Текст книги "Катары"

Автор книги: Патрик Вебер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

ГЛАВА 34

Длинные нити плавленого сыра с картофельным пюре наматывались на вилку. Движения Ле Биана становились все увереннее; наконец он поднес вилку ко рту.

– Ну что, – улыбнулся Морис, – кажется, мой алиго тебя убедил? Сердце радуется, как ты его уплетаешь!

– Честно говоря, для меня это настоящее открытие, – ответил Пьер. – Очень хорошо получилось, браво!

– Как видишь, и у меня что-то может получиться, – опять улыбнулся его отец.

Дом его стоял на углу какой-то узкой улочки и главной площади Мирпуа. В квартире были гостиная, игравшая также и роль столовой, спальня и крохотная кухонка с провалившимся потолком, так что ходить по ней приходилось согнувшись. Но, несмотря на тесноту, Морис каким-то образом напихал в квартиру невероятное количество самых разнообразных вещей. Там были чьи-то фамильные портреты, раскрашенная гипсовая статуя Мадонны, дверные ручки, окаменелости, полотна, старинные шпаги, пара канделябров и даже чучело совы. Морис дал сыну оглядеть все это хозяйство, не задавая вопросов, а потом спросил сам:

– Как тебе этот склад? Что-нибудь интересно? Спрашивай, я готов отвечать.

– Так этим-то ты зарабатываешь? – спросил сын, отправляя в рот новую вилку с алиго.

– Скажем так: я разыскиваю всякие вещи, жестоко торгуюсь за них, покупаю, потом продаю дороже. Как хочешь, так и называй мою торговлишку: торговля старьем, антикварная, художественный салон…

– А почему именно в этих местах?

– Ну, – развел руками Морис, – сейчас я здесь потому, что тут есть несколько надежных клиентов и я почуял, что есть, чем поживиться. Но надолго оседать здесь я не собираюсь. Понимаешь, быть почтенным нормандским юристом мне не понравилось – кочевая жизнь гораздо лучше.

– А все-таки что скажешь про ту голубку? Ты у меня ее чуть силой не отобрал. Почему?

Морис опустил глаза. Трудно было отрицать, что он хотел ограбить собственного сына.

– В оправданье скажу опять: я не узнал тебя! А что касается голубки – скажем так: на рынке сейчас очень мало предметов, связанных с эпохой катаров, и есть люди, готовые за них очень дорого заплатить. Когда мне сказали, что один молодой историк идет по следам сокровища полоумного Рана, я сразу подумал: буду следить за тобой и наверняка наткнусь на что-то интересное.

– Рана? – воскликнул Пьер. – Ты слышал про Отто Рана? А о каком сокровище ты говоришь?

– Если честно, – ответил Морис, подняв голову, – я думаю, это все больше слухи. Говорят, Отто Ран где-то здесь в Арьеже перед смертью оставил клад.

– Перед смертью? А я думал, когда его гостиница в Юсса разорилась, он уехал домой в Германию?

– Так и есть, – кивнул Морис, – но, как мне говорили, он потом совершенно инкогнито возвращался сюда продолжать свои поиски.

Пьер ненадолго задумался. Вилкой он скреб по дну тарелки, а в уме восстанавливал цепь всего, что с ним случилось – и ему пришла в голову одна мысль.

– Ты с этими местами давно знаком? – спросил он.

– В первый раз я был в Каркассоне после войны – кажется, в сорок седьмом. Там торговцу вроде меня много могло подвернуться. Сейчас тут гораздо тише.

– А поточней можно? – опять спросил Пьер. – Что именно могло подвернуться?

– Так, понимаешь, после войны много всего случалось. Вещи часто меняли хозяев. Кто-то нашел свое, а кто-то нет.

Ле Биан достал из кармана голубку, найденную в пещере Ломбрив.

– А об этой вещи ты что скажешь?

– Я уже сказал. Очень редкая вещь. Если, конечно, подлинная. Катары были в моде, так что их немало подделывали. Можно взглянуть?

Пьер не возражал; его отец взял в руки голубку и стал рассматривать взглядом знатока. Он внимательно изучил ее формы, качество материала. Птица была очень похожа на немногие изображения, оставленные катарами, но что-то было не так.

– Очень боюсь, что фальшивка, – сказал в конце концов Морис, скривив губы. – Совершенно очевидно: шлифовали современным инструментом – электрическим станком или чем-то в этом роде. Видишь, патина слишком механическая. У катаров таких инструментов не было.

– А, – ответил Пьер. Его, кажется, не слишком поразило откровение антиквара. – Тогда скажи мне, кто навел тебя на мой след? Ты не общался с некоей Филиппой?

– Филиппой? Нет, никакой Филиппы я не знаю. Я слышал про тебя в Юсса-ле-Бен, но имени твоего никто не называл, говорили только про твою «двушку». Я увидел, как ты приехал на машине в деревню, и просто пошел за тобой. Если скажешь, что тебя сюда привело, – может быть, я смогу тебе помочь.

– А ты не думаешь, что сейчас уже поздновато предлагать мне твою помощь? – ответил Пьер, насупившись.

– Дело хозяйское, – ответил Морис и встал убрать со стола. – Я тебе все честно рассказал, но готов признать: сейчас правда уже поздно, а я был во многом не прав. Но если тебе будет нужен помощник, знай, что я здесь. Если захочешь встретиться, оставь записку в баре на площади. Я в этих краях пробуду еще, наверное, с месяц.

На пороге кухонки он обернулся:

– Рюмочка очищенной не глянется тебе?

Пьер поглядел на него, и вдруг ему захотелось опять заорать. Прогнать подступавшую к горлу ярость никак не удавалось.

– Нет спасибо. Я, пожалуй, в гостиницу. Спасибо, что покормил!

Пьер встал и пошел к двери, стараясь не встретиться с отцом глазами. Он вспоминал о матери, испытывая жгучее чувство, что предал ее, приняв приглашение человека, причинившего ей столько горя. Выйдя на площадь Мирпуа, он встретил группку школьников вместе с учителем. Дети слушались плохо; бедный преподаватель изо всех сил старался поддержать реноме своего скромного чина. Ле Биану хотелось прогнать воспоминание об этом обеде. Он думал, что время идет, что скоро надо будет звонить Жуайё и сказать, что он опять не может вернуться. Он еще не знал, какой предлог выдумает, но это его не смущало. Он был убежден: вот сейчас, вот в этих местах решается его судьба. И выбора не было: нужно было продолжать поиски до конца.

Историк был уже далеко и не мог видеть, как в подъезд, где жил его отец, вошел человек. Открыв ему дверь, Морис Ле Биан невольно поморщился.

– Как поживаешь, Морис? – спросил гость и без приглашения вошел в комнату. – Думал, ушел от нас? Или мы про тебя забыли? Тсс! – Он кивнул на тарелку, оставленную на столе: – Семейный обед? Как трогательно!

– Отстаньте от меня, ради бога!

– Мои друзья думали – наживка слишком грубая, ты на такую не клюнешь. Катарская голубка! Симпатичней, пожалуй, трудно было сделать, согласись! Ты меня огорчаешь, Морис. Ну что ж, если мы тебе помогли найти что-то хорошее – рады за тебя.

– Отстаньте! Я ничего больше не должен.

– Не должен? Кому? Нам – может быть, а обществу? Кое-кто рад будет узнать про твои делишки во время войны. Я даже так скажу: кой-какие длинноносые коллекционеры потом пожалели, что с тобой связались. Но мы тебе зла не желаем, ты же знаешь.

– Что вам от меня нужно?

Морис достал графин с водкой из дубового буфета, а гость налил себе рюмку.

– Да ничего особенного. На самом деле нам нужен твой пацан. Он даже работает на нас – втемную, ты не беспокойся. Попросту говоря, нам нужно, чтобы кто-нибудь за ним присматривал, а если надо – иногда помогал.

– Вы что, хотите, чтобы я шпионил за собственным сыном?

– А что такого? Один раз ты его уже кинул.

– Я не согласен.

Гость покачал головой и вздохнул. Из кармана он вынул парабеллум и подошел к Морису. Приставил к его виску холодный ствол и прошептал:

– Эх ты, Морис, сколько прожил, а ума не нажил. Или не понял, что тебя не спрашивают? Что скажем, то и будешь делать. Только что встретил сына – жаль будет, если с ним сразу что-то случится…

Ствол парабеллума медленно отодвинулся от лба, по которому уже катились капли холодного пота. Гость положил его обратно в карман и пошел к выходу.

– Так что до скорого, Морис! Да, чуть не забыл: за водку спасибо!

Морис закрыл дверь на засов. Ему припомнилось все, что с ним было…

ГЛАВА 35

Ле Биан машинально поднялся к себе в комнату, даже не заметив супругу Шеналя, погруженную, как обычно, в свои счета. Из головы у него никак не шла картина этих нескольких часов, проведенных с отцом. Никогда еще им не владели столь противоречивые чувства. Он и рад был встретить отца, но, смешиваясь с этой радостью, в нем продолжало гореть желание мести. Больше всего он боялся, что недостаточно ясно дал понять этому подлецу: не все так просто. Боялся он даже того, что как-нибудь нечаянно ему улыбнулся или слишком восторженно похвалил его кулинарные таланты. Отец не заслуживает никакого извинения: в этом он был убежден. Он лгал раньше, лгал и сейчас. «В общем, отец мне не понравился», – подытожил Ле Биан свои размышления. Он стал расстегивать рубашку, и тут в дверь постучали:

– Господин Ле Биан? Вас к телефону, в холле.

Пьер узнал голос Мартины Шеналь. Он быстро застегнулся и вышел. Поздним вечером в гостинице было совершенно тихо: ни тени постояльцев, только хозяйка неизменно погружена в свои столбики цифр. Телефонная трубка лежала на салфеточке, вышитой по мотивам «Дамы с единорогом», которую Ле Биан увидел, как только в первый раз вошел в гостиницу. Он взял трубку.

– Алло?

– Да-да, – послышался женский голос. – Пьер Ле Биан – это вы?

– Филиппа? – ответил Ле Биан, секунду помолчав. – Что вам еще от меня надо?

– Вы должны нам помочь, – сказала она с мольбой в голосе. – Вся наша надежда на вас!

– Хватит! – ответил он так громко, что даже мадам Шеналь на миг оторвалась от вычислений. – Сколько времени уже вы мне голову морочите! Я готов был вам поверить, даже помочь. Но вчера вы не явились на встречу. Я не знаю, чего вы добиваетесь, только хватит с меня этой комедии!

– Заклинаю вас! Раньше они меня заставляли, я делала то, что они скажут, – но теперь звоню вам сама. Выручите нас!

– Стойте! – ответил Ле Биан, отступив на шаг и понизив голос. – Только не впаривайте мне, что зовете меня на выручку по телефону из тьмы веков. Вы меня как-то используете – и я хочу знать, как.

– Это… – замялась Филиппа. – Это… ну, так положено. Неважно, откуда я вам звоню, только спасите нас! Найдите их! Задержите!

Голос ее звучал искренне.

– Но, ради бога, о ком вы говорите?

– О тех, кто нас здесь держит. Они знают, что мы не можем говорить открыто из-за своего прошлого. Задержите их, и мы будем спасены!

– Как я их найду, когда не знаю, где они и кто такие?

– Это эсэсовцы! – ответила Филиппа. – Черный Орден! Они все еще здесь! Они спрятались! Ааааа!

– Филиппа! – крикнул Ле Биан. – Филиппа! Отвечайте! Что случилось?

Ле Биан ждал ответа, но на другом конце провода никого не было. Как ему показалось, там трубка упала на пол. Мадам Шеналь между тем вышла из холла – ей показалось, что она мешает постояльцу. Историк уже был готов повесить трубку, но тут он услышал другой голос – на сей раз мужской:

– Ле Биан?

– Да! Кто это?

– Не имеет значения, – ответил голос – похоже, измененный. – Вам надо знать только одно: если у вас ничего не получится, женщина, с которой вы сейчас говорили, и ее товарищи будут казнены.

– Казнены? – прошептал Ле Биан совсем тихо, чтобы его кто-нибудь не подслушал. – Вы совсем спятили! А что у меня должно, собственно, получиться?

– Мы не спятили, как вы выразились, господин Ле Биан. Мы в самом здравом уме и очень хорошо знаем, что делаем. Разгадайте секрет Отто Рана, и ваши друзья будут спасены.

– Они мне не друзья! – ответил он, опять повысив голос. – А как, по-вашему… Алло! алло! алло!

На сей раз связь действительно прервалась. Ле Биан остался в недоуменье. Сердце его колотилось, чуть не выпрыгивая из груди. Он машинально огляделся – убедиться, что за ним не подглядывают. Но в холле не было никого, а голос Филиппы меж тем продолжал звучать у него в голове. Чтобы успокоиться, Ле Биан набрал номер Жуайё. Он подождал пять гудков. Потом его друг подошел к аппарату.

– Алло! Мишель Жуайё у телефона.

– …

– Алло! С кем имею честь?

– …

– Алло! Что за шутки? Пьер, это ты?

Ле Биан повесил трубку. Что он мог сказать? Что ему надо спасти женщину, из Средних веков призвавшую его на помощь против шайки нацистов? Ему нечего было рассказать приятелю: его молчание говорило все, что надо. Да историк уже и не думал про Жуайё. Страшная мысль посетила его голову. Он подумал: не случилось ли чего с Мирей.

ГЛАВА 36

Он так катил на бешеной скорости, что «двушка», должно быть, ощущала тревогу своего шофера. Только что Ле Биан выехал из Сен-Поль-де-Жарра – и вот уже он был в центре Юсса-ле-Бен. У самого входа в бар он остановился и выскочил из машины. Хозяйка-блондинка, все такая же расфуфыренная, только что убрала последний стул с террасы и закрывала дверь заведения.

– Стойте! – закричал Ле Биан. – Не закрывайте!

– Время вышло, – отвечала хозяйка с достоинством кассира, закрывающего окошко ровно в 16.45. – Если вам хочется пить, тут рядом открыто у толстого Луи.

– Я хотел бы видеть Мирей!

– Какое совпадение! – усмехнулась хозяйка. – Я тоже.

– Вы тоже? – пробормотал историк. – Вы не знаете, где она?

– Не знаю! И, если честно, знать не хочу. Но если встретите ее – скажите, что она может искать другую работу. У меня солидное заведение, ко мне на работу не ходят, когда других дел нет!

Хозяйка хотела было запереть дверь и закончить разговор, но Ле Биан крепко схватил ее за руку.

– Вы мне дадите закрыться наконец? – повысила голос хозяйка. – Такой же псих, как она!

– А вы совсем не знаете, куда она могла бы поехать?

– Если верить слухам, вы должны об этом знать больше моего, разве нет?

При этих словах, содержавших грубый намек, Бетти презрительно скривила губы.

– Простите? – воскликнул Ле Биан. – Что вы этим хотите сказать?

Теперь он и правда рассердился. Сильно толкнув дверь, он протолкнул хозяйку в бар, вошел вслед за ней, закрыл дверь, повернул ключ в замке и положил в карман. Бетти ничуть не смутилась: она и не такое в жизни видала. Хозяйка бара так и осталась стоять посреди зала, дерзко глядя на молодого человека, заперевшего ее в ее собственном заведении.

– Ну, теперь, – в ярости проговорил он, – вы мне все расскажете. А рассказать вы можете немало.

– Неужели?

– Даже не спорьте. Расскажите про Отто Рана.

– Кто такой?

– Все знают, что перед войной вы у него работали.

– Ах, тот бош? Так что? Жрать мне надо было?

– Жрать – да, а вот соблазнять хозяина гостиницы, где служишь, вас никто не заставлял!

На ее лице мелькнула усмешка.

– Такого соблазнишь! – сказала она, секунду подумав.

– Почему? Он не поддавался вашим чарам? Странно как-то. Или он вообще не любил женщин?

– Знать не знаю. Отдайте ключи, или я вызову полицию!

– Погодите, – спокойно ответил Ле Биан. – Наша дружеская беседа еще не закончена. Вас обвиняют, что вы запускали руку в кассу.

– Вранье! – ответила она, не моргнув глазом.

– А немцы вам не нравились? Мне говорили, что вы запросто повышали моральный дух оккупантов. Говорят, вы из тех девочек, которые даже в свободной зоне были всегда очень заняты.

В первый раз с начала перебранки хозяйка не ответила в ту же секунду. Ле Биан сообразил: блефуя, он попал в самую точку, – и решил развить преимущество:

– Вы мне, конечно, скажете, что это дело прошлое, но вы же знаете, каковы люди. Сначала болтают, а стоит вам дать слабину – с вами и знаться перестанут. Немецкая овчарка в Юсса – кому такое понравится, правда?

– Что вы хотите знать? – спросила она, чуть опомнившись.

– Что стало с Раном, когда он разорился?

– Бош с женщинами не жил, но не хотел, чтобы про это знали. Он меня взял, как прикрытие, и, прямо скажу, не скупился. Но в кассу я не залезала, честное слово даю. Когда он уехал из Юсса, его все сторонились. А я, как он разорился, осталась в этих краях. Устроилась в одно аббатство для разных услуг, все про меня забыли, но с Отто я связь не потеряла.

– Он к вам обращался?

– Ну да, и притом ведь его дела пошли на лад. Он работал на эсэсовцев, даже книжки писал. Уж на это у него голова была дай боже! Я политикой никогда не занималась – из принципа! Он мне говорил, что нашел что-то очень важное, но что ищет – так и не сказал. Только иногда давал мне небольшую работу.

– Какую работу?

– Посылал меня в Монсегюр.

– А еще куда?

– В пещеру Ломбрив.

– Зачем?

Блондинка недоверчиво поглядела на Ле Биана:

– А откуда мне знать, что вы меня не заложите, если я скажу?

– Даю честное слово.

– И думаете, мне его хватит, – сказала она насмешливо.

– А вы думаете, у вас есть выбор?

– Что ж, я все равно много вам рассказать не смогу. Ему были нужны рисунки на стенах пещеры Ломбрив, особенно в том месте, которое люди называют Собором. Я их срисовала, потом стерла со стены, как он меня просил, и послала ему рисунки.

– А что были за рисунки?

– Ну как же, – сделала она большие глаза, словно удивилась, что он еще этого не знает. – Четыре щита, вроде гербовых, и внутри что-то нарисовано, а что – я совсем забыла.

– Постарайтесь вспомнить! – не унимался Ле Биан. – У вас не сохранилось копии?

– Ничего нет! Я послала бумажки ему, на его адрес в Берлине. Помню только, там были четыре герба, как в кино.

Ле Биан задумался. Что могли означать эти четыре герба? А главное – почему они были нарисованы в пещере?

– А теперь уходите отсюда, – сказала хозяйка. – Честное слово, я ничего не знаю про Мирей. А если вы ее увидите, скажите, чтобы она свой хитрый носик сюда больше не совала.

Ле Биан ничуть не сомневался, что забыл массу важных подробностей, что не задал еще кучу вопросов. А то, что он узнал, было важно; тут было о чем подумать, но прежде всего надо было найти Мирей. Он отпер дверь, швырнул ключи на столик и вознаградил Бетти кивком головы:

– Не волнуйтесь, я никому ничего не скажу. К вашему сведению, хоть вас это и не касается, – у меня с Мирей ничего не было.

Когда он уже отвернулся, ему показалось, что она ответила ему довольно приязненной улыбкой.

ГЛАВА 37

Берлин, 1938

Дорогой Жак.

Настал момент открыть тебе, к каким невероятным выводам привели меня мои поиски. Из поколения в поколение почти все историки сосредотачивались на роковом дне 16 марта 1244 года, когда крестоносцы католической инквизиции овладели Монсегюром. Что за сброд слепцов – все эти надутые тщеславием профессора! Все неспособны выйти из царства призраков и проникнуть в истинные тайны невероятной эпопеи народа, боровшегося за сохранение своей веры, чего бы это ни стоило. Напрасно эти историки не обращали внимания на 15 марта – канун того дня, когда все рухнуло.

Понимая, что положение совершенно безнадежно, Пьер-Роже де Мирпуа приказал четырем Совершенным совершить побег из Монсегюра, чтобы укрыть в надежном месте Грааль, доставшийся в наследство катарам. Дойдя в своих разысканиях я дошел до этого момента, я уже почти наверняка мог назвать имена этих четырех людей, спасшихся от злобы крестоносцев – сынов Иеговы, поклявшихся истребить их:

Амьель Экар;

Пейтави Лоран;

Юг Домерг;

Пьер Сабатье.

Все четверо Совершенных были среди самых упорных защитников осаженной крепости. Сбежать им удалось, спустившись по веревке и укрываясь в провалах, которыми изобилует крутая гора Монсегюра. Попробуй на секунду вообразить эту невероятную сцену! Палачи уже собирали дрова для костров, а четверо смелых бежали в ночи, унося с собой величайшую тайну всего своего народа. Я часто думал о них: немного было людей в истории человечества, которым доверялась подобная миссия.

Но оставалось еще узнать, что с ними стало потом. Презирая любые опасности, они скрылись от крестоносцев и через какое-то время достигли большой пещеры Ломбрив. Это место было известно по своей неприступности, но также и потому, что в нем, как считалось, живет нечистая сила.

Но четверо Совершенных слишком много опасностей одолели, чтобы бояться каких-то демонов, порожденных людской фантазией. Некоторые крестьяне, оставшиеся верными религии Чистых, помогали им, приносили еду. Собравшись во чреве горы, беглецы готовились к новой задаче. Им необходимо было определить, какова будет судьба Грааля, чтобы он не попал в руки врагов. Рано или поздно, были они убеждены, Грааль поможет им одолеть врагов и утвердить веру истинную.

Я думаю, они долго советовались между собой, пока не решили, что делать. В конце концов они изобразили ключ к своей тайне на стенах пещеры. Не знаю, каким образом им удалось так точно нарисовать эти четыре щита со множеством сим волов, но это чудо склоняет меня к мысли, что они уже тогда достигли немалого прогресса, до которого европейская цивилизация дошла только в эпоху Возрождения. Исполнив чертеж, они скрыли его под штукатуркой из известковой пыли, скрепленной раствором. Так они могли быть уверены, что план останется тайной, доступной лишь их собратьям по вере.

Но шли века за веками, и никто не приходил разгадать секрет четырех беглецов. Слишком велик был страх, что возобновятся гонения. Катары предпочли уйти в забвенье, принуждены хранить свою веру в величайшей тайне, даже стыдясь ее, как отверженные. Изучая пещеру, я заметил, что небольшой участок стены в одном месте так называемого Собора чуть темнее других. Конечно, я не сказал об этом никому, особенно Антонену Гадалю. Уж он, конечно, всю честь такого открытия приписал бы себе! Вот почему я возвращался в пещеру много раз – потому-то иные, чтобы опорочить мою теорию, обвиняли меня в воровстве. Кое-кто даже утверждал, будто я в подтверждение своих тезисов сам расписывал пещеру катарскими мотивами. Пусть думают, что хотят, – меня это не трогает. Я знал, что мне нужно сделать: явить рисунки четырех Совершенных на свет. Но делать это надо было очень осторожно и внимательно, чтобы не погубить изображения, которые семьсот лет были скрыты за тонким слоем штукатурки.

К несчастью, разорение гостиницы и пошлые нападки местных жителей в конце концов расстроили мои планы. Мне пришлось срочно покинуть Юсса-ле-Бен, не закончив работу. К счастью, о моей находке никто не знал – и я вооружился терпением. Когда же СС дал мне средства, необходимые для продолжения исследований, я обратился к единственному человеку, который мог в них мне помочь.

Бетти была самой ненадежной из моих служащих, но зато самой хитрой, а главное – самой корыстной. Я не ошибся в ней. Она совершила чудо, и никто не узнал об этом. В один прекрасный день я получил рисунки четырех щитов, начертанных Совершенными в глубине пещеры. Наконец-то Грааль оказался доступен – и доступен только мне!

Преданный тебе

Отто Ран.