Текст книги "Катары"

Автор книги: Патрик Вебер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

ГЛАВА 53

– А, придурок явился!

Ле Биан и не думал, что его встретят по правилам дипломатического протокола, но от этих слов Леона он онемел. Леон только что провел группу туристов по горам вокруг Юсса и теперь спускался к деревне. На голове у него был натянут непременный берет.

– Вы еще не бросили дурью маяться? Может, думаете, вас тут никто не примечает, как вы бродите? Да о вас только и говорят!

– И уж, верно, ничего хорошего? – сказал Пьер. Дар речи все-таки вернулся к нему. Леон пристально посмотрел на него и изобразил гримасу, которая на его лице могла сойти за улыбку:

– А то! Чтоб тебя выгнали из «Источника» – это уметь надо! Там хозяйка людей не разбирает, если уж залучила к себе.

– Должно быть, ей моя физиономия не понравилось. Мне бы с вами сейчас поговорить.

– А если я отвечу, что мне вам сказать нечего? – все так же грубо ответил Леон.

Ле Биан понял, что попал в цель и теперь главное не упустить момент.

– Поговорить о Сопротивлении, – сказал он.

Леон опять посмотрел на него, но уже совсем другими глазами. Теперь правильней было бы сказать, что он в собеседника вглядывался. Он пошел было дальше, но через несколько шагов передумал, развернулся и зашагал туда, откуда пришел: к крутому горному обрыву над долиной.

– В горы со мной не пройдете?

Ле Биан кивнул и последовал за Леоном. Долго они шли, не обмениваясь ни словом. Ле Биан молчал и думал. Он вспоминал участников Сопротивления, которых когда-то встретил в Руане, а больше всего – Жозефину. Шагая теперь с этим странным дяденькой, он убеждался: именно ради нее он втянулся в эту новую авантюру. В память ее улыбки и смеха он бросил спокойную жизнь, не слишком толковых, но довольно симпатичных учеников, общество добрых приятелей. Он думал: быть может, она смотрит на него оттуда, где она сейчас. Когда-то она вытолкнула его из повседневной рутины, и он совершил поступки, на которые не считал себя способным. Но когда ее не стало, обыкновенная жизнь опять пошла своим чередом. И вот, ввязавшись в новый бой, он думал, что вновь не огорчит Жозефину.

«Вера наша не может погибнуть».

Леон с Пьером добрых полчаса шли под жарким солнцем и пришли в тенистую рощицу. Посредине ее было место для костра – зола и несколько головешек, – а рядом с ним два больших плоских камня. Леон сел на камень и сказал:

– Вы только не думайте, будто это скамьи катаров. Задница сеньора де Мирпуа на них не опускалась. Это я тут устроил такой райский уголок. Как надоест отвечать все на одни вопросы, я сюда ухожу.

Ле Биан посмотрел вокруг себя и подумал, что этот уголок на горном склоне и впрямь можно назвать райским. Кроме костра и каменных скамеек, Леон устроил здесь небольшой бассейн для воды и даже что-то вроде веревочного гамака. Ле Биан осматривал все вокруг, а Леон смотрел на него и тихонько радовался.

– Так, как я, эти горы никто не знает. Вот поэтому боши с полицаями так меня и не словили. А эта медаль – она за то, что я пришил эту сволочь фон Графа, которого СС прислала к нам на шею. Пиф-паф – и нет фашиста!

Леон невольно как раз перекинул Пьеру мостик для его вопроса.

– Вы эту девочку знаете? – спросил Ле Биан, достав из кармана фотографию Филиппы с родителями.

Леон не задумался ни на секунду:

– Еще бы! Конечно, знаю – и ее, и родителей ее разлюбезных. Я другим зла обычно не желаю, но по этим, честно скажу, не плакал. После войны они получили, что заслужили. Я и бошей, как видите, не люблю, а французов, что у них с руки ели, – так и подавно.

– Ее только что застрелили.

Леон ничего не ответил, но на лице у него отразилась тревога.

– А вот эту газетку я нашел у нее, – продолжал Ле Биан и показал отчеркнутый заголовок. – Она хотела с вами встретиться?

Леон захрустел пальцами. Ле Биан никогда бы не подумал, что такой человек может так нервничать. Леон подыскивал слова для ответа.

– Знаете, – сказал он, наконец, совсем не с тем апломбом, что всегда, – я думаю, месть – не очень хорошее чувство. Тут не то что христианство, но, по-моему, она больше вредит тому, кто мстит, а не жертве. Понимаете меня?

– Понимаю, – а что эта девушка?

– Да, она вышла на меня, я отказался ей помочь. Я знаю, таких много в наших местах, что прячутся или живут в позоре. Пусть они сами со своей совестью разбираются. У меня была своя война, а теперь я отвоевался!

Леон опять заговорил командным голосом. Минута смятения прошла. «Еще немного, – подумал Ле Биан, – и он меня отсюда выставит».

– Меня она тоже звала на помощь. А кого она могла бояться? Кто ее мог ненавидеть?

– Да все, кто страдал от скотов – начальничков при Виши вроде ее отца, черт побери! Все, кто потерял близких только потому, что они боролись за свою страну.

Ответ был недвусмысленным, только не на тот вопрос, который задавал Ле Биан. Но историк не дал Леону уклониться:

– Вы же меня поняли. Кто ее мог ненавидеть до того, что убил ее?

Леон поднял с земли большую палку и стукнул по земле:

– Эй, молодой человек, ты мне уже надоел! Только ты, я вижу, честный парень, поэтому я тебе не дам этой палкой под зад. Говорят, будто кое-какие монахи в этих делах нечисты. Пошарьте-ка в Фоншод, – добавил он и встал со скамейки. – Ну, пошли, у меня дел хватает!

Назад в Юсса они шли так же молча, как и в гору. Ле Биана это нисколько не тревожило. Он вспоминал короткую остановку около аббатства и беглый рассказ Шеналя.

ГЛАВА 54

На этот раз он решил позвонить не из холла гостиницы, как обычно, а с другого телефона. Обслуживанием в «Альбигойцах» Ле Биан был совершенно доволен, но становилось уже неприятно, что в холле ты не один. Он остановился у почты Сен-Поля-де-Жарра и набрал номер Жуайё, заранее готовясь выслушать долгие попреки.

– Алло! Жуайё? Это Пьер.

– Здрасьте пожалуйста! – воскликнул Жуайё, стараясь быть насмешливым. – Господин Ле Биан почтил меня телефонным звонком! Погоди, я только сяду, а то упаду от неожиданности.

– Мишель, сделай милость, – ответил Пьер совершенно, напротив того, серьезно. – Ты мне действительно очень нужен.

– Не был бы нужен – небось не позвонил бы. Только, видишь ли, я вряд ли смогу вытащить тебя из того дерьма, в которое ты влип. На твое место директор взял какую-то рыженькую тихоню и нахвалиться ей не может. Ну а на тебя, чтоб тебе все радости пришли вместе, он подал жалобу по начальству.

– Да на здоровье! С этим я потом разберусь. Сейчас мне от тебя нужна одна услуга. Послушай, мне деньги нужны. У меня дома есть заначка – вышли мне, пожалуйста, переводом почтовым.

Жуайё свистнул в трубку, потом ответил:

– Нет, слушай, я ушам своим не верю! Ты бросил работу, тебе нужны бабки, тебе плевать, возьмут ли тебя назад в гимназию. Ох, табак твое дело, дорогой мой!

– Ладно, – так выручишь меня или нет?

– Ну, где там твоя заначка?

– На кухне в жестяной коробке из-под печенья.

– Час от часу не легче! Да моя бабушка и то уже деньги так не хранит! Ты вообще в курсе, что люди изобрели банковские счета?

– Мишель, пожалуйста. Я уже скоро тебе все расскажу. А сейчас прошу только выслать все, что есть в коробке. Могу на тебя положиться?

Жуайё немного помолчал прежде, чем ответить, а потом решил подбодрить друга:

– Я тебя в беде никогда не брошу, ты знаешь. А все-таки мне за тебя тревожно. Давай адрес.

– Спасибо, друг, я у тебя в долгу. Посылай до востребования в Сен-Поль-де-Жарра. И не тяни, пожалуйста, мне очень нужно!

Ле Биан повесил трубку и снова поднял. Достав из кармана фотографию Филиппы, он набрал номер, записанный на обороте. Прозвучало три длинных гудка, а потом мужской голос:

– Алло! Книжный магазин Шевалье. Бертран слушает.

– Извините, пожалуйста, я не туда попал, – ответил Ле Биан. Он уже узнал все, что хотел.

Историк опять повесил трубку и взял со столика старый телефонный справочник. Много страниц там было уже вырвано, но буква Ш, к счастью, не пострадала. Книжный магазин Шевалье в справочнике значился; находился он в Мирпуа на главной площади.

Ле Биан опять сел в «двушку» и решил, что в гостиницу возвращаться еще рано. Ему уже надоело целыми вечерами пытаться разобрать каракули блондинки Бетти. Надо бы заехать еще в одно место, пришло ему в голову. Визит был совершенно неподготовленный, но он решил положиться на импровизацию.

Автомобиль проехал двенадцать километров, и перед ним показался внушительный фасад аббатства Фоншод. Как искусствовед, Ле Биан не смог не отметить архитектурную симметрию, говорившую, что эта часть здания принадлежит к классическому стилю. Святые отцы явно не ожидали посещения: не успела «двушка» остановиться, как к ней со всех ног бросился перепуганный монах. Он был длинный и тощий, с очень странной походкой: бежал вроде и быстро, но маленькими семенящими шажками.

– Сударь, вы заблудились? Аббатство посетителей не принимает. Но если можем чем помочь вам, то с великой радостью! Только машинку поставьте вон с той стороны. Здесь калитка, ее загораживать нельзя. Отцу аббату не понравится, что вы проход загородили.

Еле в силах переварить этот словесный поток, Ле Биан усмехнулся: для цистерцианцев, которые дают обет молчания, у этого язык подвешен очень здорово! А если так, то почему же этот человек добровольно пошел на столь тяжкое для себя лишение? Но философствовать не было времени. Из аббатства вышел еще один человек, такой же высокий, как первый, но гораздо крепче телом. Он махнул рукой, отсылая болтливого монаха назад в монастырь, и без предисловий обратился к Ле Биану:

– Брат мой, это место уединения и молитвы. Мы не принимаем посторонних, и посещений у нас не бывает.

– Моя фамилия… Лорель. Франсуа Лорель. Я искусствовед и много наслышан о вашем аббатстве. Сейчас проезжал мимо и захотел на него поглядеть.

Ле Биан про себя не мог нарадоваться на свой талант импровизатора. Выдумка пришла ему в голову сама собой. Но дело было еще далеко не сделано.

– А меня зовут отец аббат Кристиан, настоятель Фоншод. Мне очень жаль, но я не могу удовлетворить ваше пожелание. В крайнем случае, я должен отнестись к орденскому начальству.

– Какая жалость! – воскликнул Ле Биан. – Дело в том, что я член департаментской комиссии по охране религиозных памятников. Мы планируем для самых ценных объектов выделить субсидии.

– Субсидии? – заинтересовался отец аббат.

Ле Биан еще раз порадовался. Теперь его посещению уже ничто не могло воспрепятствовать. Впрочем, он прекрасно понимал, что срок на игру ему отпущен короткий.

– Хорошо. Ступайте со мной, – скрепя сердце сказал отец аббат. – Но много времени я не могу вам уделить.

– Очень благодарен вам за сотрудничество, – ответил Ле Биан, не совсем уверенный, правильно ли он выбрал последнее слово. Отец аббат, по крайней мере, и глазом не моргнул. Они вошли в калитку. Аббат оставался невозмутим.

Сначала они направились к большой трапезной, где веками вкушали пищу братья цистерцианцы, потом к теплой каморке, которой пользовались для обогрева в те времена, когда остальное помещение не отапливалось, потом к скрипторию, где переписывались и иллюминировались рукописи. Когда они вошли в центральный двор, отец аббат остановился.

– Некогда о благе этого аббатства пеклись триста человек. Были среди них, конечно, и монахи, но еще больше послушников, трудившихся на монахов и за это получавших от них благословение. Жили они в одном помещении, но раздельно.

– А как у вас теперь? Это же грандиозная работа – содержать такое пространство!

– Скажем так: мы одно из немногих аббатств, где эта традиция еще сохраняется. Некоторые братья помогают нам, а за это имеют привилегию жить в намоленных тысячелетиями кельях.

Отец аббат скорым шагом пошел дальше. Они пришли в зал капитула.

– Хотя по брату Арманду вы бы этого и не сказали, в нашем ордене дают обет молчания. Он соблюдается в клуатре, трапезной и спальной. Только в зале капитула можно обмениваться словами.

– А как же вы общаетесь?

– Иногда все понятно и без слов.

Эта фраза в устах монаха была похожа на предостережение.

– Но некоторые братья владеют языком жестов, если в том есть необходимость, – добавил отец аббат.

Выйдя в клуатр, они встретили трех братьев, проходивших по галерее с мраморными колонками, чьи капители украшал растительный орнамент. Ле Биан внимательно рассматривал и архитектурные мотивы, и встречных. Отец аббат заметил это и сказал:

– Все-то вы подмечаете. Да, вот это и есть три послушника, которые помогают нам в садовых работах. А колонки эти двенадцатого века, и их капители характерны для нашего ордера. У цистерцианцев не бывает человеческих голов или чудовищных морд, которые могут нарушить монашеское сосредоточение. То же относится и к нежданным визитам.

Не сдается отец аббат, подумал Ле Биан, хочет, чтобы незваный гость сполна расплатился за свое вторжение. Через низкую дверь они вошли в церковь, размеры которой ошеломили Ле Биана.

– Какая огромная! – воскликнул он.

– Верно, и все это для сотни аббатов, даже меньше, – сухо ответил отец аббат. – Все тщеславие сеньоров: они хотели, чтобы в аббатствах был виден отблеск богатства этих феодалов. А сегодня ее содержим мы. Раз уж зашла речь о субсидиях, то у нас здесь очень неладно с кровлей. А что средств не хватает – этому вы не удивитесь. Если вы настоящий знаток, то не можете не заметить, что этот храм – редчайший в здешних местах шедевр готического стиля. Преступно будет бросить его в таком состоянии.

Ле Биан достал карандаш и блокнотик. Для вящего сходства с чиновником службы охраны памятников он стал делать тщательные заметки. Но с лица отца аббата не сходила подозрительная гримаса. Возле выхода историк, наконец, осмелился задать вопрос, относящийся к действительной цели всего приезда.

– Благодарю вас за посещение, было очень интересно. Я уверен, что департамент откликнется на вашу просьбу.

– Мы будем об этом молиться.

– Кстати, кажется, вы не особенно пострадали во время войны. Вы принимали какие-то меры?

– Мы здесь для того, чтобы служить Богу, а не заниматься мирскими делами.

– Безусловно, – парировал Ле Биан, – но к вам, должно быть, обращались грешники, искавшие убежища.

– Мы христиане; всякая заблудшая овца могла найти у нас покойное пристанище, доколе не утешится душа ее.

– Именно всякая?

– Господин Лорель, к сожалению, я вынужден оставить вас. Меня ожидает молитва. Дорогу вы, я полагаю, знаете.

Отец аббат повернулся назад и закрыл за собой тяжелую калитку. На Ле Биана он даже не взглянул. Ветер шумел в кронах кипарисов вдоль дороги от аббатства к шоссе.

ГЛАВА 55

У него на столе кто-то рылся. Ле Биан был в этом уверен: он ведь так хорошо помнил свой беспорядок, что знал, где какой листочек лежит, на какой странице раскрыта недочитанная книга. И от того, что все лежало не так, он сильно беспокоился: ведь если бы это у горничной явилось похвальное, в общем-то, намерение привести в порядок его кавардак, она бы все сложила аккуратными стопочками, а стопочки расставила бы в правильном порядке на столе. Но любопытный посетитель вел себя не так: он просто все перерыл, а назад на место бумаги не положил. К исходному беспорядку он прибавил свой – это была его ошибка. К ужину Ле Биан в этот раз не вышел. Ему не хотелось видеть Шеналя. Для него становилось все очевиднее, что хозяин бывает иногда чересчур болтлив, а иногда слишком молчалив – значит, ему есть что скрывать. Молчание человека, который так хорошо знает здешний край, насчет аббатства Фоншод казалось историку все подозрительней.

Утром Ле Биан столкнулся с Шеналем на лестнице, спускаясь в холл. Хозяйка, как всегда, была погружена в подсчеты. Даже непонятно было, что это за цифры она складывает и делит с утра до вечера – а впрочем, может быть, она и во сне не перестает считать. Шеналь же, хотя было еще очень рано, уже сходил за покупками. Он вошел в гостиницу с полными сумками хлеба и овощей.

– А, работяга! – весело воскликнул он. – Что вчера вечером мое фрикасе обидел? Ты даже не знаешь, чего лишился.

– Заработался я, – ответил Ле Биан, притворяясь, что все в порядке. – Не заметил, как пропустил ужин.

– А сейчас без завтрака, что ли, уходишь? – сказал Шеналь, ставя сумки на пол. – Поешь: варенье жена варила, а хлеб отличный от папаши Альбера. Увидишь, тебе понравится: теплый еще, только что из печи!

Дружеская настойчивость хозяина насторожила Ле Биана. Он ответил, немного нахмурясь:

– Не могу. Дел много, пора уже ехать.

Шеналь понял, что ничего не добьется, но доброго расположения духа не лишился.

– Ну что ж, езжай. Только имей в виду: вечером на рататуй жду тебя обязательно. Такое надо обязательно испытать хоть раз в жизни, если не хочешь помереть дураком!

Ле Биан принужденно улыбнулся и с облегчением вышел из гостиницы. Шеналь теперь ему решительно казался чересчур обаятельным для порядочного человека.

Было еще далеко до полудня, когда его машина остановилась на главной площади Мирпуа. Городок выглядел как средневековый, и это впечатление было тем сильней, что на улицах не было почти никого. Ле Биан внимательно разглядел деревянные резные головы на фасаде «Консульского дома», и ему казалось, что он погрузился в далекое прошлое. Книжный магазин Шевалье находился рядом с этим известным памятником архитектуры. Черноволосый молодой человек как раз вынес на улицу железную доску с надписями, восхвалявшими подбор романов, учебников, путеводителей и журналов с картинками в этом магазине. Ле Биан подошел к нему:

– Бертран?

– Да, я, – ответил молодой человек, недоуменно сдвинув брови. – Мы разве знакомы?

Ле Биан улыбнулся, чтобы снять напряжение, и сказал:

– Да нет. Я знавал Филиппу. Она мне говорила, что я могу вас кое о чем спросить.

Актер из Бертрана вышел бы никакой. Он буквально побелел при одном только звуке имени Филиппы.

– Я… – пробормотал он… – я не знаю Филиппы! Вы, должно быть, ошиблись…

– Бертран, – уверенно ответил ему Ле Биан, – я точно знаю, что вы ее знаете. Долго я приставать к вам не буду – всего пара вопросов.

В витрине показалась чья-то голова и принялась буравить взглядом приказчика. Голова была приделана к могучему женскому телу – очевидно, хозяйки магазина.

– Бертран, – крикнула хозяйка, – не копайся! Еще надо книги расставить до открытия.

Бертран только и ждал этого предлога, чтобы ускользнуть. Он пошел было в лавку, но Ле Биан схватил его за РУКУ-

– Бертран, – сказал он тихо, но твердо. – Случилось преступление. И полиции будет очень интересно узнать, что убитая постоянно встречалась с неким Бертраном, который служит в книжном магазине Мирпуа.

Молодой человек испуганно посмотрел на Пьера и быстро проговорил:

– У меня обед в час дня. Я могу открыть собор – вон он, на той стороне площади. Приходите туда. Скажу вам все, что могу сказать.

– Бертран! – свирепо заорала хозяйка. – Долго еще будешь трепаться? Иди работай!

Ле Биан пустил несчастного Бертрана трепыхаться в когтях его церберши. Оглядев городскую площадь, где в каждом доме находилась харчевня, он подумал, что позавтракать стоит здесь же, на терраске, – хотя бы для разнообразия. Как раз будет время подумать об этом городке, в котором когда-то жило много катаров, и среди них сеньор этих мест – Пьер-Роже де Мирпуа. Историку опять захотелось оказаться на месте Отто Рана. Когда бывал он здесь? С кем встречался? Что искал? Он был, наверное, страшно общительным, так что его считали даже фанфароном. Но вместе с тем он мог быть и очень скрытным – даже от близких друзей таить глубинный смысл своих исследований. Долго думая о нем, идя по его следам, Ле Биан наконец его понял – но не простил. Он угадывал его поступки и сравнивал со своими. Вот и сейчас он гадал, как бы Ран повел себя при этом случае.

Когда колокол собора, построенного из местного камня, прозвонил час дня, Ле Биан подошел к тяжелой деревянной двери. Она была открыта, как договаривались. Историк вошел в помещение, которое казалось совершенно пустым. Главный неф окружали капеллы, устроенные, как принято в южнофранцузской готике, в самих контрфорсах. Храм поражал простором, удивительным для городка с населением меньше пяти тысяч жителей. Ле Биан подошел к многоугольному клиросу между двумя расходящимися капеллами, в которых легко можно было найти потаенное место для встречи. Он высматривал там Бертрана, но никого не видел. Церковь, казалось, совсем пуста.

– Бертран! – позвал Ле Биан негромко. Его голос отозвался тихим эхом.

Ответа не было – он повторил свой зов погромче, но вновь не получил никакого ответа, кроме отзвука собственного голоса, замирающего под сводами собор.

Внезапно он услышал шорох – совсем слабый, но в безмолвии храма показавшийся ясным и гулким. Шорох раздался в исповедальне у стены. Должно быть, этот Бертран малость сдвинутый, подумал историк: хочет исповедаться ему по всем правилам. Он подошел к деревянной кабинке и увидел под черной занавеской, предназначенной хранить тайну исповеди, две ноги. И тут из исповедальни прозвучал голос. Человек не заговорил, а громко запел:

 
Жжем на костре еретиков, безродных негодяев;
Безумных еретичек жжем – они горят и воют.
Тела же их швырнем мы в грязь, смешаем их с навозом,
Чтоб благородный человек дух падали не чуял.
 

Допев, тот же голос крикнул:

– Вы слышите, добрый муж, что пели крестоносцы, уничтожая катаров?

Ответ Ле Биана был не слишком оригинален:

– А вы кто такой?

– Я катар, вернувшийся в мир сей отомстить за братьев!

Человек в белом плаще выскочил из исповедальни, как чертик из табакерки. Все лицо закрывал капюшон. Ле Биан тотчас заметил, что на плаще вышит все тот же знак: двойная руна и катарский крест.

– Пришло время возмездия! – воскликнул этот странный человек. – Теперь Добрые Мужи будут уничтожать врагов своих!

Человек в капюшоне выхватил револьвер и направил на Ле Биана. «Какую глупость я сделал – прыгнул прямо в волчью пасть», – подумал историк. Человек в капюшоне произнес, не скрывая радости:

– Теперь, пока не свершилось возмездие, тебе только осталось вручить себя Богу или Дьяволу!

Он наставил пистолет прямо на Ле Биана. Тот ничего не мог поделать – только ожидать гибели в храме, который он пять минут назад и увидел-то в первый раз. Палец на спусковом крючке пошел назад, потом раздался выстрел…

Ле Биан упал на пол. Что такое? Не может быть… он даже не ранен! Историк перевел взгляд на своего убийцу. Того крепко стиснул рукой за шею еще какой-то человек. Ле Биан глазам своим не поверил: это Шеналь! Он вскочил и бросился ему на помощь, но стрелок уже избавился от захвата. Он опять направил револьвер на Ле Биана и бросился бежать к выходу из собора. Шеналь кинулся было на него, но тут опять раздался выстрел.

Шеналь скривился от боли и схватился за руку. Переодетый катаром тем временем успел выскользнуть из собора. Ле Биан побежал было за ним на улицу, но его уже и след простыл: ни у дверей, ни на городской площади никого не было. Ле Биан вернулся в храм. Шеналь сидел на полу, держась за руку.

– Ты в порядке? – спросил Ле Биан. – Покажи руку!

– Ерунда, – ответил Шеналь, опять морщась от боли. – Кровищи много, а на самом деле царапина. Я дядька крепкий, из здешних скал высечен, меня так просто не прошибешь!

Ле Биан снял с себя рубашку и оторвал лоскут для перевязки. Он зажимал рану, унимая кровь, но ему уже хотелось тотчас разузнать, в чем дело.

– А как ты сюда попал? Ты что, следил за мной?

– Да нет… ну, как сказать… В общем, я раз в неделю езжу в Мирпуа за сыром. Сегодня утром ты был какой-то странный, мне показалось. А у тебя в номере я видел карту департамента, и там ты Мирпуа обвел кружочком. Вот я и подумал: может, ты тут, я и расспрошу тебя, что не так.

– Ты шарил в моих вещах?

– Шарил? – поразился хозяин гостиницы, и тут же понял, в чем его заподозрил Ле Биан. – Да ты что! Ну да, я заходил к тебе в номер, хотел просто забрать книжку о Монсегюре, которую ты взял в библиотеке. Один клиент у меня туда собирается, просил ее почитать. Только я ее так и не забрал. У тебя, надо сказать, кавардак такой – ничего не сыщешь. Ты уж меня извини, надо было тебя заранее спросить!

Ле Биан страшно смутился. Он посмотрел Шеналю прямо в глаза и стал извиняться сам:

– Нет, это я перед тобой виноват! Только все это дело такое запутанное… Я иногда вообще перестаю соображать!

Историк посмотрел на дверь и продолжал говорить – Шеналь даже не понимал, с ним или сам с собой:

– Какой-то катар в карнавальном костюме… Бертран… Бертран? Надо же в магазин, срочно!

– Какой Бертран? – спросил Шеналь. – Ты имеешь в виду, из книжной лавки? А ты его знаешь?

– Это он назначил мне здесь встречу.

Шеналь встал и опять поморщился. Боль от раны сильно отдавалась во всей руке.

– У него здесь слава недобрая, – заметил он. – Говорят, он когда-то оступился. Сильно оступился.

– А именно?

– В конце войны, еще совсем мальчишкой, записался в петеновскую милицию. Говорят, заложил нескольких партизан из местных, но доказать так ничего и не доказали.

И опять воспоминание о войне так и встало перед Ле Бианом. Он задумался, а потом спросил Шеналя:

– Так ты думаешь, это он переоделся катаром, чтобы меня убрать?

– Ну, честно говоря, я его особо не знаю. Раз покупал в этом магазине книжку жене на день рождения, да тут хозяйка оказалась такая противная, что я сюда и не ходил больше.

– Ладно. Давай в машину, надо ехать к доктору.

– Да зачем! – воскликнул Шеналь. – У меня в гостинице все, что надо, есть. Не раз я резался, когда готовил мясо.

Ле Биан подумал: не будет беды перед отъездом еще поговорить с пресловутой хозяйкой книжного магазина. Но с ней и разговаривать не пришлось. Только Пьер вошел в лавку, как услышал: хозяйка на все лады поносит какому-то покупателю этого кретина Бертрана, который до сих пор не вернулся с обеда. Он, значит, хорошего отношения не понимает – вперед обедать будет прямо в магазине. А сейчас, пусть только явится, она ему так холку намылит! Ле Биан тихонько вышел из магазина и подумал: должно быть, Бертран не скоро туда обратно сунет нос…