Текст книги "Страхи мудреца. Книга 2"

Автор книги: Патрик Ротфусс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 43 страниц)

ГЛАВА 103
УРОКИ

Время шло. Фелуриан водила меня в сторону Дня, в чащу даже более древнюю и величественную, чем та, что окружала ее сумеречную прогалину. Мы там забирались на деревья, огромные, как горы. На верхних ветвях чувствовалось, что огромное дерево раскачивается на ветру, точно корабль на морских волнах. Там, где вокруг не было ничего, кроме бескрайнего синего неба и медленных колебаний дерева под нами, Фелуриан обучила меня «плющу на дубе».

Я пытался обучить Фелуриан игре в тэк, но обнаружил, что эта игра ей уже знакома. Она непринужденно обыграла меня, и при этом играла так мило, что Бредон разрыдался бы от счастья.

Я немного обучился языку фейе. Чуть-чуть. Самую малость.

По правде говоря, если уж быть до конца честным, следует признаться, что в своих попытках выучить язык фейе я потерпел самое позорное поражение. Фелуриан была не самым терпеливым наставником, а язык оказался невероятно сложным. Мое невежество оказалось столь удручающим, что Фелуриан в конце концов запретила мне пытаться разговаривать на этом языке в ее присутствии.

В общем и целом я сумел выучить несколько фраз и получил неплохой урок смирения. Полезные вещи.

Фелуриан научила меня нескольким фейенским песням. Запомнить их оказалось труднее, чем песни смертных: их мелодии были чересчур прихотливы и неуловимы. Когда я пытался сыграть их на лютне, струны вели себя как чужие, я путался и спотыкался, как деревенский мальчишка, отродясь не державший в руках лютни. Слова я зазубрил наизусть, понятия не имея, о чем там говорится.

И все это время мы продолжали работать над моим шаэдом. Точнее, работала над ним одна Фелуриан. А я задавал вопросы, смотрел, что она делает, и старался не чувствовать себя любопытным малышом, который путается под ногами на кухне. По мере того как мы притирались друг к другу, вопросы мои делались все настойчивей…

– Но как? – спросил я уже в десятый раз. – Свет ведь ничего не весит, он невеществен. Он ведет себя как волна. Теоретически ты не можешь взять его в руки…

Фелуриан управилась со звездным светом и теперь вплетала в шаэд свет луны. Она ответила, не отрываясь от работы:

– Как много ты думаешь, мой Квоут! Ты слишком умен, чтобы быть счастливым.

Это неприятно походило на то, что я мог бы услышать от Элодина. Но я решительно отмел этот уклончивый ответ.

– Теоретически ты не можешь…

Она ткнула меня локтем, и я увидел, что обе руки у нее заняты.

– Мой нежный и пламенный, – сказала она, – подай-ка мне его!

Она кивнула в сторону лунного луча, который пробился сквозь кроны и падал на землю рядом со мной.

Она говорила знакомым, ненавязчиво-властным тоном, и я, не задумываясь, взялся за лунный луч, как если бы то была свисающая лоза. На миг я ощутил его в пальцах, прохладный и эфемерный. Я замер, ошеломленный, и внезапно лунный луч вновь сделался обычным лучом. Я несколько раз провел сквозь него рукой – никакого эффекта.

Фелуриан улыбнулась, протянула руку и взяла луч так непринужденно, словно ничего естественней и быть не могло. Свободной рукой она погладила меня по щеке, а потом снова занялась своим рукоделием, вплетая прядь лунного света в складки тени.

ГЛАВА 104
КТАЭХ

После того как Фелуриан помогла мне осознать, на что я способен, я принялся активнее помогать в изготовлении шаэда. Фелуриан, похоже, была довольна моими успехами, однако сам я испытывал разочарование. Тут не было ни правил, которым можно следовать, ни фактов, которые следовало запоминать. А потому ни мой проворный ум, ни цепкая актерская память ничем помочь не могли, и мне все казалось, что продвигаюсь я ужасно медленно.

Наконец я уже мог прикасаться к своему шаэду, не страшась его повредить, и менять его форму в соответствии со своими желаниями. Набив руку, я научился превращать его из короткой пелерины в длинную мантию с капюшоном и во что угодно между тем и другим.

И все же нечестно было бы утверждать, что я якобы приложил руку к его изготовлению. Это Фелуриан собрала тени и переплела их луной, огнем и дневным светом. А мой основной вклад состоял в том, что я посоветовал сделать в нем побольше маленьких кармашков.

После того как мы принесли шаэд в самый дневной свет, я решил, что работа наша окончена. Мое предположение утвердилось после того, как мы провели немало времени, купаясь, распевая песни и всячески наслаждаясь обществом друг друга.

Однако каждый раз, как я заговаривал о шаэде, Фелуриан уклонялась от темы. Я был не против, поскольку отвлекала она меня всегда чем-нибудь весьма приятным. Однако у меня сложилось впечатление, что он еще отчасти не закончен.

Как-то раз мы пробудились в объятиях друг друга, около часа целовались, чтобы нагулять аппетит, потом сели завтракать плодами и вкусным белым хлебом с медовыми сотами и оливками.

Потом Фелуриан посерьезнела и попросила у меня кусок железа.

Эта просьба меня удивила. Некоторое время назад я решил было вернуться к некоторым из своих мирских привычек. Я взял свою маленькую бритву и побрился, глядясь в поверхность озерца, как в зеркало. Поначалу Фелуриан была как будто рада моим гладким щекам и подбородку, но, когда я потянулся ее поцеловать, она отпихнула меня на расстояние вытянутой руки и фыркнула, как бы желая прочистить нос. Она сказала, что от меня несет железом, отправила меня в лес и велела не приходить, пока я не избавлюсь от этой жуткой горечи.

Так что я испытывал немалое любопытство, роясь в дорожном мешке в поисках куска сломанной железной пряжки. Я с опаской протянул его Фелуриан, как если бы давал острый нож ребенку.

– Зачем он тебе? – спросил я, стараясь не выказывать любопытства.

Фелуриан ничего не ответила. Она крепко сжала железку тремя пальцами, как будто то была змея, которая вот-вот вырвется и укусит. Губы у нее стянулись в ниточку, а глаза принялись светлеть и вместо привычного сумеречно-фиалкового цвета сделались синими, как глубокая вода.

– Может, я помогу? – вызвался я.

Она расхохоталась. Не тем звонким, переливчатым смехом, который я слышал так часто, а яростным, диким хохотом.

– Ты правда хочешь помочь? – спросила она. Рука, сжимавшая обломок железа, чуть заметно дрожала.

Я кивнул, немного напуганный.

– Тогда уйди!

Глаза ее менялись все сильнее, теперь они сделались голубовато-белыми.

– Сейчас мне не надо ни пламени, ни песен, ни вопросов.

Когда я не сдвинулся с места, она махнула рукой прочь.

– Ступай в лес. Далеко не уходи, но не тревожь меня столько времени, сколько нужно, чтобы четырежды слиться воедино.

И голос у нее тоже слегка изменился. Он был по-прежнему мягок, и все же в нем появилась какая-то ломкая резкость, которая меня тревожила.

Я уже собирался запротестовать, но тут она бросила на меня такой ужасный взгляд, что я, не раздумывая, кинулся в лес.

Некоторое время я бесцельно блуждал, пытаясь взять себя в руки. Это было нелегко: я был в чем мать родила, и меня только что прогнали прочь оттуда, где творилась серьезная магия, как мать прогоняет от кухонного очага назойливого малявку.

Тем не менее я понимал, что в течение некоторого времени на поляне лучше не появляться. А потому я обратился лицом в сторону Дня и отправился на разведку.

Не знаю, почему я в тот день забрел так далеко. Фелуриан же предупреждала меня, чтобы я держался поблизости, и я понимал, что это был разумный совет. Сотни сказок, слышанных мною в детстве, предупреждали о том, как опасно заблудиться в Фейе. Да ладно сказки – одних только историй, которых я наслушался от Фелуриан, должно было хватить, чтобы не забредать далеко от ее сумеречной рощи.

Полагаю, отчасти виной тому мое природное любопытство. Но основная причина все же в моей уязвленной гордости. Гордость и глупость, они всегда ходят рука об руку.

Я шел вперед добрый час. Небо надо мной мало-помалу светлело, и наконец наступил настоящий день. Я отыскал нечто вроде тропы, но никого живого не встречал, если не считать редких бабочек да проскакавшей вверху белки.

С каждым новым шагом меня все сильнее терзали скука и тревога одновременно. Но я же был в Фейе, в конце-то концов! Вокруг должны были твориться всякие чудеса. Где же стеклянные замки? Огненные фонтаны? Кровожадные троввы? Где босоногие старики, готовые поделиться мудрым советом?..

Деревья расступились, и передо мной распростерлись луга. Все места в Фейе, что показывала мне Фелуриан, были лесными. Очевидно, то был верный знак, что я забрел за пределы тех земель, где мне следовало находиться.

И тем не менее я шагал все дальше, с удовольствием подставляя кожу солнышку после того, как столько времени провел на сумрачной прогалине Фелуриан. Тропа, по которой я шел, похоже, вела к одинокому дереву, что стояло посреди луга. Я решил дойти до дерева, а потом уж повернуть обратно.

Однако сколько я ни шел, а дерево как будто ничуть не приближалось. Поначалу я счел это очередной причудой Фейе, но, по мере того как я упрямо шагал вперед, мне мало-помалу стало ясно, в чем причина. Дерево попросту было больше, чем я думал. Гораздо больше и гораздо дальше.

В конце концов оказалось, что тропа не ведет к дереву. Не доходя до него, она сворачивала в сторону, делая крюк не меньше километра. Я уже подумывал было повернуть назад, но тут мое внимание привлекло нечто цветное, мелькнувшее под деревом. После короткой борьбы любопытство одержало-таки верх, и я шагнул с тропы в высокую траву.

Подобных деревьев я никогда прежде не видел. Я медленно приблизился к нему. Оно напоминало огромную раскидистую иву, только листья пошире и более темные. У дерева была густая плакучая крона, усеянная бледными серовато-голубыми цветами.

Ветер налетел с другой стороны, и когда листва зашевелилась, я ощутил незнакомый сладкий аромат. Пахло дымом, пряностями, кожей и лимоном. Перед этим запахом невозможно было устоять. Нельзя сказать, чтобы он был аппетитный. Рот у меня не наполнился слюной, в животе не забурчало. И тем не менее, если бы я увидел на столе нечто, что так пахло, будь то даже булыжник или деревяшка, мне тут же захотелось бы сунуть это в рот. Не от голода, а из чистого любопытства, как маленькие дети, которые тянут в рот что попало.

Когда я подошел ближе, зрелище ошеломило меня своей красотой: на фоне темной зелени бросались в глаза бабочки, перепархивающие с ветки на ветку, пьющие нектар из бледных цветков. То, что я поначалу принял за клумбу у корней дерева, оказалось сплошным ковром бабочек. У меня захватило дух, и я остановился, не доходя метров двадцати до границ кроны, чтобы не спугнуть насекомых.

Некоторые из бабочек, порхающие вокруг цветов, были лиловые с черным или синие с черным, такие же, как на прогалине Фелуриан. Другие были целиком ярко-зеленые, или желтые с серым, или серебристо-голубые. Но мое внимание привлекла одинокая крупная красная бабочка, малиново-алая с тонюсенькими золотыми прожилками. Крылья у нее были больше моей ладони. Она залетела поглубже в листву в поисках свежих цветов.

Внезапно ее крылышки беспомощно затрепыхались. Они оторвались и порознь слетели на землю, точно падающие осенние листья.

И только проводив их взглядом к подножию дерева, я понял, в чем дело. Там не было отдыхающих бабочек… земля была усеяна безжизненными крылышками. Тысячи и тысячи крылышек устилали траву в тени дерева подобно самоцветному одеялу.

– Красные бабочки оскорбляют мое эстетическое чувство, – холодно и сухо заявил голос с дерева.

Я отступил на шаг, взглядываясь в густой балдахин плакучих ветвей.

– Ну и манеры у тебя! – поддел меня сухой голос. – Даже не представился! Да еще и пялишься!

– Прошу прощения, сударь, – серьезно ответил я. Потом вспомнил цветы на дереве и поправился: – Сударыня. Но я никогда прежде не разговаривал с деревьями и оттого слегка растерялся.

– Да уж, оно и видно! Я тебе не дерево. Так же, как человек – не стул. Я – Ктаэх. Тебе повезло, что ты меня нашел. Многие позавидовали бы твоей удаче.

– Удаче? – переспросил я, пытаясь разглядеть, кто же все-таки разговаривает со мной из ветвей. В памяти шевелился обрывок старой истории, кусок народной легенды, которую я прочел, пока искал сведения о чандрианах…

– Ты – оракул! – сказал я.

– Оракул? Оригинально. Не пытайся лепить на меня ярлыки. Я – Ктаэх. Я есмь. Я вижу. Я знаю.

Пара переливчатых, синих с черным крылышек порознь опустилась на землю там, где только что была бабочка.

– Иногда я говорю.

– Мне казалось, тебя оскорбляют красные бабочки.

– А красных не осталось, – равнодушно пояснил голос. – Синие же смотрятся несколько слащаво.

В ветвях что-то мелькнуло, и еще одна пара сапфировых крылышек, медленно кружась, начала опускаться на землю.

– Ты же новый людь Фелуриан, да?

Я замялся, но сухой голос продолжал так, будто я ответил:

– Ну да, так и есть. От тебя несет железом. Самую малость. И все равно странно, как она это выносит.

Пауза. Что-то мелькнуло в ветвях. Слегка колыхнулся десяток листочков. Еще одна пара крылышек затрепыхалась и принялась опускаться на землю.

– Ну давай, – продолжал голос, который теперь доносился с другой стороны дерева, хотя обладателя его по-прежнему не видно было в листве. – Наверняка у любопытного мальчика найдется пара вопросов. Давай. Спрашивай. Твое молчание меня оскорбляет.

Я поколебался, потом сказал:

– Пожалуй, у меня и впрямь найдется пара вопросов.

– Ах-ха-а! – медленно и удовлетворенно протянул голос. – То-то же!

– Что ты можешь рассказать мне об амир?

– Пф-фш-ш! – в голосе послышалось раздражение. – В чем дело? Чего ты осторожничаешь? Зачем ходишь вокруг да около? Спрашивай про чандриан, и дело с концом!

Я застыл, ошеломленный и безмолвный.

– Удивлен? А что тебя удивляет? Боже, мальчик, ты же как прозрачный пруд! Сквозь тебя видно на три метра в глубину, а там всей и глубины-то не больше метра!

В ветвях снова мелькнуло, и сразу две пары крылышек закружились в воздухе – одна синяя, другая лиловая.

Мне померещилось, что в ветвях показалось нечто жилистое, однако оно тут же исчезло в бесконечном колыхании дерева.

– А лиловую за что? – спросил я, просто затем, чтобы что-нибудь спросить.

– А так, из вредности, – ответил голос. – Из зависти к ее невинности и беззаботности. И вообще, они такие миленькие, мне это приелось. Так же, как и преднамеренное невежество.

Пауза.

– Ну так что, ты же хочешь спросить у меня про чандриан?

Мне ничего не оставалось, как кивнуть.

– Да тут, на самом деле, и рассказывать-то особо нечего, – легкомысленно сообщил голос. – Однако же тебе лучше называть их просто «Семеро». А то к слову «чандрианы» за все эти годы налипло столько побасенок. Прежде-то эти названия были взаимозаменяемыми, но в наше время, если сказать «чандрианы», всем сразу приходят на ум людоеды, грызни и бука. Ужасно глупо!

Последовала долгая пауза. Я стоял неподвижно, пока не сообразил, что существо ждет моей реакции.

– А дальше? – спросил я. Мой голос мне самому показался ужасно чужим.

– А тебе зачем? – мне померещилась игривая нотка.

– Потому что мне надо знать, – ответил я, пытаясь придать своему голосу хоть немного твердости.

– Надо? – скептически переспросил Ктаэх. – С чего это вдруг? Возможно, университетские магистры знают ответы на вопросы, которые ты ищешь. Но тебе они не скажут, даже если ты спросишь, а ты не спросишь. Ты для этого слишком гордый. Слишком умный, чтобы просить помощи. Слишком заботишься о собственной репутации.

Я попытался ответить, но сумел выдавить только сухой хрип. Я сглотнул и начал заново:

– Ну, пожалуйста! Мне надо это знать. Они убили моих родителей.

– Ты что, собираешься убить чандриан? – голос звучал завороженно, почти ошарашенно. – Взять, выследить их и убить, и все это в одиночку? Ничего себе! И как же ты собираешься это сделать? Хелиакс живет на свете целых пять тысяч лет. Пять тысяч лет, и ни секунды сна.

Впрочем, полагаю, тебе хватит ума отправиться искать амир. Даже такой гордец, как ты, способен понять, что без помощи не справиться. Возможно, орден и согласится тебе помочь. Беда в том, что отыскать их не проще, чем самих Семерых. Ай-яй-яй! Что же делать нашему отважному мальчугану?

– Расскажи!

Я хотел крикнуть это, но получилась униженная просьба.

– Думаю, это выводит из себя, – спокойно продолжал Ктаэх. – Те немногие, кто в чандриан верит, слишком запуганы, чтобы говорить об этом, а все остальные только посмеются, если ты их об этом спросишь.

Последовал театральный вздох – как будто с нескольких сторон кроны сразу.

– Однако же такова цена, которой приходится расплачиваться за культуру.

– Какая цена? – спросил я.

– Самонадеянность, – ответил Ктаэх. – Ты уверен, будто знаешь все на свете. Ты смеялся над фейри, пока сам не встретил одну из них. Неудивительно, что твои культурные знакомые точно так же не верят в чандриан. Тебе придется оставить свои драгоценные закоулки далеко позади, прежде чем ты найдешь кого-то, кто воспримет это всерьез. Тебе не на что надеяться, пока ты не дойдешь до Штормвала.

Оно умолкло. Еще одна пара лиловых крылышек слетела на землю. Я сглотнул – в горле у меня пересохло, – стараясь придумать, что бы такое спросить, чтобы получить побольше сведений.

– Ты же понимаешь, немногие отнесутся всерьез к твоим поискам амир, – спокойно продолжал Ктаэх. – Однако маэр – человек весьма неординарный. Он уже подошел к ним вплотную, хотя и не догадывается об этом. Держись маэра, и он приведет тебя к их порогу.

Послышалось тоненькое сухое хихиканье.

– Клянусь кровью, колючкой и костью, жаль, что у вас, жалких тварей, не хватит ума оценить меня! Забудь что хочешь, но слова мои помни. В конце концов ты поймешь, в чем соль шутки. Я гарантирую это. Ты от души посмеешься, когда придет время.

– И все же, что ты можешь рассказать о чандрианах? – спросил я.

– Ну, раз уж ты так любезно интересуешься, тебе нужен Пепел. Помнишь Пепла? Белые волосы. Черные глаза. Знаешь, что он делал с твоей матерью? Страшные вещи. Однако она держалась молодцом. Лориана была прирожденной актрисой, извини за выражение. Куда лучшей актрисой, чем твой отец: он так стенал и молил…

У меня перед глазами вспыхнули картины того, о чем я столько лет пытался забыть. Мать, с мокрыми от крови волосами, с неестественно вывороченными руками, переломанными в запястьях, в локтях… Отец со вспоротым животом, оставивший кровавый след длиной в восемь метров. Он полз, чтобы умереть поближе к ней… Я попытался заговорить, но во рту пересохло.

– Почему? – прохрипел я.

– Почему? – откликнулся Ктаэх. – Какой хороший вопрос! Я знаю много-много ответов на него. Почему они так дурно обошлись с твоими бедными родителями? Потому что им так хотелось, потому что у них было время и вдохновение, потому что у них были на то причины.

Почему они оставили тебя в живых? Потому что они растяпы, потому что тебе повезло, потому что что-то их спугнуло.

«Что же их спугнуло?» – тупо подумал я про себя. Но это было уже слишком. Воспоминания, то, что говорил этот голос… Мои губы безмолвно зашевелились, вопрошая…

– Что-что? – переспросил Ктаэх. – Ты снова хочешь спросить почему? Тебя интересует, почему я тебе говорю все это? Что в этом толку? А может, этот Пепел и со мной как-то раз сыграл дурную шутку. А может, мне забавно будет поглядеть, как щенок вроде тебя щелкает зубами возле его пяток. А может, твои связки тихо скрипят, когда ты стискиваешь кулаки, и для меня это звучит сладостной симфонией. О да, так и есть. Можешь быть уверен.

Почему ты не можешь отыскать этого Пепла? О-о, какой интересный вопрос. Всякий может подумать, что человек с угольно-черными глазами непременно привлечет внимание, даже если просто зайдет пропустить стаканчик. Как же так получилось, что тебе за все это время не удалось напасть на его след?

Я потряс головой, пытаясь избавиться от запаха крови и паленых волос.

Ктаэх, похоже, воспринял это как ответ.

– Да, верно, полагаю, тебе не надо рассказывать, как он выглядит. Ты же его видел не далее как пару дней назад.

До меня наконец дошло. Главарь разбойников! Изящный человек в кольчуге! Пепел. Тот самый, что говорил со мной, когда я был ребенком. Человек с ужасной улыбкой и мечом как зимний лед.

– Жаль, жаль, что ему удалось уйти, – продолжал Ктаэх. – И все же, признайся, тебе изрядно повезло. Шанс повстречать его снова представляется раз в жизни. Жаль, что ты его упустил. Но ты не переживай, что не узнал его. Они хорошо навострились скрывать то, что способно их выдать. Так что это совсем не твоя вина. Ведь прошло так много времени. Годы! К тому же ты был занят: заискивал перед власть имущими, кувыркался в подушках с хорошенькой эльфийкой, удовлетворял свои основные инстинкты…

Три зеленые бабочки затрепыхались одновременно. Их крылышки, опадавшие на землю, выглядели как листья.

– Кстати, насчет инстинктов: а что скажет твоя Денна? Ой-ей-ей! Представь, если бы она увидела тебя здесь? Как вы с твоей эльфийкой трахаетесь, будто кролики. Кстати, он ведь ее бьет. Покровитель-то ее. Нет, не все время, но частенько. Иногда – со зла, но в основном для него это просто забава. Как далеко он сможет зайти, прежде чем она расплачется? Прежде чем она решится уйти и придется снова заманивать ее обратно? Ничего из ряда вон выходящего, заметь себе. Никаких ожогов. Ничего такого, от чего остаются шрамы. Пока еще нет.

Вот пару дней назад он избил ее тростью. Это было нечто новенькое. У нее под одеждой теперь рубцы толщиной с твой большой палец. Она дрожит на полу, на губах у нее кровь, и знаешь, о чем она думает, прежде чем потерять сознание? О тебе. Она думает о тебе. Ты о ней тоже думал, подозреваю. В перерывах между купанием, земляникой и всем прочим.

Ктаэх издал звук, похожий на вздох.

– Бедная девочка, она так к нему привязана! Думает, будто ничего лучшего она и не достойна. Она не уйдет от него, даже если ты попросишь. Но ты и не попросишь. Ты же такой осторожный. Так боишься ее отпугнуть. Правильно боишься, между прочим. Она ведь привыкла спасаться бегством. Теперь вот и из Северена уехала, и сумеешь ли ты отыскать ее снова?

Жалко все-таки, что ты тогда ушел, не сказав ни слова. А ведь она только-только начала тебе доверять. До того, как ты разозлился. До того, как ты сбежал. Как и все прочие мужчины в ее жизни. Как и все прочие мужчины. Ты так ее хотел, говорил столько ласковых и нежных слов, а потом взял и ушел. И бросил ее одну. Хорошо еще, что она уже привыкла к этому. А то бы ты ее ужасно огорчил. Ты мог бы разбить сердце бедной девушки…

Это было уже слишком. Я повернулся и сломя голову побежал назад, туда, откуда пришел. Назад, в тихий полумрак прогалины Фелуриан. Прочь. Прочь. Прочь откуда!

И на бегу я слышал у себя за спиной голос Ктаэха. Этот сухой, ровный голос преследовал меня куда дольше, чем я считал возможным:

– Вернись. Вернись. Мне еще так много надо тебе сказать! Ну куда же ты? Вернись!

* * *

Прошло несколько часов, прежде чем я вернулся на прогалину Фелуриан. Даже не знаю, как я нашел дорогу. Я только помню, что внезапно увидел среди деревьев ее беседку. При виде этой беседки безумный круговорот моих мыслей наконец-то замедлился, и я вновь обрел способность соображать.

Я спустился к озерцу, как следует напился, плеснул водой себе в лицо, чтобы прийти в себя и смыть следы слез. Немного поразмыслил, потом встал и направился к беседке. И только теперь обнаружил, что все бабочки куда-то делись. Обычно вокруг порхало хотя бы несколько штук, а теперь ни одной не осталось.

Фелуриан была там, но ее вид только сильнее выбил меня из колеи. Это был первый и единственный раз, когда она не выглядела безупречно прекрасной. Она лежала среди подушек, изможденная и усталая. Как будто я отсутствовал не несколько часов, а несколько дней и все это время она не спала и не ела.

Услышав мои шаги, она устало подняла голову.

– Готово, – сказала она. Но, когда она посмотрела на меня, глаза у нее расширились от изумления…

Я опустил взгляд и увидел, что я весь изодран колючками и окровавлен. Я был заляпан грязью, весь левый бок у меня был в травяной зелени. Должно быть, я упал, пока без памяти убегал прочь от Ктаэха.

Фелуриан резко села.

– Что с тобой стряслось?

Я рассеянно соскреб с локтя запекшуюся кровь.

– Я мог бы спросить о том же у тебя.

Мой голос звучал глухо и хрипло, как будто я сорвал его криком. Подняв глаза, я увидел, что она смотрит на меня с неподдельной озабоченностью.

– Я пошел в сторону Дня. И нашел на дереве какое-то существо. Оно называет себя Ктаэх.

Услышав это имя, Фелуриан замерла.

– Ктаэх? Ты говорил с ним?

Я кивнул.

– Ты задавал вопросы?

Но не успел я ответить, как она издала негромкий отчаянный возглас и ринулась ко мне. Она принялась ощупывать мое тело, словно проверяла, не ранен ли я. Через минуту она взяла мое лицо в ладони и заглянула мне в глаза так, словно боялась того, что может там увидеть.

– С тобой все в порядке?

Ее забота заставила меня слабо улыбнуться. Я хотел было заверить ее, что все отлично, но тут вспомнил то, что говорил Ктаэх. Вспомнил огонь и человека с черными как смоль глазами. Подумал о Денне, распростертой на полу, с кровью на губах. На глаза навернулись слезы, и я захлебнулся рыданиями. Я отвернулся и потряс головой, плотно зажмурившись, не в силах вымолвить ни слова.

Она погладила меня по затылку и сказала:

– Все хорошо. Боль уйдет. Он тебя не укусил, глаза у тебя ясные, значит, все хорошо.

Я отстранился, чтобы посмотреть ей в лицо.

– Глаза?

– Ктаэх говорит такие вещи, что это может сломать человеку голову. Но если бы это произошло с тобой, я бы увидела. Ты по-прежнему мой Квоут, мой нежный поэт.

Она подалась вперед с несвойственной ей нерешительностью и ласково поцеловала меня в лоб.

– Он лжет людям и сводит их с ума?

Фелуриан покачала головой.

– Ктаэх никогда не лжет. Он обладает даром прозрения, но говорит только то, что может ранить. Только деннерлинг станет разговаривать с Ктаэхом.

Она коснулась моей шеи, чтобы смягчить свои слова.

Я кивнул, понимая, что это правда. И разрыдался.