Текст книги "Талантливый мистер Рипли"
Автор книги: Патриция Хайсмит
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)
– …только синьор Гринлиф, – говорила она. – Нет, совсем один. Синьор… chi?[42] Нет, синьор… По-моему, он сегодня вообще не выходил, но я могу и ошибаться! – Она рассмеялась.
Том стиснул в руках перила, будто это была шея Фредди. Он услышал, как Фредди поднимается. Том вошел в квартиру и запер дверь. Он может и дальше говорить, что не живет здесь, что Дикки в «Отелло» или что он не знает, где Дикки, но теперь Фредди не успокоится до тех пор, пока его не найдет. Или пока не стащит его вниз и не спросит у синьоры Буффи, кто это такой.
Фредди постучал в дверь. Повернулась дверная ручка. Дверь была заперта. Том взял в руки тяжелую стеклянную пепельницу. В ладони ее было не удержать, и потому он ухватился за край. Несколько секунд Том колебался: нет ли другого выхода? А что делать с телом? В голову ничего не приходило. Другого выхода не было. Он открыл дверь левой рукой. Правую руку с пепельницей отвел назад.
Фредди вошел в квартиру.
– Послушай, может, ты скажешь…
Ребро пепельницы пришлось точно в середину лба. Фредди замер. Его колени согнулись, и он повалился, как бык, которого ударили между глаз молотком. Том захлопнул дверь и ударил пепельницей Фредди по затылку. Потом еще и еще раз, боясь, что Фредди притворяется и одна из его огромных рук схватит его сейчас за ногу и потащит вниз. Том нанес скользящий удар по голове, показалась кровь. Том выругался. Он побежал в ванную, принес полотенце и подсунул под голову Фредди. Затем пощупал его пульс. Пульс был, но очень слабый, и казалось, что он исчезает по мере того, как Том надавливает пальцами на запястье. Спустя мгновение он исчез. Том прислушался, нет ли за дверью каких-нибудь звуков. Он представил себе, что синьора Буффи стоит за дверью, неуверенно улыбаясь, как она всегда делала, когда знала, что вмешивается не в свое дело. Но за дверью не было никаких звуков. Не должно было быть ничего слышно, подумал он, ни когда он бил Фредди пепельницей, ни когда тот упал. Том посмотрел на огромное тело Фредди, лежавшее на полу, и неожиданно почувствовал отвращение и беспомощность.
Был только час без двадцати – еще столько времени до темноты! Интересно, не ждут ли Фредди где-нибудь? Может, в машине внизу? Он обыскал его карманы. Бумажник. Американский паспорт во внутреннем кармане пальто. Итальянские и другие монеты. Футляр для ключей. Среди них два ключа, помеченных словом «Фиат». Посмотрел, нет ли в бумажнике водительских прав. Были, и со всеми подробностями: «„Фиат-1400“, черный, с откидывающимся верхом, 1955 года». Можно будет поискать его где-нибудь поблизости. Он осмотрел все карманы, а также карманчики светло-желтой жилетки, пытаясь отыскать пропуск в гараж, но не нашел. Подойдя к окну, он улыбнулся: черный автомобиль с откидывающимся верхом стоял на той стороне улицы прямо напротив дома. Он не мог сказать наверняка, но, кажется, в машине никого не было.
Том вдруг догадался, что нужно делать. Он принялся доставать из бара бутылки джина и вермута, а подумав, прихватил еще и перно,[43] потому что у перно сильнее запах. Он выставил бутылки на длинный стол, после чего смешал в высоком стакане мартини с двумя кубиками льда, отпил из него немного, чтобы на стакане остались отпечатки его пальцев, затем отлил немного в другой стакан, который отнес к Фредди, втиснул в его вялые пальцы и снова поставил на стол. Осмотрев рану, он убедился, что кровь почти остановилась и не просочилась через полотенце на пол. Он поднял голову Фредди так, чтобы она уперлась в стену, и влил ему в глотку чистого джина. Джин не очень-то хорошо вливался, большая его часть разлилась по рубашке, но Том не думал, что итальянская полиция будет брать у Фредди кровь на анализ, чтобы узнать, насколько он был пьян. Том невольно взглянул на обмякшее, залитое джином лицо Фредди и, почувствовав приступ тошноты, отвернулся. Он не должен больше делать ничего подобного. У него зазвенело в ушах, и ему показалось, что сейчас он потеряет сознание.
Еще не хватало, думал Том, направляясь шатающейся походкой к окну, потерять сознание! Нахмурив брови, он смотрел на стоявшую внизу черную машину и глубоко вдыхал свежий воздух. Ну уж нет, сознание он не потеряет. Он точно знает, что ему нужно делать. Перно, в самую последнюю минуту они решили выпить перно, притом оба. Нужны еще два стакана с отпечатками их пальцев и перно. И пепельницы должны быть полными. Фредди курил «Честерфилд». Потом надо выбраться на Аппиеву дорогу. Найти какое-нибудь темное местечко за могилами. На Аппиевой дороге есть длинные неосвещенные участки. Бумажник у Фредди не найдут. Цель убийства – ограбление.
У него было еще несколько часов, но он не присел ни на минуту. В пепельницах дымилась дюжина «Честерфилдов» и дюжина «Лаки Страйк». Потушив сигареты, он разбил стакан с перно о кафель в ванной, но вытирать стену не стал. Самое интересное, что, столь тщательно восстанавливая сцену убийства, он думал о том, что ему не помешали бы еще несколько часов, чтобы создать нужную обстановку в квартире, – скажем, между девятью вечера, когда тело могут найти, и полуночью, когда полиция решит его расспросить, потому что кому-то может быть известно, что Фредди Майлз собирался сегодня навестить Дикки Гринлифа. Он знал, что ему нужно закончить все часам к восьми: согласно его версии, Фредди будто бы ушел из его дома в семь часов. Что же до Дикки Гринлифа, то это весьма аккуратный молодой человек, даже если и выпьет. Грязь в доме нужна была затем, чтобы просто воссоздать истинную картину того, что произошло, и потому ему нужно было самому в нее верить.
Но утром в половине одиннадцатого, если полиция по какой-то причине его не задержит, он все равно поедет в Неаполь и Пальму. Если завтра, думал Том, он прочитает в газете, что тело обнаружено, а полиция на него не выйдет, то с его стороны будет вполне прилично добровольно рассказать им, что Фредди Майлз был у него во второй половине дня. Но тут ему вдруг пришло в голову, что врач может сказать, что Фредди мертв с полудня. А сейчас, среди бела дня, Фредди никак не вытащить. Нет, надеяться остается только на то, что тело пролежит столько часов, что врач не сможет точно установить, когда умер Фредди. А ему нужно выйти из дома так, чтобы его никто не видел, – при этом не важно, сможет ли он, напрягшись, стащить тело Фредди вниз, изобразив дело так, будто тот напился до бесчувствия, или же не сможет. Если ему придется делать какое-то заявление, он должен будет сказать, что Фредди покинул его дом около четырех часов дня.
Он так боялся ждать шесть часов до вечера, что какое-то время ему казалось – ждать он больше не может. Эта гора на полу! Он вовсе не собирался его убивать. Это было совершенно не нужно – на что ему этот Фредди со своими вонючими, грязными подозрениями? Том дрожал, сидя на кончике стула и похрустывая костяшками пальцев. Ему хотелось выйти прогуляться, но он боялся оставить тело на полу. Должен ведь быть какой-то шум, раз они с Фредди весь день разговаривают и выпивают. Том включил радио и настроил его на танцевальную музыку. Уж что-что, а выпить-то он может. Это часть представления. Он приготовил еще пару мартини со льдом. Пить ему не хотелось, но он выпил.
Джин лишь обострил его чувства. Том стоял и смотрел на массивное тело, которое, согнувшись, лежало возле его ног. У него не было ни сил, ни желания выпрямить его, хотя эта поза и вызывала у него раздражение. Он думал о том, как печальна, глупа, опасна и необязательна была эта смерть и как это несправедливо по отношению к Фредди. Фредди, конечно, можно и ненавидеть. Самовлюбленный недалекий мерзавец, насмехавшийся над одним из своих лучших друзей – а Дикки был одним из его лучших друзей – только потому, что подозревал его в сексуальном отклонении. Тома смешило это выражение – «сексуальное отклонение». Что такое секс? И что такое отклонение? Он взглянул на Фредди и с горечью произнес: «Фредди Майлз, ты пал жертвой собственных грязных мыслей».
16
В конце концов Том прождал почти до восьми часов, потому что около семи внизу, в холле, бывает гораздо больше людей, чем в другое время. Без десяти восемь он спустился, чтобы убедиться, что синьора Буффи не слоняется в холле и что ее дверь не открыта, а также удостовериться в том, что в машине Фредди действительно никого нет, хотя в середине дня он уже выходил, чтобы посмотреть на нее и узнать, его ли это машина. Он швырнул пальто Фредди на заднее сиденье. Вернувшись наверх, опустился на одно колено, перебросил руку Фредди себе за спину и, стиснув зубы, приподнял его. Подталкивая безжизненное тело, он с трудом взгромоздил его себе на плечи. Днем он уже поднимал Фредди, чтобы убедиться, что это ему под силу, но теперь не смог сделать онемевшими ногами и двух шагов, а ведь теперь Фредди нужно будет не только поднять, но и вынести из дома. Ноги Фредди волочились по полу – так было легче его нести. Изловчившись, Том закрыл дверь локтем и начал спускаться вниз. На середине первого марша он остановился, услышав, что кто-то выходит из квартиры на втором этаже. Он подождал, пока человек спустился по лестнице и вышел из дома, после чего медленно, спотыкаясь, двинулся вниз. Он надвинул шляпу Дикки на самые глаза Фредди, чтобы не было видно окровавленных волос. Смесь джина и перно, которую Том поглощал в течение последнего часа, привела его в точно рассчитанное им состояние опьянения, когда, как ему казалось, он способен передвигаться легко и беспечно и в то же самое время быть смелым и предприимчивым в той степени, в какой это необходимо для достижения цели. Самое худшее, что могло случиться, – это то, что он мог рухнуть под тяжестью Фредди, так и не добравшись до машины. Он поклялся себе, что не сделает передышки, пока не спустится с лестницы, и действительно так ни разу и не передохнул. Никто больше не выходил из квартир, и никто не вошел в дом. За последние несколько часов пребывания наверху он просто истерзал себя мыслями о том, что может произойти: синьора Буффи или ее муж выходит из квартиры как раз в тот момент, когда он спускается на первый этаж, или он теряет сознание и его находят на полу рядом с Фредди, или, сбросив с плеч Фредди, чтобы передохнуть, он не в силах снова поднять его тело. Все это виделось ему наверху, в квартире, настолько отчетливо и доставило столько мучений, что то, что он спустился по лестнице и с ним не случилось ничего из того, что он себе воображал, заставило его думать, будто он сходит вниз под защитой какой-то могущественной силы и, несмотря на огромный груз на плечах, легко.
Том осмотрел улицу сквозь стекла двойных дверей. Все было как обычно: по противоположному тротуару шел мужчина, но по тротуару всегда кто-то ходит. Он приоткрыл первую дверь рукой, ногой раскрыл ее шире и втащил за собой тело Фредди. Оказавшись между двумя дверьми, он переместил Фредди на другое плечо, наклонив при этом свою голову. На какую-то долю секунды его охватило чувство гордости от того, что он такой сильный, но рука, которую он высвободил, тотчас онемела. Он просто не мог обхватить ею тело Фредди. Том еще сильнее стиснул зубы и, пошатываясь, сошел по четырем ступенькам парадного входа, ударившись бедром о стойку перил.
Мужчина, шедший по тротуару ему навстречу, замедлил шаги, словно собрался остановиться, но прошел мимо.
Если к нему кто-то подойдет, думал Том, он так дохнет этому человеку в лицо перегаром, что тому и в голову не придет спрашивать, в чем дело. «Черт их побери, черт их побери, черт их всех побери!» – говорил он про себя, с трудом двигаясь по краю тротуара. Прохожие, всего лишь прохожие. Теперь их уже четверо. И лишь двое на него взглянули. Он постоял какое-то время, пропуская проезжавшую машину. Потом сделал несколько быстрых шагов и, подойдя к «фиату», приподнял голову и плечи Фредди и принялся проталкивать их в открытое окно, заслоняя его своим телом и время от времени останавливаясь, чтобы перевести дух. Потом огляделся. На другой стороне улицы горел фонарь. Дом, где была его квартира, погрузился во тьму.
Тут из дверей выбежал младший сын Буффи и побежал по тротуару, не глядя в сторону Тома. Какой-то мужчина перешел через улицу. Проходя совсем рядом с машиной, он с удивлением глянул на согнувшуюся фигуру Фредди. Вполне естественная поза, думал Том, как будто Фредди нагнулся и разговаривает с кем-то в машине, хотя на самом деле – и Тому это было отлично известно – ничего естественного в ней не было. «Но в том-то и преимущество Европы, – подумал он. – Никто никому не помогает, никто не сует свой нос в чужие дела. Да будь это в Америке…»
– Вам помочь? – спросил мужчина по-итальянски.
– Нет-нет, grazie,[44] – ответил Том с нетрезвой веселостью. – Я знаю, где он живет, – пробормотал он по-английски.
Мужчина кивнул, улыбнулся в ответ и пошел дальше. Высокий худой мужчина в тонком пальто, без шляпы, с усами. То́му оставалось надеяться, что он его не запомнит. И машину не запомнит.
Том прислонил Фредди к машине, потом раскрыл переднюю дверь и впихнул его внутрь. Обошел «фиат» вокруг и усадил его рядом с сиденьем водителя. Надел кожаные перчатки, которые предусмотрительно положил в карман пальто, Включил зажигание. Машина послушно тронулась. Они поехали. Вниз к Виа Венето, мимо Американской библиотеки, через Пьяцца Венеция, мимо балкона, с которого Муссолини произносил свои речи, мимо гигантского памятника Виктору-Эммануилу, через Форум, мимо Колизея – прекрасная поездка по Риму, которую Фредди уже не сможет оценить. Казалось, что Фредди просто спит рядом с ним. Бывает, люди и в самом деле засыпают, когда им показывают достопримечательности.
Они подъехали к Аппиевой дороге. Редкие уличные фонари тускло освещали древнюю дорогу, погрузившуюся в серые сумерки. По обеим ее сторонам на фоне еще не темного неба были видны черные надгробия. Свет почти растворился во тьме. Лишь одна машина двигалась в их сторону. Немногие отваживались ехать после наступления темноты, в январе, по этой тряской, мрачной дороге. Кроме, пожалуй, влюбленных. Встречная машина проехала мимо. Том осмотрелся в поисках подходящего места. Фредди должен лежать за красивой могилой, решил он. Впереди он увидел три или четыре дерева близ дороги. Наверняка за ними была гробница. Том остановился возле деревьев и выключил фары. Он выждал какое-то время, посматривая в оба конца прямой пустынной дороги.
Фредди был вял и податлив, как резиновая кукла. А еще говорят о трупном окоченении! Теперь он обращался с безжизненным телом грубо, волоча его лицом по земле, затащил за последнее дерево, за остатки надгробного камня высотой фута четыре. Плита была неровная, овальной формы – наверное, остатки могилы какого-нибудь патриция, подумал Том. Для этого борова в самый раз. Том выругался, глядя на Фредди, и вдруг ударил его ногой в подбородок. Он устал, устал настолько, что ему хотелось расплакаться, его тошнило от одного вида Фредди Майлза, и казалось, что он с ним уже никогда не расстанется. Еще это чертово пальто! Том пошел за ним к машине. По дороге он обратил внимание на то, что земля была твердая и сухая, и следов не должно остаться. Бросив пальто рядом с телом, он быстро повернулся и, пошатываясь, побрел на негнущихся ногах обратно к машине. Сел в «фиат» и поехал в сторону Рима.
Отъехав на какое-то расстояние и надев перчатки, он принялся вытирать наружную сторону двери, чтобы стереть отпечатки пальцев, – единственное место, до которого он дотрагивался. Том остановил машину на улице, которая резко уходила к «Америкэн экспресс», напротив ночного клуба «Флорида». Он вышел из машины, оставив ключ в зажигании. В кармане у него был бумажник Фредди, хотя итальянские деньги он уже переложил в свой бумажник, а швейцарскую банкноту в двадцать франков и несколько австрийских купюр сжег в квартире. Он вынул бумажник Фредди из кармана и, проезжая мимо сточной канавы, выбросил его.
Возвращаясь к дому, Том думал о том, что сделал всего две ошибки: от грабителей логично ожидать, что они прихватят и пальто, потому что оно было добротное, а заодно и паспорт, оставшийся в кармане пальто. Но ведь не всякий грабитель действует логично, продолжал размышлять он, а тем более, надо полагать, итальянский грабитель. Да и не все убийцы ведут себя логично. Ему вспомнилась фраза из разговора с Фредди: «…итальянец. Молодой парень». Наверное, кто-то выследил его, подумал Том, ведь он никому не говорил, где живет. О том, где он живет, знают двое-трое посыльных, но посыльные не проводят время в таких местах, как кафе «Греко». Он поежился, чувствуя, что все-таки допустил оплошность. Том представил себе смуглого молодого человека, который, тяжело дыша, преследует его до дома и, после того как Том в него войдет, ждет, в каком окне загорится свет. Том вобрал голову в плечи и прибавил шагу, будто за ним и вправду шел по пятам упорный, фанатичный преследователь.
17
Не было еще и восьми часов утра, когда Том вышел из дома купить газеты. В них ничего не было. Его не найдут еще несколько дней, подумал Том. Кому придет в голову заглядывать за какую-то могилу вроде той, за которую он положил Фредди. Том чувствовал себя вполне безопасно, но физически был совсем плох. У него было похмелье, ужасное состояние, когда, за что ни возьмешься, ничего не можешь довести до конца. Даже когда он чистил зубы, то прервал вдруг это занятие и пошел посмотреть, действительно ли его поезд уходит в десять тридцать или все-таки в десять сорок пять. Оказалось, в десять тридцать.
К девяти он был полностью готов – оделся и разложил плащ на кровати. Он даже поговорил с синьорой Буффи и сказал ей, что его не будет по меньшей мере недели три, а может, и больше. Синьора Буффи вела себя, на его взгляд, как обычно и о его вчерашнем американском госте даже не заикнулась. Том подумал, что бы еще у нее спросить, что-нибудь ничего не значащее, имея в виду вчерашние расспросы Фредди, и что синьора Буффи на самом деле думает про эти расспросы, но, поскольку ему ничего не пришло в голову, он решил оставить ее в покое. Все шло превосходно. Поначалу Том никак не мог понять, отчего у него болит голова после вчерашнего, – выпил-то он самое большее три мартини и два перно. Но, поразмыслив, пришел к выводу, что это, скорее, результат внушения и похмелье у него оттого, что он собирался обставить дело так, будто они с Фредди изрядно выпили. Теперь все позади, а от надуманного похмелья было не избавиться.
Зазвонил телефон. Том взял трубку и мрачно произнес:
– Pronto.[45]
– Синьор Гринлиф?
– Si.[46]
– Qui parla la stazione polizia numero ottantatre. Lei e un amico di un’ americano chi se chiama Frederick Meelays?[47]
– Фредерик Майлз? Si, – ответил Том.
Голос, в котором чувствовалось напряжение, сообщил ему, что утром на Аппиевой дороге было найдено тело Фредерика Милеса, а синьор Милес был у него вчера, не так ли?
– Да, это так.
– В какое время?
– Примерно от полудня до пяти-шести вечера, но я не уверен.
– Вы не могли бы ответить на несколько вопросов?.. Впрочем, не беспокойтесь, вам не нужно идти в участок. Следователь сам к вам придет. Одиннадцать часов утра вас устроит?
– Буду рад вам помочь, если смогу, – произнес Том голосом, в котором прозвучало приличествующее случаю волнение, – но не мог бы следователь прийти сейчас? В десять часов я должен уйти.
На том конце провода выразили сожаление. Тому ответили, что это трудно, но они попробуют. Если до десяти они не смогут прийти, то очень важно, чтобы он не уходил из дому.
– Va bene,[48] – согласился Том и повесил трубку.
Черт их побери! Теперь он ни на поезд не успеет, ни на пароход. Ему хотелось только одного – убраться подальше, уехать из Рима и оставить квартиру. Он принялся обдумывать, что скажет полиции. Все было так просто, что даже скучно. Правда состояла в том, что они выпивали, Фредди рассказывал ему о Кортине, они долго разговаривали, а потом Фредди ушел; может, он и был немного пьян, но настроение у него было очень хорошее. Нет, куда отправился Фредди, он не знает. Может лишь предположить, что вечером у Фредди была встреча.
Том пошел в спальню и поставил на мольберт холст, который начал несколько дней назад. Краска на палитре была еще влажная, потому что он держал ее на кухне в кастрюле с водой. Он смешал немного голубой и белой краски и взялся за серовато-голубое небо. Картина была выдержана в характерных для Дикки ярких красновато-коричневых и чисто белых тонах – такими он видел крыши и стены домов Рима из окна своей квартиры. Он сделал лишь одно отступление – когда рисовал небо. Зимнее небо в Риме такое мрачное, что даже Дикки изобразил бы его не синим, а серовато-голубым. Том сдвинул брови, как это всегда делал Дикки, стоя за мольбертом.
Снова зазвонил телефон.
– Черт побери! – пробормотал Том и подошел к телефону. – Pronto!
– Pronto! Фаусто! – услышал он голос. – Come sta?[49] – И вслед за тем раздался знакомый юношеский смешок.
– Это ты, Фаусто? Bene, grazie![50] Извини меня. – Том продолжал говорить по-итальянски насмешливым, отсутствующим голосом Дикки. – Я пытаюсь рисовать – всего лишь пытаюсь. – Он хотел, чтобы его голос был похож на голос Дикки, который потерял такого друга, каким был для него Фредди Майлз; таким же голосом Дикки разговаривает по утрам, когда погружен в работу.
– Может, пообедаем? – спросил Фаусто. – Мой поезд отходит в Милан в пятнадцать минут пятого.
Том тяжело вздохнул – как это сделал бы Дикки.
– Я сейчас уезжаю в Неаполь. Прямо сейчас, через двадцать минут!
Если бы можно было избежать встречи с Фаусто, думал он, то Фаусто не узнал бы, что полиция вышла на него. Сообщения о Фредди появятся в газетах не раньше полудня, а то и позже.
– Но я здесь! В Риме! Где твой дом? Я на вокзале! – весело, со смехом, говорил Фаусто.
– Где ты взял номер моего телефона?
– А!.. позвонил в справочное. Там мне сказали, что ты не давал своего номера, но я рассказал девушке длинную историю о том, что ты выиграл в Монджибелло в лотерею. Не знаю, поверила ли она, но я постарался убедить ее, что все это очень важно. И о доме рассказал, и о корове, и о колодце, и даже о холодильнике! Три раза ей звонил, и в конце концов она дала твой номер. Так где ты, Дикки?
– Видишь ли, я бы с тобой пообедал, если бы не поезд…
– Va bene, я помогу тебе нести чемоданы! Скажи мне, где ты, и я приеду за тобой на такси!
– Времени слишком мало. Может, лучше встретимся на вокзале через полчаса? Мой поезд уходит в Неаполь в десять тридцать.
– Отлично!
– Как там Мардж?
– A… inamorata di te,[51] – смеясь, ответил Фаусто. – Ты собираешься встретиться с ней в Неаполе?
– Не думаю. Через полчаса увидимся, Фаусто. Надо спешить. Arrivederch.[52]
– ‘Rividerch, Дикки! Addio.[53] – Он повесил трубку.
Когда Фаусто увидит дневные газеты, он поймет, почему Дикки не пришел на вокзал, в противном же случае решит, что им просто не удалось по какой-то причине встретиться. Но Фаусто увидит газеты к полудню, думал Том, а итальянские газеты сделают из этого событие – убийство американца на Аппиевой дороге. После интервью с представителем полиции он поедет в Неаполь на другом поезде, после четырех часов, так что Фаусто на вокзале уже не будет, а в Неаполе дождется следующего парохода на Майорку. Только бы Фаусто не выудил в справочном адрес и не явился до четырех часов. Еще Фаусто здесь не хватало, когда придут полицейские!
Том задвинул пару чемоданов под кровать, еще один чемодан поставил в шкаф и прикрыл дверцу. Зачем полицейским знать, что он собирается покинуть город? Но отчего он так нервничает? Улик у них, кажется, никаких. Вероятно, кто-то из знакомых Фредди знал, что тот собирался вчера навестить его, вот и все. Том взял кисточку и смочил ее в скипидаре. Ему хотелось, чтобы полицейские думали, будто он не слишком огорчен известием о смерти Фредди и, поджидая их, решил немного порисовать, хотя и был одет так, словно куда-то собрался. Ведь он им уже сказал, что собирался уйти. Надо играть роль друга Фредди. Не слишком, впрочем, близкого друга.
Синьора Буффи впустила полицейских в половине одиннадцатого. Том выглянул на лестницу и увидел их. Они не задали ей никаких вопросов. Том вернулся к себе. В комнате остро пахло скипидаром.
Их было двое: один постарше, в офицерской форме, другой помоложе, в форме простого полицейского. Старший вежливо поздоровался с ним и попросил показать паспорт. Том протянул ему паспорт, и офицер внимательно перевел взгляд с Тома на фотографию Дикки – так внимательно его еще никто не разглядывал, так что Том собрался было развеять могущие возникнуть сомнения, но вопросов не последовало. Офицер вернул ему паспорт, улыбнулся и слегка поклонился. Это был невысокий мужчина среднего возраста, похожий на тысячи других итальянцев среднего возраста, с густыми бровями и короткими кустистыми черными усами с проседью. Он не производил впечатления ни очень умного, ни очень глупого человека.
– Как его убили? – спросил Том.
– Ударами по голове и затылку каким-то тяжелым предметом, – ответил офицер, – а потом ограбили. Мы полагаем, что он был пьян. Когда вчера он уходил из вашей квартиры, он был пьян?
– Пожалуй… немного. Мы оба выпивали. Мы пили мартини и перно.
Офицер записал его слова в блокнот и пометил время, когда, по словам Тома, Фредди находился в квартире, – примерно с полудня часов до шести.
Другой полицейский, приятный молодой человек с невыразительным лицом, ходил по квартире, заложив руки за спину. Подойдя к мольберту, он с интересом склонился над ним, точно находился в музее.
– Вам известно, куда он от вас пошел?
– Нет.
– Но, по-вашему, он мог управлять автомобилем?
– О да. Он был не настолько пьян, чтобы нельзя было вести машину, иначе я поехал бы с ним.
Офицер задал ему еще один вопрос. Том сделал вид, что не понял его. Офицер повторил вопрос, обменявшись улыбками с другим полицейским. Том несколько обиженно посмотрел на одного, потом на другого. Офицеру хотелось знать, в каких они были отношениях с Фредди.
– Он мой знакомый, – ответил Том. – Не очень близкий. Я не видел его месяца два и ничего о нем не слышал. Когда сегодня узнал о несчастье, был ужасно огорчен.
Том старался компенсировать недостаток итальянских слов озабоченным выражением лица. Похоже, ему это удавалось. Ему казалось, что допрос ведется весьма поверхностно и они уйдут через минуту-другую.
– В какое точно время он был убит? – спросил Том.
Офицер продолжал писать. Он приподнял кустистые брови.
– Очевидно, тотчас после того, как синьор покинул ваш дом. Врачи полагают, что он был мертв по меньшей мере двенадцать часов, а то и больше.
– А когда его нашли?
– Сегодня на рассвете. Нашли проходившие мимо рабочие.
– Dio mio![54] – пробормотал Том.
– Когда он уходил от вас, он не говорил о том, что собирается на Аппиеву дорогу?
– Нет, – сказал Том.
– А чем вы занимались вчера после того, как синьор Милес ушел?
– Оставался здесь, – сказал Том и сделал широкий жест руками, как на его месте поступил бы и Дикки. – Потом поспал немного, а часов в восемь или в половине девятого вышел прогуляться.
Один из жильцов дома, имени которого Том не знал, видел, как он возвращался накануне вечером без четверти девять, и они поздоровались.
– Вы гуляли один?
– Да.
– И синьор Милес тоже ушел один? Он не собирался встретиться с кем-то, кого вы знаете?
– Нет. Он ничего такого не говорил.
Интересно, подумал Том, был ли кто-то с Фредди в гостинице, или где он там жил? Том надеялся, что полицейские не устроят ему очную ставку с кем-нибудь из друзей Фредди, кто мог знать Дикки. Теперь его имя – Ричард Гринлиф – появится в итальянских газетах, думал Том, да еще и адрес. Придется переезжать. Чертовщина какая-то! Он выругался про себя. Офицер смотрел на него, но ведь может же он чертыхнуться про себя по поводу злосчастной судьбы Фредди, подумал Том.
– Итак… – с улыбкой произнес офицер, закрывая свой блокнот.
– Вы полагаете, – Том старался найти подходящее слово, – что это дело рук хулиганов? У вас есть какие-нибудь улики?
– Мы осматриваем машину в поисках отпечатков пальцев. Возможно, он подсадил убийцу к себе в автомобиль по дороге. Машину нашли сегодня утром недалеко от Пьяцца ди Спанья. Еще до вечера, надеемся, что-нибудь прояснится. Большое вам спасибо, синьор Гринлиф.
– Di niente.[55] Если я смогу еще чем-то быть полезен…
Офицер пошел было к дверям, но в последний момент обернулся.
– Мы сможем найти вас здесь в течение следующих нескольких дней, если у нас появятся вопросы?
Том помедлил с ответом.
– Я собирался завтра уехать на Майорку.
– Но вопросы могут быть такие – кто тот-то или тот-то, мало ли кто может подпасть под подозрение, – сказал офицер. – А вы могли бы нам рассказать, в каких отношениях с покойным находился тот или другой человек. – Говоря, он жестикулировал.
– Хорошо. Но мне кажется, я был знаком с синьором Майлзом не настолько хорошо. У него в городе, наверное, были более близкие друзья.
– Кто? – Офицер закрыл дверь и достал блокнот.
– Не знаю, – ответил Том. – Мне известно только то, что у него было здесь несколько друзей и они знают его лучше, чем я.
– Мне жаль, но мы все-таки надеемся, что в течение ближайших двух дней мы сможем вас без труда найти, – повторил он тихо, словно Том и не собирался оспаривать этого, хоть он и американец. – Мы известим вас, когда вам можно будет уехать. Мне очень жаль, что нарушаем ваши планы. Но пока вам, боюсь, придется отложить вашу поездку. До свиданья, синьор Гринлиф.
– До свиданья.
Они закрыли за собой дверь, но Том не сдвинулся с места. Он мог бы перебраться в гостиницу, думал он, если бы сказал полицейским, какая это будет гостиница. Ему не хотелось, чтобы кто-то из друзей Фредди или Дикки явился к нему, увидев его адрес в газетах. Он попытался оценить свое поведение с точки зрения полиции. Пожалуй, он не дал им повода усомниться в своих высказываниях. Не пришел в ужас от известия о смерти Фредди, но это лишь подтверждало то, что он не был его близким другом. Что ж, все прошло неплохо, если не считать того, что теперь он должен быть у них под рукой.
Зазвонил телефон, но Том не снял трубку: наверняка это звонил Фаусто с вокзала. Было пять минут двенадцатого, и поезд в Неаполь уже ушел. Когда телефонные звонки смолкли, Том снял трубку и позвонил в «Ингильтерру». Заказав номер, он сказал, что будет там через полчаса. Потом позвонил в полицейский участок – он запомнил его номер: восемьдесят три – и у него ушло минут десять на то, чтобы оставить сообщение, что синьора Ричарда Гринлифа, если полиция захочет с ним поговорить, можно будет найти в гостинице «Ингильтерра», а десять минут он потратил потому, что никто не знал или не хотел знать, кто такой Ричард Гринлиф.
