Текст книги "Салют из тринадцати орудий (ЛП)"
Автор книги: Патрик О'Брайан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)
Глава восьмая
Подъем по Тысяче ступеней, пусть и утомительный, получился не менее радостный, чем его предвкушение. Спуск оказался куда как более утомительным, частично из-за чрезвычайно сильного теплого дождя, начавшегося, когда Стивен перебрался через край кратера. Дождь лил так, что в пятидесяти ярдах ничего не было видно, а брызги намочили до пояса. Еще дождь скрывал истертые неровные ступени, делая спуск по ним тревожным, напряженным, требующим внимания. Но за физическим напряжением таилось еще большее счастье, чем прежде. Счастье от превзошедшей ожидания реальности и от чего-то похожего на божественное видение.
Оно сияло внутри, под мокрым соломенным плащом, которым Стивена снабдили монахи, и все еще сияло, когда он спустился с последних ступеней на уровень дуриановой рощи. Дождь закончился так же внезапно, как и начался, лес наполнился звуками бегущей воды.
Стивен в ожидании огляделся, но никого не увидел и сунул руку за пазуху (единственное умеренно сухое место) – там на веревке висели его часы с репетиром. Когда Стивен наклонил голову, крохотный колокольчик дал понять – он прибыл на полтора часа позже назначенного времени. Мэтьюрин заметил крупы лошадей, сверкнувшие под защитой индуистской башни. За ними виднелась пирамида длинных пальмовых листьев, перевернутых так, чтобы не пропускать влагу, а внутри нее – Сеймур и два курящих табак малайца.
– Господи, сэр, – воскликнул Сеймур, вскочивший при виде доктора с видом глубокой озабоченности. – Прошу прощения, я думал, это орангутан.
– Я что, похож на орангутана, мистер Сеймур?
– По правде говоря, сэр, мне так кажется.
– Наверное, это соломенный плащ виноват, – признал Стивен, посмотрев на собственную руку. – Но поначалу он был славным и прочным влагозащитным одеянием. Надеюсь, я не заставил вас долго ждать?
– Господи, нет, сэр. Думаю, вы точны до минуты или близко к этому. Мы приехали довольно рано, как приказал капитан.
– Как поживает мистер Обри?
– Когда я его последний раз видел, сэр, в прекрасной форме. На днях взлетел на грот-брам-салинг – подумайте, сэр, в его-то годы! Но сейчас он отправился со штурманом исследовать берег. Хотите перекусить, сэр? Я вам цыпленка захватил. Его подстрелил мистер Эллиот.
– Превыше всего хотел бы съесть цыпленка. Позавтракал я на рассвете лишь горстью риса.
Он поприветствовал малайцев – угрюмую, промокшую, сердито глядящую парочку, совсем непохожую на даяков. Они кланялись и отвечали вежливо, но настаивали, что времени терять нельзя. В лесу и на равнине потоп. Нужно поспешить, чтобы вообще иметь возможность вернуться.
– Ну что ж, своего цыпленка я все же съем, – ответил Стивен, усаживаясь. – Как мистер Эллиот его подстрелил? Для дичи из джунглей слишком крупная птица.
– Истинная правда, сэр, но он-то думал, что это дичь из джунглей. Он так думал про всех них, – Сеймур указал на обглоданные кости на земле, – и палил, пока из дома не выбежала женщина и не вылила на него и ружье ведро воды. Поднялась жуткая шумиха, и ему пришлось раскошелиться. Но это оказалось ерундой по сравнению с шумихой в городе на следующий день, сэр, люди носились повсюду, вопили и палили из ружей. Словно революция...
– Пойдемте, туан, – обратился к Стивену тот из малайцев, что был старше, мрачнее и сильнее промок. – Лошади оседланы. Пора в путь.
Цыпленок, любезно предоставленный Сеймуром, несколько часов пропутешествовал в брезентовой сумке по тропическому лесу. На вкус он так напоминал лекарство, что Стивен бросил его без особых сожалений и встал на отсыревшую траву.
– Давайте помогу ногу в стремя поставить, сэр, – предложил Сеймур.
Стивен, взлетев в седло с его помощью, понял, что для Сеймура он тоже пожилой человек. В один ряд выстроились и другие признаки заботы: его перевели по оживленной улице в Батавии, ему помогли снять сапоги в Бейтензорге. Раскрылась и тайна полураслышанной рекомендации о том, что писарь должен «заботиться о старике». Может, дело в очень старом, изношенном, выцветшем на солнце парике?
– Расскажите мне о революции, – начал Стивен, но прежде чем Сеймур ответил, они выехали из зарослей дуриана на дорогу домой, и теперь лошади цепочкой скользили вниз по грязному потоку.
Прежде чем снова начался дождь, Стивен из случайных фраз сумел извлечь всю ту немногую информацию, которой обладал Сеймур. Фактами он не владел, но вполне передал атмосферу кризиса. Говорили, произошло вооруженное восстание, визиря в цепях бросили в тюрьму, а султан спешит обратно. Во время следующей остановки в совершенно другом контексте Сеймур сообщил, что французы накренили свой корабль, кренгуют его. Повысив голос, дабы перекричать шум дождя, он заявил, что время они выбрали чертовски неудачное, крысы сухопутные.
Для путешествия тоже чертовски неудачный момент. Следующие часы, пусть их прошло и не очень много, казалось, длятся вечно. Лесные пиявки еще ни разу не были столь активными, проворными и предприимчивыми. Когда отряд наконец-то достиг затопленной равнины, оказалось, что конские пиявки еще хуже.
Во время остановок, когда можно было общаться, Стивен попытался выяснить, что происходит, у малайцев, но те мало что сообщили. Могли не знать, могли бояться, и уж точно считали его виноватым в том, что они совершенно отвратительно проводят день. Настаивать в таких условиях было, очевидно, бессмысленно.
Когда они все-таки добрались до города, тот сам представил больше информации. Прабанг захватило лишь краем ливня. Хотя река помутнела, поднялась и покрылась бревнами и ветками, сами улицы оказались лишь мокрыми. В это вечернее время они должны кишеть людьми, но нет никого. Даже яванское заведение Мэтьюрина оказалось закрытым и темным. Единственный свет – оранжевое мерцание над крышами дворца. Единственный звук, кроме шума реки – сумбурный гвалт за его стенами.
Бедных охромевших лошадей отвели в конюшню, малайцев вознаградили. Стивен, зная, что молодые, даже самые добрые и внимательные, на самом деле менее выносливы, нежели старики, отвел Сеймура на корабль, велел Макмиллану убрать абсолютно всех пиявок, прежде чем допускать мичмана к койке (мальчишка спал стоя), а потом отправился к ван Бюрену.
– Как я рад, что вы сова, – признался он, с трудом усаживаясь. – Туго бы мне пришлось иначе. Мой бордель закрыт.
– Вам нужно снять одежду, – посоветовал ван Бюрен, пристально осматривая друга, – а когда мы избавимся от всех паразитов, растереться полотенцем и надеть халат. Потом омлет и кофейник дадут вам снова почувствовать себя человеком.
– Дорогой коллега, – поблагодарил Стивен шесть чашек спустя, – вы в жизни не делали более точного прогноза. Но я прерываю вашу работу.
– Вовсе нет. Я всего лишь упорядочиваю шкуры, которые вы так любезно мне прислали. На самом деле, я очень вам благодарен: среди них ни разу не виденная мною нектарница и то, что я считаю новым подвидом альпийских галок. Расскажите, как прошло ваше путешествие.
– Кумай оказался ближе к раю чем все, что мне скорее всего предстоит увидеть в этой жизни или следующей. Не могу найти достаточно слов, дабы возблагодарить судьбу за возможность его посетить. Я общался с орангутанами, они меня за руку держали. Видел долгопята... неизмеримые сокровища. Но позвольте рассказать вам обо всех бесконечных деталях позже. Вначале, прошу, сообщите, что здесь происходит.
– Прежде чем я отвечу, – попросил ван Бюрен, подняв одну руку, – скажите, добыли ли вы долгопята для вскрытия?
Стивен покачал головой, вспомнив о простодушном маленьком существе, уставившемся на него огромными глазами из-за фонаря Ананды.
– Я пообещал никого не убивать там, и, знаете, человеку нужно иметь каменное сердце, чтобы убить долгопята.
– Что касается приматов, у меня сердце каменное. А долгопят – самый странный из них. Но, возвращаясь к нашей теме, – ван Бюрен посмотрел на Стивена, склонив голову на бок, – вы правда хотите, чтобы я вам рассказал о текущих делах?
– Разумеется.
– Что ж, – ван Бюрен все еще смотрел насмешливо, – Хафса и ее семья последовали тому, что я собирался назвать вашим советом, но что, как выяснилось, должен назвать сведениями из неких внешних источников. С третьей попытки их люди застукали Абдула в постели с Ледвардом и Рэем. Европейцы сослались на гарантии безопасности со стороны султана, и визирь дал им уйти, но Абдула поспешно увели, а к султану отправили гонцов. Друзья Абдула устроили беспорядки, но люди визиря и оставшиеся в городе даяки из стражи султана их быстро подавили. Беглецов сейчас ищут. Вот почему все дома заперты.
– Вижу, вижу. – После долгой паузы Стивен поинтересовался: – Как вы думаете, чем это все закончится?
– Не знаю. Милое личико Абдула может спасти его шкуру, а может и нет. Я просто не знаю. Кстати, надо было раньше вам сказать – ваш клерк из Пондичерри...
– Лесюер?
– Лесюер. Его убили. Пожалуйста, предупредите мистера Фокса о том, что необходима сугубая осторожность. Он скорее всего прибудет сюда утром, до султана и его свиты. Хорошо бы посоветовать ему отправиться на борт корабля, вам тоже. Наемные убийцы в Прабанге – пучок на пятачок, а яд легкодоступен.
– Думаю, да.
– Найду вам сейчас пару пистолетов и отправлю Латифа и сторожа проводить вас.
Шлюпка отчалила и отправилась к кораблю. Стивена, вялого от усталости, втянули на борт. Ричардсон довел его до койки, и прежде чем погрузиться во что-то вроде комы, он услышал голос: «Публичный дом закрыли, доктор вернулся в родную постель». За этим последовал добродушный смех.
Восемь склянок утренней вахты пробились сквозь очень плотный туман сна. Стивен поднял голову, осознавая необходимость спешить, но не природу спешки. Несколько мгновений спустя ситуация прояснилась, и он громко позвал Ахмеда. После первой живительной чашки он приказал: «Ахмед, мне нужно побриться и надеть выходной черный сюртук».
С первой склянкой предполуденной вахты он вышел на квартердек, гладко выбритый и прилично одетый, посмотрел на чистое безмятежное небо и попросил:
– Дорогой мистер Филдинг, доброго вам утра. Можно ли выделить мне шлюпку, чтобы отправиться на берег, и пару морских пехотинцев для охраны? Мне нужно повидать мистера Фокса, а в городе немного неспокойно.
Фокс приехал часом ранее. Он пребывал в состоянии интенсивного, но сдерживаемого восторга, и его приветствие, пусть дружеское и даже фамильярное, было совершенно отстраненным.
– Одного из моих информаторов убили, – сообщил Стивен. – Рискну предположить, вы знаете о том, что Ледвард и Рэй все еще на свободе. Есть вероятность не только открытого убийства, но и тайного отравления. Совершенно надежный источник сообщил мне, что вам надо быть очень осторожным.
– Благодарю за предупреждение. Что они на свободе, я и вправду знал. Едва успел добраться до дома, как пришло письмо от Рэя. Он предлагает свидетельствовать против Ледварда в обмен на защиту и переезд в любую другую страну или остров. Вот оно.
– Он должен считать, что вы крайне враждебны Ледварду, – заметил Стивен, взглянув на письмо.
Фокс ухмыльнулся.
– Надеюсь, ох как я желаю, чтобы он умер одной смертью с Абдулом. Единственное чего я опасаюсь – представлений о чести султана. Он выдал им охранную грамоту, а султан столь чувствителен в подобных вопросах, что даже визирь не рискнул арестовать тех двоих. Хотя уверен, их могли схватить втайне, на случай если султан изменит свое мнение – во французской миссии их не видели. Но в любом случае, думаю можно сказать, что договор у нас в руках, если говорить по-простому.
– Давайте не будем говорить ничего такого. Мой лучший источник сообщает, что лишь случай может решить, изменит ли Абдул ход дела своим прелестным личиком и глазами газели.
– Все зашло так далеко? Действительно? – лишившись самообладания воскликнул Фокс. Он поискал подтверждения на лице Стивена. – Мне надо идти. – Он позвонил и приказал обеспечить охрану. – У меня встреча с визирем. Султан возвращается ближе к вечеру. Будет полное собрание совета, и решение примут сегодня. Ваш балкон в... вашем жилище в городе выходит на дворец. Могу я вас сегодня вечером посетить? Я ни слова не слышал о вашем визите в Кумай – вы же, конечно, его посетили?
***
– Прошу прощения за появление в таком виде, – извинился посланник, облаченный в мундир офицера морской пехоты и в синих очках, – но я подумал...
– Крайне разумная предосторожность, сэр, – заверил Стивен. – Ничто так не маскирует человека, как красный мундир. Пожалуйста, заходите и устраивайтесь на балконе – там накрыт легкий ужин. Морские огурцы и тепловатое вино из Макао – гордость заведения, но всегда можно попросить чая или кофе. А довольно скоро, после захода солнца, вы увидите, как восходит сверкающая огромная звезда над мечетью Омара. Джек Обри рассказал мне, что это Юпитер. Будь он здесь со своим телескопом, то показал бы вам четыре маленьких луны.
– Прошу прощения, – открыла дверь партнерша Стивена, посмотрев на Фокса с крайним любопытством, – но я панталоны забыла.
– Прежде чем сюда приехать, – рассказал Стивен, когда они устроились на балконе, выходящем на самую оживленную улицу, открытое пространство перед мечетью Расула, стену и внешние дворы дворца, – я, как и все, читал о малайцах, впадающих в буйство, или, точнее, в амок. Но уж точно не ожидал, что увижу в таком состоянии двоих сразу при первом же моем наблюдении этого феномена. Один промчался по этой улице меньше часа назад, прорубаясь сквозь лихорадочно вопящую толпу, рубя направо и налево. Позади – кровавый след, впереди – убегающее стадо людей. Но его остановил и убил даяк с копьем. Потом, когда народ столпился вокруг тела, болтая, смеясь и тыча в него крисами, вон по тому проулку примчался еще один безумец, пронзительно визжа, и толпа снова разбежалась. Он скрылся из виду куда-то направо, ранив двоих по пути. Какова его судьба – не знаю, но пять минут спустя люди уже прохаживались тут, разговаривали, продавали и покупали, обмахиваясь веерами, будто ничего не случилось.
– Странно жестокая и кровавая страна временами, – ответил Фокс. – Хотя, может быть, лучше сказать «равнодушная».
Ели они молча, пробираясь через ряды тарелок. Тени удлинились. Фокс копался в чаше с креветками, но вдруг поднял голову и замер.
– Должно быть, прибыл султан, – заметил он.
Барабаны и трубы стали громче, потом внезапно еще гораздо громче – процессия повернула за угол и шеренгой вошла во внешние ворота дворца. Внутри – еще больше труб, и дующий с моря ветер принес крики, будто они совсем рядом.
– Прежде чем станет темно, хотел бы показать вам зарисовки, сделанные в Кумае, – сообщил Стивен. – Они неумелые и сильно пострадали от дождя, особенно внешние листы, но могут дать вам определенное представление о том, что я увидел.
– Ох, прошу, пожалуйста! – воскликнул Фокс, его поведение сразу изменилось. – Жажду посмотреть, что вы оттуда принесли.
– Вот моя попытка зарисовать громадную фигуру, доминирующую в храме. Камень – гладкая, светло-серая мелкозернистая вулканическая скала. Рисунок не передает ни ощущения грандиозного умиротворения, ни чувства, что она гораздо больше, чем реальные двенадцать футов, когда стоишь рядом. Не так легко по нему и разобрать, что поднятая правая рука обращена ладонью наружу.
– О, я руку могу очень хорошо различить. Отличный рисунок, Мэтьюрин, я очень вам благодарен. Это Будда в позе абхая-мудра, значащей «Не бойся, все хорошо». Какое предзнаменование! Насколько я знаю, в этих краях другие подобные статуи неизвестны.
– Вот замеренные шагами планы. Вот это я назвал притвором, там я спал. Это резьба на высеченном из камня фризе – там, где крыша притвора подходит к основному зданию. Отметки показывают, где балки нарушают фриз, местами его закрывая. Очевидно, резьба старше крыши.
– О да, – согласился Фокс, с превеликим вниманием изучая рисунки, – они и правда очень древние. Древнее, наверное, всех, какие я видел в Малайзии. Господи, какое открытие!
Пока еще оставалось достаточно света, он попросил Стивена пройтись по рисункам снова и снова:
– Жалко будет просить принести лампу. Все планы и рисунки я отчетливо представляю в уме и могу следовать за вами шаг за шагом, если бы вы любезно согласились описать все увиденное.
– Так мы до следующего года просидим, но общее впечатление постараюсь передать. Стоит ли мне начать с нектарницы, которые в этих местах заменяют колибри? Вас интересуют нектарницы?
– Очень умеренно.
– Может, орангутаны?
– По правде, Мэтьюрин, я знаком уже со столькими орангутанами, что я ради еще одного и улицы не перейду.
– Что же, что же, тогда мне лучше начать с индуистского храма и ограничиться святынями и их окрестностями.
Так он и сделал. Пока рассказ вел его по Тысяче ступеней, святыня за святыней, солнце садилось в море на западе. Когда он перешел к описанию первого взгляда на храм, его былому величию и взаимному расположению частей, взошел Юпитер.
Стивен достиг притвора, открывающейся двери храма, солнечного света, показавшего ему статую внутри, и Фокс заметил:
– Вполне согласен. Испытываю куда большее чувство благочестия, святости, отстраненности и отрешенности от этого мира в строгих буддистских храмах древних традиций, чем в любом другом, кроме самых аскетичных, христианских монастырей.
Фокс разразился длинной вводной фразой о своих путешествиях на тибетскую границу и на Цейлон, но тут из дворца донеслась недружный гул барабанов и цимбал, ружейный залп, звуки труб и протяжный рев горна. За этим последовал более слаженный барабанный бой. Внутренний двор залил свет десятков фонарей. Затем они заметили колеблющийся оранжевый отсвет пламени, все усиливающегося и усиливающегося, пока его языки не стали иногда подниматься выше наружной стены. Дым плыл прямо на Мэтьюрина и Фокса, пока они беззвучно сидели на балконе. Хриплый горн протрубил снова, а пламя окрасилось кроваво-красным – будто кто-то пороха подсыпал.
– Кто-то доиграется с огнем, – заметил Фокс. – Молю Господа, чтобы это был Ледвард. Молю Господа о том, чтобы прямо сейчас на его шее затягивали мешок.
Из дворца доносились крики – громкие крики и смех, может быть, и приглушенные вопли. Пламя взметнулось еще выше, снова вернувшись к обычному цвету. Стало больше фонарей и криков – будто толпа бунтует или впадает в истерику. Невозможно было сказать, как долго все это длилось. Пару раз Стивен заметил крупных летучих мышей, пролетающих между ним и отблесками пламени. Все это время Фокс стоял, сжав руками перила, в полной неподвижности и едва дыша.
Со временем гул толпы утих, огонь ослаб так, что языков стало не видно, барабаны затихли, а фонари убрали. Осталось лишь красноватое мерцание за стенами.
– Что случилось? Что произошло? – воскликнул Фокс. – Что именно там произошло? У меня во дворце никого, и я не могу нанести визит до конца поста в честь наследника. Я даже совет повидать не могу. Действия же исходя из каких-то слухов или неточных сведений приведут к катастрофе, но я должен действовать. Вы можете мне помочь, Мэтьюрин?
– Я знаю человека, которому станут известны подробности через час, – холодно ответил Стивен. – Нанесу ему визит завтра утром.
– Можете отправиться к нему сейчас?
– Нет, сэр.
Стивену на деле не было нужды наносить визит ван Бюрену – они встретились на буйволином рынке. Некоторое время они обсуждали диких родственников этих животных – бантенга и гаура. Любой из них мог дышать на Стивена ночью в Кумае, оба – существа огромного размера. Лишь потом Стивен поинтересовался:
– Моему коллеге необходимо знать, что случилось ночью. Спасли ли Абдула его прелестное личико и глаза газели?
– Когда Хафса с ним покончила, не осталось у него ни прелестного личика, ни глаз газели. Нет. Ему на шее затянули мешок и били, гоняя по кругу вокруг костра до тех пор, пока побои и перец с ним не покончили.
– Ледвард и Рэй?
– Их не тронули. Некоторые считали, что их все-таки схватят, невзирая на неприкосновенность, но, по-моему, султана от всего этого тошнит. Тело Абдула отдали семье для похорон, а не выбросили на улицу, а этим двоим всего лишь запретили появляться при дворе.
Джек Обри всегда, даже в детстве, считал одним из величайших наслаждений в мире управлять маленькой, хорошо построенной, способной держать круто к ветру шлюпкой, как самой чистой разновидностью мореходного дела – натянувшийся парус в одной руке, румпель дрожит под согнутым коленом, шлюпка немедленно отвечает на их движения, на волны и ветер. При умеренном ветре и волнующемся море эта радость более оживленная, яркая, но есть свое мягкое очарование и в том, чтобы скользить по спокойной воде, выжимая каждую унцию тяги из самого слабого ветра. Бесконечно разнообразное удовольствие.
Но покинув мичманскую берлогу, на шлюпке под парусом он ходил очень редко, и почти никогда – ради собственного удовольствия. Будучи пост-капитаном, которого обычно перевозили во всем великолепии собственного катера, он едва мог припомнить полдюжины случаев. Помимо всего прочего, капитан (пусть даже с таким сознательным и умным первым лейтенантом как Филдинг) обычно ведет очень занятую жизнь. Ну, по крайней мере, Джек Обри такую и вел.
«Диана» ему нравилась – честный, стойкий, хоть и не вызывающий восторга корабль. Но Джек вовсю наслаждался, отдыхая от нее. Исследование берега Пуло Прабанга с мистером Уорреном, способным гидрографом, само по себе удовольствие, но главное очарование этих дней – хождение под парусом, столь разнообразное, как только можно пожелать, плавание, рыбалка и стоянка на пустынном берегу на закате, чтобы съесть поджаренную на углях из плавника добычу и выспаться в палатках или на подвешенных между пальм гамаках. Они плыли на восток, следуя изгибу почти круглого острова, до его северной оконечности. Прошли несколько деревень, в том числе Амбелан – крохотный порт, куда изгнали французский фрегат «Корне» и его слишком веселую команду. Теперь они возвращались назад, проверяя ранее взятые пеленги и измеренные глубины и выполняя программу Гумбольдта. Они замеряли температуру на разных глубинах, соленость и тому подобное, но ничто из этого не требовало особого труда. Сейчас Джек направлял малый катер «Дианы» в узкий проход между мысом прямо по курсу и островком прямо за ним. Он шел так круто к порывистому ветру с вест-зюйд-веста, как только мог. Хорошо построенную шлюпку с обшивкой внакрой сносило слабо. Он решил, что вполне можно пройти через пролив этим галсом.
Бонден, пусть и заслуженный старшина капитанской шлюпки, не прикасался к румпелю после отплытия из Прабанга. Он был уверен, что капитан справится. Штурман Уоррен плавать не умел и считал, что хотя у капитана может и получиться, но лучше бы он даже не пытался. Юсуф, которого взяли как переводчика и потому, что он различал хорошее и дурное (по крайней мере касательно рыбы и фруктов), пребывал в убеждении, что это невозможно. Но как мусульманин он принимал это стойко – что предначертано, то предначертано, с судьбой не спорят. В любом случае, он был морским малайцем, и что в воде, что на суше чувствовал себя одинаково дома.
Должно было иметься и пятое мнение – Бампфилда Эллиота. Джек собирался взять его с собой – пусть юный Эллиот не моряк и никогда им не станет, но Джеку он нравился. Как капитан «Дианы», он вынужден был адресовать второму лейтенанту жесткие слова гораздо чаще, чем это принято или приятно. Он надеялся, что перерыв наладит отношения. Не то чтобы Эллиот стал затравленным, мрачным или обиженным. Скорее его разум подавил чувство вины и неадекватности, а также неуважения, с которым к нему относились на борту «Дианы». Но за день до отплытия, когда Филдинг заново чернил реи фрегата, работавший на высоте матрос уронил ведро. Оно вполне могло упасть без вреда – на палубе было очень мало людей. Сто к одному, что оно оставило бы всего лишь черное пятно, которое предстояло отскребать ютовым, но в итоге ударило Эллиота по уже поврежденному плечу – лейтенант был таким же невезучим, как и некомпетентным.
Мыс, пролив и остров становились всё ближе, гораздо ближе. Джек, склонившись и вглядевшись вперед, заметил, что высокий берег отражает ветер так, что он проведет его по середине прохода – на отливной волне было заметно легкое поперечное волнение. Его разум сразу же начал вычислять скорость, инерцию, расстояние, оптимальный курс и предоставил ему ответ меньше чем за секунду, в сотне ярдов от скалы. Еще несколько мгновений спустя Джек увалился, набрал ход, и мощный импульс пробросил его сквозь пролив прямо против ветра. Грот дернулся, шлюпка завернула за мыс и пошла вдоль его дальней стороны. Экономия пяти ничего не значащих минут – невеликая победа, но приятно почувствовать, что старые навыки не пропали.
Побережье этой части Пуло Прабанга оказалось сильно изрезанным. Фьорд, в который они заходили, имел спутника дальше. Длинные узкие заливы разделялись мысом Бугис, так что на своей карте Джек первый обозначил как Восточный залив Бугис, а следующий – как Западный. Но на «Диане» его все звали «Французский ручей», потому что на его восточном берегу располагался Амбелан, в гавани которого стояла «Корне».
Дорога из нескольких рыбацких деревень и маленьких городков шла в Прабанг по возможности вдоль берега и пересекала обе бухты. Джек планировал высадиться в дальней части первой, пройтись по берегу до дороги, а по ней – к западной стороне следующей. Оттуда можно было через залив рассмотреть «Корне». Даже после плавания ему хотелось пройтись, и уж точно не пропало желание посмотреть, как там справляются французы. Он знал, что они кренгуют свой корабль – опасное дело на побережье с такими сильными приливами, и хотел посмотреть на ход работ, хотя бы с профессиональной точки зрения.
Во время первой части плавания шлюпка пересекла устье Западного залива Бугис, но в сам залив Джек не заходил, пусть даже ветер благоприятствовал. Он желал избежать любых неблагоразумных действий, способных помешать переговорам Фокса с султаном. Но вряд ли его поведение сочтут неподобающим, если он, во время прогулки, посмотрит на «Корне» с другого берега залива. Тем более что французские офицеры постоянно брали с собой в Прабанг подзорные трубы, чтобы рассматривать «Диану». Потом, насмотревшись вдоволь и взяв новый набор пеленгов, он продолжит прогулку, перейдет следующий выступ берега и на дальней стороне и постучав по дереву, обнаружит вытащенную на берег шлюпку и дым вечернего костра.
Когда в голове Джека зазвучало слово «ужин», Юсуф и Бонден выловили рыбу – прекрасную серебристую рыбину фунта на два или три, с багряными глазами и плавниками.
– Рыба-паданг, туан! – воскликнул Юсуф – Хорошая, очень хорошая, отличная рыба!
– Тем лучше, – отозвался Джек.
Он раздернул шкоты, мягко подведя катер к берегу, аккуратно выбрался из него (ботинки и матросский мешок он повесил на шею), оттолкнул шлюпку от берега, крикнул: «Тогда до вечера в бухте Пэррот» и сел на теплый песок высушить ноги.
Уоррен ответил радостно, но Бонден, пусть и снова занявший законное место на корме, раздосадовано покачал головой. Лучше бы капитан взял с собой абордажную саблю и перевязь с пистолетами, а еще лучше – мушкет и пару хорошо вооруженных матросов.
Песок оказался розовато-белым, в отличие от черного вулканического в Прабанге, и приятно плотным. Джек, высушив ноги и обувшись, уверенно шагал, прищурившись от солнечного сияния, и уже дошел до конца залива и идущей выше линии прилива дороги.
Свернув на нее, через пять минут он оказался в благословенной тени саговых пальм. Они густо росли с обеих сторон почти до самой деревни. Совершенно необитаемые заросли – ни людей, ни животных, едва ли хоть одна птица, только мириады насекомых. Джек их едва видел и совершенно не узнавал, но они создавали постоянный звон, столь вездесущий, что несколько минут спустя он его уже не замечал, кроме тех редких случаев, когда гудение внезапно прекращалось.
Саговые пальмы – не слишком красивые растения: толстые и низкие, с пыльными бледно-зелеными кронами. Одиночество среди этих деревьев давило на Джека, и он с удовольствием наконец-то вышел из их тени на рисовые чеки за деревней в глубине Западного залива Бугис. На чеках работали люди, некоторые бросали ему вслед взгляды без особого интереса, а тем более удивления. То же самое и в деревне, едва ли обитаемой в это время дня. Здесь стала ясна и причина этого очевидного равнодушия, когда открылся вид на весь длинный залив с Амбеланом на восточном берегу. На его причале собралась целая толпа, а у берега стояли на якоре две китайских джонки. Разумеется, местные жители привыкли к чужакам.
За деревней дорога карабкалась на вершину длинного каменистого мыса, образующего второй берег залива. Наверху Джек, уже здорово вспотевший, повернул направо, чтобы выйти в точку напротив маленького порта. Там он обнаружил тропинку, вьющуюся между булыжниками и низкой, прижатой ветрами растительностью. Вскоре он обнаружил, зачем она нужна: внизу на берегу во множестве валялись обломки скал, некоторые – далеко в воде. На многих из них стояли рыбаки, забрасывающие длинные бамбуковые удочки в умеренный прибой прилива. К каждой группе камней от тропинки отходило свое ответвление.
Пройдя где-то с милю, Джек свернул на одно из них и спустился по склону более чем на полпути, к четко очерченной границе между зонами, в которой ветер дул достаточно сильно и постоянно, чтобы не давать разрастаться деревьям и кустарникам, и зоной в тени дальнего мыса, где все росло в обычном диком изобилии – деревья, ротанговые пальмы, панданусы, а вдоль всего берега тысячами грациозно взмывали вверх кокосовые пальмы. В нескольких шагах от места, где он остановился, виднелся небольшой уступ с родником, выбивающимся из склона холма, густыми зарослями мягкого папоротника и невероятным разнообразием растущих на камнях, в глубоком мху, на деревьях и кустах орхидей любых размеров, цветов и формы. «Господи, вот бы Стивена сюда», – пожалел Джек, усевшись на удобную осыпь и доставая из мешка маленькую подзорную трубу и пелькомпас.
Эти слова он снова повторил позже, когда в поле зрения подзорной трубы тяжело пролетела крупная черно-белая птица с большой рыбой в когтях. Подзорная труба была карманной моделью невеликой силы, но благодаря тому, что противоположный берег был залит светом, а воздух необычайно чист, Джеку открывался прекрасный вид на «Корне». Ее действительно накренили на левый борт на отмели чуть к северу от города, так что медная обшивка сверкала на солнце. Корабль привязали к нескольким необычно крупным деревьям; одно из них (а может, увивающая его лиана) снизу доверху покрывали багряные цветы. «Ох, вот бы мои розы так цвели», – между делом подумал Джек, вернувшись мыслями к заплесневелым, покрытым тлей, но столь любимым зарослям в Эшгроу.
