Текст книги "Реестр убийцы"

Автор книги: Патрисия Корнуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)

– Да. И знает, что у нас проблема с твоей золотой монетой, – говорит Люси. – На ней, как и на цепочке, его ДНК, а значит, это он был в переулке за твоим домом в ту ночь, когда вы с Буллом нашли там револьвер. Возможно, нам стоит присмотреться к Буллу. Подвеска могла принадлежать и ему. Я уже предупреждала. У нас ведь нет его ДНК.

– Хочешь сказать, что он и есть Сэндмен? – Скарпетта настроена скептически.

– Я лишь констатирую, что у нас нет его ДНК.

– А револьвер? Патроны?

– На них ДНК Сэндмена нет. Но это еще ничего не значит. Одно дело – оставить ДНК на монете и цепочке, и совсем другое – на револьвере, ведь оружие он мог и взять у кого-то. С «кольтом» он обращался осторожнее, потому что якобы отобрал его у незнакомца, существование которого еще не доказано. У нас есть только слово Булла и ничего больше.

– Ты хочешь сказать, что Булл – предположим, он и есть Сэндмен, хотя я в это и не верю, – намеренно потерял револьвер. Но не собирался терять монету. Получается бессмыслица. Во-первых, почему порвалась цепочка? Во-вторых, если она порвалась и упала на землю, зачем ему привлекать к ней мое внимание? Почему бы просто не положить ее в карман? И добавлю еще одно: трудно представить, что Булл носил бы золотую монету на шее. Кстати, мне это напоминает серебряный доллар, который дала Марино Шэнди.

– Нам, конечно, не помешало бы получить отпечатки Булла, – говорит Аарон. – И неплохо бы взять мазок на ДНК. А еще меня беспокоит, что он вроде как исчез.

– Вот пока и все, – заключает Люси. – Теперь мы его клонируем, вырастим копию в чашке Петри и узнаем, кто он такой.

– Я еще помню времена, не столь уж далекие, когда результатов теста на ДНК приходилось ждать неделями и даже месяцами.

Воспоминание отдается печалью, болезненным напоминанием о том, сколько людей пострадало и погибло только из-за того, что преступника не удавалось установить быстро.

– Нижний край облачности – три тысячи футов, видимость – три мили, – говорит Скарпетте Люси. – Полетим визуально. Встретимся в аэропорту.

Кабинет Марино. Добытые в кегельбане трофеи отбрасывают тени на старую оштукатуренную стену. В воздухе – пустота.

Бентон закрывает дверь, но свет не включает. Сидя в темноте за столом Марино, он впервые с полной ясностью осознает, что никогда не воспринимал его всерьез и не считал своим. По правде говоря, он всегда видел в нем приятеля Скарпетты – невежественного, узколобого, грубого и бестолкового копа, по ошибке попавшего в современный мир и в результате этого, а также других факторов не слишком приятного в общении и не очень полезного. Бентон его терпел. Недооценивал в одних отношениях, прекрасно понимал в других, но не сумел рассмотреть очевидное. Теперь, сидя за столом Марино, глядя на огни Чарльстона, он сожалеет, что уделял ему мало внимания. Ему и всему остальному. То, что ему нужно знать, находится рядом, под рукой, и было здесь всегда.

В Венеции почти четыре часа утра. Неудивительно, что Пауло Марони бросил клинику, а теперь уехал и из Рима.

– Слушаю, – говорит он, снимая трубку.

– Спали? – спрашивает Бентон.

– Если бы вас это беспокоило, вы бы не позвонили. И что же случилось, что побудило вас потревожить меня в столь неподобающий час? Есть подвижки в деле?

– Неблагоприятные.

– А конкретнее?

Голос доктора Марони звучит устало, как у человека, склонившегося перед обстоятельствами.

– Ваш пациент.

– Я все вам рассказал.

– Вы рассказали то, что хотели рассказать.

– Чем еще я могу помочь? Вы прочитали мои записи. Я даже не спрашиваю, как такое могло случиться. Не предъявляю претензий, например, к Люси.

– Если вам и есть кого винить, то только себя самого. Вы ведь хотели, чтобы мы получили доступ к вашим файлам, разве не так? Вы оставили записи в больничной сети, на файловом сервере, с расчетом на то, что любой, кто вычислит, где они находятся, получит их без особого труда. Люси не пришлось бы даже напрягаться. И вы вроде как в стороне. Ловко придумано.

– То есть вы признаете факт незаконного проникновения со стороны Люси.

– Вы знали, что мы захотим увидеть ваши записи, и устроили все до вылета в Рим. Кстати, уезжать вам пришлось раньше запланированного. Сразу после того, как вы узнали о намерении доктора Селф укрыться в клинике. Вы приняли ее. Без вашего разрешения она бы в Маклин не попала.

– У нее был нервный срыв.

– Доктор Селф действовала по расчету. Она в курсе?

– В курсе чего?

– Не лгите мне, Пауло.

– Интересное предположение.

– Я разговаривал с ее матерью.

– Она все такая же? Малоприятная женщина.

– Не думаю, что она изменилась.

– Такие меняются редко. Иногда они просто выгорают с годами. Миссис Селф если и изменилась, то только к худшему. То же будет и с Мэрилин. Это заметно уже сейчас.

– Полагаю, она тоже осталась прежней. Хотя ее мать возлагает вину за психическое расстройство дочери на вас.

– Мы оба знаем, что это не так. Причиной ее расстройства был не я. Все произошло само по себе.

– Это не смешно.

– Конечно, нет.

– Где он? – спрашивает Бентон. – Вы знаете, о ком речь.

– В то время шестнадцатилетняя девушка еще считалась несовершеннолетней. Понимаете?

– Но вам-то было двадцать девять.

– Двадцать два. Это Глэдис выставляет меня стариком. Вы же прекрасно понимаете, почему мне пришлось уехать.

– Уехать или сбежать? Доктор Селф именно так описывает ваше поспешное исчезновение. Вы обошлись с ней неблаговидно, а потом сбежали в Италию. Итак, где он, Пауло? Не усугубляйте ситуацию. Это не пойдет на пользу ни вам, ни всем остальным.

– Вы поверите, если я скажу, что она сама вела себя неподобающим образом?

– Это уже не важно. И мне, честно говоря, наплевать. Где он?

– У них это квалифицируется как половая связь с лицом, не достигшим совершеннолетия, – изнасилование по статутному праву. Ее мать грозила подать в суд. Ей и в голову не приходило, что ее дочь может по собственному желанию заниматься сексом с мужчиной, с которым познакомилась на весенних каникулах. Она была такая красивая, такая волнующая… Предложила мне свою девственность – я взял предложенное. Да, я занимался с ней любовью. А потом сбежал. Это тоже правда. Понял, что она несет зло. Уже тогда. Только я не сбежал в Италию, как она полагала, а вернулся в Гарвард – закончить медицинскую школу. Она так и не узнала, что я был в Америке.

– У нас есть ДНК, Пауло.

– Даже после рождения ребенка Мэрилин считала, что я все еще в Италии. Я писал ей письма и отсылал их из Рима.

– Где он, Пауло? Где ваш сын?

– Я умолял ее не делать аборт – это противно моим религиозным убеждениям. Она заявила, что если оставит ребенка, мне придется самому его воспитывать. Я согласился и делал все возможное, но наш отпрыск оказался негодяем, дьяволом с высоким ай-кью. Большую часть жизни он провел в Италии, иногда приезжал к ней. Так было до его восемнадцатилетия. Сейчас ему двадцать девять. Похоже, Глэдис играет в свои обычные игры. Во многих отношениях он не принадлежит нам обоим и ненавидит как ее, так и меня. Мэрилин он ненавидит больше, хотя когда мы виделись в последний раз, я испугался за свою безопасность. В какой-то миг показалось, что он уже готов ударить меня старинной статуэткой, но мне удалось его успокоить.

– Когда это было?

– Сразу после моего приезда. Он был в Риме.

– Он находился в Риме, когда убили Дрю Мартин. Потом вернулся в Чарльстон. Нам известно, что он побывал на острове Хилтон-Хед.

– Что я могу сказать? Ванна на фотографии – это ванна в моей квартире на пьяцца Навона. Только вы тогда не знали, что я живу на пьяцца Навона. Если бы знали, наверное, обратили бы внимание, что это недалеко от строительного участка, где нашли тело Дрю. Наверное, заметили бы, что я езжу на черной «ланчии». Вероятно, он убил ее в моей квартире, а потом отвез на стройку в моей машине. Это всего лишь в квартале от дома, где я живу. Наверное, было бы лучше, если бы он убил меня той каменной стопой. То, что он сделал, чудовищно, отвратительно. Но что вы хотите от сына Мэрилин…

– Он и ваш сын.

– Он американский гражданин, не пожелавший идти в университет, но отправившийся фотографом на эту мерзкую войну. Там, в Ираке, его и ранили. В ногу. А скорее он сделал это сам после того, как пристрелил раненого друга. Освободил от страданий. В общем, если до Ирака я бы диагностировал его как психически неуравновешенного, то после возвращения его было не узнать. Признаю, я не был примерным отцом. Я посылал ему все, что он требовал: инструменты, батарейки, медицинские средства. Но когда он вернулся, я к нему не поехал. Мне было все равно, что с ним станет.

– Где он?

– Когда он записался в армию, я умыл руки. Он ничего не достиг и ни к чему не стремился. И это после того, как я пожертвовал для него столь многим, хотя, конечно, Мэрилин будет утверждать обратное. Вы только подумайте. Я сберег ему жизнь – ведь церковь называет аборт убийством, – и посмотрите, что он делает. Убивает. Лишает жизни других. Он убивал людей в Ираке, потому что такая у него была работа, и теперь убивает их здесь, потому что обезумел.

– А его сын?

– Это все Мэрилин и ее модели. Выстраивает модели и живет по ним. Когда-то я сказал, чтобы она сохранила нашего ребенка. Потом уже она сама настояла, чтобы мать сохранила нашего внука. Наверное, это было ошибкой. Наш сын не годится в отцы, даже если очень любит своего ребенка.

– Его ребенок мертв, – говорит Бентон. – Заморен голодом и забит до смерти, а потом брошен на болоте.

– Мне горько это слышать. Я никогда его не видел.

– Вы такой сострадательный, Пауло. Где ваш сын?

– Не знаю.

– Поймите, это очень серьезно. Вы ведь не хотите в тюрьму?

– Когда мы встретились в последний раз, я сказал ему – на улице, где чувствовал себя в безопасности, – что не желаю больше его видеть. У стройплощадки, где нашли тело Дрю, толпились туристы. Было много цветов и игрушек. Я сказал, чтобы он убирался и не возвращался, и пригрозил в противном случае заявить в полицию. Я убрал все в квартире. Избавился от машины. А потом позвонил Отто и предложил помощь в расследовании, чтобы выяснить, что известно полиции.

– Я не верю, что вы не знаете, где он. Не верю, что вам неизвестно, где он живет или, точнее, скрывается. Мне бы не хотелось обращаться к вашей жене – полагаю, она вообще ни о чем не догадывается.

– Пожалуйста, не втягивайте во все это мою жену. Она здесь ни при чем.

– Может быть, вам известно что-то о матери вашего внука? Она с ним?

– Та же история, что и у нас с Мэрилин. Порой за радость секса приходится платить всю жизнь. Женщины… Они ведь беременеют не просто так, а с расчетом. Чтобы привязать мужчину к себе. Странное дело. Они рожают, а потом не хотят ребенка, потому что на самом деле им нужны были вы.

– Я не об этом спросил.

– С ней я не встречался. Мэрилин говорила, что ее зовут то ли Сэнди, то ли Шэнди и что она шлюха. Да еще и глупа в придачу.

– Ваш сын с ней?

– У них был общий ребенок. Вот и все. Та же история. Грехи отца. События повторяются. Теперь я могу со всей искренностью сказать: лучше бы мой сын не родился.

– Мэрилин, очевидно, знает Шэнди. И это ведет меня к Марино.

– Его я не знаю.

Бентон рассказывает. Все. Кроме того, что Марино сделал со Скарпеттой.

– Хотите услышать мой анализ? Основываясь на том, что я знаю о Мэрилин, и на том, что услышал от вас сейчас, осмелюсь предположить, что Марино совершил очень большую ошибку, отправив Мэрилин письмо. Оно открыло перед ней возможности, не имевшие ничего общего с тем, из-за чего она оказалась в клинике. Теперь у Мэрилин появился шанс посчитаться с той единственной, к кому питает искреннюю ненависть. Я имею в виду Кей. Лучший способ отомстить – мучить тех, кого она любит.

– Полагаете, она навела Шэнди на Марино?

– Это лишь моя догадка. Но, думаю, Шэнди заинтересовалась им и подругой причине. Мэрилин не знала о нем. Если бы знала, рассказала бы. Ей бы такое не понравилось.

– Да, по части сострадания вы друг друга стоите. Между прочим, она здесь.

– Вы имеете в виду – в Нью-Йорке?

– Я имею в виду – в Чарльстоне. Я получил анонимное электронное письмо с информацией, обсуждать которую не хочу, и проследил IP-адрес до отеля «Чарльстон плейс». Угадайте, кто там остановился?..

– Предупреждаю, будьте с ней поосторожнее. Об Уилле она не знает.

– Уилл?

– Уилл Рэмбо. Когда Мэрилин стала набирать популярность, он сменил имя с Уилларда Селфа на Уилла Рэмбо. Рэмбо – вполне милая шведская фамилия. А на киношного Рэмбо он совсем не похож, и в этом, возможно, одна из его проблем. Он довольно мелкого телосложения. Приятный парень, но мелковат.

– По-вашему, получая сообщения от Сэндмена, она не знала, что пишет собственный сын?

– Не знала. И, насколько мне известно, до сих пор не знает. Впрочем, кто скажет, какие мысли блуждают в лабиринтах ее мозга? Когда ее приняли в клинику, она рассказала о письме и фотографии Дрю Мартин…

– Рассказала?

– Конечно.

Не будь они разделены тысячами миль, Бентон бросил бы телефон и вцепился ему в горло. Место Марони в тюрьме. Или в аду.

– Оглядываясь в прошлое, я вижу все с трагической ясностью. Конечно, подозрения появились давно, но с ней я ими не делился. С самого начала, когда она направила его мне, Уилл знал, что из этого получится. Он ее подставил. Разумеется, у него был ее электронный адрес. Мэрилин часто дает его случайным людям, которым не может уделить время. Он начал посылать свои странные, эксцентричные сообщения, зная, что заинтересует, привлечет ее внимание. Они ведь оба больные, и Уилл прекрасно понимает Мэрилин. Зная, что она сообщила мне о нем, он позвонил в мой римский офис, и в результате мы встретились. Не в клинике, а за обедом, в моей квартире. Меня беспокоило состояние его психического здоровья, но я и подумать не мог, что он кого-то убил. И когда услышал об убитой возле Бари туристке, не поверил.

– На его счету еще и изнасилование. Туристки в Венеции.

– Я не удивлен. Предположу, что это случилось уже после войны. Она сильно изменила его к худшему.

– Итак, он ваш сын и пациентом никогда не был, а записи…

– Записи я сфабриковал. Думал, вы догадаетесь.

– Почему?

– Хотел, чтобы вы сами нашли Уилла, потому что я не смог бы выдать сына полиции. Хотел, чтобы мы поговорили, чтобы вы узнали все, что нужно. Вот и поговорили.

– Пауло, если мы не найдем его в ближайшее время, он убьет еще кого-нибудь. Уверен, вы можете помочь. У вас есть его фотография?

– Только давняя.

– Отправьте ее по электронной почте.

– Я бы посоветовал обратиться в ВВС, где он служил. Возможно, там есть его отпечатки и ДНК, а уж фотография наверняка. Будет лучше, если вы получите всю информацию от них.

– Пока я пройду по всем инстанциям, будет уже поздно.

– Кстати, я не вернусь, – говорит доктор Марони. – Надеюсь, вы не станете пытаться вернуть меня в Америку. Я уважил вас, ответьте взаимностью – оставьте меня в покое. В любом случае, Бентон, у вас ничего не получится. У меня здесь много друзей.

ГЛАВА 22

Предполетная проверка приборов и систем.

Посадочные огни, радар, топливные клапаны. Люси проверяет приборную индикацию, устанавливает альтиметр, включает аккумулятор. Скарпетта выходит из здания аэропорта, идет по бетонной полосе, отодвигает заднюю дверь вертолета, ставит чемоданчик, кладет на пол камеру и открывает левую переднюю дверцу. Становится на шасси и влезает в кабину.

Люси уже включила и перевела в режим малого газа двигатель номер один. Теперь она включает двигатель номер два. Взвывают турбины, тяжело бьют лопасти. Скарпетта пристегивается. По полю неспешно трусит служитель с флажками. Скарпетта надевает наушники.

– Ради Бога, – раздраженно говорит в микрофон Люси. – Эй! Нам твоя помощь не нужна. – Она открывает дверцу и машет рукой, отгоняя его от машины. – Мы не самолет! Сами взлетим.

– Ты ужасно напряжена. – В голове Люси звучит голос Скарпетты. – От других поисковиков новости есть?

– Ничего. В районе Хилтон-Хед вертолеты еще не поднимались – слишком густой туман. Наземные поиски результатов пока не дают. – Люси поворачивает силовой переключатель. – Еще восемь минут на охлаждение и взлетаем. Эй! – снова кричит она служителю. – Уходи! Черт, новичок, наверное.

Парень уже никому не машет, а просто стоит, опустив оранжевые флажки.

– «Си-17», – предупреждает диспетчер.

Транспортный военный самолет – большое, яркое скопление почти неподвижных звездочек – тяжело нависает справа, и Люси сообщает диспетчеру, что видит его. Впрочем, «Си-17» в расчет можно не принимать, потому что она возьмет направление к центру города, к мосту Купер-бридж. Или любое другое, какое только пожелает. Может даже, ежели захочет, выписывать «восьмерки». Или лететь над самой водой. Потому что она не самолет. В разговоре с Башней она объясняет это другими словами, но смысл именно такой.

– Позвонила Теркингтону, ввела его в курс дела. Бентон звонил. Я так поняла, ты с ним уже поговорила. Должен бы уже быть, но что-то опаздывает. Лучше бы ему поторопиться – ждать долго не буду. Теперь мы знаем, кто этот гад.

– Только не знаем, где он. И где Марино, мы тоже не знаем.

– Если хочешь знать мое мнение, искать надо Сэндмена, а не тело.

– Не пройдет и часа, как его будут искать все. Бентон уже уведомил полицию, как местную, так и военную. Кому-то нужно искать и ее. Это моя работа, и я ее сделаю. Ты грузовую сетку захватила? И что насчет Марино? Хоть какие-то новости есть?

– Сеть я взяла.

– Все остальное на месте?

По бетонной полосе идет Бентон, сует что-то в руку парня с флажками.

– Может, тебе стоит сказать правду человеку, за которого ты вроде бы собралась замуж. – Люси смотрит на Бентона.

– А с чего это ты взяла, что я скрываю от него что-то? Мы поговорили. – Скарпетта смотрит на Люси. – И ты права, сказать правду стоило, и я ее сказала.

Бентон поднимается в кабину через заднюю дверь.

– Вот и хорошо. Потому что чем больше доверяешь кому-то, тем преступнее ложь. Включая ложь по умолчанию.

Бентон надевает наушники.

– Я должна как можно скорее покончить с этим, – говорит Люси.

– Не ты, а я. И давай не будем об этом сейчас.

– О чем не будем сейчас? – слышится в наушниках голос Бентона.

– У тети Кей открылся дар ясновидения, – отвечает Люси. – Уверяет, будто знает, где искать тело. Все необходимое я на всякий случай прихватила: инструменты, реактивы, мешки на случай, если придется брать груз.

– Дело не в ясновидении, – говорит Скарпетта, – а в продуктах выстрела. К тому же он и сам хочет, чтобы ее нашли.

– Если бы хотел, облегчил бы задачку, – замечает Люси.

– И что продукты выстрела? – спрашивает Бентон.

– Есть одна мысль. Задай вопрос: какой песок в наших местах может содержать продукты выстрела?

– Господи, этого бедолагу сейчас унесет. – Люси качает головой. – Вы только посмотрите на него – стоит со своими флажками, как судья-зомби на матче НФЛ. Я рада, Бентон, что ты дал ему на чай. Бедняга. Так старается.

– Надеюсь, не сотенную, – говорит Скарпетта.

Люси ждет разрешения. Из-за плохой погоды вылеты откладывались в течение всего дня, и теперь диспетчера стараются наверстать упущенное.

– Когда я поступила в университет, что ты делала? – Люси обращается к Скарпетте. – Посылала деньги. Нет-нет да и подбрасывала сотню-другую. Просто так. Этими двумя словами сопровождался каждый чек.

– Пустяки.

Голос Скарпетты звучит прямо у Люси в голове.

– Да. А еще книги. Продукты. Одежда. Всякие компьютерные штучки.

В эфире – короткие, урезанные фразы.

– Ну, за тобой такое тоже замечается. Кстати, для человека вроде Эда сотня долларов – немалые деньги.

– Может, я давала ему взятку. – Люси наклоняется, чтобы проверить видеодисплей формирователя изображений на инфракрасных лучах. – Все готово, теперь только ждем разрешения. Как получим – сразу взлетаем, – говорит она, словно обращаясь к невидимому диспетчеру. – Мы же вертолет, чтоб вас… Нам не нужна чертова взлетная полоса. И вести нас не надо. Нет, они меня с ума сведут.

– Что-то ты сегодня дерганая, – говорит Бентон. – С тобой лететь не опасно?

Люси снова связывается с Башней и наконец-то получает разрешение на взлет. Направление – юго-восток.

– Поспешим, пока не остановили. – Вертолет отрывается от земли. Служитель машет флажками, как будто хочет отвести их на парковку. Стальная птичка весом в три с четвертью тонны поднимается выше и зависает. – Пролетим немного вдоль Эшли-Ривер, потом повернем на восток и пройдем по береговой линии к Фолли-Бич. – Вертолет задерживается на перекрестке двух рулежных дорожек. – Включаю ФИИК.

Она перебрасывает переключатель из одного положения в другое, и дисплей становится темно-серым прямоугольником с яркими белыми пятнышками. «Си-17» с громоподобным ревом идет на посадку, из сопел вырываются длинные хвосты белого дыма. Освещенные окна… Посадочные огни на полосе… Все в сюрреалистическом инфракрасном.

– Спешить не будем. Пройдем пониже, – говорит Люси. – Может, отработаем по квадратам?

Скарпетта синхронизирует ФИИК с прожектором, который до сих пор был выключен. На видеомониторе у ее левого колена появляются серые и белые образы. Они пролетают над портом, и разноцветные контейнеры выглядят на дисплее строительными блоками, а краны напоминают в ночи чудовищных богомолов. Рисунок городских огней меняется медленно, отчего возникает ощущение, будто вертолет висит в воздухе и почти не движется. Впереди чернеет бухта. Звезд не видно, и луна за слоем облаков проступает смазанным серым пятном.

– Куда именно идем? – спрашивает Бентон.

Скарпетта крутит ручку точной настройки, и картинки на мониторе то исчезают, то появляются снова. Люси сбрасывает скорость до восьмидесяти узлов, сохраняя высоту около пятисот футов.

– Попробуй представить, что бы ты обнаружил, исследовав под микроскопом песок с острова Иводзима. При условии, что все эти годы песок не подвергался никаким внешним воздействиям.

– Вдалеке от моря, – добавляет Люси. – Например, в дюнах.

– Иводзима? – иронически переспрашивает Бентон. – Так мы летим в Японию?

Огни особняков Бэттери – яркие белые пятнышки в инфракрасном. Скарпетта думает о Генри Холлингсе. О Розе. Огоньки редеют – вертолет приближается к берегу Джеймс-Айленда и медленно пролетает мимо.

– Место, оставшееся нетронутым со времени Гражданской войны. Песок там наверняка содержит продукты выстрела, – говорит Скарпетта и поворачивается к Люси. – Почти под нами.

Вертолет зависает и опускается до трехсот футов над северной оконечностью Моррис-Айленд. Островок необитаем, и добраться сюда можно только на вертолете либо по воде, да еще, может быть, перейти при отливе вброд с Фолли-Бич. Под ними восемьсот акров пустоши, на которой во время Гражданской войны проходили тяжелые бои.

– Думаю, здесь мало что изменилось за прошедшие сто сорок лет, – замечает Скарпетта.

Люси снижается еще на сотню футов.

– Если не ошибаюсь, как раз здесь разбили Пятьдесят четвертый Массачусетский, – припоминает Бентон. – Про это еще фильм сняли. Как же он называется…

– Смотри со своей стороны. Увидишь что-то, скажи – посветим прожектором, – говорит ему Люси.

– Фильм назывался «Слава», – подсказывает Скарпетта. – Прожектор включать рано – будет только мешать.

На видеомониторе серое, в пятнышках пространство суши и дрожащая ширь – вода. Вода похожа на застывший свинец, наплывающий на берег и разбивающийся о песок белыми зубчатыми перышками.

– Ничего, кроме темных форм – это дюны – и проклятого маяка, – говорит Скарпетта.

– Хорошо еще, что он освещен, а то точно бы врезались.

– Вот теперь мне уже лучше, – подает голос Бентон.

– Начинаю отрабатывать по квадратам. Шестьдесят узлов, высота двести футов, – сообщает Люси.

Результат приходит скоро.

– Можешь зависнуть вон там? – Скарпетта протягивает руку. – Мы только что над ним пролетели. Там, у берега. Нет-нет, еще дальше. Явное изменение температурного фона.

Люси разворачивает машину. Маяк в инфракрасном – кряжистый полосатый пенек в окружении колышущейся свинцовой воды на самом краю бухты. За ним круизный теплоход, напоминающий корабль-призрак со светящимися окнами и длинным завитком над трубой.

– Так. Двадцать градусов влево от той дюны, – подсказывает Скарпетта. – Вроде бы что-то вижу.

– Я тоже, – соглашается Люси.

На экране белое пятно на темно-сером крапчатом фоне. Люси смотрит вниз, стараясь сориентироваться, и медленно, кругами снижается.

Скарпетта дает приближение, и мерцающее пятно приобретает очертания человеческого тела, светящегося неестественно ярко на краю отливающего стеклянным блеском заливчика.

Люси убирает ФИИК и щелкает переключателем. Прожектор вспыхивает десятью миллионами свечей. Трава пригибается к земле, ветер взбивает песок – вертолет идет на посадку.

Черный галстук подрагивает в затихающих вихрях. Лопасти останавливаются.

Скарпетта смотрит в окно – недалеко от вертолета, в песке, лицо. На фоне разбухшей массы оскаленные, будто в гримасе, зубы. Если бы не галстук и костюм, определить, мужчина это или женщина, было бы невозможно.

– Что за черт? – В наушниках недоуменный голос Бентона.

– Это не она. – Люси щелкает переключателями. – Не знаю, как ты, а я пистолет прихватила. Что-то тут не так.

Она отключает аккумуляторы, открывает дверцу, и они выходят. Под ногами мягкий песок. В нос бьет нестерпимая вонь. Надо заходить с другой стороны. Лучи фонариков рыщут по земле, оружие наготове. Вертолет на ночном берегу точно гигантская стрекоза. Единственный звук – ровный шум волн. Скарпетта светит дальше и натыкается на широкую, как от волочения, полосу, ведущую к дюне и обрывающуюся возле нее.

– У кого-то была лодка, – говорит Люси и поворачивает к дюнам. – Плоскодонка.

Дюны тянутся вдаль насколько хватает глаз, приливы их не трогают. Скарпетта думает о гремевших здесь когда-то сражениях, о жизнях, принесенных в жертву делу, диаметрально противоположному тому, за которое сражался Юг. О пороках и грехах рабства. Об умиравших здесь черных солдатах-янки. Она слышит доносящиеся из высокой травы стоны и шепоты и, повернувшись к Бентону и Люси, просит не отходить далеко. Лучи их фонариков разрезают темноту, словно длинные яркие лезвия.

– Сюда! – окликает их Люси из черной расщелины между дюнами. – Господи… Тетя Кей, прихвати маски!

Скарпетта открывает багажное отделение, подтягивает чемоданчик, кладет его на землю и достает маски.

– Обоих мы отсюда не вытащим, – доносит ветер голос Бентона.

– Это что еще за хрень? – кричит Люси. – Слышали?

Что-то хлопает. Далеко, в дюнах.

Скарпетта идет на свет фонариков, и запах становится сильнее. Воздух от него как будто сгущается, в глазах жжет. Она протягивает маски и сама надевает оставшуюся – иначе дышать невозможно. В ложбине между дюнами – с берега ее не разглядеть – второе тело. Женское, обнаженное и жутко раздутое. Гниющая плоть кишит червями, лицо изъедено, от губ и глаз не осталось ничего. Под лучом фонарика имплантированный титановый стержень в том месте, где была коронка. Скальп съезжает с черепа, длинные волосы шевелятся на песке.

Люси идет через траву в ту сторону, откуда доносятся хлопки. Скарпетта осматривается, не зная, что делать, и думает о песке и продуктах выстрела – что это все для него значит? Он придумал и создал собственное поле боя. Сколько еще мертвецов появилось бы здесь, не найди она это место по смешанным с песком барию, сурьме и свинцу, о которых он скорее всего и не догадывался? Она думает о нем и чувствует его. Его больной, отравленный дух будто висит в здешнем воздухе.

– Палатка! – кричит Люси, и они идут к ней.

Она за следующей дюной, и дюны – черные волны, катящиеся вдаль вперемешку с кустиками и травой. Кто-то устроил здесь временное пристанище. Алюминиевый каркас и брезент. Хлопает клапан. В палатке – матрас, аккуратно свернутое одеяло и фонарь. Люси открывает ногой термос. Вода. Она трогает ее пальцем и объявляет – теплая.

– У меня в вертолете доска. Что будем делать, тетя Кей?

– Сначала нужно все сфотографировать. Сделать замеры. Вызвать сюда полицию. – Дел слишком много. – Подцепить сразу два не получится?

– Доска только одна.

– Я хочу основательно здесь порыться, – говорит Бентон.

– Тогда положим их в мешки, а тебе придется сделать два рейса, – решает Скарпетта. – Куда хочешь доставить? Место должно быть достаточно укромное, не аэропорт, где тот парень разгоняет москитов. Позвоню Холлингсу, может быть, он подскажет.

Некоторое время все трое молчат, слушают, как хлопает клапан палатки, свистит трава, шуршат, набегая на песок, волны. Маяк в темноте кажется громадной шахматной фигурой, пешкой, окруженной равниной рифленого черного моря. Он где-то там, солдат неудачи, но жалости Скарпетта не испытывает.

– Давайте за дело, – вздыхает она и набирает номер на сотовом.

Сигнала, конечно, нет.

– Попробуем с вертолета, – предлагает Люси. – Может быть, позвонить Розе?

– Розе?

– Набери.

– Зачем?

– Думаю, она знает, где его найти.

Они достают доску, мешки и пластиковые простыни. Начинают с нее. Трупное окоченение прошло, и тело вялое, как будто уже сдалось смерти, по нему ползают насекомые и еще какие-то крохотные твари. Все мягкое и раненое они съели. Лицо распухло, тело раздулось от бактериального газа, кожа напоминает зеленовато-черный мрамор с прожилками кровеносных сосудов. Левая ягодица и задняя часть бедра отрезаны, но других повреждений или признаков увечья не видно. Неясно и отчего она умерла. Они поднимают тело, кладут на простыню, заворачивают и отправляют в мешок. Скарпетта затягивает молнию.

Теперь очередь мужчины на берегу. На зубах у него полупрозрачный пластиковый фиксатор, на запястье – резиновая лента. Костюм и галстук черные, рубашка белая с темными пятнами от крови. Многочисленные разрезы на пиджаке, как спереди, так и на спине, указывают на колотые раны. В ранах черви, плоть под одеждой колышется. В кармане брюк – бумажник, принадлежащий Люшесу Меддиксу. Наличные и кредитные карточки убийцу не интересовали.

Они фотографируют, записывают, потом Скарпетта и Бентон привязывают мешок с телом Лидии Уэбстер к доске, а Люси достает из кабины пятидесятифутовую веревку и сеть и отдает Скарпетте свой пистолет.

– Тебе он нужен больше, чем мне.

Она забирается в кабину, включает двигатели, и лопасти начинают резать воздух. Вспыхивают огни, и машина мягко отрывается и разворачивается. Потом медленно поднимается, постепенно натягивая веревку, и вот наконец сеть со своим жутким грузом повисает в воздухе. Вертолет улетает, его ноша раскачивается, точно маятник. Скарпетта и Бентон возвращаются к палатке. Будь сейчас день, здесь кружились бы тучи мух.

– Тут он спит, – говорит Бентон. – Хотя и не обязательно все время.

Он трогает ногой подушку. Под ней – одеяло. Под одеялом – матрас. В пакете – коробок спичек. А вот книги внимания не удостоились – сырые, со склеившимися страницами семейные саги и любовные романы из тех, что покупают в первом попавшемся драгсторе, когда хотят почитать не важно что. Под палаткой – яма, где он разводил огонь, используя в качестве топлива древесный уголь. На камнях ржавая решетка от гриля. Банки из-под имбирного пива. Осмотревшись и ни к чему не притронувшись, Скарпетта и Бентон возвращаются на берег, туда, где на месте приземления вертолета в песке остались глубокие отметины от шасси. Появляются звезды. В воздухе еще стоит неприятный запах, но дышать уже легче.