Текст книги "Страхи мудреца. Книга 2"

Автор книги: Патрик Ротфусс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 43 страниц)

ГЛАВА 105
ИНТЕРЛЮДИЯ
НЕ ЛИШЕНЫ ПРИЯТНОСТИ

Квоут подал Хронисту знак, чтобы тот пока не писал.

– С тобой все в порядке, Баст? – он озабоченно взглянул на своего ученика. – У тебя такой вид, словно ты кусок железа проглотил.

Баст был явно потрясен. Его лицо стало бледным, почти восковым. И привычное веселое выражение сменилось ужасом.

– Реши, – прошелестел он голосом сухим, как палая листва, – ты мне никогда не рассказывал, что говорил с Ктаэхом!

– Мало ли о чем я тебе не рассказывал, Баст! – легкомысленно ответил Квоут. – Именно потому ты и находишь грязные подробности моей жизни столь захватывающими.

Баст усмехнулся и вздохнул с облегчением.

– Так, значит, этого не было! Я имею в виду, ты же с ним не разговаривал, да? Так просто, присочинил для красочности?

– Ну, знаешь ли, Баст! – Квоут явно обиделся. – Моя история и без того достаточно красочна, чтобы я еще что-то присочинял!

– Не ври! – внезапно рявкнул Баст – он аж подпрыгнул на стуле от ярости. – Не ври мне об этом! Не смей!

Он с размаху врезал ладонью по столу, опрокинул свою кружку, чернильница Хрониста упала и покатилась в сторону.

Хронист в мгновение ока схватил недописанный лист и ногами оттолкнулся от стола, чтобы спасти рукопись от брызг чернил и пива.

Баст подался вперед, тыча пальцем в Квоута, лицо у него побагровело.

– Мне плевать, из какого еще дерьма ты тут делаешь конфетку! Но на этот счет врать не смей, Реши! Только не мне!

Квоут указал в сторону Хрониста, который сидел, обеими руками сжимая спасенный листок.

– Баст, – сказал он, – это мой шанс честно и полностью поведать историю моей жизни. И все, что я говорю…

Баст зажмурился и замолотил кулаками по столу, точно капризный ребенок.

– Заткнись! Заткнись!!! Заткни-и-ись!!!

Он указал на Хрониста.

– Реши, мне трижды наплевать, что ты рассказываешь ему. Он все равно будет писать, что я скажу, а не то я сожру его сердце на рыночной площади!

Он снова указал на трактирщика и яростно потряс пальцем.

– Но мне ты расскажешь правду, и немедленно!

Квоут посмотрел на своего ученика, и его улыбка медленно растаяла.

– Баст, мы с тобой оба знаем, что я не против того, чтобы приукрасить хорошую байку. Но эта история – дело другое. Это мой шанс записать все как было. Это та правда, которая стоит за байками.

Черноволосый юноша сгорбился на стуле и закрыл глаза ладонью.

Квоут посмотрел на него озабоченно.

– С тобой все в порядке?

Баст потряс головой, по-прежнему прикрывая глаза.

– Баст, – мягко сказал Квоут, – у тебя рука в крови.

Он выдержал долгую паузу, потом спросил:

– Баст, в чем дело?

– Вот именно! – выпалил Баст пронзительным, истеричным тоном, раскинув руки. – Я, кажется, наконец-то понял, в чем дело!

И Баст разразился хохотом, но хохот его звучал натужно и неестественно и завершился чем-то похожим на рыдание. Баст задрал голову к потолку, глаза у него блестели. Он сморгнул, словно сдерживал слезы.

Квоут подался вперед и положил ему руку на плечо.

– Баст, прошу тебя…

– Ты просто столько всего знаешь! – сказал Баст. – Слишком много всего такого, чего тебе знать не положено. Про берентальту знаешь. Про белых сестер, про путь смеха. Как же ты можешь не знать про Ктаэха? Это же… это же чудовище!

Квоут приметно расслабился.

– Боже милосердный, Баст, и это все? Ты ж меня в пот вогнал. Мне доводилось встречаться с вещами похуже…

– Хуже Ктаэха ничего нет и быть не может! – выкрикнул Баст и снова грохнул стиснутым кулаком по столешнице. На этот раз послышался треск, как будто толстая доска не выдержала и проломилась. – Слушай, Реши, заткнись и слушай! Я серьезно.

Баст на миг опустил голову, тщательно подбирая слова.

– Ты знаешь, кто такие ситхе?

Квоут пожал плечами.

– Одна из фракций фейе. Могущественные, благонамеренные…

Баст взмахнул руками.

– Ничего ты о них не знаешь, раз зовешь их «благонамеренными»! Но да, если кто из фейе и трудится во имя блага, то это они. Их древнейшая и важнейшая задача – это не давать Ктаэху общаться ни с кем. Ни с кем!

– Никакой охраны я там не видел, – сказал Квоут тоном человека, успокаивающего испуганное животное.

Баст взъерошил волосы у себя на голове.

– Клянусь всей солью, что во мне, я не могу понять, как ты их миновал, Реши! Если кому-то удается вступить в контакт с Ктаэхом, ситхе его убивают. Их боевые луки из рога бьют на километр. Они убивают и оставляют труп гнить. И если на труп опустится ворона, они убивают и ворону тоже!

Хронист тихо кашлянул и спросил:

– Но если то, что ты говоришь, правда, зачем тогда кому-то отправляться к Ктаэху?

Баст было собрался огрызнуться, но вместо этого только тяжело вздохнул.

– Честно говоря, – сказал он, – мой народ не отличается благоразумием. Любой ребенок среди фейе знает, что такое Ктаэх, и все равно всегда находится кто-то, кому неймется с ним поговорить. К нему идут за ответами на вопросы или за предсказанием будущего. А некоторые надеются добыть цветок…

– Цветок? – переспросил Квоут.

Баст снова изумленно уставился на него.

– Ну как же, ринна!

Не видя понимания в лице трактирщика, он горестно покачал головой.

– Реши, эти цветы – панацея. Они лечат любую болезнь. Исцеляют от любого яда. Заживляют любые раны.

Услышав это, Квоут вскинул брови.

– Ага! – сказал он, глядя на свои руки, сложенные на столе. – Да, понимаю. Теперь понятно, отчего многих туда тянет, даже если все знают, что ходить туда не стоит.

Трактирщик поднял голову.

– Но, должен признаться, я все-таки не вижу, в чем проблема, – сказал он виноватым тоном. – Я повидал немало чудовищ, Баст. Ктаэху до них далеко будет.

– Я просто неудачно выразился, Реши, – признался Баст. – Но я не могу придумать лучшего слова. Если бы я знал слово, обозначающее нечто ядовитое, гнусное и заразное, я бы его использовал.

Баст перевел дух и подался вперед.

– Реши, Ктаэх видит будущее. Не смутно и двусмысленно, как какие-нибудь провидцы. Он видит все будущее. Отчетливо. Во всех подробностях. Все, что может случиться в будущем, со всеми разветвлениями, начиная с текущего момента.

Квоут вскинул бровь.

– Ах вот как? В самом деле?

– В самом деле, – очень серьезно ответил Баст. – И при этом он представляет собой чистое, незамутненное зло. По большей части это не проблема, дерево-то он покинуть не может. Но если кто-нибудь является к нему сам…

Взгляд Квоута сделался отстраненным, и он кивнул в ответ на собственные мысли.

– Если он знает будущее во всех подробностях, – медленно произнес он, – он знает и то, как именно человек или фейе поведет себя, узнав то, что он ему скажет.

Баст кивнул.

– И он злой, Реши.

Квоут продолжал размышлять вслух:

– Это означает, что любой, на кого повлиял Ктаэх, становится стрелой, пущенной в будущее.

– Стрела, Реши, может поразить только одного, – черные глаза Баста были пусты и безнадежны. – А тот, на кого повлиял Ктаэх, – это чумной корабль, плывущий в гавань.

Баст указал на полуисписанный листок, который держал на коленях Хронист.

– Если бы ситхе знали, что этот текст существует, они не пожалели бы сил, чтобы его уничтожить. Они убили бы нас всех за то, что мы слышали, что сказал Ктаэх.

– Потому что все и всё, что уносит влияние Ктаэха прочь от дерева… – сказал Квоут, глядя на свои руки. Он долго сидел молча и задумчиво кивал. – Значит, юноша, ищущий счастья, приходит к Ктаэху и уносит оттуда цветок. Королевская дочка смертельно больна, и он приносит цветок, чтобы ее исцелить. Они влюбляются друг в друга, невзирая на то, что она помолвлена с принцем соседнего королевства…

Баст тупо смотрел на Квоута.

– В одну прекрасную лунную ночь они отваживаются бежать, – продолжал Квоут. – Однако юноша оступается и падает с крыши, и беглецов хватают. Принцессу выдают замуж против ее воли, и в первую брачную ночь она убивает своего принца ударом кинжала. Принц умирает. Начинается война. Поля горят, почвы засаливаются. Голод. Чума…

– Это история Фастингсвейской войны, – тихо произнес Баст.

Квоут кивнул.

– Это одна из историй, что рассказывала мне Фелуриан. До сих пор я не понимал, при чем тут цветок. Про Ктаэха она не упоминала.

– Она бы и не стала про него упоминать, Реши. Это считается дурной приметой.

Баст покачал головой.

– Даже нет, не так. Это как плюнуть ядом кому-то в ухо. Так просто не делают.

К Хронисту отчасти вернулось присутствие духа, и он снова подвинулся к столу, не выпуская из рук драгоценный листок. Он нахмурился, глядя на столешницу, треснутую и залитую пивом и чернилами.

– Видно, у этого создания та еще репутация, – сказал он. – И все же мне не верится, что оно так уж опасно…

Баст посмотрел на Хрониста, словно не веря своим ушам.

– Железо и желчь! – негромко произнес он. – Ты что думаешь, я маленький, что ли? Ты думаешь, я не способен отличить истину от баек, что рассказывают в ночи у костра?

Хронист примирительно помахал рукой.

– Да нет, я вовсе не это хотел…

Баст, не сводя глаз с Хрониста, положил свою окровавленную ладонь плашмя на стол. Дерево заскрипело, треснутые доски с хрустом сомкнулись и стали на место. Баст поднял ладонь, потом хлопнул ею по столу, и темные ручейки чернил и пива внезапно скрутились и обернулись угольно-черной вороной. Ворона захлопала крыльями, сорвалась с места и сделала круг по залу.

Баст поймал ее обеими руками, небрежно разорвал птицу пополам и подбросил половинки в воздух, где они взорвались клубами кроваво-алого пламени.

Все это случилось не более чем за один вздох.

– Все, что тебе известно о фейе, поместится в наперстке, – сказал Баст тусклым, ровным тоном, глядя на Хрониста совершенно безо всякого выражения на лице. – Как же ты смеешь сомневаться в моих словах? Ты ведь понятия не имеешь, кто я такой!

Хронист окаменел, но глаз не отвел.

– Клянусь своим языком и зубами, – твердо и решительно сказал Баст. – Клянусь дверьми из камня. Трижды тысячу раз вам говорю – ни в моем, ни в вашем мире нет ничего опаснее Ктаэха.

– Не надо, Баст, – тихо ответил Квоут. – Я тебе верю.

Баст обернулся, посмотрел на Квоута и ссутулился у себя на стуле.

– Эх, Реши, лучше бы ты мне не верил!

Квоут криво улыбнулся.

– Значит, после того как ты встретился с Ктаэхом, любой твой выбор будет неверен.

Баст покачал головой. Лицо у него побледнело и вытянулось.

– Нет, Реши. Любой твой выбор приведет к катастрофе. Иакс говорил с Ктаэхом перед тем, как похитил луну, что привело к войне творения. Ланре говорил с Ктаэхом перед тем, как погубил Мир Тариниэль. Создание Безымянных. Скендины. Все это восходит к Ктаэху.

Лицо Квоута застыло.

– Что ж, по крайней мере, я очутился в интересной компании, а? – сухо сказал он.

– Мало того, Реши, – сказал Баст. – В наших пьесах, если на декорациях в отдалении изображено дерево Ктаэха, сразу становится ясно, что это будет самая жуткая трагедия. Его рисуют нарочно, чтобы зрители знали, чего ожидать. Чтобы они знали, что кончится все хуже некуда.

Квоут долго-долго смотрел на Баста.

– Ах, Баст, – тихо сказал он своему ученику. И улыбнулся, мягко и грустно. – Я же понимаю, что за историю я рассказываю. Это далеко не комедия.

Баст смотрел на него пустым, безнадежным взглядом.

– Но, Реши…

Он пошевелил губами, как бы пытаясь подобрать нужные слова, – и не сказал ничего.

Рыжий трактирщик обвел жестом пустой зал.

– Это же конец истории, Баст. И все мы это знаем, – Квоут говорил спокойным, скучным тоном, словно вчерашнюю погоду обсуждал. – Я прожил занятную жизнь, и эти воспоминания не лишены приятности. Но…

Квоут перевел дух и медленно выдохнул воздух.

– Но это отнюдь не приключенческий роман. Не легенда, где герои воскресают из мертвых. Не воодушевляющий эпос, призванный будоражить кровь. Нет. Все мы знаем, что это за история.

Мгновение казалось, будто он вот-вот скажет что-то еще, но вместо этого его взгляд рассеянно блуждал по пустынному трактиру. Лицо его было спокойно: ни гнева, ни горечи.

Баст стрельнул глазами в сторону Хрониста, но на этот раз в его взгляде не было пламени. Ни гнева. Ни ярости. Ни властного приказа. Глаза Баста были отчаянные, молящие.

– Но история не кончена, раз ты все еще здесь, – сказал Хронист. – Какая же это трагедия, ведь ты жив!

Баст с жаром закивал и снова уставился на Квоута.

Квоут посмотрел на них, потом улыбнулся и хмыкнул.

– Эх, – ласково сказал он, – какие ж вы оба еще молодые!

ГЛАВА 106
ВОЗВРАЩЕНИЕ

После встречи с Ктаэхом я еще долго не мог прийти в себя.

Я спал много, но беспокойно: мне то и дело снились кошмары. Некоторые из них были особенно яркие и незабываемые. В основном о матери, об отце, о моей труппе. Еще хуже были те, после которых я просыпался в слезах, не помня, что мне снилось, но с болью в груди и с пустотой в голове, похожей на кровавую дыру на месте выбитого зуба.

В первый раз, когда я так пробудился, Фелуриан сидела рядом и смотрела на меня. Лицо у нее было такое доброе и озабоченное, что я уж думал, что она вот-вот прошепчет что-то ласковое и погладит меня по голове, как делала Аури у меня в комнате несколько месяцев тому назад.

Но Фелуриан ничего такого не сделала.

– Ты в порядке? – спросила она.

Я не знал, что ответить. Голова шла кругом от воспоминаний, смятения и горя. Я не решился заговорить, чтобы не разрыдаться снова, и только покачал головой.

Фелуриан нагнулась, поцеловала меня в уголок губ, посмотрела долгим взглядом и снова села. Потом спустилась к озерцу и принесла мне напиться в ладонях.

В следующие дни Фелуриан не забрасывала меня вопросами и не пыталась вызвать на разговор. Время от времени она пыталась рассказывать мне истории, но я никак не мог на них сосредоточиться – они казались еще менее внятными, чем прежде. В некоторых местах я принимался неудержимо рыдать, хотя в самих историях ничего печального не было.

Один раз, проснувшись, я обнаружил, что она исчезла. Через несколько часов она вернулась и принесла странный зеленый плод больше моей головы. Застенчиво улыбнулась и протянула его мне, показав, как правильно чистить тонкую шкурку, чтобы добраться до оранжевой мякоти внутри. Мясистая, кисло-сладкая, она распадалась на спирально расположенные дольки.

Мы молча ели плод, пока от него не осталось ничего, кроме круглой, твердой, скользкой косточки. Косточка была темно-коричневая и такая большая, что не помещалась в мой кулак. Фелуриан не без торжественности разбила косточку о камень и показала ее ядро, сухое, как каленый орех. Мы съели и его тоже. Вкус у ядра был насыщенный и острый, отдаленно напоминающий копченую лососину.

А внутри косточки было семечко, белое как кость, величиной с лесной орешек. Семечко Фелуриан отдала мне. Оно было сладкое, как конфета, и немного липкое, словно карамель.

Как-то раз она оставила меня одного на много часов и вернулась с двумя бурыми птичками, бережно неся по одной в каждой ладони. Птички были поменьше воробья, с удивительными глазами, зелеными, как листва. Она усадила их на подушки подле меня, свистнула, и птички запели. Не короткими трелями, как поют птицы, нет, то была настоящая песня. Четыре куплета и припев между ними. Поначалу они пели в унисон, потом на два голоса.

В другой раз, когда я проснулся, она напоила меня из кожаной чаши. Питье пахло фиалками и не имело никакого особенного вкуса, но после него во рту сделалось свежо, тепло и чисто, как будто я напился летнего солнышка.

Еще как-то раз она дала мне гладкий красный камушек, теплый на ощупь. Через несколько часов камушек проклюнулся, как яйцо, и из него вылупилось существо, похожее на крошечную белочку. Белочка сердито зацокала на меня и ускакала.

Один раз я проснулся и увидел, что ее нет поблизости. Оглядевшись, я увидел, что она сидит у воды, обняв руками колени. Мне было почти не слышно, как она нежно и мелодично всхлипывает себе под нос.

Я засыпал и просыпался. Она дарила мне то кольцо, сплетенное из листика, то гроздь золотистых ягод, то цветок, который открывался и закрывался, когда до него дотронешься…

А как-то раз, когда я снова вскинулся со слезами на глазах и болью в груди, она протянула руку и накрыла мою ладонь своей. Этот жест был так робок, лицо ее было таким встревоженным, что можно было подумать, будто она никогда прежде не касалась мужчины. Словно она боялась, что я сломаюсь, или вспыхну огнем, или укушу ее. Ее прохладная ладошка на миг опустилась на мою руку, легко, точно мотылек. Она слегка стиснула мою руку и немного погодя отпустила ее.

Тогда мне это казалось странным. Но мой разум был слишком помрачен смятением и скорбью, и я плохо соображал. Только теперь, оглядываясь назад, я понимаю, в чем было дело. Она со всей неуклюжестью неопытной влюбленной пыталась утешить меня и понятия не имела, как это сделать.

* * *

Однако время лечит все. Сны мало-помалу отступили. Ко мне вернулся аппетит. В голове прояснилось достаточно, чтобы я смог поболтать с Фелуриан о том о сем. Вскоре после этого я оправился достаточно, чтобы начать заигрывать с ней. Когда это произошло, она явно испытала ощутимое облегчение, словно ей было не по себе, когда она общалась с тем, кто не стремился ее целовать.

И последним ко мне вернулось любопытство – самый верный знак, что я снова стал самим собой.

– А я ведь так и не спросил тебя, чем кончилось дело с шаэдом, – сказал я.

Она просияла.

– Шаэд готов!

В ее глазах сверкнула гордость. Она взяла за меня за руку и повела к краю беседки.

– С железом было нелегко, однако же все готово!

Она устремилась было вперед, потом остановилась.

– Сумеешь ли ты его отыскать?

Я, не спеша, внимательно огляделся по сторонам. Хотя Фелуриан уже объяснила мне, что искать, я далеко не сразу обнаружил едва заметный сгусток тьмы в тени ближайшего дерева. Я протянул руку и достал из укрытия свой шаэд.

Фелуриан кинулась ко мне, радостно хохоча, словно я только что выиграл в какую-то игру. Она повисла у меня на шее и расцеловала с неистовством целой дюжины детишек.

Прежде она ни разу не дозволила мне примерить шаэд, и теперь, когда она накинула его на мои обнаженные плечи, я изумился. Он был почти невесомый и мягче самого роскошного бархата. Казалось, будто я накинул на плечи теплый ветерок, тот самый, что ласкал мою кожу на темной лесной поляне, куда Фелуриан водила меня собирать тень.

Я хотел было пойти к озерцу, посмотреться в него, чтобы узнать, как я выгляжу, но Фелуриан накинулась на меня. Повалив меня на землю, она оседлала меня, и шаэд раскинулся под нами, как толстое одеяло. Она собрала его края вокруг нас и принялась целовать меня в грудь и в шею. Горячий язык коснулся моей кожи.

– Теперь, – сказала она мне в ухо, – каждый раз, как твой шаэд будет обнимать тебя, ты станешь думать обо мне, и всякое его прикосновение будет как мое прикосновение.

Она медленно двигалась на мне, прижимаясь ко мне всем своим обнаженным телом.

– И сколько бы женщин у тебя ни было, ты будешь помнить Фелуриан, и ты ко мне вернешься!

* * *

После этого я понял, что мое пребывание в Фейе подходит к концу. Слова Ктаэха застряли у меня в голове, как колючки, и непрерывно гнали меня назад, в мир. То, что я находился на расстоянии броска камнем от убийцы своих родителей и не понял этого, оставило у меня на губах привкус горечи, которого не могли смыть даже поцелуи Фелуриан. К тому же в голове у меня непрерывно крутилось то, что Ктаэх сказал о Денне.

И вот наконец я проснулся и понял, что время настало. Я встал, собрал свою дорожную сумку, оделся – впервые за целую вечность. Было как-то даже странно чувствовать на себе одежду. Сколько же времени меня не было? Я запустил пальцы в отросшую бороду, пожал плечами и отмахнулся от этого вопроса. Что толку гадать, все равно скоро узнаю!

Обернувшись, я увидел Фелуриан, которая с грустным лицом стояла в центре беседки. На миг мне подумалось, что она начнет просить, чтобы я не уходил, но нет, ничего подобного. Она подошла ко мне, окутала меня шаэдом, точно мать, одевающая ребенка, который собирается выйти на мороз. Казалось, даже бабочки, ее спутницы, и те приуныли.

Она несколько часов вела меня через лес, пока мы не пришли к паре высоких серовиков. Она накинула на меня капюшон шаэда и велела закрыть глаза. Потом немного поводила по кругу – и я ощутил, что воздух вокруг слегка изменился. Открыв глаза, я понял, что лес вокруг не тот, через который я шел за секунду до того. Странное напряжение в воздухе исчезло. Это был мир смертных.

Я обернулся к Фелуриан.

– Госпожа моя, – сказал я, – мне нечего дать тебе на память…

– Кроме обещания вернуться.

Ее голос был нежен как лилия, но в нем слышалось предостережение.

Я улыбнулся.

– Я хочу сказать, мне нечего тебе подарить, госпожа.

– Кроме воспоминаний…

Она подалась ближе.

Закрыв глаза, я простился с ней несколькими словами и множеством поцелуев.

И ушел. Мне хотелось бы сказать «даже не обернувшись», но это была бы неправда. Ее вид едва не разбил мне сердце. Она казалась такой крохотной рядом с огромными серыми камнями. Я едва не вернулся, чтобы поцеловать ее снова, всего один разок, на прощание.

Но я понимал, что если вернусь, то никогда уже не сумею уйти. И силой заставил себя пойти дальше.

Когда я обернулся во второй раз, она исчезла.