Текст книги "Последняя инстанция"

Автор книги: Патрисия Корнуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 32 страниц)

– Иными словами, – говорит с набитым ртом Марино, – была ли его смерть сродни тому, в чем обвиняют тебя?

За столом воцарилось молчание. Никто толком не понял, что Пит имеет в виду, и тут до меня доходит.

– Ты хочешь сказать, у убийства были серьезные мотивы, однако обставлено все было как деяние рук серийного убийцы?

Он пожимает плечами.

– В чем тебя и обвиняют. Якобы ты убила Брэй, а выставила так, будто это Волчара сделал.

– Так может, поэтому и интерполовцы зашевелились, – размышляет Люси.

Марино наливает себе превосходного французского вина и залпом осушает бокал, точно витаминный коктейль для спортсменов.

– Ах да, Интерпол. Что, если Бентон каким-то образом спутался с картелем и...

– Это Шандонне, – перебиваю я; у меня вдруг обострилось восприятие, словно я напала на след, уловила важную мысль, которая приведет меня к истине.

Хайме Бергер стала нашим непрошеным гостем. Заезжая прокурорша весь день отбрасывает тень на мои рассуждения. Никак не выкину из головы тот первый вопрос, который она задала мне в конференц-зале. Ей было интересно, делал ли кто-нибудь профильный анализ ричмондских убийств Шандонне. Она ведь сразу об этом спросила – Бергер убеждена в необходимости работы судебного эксперта-психолога. Эта хитрюга наверняка кому-то заказывала профиль убийства Сьюзан Плесс, и мне все больше кажется, что Бентон имеет к нему самое непосредственное отношение.

Поднимаюсь из-за стола.

– Пожалуйста, будь дома, – вслух молю Бергер и с нарастающим отчаянием копаюсь в рюкзачке в поисках ее визитки, на которой есть и домашний телефон. Звоню из кухни Анны, где никто меня не услышит. Отчасти мне неловко. А еще страшно. Если я ошибусь, то выставлю себя полной дурой. А если я права, тогда, черт побери, она могла бы быть со мной и пооткровеннее.

– Алло? – отвечает женский голос.

– Миссис Бергер? – спрашиваю.

– Минутку. – Зовут: – Мам! Тебя!

Едва Бергер берет трубку, я говорю:

– Что еще я о вас не знаю? Чем больше мы общаемся, тем меньше я вас понимаю.

– А, это Джил. – Видимо, она говорит о той девушке, которая взяла трубку. – Вообще-то это дети Грега от первого брака. Двое подростков. Сегодня они довели меня так, что я готова их продать первому желающему. Черт, я бы еще и приплатила.

– Нетушки! – слышится голос Джил и ее веселый смех.

– Секундочку, найду местечко поспокойнее. – Бергер говорит, передвигаясь в какую-то другую зону дома, где она живет с мужем и двумя детьми. За те долгие часы, что мы провели вместе, она даже не обмолвилась о семье. Во мне закипает негодование. – Итак, что стряслось?

– Вы с Бентоном знали друг друга? – рублю сплеча.

Молчание.

– Алло, вы меня слышите? – заговорила я.

– Я слышу, слышу, – говорит она тихим серьезным голосом. – Думаю, как лучше ответить...

– Почему бы не ответить как есть. Для разнообразия.

– Я всегда с вами откровенна.

– Вот презабавно. Я слышала, что все вы врете, когда чего-то хотите от человека добиться, даже самые честные. Как насчет детектора лжи или укольчика с сывороткой правды, чтобы признаться? А еще есть такая штука: «сокрытие фактов» называется. Колитесь. Все без утайки. Бентон имел какое-то отношение к делу Сьюзан Плесс?

– Имел, – отвечает Бергер. – Самое непосредственное, Кей.

– Расскажите. Я весь день перебирала письма и другие послания, которые он получал за некоторое время до смерти. Они были отправлены из почтового отделения в районе, где жила Сьюзан.

Пауза.

– Мы много раз встречались с Бентоном, и наше управление часто пользовалось услугами, которые предлагает отдел бихевиоризма. По крайней мере в ту пору. Разумеется, сейчас у нас имеется свой судебный эксперт-психиатр, здесь, в Нью-Йорке. Однако в прошлом возникали ситуации, когда мы работали вместе с Бентоном. И как только я услышала про Сьюзан, про то, что с ней проделали, и выехала на место, сразу же позвонила и вызвала его. Мы вместе осматривали ее квартиру. Точно так же, как мы с вами работали в Ричмонде.

– Он хотя бы намеком дал понять, что с ним происходит нечто странное: письма, звонки? И что просматривается некая связь между автором угроз и человеком, расправившимся со Сьюзан Плесс?

– Ах вот как. – Она немногословна.

– Вот так. А что именно?

– Теперь ясно, что вы обо всем узнали, – отвечает Бергер. – Хотелось бы только выяснить, каким образом?

Я поведала ей про папку. Рассказала, что Бентон, по всей видимости, отправлял документы на дактилоскопию, и мне было бы очень интересно узнать, куда, кому и каковы результаты.

Бергер говорит, что не имеет представления, и предлагает непременно пропустить проявившиеся пальчики через единую базу данных по отпечаткам.

– Кстати, марки на конвертах наклеенные, – добавляю я. – Если бы он собирался отправлять их на анализ ДНК, то отклеил бы.

Впрочем, лишь в последние годы анализ ДНК стал довольно тонкой и точной процедурой, допускающей массу возможностей. Все благодаря компьютерам. Так что теперь имеет смысл повозиться и со слюной. Ведь тот, кто наклеивал марки, вполне возможно, пользовался языком. В те времена, пожалуй, даже Кэрри не сообразила бы, что, лизнув марку, она расписывается под собственным приговором. Хотя я бы на ее месте смекнула. Эх, если бы Бентон только показал мне эти письма, я бы обязательно посоветовала ему проверить марки. А вдруг лаборатория да выдала бы результат. И может, он остался бы жив.

– В те времена очень многие, включая и правоохранительные органы, просто не задумывались о таких вещах. – Бергер рассуждает о почтовых марках. – Это теперь копы только тем и занимаются, что охотятся за стаканчиками от кофе и потными полотенцами. «Клинекс» да окурки. Удивительная жизнь пошла.

Она говорила, а я припомнила одно преступление в Англии, когда человека ошибочно обвинили в краже со взломом оттого, что на него указала бесстрастная машина, национальная база данных ДНК, хранящаяся в Бирмингеме. Защитник этого человека потребовал проведения повторного анализа ДНК материалов, взятых с места преступления, причем на этот раз проверив не по стандартным шести локусам, а по десяти. Прилегающие локусы, или аллеломорфы, – попросту специфические участки на генетической карте человека. Некоторые аллеломорфы встречаются чаще других, а потому чем они необычнее и чем больше исследовалось участков, тем выше шансы на совпадение. Не на полное совпадение в прямом смысле, а всего лишь на некую статистическую вероятность, благодаря которой почти невозможно предположить, что подозреваемый не совершал данного преступления. В том деле, в Великобритании, личность мнимого вора исключили из списка подозреваемых, проведя дополнительные тесты с добавочными локусами. Вероятность несовпадения была равна одной на тридцать семь миллионов, и все же она-то и случилась.

– Скажите, когда вы изучали ДНК в случае Сьюзан, вы использовали КТП? – спрашиваю я Бергер.

КТП – новейшая технология профилировании ДНК. Тут все просто: мы увеличиваем, усиливаем спираль с помощью специальных регистров управления процессорами и пропускаем их через селективную базу пар, называемых короткими тандемными повторами (КТП). Обычно для базы данных ДНК требуют подбора как минимум тринадцати проб, или локусов; таким образом почти исключается вероятность ошибочных совпадений.

– Я наслышана, что наши лаборатории делают анализы на самом высоком уровне, – говорит Бергер. – Они уже много лет как хорошо оснащены.

– Сейчас все работают со спецпроцессорами, если только лаборатория не настроена на старый метод, который надежен, да занимает кучу времени, – отвечаю я. – В девяносто седьмом все зависело от количества взятых проб, или локусов. И часто при первом сканировании образца бывало, что и не делали по десять, тринадцать или пятнадцать локусов. Слишком дорого. Если бы, к примеру, в деле Сьюзан взяли только четыре локуса, тогда вам бы выдали довольно необычное исключение из правил. Полагаю, у судмедэксперта и по сей день хранится замороженная выборка из источника.

– Что еще за странное исключение?

– Если речь идет о детях одних родителей. Братьях. Один оставил семенную жидкость, другой – волосы и слюну.

– Так вы же проверяли ДНК Томаса, ведь так? Похоже на ДНК Жан-Батиста, но не идентично? – Бергер все больше оживляется.

– Да, и мы не далее как несколько дней назад делали анализы с тринадцатью локусами вместо четырех или шести, – отвечаю я. – Я так поняла, что в этих профилях имеется масса идентичных аллелей, однако есть и различия. Чем больше проверяешь, тем больше всплывает различий. В особенности это показательно для изолированных сообществ. И если взять семейство Шандонне, в их случае тоже, я полагаю, присутствует некоторая изолированность: эти люди живут на острове Святого Людовика сотни лет, и женились, вероятно, на себе подобных. В некоторых случаях единокровные браки, инбридинг между двоюродными и троюродными сестрами и братьями, могут повлечь за собой и такие врожденные дефекты, какими страдает Жан-Батист. Переженившись, родственники лишь увеличивают вероятность подобного генетического сбоя.

– Надо непременно провести повторный анализ семенной жидкости по делу Сьюзан, – решает Бергер.

– Ваши лаборатории и без того их проведут, поскольку Шандонне обвинен в убийстве, – отвечаю я. – Разве что вы можете поднажать на тамошних специалистов, чтобы поторопились.

– Эх, надеюсь, это не окажется кто-нибудь другой. – Бергер опускает руки. – Если при повторном анализе ДНК не совпадут, будет просто ужас. Плакал тогда мой процесс.

И она права. Такой исход полностью сведет на нет аргументацию обвинения. И даже Бергер, пожалуй, придется попотеть, дабы убедить присяжных, что именно Шандонне убил Сьюзан. Как же, ведь его ДНК не совпадает с ДНК семенной жидкости, извлеченной из ее тела.

– Пусть Марино сдаст в ричмондские лаборатории почтовые марки и все скрытые отпечатки, – добавляет она. – И еще, Кей, я бы попросила вас без свидетелей даже не касаться этой папки. Больше ничего не просматривайте. Будет лучше, если вещественные доказательства представит кто-нибудь другой, а не вы.

– Понимаю. – Снова напоминает, что и на мне лежит подозрение в убийстве.

– Ради вашего же собственного блага, – добавляет она.

– Миссис Бергер, а если бы вы узнали о тех письмах и о произошедшем с Бентоном, что бы вы подумали, услышав о его убийстве?

– Не говоря уже о том, что я была бы страшно потрясена и опечалена? Я бы решила, что его убил тот, кто угрожал. Да, это первое, что приходит в голову. Впрочем, когда стало ясно, кто его убийцы и когда их пристрелили, я не додумалась копать дальше.

– И учитывая то, что письма с угрозами посылала ему Кэрри Гризен, самое худшее она написала, судя по всему, в день гибели Сьюзан.

Молчание.

– Похоже, надо проверить, не выплывет ли что-нибудь в этой связи. – Тут моя позиция тверда. – Возможно, Сьюзан была первой жертвой Шандонне в нашей стране, и когда Бентон начал разнюхивать да копать, он подобрался слишком близко к кое-чему другому, имеющему отношение к преступной группе. Кэрри была жива, находилась в Нью-Йорке, когда Шандонне прибыл сюда и убил Сьюзан.

– И есть вероятность, что Бентон нечто заподозрил. – В голосе Бергер звучит нотка сомнения.

– Более чем вероятно, – отвечаю я. – Я знала, какой он и как мыслит. Для начала: с чего вдруг ему таскать с собой эту папку, везти ее в Филадельфию, если не было причин подозревать, что все странности имеют отношение к деяниям Кэрри и ее дружка? Они убивают людей и срезают им лица. «Посвящают в уроды». А из полученных писем, по-моему, ясно следует, что и он был в списках на «посвящение», как, черт побери, и вышло...

– Мне нужно снять копии с тех документов, – отрезает Бергер. По ее тону ясно, что она хочет поскорее закончить разговор и освободить телефон. – У меня дома есть факс. – Диктует номер.

* * *

Отправляюсь в кабинет Анны и следующие полчаса снимаю ксерокс с содержимого папки «По инстанции», потому что ламинированные документы в факсимильный аппарат не помещаются. Марино прикончил бургундское и снова улегся почивать на кушетку, где я его и обнаруживаю, вернувшись в гостиную. Люси с Макговерн сидят у очага и разговаривают, продолжая расписывать сценарии, которые час от часу становятся все более дикими: сказывается количество выпитого. Рождество набирает обороты и мчится прочь. Наконец, в половине одиннадцатого, доходит очередь и до подарков. Марино, покачиваясь во хмелю, изображает Санту, вручая коробки с дарами. Из кожи вон лезет, изображая веселость. Впрочем, сам он мрачен и шутки его с горчинкой. В одиннадцать раздается звонок. Бергер.

– «Quid pro quo»? – без долгих предисловий начинает она, цитируя выдержку из письма от пятого декабря девяноста седьмого года. – Много ли на свете не испорченных юридическим мышлением людей, которые будут использовать этот термин? Так, идейка сумасбродная, но мне просто интересно – нет ли какого способа обзавестись ДНК Рокки Каджиано? Может, не стоит гнать лошадей? Не слишком ли быстро мы приняли за данность, что Кэрри – автор писем. Может, конечно, и она. Хотя не исключено и иное.

Начинаю распаковывать сложенные под елкой рождественские подношения и не могу сосредоточиться. Пытаюсь улыбаться, изображаю безмерную благодарность, хотя и дурачить никого не собираюсь. Люси преподнесла мне часы «Брайтлинг» с корпусом из нержавеющей стали, модель «В-52»; Марино расщедрился на купон на годовой запас дров, которые он самолично пообещался доставить и порубить. Люси понравилось ожерелье, которое я лично для нее заказала, а кожаная куртка от нас с Люси вполне пришлась по вкусу нашему громиле. Анна наверняка бы залюбовалась расписной хрустальной вазой, которую я для нее раздобыла, только теперь она уже где-то на межштатке 195. Все как-то быстро расправляются с подарками, и слишком много осталось незаданных вопросов. Убирая скомканные ленточки и рваные обертки, делаю знак Марино, что мне нужно переговорить с ним с глазу на глаз. Уединяемся на кухне. Он весь день поддерживал себя в некой стадии опьянения: набирается Пит, надо сказать, регулярно. И не без оснований.

– Может, не надо так усердствовать? – говорю ему, наливая нам по стакану воды. – Так делу не поможешь.

– Ни в прошлом, ни в будущем. – Марино растирает руками лицо. – Все равно, упьешься вдрызг, а разницы никакой, не легче. Хреново на душе. Как же все тухло. – Он устремляет на меня туманный взгляд. Глаза красные, затекшие. У Марино такой вид, будто он вот-вот расплачется.

– У тебя, случайно, нет ничего, откуда можно было бы взять ДНК Рокки? – без обиняков спрашиваю я.

Он вздрагивает как от удара.

– Что тебе рассказала Бергер? Это ведь она сейчас звонила? Что там насчет Рокки?

– Она прорабатывает версии, и только, – отвечаю я. – Под подозрение попадают все, кто как-то связан с нами или Бентоном и мог быть замешан в темные делишки. Сразу приходит на ум Рокки. – И потом я рассказываю ему, что поведала мне Бергер о Бентоне и деле Сьюзан Плесс.

– Так ведь он получал эти извращенческие записочки и до убийства Сьюзан, – резонно замечает Пит. – С чего вдруг кому-то понадобилось парить ему мозги еще раньше? И зачем это, к примеру, тому же Рокки? Ты ведь подумываешь, будто Рокки слал ему всю эту гнусную корреспонденцию?

Не могу ответить. Я просто не знаю.

– Хорошо, можешь взять от нас с Дорис ДНК, потому что от Рокки у меня ничего не осталось. Ни волоска. Мы ведь подходим, да? Если взять ДНК матери с отцом, тогда можно сравнивать что-то наподобие слюны, верно?

– Можем проследить генеалогию и по крайней мере будем знать, стоит ли вычеркнуть твоего сына из списка вероятных кандидатов на те марки.

– Ладно, – выдыхает он. – Если вам нужно, значит, сделаем. Можно я закурю, раз уж Анна отчалила?

– Я бы на твоем месте не посмела, – отвечаю. – А как насчет пальчиков Рокки?

– Забудь. Кстати, я так понял, что Бентону с отпечатками не повезло. Смотри, ведь если он отдавал письма на дактилоскопию, то тем, судя по всему, дело и закончилось. И знаешь, есть во всем этом один неприятный момент. Тебе обязательно так уж надо здесь копаться? Устраиваешь охоту на ведьм только ради того, чтобы отплатить крысенышу, который посылал Бентону эту тухлятину и, возможно, запачкал руки его кровью. Может, не стоит? Смысла не вижу. Тем более если это делала Кэрри. Она мертва, док. Так пусть себе гниет.

– Нет, смысл как раз есть, – говорю я. – И я хочу узнать, кто посылал ему эти письма.

– Н-да. Как он и говорил, кончилось все «Последней инстанцией», – размышляет Марино. – Ведь это наша компашка, собственной персоной, разбирает дело о его насильственной смерти. Пожалуй, что-то в этом есть.

– Как думаешь, он взял с собой в Филадельфию эту папку, чтобы мы с тобой наверняка ее получили?

– При условии, что с ним что-то случится?

Киваю.

– Не исключено, – отвечает Марино. – Боялся, долго не протянет, и на крайний случай решил перестраховаться. Только уж очень все как-то странно. Не больно-то Бентон многословен. Он словно опасался, как бы кто другой не подглядел. Для чьих-то глаз это не предназначалось. Тебе не кажется забавным, что в папке ни одной фамилии? Будто он подозревал кое-кого, да вот никому не рассказывал?

– Тут все зашифровано, – соглашаюсь я.

– И кого, интересно, он опасался? Полицейских? Ведь знал же – случись с ним что, первыми в вещах копы будут копаться. Так-то дело и вышло. Филадельфийские стражи порядка все в номере перевернули, потом только меня подпустили. И еще он наверняка на тебя рассчитывал – мол, ты рано или поздно доберешься. И Люси, пожалуй.

– Думаю, он просто не знал, к кому еще в руки попадет папка. Простая осторожность, и точка. А уж Бентон перестраховщик еще тот был.

– Я уже не говорю, – продолжает Марино, – что он и с Управлением по борьбе с контрабандой частенько состыковывался. Вполне мог предположить, что и они папку посмотрят, так? Команда, где Люси работала. И Макговерн – та вообще руководила группой захвата, они разбирались на пожарах, устроенных Кэрри и ее ублюдочным прихвостнем. Хотели, поганцы, скрыть, что людям лица срезают. – Марино прищурился. – И Талли, кстати, тоже из их команды, – сказал он. – Может, и его ДНК проверить? Не нравится мне этот хмырь. Непрост он, ой непрост. – Опять этот странный взгляд. Кажется, Марино никогда не простит мне, что переспала с Джеем. – Кстати, кроме шуток, у тебя его чертова ДНК была под самым носом. В Париже. Может, пятнышко какое осталось – так, прополоскать забыла, а?

– Заткнулся бы ты, Марино, – мягко говорю я.

– Ну, тогда удаляюсь. – Он встает и направляется к бару. – Пора бурбончику хлебнуть. – Наливает в бокал «Букерса» и возвращается к столу. – То-то будет номер, если выяснится, что Талли тут во всем замешан, с начала и до конца. Может, он для того и заманивал вашу бесподобность в Интерпол. Хорошенько у тебя в мозгах порыться, дабы понять, много ли тебе муженек успел поведать. А знаешь почему? Что, если Бентон после убийства Сьюзан не успокоился, стал копать и влез в какие-то секреты, которые Талли хотел бы скрыть?

– О чем болтаем?

Люси на кухне. Как-то бесшумно материализовалась.

– Тут, похоже, для тебя работенка приспела. – Марино плещет в бокал бурбону и устремляет на вошедшую мутный взгляд. – Почему бы вам с Тиун не заняться Талли, не проверить этого типчика на вшивость? А то мне что-то сердечко подсказывает, такого грязнули свет еще не видывал. И, кстати говоря, – обращается ко мне, – на тот случай, если кто-то тут не знает: он ведь помогал конвоировать Шандонне в Нью-Йорк. Не находишь забавным? Присутствует на допросе, который учинила Бергер. Потом шесть часов проводит с образиной в машине. Они уже теперь считай что кореша. А может, и не теперь.

Люси, отвернувшись, смотрит в окно, руки сунула в карманы джинсов: видно, Марино ее здорово злит и находиться с ним рядом ей неловко. Потный, говорит гнусности, еле держась на ногах; то вдруг слюной брызжет от ярости, то мрачнеет и молчит.

– Хотите знать, что меня больше всего бесит? – не унимается капитан. – Когда плохому полицейскому все сходит с рук. Потому что вокруг одни сосунки, боятся копнуть, если что. А с Талли и вовсе пыль сдувают: как же, мальчик ходил в Гарвард, языки знает, многообещающий юноша, шишка...

– Ты не представляешь, что ты сейчас сказал, – говорит ему Люси; теперь к нам присоединилась и Макговерн. – Ошибаешься. Джей очень открытый парень, и ты на этой планете единственный человек, который в нем сомневается.

– Причем выдвигая довольно нешуточные обвинения, – вторит Макговерн.

Марино умолкает и облокачивается о кухонную стойку.

– Я тебе расскажу, что нам на данный момент удалось выяснить, – обращается ко мне Люси. Говорит она тихо и неохотно, избегая острых углов. Осторожничает: еще не раскусила моего нынешнего отношения к Джею. – Мне очень неприятно... Опять же утверждать наверняка пока не берусь. В общем, у нас ничего утешительного. – Смотрит на меня, будто пытаясь понять по лицу, что же я чувствую.

– Отлично, – говорю ей. – Тогда выкладывай.

– Валяй. Я весь внимание, – присоединяется Марино.

– Не одну базу данных просмотрела: ничего на него нет. Чист как стеклышко: не возбуждалось, не заводилось, не отбывал, не состоит. Я, разумеется, и не думала, что сейчас выяснится, будто он и насильник, и от алиментов уклоняется, и объявлен в розыск, и все в том же духе. Только знаете что? Ни в ФБР, ни в ЦРУ, даже в Управлении по борьбе с контрабандой на него ни одного файла во всей системе. Зато стоило только запустить простенький поиск по недвижимости – и опа! Забили тревогу. Начнем с того, что у него в Нью-Йорке имеется квартира, куда он пускает жить некоторых избранных друзей, включая довольно крутых чинов из законодательной сферы. Квартирка стоимостью три с лишним миллиона, битком набитая антиквариатом. Кстати, в районе Центрального парка. Джей даже хвастался, что он собственник квартиры. Так вот, ничего подобного. Зарегистрировано на юридическое лицо. Некая корпорация.

– Состоятельные люди нередко оформляют собственность на различные корпорации. По соображениям секретности или чтобы защитить активы от изъятия в случае тяжбы, – замечаю я.

– Знаю. Только эта корпорация не принадлежит Джею, – отвечает Люси. – Если он не владелец корпорации авиаперевозок.

– Странновато, согласитесь, – добавляет Макговерн. – Особенно учитывая, как сильно семейство Шандонне повязано с морскими перевозками. Может, и есть какая-то связь. Пока рано говорить.

– Неудивительно, – бормочет Марино, хотя глаза у него загорелись. – Ага, то-то у меня из головы не выходит его гарвардская поступь. Богатенький Буратино. Верно, док? Помнишь, я еще удивился, что нас вдруг на «лир джет» посадили. Глазом не успели моргнуть, а мы уже на «конкорде», летим во Францию. Сразу понятно, что Интерпол за такое не стал бы платить.

– Зря он своей квартирой похвалялся, – замечает Люси. – У него, видно, та же ахиллесова пята, что и у остальных засранцев: слишком раздутое эго. – Смотрит на меня. – Хотел на тебя впечатление произвести, вот на сверхзвуковом и прокатил. Говорил, билеты халявные достал, мол, пролет у них бесплатный в Интерполе. Нет, авиалинии, конечно, временами такую штуку выкидывают. Но у нас и это уже в процессе обработки: кто заказывал билеты и под каким соусом.

– А больше всего меня интересует, – продолжает Макговерн, – не владеет ли той квартирой семейство Шандонне. Правда, до них докопаться – семь потов прольешь.

– Да они, наверное, все здание скупили и половину Манхэттена в придачу, – говорит Марино.

– А среди руководящих постов корпорации? – спрашиваю я. – Что-нибудь интересненькое выплыло?

– Списки у нас на руках, но пока ничего значимого, – отвечает Люси. – С бумажками приходится долго возиться. Берем, проверяем все и вся, что с ними связано; конца и краю не видно.

– Ну а Митч Барбоза с Россо Матосом с какого боку припеку? – спрашиваю. – Или они вообще пташки залетные? Ведь кто-то же взял ключ от моего дома и положил его в карман Барбозе. Думаете, дело рук Джея?

Марино фыркает и отхлебывает бурбон.

– Я полностью «за». И ключик подложил, и молоток свистнул. Больше никто в голову не приходит. По пальцам пересчитаю тех, кто твой порог переступал. Ну разве что Райтер еще мог, да только труслив он сверх всякой меры и к тому же чистюля, пачкаться не стал бы.

Признаюсь, и мне мысли о Джее в последнее время не дают покоя. Известно, что он был в моем доме. В его истории имеются значительные пробелы. Только если он и вправду подложил ключ или украл его из моего дома и передал кому-то, тогда, значит, Джей самым непосредственным образом повинен в гибели Барбозы и, вероятнее всего, Матоса.

– А сейчас где Джей? Случайно, не объявлялся? – всматриваюсь в лица друзей.

– Так, он был в Нью-Йорке в среду. Вчера днем мы его видели в округе Джеймс-Сити. А где наш голубчик в данную минуту – не имею представления, – отвечает Марино.

– Еще кое-что тебе не помешало бы знать. – Это адресуется мне. – Есть одна странность, все ломаем голову, не сведем концы с концами. Проверяли его на кредитоспособность, задали в поиск. Система выдала двух Джеев Талли, живущих по разным адресам. Ну и, разумеется, разные номера страховок. Один оформлял соцстрахование в Фениксе в период 1960 – 1961 годов. Так что это не может быть наш Джей, если ему, конечно, не за сорок. Кстати, а ему сколько? Он ведь не намного старше меня, так? Тридцать с небольшим от силы, верно? Второй Джей Талли получил карточку соцстрахования в 1936 – 1937 годах. Дата рождения не указана, хотя, судя по всему, он был одним из первых, кто получил номер, сразу после того как в 1935-м был принят закон об обязательном социальном страховании. Так что одному Богу известно, сколько ему было лет на момент оформления полиса. Значит, сейчас этому Талли по меньшей мере за семьдесят. Много путешествует и никогда не указывает своего фактического адреса – неизменно пользуется абонентскими ящиками. Еще он накупил массу машин, а иногда меняет по паре автомобилей в год.

– Джей Талли, случайно, не обмолвился, откуда он родом? – спрашивает меня Марино.

– Сказал, детство его прошло по большей части в Париже, а потом всей семьей они переехали в Лос-Анджелес, – отвечаю я. – Это он мне в кафетерии поведал. Интерполовском.

– Судя по записям, ни один из этих двоих не жил в Лос-Анджелесе, – говорит Люси.

– Кстати, об Интерполе, – говорит Марино. – Джея наверняка должны были проверить, когда принимали в свои ряды?

– Конечно, что-то выясняли, да, видно, глубоко не копали, – отвечает Люси. – Он же агент. Предполагается, что чист.

– Ну а какое у него второе имя? – спрашивает Марино. – Нам оно известно?

– В личном деле АТФ такового не значится, – отвечает Макговерн с кривой усмешкой. – Как и у того Джея Талли, который получил номер соцстрахования еще до Всемирного потопа. Это уже само по себе необычно. У большинства людей есть второе имя. В его деле действительно говорится, что родился он в Париже, где и проживал до шести лет. А после этого, предположительно, переехал в Нью-Йорк вместе с отцом-французом и матерью-американкой. Никаких упоминаний о Лос-Анджелесе. В своем резюме он утверждает, что учился в Гарварде; мы и там пошарили. Так вот: никаких записей о Джее Талли; нога его в Гарвард не ступала.

– Господи, – восклицает Марино, – у нас что, эти анкетки вообще уже не проверяют? Просто верят человеку на слово: да, ходил в Гарвард, получил стипендию Родса, прыгал с шестом на олимпиаде?! И все – принят, получай значок и пистолет, так, что ли?

– Ну, во всяком случае, я не собираюсь наводить на него спецов по внутренним делам, – сообщает Макговерн. – Как бы его не предупредили: сложно сказать, кто у него там друг, а кто враг, в управлении.

Марино вскидывает руки и говорит:

– Опять проголодался.