Текст книги "Салют из тринадцати орудий (ЛП)"

Автор книги: Патрик О'Брайан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

Получился довольно неплохой обед на английский манер: из двух главных блюд и пяти видов закусок, но ничего похожего на то, что Софи организовала бы, зная, что Джек последний раз в обозримое время обедает дома. По крайней мере, из погреба достали лучший портвейн, и когда блистательно одетые дамы покинули компанию, мужчины принялись за вино.

– Когда делают хороший портвейн или кларет и бургундское получше, – изрек Стивен, смотря на свечу сквозь бокал, – то люди ведут себя рационально. Почти во всех остальных занятиях мы встречаем лишь безрассудство и хаос. Не согласитесь ли вы со мной, сэр, что мир наполнен хаосом?

– Истинно так, сэр, – согласился капитан Смит. – За исключением хорошо управляемых военных кораблей, хаос окружает нас повсюду.

– Везде хаос. Что может быть проще, чем банковское дело? Получаете деньги – записываете, выплачиваете деньги – записываете. Разница между этими суммами – остаток на счете клиента. Но могу ли я заставить банк сообщить мне баланс моего счета, ответить на мои письма, точно следовать моим инструкциям? Не могу. Пытаюсь их увещевать, но тону в хаосе. Совладелец банка, которого я хочу видеть, уехал ловить лосося в родной Твид, документы не туда положили, документы не пришли, никто не понимает португальский и не понимает португальскую манеру ведения дел, лучше бы мне назначить встречу через две недели. Не утверждаю, что они нечестные (четыре пенса на «непредвиденные расходы» меня не волнуют), но заявляю – они некомпетентные, тщетно барахтаются в аморфном тумане. Скажите, сэр, знаете ли вы банкира, хорошо понимающего свое дело? Современного Фуггера.

– Стивен, пожалуйста! – воскликнул Джек. И Эдвард, и Генри Смит, сыновья очень почитаемого ими протестантского священника, на флоте считались набожными (молитвы каждый день, а по воскресеньям – дважды). И хотя их боевые качества защищали от возможных обвинений в ханжестве, всем известно, как они строго пресекали ругань, божбу и неприличное поведение. Оба брата, набожные или нет, во времена великого позора Джека непреклонно проявляли доброту и внимание (существенный фактор риска для флотской карьеры), и он не хотел, чтобы его гости обиделись.

– Я имею в виду Фуггеров, мистер Обри, – холодно ответил Стивен. – Фуггеров, повторяю, знаменитое верхненемецкое семейство банкиров, образец знающих свое дело людей. Особенно во времена Карла V.

– Да? А я и не знал. Наверное, не разобрался в твоем произношении. Прошу прощения. Но, в любом случае, капитан Смит приходится братом джентльмену, о котором я тебе рассказывал. Тому самому, который как раз открывает собственный банк. Точнее еще один банк – у них конторы по всему графству и, конечно же, в городе. Другого его брата ты тоже знаешь – Генри Смит, капитан «Ревенджа», он женат на дочери адмирала Пиггота. Исключительно флотская семья. Бедный Том тоже стал бы моряком, если бы не покалеченная нога. Крайне серьезный банк, я уверен. Собираюсь перевести туда значительные суммы, раз Том Смит так удобно под рукой. Что же до твоих людей, Стивен, то мне не нравится, как молодой Робин проиграл пятнадцать тысяч гиней за раз в «Брукс».

– Не мне превозносить наш семейный банк, – подал голос капитан Эдвард Смит, – но по крайней мере могу заверить, что в делах Тома хаоса нет. Или же его так мало, как только можно представить в подлунном мире. На входящие письма отвечают в тот же день, четырехпенсовые монеты не проходят незамеченными, а векселя Тома принимаются по всей стране, даже в Шотландии, так же охотно, как и Банка Англии.

– А еще он славно играет в крикет, несмотря на ногу, – добавил Джек. – За него человек бежит, когда он бьет по мячу, а удары он чертовски умеет закручивать. Знаю его с детства.

– Прошу прощения, сэр, за то, что не узнал вас раньше, – извинился Стивен. – Довольно часто имел удовольствие видеть вашего брата на борту «Ревенджа». Не будь я столь озадачен, сразу бы заметил сходство.

Сходство действительно было явным. В гостиной Стивен задумался о возможном семейном сходстве. В данном случае оба брата – флотские офицеры того типа, который ему больше всего нравился. Их обветренные, интересные, умные лица выражали открытость и дружелюбие без неловкости, самодовольства и высокомерия, присущих иногда армейским.

Оба внешне оказались очень похожими, и Эдвард Смит обладал точно таким же жалобным, добрым смехом и теми же движениями головы, как и его брат Генри.

Миссис Уильямс обратилась к нему за поддержкой:

– Конечно же, вы, сэр, зная мистера Обри столь долго, сможете ему объяснить, как ошибочно срываться с места столь дико в преддверии дня рождения дочерей и ожидаемого созыва парламента?

– Что ж, мэм, – ответил капитан Смит с тем же смешком и наклоном головы, – несмотря на все желание услужить вам, боюсь, это выше моих сил.

Это оказалось выше чьих угодно сил. Раз Джек Обри заговорил служебным тоном, София, Диана и Стивен прекрасно понимали, что он может и планирует резко сорваться с места. Стивен, в частности, много раз видел примеры подобного. Если можно заполучить хоть какое-то преимущество в море, если не терять ни минуты: будь то выигрыш ветра, погоня, бой или бегство, корабли под командованием Обри могли отдать концы и безвозвратно исчезнуть вдалеке, оставляя на берегу матросов в увольнении, предметы быта и даже священный капитанский кофе, не говоря уж о неисполненных светских обязательствах. Стивен знал, что такое положение дел не изменить, знал все время, и потому сейчас угрюмо пялился с квартердека «Сюрприза» на взморье – жертва собственного дара убеждения.

Пять-шесть дней на берегу позволили бы значительно упростить дела. Но, с другой стороны, в море Джек в безопасности. Предстоящее открытие парламентской сессии давало ему возможность совершить еще какой-нибудь опрометчивый поступок. И с еще большей вероятностью, потаенное враждебное влияние могло приписать ему что-то подобное – с помощью провокации третьего лица или чистой выдумки. Нет, в целом Стивен рад был выйти в море. В делах еще оставался некоторый беспорядок, но Джек всё устроил так, что их казначей отправится за ними из Плимута, присоединившись к команде у Эддистонского маяка. Стэндиш привезет с собой кучу всего, включая почту. Лоцманский катер заберет ответные письма.

Опять-таки, впереди еще стоянка в Лиссабоне. Даже с учетом всех недостатков (раздражающих лишенный привычного бальзама и без того испортившийся, но в целом выигравший характер Стивена), великое плавание, которого он и Мартин, как естествоиспытатели, так долго ждали, наконец-то началось. Плавание это было еще более важным для Мэтьюрина с точки зрения политической разведки. В южноамериканских владениях сформировалась влиятельная профранцузская партия, выступающая за сохранение рабства. Стивен так же яростно выступал против Франции (империалистической бонапартистской Франции), как и против рабства. Его он ненавидел всей душой, как и любые другие формы тирании, например, кастильцев в Каталонии.

Остальные соплаватели Джека Обри, особенно служившие вместе с ним с самых первых его командований, тоже вполне привыкли к внезапным отплытиям. И хотя то, что фрегат отбыл из Шелмерстона, увешанный позорно болтающимися концами, с открытыми горшками краски на палубе, наполовину соскобленной, а наполовину зачерненной смолой и сажей черной полосой по правому борту и всем офицерским бельем на берегу, их не ранило душевно, но затронуло физически. Весь этот ужасный, неподобающий морякам беспорядок необходимо убрать, не теряя ни мгновения.

Все были на палубе. И раз Пенли-хэд остался далеко за кормой, то почти вся команда оказалась чрезвычайно занятой. Но ничуть не расстроенной или удивленной. Все хоть что-то понимающие бывалые матросы знали: Джек Обри редко или вообще никогда не выходит в море в такой страшной спешке, если у него нет добытой в частном порядке информации («А кто будет, приятель? Кто будет-то?» – спрашивали самые бывалые, постукивая по крыльям носа) о противнике, которого можно атаковать, или о прекрасном трофее в нескольких сотнях миль. Поэтому они рванулись исполнять свои обязанности с еще большим усердием, чем требовала простая привязанность.

Том Пуллингс, называемый из вежливости капитаном, но фактически всего лишь коммандер королевского флота (как и многие офицеры его ранга – без корабля под командованием) снова отправился в плавание волонтером. Сейчас он делил квартердек с Джеком. Дэвидж вместе с плотником и самыми сильными матросами крепил на миделе многочисленные шлюпки фрегата. Вест и боцман на баке будто бы играли в «кошкину люльку» невероятным количеством каната. А вокруг них, над ними, за бортом карабкались матросы, каждый – целеустремленный моряк, занятый своим делом.

Все эти офицеры входили в команду «Сюрприза» во время его последнего невероятно удачного плавания, задуманного как пробный поход в отечественных водах для подготовки к нынешней экспедиции, и многое приобрели в результате. Дэвидж и Вест остались в строю в основном из чувства благодарности Обри. Но они также хотели бы приобрести еще больше (обоим пришлось выплачивать из призовых денег огромные долги). К тому же на флоте считалось, что Обри рано или поздно восстановят, и они надеялись вернуться в списки флота в его кильватере.

Основной мотив Пуллингса – чистая привязанность к Джеку. Но подстегнули его и определенные проявления сварливости миссис Пуллингс. Их не могли представить те, кто знал ее застенчивой деревенской мышкой несколько лет и четверо толстых детишек назад. Но она все чаще и чаще спрашивала мужа, почему ему не дают командование, в то время как ничтожества вроде Уиллиса и Кэйли получили корабли, и даже написала в Адмиралтейство письмо (не очень мудрое и не слишком грамотное) с какими-то требованиями.

Та же привязанность привела на борт и обычных последователей Джека Обри. Последователей в морском смысле – старшину шлюпки и ее гребцов, стюарда и приличное количество матросов, прошедших с ним всю войну и даже часть предыдущей. В их число, например, входил старик Плейс со своими кузенами и чудовище по имени Неуклюжий Дэвис – необычайно сильный, агрессивный, вспыльчивый и вечно пьяный тип, преследовавший Джека плавание за плаванием, несмотря на все усилия от него избавиться. Для этих людей жизнь на борту корабля, организованная на флотский лад, столь же естественна и правильна, как свободные штаны и удобные просторные куртки.

Приятно вырядиться в штатское и щеголять перед друзьями и родичами на берегу. Приятно в стельку пьяными вопить на улицах Госпорта или завалиться в каждый кабак по пути от Вапинга до Тауэра. Но, за исключением забав такого рода, основная функция суши – снабжать морскими припасами. Суша – не место для настоящей жизни. Опять-таки к морю они все привыкли, а привычное – любили. Правильная жизнь без перемен. Никаких безумных вмешательств в стабильную смену соленой свинины в воскресенье и четверг на соленую говядину во вторник и субботу и постных дней между ними. Море само по себе предоставит все разнообразие, какого может душа пожелать.

Очевидно, что привязанность к фрегату и его командиру, а также упорядоченности флотской жизни, среди экипажа распределялась неравномерно. Были в нем и новички, принятые на борт во время плавания «Сюрприза» с Балтики – они поклонялись в основном Мамоне. Первоклассные моряки (других бы не приняли), но пока еще не часть команды. Настоящие «сюрпризовцы», то есть те, кто ходил на фрегате с начала времен, и участвовавшие в двух последних сражениях шелмерстонцы, приняли этих оркнейцев сухо и замкнуто. Джек еще не придумал, как справиться с подобной ситуацией.

Взгляд на флюгер показал, что ветер достаточно сильно сместился, а взгляд на небо – что он скорее всего продолжит менять направление минимум до заката. Переходные мостки и бак достаточно чистые, так что подумав, Джек произнес:

– Капитан Пуллингс, думаю, что наконец-то можно заняться фор-марса-реем.

Из-за молниеносного выхода в море, гораздо раньше, чем кто-либо рассчитывал, обе вахты странно перемешались; обязанности и боевые посты занимались не как обычно. Так получилось, что большинство оркнейцев оказалось на баке, собравшись вокруг своего вожака Маколея. Пуллингс громко и четко отдал приказы, боцман просвистел их, и матросы на баке сразу же схватились за фалы, Маколей впереди всех.

После короткой паузы, навалившись на конец, он запел:

– Хейса, хейса.

А его приятели в унисон подхватили:

Хейса, хейса

Ворса, ворса

Ты, ты

Давай тяни

Тяни сильнее,

Молодая кровь

Ха-ха-ха-ху

Пели они в тональности, неизвестной Джеку, и по никогда ранее им не слышанным интервалам. Последняя строка – вопль фальцетом при ударе двух блоков друг об друга – его просто-таки изумила. Он обернулся на корму, где Стивен обычно смотрел на кильватерную струю, облокотившись на поручни. Никакого Стивена.

– Наверное, доктор спустился вниз, – предположил Джек. – Ему бы понравилось. Можно немного расслабиться и позвать его на палубу.

– Сомневаюсь, скорее всего кратко откажется, – тихо отозвался Пуллингс. – Он сидит перед такой горой бумаг, будто списывает команду с корабля первого ранга. Только что взревел на мистера Мартина, словно бык.

Преданность Натаниэля Мартина обращалась больше на Мэтьюрина, чем на Обри, и сварливость Стивена его задела. Мартин в нем раньше едва ли замечал подобные эмоции. Но, кажется, приступы сварливости стали чаще и сильнее.

Безусловно, извинения подобному имелись. Внезапный крен на подветренный борт швырнул Мартина от одного загроможденного кресла к другому, в результате чего четыре тщательно разложенных горы бумаг развалились и перемешались. Вдобавок он впустил сквозняк, который разметал их по полу каюты, будто бы его застелили белым ковром.

Присутствие этих бумаг объяснялось тем, что британское правительство оказалось не одиноко в своем желании изменить состояние дел в испанских и даже португальских владениях в Южной Америке. Французы надеялись провернуть то же самое. Задолго до робких контактов Лондона с потенциальными повстанцами в Чили, Перу и других местах, французы начали претворять в жизнь свои более амбициозные (и гораздо менее тайные) планы.

Они снарядили новый фрегат для действий против купцов союзников и китобоев Южного моря. В то же самое время он должен был высаживать агентов, выгружать оружие и деньги в Чили. Именно этот фрегат, «Диану», Джек захватил в Сен-Мартене непосредственно перед отплытием. С ней попались и все имевшиеся у французских агентов сведения и инструкции, взгляды их корреспондентов на ситуацию в разных местах, списки симпатизировавших Франции личностей и тех, кого можно подкупить или уже купили. Всё это зашифровано четырьмя разными способами. Именно эти бумаги Мартин перемешал вместе со слоем личных дел Мэтьюрина – университетские кафедры, ежегодные ренты, дарственные записи и тому подобное.

Все французские документы придется заново рассортировать, потом внимательно прочитать, обдумать и запомнить, а некоторые трудно удерживаемые в памяти моменты закодировать заново на будущее. Обычно основную массу подобной работы проделывал департамент сэра Джозефа, но сейчас и он, и Стивен согласились, что нужно держать существование этих бумаг в секрете между собой.

Мартин удалился на орлоп-дек, где при свете фонаря закончил вносить медицинские припасы в книгу, а потом принялся подписывать этикетки для бутылок и коробок в медицинском сундуке – новом, исключительно прочном, с двумя замками.

После этого он перешел к проверке хирургических инструментов – мрачных пил, ретракторов, зажимов для артерий, кляпов, покрытых кожей цепей. Затем – к объемным предметам – запасам сухого бульона (по тридцать шесть кусков в каждом плоском деревянном ящике), соку лаймов и лимонов, гипсовым повязкам для лечения переломов на восточный манер (доктор Мэтьюрин от них теперь в восторге) и аккуратным квадратным брикетам корпии, помеченным широкой стрелой. Мартин перевернул последний (его уже погрызли крысы), когда к нему присоединился Стивен.

– Кажется, всё в порядке, – сказал Мартин, – разве что лауданума я нашел всего лишь оплетенную бутылку на кварту вместо наших обычных пятигаллонных бутылей.

– Больше кварты и нет. Решил отказаться от его применения, кроме самых крайних случаев.

– А ведь он был вашей панацеей, – заметил Мартин, а мысли его уже дрейфовали в сторону строителей дома. Принялись ли они уже за крышу? Сомнительно. Нужно послать мистеру Хьюджу записку с лоцманским катером в Плимуте.

– Я не больше свободен от ошибок, чем Парацельс, много лет применявший сурьму, – ответил Мэтьюрин. – Как я выяснил, имеются чрезвычайно серьезные возражения против частого применения лауданума.

– Конечно, конечно, – согласился Мартин, приложив ладонь ко лбу. – Прошу прощения.

Возражения имелись воистину серьезные. Ирландец Падин, слуга и санитар Стивена, вечно крутившийся в лазарете и рядом с медицинскими припасами, обзавелся тяжелой зависимостью от лауданума, алкогольной настойки опиума. Стивен, слишком поздно это обнаружив, сделал все, что мог. Этого оказалось недостаточно, да и он сам в это время оказался искалеченным. Падин дезертировал во время стоянки в Лейте. Не имея возможности раздобыть опиум законно (он был неграмотен, его английский едва кто мог понять, а субстанцию он знал просто как «настойку»), он взял его силой, вломившись ночью в аптеку и пробуя все подряд.

Произошло это в Эдинбурге, и Стивен до самого конца не знал о случившемся. Никакой талант шотландского адвоката не мог скрыть, что совершено тяжкое преступление, а огромный дикарь-папист на скамье подсудимых в нем виновен. Падина приговорили к смерти. Понадобилась вся сила влияния Джека Обри как члена парламента от Милпорта, чтобы заменить повешение на ссылку. Падина, вместе с несколькими сотнями других осужденных, должны были со следующим конвоем отправить в Ботани-Бэй. Но, по крайней мере, у него были искренние рекомендации от доктора Мэтьюрина к корабельному хирургу и от сэра Джозефа Бэнкса к губернатору Нового Южного Уэльса.

– Прошу прощения, – снова извинился Мартин, – как я мог прийти... – Оклик на палубе, отдаленное эхо топота ног, ощутимый крен палубы и стихающий сложный звук движущегося корабля избавили его от смущения. – Оно останавливается.

– Мы ложимся в дрейф, – объяснил Стивен. – Предлагаю подняться наверх, но сперва нужно запереть сундук и погасить фонарь.

В сумраке они довольно проворно вскарабкались по привычным трапам – моряки хоть в этом, раз уж ни в чем ином – и вылезли, моргая, на яркий дневной свет. Эддистонский маяк виднелся в миле к норд-весту, берег за ним казался размытым, а четыре линейных корабля шли в крутой бейдевинд в Пролив.

– Разве не восхитительно, доктор? – поинтересовался несший вахту Дэвидж.

– Разумеется, – согласился Стивен, разглядывая маяк с кольцом прибоя внизу и ореолом из чаек наверху. – Столь благородная постройка, сколь можно представить.

– Нет, нет. Палубы, медяшка, реи прямые – все будто для адмиральской проверки.

– Ничто не может быть аккуратнее и в большем порядке, – признал Стивен. Всё еще разглядывая маяк, он заметил лоцманский катер, очевидно направляющийся к фрегату, принимающий сигналы с корабля и отвечающий ему.

– Слава Богу, я письма приготовил, – воскликнул Мэтьюрин и побежал в каюту.

Когда он все-таки нашел письма и вынес их на палубу, сигналы сменились окриками. Он услышал, как катер просят зайти под ветер и вначале передать посылки.

– Я рассказывал, что собираюсь провести серию наблюдений для Гумбольдта? – прервал Джек разговор с лоцманом. – Серию наблюдений до Тихого океана. В одном из футляров – усовершенствованная стрелка для инклинатора, очень точный гигрометр его собственной конструкции, лучший из виденных мною азимутальных компасов, женевский цианограф и запасные термометры, градуированные Рамсденом. Лоцман говорит, что футляр можно запихать в карман, но я такие вещи доверяю только горденям. В любом случае, вначале почта.

Катер подошел к борту. Мистер Стэндиш, новый казначей фрегата, лучезарно улыбался своим друзьям.

– Пока что посидите здесь, сэр, – провел его лоцман к бухте троса, – и подождите тихонько, пока ценные вещи поднимут на борт.

Первой пошла почтовая сумка. Джек, рассортировал ее скудное содержимое со словами: «Пачка писем вам, доктор, и посылка, тяжелая, будто пудинг с изюмом от девочек. Пересылка уже оплачена, замечу». За этим последовал ряд мелочей, скрипка Стэндиша и похожий на телескоп предмет, оказавшийся свернутой картой максимальных и минимальных температур обширной части мирового океана за авторством Гумбольдта. Все это успешно положили в подвешенную горденем на рее сетку, аккуратно подняли и аккуратно отпустили под традиционный возглас «Два – шесть, два – шесть» – самое близкое к шанти, помимо возгласов на швартовых, что одобряли члены экипажа родом из королевского флота.

Рулевой старшина отцепил последнюю сетку и помахал рукой. Лоцман обернулся к Стэндишу со словами: «Пора, сэр, если изволите», подвел его к планширю, помог взобраться на него и восстановить равновесие, держась за ванты. Потом посоветовал: «Просто перепрыгните на эти ступеньки на гребне волны, прыгайте живо, пока волна не опадет». Он отпорным крюком подвел катер так близко к кораблю, насколько это вообще разумно в покрытом рябью море прямо под ступенями.

«Сюрприз» с припасами для очень долгого плавания сидел в воде низко, но над уровнем моря все же возвышалось футов двенадцать мокрого борта, а ступеньки, пусть и длинные, оказались неожиданно узкими. Прямо над казначеем, рядом со стойкой трапа, нависали Стивен и Мартин и давали советы. Стэндиш единственный из команды знал о море меньше них, так что им очень даже нравилось делиться своими познаниями.

– Нужно учитывать, – объяснял Стивен, – что внутренний наклон корабельного бока – завал, как мы его называем, делает подъем не столь вертикальным, как кажется. Более того, когда корабль кренится от вас, обнажая медную обшивку, угол еще более выгодный.

– Самое важное – не мешкать, – добавил Мартин. – Уверенный рывок в нужный момент, и импульс поднимет вас прямо вверх. Уверен, что видел, как кошки взлетают по еще более крутым стенам, касаясь их лишь раз или два. Импульс, вся соль в импульсе.

Оба судна дружески покачивались некоторое время.

– Давайте, давайте! – воскликнул Мартин на третьем подъеме на волну.

– Стоп, – скомандовал Стивен, подняв руку. – Волна, то есть качка, неправильная.

Стэндиш снова расслабился, тяжело дыша. «Давайте, сэр», – нетерпеливо поторопил лоцман, когда шлюпка снова поднялась на волне. Стэндиш оценил дистанцию и судорожно прыгнул. Он здорово переоценил ширину водной полосы и со всей силы ударился о борт, промахнувшись мимо ступенек и свалившись прямо в море. Лоцман сразу же оттолкнул шлюпку, чтобы на следующей волне бедолагу не раздробило между бортами. Стэндиш выплыл на поверхность, выплевывая воду. Лоцман махнул отпорным крюком, но промахнулся мимо воротника и сорвал казначею скальп. Стэндиш снова пошел ко дну, а катер, больше не пришвартованный к «Сюрпризу», начало относить по ветру. «Я плавать не умею», – проревел лоцман. Джек, оторвавшись от драгоценного гигрометра, цианографа и остальных сокровищ, моментально разобрался в ситуации.

Сбросив сюртук, он нырнул прямо с борта, угодив в казначея, когда тот снова всплыл, и утянул его бездыханным на добрых четыре сажени в довольно темную воду. Но это дало возможность закрепить фалрепы и спустить вниз конец с незатягивающейся петлей. Так что когда Джек, имеющий большой опыт в этом деле, поднял голову Стэндиша над водой, казначея смогли затащить на борт, а капитан с легкостью поднялся сам.

Стэндиша он обнаружил сидящим на направляющих карронады. Тот  ловил воздух ртом, пока хирурги осматривали рану.

– Ничего серьезного – заверил Стивен. – Просто поверхностная ссадина. Мистер Мартин ее быстро зашьет.

– Премного вам обязан, сэр, – заявил казначей, вставая и истекая кровью из поверхностной ссадины.

– Любезнейший, прошу, даже не вспоминайте об этом, – ответил Джек, пожимая окровавленную руку. Перегнувшись через поручень, он прокричал пытавшемуся поймать ветер лоцману «все в порядке» и побежал вниз. Там его ждал взбешенный Киллик с полотенцем, сухой рубашкой и брюками.

– И шерстяные кальсоны, сэр, – потребовал он, – вы снова это сделали, вечно вас тянет, но в этот раз точно помрете, если шерстяные кальсоны не наденете. Где ж это слыхано, чтоб голой жопой в море у Эддистона лезть? Здесь хуже, чем на Северном полюсе, куда как хуже.

Стэндиша отвели на корму, чтобы заштопать при ярком свете. Его кровь уже отмывали с палубы, направляющих и даже с металла карронады. Матросы явно невзлюбили казначея.

– Милое начало, – проворчал Неуклюжий Дэвис. Его, как и многих других «сюрпризовцев», Джек Обри уже спасал, но делиться этим отличием матрос не любил. – Что еще может сильнее навлечь неудачу?

– Он испортил выходные панталоны капитана своей мерзкой кровью, – добавил один из баковых матросов. – Ее же не выведешь.

– А теперь еще и больной, – заметил старик Плейс.

– Мистер Мартин внизу его лечит.

Стэндиш вместе со своими уместными, даже обоснованными выражениями благодарности исчез, почти скуля. Джек вернулся на квартердек и обратился к Стивену:

– Дай-ка я покажу тебе мой великолепный гигрометр. Вот сбоку футляра запасные стрелки, видишь? Очень аккуратный и очень чувствительный. Гораздо точнее, чем из китового уса. Не хочешь на него подышать? Как удачно, что бедный Стэндиш не положил его в карман. Думаю, это бы его переувлажнило.

Джек от души рассмеялся, показал Стивену цианоскоп и отвел к кормовому поручню, где тихо поделился:

– Жалко, что тебя здесь не было недавно. Оркнейцы поют в совершенно удивительной манере. Раньше я их не слышал – был занят всем этим переоснащением, обшивкой медью, новой кормовой галереей. Они же в основном в трюме работали. Но прежде чем мы снова ляжем на курс, думаю, можно повторить. Мне интересно послушать, что ты поймешь из их каденций.

Всё это время «Сюрприз» дрейфовал, хотя лоцманский катер уже превратился всего лишь в пятнышко за маяком, а линейные корабли успели поменять курс. На капитана бросали немало вопросительных взглядов. Он прошел вперед.

– Мистер Дэвидж, мне не очень нравится фор-марса-рей. Прикажите приспустить его и подтянуть чуть потуже. Потом можем снова набрать ход, установив фор-брамсель. Курс вест-тень-зюйд. – Потом он добавил, –  хочу, чтобы реем занялся Маколей сотоварищи, а ютовые пусть выбирают концы.

Последовали обычные крики, свистки и топот ног, а через секунду – диковинная песня:

Хейса, хейса,

Ворса, ворса,

Ты, ты,

Давай тяни

Тяни сильнее,

Молодая кровь.

Больше грязи...

– Думаю, они ее принесли с Гебридских островов, – заметил Стивен. – Чем-то похожа на тюленьи песни тех мест, или на то, что я слышал на самом крайнем западе Ирландии, в Белмаллете, где обитают плавунчики.

Джек кивнул. Он размышлял над тем, что дикий вопль сменился словами «больше грязи», а блоки не ударились друг об друга от усердия тянувших. Попозже он еще обсудит эту тему со Стивеном и спросит – может, это искаженный гэльский? Или норвежский? Экспрессивное выражение? В любом случае, песня отличалась странной красотой. Но сейчас нужно поставить фор-брамсель.

Больше команд, больше свиста, больше топота ног – матросы помчались наверх. Раздался крик «отдавай, отдавай!», и брамсель развернулся. Выбрали шкоты, и оркнейцы ухватились за фалы. Парус поднялся, и вслед за движением рея наполнился ветром втугую, а матросы запели:

В фордевинд, в фордевинд,

Господи, пошли

Хорошей погоды

И много нам призов.

Флотские «сюрпризовцы», может, в целом и не привыкли к шанти, но эту полностью одобряли, особенно ее дух. Так что когда корабль лег строго на вест-тень-зюйд и начал набирать скорость, на баке все повторяли:

– И много нам призов.