что Нур даже всего три раза взглянул на часы. Прервало поцелуй Нюшино хихиканье.

– Ты что? – удивился Нур.

– Волосы у тебя длинные, – объяснила Нюша. – Щекотно.

– Хочешь, подстригусь? – предложил Нур. Ради любимой он был готов на любую жертву. Хотя… Нет, всё же усы он сбрить не готов. К тому же они короткие и, руку на сердце, не слишком–то густые, чтобы щекотаться.

Нюша будто услышала его мысли:

– Слышь, Нурчик, – задумчиво сказала она, накручивая на указательный палец прядь Нуровых волос, – вот странно: у тебя волосы мягкие, а усы жёсткие!

Не дожидаясь ответа, она открыла дверцу:

– Пока, чао–какао! – она вылезла из машины и, не оборачиваясь, пошла к подъезду.

– Какао–чао! – засмеялся ей вслед Нур.

Пробок на дороге не было, поэтому он успел не только приехать до выхода высоких гостей, но и купить букет лохматых белых цветов для Зеры.

Конечно, невеста приезжала не совсем вовремя. К тому ж – надолго. Зеру перевели из Уфимского нефтяного в «Керосинку», так что теперь ей предстояло жить и учиться в одном городе с вероятным будущим супругом. По крайней мере, так было решено у взрослых Сафиных как со стороны Нурислама, так и со стороны Нурмухамета.

Нура пока утешало одно: его уфимская разведка доносила, что у Зеры есть незамужняя старшая сестра. Так что у него был временной люфт разобраться со своей личной жизнью, в которую так стремительно ворвалась Нюша.

Зеру он узнал сразу – она была очень похожа на свои фотографии, которыми его усиленно пичкали во время пребывания в Уфе. Только оказалась она маленькой, совсем крошкой. Куколка с точёной фигуркой. С Зерой и её роднёй он летом, на побывке дома, так и не познакомился – те отдыхали на курортах. Удивительно вовремя.

Так, а вот этот полнеющий высокий мужчина с седой головой и есть, очевидно, её нефтяной папа? Странно, у такого большущего папы такая маленькая дочь…

Держа мохнатые цветы наперевес, как боевое оружие, Нур выдвинулся из толпы навстречу Иреку. И тут же на его пути возникли два амбала, под пиджаками которых угадывалось настоящее оружие, а не чахлые хризантемы. Двое из ларца одинаковых с лица. Нефть! – сообразил Нур и втянул воздух ноздрями. И впрямь пахло нефтью. Ну, и потом охранников.

Ирек Нурисламович сделал жест рукой и пара гоблинов нехотя расступилась.

– С приездом, – улыбнулся Нур, глядя прямо в глаза Сафина. Букет он протянул Зере.

– Тхэнкс, – сказала Зера. – Ты – Нурмухамет?

– Он самый, – подтвердил Нур. – С приездом!

Он так и не понял, зачем понадобилось выдёргивать его в аэропорт – папу с дочкой, плюс двоих из ларца вместил в себя серебристый «джипище».

– Давай за нами, – ободряюще кивнул ему Ирек, усаживаясь в машину.

И он дал. Конечно, «джип» милостиво не показывал всей своей мощи, иначе Нуровой «девятке» ни в жизнь за ним было не угнаться. А так он шёл хвост в хвост, так, что видел сквозь затемнённые окна белые хризантемы, которые Зера положила сзади, у самого стекла.

Любящий папа купил дочери–студентке квартиру на Ломоносовском проспекте, в восьмиэтажном кирпичном доме. От института – два шага.

– Как тебе хоромы? – спросил Ирек, когда они остались втроём. Охранники, занеся чемоданы, скромно удалились – нести боевое дежурство у подъезда. Нур скептически посмотрел им вслед – в «Щит и меч» он бы их не взял. Уж больно фактурные ребята, издалека видно: охранники. Прямо как в кино. А настоящая сила должна быть скромной, неброской. Спокойной. С мягкими волосами и жёсткими усами.

– Здорово! – искренне ответил Нур, рассматривая квартиру (три разновеликих просторных зала да ещё вприварок к ним и маленькое тёмное помещение – такие закутки в народе зовут «тёщиной комнатой») с высоченными потолками. Он вспомнил свою квартирку «для гнома» и повторил. – Здорово!

– С начерталкой поможешь? – спросила Зера. Она уже устроила цветы в вазе и взялась за чемодан.

– Конечно, помогу, – ответил Нур и перехватил у неё тяжеленный баул. – Куда его?

– Давай, в ту комнату! – Зера кивнула на комнату поменьше, где стоял гардероб. – Да не тащи ты его, Нурмухамет! Он же на колёсиках!

Ирек внимательно следил за ними. Ну что ж, вполне, вполне. Вот Фатьму в январе замуж выдадим, а там и Зере пора. Младшая, любимая, избалованная… Но – надо. Да, решено!

– А теперь едем обедать! – приказал он.

– Пап! А разобрать? – взмолилась Зера и взглянула на Нура, ища поддержки. Тот пожал плечами.

– Едем! – не слушая дочь, Ирек направился к двери.

***

В редакции «Московского вестника» повисла не похоронная, а прямо–таки могильная тишина. Сотрудники передвигались исключительно на цыпочках. А главный редактор сразу скрылся у себя в кабинете и, словно мазохист из амстердамского Красного квартала, в десятый раз перечитывал злополучную статью на третьей полосе. Сколь ни был Клим раздражен и зол, он всё же не мог не признать, что материал сделан мастерски. И фотографии были подобраны, что называется, со вкусом. В общем, это по любому был удар ниже пояса.

Что–то срочно следовало предпринимать. И причём кардинальное. Надо рвать когти, – понял с кристальной ясностью Клим, – пока и вправду не пришли к нему разбираться люди Бокова. Они доводов слушать не будут. Если и не прибьют на месте, то уж точно измордуют так, что мама не узнает!

Клим набрал номер знакомого турбюро, чью рекламу они время от времени размещали в своей газете, и заказал на послезавтра – раньше просто не было – три путёвки в Грецию: для себя, жены и сына.

В дверь поскреблась и заглянула секретарша:

– Клим Сергеевич! К вам посетитель, – мышиным голоском пропищала она.

– Я же сказал, я занят и никого не принимаю! – Клим тупо рассматривал лицо бывшего спонсора на снимке.

Железный дровосек, радостно скалясь, обнимался с нетрезвыми людьми. Имена этих людей, данные курсивом под фото, были вполне определёнными: Склеп, Сильвер, Сизый, Расписной. В общем, моя родина – СССР. Даже в состоянии прострации филологическая суть Ворошилова давала о себе знать. На другом снимке Боков жал руку мужику с красноречивой кличкой Садист. Садист был убит не так давно во время неудачного покушения на олигарха Смолковского. Заказчиком, как утверждал автор статьи, был всё тот же Виктор Боков.

Секретарша испуганно моргала глазами, но не уходила, торчала в двери, как заноза в заднице:

– Но он говорит, что у него очень важное дело, – настаивала она.

– Ладно, пусть войдёт, – сдался Ворошилов.

Когда на пороге появился уже знакомый красавчик, Клим всё понял. Узнал он его тоже сразу, хотя на сей раз молодой человек был не в светлом, а в кожаном пиджаке. Но уж больно брови у того были заметные – ровные, в одну линию. И взгляд наглый. Почтительный и насмешливый одновременно.

Молодой человек без приглашения уселся в кресло напротив Ворошилова:

– Ну что, Клим Сергеевич? Пора, нам, наверное, по–настоящему познакомиться? Георгий Валентинович Сидоров, – и молодой человек чуть привстал в кресле.

– Я так понимаю, вы эту гнусность сварганили? – Клим взял в руки свежий номер, ещё раз взглянул на полосу и с раздражением отбросил газету в сторону. Но тут же с удивлением осознал, что никого особого раздражения уже не испытывает. Ему как–то вдруг стало всё равно. Что воля, что неволя… Может, это и есть выход? – Что вы, собственно, хотите, господин Сидоров?

– Я уже высказывал своё предложение… – Гоша знал, что Ворошилов прекрасно помнил названные им цифры.

– Но это же смешно… – поморщился Клим, прикидывая, сколько всё же можно вытрясти из этого Сидорова.

– В свете новых обстоятельствах за вашу газету сегодня никто гроша ломаного не даст. Репутация – она ведь такая. Зарабатываешь годами, а теряешь в минуту, – Гоша вздохнул, сопереживая.

Одна бровь его приподнялась, другая осталась на месте. Так, с параллельными бровями он и застыл в сочувственной скорби. На пять секунд, не больше.

– Тем более быстро вы газету не продадите, – заговорил он снова. Похоже, паузу выдержать удалось. Клиент спёкся, это было видно невооружённым глазом. – А вам ведь нужно быстро?

– Я уезжаю. На днях, – отрывисто сообщил Ворошилов. Счётчик в голове его заклинило на сотне.

– Правильно, – одобрил Гоша. – После подобных потрясений надо обязательно отдохнуть. На море едете?

– На море, на самое синее море… – всё, он принял решение. И будет твёрдым, как скала. – Сто тысяч. – Клим прихлопнул газету ладонью. Финита. Время умывать руки и делать ноги.

– Побойтесь бога, Клим Сергеевич! – рассмеялся Гоша. – Я даю тридцать пять. И прямо сегодня. Наличными.

Ворошилов хотел отказаться, но слова «сегодня» и «наличные» завораживали. Хрен с ним. Пусть лопает! Приятно подавиться, мистер Сидоров!

– Хорошо, я согласен, – сказав это, Клим понял, что он свободен. Свободен, блин! – А когда же мы всё оформим? Я уже послезавтра улетаю, – забеспокоился он.

– Мой юрист и нотариус ждут в приёмной, – успокоил Гоша. – Все документы с нашей стороны подготовлены. Дело только за вами.

Климу оставалось лишь пожать плечами: слов у него больше не было. Кончились слова.

Формальности завершили в какие–то полчаса. Поставив последнюю подпись, Клим Сергеевич осознал, что этим росчерком пера перечеркнул не только целый кусок жизни, а что–то в самом себе. Идеалы? Смешно! Мечты? Увольте! Влияние? Туфта всё это, детский лепет. «Моя газета» – так он называл «Вестник», стала уже просто газетой, одной из многих–многих…

Но Ворошилову теперь действительно было всё равно. Мысли его были уже в Греции. За месяц всё утрясётся, ведь всегда всё утрясается, верно? А по приезду он попробует найти себе место на первом или втором канале. И там, и там в руководстве были хорошие знакомые. И ведь давно звали! Сядет на нормальный оклад…

– Спасибо, Клим Сергеевич! – Сидоров был и впрямь, похоже, благодарен. Хорошо, хоть с рукопожатиями не лез.

– Не за что, – буркнул Ворошилов. Пускай покрутится. После ударной третьей полосы ни один спонсор и на пушечный выстрел не подойдёт к «Московскому вестнику».

– За полное взаимопонимание, – глаза Гоши смеялись уже откровенно. – И ещё. У меня к вам последняя просьба.

– Что ещё? – устало вздохнул Клим, собирая в коробку свои вещи со стола: малахитовый письменный прибор, папки с документами, литровую чашку с надписью «Любимому шефу», которую ему подарили сотрудники на прошлый день рождения.

– Я познакомлю вас с новым главным редактором, – Гоша выглянул в приёмную:

– Семён Владимирович! Прошу вас.

На пороге показался Семён Владимирович Пескарёв:

– Здравствуй, Клим!

– И ты, Брут? – несмотря на всё свое деланное спокойствие, Клим Сергеевич чуть не подпрыгнул в кресле.

– Знаешь ли, Климушка, я всего–навсего наёмный работник. В этом смысле у меня ничего не изменилось, – ласковым голосом, каким говорят с психически больными, прокомментировал Семён Владимирович.

– И самая последняя просьба, – вновь вмешался Сидоров.

– Ну ещё–то что вам от меня надо?! – взмолился Клим.

– Представьте главного редактора коллективу.

– Ну уж дудки. Я вызову ответсека, она же член редколлегии и, по сути – мой зам, через неё и попробуйте наладить отношения с коллективом. Если, конечно, они захотят иметь с вами дело. В чём я несколько сомневаюсь… – Клим нажал кнопку громкой связи: – Вызовите ко мне Звонарёву.

Маша вошла в кабинет буквально через пол минуты:

– Да, Клим Сергеевич?! Здравствуйте, – холодно кивнула она остальным присутствующим, не поднимая глаз.

– Я вынужден тебе, Маша, представить нового главного редактора нашей газеты – Семён Владимирович Пескарёв, мой давний коллега по «Комсомолке».

– А вы, Клим Сергеевич? – Маша, похоже, не слишком удивилась.

– Я?.. Меня тут больше нет. Я в Греции, – Ворошилов обернулся и ткнул в карту Европы. – Вот он я, видите? Припадаю к камням Парфенона! А вот, Маша, и новый хозяин газеты. Как вас? – Клим хотел сделать вид, что не помнит имени. – Да, Сидоров Георгий Валентинович. Прошу любить и жаловать. Если, конечно, найдёте общий язык…

– Мы же с вами его нашли, – улыбнулся Сидоров.

– Без комментариев, – отмахнулся Ворошилов.

Маша подняла глаза и встретилась взглядом с Георгием Валентиновичем. И тут же его узнала. Тот самый симпатичный парень, торговец из Лужи, которого она так умело поставила на место, когда после интервью он попытался приударить за ней. Она тогда ещё подумала о нём снисходительно: мол, жалко парня, такой симпатичный и с образованием, а совсем не перспективный…

Н-да, урок так урок. Фейсом об тейбл, и так несколько раз… Маша, кажется, кое–что поняла. Пусть не всё, зато на всю оставшуюся жизнь.

…На встрече с коллективом новый владелец газеты Сидоров Георгий Валентинович и главный редактор Пескарёв Семён Владимирович представили собравшимся план создания и развития холдинга под названием «Царь–медиа».

Изначально в холдинг войдут «Московский вестник» и рекламно–информационная газета «Добрые вести». В ближайших планах – выпуск нескольких профильных журналов с привлечением серьёзных инвестиций. Задача была поставлена строго и определённо: через год вывести все издания на самоокупаемость, через полтора – сделать их прибыльными. Это звучало вполне оптимистично и, вместе с тем, достаточно реалистично.

– Нам всем вместе надо будет много работать. И я думаю, нет, я убеждён, у нас это получится! – так Гоша закончил свою тронную речь, снискав несмелые аплодисменты.

Удивительно, но никто из сотрудников «Московского вестника» дверью не хлопнул.

На экспресс–собрании коллектива скромно присутствовал ещё один человек, на которого почти никто не обратил внимания. Он сидел в уголке и, двигая тяжёлой челюстью, делал какие–то пометки в кожаном блокноте. Это был Анатолий Борисович Веселов. Именно он и согласился, после серьёзного изучения бизнес–плана, представленного ему Гошей и Пескарёвым, стать инвестором грандиозного медиа–проекта на первый неокупаемый год.

Да, умел всё же Гоша убеждать людей! Талант, необыкновенный талант!