Текст книги "Реестр убийцы"

Автор книги: Патрисия Корнуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

ГЛАВА 15

Раннее утро. Фотолаборатория. Среда.

Скарпетта раскладывает все, что ей может понадобиться. На этот раз наука проста. Из шкафчиков и ящиков она достает керамические чашечки, бумагу, пенопластовые стаканчики, бумажные полотенца, стерильные тампоны, конверты, пластилин, дистиллированную воду, бутылочку ган-блю (раствор диоксида селена, придающий металлическим поверхностям темно-синий или черный цвет), пузырек тетроксида рутения, тюбик суперклея и маленький алюминиевый испаритель. Подсоединяет к цифровой камере макросъемочные линзы и дистанционный спуск затвора и накрывает плотной оберточной бумагой.

Для проявления латентных отпечатков на не пористых поверхностях, таких как металл, есть различные способы, но стандартный метод – это окуривание. Никакой магии, чистая химия. Суперклей состоит практически полностью из цианоакриалата, акриловой смолы, которая взаимодействует с аминокислотами, глюкозой, хлористым натрием, молочной кислотой и другими химическими веществами, выделяемыми через поры кожи. Когда пары суперклея вступают в контакт с латентными отпечатками (отпечатками, невидимыми невооруженным глазом), происходит химическая реакция, в результате которой образуется новое сложное вещество – стойкие и видимые белые бороздки.

Скарпетта раздумывает. Брать мазок на ДНК сейчас не стоит – во-первых, это лучше сделать в настоящей лаборатории, а во-вторых, особой на то нужды тоже нет, поскольку ни тетроксид рутения, ни суперклей ДНК не разрушают. Итоговый выбор – суперклей. Определившись, Скарпетта достает из бумажного пакета револьвер и списывает его серийный номер. Потом открывает пустой барабан и затыкает оба отверстия ствола комочками из бумажного полотенца. Из другого пакета она достает шесть патронов тридцать восьмого калибра и ставит их в вертикальном положении в окуриватель, который представляет собой всего-навсего тепловой источник внутри стеклянной емкости. Револьвер подвешивается на протянутой через емкость проволоке. Потом Скарпетта ставит в камеру чашку с теплой водой, выдавливает на алюминиевый испаритель немного суперклея, накрывает емкость крышкой и включает вытяжной вентилятор.

Перчатки меняются на свежие. Она берет пакет с золотой цепочкой и монетой. Цепочка представляется более вероятным источником ДНК, и Скарпетта кладет ее в отдельный пакет и подписывает. Монета тоже возможный источник ДНК, но на ней могут обнаружиться и отпечатки пальцев, а потому она берет ее осторожно и рассматривает через лупу. Щелкает установленный на входной двери биометрический замок. Значит, пришла Люси. Ее настроение Скарпетта улавливает уже с первыми шагами.

– Жаль, у нас нет программы фотораспознавания, – говорит она, зная, что расспрашивать племянницу о самочувствии и прочем сейчас не стоит.

– Программа есть, – отвечает Люси, избегая смотреть ей в глаза. – Но для начала нужно иметь то, с чем сравнивать. Базы данных с неполным набором отпечатков есть лишь в нескольких полицейских управлениях. К тому же они не интегрированы в единую систему, так что толку от этой программы мало. Не важно, мы и без нее справимся. Так или иначе, думаю, мы его установим. И я вовсе не имею в виду, что им окажется тот хрен на мотоцикле, что якобы заворачивал в твой переулок.

– А кого ты имеешь в виду?

– Того, кто носил медальон и имел при себе револьвер. Ты же не станешь утверждать, что это не Булл.

– Не вижу смысла.

– Смысл есть. Например, он хотел предстать перед тобой этаким героем. Или скрыть что-то еще. Ты не знаешь, кому принадлежали «кольт» и медальон, потому что не видела того, кто их потерял.

– До тех пор пока нет свидетельств обратного, я буду верить ему на слово и быть благодарной за то, что он подверг себя опасности, защищая меня.

– Как хочешь.

Скарпетта смотрит Люси в глаза.

– Похоже, что-то случилось.

– Я только пытаюсь указать тебе на то, что никаких доказательств стычки между Буллом и неким парнем на мотоцикле не существует. Вот и все.

Скарпетта бросает взгляд на часы. Подходит к окуривателю.

– Пять минут. Думаю, этого достаточно. – Она снимает крышку, чем останавливает процесс. – Надо бы проверить серийный номер револьвера.

Люси подвигается поближе, заглядывает в стеклянную емкость, надевает перчатки, сует руку в камеру, отсоединяет проводок и достает револьвер.

– Бороздки. Здесь, на стволе. – Она крутит револьвер гак и этак, потом кладет на бумагу. Достает из камеры патроны. – Есть несколько неполных отпечатков. Думаю, для идентификации достаточно. – Кладет пули на бумагу.

– Я их сфотографирую, ты просканируешь фотографии, и, возможно, нам удастся получить какие-то характеристики, чтобы прогнать их через систему.

Скарпетта поднимает трубку, набирает номер лаборатории, объясняет, что они делают.

– Я поработаю сначала с ними. Сэкономлю время, – говорит Люси сдержанно. Так и не оттаяла…

– У тебя что-то случилось? Надеюсь, расскажешь, когда будешь готова.

Люси не слушает и только сердито бросает:

– Как пришло, так и ушло, мусора не жалко.

Любимая присказка Люси, когда она пребывает в своей циничной ипостаси.

Когда в систему вводится для сканирования отпечаток, компьютер не имеет представления, что перед ним, камень или рыбина. Автоматическая система не думает и ничего не знает. Она лишь накладывает характеристики одного отпечатка на соответствующие характеристики другого отпечатка, и если эти самые характеристики отсутствуют, выражены недостаточно четко или неверно закодированы компетентным экспертом, то поиски вполне могут закончиться неудачей. Проблема не в системе. Проблема в людях. То же касается и ДНК. Результаты зависят от того, что обнаружено и как и кем обработано.

– Ты не хуже меня знаешь, что даже в полицейском участке отпечатки не всегда снимают правильно, – продолжает Люси, и голос ее колюч, как зимний ветер. – Все эти карточки, чернила, валики… Технология столетней давности. И такое барахло загружается в систему, где от него никакого толку. Давно пора перейти на биометрическое оптическое сканирование, но тюрьмам, как всегда, не хватает денег. В этой гребаной стране денег ни на что не хватает.

Оставив золотую монету в прозрачном пакетике, Скарпетта рассматривает ее через лупу.

– Не хочешь сказать, почему ты в таком ужасном настроении? – спрашивает она и боится ответа.

– Где серийный номер? Хочу прогнать по базе данных.

– Вон тот листок на стойке. Ты говорила с Розой?

Люси берет листок и садится за компьютер. Пальцы щелкают по клавишам.

– Заходила проведать ее. Она сказала, чтобы я проведала тебя.

– Американская монета достоинством в один доллар. – Скарпетта говорит о монете, чтобы не говорить ни о чем другом. – Год выпуска тысяча восемьсот семьдесят третий. – Присмотревшись, она замечает кое-что еще, нечто такое, чего никогда не видела раньше на необработанной улике.

– Надо бы отстрелять в водяном баке да прогнать баллистику через НИСБИ.

Это Национальная интегрированная сеть баллистической идентификации.

– Посмотреть, не отметилось ли оружие в каком-то другом преступлении, – продолжает Люси. – Хотя ты и не считаешь случившееся преступлением и привлекать полицию не желаешь.

– Как я уже сказала, – Скарпетта старается, чтобы объяснение не прозвучало так, словно она оправдывается, – Булл схватился с ним и выбил револьвер из рук. – Она подстраивает резкость. – Доказать, что человек на мотоцикле злоумышлял против меня, я не могу. Никакого закона он не нарушил. Только пытался.

– Так говорит Булл.

– Не знай я, что это не так, решила бы, что ее уже покрывали суперклеем. – Скарпетта рассматривает бледно-белые бороздки на обеих сторонах золотой монеты.

– Что значит «не знай я»? Ты и не знаешь. Ни где она была, ни у кого. Ты ничего о ней не знаешь, кроме того, что Булл нашел ее за твоим домом. Кто ее потерял, это уже другой вопрос.

– Определенно след какого-то полимера. Вроде суперклея. Не понимаю. – Скарпетта переносит пакетик с монетой на копирователь и снова бросает взгляд на Люси. – Многого я не понимаю. Ладно, когда будешь готова поговорить, скажешь. – Она снимает перчатки, надевает свежие и повязывает хирургическую маску.

– Похоже, все, что мы можем, – это сфотографировать их. Даже не знаю, на что это похоже. Но не ган-блю. – Люси имеет в виду следы на монете.

– В крайнем случае, может быть, дымный порох. Хотя, подозреваю, нам даже это не понадобится. – Скарпетта подстраивает фотоаппарат, манипулируя ручками четырех светильников. – Сфотографирую, а потом можно переходить к ДНК.

Она отрывает клочок оберточной бумаги, вытряхивает из конверта монету и кладет ее орлом вверх. Разрывает на половинки пенопластовый стаканчик, ставит половинку над монетой. Самодельный навес ослабляет освещенность, и бороздки проступают заметнее. Скарпетта протягивает руку за дистанционным затвором и начинает фотографировать.

– Суперклей, – говорит Люси. – Может быть, монета уже была вещественной уликой в каком-то преступлении, но потом каким-то образом снова оказалась в обороте.

– Это бы все объясняло. Не знаю, правильно или нет, но объясняло бы.

Люси пробегает пальцами по клавишам.

– Золотая однодолларовая монета. Американская. Год тысяча восемьсот семьдесят третий. Посмотрим, что можно найти. Так… зачем принимать фиоринал с кодеином? И вообще, что это такое?

– Буталбитал плюс фосфат кодеина, аспирин, кофеин. – Скарпетта осторожно поворачивает монету, чтобы сфотографировать другую сторону. – Сильное болеутоляющее с наркотическим эффектом. Часто прописывается при сильных головных болях. – Затвор снова щелкает. – А что?

– А тестродерм?

– Тестостероновый гель, втирается в кожу.

– Ты слышала о Стивене Сигле?

Скарпетта ненадолго задумывается, но имя звучит абсолютно незнакомо.

– Нет, не припоминаю.

– Тестродерм выписан им, а сам он, оказывается, какой-то говняный проктолог в Шарлотте, откуда небезызвестная Шэнди Снук. А еще, как выясняется, ее отец был пациентом этого самого проктолога, из чего нетрудно сделать вывод, что и Шэнди знает его и может получить любой рецепт.

– Где заполнен рецепт?

– В аптеке на Салливан-Айленд, где, по счастливому совпадению, у Шэнди домик в два миллиона долларов на имя некоей ЛЛК. – Люси снова впечатывает что-то. – Может, тебе стоит поинтересоваться у Марино, что, черт возьми, происходит? Думаю, у нас всех есть основания для беспокойства.

– Меня больше беспокоит, что ты такая злая.

– Ты еще не представляешь, какая я бываю, когда злюсь по-настоящему. – Пальцы скачут по клавиатуре короткими, быстрыми пробежками. – Значит, Марино у нас в порядке. Затарился наркотиком. Незаконно. Мажется тестостероновым гелем, словно кремом от загара, да глотает чертовы таблетки по утрам. Надо же с похмельем как-то бороться. Он ведь у нас прямо-таки Кинг-Конг разбушевавшийся. – Клавиши стучат все злее. – Может, у него приапизм. Может, сердечный приступ на носу. И агрессивность от этого же. Он от выпивки уже неуправляемым становится. Просто удивляешься, как меняется человек всего за одну неделю.

– Да, эта его новая подружка явно очень плохая новость.

– Я не ее имею в виду. Ты должна была сама ему сообщить.

– Да, должна была. И ему сообщить. И тебе. И Розе. – Скарпетта тихонько вздыхает.

– Между прочим, твоя монетка тянет на шестьсот долларов, – сообщает Люси, закрывая файл. – И это без цепочки.

Доктор Марони сидит перед камином в своей квартире южнее площади Сан-Марко. Купола базилики кажутся серыми под дождем. Люди – преимущественно местные – ходят в зеленых резиновых сапогах, туристы щеголяют в дешевых, желтых. Всего за несколько часов улицы Венеции ушли под воду.

– Просто услышал, что где-то нашли тело. – Доктор Марони разговаривает по телефону с Бентоном.

– Как? Дело поначалу не вызвало особенного интереса. Почему вы о нем услышали?

– Мне рассказал Отто.

– Вы имеете в виду капитана Пому?

Приняв твердое решение дистанцироваться от капитана, Бентон не может даже называть его по имени.

– Отто позвонил по другому поводу и упомянул об этом.

– А как он узнал? В новостях первое время практически ничего не сообщали.

– Он ведь карабинер.

– И потому такой важный?

– Отто вам не нравится.

– Есть кое-что, чего я никак не пойму. Капитан занимает должность медэксперта в службе карабинеров. Но делом, о котором мы говорим, занималась не жандармерия, а государственная полиция. Обычно так случается, потому что полиция первой прибывает на место преступления. Когда я был ребенком, это называлось «иметь бабки». В правоохранительных органах это называется иначе – «неслыханно».

– Что я могу сказать? В Италии делается вот так. Юрисдикция определяется либо тем, кто первым успел, либо тем, кому раньше позвонили. Вас-то ведь раздражает другое.

– Меня ничто не раздражает.

– Не забывайте, вы разговариваете с психиатром. – Доктор Марино раскуривает трубку. – Я не вижу вашей реакции, но мне это и не нужно. Вы раздражены. Объясните, почему так важно, откуда я узнал о найденной под Бари женщине?

– Теперь вы намекаете, что я необъективен.

– Я намекаю только на то, что вы ощущаете угрозу со стороны Отто. Позвольте в таком случае более ясно представить последовательность событий. Тело нашли на обочине автострады неподалеку от Бари, и я, услышав о нем в первый раз, не придал случившемуся ровным счетом никакого значения. Кто она, этого никто не знал, но предполагали – проститутка. Полиция решила, что к убийству причастна «Сакра корона унита», апулийская мафия. Отто был доволен, что расследование ведут не карабинеры – уж очень ему не хотелось заниматься гангстерами. Говоря его словами, трудно убеждать себя, что восстанавливаешь справедливость, когда жертвы не менее коррумпированы, чем убийцы. Если не ошибаюсь, днем позже он сообщил, что разговаривал с патологоанатомом из Бари и что женщина, похоже, пропавшая канадская туристка, которую видели в последний раз на дискотеке в Остуни. Она была прилично набравшись. Ушла с каким-то мужчиной. Молодую женщину, подходящую под ее описание, видели на следующий день в Гротта-Бьянка. В Белой пещере.

– Звучит так, словно весь мир обязан докладывать капитану Поме.

– В вас опять-таки говорит обида.

– Поговорим о Белой пещере. Судя по всему, убийца следует неким символическим ассоциациям, – говорит Бентон.

– Более глубокие уровни сознания. Подавленные детские воспоминания. Подавленные воспоминания о боли и травме. Спуск в пещеру можно интерпретировать как мифологическое путешествие в тайны собственных страхов, неврозов и психозов. С ним случилось нечто ужасное, и оно, возможно, предшествует тому, что ужасным считает он сам и что произошло позднее.

– Можете вспомнить, как он выглядел? Люди, утверждавшие, что видели его с жертвой на дискотеке, в пещере или где-то еще, давали его физическое описание?

– Молодой, в бейсболке… Вот, пожалуй, и все.

– Все? Цвет кожи?

– И на дискотеке, и в пещере было очень темно.

– В ваших заметках – они здесь, передо мной, – пациент упоминал, что встретился с канадкой на дискотеке. Он сказал об этом на следующий день после обнаружения тела. И больше вы о нем не слышали. Вы его рассмотрели?

– Белый.

– В беседе с вами он сказал, цитирую, что «оставил девушку у дороги в Бари».

– В то время никто еще не знал, что это канадка. Ее не идентифицировали и, как я уже говорил, принимали за проститутку.

– Узнав, что она канадка, вы не провели связь…

– Разумеется, я обеспокоился. Но у меня не было доказательств.

– Да, Пауло, вам полагалось защищать права пациента. И всем было наплевать на канадскую туристку, чья единственная вина заключалась в том, что она перебрала немного на дискотеке и познакомилась с человеком, который ей понравился. Для нее отпуск в южной Италии закончился аутопсией. Повезло, что не похоронили в общей могиле.

– Вы нетерпеливы и расстроены.

– Может быть, теперь, Пауло, когда записки перед вами, они освежат вам память.

– Я вам эти записки не выдавал и не представляю, как они у вас оказались.

Ему приходится повторять это снова и снова, и Бентону ничего не остается, как подыгрывать.

– Если вы хранили свои записи в электронном формате на больничном сервере, то вполне могли включить функцию совместного использования файла. И если кто-то вычислил, на каком жестком диске находятся эти конфиденциальные файлы, получить к ним доступ было не так уж трудно.

– Интернет – ненадежное место.

– Канадскую туристку убили почти год назад, – продолжает Бентон. – Увечья того же типа. А теперь скажите: как могло случиться, что вы не вспомнили о том деле, не подумали о своем пациенте после того, как то же самое было проделано с Дрю Мартин? Куски плоти, срезанные с тех же участков тела. Голая. Брошена с расчетом на шокирующий эффект в таком месте, где ее должны быстро найти. И никаких улик.

– Похоже, он их не насилует.

– Мы не знаем, что он делает. Особенно если заставляет сидеть в ванне с холодной водой бог знает сколько времени. Хочу подключить Кей. Прежде чем позвонить вам, я позвонил ей. Надеюсь, она успела взглянуть на то, что я послал.

Доктор Марони ждет. Смотрит на экран монитора. Дождь за окном не стихает, и уровень канала неуклонно повышается. Он открывает ставни и видит – воды на тротуаре на целый фут. Хорошо, что ему не нужно никуда выходить. Это для туристов наводнение – приключение, для него – неудобство.

– Пауло. – В трубке снова голос Бентона. – Кен?

– Я здесь.

– Файлы у нее есть, – говорит Бентон Марони. – Ты смотришь на две фотографии? – Это уже Скарпетте. – А другие файлы?

– То, что он сделал с глазами Дрю Мартин, – вступает в разговор Скарпетта. – У женщины, убитой возле Бари, ничего подобного. У меня открыт отчет о ее вскрытии. На итальянском. Разбираюсь, как могу. И еще одно… Вы приложили отчет о вскрытии к файлу этого пациента, Сэндмена, да?

– По-видимому, именно так он себя называет, – отвечает доктор Марони. – Если судить по письмам доктора Селф. Вы ведь в них уже заглянули?

– Смотрю сейчас.

– Почему отчет о вскрытии оказался в файле пациента? – напоминает Бентон. – В файле Сэндмена.

– Потому что у меня были подозрения, – отвечает доктор Марони. – Но не было доказательств.

– Асфиксия? – спрашивает Скарпетта. – Вывод сделан на основании наличия петехии и отсутствия других данных.

– А не могла ли она утонуть? – Доктор Марони смотрит в лежащие на коленях распечатки файлов. – Я имею в виду Дрю Мартин.

– В случае с Дрю абсолютно исключено. Ее задушили ремнем.

– Меня на эту мысль навела ванна в деле Дрю, – говорит доктор Марони. – И вот теперь эта последняя фотография женщины в медной ванне.

– Насчет Дрю вы ошиблись. Но то, что жертвы перед смертью – в последнем случае, к сожалению, мы также вынуждены предполагать смерть – помещались в ванну, здесь я согласна. И если нет свидетельств обратного, утопление следует рассматривать как вариант. Одно могу сказать с полной уверенностью: Дрю точно не утонула, – повторяет Скарпетта. – Но это не означает, что не утонула и та женщина из Бари. Что случилось с женщиной в медной ванне, мы пока не знаем. Мы даже не знаем, мертва ли она, хотя я боюсь, что да.

– Вид у нее такой, словно она в наркотическом состоянии, – замечает Бентон.

– Подозреваю, что у всех троих было кое-что общее. У женщины из Бари уровень алкоголя в крови втрое превышал допустимый. У Дрю – вдвое.

– Скомпрометировать, чтобы контролировать, – соглашается со Скарпеттой Бентон. – И никаких намеков на то, что жертва в Бари была утоплена? В отчете ничего? Как насчет диатомеи?

– Диатомеи? – спрашивает доктор Марони.

– Микроскопические водоросли. Первое, что следовало проверить, если подозревалось утопление.

– С чего бы им подозревать утопление, если ее нашли у дороги?

– Во-вторых, – продолжает Скарпетта, – диатомеи распространены повсеместно. Они есть в воде. Они переносятся по воздуху. Точный ответ можно получить только при исследовании костного мозга или внутренних органов. И вы правы, доктор Марони. У них не было никаких оснований дня такого рода исследований. Что касается жертвы в Бари, то она, возможно, стала случайной жертвой. Не исключено, что Сэндмен… отныне я буду называть его так…

– Мы не знаем, как он сам называл себя в то время, – напоминает доктор Марони. – Мой пациент определенно не пользовался этим прозвищем.

– Я буду называть его Сэндменом ради ясности, – говорит Скарпетта. – Наверное, он бродил по барам, дискотекам, туристическим аттракционам, а ей просто не повезло со временем и местом. А вот Дрю Мартин он выбрал уже намеренно.

– Этого мы тоже не знаем. – Доктор Марони раскуривает трубку.

– Думаю, что знаем. Письма доктору Селф, в которых упоминалась Дрю Мартин, он начал писать еще прошлой осенью.

– Если предположить, что он – убийца.

– Сэндмен прислал доктору Селф фотографию Дрю в ванне. Снимок сделан сразу после убийства. Мне других доказательств не нужно.

– Пожалуйста, расскажите о глазах, – просит доктор Марони.

– Судя по отчету, глаза у канадской туристки он не вырезал. У Дрю они были удалены, а глазницы заполнены песком. Веки склеены. Все это, как я полагаю, сделано уже после смерти.

– То есть символизм, а не садизм, – комментирует Бентон.

– Сэндмен – Песочный Человек – в сказках сыплет детям в глаза песок, отчего они засыпают, – напоминает Скарпетта.

– Явная мифология, на которую мне хотелось бы указать, – говорит доктор Марони. – Фрейд, Юнг – не важно. Важно то, что мы игнорируем глубинную психологию, что крайне опасно.

– Я ничего не игнорирую, – не соглашается Бентон. – Жаль, вы проигнорировали то, что узнали о своем пациенте. Подозревали, что он имеет отношение к смерти туристки, но ничего никому не сказали.

Споры. Намеки на допущенные ошибки. Закамуфлированные обвинения. Пока три стороны ведут дебаты, Венеция уходит под воду. Наконец Скарпетта говорит, что у нее еще много работы в лаборатории, и если у них нет к ней вопросов, она кладет трубку. Вопросов нет. Скарпетта отключается, и доктор Марони снова приводит аргументы в свою защиту:

– Это было бы нарушением врачебной этики. Я не располагал ни свидетельствами, ни доказательствами. Вы же знаете правила. И что было бы, если бы мы бежали в полицию при каждом упоминании пациентом о насилии, при каждой неясной аллюзии на некие деяния, считать которые случившимися в действительности у нас нет ни малейших оснований? Да мы бы ежедневно сдавали пациентов полиции.

– Я придерживаюсь мнения, что вам следовало сообщить о том пациенте полиции и уж по крайней мере подробнее расспросить о нем доктора Селф.

– Позвольте напомнить, Бентон, что вы уже не агент ФБР и арестовывать людей не в вашей компетенции. Вы судебный психолог в психиатрической клинике. Вы штатный работник медицинской школы Гарвардского университета. Ваша наипервейшая забота – интересы пациента.

– Наверное, я уже не в состоянии справляться со своими обязанностями. Две недели с доктором Селф заставили меня по-новому взглянуть на многие правила. В том числе и те, которых придерживаетесь вы, Пауло. Вы защищали пациента, и в результаты погибли две женщины.

– Мы еще не знаем, он ли это сделал.

– Он.

– Скажите, какой была реакция доктора Селф, когда вы показали ей те фотографии? Где Дрю в ванне. Комната выглядит довольно старой.

– Мы полагаем, что ее убили либо в Риме, либо где-то поблизости от Рима.

– А вторая? – Доктор Марони наводит курсор на другой файл из электронной почты доктора Селф и щелкает «мышкой». Женщина в ванне, на этот раз медной. Ей лет тридцать на вид, у нее длинные темные волосы. – Что сказала доктор Селф, когда вы показали ей эту фотографию? Насколько я понимаю, последнюю из присланных Сэндменом?

– Письмо пришло, когда она лежала в магните. Когда я показал ей этот снимок, она увидела его впервые. Ее первая реакция – возмущение. Мы взломали ее почту, прочитали ее письма, нарушили ее законные права и все такое. Люси – хакер, и теперь из-за нее весь мир в курсе, что она, доктор Селф, находилась в клинике Маклина в качестве пациента. Кстати, откуда эти обвинения в адрес Люси? Интересно, кто указал на нее доктору Селф.

– Могу только сказать, что Люси действительно преступила закон, и здесь я согласен с обвинениями.

– А вы видели, какую информацию разместила на своем веб-сайте доктор Селф? Признание Люси в том, что у нее опухоль мозга. Прочесть может каждый желающий.

– Люси действительно рассказала об этом? – Доктор Марони удивлен. Этого он не знал.

– Уверяю вас, никакого признания не было. Скорее всего доктор Селф каким-то образом узнала о том, что Люси регулярно посещает клинику для сканирования, и сама сочинила это признание и вывесила его у себя на сайте.

– И как Люси?

– Можете поставить себя на ее место.

– Что еще доктор Селф сказала о второй фотографии? О женщине в медной ванне. Мы ведь по-прежнему не знаем, кто она.

– Похоже, кто-то подбросил доктору Селф идейку, что именно Люси залезла в ее почту. Странно.

– Женщина в медной ванне, – напоминает доктор Марони. – Что сказала доктор Селф во время вашего разговора на ступеньках? – Он ждет. Набивает трубку.

– Я не упоминал про ступеньки.

Доктор Марони улыбается, раскуривает трубку и выпускает клуб дыма.

– Так что же все-таки она сказала?

– Спросила, подлинная ли фотография. Я ответил, что определить невозможно, не посмотрев файлы на компьютере отправителя, но все указывает, что подлинная. По крайней мере признаков подделки я не заметил. Таких, например, как отсутствие тени или ошибка в перспективе, неверное освещение или несоответствующие погодные условия.

– Нет, мне снимок тоже не кажется фальшивым. – Доктор Марони рассматривает фотографию на большом экране. За ставнями шумит дождь, и вода плещется о стену. – Хотя я и не большой знаток.

– Она со мной не согласилась. Твердила, что это грубая подделка. Грязный розыгрыш. Я напомнил, что снимок Дрю Мартин был настоящим и оказался далеко не шуткой, что Дрю мертва. Выразил мнение, что и женщина со второй фотографии тоже мертва. Что кто-то выбрал доктора Селф для общения на весьма специфические темы.

– И что она?

– Сказала, что она не виновата.

– Теперь, когда Люси предоставила нам эту информацию, ей, возможно, удастся… – начинает доктор Марони, но Бентон заканчивает за него.

– …узнать, откуда они отправлены. Люси объяснила, что, имея доступ к электронной почте доктора Селф, можно отследить сетевой адрес Сэндмена. Вот и еще одно доказательство ее непричастности. Она могла бы установить сетевой адрес или поручить кому-то сделать это. Могла бы, но не стала. Ей это, наверно, и в голову не пришло. Ниточка тянется к домену в Чарльстоне. К порту.

– Весьма интересно.

– Вас так легко заинтересовать.

– Я вас не понимаю. Что вы хотите этим сказать?

– Люси поговорила с парнем, который обслуживает всю компьютерную сеть в порту. По ее словам, важно то, что сетевой адрес Сэндмена не соответствует ни одному МАС-адресу в порту. Другими словами, он не пользуется для отправки сообщений ни одним из портовых компьютеров. Вывод: скорее всего он и не работает в порту. Люси подсказала несколько возможных сценариев. Например, он бывает в порту время от времени, приходит на круизном или грузовом корабле и во время стоянок подключается к портовой сети. В таком случае он должен работать на судне, которое заходило в чарльстонский порт в те дни, когда отсылались письма. Все письма – в ящике входящих Люси обнаружила двадцать четыре сообщения – отправлены через беспроводную сеть порта. Включая и то, которое доктор Селф только что получила. С фотографией женщины в медной ванне.

– Значит, сейчас он должен быть в Чарльстоне, – говорит доктор Марони. – Надеюсь, вы взяли порт под наблюдение. Возможно, удастся его схватить.

– Нам приходится быть очень осторожными. Привлекать полицию преждевременно – его можно спугнуть.

– В порту наверняка есть информация по всем судам: когда они заходят, сколько стоят. Вы сопоставляли даты заходов с датами отправки писем?

– Да. Наше внимание привлек один круизный пароход. Некоторые даты его захода в порт совпадают с датой отправленной корреспонденции, но есть и несовпадения. Вот почему я лично думаю, что он находится в Чарльстоне, может быть, даже живет там, а к портовой сети подключается незаконно или же просто паркуется где-то поблизости.

– Такие сложности не для меня. Я живу в очень старом мире.

Доктор Марони снова раскуривает трубку – этот процесс доставляет ему особое удовольствие.

– Примерно то же самое, что разъезжать со сканером и засекать людей с сотовыми телефонами, – объясняет Бентон.

– Полагаю, вины доктора Селф в этом тоже нет. – Доктор Марони вздыхает. – Убийца посылает письма из Чарльстона с прошлой осени, и она могла бы сказать об этом кому-нибудь.

– Могла бы сказать вам, Пауло, когда направляла к вам Сэндмена.

– А ей известно об этом чарльстонском следе?

– Я рассказал ей. Надеялся, это подтолкнет ее вспомнить что-то или поделиться иной информацией, которая могла бы помочь нам.

– И что же она сказала, когда вы сообщили, что все это время Сэндмен слал ей письма из Чарльстона?

– Сказала, что своей вины не видит. А потом села в лимузин и укатила в аэропорт, где ее ждал частный самолет.