Текст книги "Королевская страсть"
Автор книги: Патриция Хортон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 31 страниц)
Патриция Хортон
Королевская страсть
Глава 1
Барбара Вилльерс лежала на лужайке неподалеку от усадьбы и рассеянно срывала белые и желтые маргаритки, которые, словно звездочки, выглядывали из травы. Большинство англичан считали их сорняками, но Барбаре они нравились. Она вздохнула и перевернулась на живот. Тепло земли проникало в ее молодое тело и возбуждало смутное чувственное томление, но она была еще слишком юной, чтобы осознать его причины.
Барбара закрыла глаза, прекрасные видения рождались под ее сомкнутыми веками. Она видела себя в изящном платье ярко-зеленого цвета, который удивительно шел к ее темно-рыжим волосам. Величественный дворец… Отблески свечей на стеклах… Великолепно одетые мужчины и женщины заполняют тронный зал… Барбара привлекает всеобщее внимание. На ее тонких пальцах сверкают изумруды; светловолосый король нежно сжимает ее руку, склоняясь в почтительном поклоне. Он безумно влюблен в Барбару, еще мгновение, и он попросит Барбару стать его королевой…
Замечтавшись, Барбара обхватила себя за плечи, и ее пальцы попали в лопнувший под мышкой шов платья. Это вернуло ее к реальности, и она печально улыбнулась. Шел 1658 год, и в Англии не было короля. В стране правили Кромвель и пуритане, казнившие милостивого короля Карла.
Барбара в сердцах вырвала пучок травы, представив, какой могла бы быть жизнь.
– Госпожа Барбара! – Резкий крик прорезал воздух, заставив девушку подняться. Она сощурилась от солнца, пытаясь определить, кто ее зовет.
Толстая служанка Агата, которая обычно еле передвигала ноги, почти бегом взбиралась по склону холма.
– Ну, что там? – нетерпеливо крикнула Барбара.
Агата остановилась, еле переводя дух, и лишь взмахивала рукой, показывая, что не может вымолвить ни слова. Барбара побежала ей навстречу, радуясь тому, как легко движется ее юное гибкое тело. Бедная Агата! Как ужасно быть такой старой и толстой! Служанка все еще тяжело дышала, когда Барбара, добежав до нее, мягко коснулась ее руки.
– Ну давай же, отдышись и говори, что случилось.
– Леди Мэри, ваша матушка, приказала вам срочно прийти к ней. – Агата перевела дух и утерла круглое лицо уголком фартука.
– Плохие новости? Может, кто-то заболел?.. Или умер? – допытывалась девушка.
Агата выпустила из рук фартук, и лицо ее приняло загадочное выражение.
– Хорошие новости. Да еще какие хорошие!..
– Агата, ну же! Рассказывай! – тормошила Барбара служанку.
Агата покачала головой:
– Нет, не могу. Госпожа Мэри хочет сама рассказать вам.
Пальцы Барбары стиснули руку служанки.
– Говори, или я начну щипаться.
Агате самой не терпелось поделиться новостью, и она заговорщицки понизила голос:
– Только не выдавайте меня. Речь идет о том, что все мы отправляемся в Лондон.
Лицо Барбары радостно вспыхнуло.
– Агата, это чудесно! Я стану знаменитой. Имя Барбары Вилльерс будет вписано в историю. Агата с любопытством глядела на нее.
– С чего это про вас станут писать?
– О королевах всегда пишут.
Агата фыркнула:
– Трудненько стать королевой в стране, где нет короля.
Барбара рассмеялась и бросилась вниз по склону к усадьбе.
Служанка, медленно переваливаясь, шла за ней и любовалась легкой, порхающей фигуркой девушки.
– Ох, разобьет она свое сердечко, замахиваясь так высоко. Лучше не суетиться да не высовываться и не заглядываться на журавля в небе.
Прежде чем войти в дом, Барбара задержалась и торопливо пригладила растрепавшиеся волосы. Мать была единственным человеком, перед которым Барбара робела.
Мэри Байнинг, заметив приближающуюся дочь, вздохнула. Красота девушки была настолько яркой, что казалась почти вызывающей. В зале было мрачновато, и рыжая копна волос девушки словно принесла с собой с улицы солнечный свет.
Глаза девушки были удивительно глубокого синего цвета, который никогда прежде не встречался в роду светлоглазых Вилльерсов. Красота ее больших глаз подчеркивалась черными пушистыми ресницами. Пухлые чувственные губы и вздернутый пикантный нос придавали особое очарование лицу девушки.
Мэри подавила раздражение и сказала:
– Подойди ко мне, Барбара. Я должна сообщить тебе новости. Твой отчим и я решили, что не стоит больше сидеть в этой глуши. Мы хотим попытать счастья в Лондоне. И, откровенно говоря, мы думаем, что в Лондоне у тебя будет гораздо больше шансов выйти замуж.
При этих словах сдерживаемое волнение Барбары прорвалось наружу, она порывисто обняла мать и закружилась по залу. Мэри, не дрогнув, вытерпела порыв дочерней нежности. Барбара родилась, когда Мэри было шестнадцать лет; физически она вполне созрела для рождения ребенка, однако материнский инстинкт в ней еще не проснулся. Мэри ненавидела все, связанное с беременностью: неуклюжую полноту, обезобразившую ее стройную фигуру, постоянные физические ограничения. И когда Барбара наконец появилась на свет, мать взглянула на нее холодно и равнодушно. Ее супруг Вильям, лорд Грандисон, был без ума от счастья. Он ласкал младенца и пытался пробудить такие же восторженные чувства в жене:
– Взгляни на нее, дорогая. Она живое свидетельство нашей любви. Это наше будущее.
Бедняга! Возможно, уже тогда он предчувствовал близость своей смерти. Началась гражданская война, и он погиб, защищая короля. В восемнадцать лет Мэри стала вдовой. Это была не единственная потеря, которую ей пришлось пережить. Наследница обширнейших владений и огромного состояния, оцениваемого в 180 тысяч фунтов, она в мгновение ока оказалась почти нищей.
Барбара выросла в безрадостной атмосфере бедности. Она понимала, что мать не любит ее, и смутно чувствовала свою вину. Но в чем она виновата, ей никак не удавалось понять. Возможно, есть какая-то связь с потерянным наследством. Возможно, ее вина в том, что им приходится экономить свечи, без конца чинить и латать одежду, пока она не превратится в лохмотья. Денег вечно не хватало, и им приходилось считать каждый пенс.
Однажды она робко спросила у матери об этом, но та только хмыкнула:
– Что за глупые мысли, дитя! Как могла прийти тебе в голову такая фантазия? Во всем виноват проклятый Кромвель, сначала он отнял у короля жизнь, а потом обобрал нас.
Вид закружившейся в танце Барбары тотчас вызвал у Мэри головную боль, и она резко остановила дочь:
– Перестань, дитя. Тебе следует привести себя в порядок к ужину. У твоего отчима гость – Филип, лорд Честерфилд, и я надеюсь, ты предстанешь перед ним в достойном виде.
Барбара чуть не рассмеялась. Она была нежно привязана к отчиму, Чарлзу, графу Англзи, который приходился кузеном ее родному отцу, но симпатии к его друзьям не испытывала. Седовласые джентльмены бросали на нее такие откровенные взгляды, что у нее возникало желание смыть их с себя.
Барбара послушно поднялась в свою комнату переодеться. Взволнованная радостной новостью, она то и дело возвращалась мысленно к предстоящему путешествию. Все ее существо ликовало и пело: «Лондон! Лондон! Лондон!» Несмотря на презрение к седобородым лордам, она постаралась принарядиться. Теперь, когда ей предстояло выйти в большой мир Лондона, Барбаре захотелось проверить, как действует ее красота.
Она выбрала зеленый наряд, чтобы оттенить пылающие щеки, и перевила распущенные волосы лентой того же цвета. Тихонько напевая, она сбежала по каменным ступеням и вошла в зал. Родители вместе с гостем уже сидели за длинным столом. Барбара остановилась. У нее перехватило дыхание, а сердце ее взволнованно забилось под тонким муслином платья.
Стройный блондин поднялся из-за стола, чтобы приветствовать ее. Никогда прежде в мрачноватых стенах их усадьбы ей не доводилось видеть никого красивее этого человека. Он окинул ее небрежным оценивающим взглядом голубых глаз, и Барбаре пришлось призвать на помощь всю гордость древнего рода Вилльерсов, чтобы овладеть собой. Этот человек показался ей странно знакомым… как, впрочем, и собственное волнение. Вдруг она поняла, – и сердце ее забилось еще сильнее, – что именно этот человек был королем, пригрезившимся ей сегодня. Что это с ней? Разве можно грезить о человеке, которого никогда раньше не видела?
Как сквозь туман, она слышала, что отчим представил их друг другу:
– …Филип Станоп, граф Честерфилд.
Ноги не слушались Барбару, но ей удалось все же сделать реверанс. Граф коснулся ее руки.
– Милорд, – тихо произнесла она, пытаясь скрыть дрожь в голосе. Как он высок! Глаза его сияют, как два сапфира, а лицо покрыто ровным загаром.
По счастью, родители приучили Барбару не разговаривать во время еды. Она с трудом глотала маленькие кусочки, пытаясь совладать с волнением, сжимающим горло. Барбара разглядывала графа сквозь густые черные ресницы. Ему было чуть за двадцать, но на правой щеке уже залегла морщинка. Ее пальцы невольно дрогнули; ей вдруг захотелось протянуть руку и разгладить морщинку.
Поначалу она не вникала в застольный разговор, но, уловив случайную фразу, поняла, что может узнать кое-что о покорившем ее незнакомце, и стала прислушиваться.
Из разговора ей стало ясно, что Филип так же, как и вся их семья, является ярым роялистом и что он недавно вернулся из Голландии, где делил с принцем его изгнание. Нет, не с принцем, вдруг поняла Барбара. В кругу истинных друзей королевской фамилии о принце уже открыто говорили как о короле Карле II. Барбара смутно вспомнила: они называли его «Черный Мальчик», за смуглый цвет лица. В детстве Карл был большим приятелем ее кузена Джорджа. Позже она то и дело слышала разговоры о его обаянии и способности покорять сердца. Но Барбара думала, что этот смуглый подросток, к сожалению, вовсе не похож на короля.
А вот граф Честерфилд – она опять украдкой взглянула на него из-под пушистых ресниц – был истинным воплощением царственного величия.
Мягкий голос матери упомянул о его супруге, и Барбара почувствовала, как холодный страх сковывает ее сердце. Но дальнейший ход разговора позволил девушке вздохнуть с облегчением. Они говорили о его жене, Анне Перси Нортумберлендской, умершей три года назад. «Какое счастье, что она умерла! – воскликнула про себя Барбара и тут же прошептала торопливо: – Господи, прости меня!» Она зябко поежилась. Как можно радоваться тому, что молодая женщина зарыта в сырую холодную землю и навсегда лишена тепла, света… и никогда больше не увидит своего мужа Филипа Станопа!
Филип, повеса и соблазнитель, хорошо представлял себе, какие чувства обуревают сидящую напротив Барбару, и в свою очередь ощутил, как кровь быстрее побежала по его жилам: «Ну и ну, до чего чувственна эта малышка!» Ни при английском дворе, ни за пределами Англии ему не встречалась такая красавица.
Филип лениво представил себе, как в Лондоне ей проходу не дадут. Но, черт побери, он не позволит этим повесам приблизиться к ней, пока не натешится сам.
Неужели она еще девица? – размышлял Филип. Возможно ли, чтобы ее страстность еще не обнаружила себя? Или какой-нибудь мальчишка-конюх уже повалялся с нею на соломе? Да, впрочем, какая разница? Филип собирался вкусить ее прелестей и обучить ее кое-каким вещам, вряд ли известным простому конюху.
Он поднял бокал и, улучив момент, когда родители Барбары не смотрели на него, украдкой взглянул на нее. Его глаза улыбнулись ей над краем бокала, и Барбара с ужасом почувствовала, как вспыхнули ее щеки. «Сейчас, наверное, щеки полыхают сильнее волос», – смущенно подумала она. Но на помощь ей пришло врожденное кокетство, и, несмотря на неловкость, Барбара очаровательно улыбнулась в ответ и поднесла к губам свой бокал.
Пока граф пил, она не могла отвести глаз от его твердо и в то же время изящно очерченных губ. И вдруг ей захотелось коснуться их, медленно провести по ним язычком. Потрясенная своим желанием, она так крепко сжала ножку бокала, что, казалось, еще немного и стекло хрустнет в ее руке.
После ужина все расположились перед камином, разговор сделался отрывочным. Барбару раздирали эмоции и смущали непривычные ощущения, ей стоило труда держать себя в руках. На лбу девушки выступили бисеринки пота.
Мэри заметила состояние дочери.
– Должно быть, ты выпила слишком много вина. Пойди приляг. Сон – единственное, что помогает в таких случаях.
Барбара с благодарностью посмотрела на мать и встала с кресла. Удивительно, что ей хотелось покинуть общество графа, но она чувствовала странное томление, словно слишком долго сидела возле огня. Ей не терпелось скорее попасть в свою комнату и осознать, что же с ней происходит.
Она пожелала всем доброй ночи и направилась к каменной лестнице. После ее ухода Филип тоже поднялся; сказав, что ему нужно выйти, и извинившись перед хозяевами, он быстро последовал за Барбарой. Она даже не успела испугаться, когда его властные руки обняли ее и развернули к себе.
– Прошу прощения, госпожа, – улыбаясь, сказал граф. – В уголках ваших губ притаился поцелуй, и я чувствую себя вправе претендовать на него.
Он нагнулся и поцеловал Барбару в уголок рта, и ее губы раскрылись под его нежным поцелуем. Никогда в своих детских мечтаниях она не воображала, что поцелуй может иметь над ней такую власть. Голова у нее закружилась, ноги подкосились; она упала бы, если бы Филип не поддержал ее. И, возможно, чтобы не упасть, она обвила руками его голову и сильнее прижалась к нему, продлевая поцелуй.
Филип довольно рассмеялся и прошептал, не отводя губ от ее рта:
– Похоже, я не ошибся в тебе.
Его смех был вызван пробуждающейся в нем чувственностью, но Барбара по неопытности сочла, что он насмехается над ней, и, вырвавшись из его объятий, устремилась вверх по лестнице.
Она влетела в свою комнату, задыхаясь, хотя обычно с легкостью взбегала по этим ступеням раз по десять на дню. У стены напротив двери стояло трюмо, и она зачарованно уставилась на свое отражение. Вот, значит, как выглядит женщина, которую только что поцеловали. Барбара уже давно думала о себе как о женщине. Волосы ее были в живописном беспорядке, а большие синие глаза казались вдвое больше обычного. Но дольше всего она разглядывала свои губы. Они стали еще ярче, полнее, и девушка изумленно коснулась их пальцами. Неужели он так же мгновенно влюбился в нее, как она в него? Зачем же иначе он так стремился поцеловать ее?…
Она подошла поближе к зеркалу. Всю жизнь она слышала лестные отзывы о своей внешности, все посещавшие их дом, сходились во мнении, что она самая очаровательная девочка в Англии. Но у нее не было возможности сравнить себя с кем-либо. Должно быть, множество женщин влюблены в Филипа Станопа.
Она приспустила лиф платья, подражая придворным дамам, которых видела на картинах той поры, когда общество еще не облеклось в строгие пуританские наряды, предписывающие полностью закрывать грудь. Потом, охваченная странным порывом, она полностью обнажила груди. У нее перехватило дыхание. Да, именно в этом был источник того тревожного ощущения, которое у нее возникло, когда Филип целовал ее: соски ее полных грудей набухли и затвердели. Странно, ведь в комнате так тепло. Она была озадачена новыми ощущениями, к которым добавилось щекочущее тепло, зародившееся где-то в низу живота.
Вдруг она вспомнила, как быки влезают на коров в поле, и в ее широко открытых глазах мелькнуло прозрение. Барбаре, как всякой выросшей в деревне девушке, была известна механика соития, но до сих пор она не представляла, что побуждает животных спариваться. Днем, прижимаясь к теплой земле, она ощущала нечто подобное, но то было лишь смутное, неопределенное томление. Сейчас все стало предельно ясно – ей хотелось, чтобы Филип взобрался на нее, подобно тому, как бык взбирается на корову.
У двери раздалось легкое царапание, и не успела она обернуться, как Филип был уже в спальне.
– Т-с-с… Твои родители еще беседуют у камина. Но я откланялся пораньше, сославшись на утомительную дорогу.
Увидев его, Барбара мгновенно поняла, что предчувствовала его приход. Ум никогда еще не подводил ее. Но главным ее достоинством была непосредственность, и повинуясь безотчетному желанию, она подбежала и бросилась ему на шею. Он рассмеялся и заключил ее в объятия. Пальцы Барбары запутались в его волосах, она страстно прижалась к нему всем телом, словно желая слиться с ним в единое целое.
Три недели спустя Барбара и ее отчим скакали в Лондон. Все в ней ликовало, поскольку каждый шаг приближал ее к Филипу. Она сжимала ногами теплые бока, с удовольствием ощущая упругую плоть лошади. Удивительно, каким живым и отзывчивым стало ее тело после того, как Филип открыл ей, для чего оно предназначено. Она и прежде не ощущала никакой скованности, но то была лишь иллюзия. Сейчас наконец она сбросила толстую верхнюю кожу, и для нее открылся новый мир восхитительных плотских ощущений.
К волнению от предстоящей встречи с Лондоном примешивалось легкое чувство страха. Что если столица останется равнодушной к появлению Барбары Вилльерс? Она вздрогнула и, отгоняя трусливые мысли, пришпорила коня. Впереди ее ждал Лондон! Любовь! Слава!
Глава 2
Барбара крепко обхватила ногами бока лошади. Размеренные движения животного напоминали ей о ночи, проведенной с Филипом, когда их сплетенные тела двигались в унисон. Мысли о Филипе поглотили ее. Лондон возник перед ней совершенно неожиданно, как волшебное видение. У девушки перехватило дыхание, и, натянув поводья, она остановила лошадь. Панорама была великолепна. Впереди, за лугами и сонными предместьями высился Лондон. Силуэт города, раскинувшегося на речных берегах, состоял из сотен тонких устремленных в небо церковных шпилей. Сердце Барбары отчаянно забилось, такой маленькой и ничтожной показалась она себе рядом с великим Лондоном.
Чарльз оглянулся, придержал коня и нетерпеливо крикнул:
– Эгей, ты что, потеряла голову, детка? Давай-ка поспешим. Я жду не дождусь ужина!
Барбара рассмеялась и хлестнула лошадь. Мгновение спустя она перегнала отчима. Она скакала как безумная навстречу Лондону. Они миновали поля, где скот лениво щипал траву, даже не взглянув на двух проскакавших мимо всадников. Миновали селянок, спешивших по своим обычным делам, и Барбаре захотелось крикнуть им: «Взгляните же на меня! Я еду покорять Лондон!» Она вдруг испытала острую жалость к этим женщинам, чьи жизни были превращены в череду дней, утомительных своим однообразием.
Невероятно долгими показались Барбаре последние полчаса, но вот луга остались позади и они вступили за древние стены города. Копыта лошадей цокали по мощеным улочкам, и она держалась поближе к отчиму, боясь затеряться в толпе. В то же время Барбара старалась не упустить ни единого, пусть даже мимолетного впечатления.
Древний Лондон… Деревянные дома, точно пьяные, нависали над улочками. Барбара с удивлением заметила, что верхние этажи сходились так близко, что хозяйки, если бы захотели, могли спокойно посплетничать или передать что-то из рук в руки. Ее привычный к деревенскому воздуху нос сморщился от обилия незнакомых запахов. Приятно пахла еда, которой торговали разносчики по сторонам улицы. Назойливую пожилую тетку, совавшую в лицо Барбаре поднос с сельдью, быстро сменил парень, пытавшийся соблазнить ее устрицами. Оба нараспев выкрикивали непонятные слова. Барбара чуть натянула поводья и, вплотную подъехав к отчиму, обеспокоенно спросила:
– Разве в Лондоне говорят не по-английски? Я ни слова не понимаю!
Чарлз успокаивающе улыбнулся и сказал:
– Речь торговцев стара как мир. Ее не надо понимать дословно. Ты вскоре научишься улавливать ее смысл… Вон та женщина, например, расхваливает пирожки. Но не будем задерживаться, дома нас ждет отличный ужин.
Барбара втянула ноздрями воздух. Некоторые запахи были не так уж приятны. От обилия мыловарен воздух был спертым и тяжелым, над очагами пивоваров и дубильщиков кож поднимался пар. Резко пахло отбросами. Она изумленно глянула вниз и обнаружила, что сточные канавы проходят прямо по середине улицы. Сверху послышался предостерегающий окрик, и Барбара подняла глаза как раз вовремя, чтобы увернуться от содержимого ночного горшка, летевшего вниз из-под нависавшего над улицей фронтона.
Резко повернув лошадь в сторону и сдерживая гарцующее животное, Барбара взглянула на растрепанную краснолицую женщину, опорожнившую горшок. Женщина облокотилась на перила толстыми красными ручищами и неприязненно уставилась на Барбару. Солнце поблескивало в волосах девушки, окружая ее голову сияющим ореолом, щеки раскраснелись от усилий сдержать лошадь. Ее молодость и красота равно оскорбляли эту толстую тетку.
Барбара заметила ее злобный взгляд, но была слишком счастлива, слишком очарована Лондоном, чтобы позволить такой ерунде испортить ей настроение. Она тряхнула головой, улыбаясь, пожелала краснолицей толстухе доброго дня и, хлестнув лошадь, устремилась вслед за отчимом. В конце концов к лондонской вони можно привыкнуть. Атмосфера Лондона была словно заряжена энергией снующего по улицам народа. Барбара почувствовала, что общее волнение – это ее стихия.
Чарлз остановился и подождал, пока Барбара поровняется с ним.
– Держи на шпиль Святого Павла, наш дом на Ладгейт-Хилл, рядом с собором.
На подъеме лошади замедлили шаг. Барбара удивленно заметила нищенские лачуги, притулившиеся под боком особняков. Маленькие оборванцы прекратили свои незатейливые игры в пыли переулка и оценивающе разглядывали девушку. Она улыбнулась про себя. Скоро настанет день, и она появится в атласе и кружевах, вот тогда им будет на что поглазеть.
Дорога уже изрядно утомила Барбару, и, когда они наконец подъехали к своему лондонскому дому, она с заметным облегчением соскользнула с жесткого седла на руки молодого грума. Невольно отметив силу подхватившего ее юноши и взгляд, полный восхищения, она улыбнулась ему одной из своих самых пленительных улыбок, от которой – знала она – на ее левой щеке появляется ямочка. Затем оправила платье и побежала в дом, зовя мать, которая уехала неделей раньше, чтобы привести дом в порядок.
Мэри тихо вплыла в гостиную, выговорила дочери за то, что та кричит, как сорванец, и подставила мужу щеку для целомудренного поцелуя. Барбара внимательно смотрела на мать, но ей не удалось заметить даже намека на радость по поводу их приезда. Вздохнув, она позволила служанке показать ей ее спальню. Вдруг Барбара задумалась. Любила ли мать ее погибшего отца? Возможно, он день за днем пытался преодолеть равнодушие супруги и в конце концов уехал воевать за короля. Может быть, не столько от любви к славному Карлу I, сколько от отчаяния, от холодности жены. Барбара устыдилась своих мыслей. Конечно, отец воевал за короля, потому что был убежденным роялистом. С детства она с благоговением думала о своем бесстрашном отце и сама была роялисткой до кончиков ногтей. И вот она в Лондоне Кромвеля. Отец и король Карл мертвы, а законный наследник престола вынужден прозябать за морем, в изгнании.
Как ужасно покинуть Лондон, думала Барбара, знать, что тебе по праву принадлежит самый замечательный город мира и жить где-то на чужбине. Она была даже рада, что старинный дворянский род Вилльерсов все же не настолько близок к королевской фамилии, чтобы отправиться вслед за ним в изгнание. Ничто сейчас не могло испортить ей настроение, и, войдя за служанкой в спальню, она спокойно отметила привычную атмосферу бедности. Бросив мимолетный взгляд на старые покрывала и проплешины на ковре, она устремилась к окну.
Как шумно в Лондоне! В их поместье окна ее комнаты выходили в сад. Там тишину нарушало только гудение пчел, здесь же царили постоянный шум и суматоха. Она прижалась лицом к стеклу, взглянула горящими глазами на крыши домов. Барбара ощущала почти физическую жажду, точно Лондон был большим сочным апельсином. Ей хотелось завладеть им, взять в руки и высосать до капли всю его освежающую сладость.
Мэри вошла в комнату дочери, и Барбара с улыбкой обернулась к ней:
– Как я счастлива, что мы в Лондоне, мама!
Мэри едва заметно улыбнулась в ответ:
– Да, Лондон под стать твоей натуре, дочь моя. Он… точно заряжен. Я устаю от города, но нам пора было перебраться сюда. Надеюсь, твоя красота послужит на благо нашей семьи. Твой отчим считает, что ты можешь удачно выйти замуж. – Она умолкла и взмахнула рукой, точно хотела отогнать тревожные мысли. – Хотя одному Богу известно, что сейчас может считаться удачным, учитывая те обстоятельства, в которых мы оказались. Все наши друзья… Все старинные роды Англии… они так же бедны, как и мы.
В голове Барбары мелькнула отчаянная мысль, и она спросила:
– А вдруг король покинет свое изгнание, с триумфом войдет в Лондон и восстановит наши права?
Горькая усмешка заиграла на губах Мэри:
– А вдруг у рыб в Темзе вырастут крылья и они вылетят на берег?
Барбара не верила своим ушам.
– Мама! Ты говоришь совсем как пуритане. Неужели ты не веришь в восстановление монархии?
– Я устала, Барбара. Надо жить в реальном мире. А реальность в том, что Кромвель держит Англию в ежовых рукавицах… в том, что мы так бедны, – она в унынии окинула взглядом скудную обстановку спальни, – и в том, что я, в отличие от твоего отчима, совсем не уверена в том, что тебе удастся удачно выйти замуж и поправить наше положение.
Охваченная жалостью, Барбара подбежала к матери и чмокнула ее в щеку. Бедная мама! Она вдруг напомнила ей селянок, мимо которых они проезжали днем. Она погрязла в утомительной ежедневной рутине, и жизнь доставляет ей так мало радостей. В глубине души Барбара почувствовала легкий холодок – второй раз сегодня она представила себе мать обыкновенной женщиной, а не привычным непререкаемым авторитетом всей своей жизни. Ей стало страшно – словно солнце, скатившись с небес, оказалось вдруг слабым огоньком. Она поняла, что после ночи, проведенной с Филипом, стала по-другому воспринимать мать. Барбара порывисто обняла ее.
– Мы будем богаты, обещаю тебе. – Она почувствовала, что они с матерью словно поменялись ролями и она теперь старшая, она – мать, а мать – это ее ребенок.
Мэри осторожно высвободилась из объятий Барбары и поправила платье.
– Я пригласила к нам на ужин леди Гамильтон с дочерью. Она твоего возраста. Хорошо, если вы подружитесь. Приведи себя в порядок и спускайся к нам. Они вот-вот подъедут, да и твой отчим проголодался за дальнюю дорогу.
Весело напевая, Барбара торопливо переодевалась. Последнее время жизнь балует ее. Детство она провела в одиночестве, скучая по сверстницам-подружкам. С детьми прислуги и крестьянскими ребятами ей играть не разрешалось. А семьи окрестных дворян были бездетными. Ее одиночество нарушалось лишь случайными наездами кузенов Джорджа и Френсиса, но мальчики все же не могли заменить подругу. Ей хотелось понравиться Анне. Одинокое детство лишает человека легкости общения, ему труднее потом сходиться с людьми. Барбара так мечтала о подруге. Она отбросила все сомнения, ведь это волшебный Лондон и новая жизнь должна открыться перед нею. Дружба будет лишь одной из многих радостей, которые ей предстоит испытать.
Она вихрем слетела вниз по лестнице и чинно постояла у ее подножия, чтобы отдышаться и оправить платье перед входом в гостиную. Леди Гамильтон с Анной были уже там. Взрослые вели тихую беседу. Барбара на мгновение замешкалась в дверях, приглядываясь к Анне. Та сидела на низком кресле у окна и скромно молчала, как положено во время разговора старших. Барбара с облегчением заметила, что хотя Анна очень мила, но явно не так красива, как она сама. Прямые каштановые волосы вились благодаря упорным стараниям парикмахера, бледное лицо с нежной, чистой кожей украшали спокойные серо-голубые глаза. Фигура девушки была стройной, но ей недоставало округлости форм. Барбара удовлетворенно вздохнула. Если собираешься обзавестись подругой, приятно узнать, что ты красивее нее. Анна, подняв глаза, заметила Барбару, их взгляды встретились, и она улыбнулась. Барбара ответила ей теплой искренней улыбкой. Мэри познакомила их. Девушки стояли, изучающе поглядывая друг на друга.
– У вас много общего, – сказала Мэри, представив их друг другу.
Их положение действительно было сходным. Отец Анны, герцог Гамильтон, погиб за короля, умер от ран, полученных под Вустером. После его смерти республиканцы отобрали все, чем он владел, назначив вдове лишь 400 фунтов годового дохода на содержание четырех дочерей. Как и Мэри, мать Анны вторично вышла замуж. Барбара украдкой взглянула на платье Анны. Оно было приличным, но не модным. Да, их семьи испытывали одинаковые денежные затруднения.
За ужином у девушек практически не было возможности поговорить. Присутствие родителей мешало их непринужденной беседе. Они лишь понимающе обменивались взглядами и легкими улыбками. Анна вдруг подмигнула Барбаре, и та чуть не прыснула со смеху. Наверное, они легко подружатся.
За столом обсуждали печальные изменения в лондонской жизни. Из-за Кромвеля город потерял свой веселый нрав и многообразие. Всяческие представления были запрещены, и театры уже не распахивали приветливо свои двери. Танцы, музыка и поэзия были объявлены вне закона. Азартные игры и зрелища отменены, дамам пришлось сложить в сундуки свои роскошные платья, спрятать мушки и украшения.
Анна с видом умудренной жизнью женщины провозгласила:
– Увы и ах! Лондон изменился к худшему!
Взрослые не обратили внимания на эту реплику, но Барбара усмехнулась. Ведь Анна была слишком молодой, чтобы помнить Лондон при короле Карле. Анна заговорщицки ей улыбнулась. Барбара была в восторге. Пожалуй, они станут не просто вежливыми и жеманными приятельницами, а настоящими друзьями. Такая дружба обычно бывает между мужчинами.
После ужина девушки, извинившись, поднялись в комнату Барбары. Анна прикрыла дверь и, прислонившись к ней, театрально взмахнула руками:
– Какие они скучные, эти старики! Все их разговоры – сущая ерунда. Нет бы поговорить о чем-нибудь важном. – Она усмехнулась, и ее серо-голубые глаза озорно блеснули.
Барбара сказала:
– Я думала, они никогда не кончат. Ах, ах, танцы запрещены! – Можно подумать, они только об этом и мечтают. Вот мы – другое дело. Я могла бы танцевать всю жизнь.
Анна бросилась на кровать.
– А я бы хотела нашить платьев… атласных, бархатных, отделанных кружевами. – Устроившись поудобнее, она обхватила колени руками и таинственно понизила голос: – И знаешь, чего бы мне еще хотелось?.. Подкраситься и нарумянить щеки.
Барбара была совершенно потрясена. Она взглянула на милый розовый румянец на щеках Анны и рассмеялась:
– Пожалуй, природа сама позаботилась о тебе.
Анна бросила в нее диванной подушкой.
– Ты рассуждаешь, как моя драгоценная матушка.
Разговор продолжался, и Барбару поразили обширные познания Анны. За ужином, в присутствии родителей она казалась такой юной и скромной. А сейчас живо и остроумно она рассказывала о своем знакомстве с роялистскими кругами Лондона, о том, как один молодой и очень смелый кавалер водил ее в таверну под названием «Ад» – место тайных сборищ роялистов.
