Текст книги "Катары"

Автор книги: Патрик Вебер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

ГЛАВА 59

На всех четырех стенах комнаты висели длинные белые драпировки. Покров с большой эмблемой братства, в которой катарский крест соединялся с двойной руной СС, накрывал алтарь, а на нем стояла серебряная чаша с изображением голубя. Совершенный пересчитывал по древкам только что принесенные сюда знамена и явно был обрадован. Осмотрел он и оружие в четырех больших деревянных ящиках, стоявших друг на друге. Он пересмотрел его несколько раз, чтоб убедиться, что ничего не забыл.

– Превосходный материал, – произнес знакомый голос. – Как вы думаете, мы готовы перейти в наступление?

Совершенный, погрузясь в свой досмотр, не заметил, как вошел Добрый Муж.

– Если ты не бросишься в какую-нибудь авантюру, – ответил он, сразу посуровев, – то наш план удастся прекрасно. Не забудь: все должно быть совершенно неожиданно.

– Я думал, вы на меня уже не сердитесь за то дурацкое дело.

Совершенный лаконично ответил:

– Не наказать – не значит простить.

Он повернулся спиной и закрыл последний ящик с ружьями.

– Мы уже почти у цели. У нас есть надежное укрытие. Есть оружие для атаки. Наши братья слепо нам повинуются, а те, кто сбился с пути, заплатили за это жизнью – или скоро заплатят. Но нам еще не хватает главного. Далеко ли продвинулся в поисках наш разведчик?

Добрый Муж не показал вида, но он был очень рад, что ему задали этот вопрос. Это значило, что начальник ему по-прежнему доверял.

– Как нельзя лучше! В Леоне и Брюгге он нашел то, что нужно. В Кремоне ему чуть было не пришлось худо, но он выпутался. Он оказался такой упрямый, как мы и не думали.

– И это может быть не к добру, – ответил Совершенный, остужая восторг своего товарища. – Уже по тому, что он бросил все и принялся разыскивать то, что его не касается, видно, до чего он непредсказуем. А то, как ему удалось отвратить иных наших братьев от их миссии, показывает его харизму и дар убеждения.

– Но он ведь еще не знает настоящего смысла своих поисков, – заметил Добрый Муж, словно в утешение самому себе.

Совершенный остановился против герба и несколько секунд пристально глядел на него.

– О, это он узнает скоро! У него уже есть три важных части головоломки.

Он прервался, словно проверяя, насколько уместны будут его дальнейшие слова, а затем продолжил мысль:

– Надо сказать, он мне напоминает Рана. Очень наблюдателен, необыкновенно догадлив, но в нем нет того сумасбродства, которое погубило нашего товарища. Если я правильно понимаю, ему осталась еще одна поездка.

– Так точно, в Кёльн.

– Та, что стала роковой для нашего бедного Рана.

Добрый Муж, видимо, не решался высказать то, что у него на уме. Совершенный тотчас это заметил.

– Говори! – приказал он. – Я не могу тебя дожидаться целый день.

– Дело в том, что… – Добрый Муж замялся. – Кажется, он интересуется… Карлом фон Графом. Я не знаю, как до него это дошло… но, похоже, он это дело так не оставит.

Ответ последовал тотчас:

– Превосходно! Это мне от него и нужно: только бы не бросил дело, пока не дойдет до конца! А там уж мы его примем с распростертыми объятиями!

Совершенный снова повернулся к гербу на алтаре, выбросил руку в безупречном нацистском салюте и щелкнул каблуками.

ГЛАВА 60

Берлин, 1939

Дорогой Жак.

Я дошел до того, что почувствовал себя загнанным зверем. С самого раннего детства я всегда сострадал дикому зверю, по следу которого охотники пустили собак. Я не верил уже никому. Даже глядя на отражение в зеркале, я начинал сомневаться в себе самом. Я так надеялся на Рихарда – а теперь окончательно убедился, что он предал меня. Одним больше, одним меньше, – скажешь ты. Путь так, но на сей раз это был товарищ, которому я доверился полностью. Я решил идти до конца – и был уверен, что сам Гиммлер в конце концов признает, как важны мои открытия.

Рейхсфюрер ожидал лишь документа, подтверждающего его теории и работы, начатые по его приказанию. К сожалению, не он один решал судьбы нашей отчизны. Отнюдь нет: вокруг него было множество недругов, ожидавших лишь случая, чтобы добиться его опалы. Эти предатели ставши под сомнение его радикальные теории и насмехались над его пристрастием к древним германским легендам. Аненербе они считали бессмысленной, подозрительной и разорительной лавочкой. Шептались даже, будто сам фюрер не раз упрекал Гиммлера за эти расходы.

Если бы только рейхсфюрер знал, как близко я подошел к цели! Когда все было в порядке, у меня было несколько случаев подойти к нему и изложить полученные результаты, теперь же поговорить с ним не было вообще никакой надежды. Клевета довершила свое черное дело. Я потерял в его глазах всякий кредит, а поведение в Бухенвальде окончательно погубило мою репутацию. У меня оставался лишь один выход: достичь своего, хоть я и понимал, какие опасности влечет решение не опускать рук.

У меня было много причин быть недовольным Бетти, особенно когда она служила в «Каштанах», но должен признать, что с последним моим поручением она справилась превосходно. Войдя в Кёльнский собор, я вспомнил и о ней, и обо всех тех людях, с которыми встречался в Лангедоке. Странно устроена человеческая психика: со временем она стремится стереть все дурные моменты и сохранить лишь добрые воспоминания. Издалека мне казалось даже, что французские годы были лучшими в моей жизни.

Решение проблемы связано с четырьмя Добрыми Мужами, которым удалось бежать перед самым падением Монсегюра, в ночь с пятнадцатого на шестнадцатое марта. Это получилось у них благодаря пещерам под Монсегюрским холмом и крепкой веревке, привязанной к крепостной стене. Кем были Амьель Экар, Пьер Сабатье, Юг Домерг и Пейтави Лоран? Вероятно, простыми людьми, которые жили глубокой верой и решились презреть все опасности, лишь бы она никогда не угасла. Страдая от преследований, катары убедились: враги не остановятся ни перед чем, чтобы навредить им еще пуще. Пьеру-Роже де Мирпуа пришла идея разделить сокровище на четыре равные доли, чтобы оно не могло так просто попасть во вражеские руки. Историки прежде считали, что Добрые Мужи отправились в Кремону встретиться с тамошним епископом, которого считали своим сторонником. Благодаря картинке на стене пещеры Ломбрив, я знал, что на самом деле все было сложнее. Четверка разошлась по разным путям, но сперва они назначили друг другу встречу в пещере, которая всегда служила убежищем для беглецов. На стене они начертили эмблемы мест своего назначения, а когда картинка подсохла, они ее заштукатурили, чтобы враги не нашли. Семьсот лет спустя я с помощью Бетти первым обнаружил их послание, дошедшее из тьмы веков.

Кёльн был обозначен через мученичество апостола Петра. Войдя в центральный неф большого собора Святого Петра и Девы Марии, я был поражен, как много там толпилось народа. Я тут же подумал: трудно будет мне заняться своими разысканиями, не привлекая внимания молящихся. Но я все же подошел к статуе первого епископа Римского, размышляя при том, как же я смогу его разговорить. Когда я в первый раз наклонился посмотреть, нет ли там где изображения креста, одна из прихожанок подошла поставить свечку и попросила меня посторониться. Потом она отошла, а я вернулся к статуе. Я внимательно разглядывал постамент, и вдруг ощутил нечто необычное. Внезапно на плечо мне положили руку. Этот жест, бесстрастный и властный, я знал хорошо: будучи в Бухенвальде, я много раз видел, как им пользуются. Недружелюбная рука на плече говорила, как нельзя лучше, что я подтолкнул тяжелую махину. Говоря точнее – что я оказался в стане врагов и, хуже того, мстителей. Разглядеть весьма заурядное лицо голубоглазого блондина я едва успел. Я, собственно, чувствовал только ствол револьвера, который он потихоньку, но очень решительно приставил мне к спине. Не говоря ни слова, он вывел меня через центральный неф из собора. У крыльца нас ждала черная машина.

Преданный тебе

Отто Ран.

ГЛАВА 61

Кёльн

Город Кёльн Ле Биану был знаком. Ему случалось бывать там еще до войны, когда он занимался галло-римской археологией. Был он там однажды и после войны, потому что сохранил очень добрые отношения с одним профессором, занимавшимся историей религии и, в частности, христианско-языческим синкретизмом. Теперь профессор фон Базель (так его звали), был явно рад приезду Ле Биана и собирался встречать его на вокзал. Пьер не объяснял истинную причину своего приезда, а написал что-то вообще про занятия иконографией святых и историями их мученичества. Такая ложь, собственно, и не была ложью – оставалась очень близка к истине, но не открывала ее полностью.

Не успел француз ступить на перрон, как коллега бегом бросился к нему. Он был в лихорадочном возбуждении, едва пробормотал несколько слов приветствия и сразу же сказал гостю, как вовремя он приехал. Только что одну женщину застали за попыткой похитить статую апостола Петра из собора! Это случилось третьего дня. Расставляя свечки, церковный сторож обратил внимание на подозрительное поведение одной из посетительниц. Он не дал воровке довести преступление до конца, она была застигнута с поличным, но ей удалось бежать. Оказалось, что, пользуясь ранним временем, она прорыла яму в земле и разбила средневековую плиту. Ле Биан был ошеломлен. Побледнев, он попросил профессора как можно точнее описать злоумышленницу. Фон Базеля такая реакция застала врасплох: он счел ее несколько несоразмерной случившемуся.

– Пойдемте прямо ко мне, – сказал он, – у меня сохранилась газета с репортажем об этом событии.

Улыбнувшись, профессор добавил, что вообще-то недолюбливает журналистов, но имеет привычку хранить их продукцию для растопки.

Ле Биан прочитал статью. Незадачливая похитительница была в ней описана совершенно точно. У историка не осталось сомнений: это Бетти его опередила. Конечно, белокурая хитрюга всей правды ему не сказала. Взбешенный тем, что его обдурили, как малолетнего, Ле Биан подумал: верно, у нее и вправду есть талант для ремесла актрисы, о котором она мечтала всю жизнь…

Мирпуа

Бертрана загрызло отчаянье. А когда оно давало ему пару минут передышки, тотчас вместо нее начинала грызть совесть. Он не знал, как ему поступать после того, как Ле Биан побывал в библиотеке. Тогда он было решил подчиниться уставу Ордена и обо всем уведомить Доброго Мужа. Но он тут же убедился, как хорошо работала его стража: она была уже на площади. Положение разом стало безвыходным. Он попал между двух огней и навсегда осужден драться с одной из сторон, повинуясь приказам другой. Тогда он имел наивность подумать, что его последний шанс в бегстве. Одной секунды хватило, чтобы зачеркнуть все, чем он жил каждый день: магазин, брань хозяйки, принудительные работы на Орден… Он все это бросил, сам не зная, куда направится.

Шел день за днем, а он все еще сидел в Мирпуа, в нескольких шагах от собственной квартиры, посреди забывшего о нем мира, пойманный в мышеловку, словно крыса. Положиться он мог на помощь Жоржетты – старой подруги его матери; она поселила его у себя в доме на чердаке, не задавая лишних вопросов. Такова уж была Жоржетта: никого никогда не осуждала. И во время, и после войны у нее было много друзей и врагов в обоих лагерях. Была бы дружба, остальное ее не интересовало: потому она и согласилась с риском для себя приютить беглеца.

Чтобы Бертран не рисковал, выходя из убежища, Жоржетта регулярно приносила ему поесть-попить. Обычно она появлялась в обед ближе к вечеру, но сегодня пришла чуть раньше обыкновенного. Условный знак был подан обычный: три тихих стука, потом четвертый громкий. Бертран встал с матраса, на котором валялся почти все время. Он открыл дверь и увидел жестяную банку, в которой старушка всегда приносила хлеб, сыр, ветчину и что-нибудь из фруктов. Молодой человек выглянул в коридор, но Жоржетты уже не было. Бертран ничуть не встревожился: должно быть, дел много, подумал он и принялся поскорее вскрывать коробку: голод мучил его уже несколько часов. Трижды он пытался отвинтить крышку, но она все время почему-то заедала. Еще одно последнее усилие – и банка открылась.

– Аааааа!

Увидев то, что внутри, Бертран завопил от ужаса; его пробил жуткий жар. Выпала из рук жестяная банка, а в банке той лежала окровавленная отрубленная кисть. Кисть руки пожилой женщины. Бертран заметил такое, отчего опять чуть не заорал: на безымянном пальце колечко с изображением Богородицы. Это было кольцо Жоржетты! Бертран вышел из комнаты и пошел по коридору. Голова трещала от мыслей так, что чуть не лопалась. Они нашли его и убили Жоржетту за то, что она его приютила! Еще оставалось время бежать, но терять нельзя было не секунды. Скорей на лестницу! Он проскочил первый пролет, бежал уже по второму, и тут кто-то просунул между двумя ступенями железный прут. Бертран на всем бегу споткнулся и полетел вниз.

– Неееет!

Он хотел было ухватиться за перила, но на такой скорости это было немыслимо. Бертран полетел вниз головой, скатился по ступеням и остановился на площадке, стукнувшись башкой о стенку. Голова страшно загудела – и он услышал знакомый голос:

– Тише, Бертран… Надеюсь, ты не очень сильно расшибся?

Добрый Муж стоял перед ним и похлопывал железным прутом себя по ладони.

– Так внезапно все случилось, – продолжал он с жалостью в голосе. – Бедная Жоржетта знает, как это бывает. Опасно, знаешь ли, резать мясо такими острыми ножами. Жаркое, кстати, вышло отменное. Что ж это я все только о себе думаю! Надо было и с тобой поделиться.

– Пощадите меня! – взмолился Бертран.

Добрый Муж размахнулся прутом и врезал Бертрану по ребрам. От боли тот чуть не потерял сознание.

– Тебя пощадить? Теперь ты меня просишь пощадить, а сам предупредил нормандца, что ему грозит я даже не знаю что. Камнями в окошки кидался, мальчишка ты этакий! Да не просто мальчишка, а паршивый сорванец! Ах, бедный Бертран, не забыл ты старые военные привычки. У тебя ведь всегда была страсть к предательству – разве не так?

– Пожалейте меня, – простонал юноша.

Добрый Муж взял острый прут обеими руками и вонзил Бертрану глубоко в ляжку, приколов к полу, как энтомолог бабочку.

– Долго ты еще будешь просить пощады? – громко крикнул он. – Из-за тебя Жоржетта не дожила положенного времени на заслуженной пенсии. Будь моя воля, ты уж поверь, от тебя бы сейчас мокрое место осталось. Да вот у главного на тебя другие виды.

Он еще сильнее нажал на острый прут в ноге, а потом вдруг резко вырвал его.

Бертран чуть не умер от невыносимой боли. Он громко рыдал и не заметил, как внизу открылась дверь на улицу. Но Добрый Муж это заметил. Он перегнулся через перила и крикнул:

– Иди сюда! Ждем тебя с нетерпением.

ГЛАВА 62

Ле Биан сел в купе скорого поезда до Ниццы. Он все больше и больше чувствовал себя кладоискателем; теперь ему предстояло новое путешествие. Тринадцать лет спустя он шел теми же путями, которыми ходил Ран, и встречал те же препятствия. Вернувшись из Кёльна, он полетел прямо в Юсса-ле-Бен откровенно поговорить с блондинкой, которая, оказалось, открыла ему не все карты. К своему изумлению, он обнаружил, что бар наглухо заперт. Он расспросил хозяйку булочной и узнал, что «эта Бетти», как та ее называла, отправилась на отдых. Куда именно, торговка не знала, только заметила не без яда: как это она решила отдыхать, когда дела у нее идут совсем не здорово? Историк еще раз заглянул через стекло убедиться, что не проглядел какого-нибудь тайного знака, и тут какой-то прохожий его спросил, не ищет ли он чего. Прохожий назвал себя завсегдатаем в заведении Бетти, и рассказал: хозяйка уехала в Ниццу отдохнуть, остановилась на несколько дней в таком-то отеле. Впопыхах Ле Биан ничуть не удивился, что так легко узнал все, что ему нужно, а тотчас помчался на вокзал за билетом на Лазурный Берег. Прохожему он сказал «спасибо» и больше о нем не думал. А тот пошел на почту и позвонил своим начальникам, а те его поблагодарили за хорошую службу. Уже пошел обратный отсчет времени, и важней всего было теперь, чтобы Ле Биан не потерпел неудачу так близко от цели. Прохожий помнил слова одного катарского трактата: «Мы же говорим, что есть мир иной и иные существа непорочные и вечные, в них же наша радость и надежда».

Историк внимательно изучил все, что нашел в Кремоне, Леоне и Брюгге, но ему была нужна еще одна деталь. Без нее он не мог понять, что же именно завещали катары потомкам. Грааль, поиск которого стал целью жизни Отто Рана, который он так и не раздобыл, оказался не священной чашей из камня, упавшего с венца Люцифера, не ларцом драгоценных камней, не золотым мечом. Нет, это была рукопись на пергаменте, разрезанная по вертикали на четыре узких полоски. Чтобы понять их смысл, надо было сложить все четыре части вместе четырьмя столбцами. Ле Биан смотрел в окно. Чем ближе он подъезжал к приморскому курорту, тем меньше места за окном напоминали горы Лангедока. Он думал, что с тремя частями головоломки против одной у него сильные позиции для переговоров с Бетти. И клялся себе, что на сей раз актерка ему свинью не подложит.

Тело блондинки вполне выдерживало сравнение с дамами лет на пятнадцать моложе, которые толпились вокруг купальни. Когда Ле Биан пришел в отель, она вытянулась на лежаке и внимательно читала иллюстрированный журнал о кино. Она была в красном купальнике, а волосы ее никогда прежде не казались такими длинными и светлыми. Бетти даже не заметила, что чья-то тень загородила ей солнце. Должно быть, подумала она, это опять тот официант, зеленоглазый брюнет, который каждые полчаса подходит к ней с вопросом, не желает ли она чего-нибудь выпить. Она задумалась об этих красивых зеленых глазах, но ей показалось странным, что тень нависла над ней и не движется. В конце концов она подняла голову, нацепив на нос солнечные очки. Может, она и удивилась, увидев, что над ней, подобно большому зонтику, стоит Ле Биан, но заметить ее удивления было никак нельзя.

– А, это вы? – только и сказала она.

Обалденная все-таки женщина, подумал Ле Биан.

В том, собственно, смысле, что с ней обалдеть можно. Он решил подыграть ей по тем же нотам:

– Не желаете чего-нибудь выпить?

Она заказала анисовый ликер: видно, и в этом роскошном убранстве она оставалась верна милым привычкам деревенского бара в Юсса-ле-Бен. Когда зеленоглазый официант принес две рюмки, Ле Биан уже задал вопрос, который привел его сюда.

– Фига с маслом! – воскликнула она, подливая в пахучую жидкость немного воды. – Ноль без палочки! И ради этого – то еще удовольствие: провела два дня в разбомбленном городе. Бывали у меня в жизни дела и повеселее!

– А под статуей ничего не было? – спросил Ле Биан. – А то я читал в газете, что вы там плиту разбили.

Бетти расхохоталась, запрокинув голову, и расправила волосы. Жест получился немного наигранный, но в этой декорации вполне сходил.

– Я же не археолог! – воскликнула она. – Торопилась немножко, вот и отколола кусочек какой-то дурацкой плитки. Но я говорю вам: не было там ничего под землей. А как вам – больше повезло?

– У меня есть три отрывка документа.

– Здорово, господин учитель! – сказала Бетти и подняла бокал. – За это надо выпить. И еще за наших кошмарных друзей: за бедного Отто и за красавца Рихарда!

Ле Биан пристально смотрел на нее, как на древний документ, который ему предстояло дешифровать. Его не переставала поражать эта смесь бравады с наигранной непринужденностью.

– Кстати о Рихарде: что вы тогда от меня скрыли?

– Сейчас покажу вам кое-что. Пойдемте!

Она встала, лукаво улыбнулась зеленым глазам официанта и позвала Ле Биана за собой в гостиницу. В лифте он сразу почувствовал, что нога Бетти прижимается к нему. Неужели одна рюмочка аперитива может так возбуждать? – подумал он. Блондинка вставила ключ в замок, они вошли, но разглядывать номер Ле Биану было некогда. Точнее говоря, он вместе с хозяйкой сразу же занялся исследованием постели. Ждала ли она этого момента с их первой встречи или просто поддалась внезапному порыву под влиянием анисовых паров и соблазнительного оформления гостиничного бассейна? Они освобождались от одежды, их тела сближались, потом отдалялись и вновь сближались еще теснее, и Ле Биан думал: сейчас я стану участником страстной сцены спектакля, сыгранного Мисс Бетти, и эта неожиданная перспектива была совсем не противна… Его пальцы пробежали по ее спине. Его дыхание согрело ей затылок. Его член напрягся и потерся о ее ляжку. Их губы сблизились, потом слились. А там уже слились и тела.

После этого историку уже не хотелось начинать разговор: приятней было восстанавливать в памяти избранные чудные моменты, только что пережитые ими вместе. Бетти глядела на него и оценивала степень его удовлетворения: для нее это было все равно что аплодисменты публики после спектакля. Она первая вернулась к тому предмету, который привел их в постель номера шикарного отеля в Ницце.

– Этот Рихард был и вправду негодяй.

Она изрекла этот решительный приговор и немного помолчала, подбирая к нему доказательства.

– Во-первых, он играл чувствами Рана и его доверием. Раньше я думала, что он хотя бы сначала был с ним честен, а теперь мне совершенно все ясно. Рихард выдавал себя за верного друга, а на самом деле уже предавал его. Играл на две стороны сразу. Вот тут он был мастер, ничего не скажешь!

Ле Биану стало интересно, на какие же две стороны он играл, но Бетти ответила на этот вопрос прежде, чем он задал его:

– У бошей среди начальства были такие, кто не хотел, чтобы Ран достиг своей цели. Хоть убить его, лишь бы у него ничего не вышло. А другие ему сперва доверились и хотели, чтобы у него получилось, но потом потеряли в него веру. Рихард делал вид, что работает на вторых, а на самом деле служил первым.

– Он не дал Рану добиться успеха?

Бетти встала, чтобы закурить. Она стояла голая у окна и меланхолично, как всегда, смотрела вдаль на Средиземное море, о котором столько мечтала девочкой…

– Не дал, да еще как не дал! Он его просто убрал, но при том не забыл перехватить все что мог, чтобы эти поиски продолжать.

– А Ран оставил какие-то записки?

Бетти в задумчивости разглаживала длинные белокурые волосы. Вот теперь она действительно вспомнила того Отто Рана, которого знала когда-то…

– Отто иногда чего-то не понимал, но дураком он совсем не был. Он догадался, что друг его предает. И тогда он стал писать новую книгу в форме писем. Эти письма он отправлял, отправлял… как же его звали? Ах, да, – был такой Жак Бретон, парижский издатель, с ним Отто был знаком еще в свой первый приезд во Францию. Там Ран описал все свои поиски; он надеялся напечатать книгу, чтобы мир узнал о его открытиях.

– И он действительно их послал этому издателю?

– Послал, – ответила Бетти, опять присев на постель. – Но Рихард прознал про эти планы. При первом удобном случае он пригрозил издателю, что донесет на него за еврейское происхождение и подрывные идеи в его изданиях. Тогда бедняге Бретону пришлось передать рукопись Рана. Но Рихард хотел, чтоб все было наверняка, и все равно сделал то, чем грозил. Издатель отправился в лагерь смерти и уже никогда не зашел в «Две обезьяны» выпить чашечку кофе.

Ле Биан чуть-чуть подумал.

– Так, значит, рукопись…

Бетти встала и открыла ящик комода. Из-под стопки белья она достала синюю картонную папку с бумагами.

– Вот она! Когда я пришила красавца Рихарда, то позволила себе немножко пошарить у него в карманах. И нашла не только его доносы в СС, а еще и ту самую рукопись Рана.

Она протянула папку Ле Биану. Он принялся листать страницы, просматривать по диагонали исповедь Рана и в то же самое время думать о том, где мог побывать Рихард.

– Так если этот Рихард шел по следам Рана – он ведь тоже должен был побывать у тайников с документами?

– Об этом он вовсе не хотел рассказывать, но, думаю, в Кёльне все-таки был: ведь Ран там не успел ничего сделать, а я ничего не нашла. Ну а раз ты нашел три остальные бумажки – значит туда уже он не успел!

– Так где же все-таки документ из Кёльна? – спросил Ле Биан.

Бетти, по-прежнему неодетая, присела на кровать, провела пальчиком по его щеке и прошептала:

– Представь себе, понятия не имею! В его вещах ничего не было. И ничего он мне не говорил.

– Точно не врешь?

– А ты как думаешь: я бы потащилась в Кёльн малой скоростью, когда на каждой станции к тебе подсаживается очередной военный отпускник, если бы этот документ был у меня?

Ле Биан улыбнулся. Ему опять хотелось поверить Бетти. Она взглянула на него и сообразила, что именно сейчас можно все выложить, как на духу:

– Понимаешь, я все эти дела зарыла у себя в памяти как можно глубже. Но ты приехал к нам в деревню, и я подумала: вдруг и мне с этого что-нибудь перепадет. Я же не хочу до конца дней своих обмывать глотки этим вахлакам! Вот я и подумала: хорошо бы мне доделать то, что бош замышлял.

– И попалась на этом!

Бетти расхохоталась:

– А со мной всегда так! Вечно берусь не за свою роль. Думаешь, уже привыкла, а потом не могу и все – опять кажется, что-то вдруг получится!