Текст книги "Последняя инстанция"

Автор книги: Патрисия Корнуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 32 страниц)

– Черт бы все это побрал, – бормочет Джек.

– Что нам известно? – спрашиваю я.

– В школе начал странно себя вести еще до Рождества. – Джек берет шланг и промывает грудную клетку, пока ее внутренняя часть не начинает блестеть, как бутон тюльпана. – Несколько лет назад отец умер от рака легких. – Струя воды течет на стол. – Проклятый Стэнфилд. За каких-то четыре недели подкидывает нам три запутанных дела. – Помощник промывает блок органов. Они лежат на разделочной доске, отливая темным, готовые к последнему надругательству. – Я все больше убеждаюсь, что полицейский из него негодный. – Джек берет с тележки большой хирургический нож. – В общем, парень вчера сходил в церковь, вернулся домой, а потом пошел в лес и повесился.

Чем больше Джек Филдинг бранится, тем сильнее он расстроен. Сейчас у него предельная стадия.

– Так что насчет Стэнфилда? – мрачно спрашиваю я. – Вроде он собрался увольняться.

– Как бы не так. Конченый недоумок. Звонят насчет этого мальчика, и знаешь, что дальше? Ясно, он выезжает на место. Ребенок висит на дереве, так этот болван берет и срезает веревку.

Кажется, я знаю, что будет дальше.

– Разрезает по узлу!

Так я и думала.

– Надеюсь, он догадался сначала сфотографировать.

– Там, полюбопытствуй. – Кивком отсылает меня к столу в дальнем конце комнаты.

Отправляюсь взглянуть на фотографии. Больно смотреть. Похоже, Бенни даже не стал переодеваться, когда забежал домой после церкви, а направился прямиком в лес, накинул на ветку нейлоновую веревку, сделал петлю и продел через нее другой конец. Потом скрутил веревку простым скользящим узлом и надел себе на шею. На фотографиях на мальчике темно-синий костюм и белая рубашка. Рядом, на земле, валяется галстук с пристежкой, в синюю полоску, – либо веревкой сорвало, либо он его сначала снял. Мертвый стоит на коленях, руки бессильно обвисли, голова набок – типичная поза самоубийц. Редко мне попадаются случаи, когда люди полностью висят на веревке и ноги не достают до земли. Тут главное создать в сосудах шеи такое давление, чтобы кровь, недостаточно обогащенная кислородом, сразу метнулась к мозгу. Чтобы перекрыть яремные вены, достаточно нажима всего в 4,4 фунта, а для сонной артерии нужно раза в два больше – и только. Давления, которое создает собственным весом голова в петле, вполне достаточно. Сознание человек теряет быстро. До наступления смерти счет идет на минуты.

– Давай-ка, – возвращаюсь к Джеку, – прикрой его пластифицированными простынями, чтобы кровь не просочилась. Предъявим матери, а потом продолжишь.

Тяжело вздохнув, он швыряет скальпель на тележку.

– Пойду поговорю с ней. Может, еще что всплывет. Когда будет готово, звякни Розе. Спасибо тебе, Джек. – Останавливаюсь, чтобы поймать его взгляд. – Попозже поговорим, ладно? Помнится, ты кофейку со мной обещал выпить.

Миссис Уайт ждет меня в конференц-зале. Плакать она уже перестала и погрузилась в глубокую прострацию: смотрит перед собой безжизненным взглядом. Захожу, прикрываю дверь – убитая горем мать едва меня видит. Я говорю, что была у Бенни, и через несколько минут ей представится возможность посмотреть на него. Ее глаза снова наполнились слезами, и она хочет знать, не страдал ли он. Отвечаю, что мальчик быстро потерял сознание.

– Он умер потому, что не мог дышать?

– Пока мы еще всего не знаем, – говорю я, – но, судя по всему, его дыхательные пути были свободны.

Вполне возможно, Бенни умер от гипоксии головного мозга, однако я склоняюсь к мысли, что сдавливание кровеносных сосудов повлекло за собой вазовагальную реакцию. Иными словами, пульс замедлился, и он умер от остановки сердца. Когда я упомянула, что покойный стоял на коленях, мать предположила, что тот, вероятно, молил Господа забрать его к себе. Может быть, отвечаю. Мальчика нашел охотник, который незадолго до этого подстрелил оленя и отправился на его поиски. Поэтому Бенни быстро обнаружили: он исчез сразу после церкви, около половины первого, а полиция к родителям постучалась около пяти. Сказали, будто отыскали его около двух. Значит, бедняжка недолго там один пробыл, все твердит она. И еще хорошо, что в кармане у него лежал Новый Завет, надписанный, с фамилией и адресом. Только так полиция и вычислила, кто он такой, и копы сразу же разыскали семью.

– Миссис Уайт, – спрашиваю я, – с Бенни в последнее время ничего необычного не происходило? Например, вчера утром в церкви? Вы что-нибудь знаете?

– Не в духе он был последнее время. – Мать уже обрела некую стойкость рассудка. Говорит о Бенни так, словно он сидит за стенкой в приемной и она к нему сейчас выйдет. – В следующем месяце ему двенадцать исполнится, сами знаете, какой возраст.

– Как понять «не в духе»?

– Уходит в свою комнату и запирается. Сидит там, музыку в наушниках слушает. Дерзит то и дело, а ведь раньше таким не был. Я беспокоилась. – У нее захватывает дух. Смаргивает, вдруг вспомнив, где и почему находится. – Не понимаю, зачем он с собой такое сделал? – Из глаз вот-вот хлынут слезы. – Конечно, в церкви есть мальчишки, которые ему покоя не дают. Дразнятся, красотулечкой обзывают...

– А вчера его дразнили? – спрашиваю я.

– Вполне может статься. Они там все в воскресной школе собираются. И знаете, много поговаривают про убийства эти, которые у нас тут случились. – Собеседница снова умолкает. Не хочет продолжать разговор на темы, которых не понимает и не приемлет.

– О тех двоих, которых убили перед Рождеством?

– Ага. О тех самых. Говорят, они прокляты, потому что когда Америка только зародилась, не занимались люди такими вещами.

– Прокляты? Кто говорит, что они прокляты?

– Молва ходит. Много судачат, – продолжает женщина, глубоко вздохнув. – Мол, до Джеймстауна от нас рукой подать. Поговаривают, видели люди привидения Джона Смита и Покахонтас, и все такое. И тут убивают этих двоих, по соседству, возле джеймстаунского острова, а про них такие разговоры ведут... ну, вы понимаете. Будто бы жизнь они вели... неестественную, и поэтому их кто-то убил, кажется. Слышала так, сама не знаю.

– А вы с Бенни на эти темы общались? – На сердце с каждой минутой все неспокойнее.

– Немножко. Ведь поговаривают, их жгли и пытали. Сейчас у нас на замки запираются. Подозрительными все стали, вот так вот. Ну, мы с Бенни и обсудили... да, побеседовали. Сказать по правде, с тех пор он куда задумчивее стал. Может, расстроился. – Тишина. Уставилась в крышку стола. Никак не решит, в каком же времени говорить теперь о своем покойном сыне. – Из-за этого, да еще что мальчишки его дразнили красавчиком. Бенни страшно злился, понятное дело. Я ему всегда говорила: «Потерпи, вырастешь ты у меня девчонкам на загляденье. За тобой еще бегать будут. То-то пакостники у нас посмотрят». – Улыбнулась с грустецой и вновь начала плакать. – Восприимчивый ребенок. А ведь дети так задразнить могут...

– А может быть, его вчера в церкви сильно дразнили? – направляю разговор в нужное русло. – Что, если мальчики отпускали колкости, разговорились про те преступления на почве ненависти, про гомосексуалистов. Может быть, как-то намекали...

– Ну уж!.. – выпаливает она. – Люди, которые совершают неестественные и дурные поступки, будут прокляты. Ибо сказано: «Не обымет нас напасть, и не погрязнем мы в пучине греховной и в тине страстей наших».

– Миссис Уайт, возможно ли, что Бенни сомневался в своей ориентации? – мягко, однако настойчиво продолжаю я. – Для детей, вступающих в пору полового созревания, это вполне естественно. Им пока еще трудно четко определить свою сексуальность, и на этой почве возникает замешательство. Тем более сейчас. Мир сложен, в нем куда труднее разобраться, чем было в наше время. – Раздается телефонный звонок. – Извините, я на минутку.

Джек сообщает, что Бенни готов к осмотру.

– И еще Марино тебя заискался. Какая-то у него важная информация.

– Скажи ему, что я здесь. – Вешаю трубку.

– Бенни и правда спрашивал, почему с этими людьми сделали такие ужасные вещи. Потому что они... странные, так он выразился, – рассказывает миссис Уайт. – Я сказала, что, возможно, Бог наказал их за прегрешения.

– И как он отреагировал? – спрашиваю ее.

– Не припомню. Вроде бы ничего не ответил.

– Когда это случилось?

– Наверное, недели три назад. Сразу после того, как обнаружили второго покойника и все стали поговаривать, что преступник ненавидел извращенцев.

Мне интересно, Стэнфилд вообще-то представляет себе, сколько зла он причинил, поделившись следственными подробностями со своим шурином? Миссис Уайт нервозно лепечет, с каждым шагом все больше проникаясь страхом. Я веду ее ко входу в свой рабочий кабинет, мы открываем дверь, ведущую в небольшую смотровую комнату. Здесь диван и столик. На стене – мирный английский пейзаж. Напротив зоны отдыха – стеклянная стена, занавешенная шторой. С другой стороны – малая холодильная камера.

– Проходите, располагайтесь, – говорю миссис Уайт, касаясь ее плеча.

Она напряжена, жалкая, перепуганная женщина, все внимание приковано к задернутой синей шторе. Присаживается на краешек кушетки, крепко сцепив на коленях руки. Отдергиваю штору, и нам предстает укутанный в синее Бенни; простыня подоткнута под самый подбородок, скрывая отметину на шее. Влажные волосы зачесаны назад, глаза закрыты. Мать точно застыла, замерла на краешке кушетки и, кажется, не дышит. Она тупо смотрит на него, словно не понимая. Хмурится.

– А почему у него лицо такое красное? – чуть ли не в вину мне вменяет.

– Веревка перекрыла доступ крови, и та не смогла отхлынуть к сердцу, – объясняю я. – Поэтому лицо переполнено кровью.

Она встает и подходит поближе к окну.

– Маленький мой мальчик... Крошка моя. Ты теперь на небесах. В раю с Иисусом. Смотрите, у него волосы мокрые, будто его только что окрестили. Вы, видно, его выкупали. Мне просто надо знать, что бедненький не мучился.

Этого я ей обещать не могу. Представляю: вот на его шее затягивается петля, в ушах звенит от давления устремившейся в голову крови, это очень страшно. Он решил расстаться с жизнью и запустил необратимый процесс, но довольно долго был жив, в сознании, и чувствовал наступление смерти. Да, он страдал.

– Бенни недолго страдал, – единственное, что я могу ответить миссис Уайт.

Мать закрывает лицо руками и рыдает. Я задергиваю штору и вывожу ее из комнаты.

– Что вы теперь с ним будете делать? – спрашивает посетительница, шагая за мной на негнущихся ногах.

– Закончим осмотр, сделаем анализы, просто чтобы проверить все, что нам нужно знать.

Кивает.

– Вы не хотите присесть, отдохнуть? Может быть, вам что-нибудь принести?

– Нет-нет. Я пойду.

– Мне очень жаль вашего мальчика, миссис Уайт. Словами не выразить, как жаль. Если возникнут вопросы, обязательно позвоните. А если меня не будет на месте, вам непременно поможет кто-нибудь из персонала. Крепитесь, будет нелегко, и многое придется преодолеть. Так что, прошу вас, звоните, как только потребуется наша помощь.

Она останавливается в прихожей и хватает меня за руку. Жадно всматривается в мое лицо.

– Вы точно знаете, что с ним это не сделали? Как можно судить наверняка, что это он сам?

– Сейчас у нас нет оснований считать его гибель делом чужих рук, – заверяю ее. – Однако мы рассмотрим все варианты. Следствие еще не закончено. Некоторых результатов придется ждать несколько недель.

– Вы что же, будете его так долго здесь держать?!

– Нет-нет, «клиент» будет готов через несколько часов. Похоронная служба сможет его забрать.

Мы в главной приемной, выпускаю ее через стеклянную дверь, в вестибюль. Визитерша колеблется, будто не зная, что делать дальше.

– Спасибо, – говорит. – Вы были очень любезны.

Меня не часто благодарят. Я с такими тяжелыми мыслями возвращалась к себе, что чуть не столкнулась с Марино, не заметив его. Он ждет меня у двери в кабинет, в руках какие-то бумаги, лицо светится воодушевлением.

– Ты просто не поверишь, – говорит он.

– Знаешь, мне кажется, сейчас я готова поверить всему, – мрачно отвечаю я, рухнув в большое кожаное кресло перед захламленным письменным столом. Вздыхаю. Не удивлюсь, если Марино пришел поведать, что Хайме Бергер назначена прокурором на специальном слушании. – Если ты насчет ее, то я уже знаю, – говорю. – Репортер из Ассошиэйтед Пресс рассказал, кого назначили обвинителем на моем процессе. Я пока не решила, плохо это или хорошо. Кажется, меня это даже не трогает.

Судя по выражению лица, капитан озадачен.

– Ты что это, серьезно? Бергер? А как она это собирается провернусь? У нее что, разрешение есть на юридическую практику в Виргинии?

– Этого и не требуется, – отвечаю. – Сработает в порядке исключения, pro hac vice. – Эта фраза означает «в единичном случае». И дальше поясняю, что по просьбе специальной комиссии возможна выдача разрешения адвокату другого штата на участие в процессе, даже если этот человек не имеет лицензии на осуществление юридической практики у нас.

– А Райтер тогда что же? – спрашивает Марино. – Он будет во всем участвовать?

– Прокуратура штата обязана назначить кого-то в помощники. Подозреваю, что он будет правой рукой, а все вопросы предоставит задавать ей.

– У нас тут нежданный оборот, прорыв по убийству в мотеле «Форт-Джеймс», – вещает он. – Вандер обнаружил в комнате отпечатки, трудился над ними не покладая рук. Угадай, кто у нас всплыл? Диана Брэй. Я тебе не вру, слушай. Проявился отличнейший пальчик у выключателя сразу при входе в номер – тут эта кукла и засветилась. Ну, само собой, и покойника отпечатки наличествуют, а больше никаких попаданий. Кроме Бев Киффин, само собой разумеется. И еще она кое-где наследила. На гидеоновской Библии, к примеру. Матос книги и не касался. Тоже странность, не находишь? Так что, вполне возможно, хозяйка сама открыла книгу на той странице, как там ее...

– Экклезиаста, – напоминаю я.

– Ага. Отпечаток на раскрытых страницах, киффиновский пальчик. А ведь помнишь, она утверждала, будто книги вообще не касалась. Так я по телефону снова ее спросил – по-прежнему отрицает. Уж не замешана ли тут в чем наша хозяюшка? Тем более, как теперь известно, и Брэй была в этой самой комнате до убийства того парня. Эта-то что в мотеле позабыла? Версию не подкинешь?

– Может, за партией приезжала, – отвечаю. – Больше ничего в голову не приходит. Не того уровня дыра, чтобы она там останавливалась.

– В яблочко. – Марино спускает воображаемый курок. – А муж Киффин, по ее словам, работает на ту же компанию грузоперевозок, куда и Барбозу закинуло, верно? Правда, пока не обнаружилось никаких документальных свидетельств того, что некто Киффин водит грузовик; вообще такого не нашли, и это странно, должен признать. И еще известно, что «Сухопутные грузоперевозки» впутались в контрабанду наркотиков и оружия, так? Может, картинка свяжется, если подтвердится, что волосы из кемпинга принадлежат Шандонне. А если тут вся семья повязана? Вдруг он для того и приехала в Ричмонд, по семейному делу? И лишь попутно, пока ошивался в окрестностях, не смог совладать с собой и жмуров наделал.

– Тогда проще объяснить, что здесь Матос забыл, – добавляю я.

– Кроме шуток. Может, они вообще друганами были с нашим Жан-Батистом. А может, кто-нибудь из семейства подослал наемника в Виргинию, чтобы тот убрал мальчика Джонни. Пустил его в расход, пока тот про семейные делишки не насвистел кое-кому.

Вероятностей море.

– Впрочем, это не объясняет, почему разделались с Матосом и чьих рук это дело. Или почему убили Барбозу, – уточняю я.

– Нет, только все равно уже теплее, – отвечает капитан. – Знаешь, свербит у меня одна мыслишка, есть кое-какие наводки. Уж не наткнемся ли мы на Талли? Может, он-то и есть недостающее звено.

– Что ж, они с Брэй пересекались в Вашингтоне, – говорю я. – И он какое-то время жил в том же городе, где закрепились Шандонне.

– И еще он каждый раз влезает в гущу событий, если рядом Жан-Батист, – добавляет Марино. – Знаешь, мне показалось, я его тут на днях видел. Стою на светофоре, жду зеленого, и тут смотрю – на соседней полосе большая черная «хонда», мотоцикл. Я этого молодчика сперва не узнал – шлем у него был и тонированный шит на лице. Да вот он на мой пикап уж больно подозрительно глазел. Я совершенно уверен, это Талли. Меня заметил, мигом отвернулся, пентюх.

По внутренней связи вызывает Роза: звонил губернатор, как и было условленно, в десять часов состоится телефонный разговор. Сделала рукой знак, чтобы капитан закрыл дверь, а сама жду, когда на линию выйдет Митчелл. Снова вмешивается реальность. Меня возвращают к тому, что предначертано и пущено в широкую огласку. Такое чувство, будто я точно знаю, какие у губернатора мысли на мой счет.

– Кей? – Голос Майка Митчелла суров. – Я очень расстроился, когда увидел утренние газеты.

– Я тоже их не приветствую, – сообщаю я.

– Я тебя поддерживаю и впредь буду на твоей стороне, – говорит он, вероятно, дабы подсластить ложку дегтя, которую он мне приготовил. Молчу. Не отвечаю. Еще у меня есть подозрения, что он осведомлен о Бергер, а то и сам приложил руку к ее назначению. Я вопрос не поднимаю: бессмысленно.

– Полагаю, в свете нынешних обстоятельств, – продолжает он, – тебе лучше оставить дела, пока ситуация не разрешится. Кей, не подумай, я не поверил ни единому слову. – Поостерегся сказать, что верит в мою невиновность. – Пока шумиха не уляжется, оставлять тебя на посту главы отдела судмедэкспертизы будет неразумно.

– Ты меня увольняешь, Майк? – напрямую спрашиваю я.

– Ну что ты, – торопливо заверяет он уже мягче. – Давай-ка сначала суда дождемся, а там видно будет. Я тебя не бросил, и идею твою работать в частном порядке тоже приветствую. Все будем решать после слушания.

– Естественно, я поступлю так, как вы считаете нужным, – говорю ему с уважением. – Только должна поставить вас в известность, что если я оставлю текущие дела, требующие самого пристального внимания с моей стороны, пострадают интересы штата.

– Кей, это невозможно. – Он политик. – Речь идет о какой-то паре недель, если, конечно, все пройдет гладко.

– Боже правый, – говорю я. – Будем надеяться.

– Не сомневайся.

Закончили разговор, перевожу взгляд на Марино.

– Ну вот и все. – Собираю вещички в портфель. – Надеюсь, они не бросятся сразу замки менять, едва за мной дверь закроется.

– А ты подумай, что ему еще оставалось? Правда, что? Сама посуди.

Марино примирился с неизбежным.

– Знаешь, мне очень интересно, от кого просочилась информация. Как газетчики разнюхали? – Закрываю портфель, щелкаю замками. – А ты уже получил повестку? – напрямую спрашиваю. – Это не секретная информация, можешь сказать.

– Ты же сама понимаешь, что меня непременно вызвали бы. – У него болезненное выражение лица. – Док, не сдавайся. Не дай им себя растоптать.

Беру портфель, открываю дверь.

– А я сдаваться и не собиралась. Более того, у меня масса дел.

Он безмолвно спрашивает: «Каких?» Мне ведь сам губернатор только что приказал воздержаться от дальнейших действий.

– Майк – хороший парень, – говорит Марино. – Не заставляй его идти на крайности. Не дай повода тебя уволить. Может, съездишь куда-нибудь на пару дней? Почему бы, скажем, с Люси не повидаться в Нью-Йорке? Она ведь туда направилась? Навестишь их с Тиун. Просто сматывай удочки отсюда, линяй, пересиди где-нибудь до суда, пожалуйста. Мне тогда не придется волноваться о тебе ежеминутно. Даже в доме Анны одной нельзя...

Делаю глубокий вдох, пытаясь подавить растущую злость и обиду. Он прав. Смысла нет подгаживать губернатору и только усугублять тем самым положение. Просто теперь, в довершение всех неприятностей, меня и из города гонят. И еще обидно, что Анна до сих пор весточки так и не подала. Сердце будто червь точит. Я вот-вот слезу пущу, а плакать на работе – против моих принципов. Отвожу взгляд, но полицейский все одно успевает уловить мои чувства.

– Слушай, – говорит, – у тебя есть все основания расклеиться. В серьезную передрягу ты вляпалась, док.

Пересекаю прихожую, миную женские уборные, направляюсь в морг. Турчанка зашивает Бенни Уайта, Джек сидит за столом, оформляя бумаги. Подтягиваю стул к своему заместителю и снимаю с его комбинезона несколько выпавших волосков.

– Давай-ка прекращай линять, – браво обращаюсь к нему, а на душе кошки скребут. – Скажи, почему у тебя волосы выпадают? – Уже не первую неделю хочу его спросить. И как обычно, столько всего произошло, что у нас так и не было возможности поболтать с глазу на глаз.

– А за ответом далеко ходить не надо, – говорит он, откладывая ручку. – Просто газету открой. – У него тяжелый взгляд.

Я киваю: намек понят. Примерно этого и ожидала. Джек уже какое-то время осведомлен о моих проблемах. Возможно, Райтер давно закидывал удочку, пытался выведать у него информацию, как случилось и с Анной. Спрашиваю зама, в этом ли дело, и он подтверждает. Говорит, совсем в выжатый лимон превратился. Политику он ненавидит и терпеть не может оставаться за главного. Джек никогда не стремился занять мое место, а сейчас оно и подавно ему не нужно.

– Я рядом с тобой хорошо выгляжу, – говорит он. – Всегда так было, доктор Скарпетта. Они теперь захотят меня руководителем назначить. И что тогда делать? Понятия не имею. – Запустил в шевелюру пятерню, на руке снова осталось несколько волосков. – Эх, было бы все как раньше...

– Мне тоже этого хочется, уж поверь, – говорю я. Тут звонит телефон, трубку берет Турчанка.

– Кстати, чуть не забыл, – заявляет Джек. – У нас тут какие-то странные звонки то и дело. Я не рассказывал?

– При мне тоже однажды звонили, – отвечаю. – Некто утверждал, что он Бентон.

– Как гнусно, – морщится от отвращения.

– А больше я не знаю, – добавляю я.

– Доктор Скарпетта? – зовет меня Тюрк. – Возьмете?

Это Пол.

Подхожу к телефону.

– Как дела, Пол? – спрашиваю Пола Монти, который руководит лабораториями судмедэкспертизы в масштабах штата.

– Во-первых, хочу, чтобы вы знали: все в этом чертовом здании за вас двумя руками, – говорит он. – Тоже мне, чертовы писаки. Прочел эту галиматью, чуть кофе не захлебнулся. А у нас тут запарка, трудимся не покладая рук. – Надо понимать, лаборатория активно проводит анализ вещественных доказательств. По идее обработкой улик занимаются на равных основаниях, не оказывая предпочтения отдельным делам, ведь нельзя же считать одну жертву важнее другой и ставить ее в первые ряды по очередности. Вместе с тем существует негласное правило, так же как и на спецоперациях: прикрывай спину товарищу. Это факт.

– У меня интересные результаты по анализам выплыли, хочу вам лично передать, – продолжает Пол Монти. – Те волосы из палаточного лагеря – ну, которые, как вы заподозрили, принадлежат Шандонне? Так вот, ДНК совпадает. И что куда интереснее – сравнительный анализ волокон показал, что хлопчатобумажное постельное белье, взятое из лагеря, идентично нитям с матраса из комнаты Дианы Брэй.

Ну вот, уже вырисовывается некий сценарий. Убив Диану Брэй, преступник забрал постельное белье и сбежал в палаточный лагерь. Может быть, спал на нем. Или попросту хотел избавиться от улики. В любом случае мы теперь можем четко привязать Шандонне к мотелю «Форт-Джеймс». На данный момент больше Полу доложить не о чем.

– А что показала зубная нить, которую я подобрала в туалете? – спрашиваю Пола. – В номере, где убили Матоса?

– По базе данных не прослеживается. ДНК не принадлежит ни Шандонне, ни Брэй, ни кому-либо из обычных подозреваемых, – говорит он мне. – Может быть, нить осталась от прошлого жильца? Не исключено, что тут вообще связи нет.

Возвращаюсь к стойке, и Джек возобновляет рассказ о непонятных телефонных звонках. Говорит, их было несколько.

– Однажды я сам подошел к телефону, и какой-то человек, мужчина, попросил доктора Скарпетту. Говорит, его зовут Бентон, и бросает трубку, – докладывает Джек. – Другой раз ответила Турчанка. Неизвестный попросил передать тебе, что он звонил и к обеду задержится на час, назвался Бентоном и повесил трубку. Ну и тому подобное в разных вариантах. Неудивительно, что я лысею.

– А мне почему не рассказал? – Рассеянно беру со стола моментальные снимки Бенни Уайта на каталке, до того, как его успели раздеть.

– Думал, у тебя и так проблем хватает. Хотя надо было сразу сказать. Промашка вышла.

То еще зрелище: юный мальчик в парадном воскресном костюме лежит на металлической каталке, в расстегнутом мешке для перевозки трупов. Глаз режет. Я с грустью замечаю, что парень уже немного перерос собственные брючки, носки надел разного цвета: синий и черный. Настроение совсем упало.

– Ничего примечательного у него не обнаружили? – Достаточно поговорили о моих проблемах. Когда видишь фотографии загубленной в расцвете сил жизни и думаешь об осиротевшей матери, которая ждет в смотровой, свои неприятности кажутся чем-то несущественным.

– Да, кое-что меня озадачило, – говорит Джек. – Я так понял, мальчик не заходил в дом, когда вернулся из церкви. Так мне передали. Вылез из машины, направился в сарай, сказав, что сейчас придет, и попытался отыскать свой перочинный ножик – решил, что он, наверное, остался в коробочке с крючками и леской (забыл достать, когда вернулся на днях с рыбалки). Дома он больше не появлялся. Иными словами, воскресного обеда так и не откушал. Только вот у паренька был полный желудок.

– Можешь сказать, что он предположительно ел? – спрашиваю я.

– Ага. Так, поп-корн. Похоже, хот-догами перекусил. В общем, звоню ему домой, спрашиваю отчима, мог ли Бенни поесть в церкви, так он отвечает – нет. Родитель понятия не имеет, откуда пища, – отвечает Джек.

– Как странно, – замечаю я. – Значит, ребенок приходит домой из церкви, потом идет вешаться, а по пути забегает куда-то слопать поп-корна с хот-догами? – Встаю из-за стола. – Что-то тут не вяжется.

– Если бы не содержимое желудка, я бы сказал, самоубийство налицо. – Джек не встает, смотрит на меня. – Стэнфилду руки мало оторвать за то, что узел перерезал. Олух царя небесного.

– Пожалуй, стоит взглянуть на окрестности, где висел паренек, – решаю я. – Поехали на место.

– Они живут на ферме в округе Джеймс-Сити, – говорит Джек. – У самой реки, и я так понял, лес, где его обнаружили, – на краю поля, около мили от дома.

– Пошли, – говорю я. – Может, Люси нас подбросит.

От ангара в Нью-Йорке до вертолетной базы в Ричмонде два часа лёта. Люси буквально горела желанием похвастаться своим новым воздушным судном. Мой план прост: племяшка подбросит нас с Джеком до фермы, там высадит, и мы втроем осмотрим место, где предположительно Бенни Уайт наложил на себя руки.

Еще меня интересует его спальня. Покончив с делами, высадим Джека в Ричмонде, а сами вернемся в Нью-Йорк, где я и буду находиться до самого слушания. Осуществление плана намечено на утро завтрашнего дня. Детектив Стэнфилд не особенно стремился составить нам компанию.

– Зачем? – изрек он. – Какой смысл туда тащиться?

Я чуть было не сболтнула про то, что содержимое желудка как-то не вяжется с ситуацией. Уже собиралась спросить, не заметил ли Стэнфилд чего-нибудь подозрительного, но вовремя сдержалась: что-то меня остановило.

– Будь добр, расскажи, как туда проехать.

Он описывает место, где живет семья Бенни Уайта: съезд с Пятой автострады не пропустите, там, на перекрестке сельский магазинчик, оттуда сразу свернуть налево. Дал ориентиры, которые с воздуха не будут заметны и мало чем помогут. Наконец я из него выудила-таки, что ферма находится меньше чем в миле от парома возле Джеймстауна. Тогда-то до меня и дошло, что от фермы, где жил Бенни Уайт, до мотеля «Форт-Джеймс» рукой подать.

– Ну да, – говорит Стэнфилд в ответ на мой вопрос. – Он как раз в том же районе, где произошли другие убийства. Потому-то и расстроился мальчишка, как мать сказала.

– А далеко ферма от мотеля? – спрашиваю.

– На противоположном берегу. Одно название, что ферма...

– Детектив Стэнфилд, а есть вероятность, что Бенни знаком с мальчиками Бев Киффин, с ее детьми? Насколько я поняла, паренек был заядлым рыболовом? – В памяти мелькнула удочка в окне верхнего этажа дома Митча Барбозы.

– Ну, я слыхал, сказывали, что он будто бы искал перочинный нож в коробке со снастями. Да только мне кажется, это отговорки. Предлог, чтобы остаться одному, – отвечает Стэнфилд.

– Удалось выяснить, где ребенок раздобыл веревку? – отклоняю его досадливые предположения.

– Отчим говорит, там полно всяких мотков, в амбаре-то, – отвечает Стэнфилд. – Это лишь так называется, амбар, а вообще они там всякое барахло держат. Я спросил, что в амбаре лежит, и он ответил: «Просто хлам». Знаете, что-то мне кажется, мог Бенни наткнуться на Барбозу, когда тот рыбачил; любил он ребятишек. Так что вроде как понятно становится. Мама его тоже поговаривает, кошмары мальчишке снились и очень он переживал из-за тех убийств. До смерти забоялся, так она выразилась. Ну так вот что: прямиком направляйтесь к заливчику. Увидите амбар на краю поля, и сразу налево в лес. Есть там заросшая тропка, он и повесился, наверное, футах в пятидесяти от нее. Там еще оленье стойло. Не пропустите. Я на него залезать не стал – ну, чтобы веревку срезать. Только перерезал конец, который вокруг шеи был обвязан. Так что веревка до сих пор там должна быть.

Я едва сдерживаюсь, чтобы не показать, как мне омерзительно разгильдяйство Стэнфилда. Больше я его не расспрашиваю, даже намекать не стала, что ему самое время осуществить свою угрозу: уволиться. Звоню миссис Уайт, чтобы сообщить ей о моих планах. Она вся будто сжалась от горя. Сознание затуманено, и ей, похоже, трудно понять, что я хочу приземлиться на ее ферме на вертолете.

– Нам нужно открытое место. Ровное поле, чистое пространство без телеграфных проводов и не слишком заросшее деревьями, – объясняю я.

– У нас же нет посадочной полосы. – Она несколько раз повторила.

Наконец к телефону подходит ее муж. Его зовут Маркус. Говорит, между их домом и Пятой автострадой есть соевая плантация и силосное поле темно-зеленого цвета. В окрестностях больше такой сочной травы не растет. Так что не спутаем и спокойно можем приземляться.

Остаток дня тянулся долго. Я поработала в офисе, собрала сотрудников, пока те не разошлись по домам. Объяснила свое нынешнее состояние и всех заверила, что работы они не лишатся. Еще я совершенно ясно дала понять, что не совершила ничего предосудительного и уверена, что репутация моя останется чиста. О своем увольнении сообщать не стала. Их и так достаточно потрясло, и сейсмические происшествия нам тут не нужны. Я не стала забирать из кабинета личные вещи и ушла налегке – с одним только портфелем, как обычно: будто бы ничего особенного не произошло и мы увидимся утром.

Сейчас девять вечера. Сижу на кухне в доме Анны, пожевываю толстый кусок чеддера и попиваю красное вино из бокала. Все путем, незачем отравлять себе существование мрачными мыслями – только вот глотать почему-то тяжело. Вес сбросила. Не знаю сколько. Аппетита у меня нет, и я вернулась к пагубной привычке периодически выходить на улицу, чтобы перекурить. Где-то раз в полчаса пытаюсь связаться с Марино – безрезультатно. Из головы не выходит папка Бентона. С тех пор как на Рождество я просмотрела ее содержимое, все о тех письмах думаю. Ближе к полуночи раздается телефонный звонок, и я решила, что капитан наконец-то прочел мои сообщения.