Текст книги "Страх высоты. Через лабиринт. Три дня в Дагезане. Остановка"

Автор книги: Павел Шестаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 36 страниц)

Мазин вышел с полотенцем, вытирая руки.

– У нас тут неподалеку цыплята гриль продаются. Еще теплые. Я подумал, что из гостей ты можешь голодным вернуться.

Так оно почти и было.

– Ты попал в точку. Дедуктивный метод?

– Долг хозяина. Обязан был предусмотреть любые случайности. Так почему тебя не накормили?

Он уже возился, накрывая на стол.

– Сначала о Женьке. Что с ним произошло?

– Он это назвал одним словом: начудил.

– Где же он выплыл?

– О!.. Далеко выплыл. Очень далеко. В противоположном конце города. На одной симпатичной с виду дачке, построенной, как я подозреваю, на нетрудовые доходы. Но это в данном случае прямого отношения к Перепахину не имеет.

– Идиот, – высказался я о бывшем соученике.

– Немного есть, – согласился Мазин.

– Сам объявился?

– Нет. Боюсь, это ему было не по силам. Хозяин дачи дал знать. Да ты ешь! Остывают ведь цыплята.

Но мне хотелось больше знать, чем есть.

– Хозяин вам дал знать? Или домой ему?

– Нет, он вызвал "Скорую".

– До того допился?

– Много выпил, много, – кивнул Мазин, отламывая куриную ногу.

– Намешал небось?

– Как ты сказал? Намешал?

– Ну, да. Понесло пьяным ветром, вот и набрался, что под руку попадало.

– Что под руку попадало? – опять переспросил Мазин. – Да ты, брат, дедукцию лучше моего освоил.

Мазин, очевидно, подсмеивался.

"А что остается, занялись всерьез чепухой, будем выходить с хорошей миной… Нет, слово "чепуха" неуместно, конечно. Это только с юридической точки зрения нет предмета… А по–человечески…"

– Игорь, Лена дочь Сергея.

Он опустил кость на тарелку, посмотрел серьезно.

– Рассказывай.

Ох, сколько уже раз мне приходилось рассказывать и пересказывать! Но я рассказал.

– Вот такие дела, Игорь. Неожиданно, но понять можно. Секрет, сам видишь, не криминальный. С учетом того, что Женька на месте, можно закрывать тему.

– И ехать на юг?

– Вот именно. Можешь завидовать.

– Придется.

Мазин провел по губам бумажной салфеткой.

– Закрыли тему, закрыли тему, – повторил он, постукивая пальцем по столу.

– А разве нет?

Он улыбнулся.

– Коля! Я прекрасно понимаю, что сезон заканчивается, а ты не оперуполномоченный уголовного розыска. И даже не частный детектив. Если считаешь, что тема закрыта, будь по–твоему.

– А разве нет?

– Я не понимаю поведения Полины Антоновны. Мы предполагали, что даже ожидаемый внук мог смягчить ее сердце, а тут реальная внучка! И что же? Прямое недоброжелательство, столкновение и, наконец, поражение. Помнишь, мы даже о капитуляции говорили?

"Странно, почему я не думал об этом после встречи с Леной и Наташей? Так был поражен? Но Игорь прав. Хотя и похлестче загадки разгадались смерть Сергея, пропажа Перепахина".

Что я мог сказать? Повторил общие слова о характере Полины Антоновны.

– Да с характером‑то как раз и не вяжется, – возразил Мазин. Характер у нее исключительно цельный, а тут не то капризы, не то слабость, на нее непохожая.

– Все, что узнал, я тебе сообщил.

– Хорошо. Еще одно обстоятельство. Может быть, и незначительное. Ты говорил о двух фотографиях. Одна взята у Полины Антоновны. А другая? Наташа, по твоим словам, о ней ничего не знала? И ты никогда не видел?

– Не видел. Но какое это имеет значение?

– Хотелось бы знать, случайно она Елене в руки попала или предложил кто‑то?

– Зачем?

– В качестве вещдока, как мы говорим.

– Снимок скорее всего был у Сергея.

– А надпись рукой Вадима?

– Он мог интересоваться.

– А где взял?

– У Сергея…

– При жизни?

– Сергей нам этого уже не скажет.

– Но Полина Антоновна может знать.

– И что же?

– А ты можешь узнать у нее.

Идти снова к Полине Антоновне и снова выспрашивать я не хотел.

– Игорь, ты сам сказал, что я не частный детектив.

– И не оперуполномоченный. Но оперуполномоченному она может и не сказать.

– Слушай, по–моему, ты мудришь. И забыл статью 108–ю.

– Чай будешь пить или кофе?

– Чай. И к Полине Антоновне не пойду.

– Сейчас поставлю. А к тетушке сходишь.

Последнюю фразу он громко сказал мне уже из кухни.

– Ну, знаешь!..

– Я знаю, а ты еще нет. Перепахин в больнице. Его, хотели убить.

– Шутишь?

Он принес и поставил на стол чашки.

– Не шучу. В так называемом садовом, а по существу дачном кооперативе есть один состоятельный дачник. Имя и занятие пока роли не играют. Перепахин распи сывал у него стенку. Нечто среднее между не очень оригинальным сюром и порнографией. Источник вдохновения – какая‑то репродукция из испанского журнала. Но и это только присказка. А сказка такова. Перепахин имел ключ, чтобы создавать шедевр в отсутствие хозяина. Короче, хозяин, приехав на дачу вечером, застал его в неподвижном состоянии. Сначала он, естественно, подумал, что Перепахин мертвецки пьян. Такое уже случалось. Но на этот раз ему показалось, что слишком уж мертвецки. Ну, это его, понятно, не обрадовало, и он вызвал "Скорую". Говорят, что пьяным везет. Не знаю, как в глобальном масштабе, а в данном случае гипотеза подтвердилась. Задержись хозяин на считанные минуты, Женю пробудить бы уже не удалось. Вот так. Печенье хочешь?

– Сахару дай.

– Извини. Увлекся рассказом.

– Я тоже. Но при чем тут убийство?

– Вместе с алкоголем он выпил снотворное.

– Когда? Где?

– Пока эти вопросы открытые. Перепахин не в лучшем состоянии и отвечает одно: "Начудил".

– Значит, сам?

– Как ты себе это представляешь?

– Я это совсем не представляю. Когда мы расстались, Женька меньше всего походил на человека, задумавшего покончить с жизнью.

– Вот–вот.

– Но все‑таки на набережной он написал об уходе из жизни? Его рука?

– Его.

– Тогда может быть так: задумал в пьяном беспамятстве, написал, разделся и струсил. Разве так не бывает?

– Сколько угодно.

– А потом в том же состоянии поехал на дачу… и осуществил.

Я говорил, а сам думал иначе. Никаких намеков на возможный уход из жизни я в связном и в бессвязном разговоре Перепахина не заметил. Скорее он был склонен жизнеутверждаться в пьянстве, приглашал меня, был весел, особенно поначалу. И наконец, он был безусловно привязан к детям, а это обстоятельство серьезное. Такие люди сгоряча в воду не бросаются. Но он и не бросился! Он только написал на карточке о своей решимости, а потом помчался бог знает куда, уединился на даче и… осуществил?

– Осуществил? – переспросил Мазин.

– Я не уверен. А какие у тебя факты?

– Никаких следов снотворного, так сказать, вне Перепахина. Ты точно сформулировал вопросы: когда? где? Бутылку он, судя по всему, выпил на набережной. В ней никаких следов. Да и быть не могло. Если бы он выпил снотворное в это время, до дачи он бы уже не добрался. Получается, выпил там. Совсем незадолго до приезда хозяина. Но ни малейших следов. Ни пакетика от таблеток, ни посуды.

– Ни в посуде, ты хочешь сказать?

– Я сказал правильно. Никакой посуды со следами выпивки на даче тоже не было.

– Это показания хозяина?

– Ему приходится верить. Дело в том, что приехал он не один, а с некой дамочкой, с которой познакомился всего два дня назад. Вряд ли она могла оказаться сообщницей, даже если бы он убил Перепахина. А убивать ему и вовсе никакого резона не было. Да и не тот это человек. Короче, оба показали, что ни бутылки, ни стакана ни возле Перепахина, ни в другом месте, на кухне, например, они не видели.

– А если спрятали?

– Зачем? – усмехнулся Мазин. – Убийце было бы выгодно создать соответствующую обстановку. Но они понятия не имели о снотворном. Они даже рвоту не убрали.

– Это еще что?

– Это то, что прежде всего и спасло Перепахина. Его вырвало, ну а остальное из него медики вымыли. Как видишь, что за смысл травить человека и, не дождавшись его смерти, вызывать врачей, да еще и следы отравы на полу оставлять!

– Это все логично, – согласился я.

– Только ответов на вопросы не дает. А вопросов масса. Вот еще одно обстоятельство: таблетки были предварительно измельчены.

– Зачем?

– Наверно, чтобы скорее подействовали, по мысли преступника. Измельчены не вручную, а скорее всего в кофемолке. Где мог это сделать Перепахин? На даче никаких признаков.

– Заранее? Дома?

– И возил с собой? Должны были остаться следы. В кармане, на пальцах, если высыпал в стакан или в бутылку. Нигде ничего.

– Так что ж это все значит?

– Для меня пока одно – это не самоубийство.

– А дальше?

– Дальше ты сходишь к тете Поле и спросишь о фотографии. Или я тебя не убедил?

– Что ты! Предлагаю закодировать операцию. "Бузина". Подходит?

– Лучше "Чертополох".

– Почему?

– Такое колючее растение. Сорняк в основном. Он мне некоторых нынешних преступников напоминает.

– Именно нынешних?

– Ну, на сравнении не настаиваю и статистикой подкреплять не буду. Только так скажу. Когда‑то преступники были в основном кастой, этакими узкоспециализированными отщепенцами с высокоразвитым чувством профессионального бахвальства. Забирать какого‑нибудь медвежатника приезжали на извозчике, и он отправлялся в участок, поправив платочек в кармане модного пиджачка. Он никогда не лазил по карманам, упаси бог пролить ему кровь. Этих узких специалистов мы ликвидировали и вполне законно гордились. Думали, выберем последних могикан и можно будет расслабиться. Но жизнь оказалась сложнее. Сейчас мы говорим о безмотивных… Это такой термин научный. А на практике сплошь и рядом обыкновенный подонок. И мотивы вполне определенные, корыстные и примитивные. К сожалению, не всегда такого заметишь вовремя. Сегодня он еще милый мальчик, а завтра… Завтра сидит у меня в кабинете. И не сам пришел. И не на извозчике за ним заезжали, и не отправится он с тобой, печально разведя руками. Его схватить за руку нужно. Схватить, хоть чертополох сорняк и колючий.

– Ты о конкретном человеке?

– Преступник всегда лицо конкретное. И о нем многое знать нужно. Так что не иронизируй. К розыску я тебя, понятно, не привлекаю, а вот получить кое–какую информацию хотел бы. Короче, опора на общественность. Ну, как?

Конечно, мне хотелось спросить, неужели он подозревает Вадима и какая связь существует между сургучом, башмаками и капустой, но я не спросил больше ничего. Понял, что он и так сказал все, что мог и хотел.

– Еще? – спросил Игорь, бросив взгляд на мою опустевшую чашку.

– Нет. Пора спать.

– Правильно. Перед ответственным заданием следует хорошо выспаться.

Он шутил и в то же время не шутил. Ему тоже хотелось спать, потому что за день он устал не меньше моего.

Появлением своим Полину Антоновну я удивил, и удивил изрядно.

– Откуда ты, голубчик? Что стряслось?

– Все в порядке, Полина Антоновна, – ответил я, несколько идеализируя истину.

– Неужели с поездами такая свистопляска?

– Нет, просто встретился со старым приятелем, он меня задержал.

Это тоже была полуправда, а правды так или иначе коснуться было необходимо. Хотя о Перепахине мы с Игорем решили пока умолчать.

– А у меня что забыл? – спросила она с присущей прямотой.

– Верно. Забыл.

Мы прошли через прихожую, и я не заметил в квартире признаков появления новых жильцов.

– Вы одна?

– Как видишь.

– А квартиранты?

– Пока не приходили.

– Решение свое не изменили?

– Пущу, как сказала.

– А вы?

Губы у нее сжались.

– Уйду.

– Есть ли необходимость, Полина Антоновна?

– Садись, Коля, – предложила она вместо ответа.

В который раз я оказывался в неудобном положении, но стерпеть было необходимо. Ведь дела серьезно оборачивались.

– Ну, рассказывай, почему не уехал.

– Я, Полина Антоновна, к Наташе ездил.

– К Наташе?

Она только переспросила, не высказывая удивления.

– Да. Она вам кланялась.

– Спасибо. Давно я ее не видела, не помню когда.

И не спросила ничего, зачем я ездил, почему. Приходилось продолжать самому.

– В поезде случайно оказался вместе с Леной.

– Вот как? Потому она и не приходила, значит.

– Нет, она вернулась сразу.

– Но у меня не была.

– Полина Антоновна! Вы человек пожилой, да и я немолодой уже. Скажу вам напрямую. Произошел у нас с Леной разговор, из которого я все понял. А вы знали или нет?

– Что, Коля? – спросила она как‑то скучно.

– Вы знали, что Лена дочь Сергея?

Я поставил вопрос со всей возможной прямотой. Только так можно было всерьез разговаривать с Полиной Антоновной.

Она водила пальцами по какой‑то невидимой складке на платье.

– Да, Вадим сказал.

– А сами вы… до Вадима?

– Да ведь о таких вещах молчать принято, Коля.

Я не понял, кто же молчал, Сергей или она сама.

– Но он сказал и этим повлиял на вас?

Полина Антоновна помедлила, а потом сказала коротко:

– Повлиял.

До сих пор мне трудно было представить, что на нее могут влиять. Да и слово "влиять" в данном случае звучало почти условно. Мазин говорил "капитуляция".

– Ну будет об этом, – подняла она опустившуюся было голову.

Я посмотрел на нее внимательно и заметил, как за пару дней сдала Полина Антоновна. Глаза потухли.

– Будет. Как Наташа? Давно я ее видела, не помню когда.

Это был не нарочитый повтор. Похоже, она уже забыла недавно произнесенную фразу.

– У Наташи все в порядке, по–моему, кроме зятя.

– А к новости как она отнеслась?

– С волнением. Они ведь скрывали от Лены.

– Вот как?..

Мне показалось, что она усмехнулась, а может быть, просто губы дрогнули.

– Ей нелегко в нашем разговоре пришлось.

– Но она… не отказывалась?

– Нет. Зачем? И как можно? Лена все документально восстановила.

– По документам? Какие же у нее документы?

Вот и подошел я с ее помощью к сути дела. Сказал про дату рождения, про фотографию, что Полина Антоновна сама отдала, и про другое фото, без нажима, но подробно описав, что на снимке было и кто.

Полина Антоновна слушала очень внимательно, даже оживившись, я бы сказал.

– Этот снимок, кстати, Лена тоже у вас взяла? – рискнул я "пойти на прием".

– Про такой первый раз слышу.

Обмануть она не могла.

– Где же она его достала?..

Ответ был резонным:

– Спроси у нее.

Но Мазин почему‑то избрал другой путь, я доверял ему.

– А Сергей? Он не мог дать?

– У Сергея я никогда такого фото не видела.

– Странно.

– Да какая разница… Снимок‑то есть. И подтверждает.

– Конечно. Вам, я понимаю, это не особенно интересно.

Слукавил я, она говорила заинтересованно.

– Почему? Мне очень все это любопытно.

И тут я решился на ход конем, от которого ожидал результата в любом случае.

– Полина Антоновна! Не могли же вы не знать о Лене!

Опять она поколебалась, прежде чем ответить.

– Значит, если скажу, что не знала, не поверишь?

– Вам я верил всегда. С тех пор, как мальчишкой в этом доме появился.

– И правильно делал.

– А сейчас?

– И сейчас поверь. Не ждала я того, что Вадим мне сказал.

Вот таким оказался ответный ход. Вроде бы в мою пользу, но… Не к таким ответам и суждениям Полины Антоновны я привык. Всегда она всякой уклончивости избегала, а здесь я не мог не чувствовать, что не договорено в ответе нечто. Но что? Оставалось новые вопросы задавать, а мне почти стыдно уже стало, видел, что расстраиваю я старую женщину, которая и так измоталась.

– Вы ее признать не хотите?

– Лену?

– Ну да.

– Разве она государство иностранное, которое признают или не признают. Она или дочка, или…

Полина Антоновна не закончила.

– Вы сомневаетесь?

– Да не дают мне усомниться! Вот в чем беда. Все с доказательствами. И ты тоже.

– А Сергею вы не верите?

– Сергей мне ничего не говорил.

– Но есть дневник.

– Читала я и дневник.

– Там же ясно сказано, что он любил Наташу.

– И так же ясно, что она его не любила.

Я заставил себя улыбнуться.

– А характер ваш, тетя Поля, с годами не меняется.

– Не нравится? Упряма? – спросила она, но не с вызовом, а скорее устало.

Я поднялся, прошелся по комнате, посмотрел из окна во двор, вспомнил, как спешил когда‑то, перебегая пространство от подворотни до подъезда с книжками, засунутыми под ремень. Той же тропкой, вытоптанной в асфальте, ходили Михаил, Сергей, Наташа. Наверно, еще многие и после нас ходить будут, дом‑то на века заложен. Свои проблемы возникнут, отношения. А пока еще наши живы, но пора им итог подводить.

– О таких вещах не всегда прямо пишут, черным по белому, даже для себя, – сказал я, возвращаясь к дневнику, и для пущей убедительности добавил: – Тем более что там страницы вырваны.

Сказал, не убежденный в прочности аргумента, и сомнение это заставило меня вернуться мысленно к общей тетрадке, которую листал дважды. Первый раз, разбирая бумаги, случайно наткнувшись на дневник, и вторично специально просматривая его, чтобы узнать о неожиданной для меня любви Сергея. Именно во второй раз обратил я внимание на вырванные страницы. Воспринял как данное и не задумался особенно. А вот теперь вдруг вошло в голову раздражающее сомнение: ведь при первом чтении страницы, кажется, были.

– Что ж, если и вырваны?

"Когда вырваны? Если мне не мерещится, и страницы в тот первый вечер были, значит, их вырвали в течение следующего дня, не позже. Дневник целый день находился в комнате Полины Антоновны. Она?.. Чушь! А больше некому. Или…"

– Полина Антоновна! Вы помните, когда к вам Вадим приходил в первый раз о квартире говорить?

– Ты вышел, а он и пришел.

"Точно, я увидел его в скверике. Он дожидался, пока я уйду, проверял по телефону, кто дома… Точно".

– Вы здесь с ним разговаривали? У себя?

– А где ж еще? Здесь.

"Ерунда. Занесло меня. При ней он не мог взять дневник, читать его, а тем более вырвать страницы. Ерунда".

– Зачем тебе это?

– Так, сам не знаю.

Она не поверила мне.

– У меня ничего не пропало. Что у меня брать?

Если человека заносит, то остановиться трудно.

– А у него была такая возможность?

Я делал неловкие усилия придать своим словам оттенок шутки, а она смотрела серьезно, и глаза ее в этот момент не выглядели потухшими.

– Соседка наша болеет, я к ней выходила.

– А он один оставался? Надолго?

– Задержалась я. Минут на сорок.

Сказано было определенно, будто и время засекалось.

"Сорок минут вполне достаточно. Но зачем?"

– А когда вы дневник смотрели? После его ухода?

– После.

Вопросы мои были настолько прямолинейны, что догадаться об их сути труда не составляло, и я ждал встречных вопросов. Но ничего такого не последовало. Полина Антоновна не проявила никакого интереса к моей версии исчезновения нескольких страниц из дневника Сергея. Можно даже сказать, пропустила мимо ушей. А между тем она всегда относилась к Вадиму отрицательно, больше того, не приняла прямых доказательств Сергеева отцовства, в квартиру пустить согласилась, а жить с внучкой не хочет…

– Вы что‑то не договариваете, Полина Антоновна, – вырвалось у меня, и тут же мелькнуло: "Ну, сейчас она мне покажет!"

– А что бы ты хотел услышать? – откликнулась она спокойно.

– Почему вы не верите, что Лена ваша внучка? Почему с ней жить не хотите?

Но нет, не с той Полиной Антоновной я говорил, что знал всегда.

– Как я могу не верить, если Наташа признала?

– А жить почему не хотите?

– Жить я не хочу с Вадимом. Это ведь он родство наше установил?

– Да какое значение это имеет, если родство подлинное?

– Имеет, Коля, имеет.

"Да, берут свое годы. Убежденность, принципиальность в упрямство переросли. Но в чем корень ее отношения к Вадиму? В упрямстве? Или чутье на плохого человека? Или знает то, о чем говорить не хочет?"

– Что я тебе сказать могу? – Полина Антоновна развела руками. Но я видел, она решилась что‑то пояснить. – Началось‑то не с родства, а с ревности.

– Как так?

– А просто. Приревновал Вадим Лену к Сергею. Ведь так бывает нестарый еще преподаватель и молодая аспирантка. Бывает.

"Вот она, старая наша версия, как отозвалась!"

– И всерьез приревновал. Даже мне скандал устроить пытался. Ну, я его осадила.

– Откуда взялось такое?

– Сергей, конечно, к ней особенно относился.

– Вот видите.

– Видеть по–разному можно.

– А она, Лена?

– Лена сначала тоже. Полувлюбленно.

– Видите, – повторил я, на этот раз вкладывая в слово другой смысл. Вадим‑то имел основания дурить. Раз не знал.

– Никто не знал.

"Кроме Сергея", – отметил я про себя.

– А потом, как я понимаю, именно он узнал. Уж откуда, ума не приложу. Я тогда ничего понять не могла. Лена вдруг с Сергеем совсем иначе себя повела. Ну, я ее, конечно, не осуждаю. Легко ли такое осмыслить? Не то отец, не то подлец. И Сергей сам не свой стал.

Она замолчала.

– Дальше‑то что?

– Дальше умер он. Вот что я точно знаю. И понимаю теперь, почему.

"Так вот в чем дело! Полина Антоновна считает Вадима с Леной виновниками смерти Сергея. Довели. Не выдержал потрясения. Страдал этой бедой всю жизнь, и вдруг вскрылось все… Но это же драма без виноватых!"

Потом я уже понял, что в понимании моем было одно слабое место: Полина Антоновна говорила о неожиданности происшедшего, а вела себя, будто неожиданности и не было.

Но это потом, а сейчас мне вроде бы все открылось. Я искал подходящие слова, чтобы выразить сочувствие, но она резко сменила тему:

– А приятель, что задержал тебя, Игорь Николаевич?

Куда мне было деваться!

– Да.

– И он в курсе всех наших… сплетен?

– Частично.

– Зря. Это не ты его настраиваешь?

Я сразу вспомнил, как Мазин обратил внимание на нежелание Полины Антоновны к нему обращаться.

– Ну, что вы!

Получилось не очень искренне, но она, кажется, приняла мое восклицание за достаточное оправдание.

– И еще скажи, что это фото вас так заинтересовало?

– Ну, событие трагическое, и все мы там, а кто снимал, неизвестно.

– Женька Перепахин снимал.

– И вы… вы уверены?

– Считай, да, если это важно.

Вторую половину дня я провел в занятиях, укрепляющих душевный покой. Сходил на рынок, с удовольствием приобрел хотя и поздние, но еще достаточно привлекательные осенние овощи – помидоры, сладкий и горький красный перец, чеснок и кинзу, крупный красивый лук в золотистой кожуре и, наконец, главное, упитанного цыпленка – все, что было необходимо для блюда, которое я люблю и умею готовить. Я решил попотчевать Игоря такой заманчивой штукой, как чахохбили.

Приготовление пищи – прекрасное средство отвлечься хоть на время от обременяющих мозг житейских забот, но мне не удалось использовать его полностью. Едва по кухне распространился ароматный запах и я, любуясь делом рук своих, оставил на время мысли о Сергее, Лене, Полине Антоновне и почти позабыл о спасенном медициной Перепахине, как телефонный звонок требовательно отозвал меня от плиты.

– Я вас слушаю.

– Простите, с кем я говорю? – спросил немного взволнованный мужской голос.

– Боюсь, моя фамилия вам ничего не скажет. Кто вам нужен?

"Конечно, звонят Игорю".

Но я ошибся.

– Мне нужен Николай Сергеевич.

"Вот так!.."

– Это я.

– Говорит муж Наташи, Олег Филиппович. Она дала мне этот номер. Я могу повидаться с вами?

Так вечером за столом вместо одного ценителя моего кулинарного искусства оказались двое. Впрочем, Олег Филиппович, если говорить честно, не был поглощен вкусным блюдом. Приехал он не за тем, чтобы похвалить мое чахохбили, хотя одобрительные слова и были сказаны. Я их выслушал с удовольствием, потому что Олег Филиппович нам с Игорем сразу понравился. Есть люди, которые самим своим обликом заставляют вспомнить поговорку военных лет о человеке, с кем можно идти в разведку. Такое впечатление производил и Олег Филиппович, в котором, кстати, сразу чувствовалась военная косточка. И еще собранность, присущая человеку технических занятий. Обычный костюм плотно лежал на его широких плечах, смуглое выбритое лицо красиво сочеталось с ранней сединой, глаза привычно смотрели в лицо собеседнику, большие руки свободно лежали на скатерти. На такую сильную, уверенную руку хотелось опереться.

И тем не менее заметна была в нем озабоченность и тревога. Да он и не скрывал своего состояния.

Встретиться с Мазиным предложил ему я. На свой страх и риск. Но не ошибся. Олег Филиппович охотно согласился, а Игорь, я видел, тоже был доволен его появлением в своей квартире.

– Вы уж извините, Игорь Николаевич, – сказал Олег Филиппович, разводя тяжелыми руками, – вот решились мы вас обременить.

Он посмотрел на меня, ожидая поддержки, но Мазин, снимая еще фуражку, извинения отверг.

– Очень хорошо сделали. Я, между прочим, сам обременил Николая поездкой к вам.

– Там мы не встретились.

– Знаю. Струсил он. Сбежал.

Шутка эта сразу перевела разговор в ряд доверительный, в беседу людей, испытывающих взаимное доверие и симпатию.

– Что же вас привело к нам? – спросил Мазин.

– Хочу знать правду.

Он сказал так и смутился, наверно, слова показались ему излишне приподнятыми.

– Лучше я несколько слов о себе, – как бы поправился Олег Филиппович. – Тогда понятнее будет.

– Говорите, как вам удобнее.

– Начну с самого начала. Был в моей жизни крутой перелом. Такой крутой, что боялся совсем переломиться, сломаться. Я с детства мечтал летать. Наше время вы сами помните. Раннее детство – Чкалов, Водопьянов, война – Покрышкин, Кожедуб. Конечно, к тем легендарным временам я по возрасту не успел, но ведь жизнь продолжалась. И все шло, как мечталось. Окончил училище, взлетел… Сколько лет прошло, а этого не забыть. Великое дело, когда мечта сбывается. Я такое счастье испытал. Но ненадолго. Распространяться не буду. Не о том речь. Короче, несчастный случай – и все. Больше никогда. Только пассажир рейса номер… Небо померкло для меня в буквальном смысле.

Он замолчал, провел рукой по седым волосам.

Мы молча ждали.

– Ехал поездом из госпиталя. Вышел в тамбур. Думаю, сейчас открою дверь, скоро мост через большую реку… Вышла девушка. Потом она мне признавалась, что и сама о таком же думала. Но помешали мы друг другу и спасли друг друга. Она, во всяком случае, меня спасла. Понимаете, о ком я?

Он мог бы и не спрашивать.

– Так мы познакомились. Потом у нее мать умерла. Одна осталась. И не одна. Ждала ребенка… Можно, я закурю?

Ни я, ни Мазин не курим, но сказали сразу:

– Конечно.

– Пожалуйста.

Он прикурил от зажигалки. Выпустил дым осторожно в сторону открытой форточки.

– О ребенке был разговор. Я не расспрашивал. Она говорила. Сказала: "Отец ребенка умер. Не в переносном смысле. Не для меня. Не из моей жизни ушел, а умер". Я поверил. Не думал, что надо мной посмеются…

– Посмеются? Кто? – переспросил Мазин.

– Сейчас скажу. Чуть позже. Я длинно?..

– Нет, что вы…

– Я тогда в разговоре сразу поставил точку. Ничего больше не спрашивал. Понимал, для женщины такие признания не радость. Да и не интересовали меня подробности. Мы оба новую жизнь начинали. Старое все за чертой оставалось. У меня счастливое, у нее горькое, но и то и другое в прошлом. Нужно было жить настоящим. И будущим. И мы жили. Я учиться начал, переучиваться. Хорошую специальность получил. Лена росла. О каком тут отце вспоминать, когда я и был отцом, настоящим и единственным. Наташа к Лене даже строже относилась. А Лена к нам обоим одинаково. Так и жили, пока не пришло зло. Кто бы мог подумать!..

Олег Филиппович снова затянулся. Мазин поставил перед ним пепельницу. Но курить он больше не стал. Затушил сигарету.

– Кто бы мог подумать, что зло может войти в дом в обличье умненького большеглазого мальчика, одноклассника дочери. Помню, как он нам тогда понравился… Он хорошо учился, выглядел скромником, обо всем поговорить мог. Потом я уже понял, что именно обо всем, а своего, особенного, чтобы глаза разгорелись, чтобы зажегся, такого не было. И любимого учителя не было. И предмета. Были только оценки. Но это я теперь понимаю. Ну, да сейчас не до анализа.

– Почему же? – спросил Мазин. – Это тоже важно.

– Важно. Но я о главном хочу. Жизнь их с Леной, как вы знаете, что ни день шла хуже. Наташа переживает. Я тоже. В конце концов решился. Конечно, я прекрасно понимаю, как мало дают такие вмешательства. И промучился немало, прежде чем решиться. Короче, попытался поговорить, как мужчина с мужчиной.

– С Вадимом?

– Да. Без скандала, но со всей серьезностью. "Почему ты эксплуатируешь ее доброту? Почему тебе не стыдно считаться несчастным, жить жалостью?"

Олег Филиппович прервался, потирая пальцами подбородок, а Мазин, воспользовавшись паузой, задал вопрос:

– Когда это было?

– Месяца два…

– До смерти Сергея Ильича?

– Да.

– И что же он вам?

– Разговор двух глухих. Он стал в позу, или в позицию, если хотите. "Я живу принципиально. Я не обыватель, меня мещанские ценности не интересуют, за длинным рублем гоняться не собираюсь, Елена меня не жалеет, а любит". И точка. Да разве я о длинном рубле, разве деньгами его попрекаю? Я о жизни… А он, – "Вы из другой эпохи, я не положение ценю, а независимость". – "Что же ты, говорю, хиппи какой‑нибудь?" – "Вы мне ярлыки не навешивайте". Слово за слово, появилось раздражение, чувствую, перейдет разговор с ним в бесполезную стычку. "Пойми, Вадим, я с тобой как отец Лены говорю, на мне ответственность, которой ты не испытываешь".

Он взял с пепельницы погашенный окурок, снова щелкнул зажигалкой.

– Тут мне зять и выдал. "Предприятие с ограниченной ответственностью$1 – так он меня назвал. "Вы, – говорит, – свой долг с лихвой выполнили". – "Что ты этим сказать хочешь?" – "Сами знаете. Отец вы не родной". У меня земля под ногами качнулась. Столько лет спокойно жили. Думалось, навсегда. И вот…

– Понимаю, – кивнул Мазин.

Я тоже понимал, но не сказал ничего.

– Земля качнулась. Как тогда, в молодости. А он нагло так: "Только в обморок не падайте. Не создавайте атмосферу. Люди мы взрослые, а факты вещь упрямая. Вы папаша примерный, кто спорит? Но есть и другой, кровный". Я вскипел. "Нет такого!" – "По паспорту нет, не спорю". – "На свете нет". – "Кто это вам сказал?" И ухмыльнулся глумливо.

– Как скверно, – сказал я.

– Куда хуже! "Не смей оскорблять мать Лены!$1 – я ему крикнул. Наверно, понял он, что перегнул, испугался. "Что вы! Я ничего плохого…"

Эту сцену я мог представить себе без труда. Все было очень похоже на Вадима.

– В общем, несмотря на всю остроту, – продолжал Олег Филиппович, главное в разговоре сказано не было. Я не понял его. Решил, что сам факт ему стал известен, что Лена дочь моя не родная. А о живом отце речи не было. То ли не входило это в его планы, то ли струсил просто.

– Как же вы себя повели?

Олег Филиппович махнул рукой.

– Плохо. По программе минимум, как говорится. Хотел одного: уберечь семью, близких от всего этого. Доказывал ему, что отца Лены нет в живых и гнусно играть на этом.

– Но не убедили? – спросил Мазин.

– Как я его мог убедить! У него уже свои доказательства были.

– Однако вам он их не предъявил?

– Я же говорю, побоялся обострять.

– Простите за неприятный вопрос, Олег Филиппович, вас он поколебал в уверенности?

– Честно?

– Только так.

– К сожалению, нет. Я верил Наташе.

– Почему же к сожалению?

– Я бы предпринял что‑нибудь.

– Что?

– Не знаю. Я не думал. Я верил, что отец умер.

– А сейчас?

Наступила мучительная пауза.

– Сейчас, как видно, отца уже действительно нет в живых.

– Что вам сказала Наташа? – не выдержал я. – Она первая этот разговор начала?

– Да.

– После моего приезда?

– Да.

– И что же?

– А вам что она сказала?

– Да, собственно, это я ей говорил… о Сергее, а она не возразила. Учитывая ее состояние, я принял это за подтверждение. Но вам‑то она должна была сказать больше. Тем более по собственной инициативе.