Текст книги "Талантливый мистер Рипли"
Автор книги: Патриция Хайсмит
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)
– Мне очень жаль, что не удалось провести с вами больше времени, – сказал Том.
– Мне тоже, мой мальчик. Быть может, в другой раз. – Мистер Гринлиф похлопал его по плечу.
Возвращаясь домой с Мардж, Том испытывал своего рода воодушевление. Все прошло на удивление хорошо, думал он. Мардж всю дорогу болтала, а потом принялась хихикать, потому что у нее оторвалась бретелька лифчика и ей пришлось одной рукой ее поддерживать, о чем она ему и сказала. Том думал о письме, которое получил днем от Боба Деланси, – первая весточка от Боба, если не считать полученной тысячу лет назад открытки, в которой Боб писал, что полицейские расспрашивали всех в доме насчет подлога с налогами, совершенного несколько месяцев назад. Мошенник, как можно предположить, пользовался для получения чеков адресом Боба, а чеки доставал самым простым способом – вынимал конверты из щели в почтовом ящике, куда их засовывал почтальон. Допросили и почтальона, писал Боб, и тот вспомнил имя и фамилию на конвертах – Джордж Макалпайн. Бобу все это казалось забавным. Он описал реакцию некоторых жильцов, которых допрашивали полицейские. Кто именно брал письма на имя Джорджа Макалпайна – вот в чем загадка. Что ж, ничего страшного. Про эпизод с налогами Том не позабыл, потому что знал, что расследование когда-нибудь да начнется. Он был рад, что оно дошло до этой точки и дальше не продвинулось. Том и представить себе не мог, как полиция вообще сможет связать Тома Рипли с Джорджем Макалпайном. Кроме того, как заметил Боб, мошенник даже и не пытался обналичить чеки.
Вернувшись домой, он сел в гостиной, чтобы перечитать письмо Боба. Мардж поднялась наверх, чтобы собрать вещи, а потом лечь спать. Том тоже устал, но предвкушение завтрашней свободы, когда уедут Мардж и мистер Гринлиф, было таким приятным, что он не прочь был бодрствовать всю ночь. Он снял башмаки, забрался с ногами на диван, откинулся на подушку и продолжил читать письмо Боба. «Полицейские считают, что почту время от времени забирает кто-то из посторонних, потому что ни один болван, живущий в этом доме, на мошенника не похож…» Странно было читать о нью-йоркских знакомых, Эде и Лоррейне, об этой барышне с мозгами тритона, которая хотела остаться в его каюте, когда он покидал Нью-Йорк. Странно и совершенно неинтересно. Какую жалкую жизнь они вели, перемещаясь по Нью-Йорку, спускаясь в подземку и поднимаясь оттуда, простаивая ради собственного удовольствия в каком-нибудь грязном баре на Третьей авеню, смотря телевизор, а если появлялись деньги, посещая изредка бары на Мэдисон-авеню или хороший ресторан, – как все это было убого по сравнению с самой затрапезной trattoria[96] в Венеции, с заставленными зелеными салатами столами, с тарелками великолепных сыров, с дружелюбными официантами, которые приносят вам лучшее вино на свете! «Как я тебе завидую, что ты живешь в Венеции в старом палаццо! – писал Боб. – Часто ли ты ездишь на гондоле? Как там девушки? Что, если ты так загордишься, что не станешь ни с кем из нас и разговаривать? Кстати, когда ты собираешься возвращаться?»
«Никогда, – подумал Том. – Может, я вообще в Штаты не вернусь». Дело не столько в Европе, сколько в том, какие он провел в одиночестве вечера в Венеции и Риме, – вот что заставляет его думать, что он никогда не вернется. Вечера наедине с самим собой, когда просто изучаешь карты или валяешься, перелистывая путеводитель, на диване. Вечера, когда перебираешь одежду – свою и Дикки, держишь на ладони его кольца или проводишь пальцами по чемодану из кожи антилопы от Гуччи. Он почистил чемодан специальной английской кожаной щеточкой и сделал это не потому, что чемодан нуждался в чистке, а чтобы он лучше сохранился. Том любил вещи, не вещи вообще, во всем их множестве, а лишь некоторые, избранные, с которыми уже никогда не расставался. У владельца вещей появляется чувство собственного достоинства. Вещи нужны ему не для того, чтобы выставлять их напоказ, он ценит в них качество, а это отношение сродни любви. Вещи напоминают Тому, что он существует, ему радостно сознавать свое существование. Как все просто. А ведь это кое-что значит! Он существует. Многим ли людям на свете, даже тем, у которых есть деньги, известно, что значит существовать? Для этого не нужны деньги, не нужно много денег, нужна твердая уверенность. К ней-то он и шел, еще когда жил у Марка Прайминджера. Он по достоинству оценил вещи Марка Прайминджера, именно они и привлекли Тома к нему в дом, но эти вещи ему не принадлежали, он не имел возможности, зарабатывая сорок долларов в неделю, что-то приобретать для себя. Даже если бы он экономил, лучшие годы его жизни ушли бы на то, чтобы скопить денег и приобрести то, что он хотел. Деньги Дикки лишь дали ему дополнительный толчок на том пути, по которому он уже шел. Они позволяли ему увидеть Грецию, собирать, если захочется, этрусскую керамику (недавно он прочитал интересную книгу по этому предмету, написанную живущим в Риме американцем), стать членом художественного общества и оказывать ему материальную поддержку. Деньги давали ему досуг, чтобы, например, как сегодня вечером, почитать вволю Мальро – ведь завтра утром не нужно идти на работу. Он только что купил двухтомное издание «Psychologie de l’art»[97] Мальро, которое как раз и читал, с большим удовольствием, с помощью словаря. Том решил немного соснуть, потом еще почитать, и не важно, который будет час. У него было блаженное, сонное состояние, хотя он и выпил кофе. Как будто кто-то обнимал его за плечи – так было удобно лежать на диване, – нет, когда обнимают, не так удобно. Он решил провести здесь всю ночь. Гораздо удобнее, чем на диване наверху. Какое-то время спустя можно будет сходить за одеялом.
– Том?
Он открыл глаза. Мардж босиком спускалась по лестнице. Том приподнялся. В руке она держала его коричневую кожаную коробочку.
– Я нашла тут кольца Дикки, – с трудом переводя дыхание, проговорила она.
– А! Он дал мне их на хранение. – Том встал с дивана.
– Когда?
– Кажется, в Риме.
Он отступил на шаг, наткнулся на башмак и поднял его главным образом для того, чтобы показать, что он спокоен.
– Что он задумал? Зачем ему было отдавать тебе кольца?
Искала, наверное, нитки, чтобы зашить лифчик, подумал Том. Какого черта он не спрятал кольца куда-нибудь подальше, например в чемодан за подкладку?
– Право, не знаю, – сказал Том. – Причуда какая-то. Ты ведь его знаешь. Он сказал, что если с ним что-нибудь случится, то ему хотелось бы, чтобы кольца остались у меня.
На лице у Мардж было написано недоумение.
– Куда он собирался?
– На Сицилию, в Палермо.
Том держал башмак в обеих руках так, чтобы использовать его деревянный каблук как орудие. У него мгновенно промелькнуло в голове, как он это сделает: ударит ее башмаком, потом вытащит тело через входную дверь и сбросит в канал. Скажет, что упала, поскользнулась на мху. Но ведь она так хорошо плавает! Может удержаться на плаву.
Мардж взглянула на коробочку.
– Значит, он хотел покончить с собой.
– Да… если взглянуть с этой стороны. Эти кольца… они-то и заставляют думать, что он так и сделал.
– Почему ты раньше об этом ничего не говорил?
– Я совершенно про них забыл. Спрятал, чтобы они не потерялись, но с того дня, как он мне их дал, мне и в голову не приходило взглянуть на них.
– Дикки либо покончил с собой, либо поменял свое имя – не так ли?
– Да, – сказал Том печально, но твердо.
– Надо сообщить об этом мистеру Гринлифу.
– Я так и сделаю. И мистеру Гринлифу, и полиции.
– Теперь практически все ясно, – сказала Мардж.
Том крутил в руках башмак так, словно это была перчатка, но каблук держал наготове, потому что Мардж как-то странно на него смотрела, продолжая о чем-то думать. Она что, издевается над ним? Может, ей уже все известно?
– Ни на минуту не могу представить Дикки без колец, – честно призналась Мардж, и Том понял, что она не знает ответа на главный вопрос, что мысли ее блуждают где-то далеко, в другом направлении.
Он успокоился, устало опустился на диван и сделал вид, будто надевает башмаки.
– Да, это трудно представить, – машинально согласился он.
– Если бы не было так поздно, я бы сейчас позвонила мистеру Гринлифу. Он, наверное, в постели, но я знаю, что, если расскажу ему, он всю ночь не будет спать.
Том пытался надеть второй башмак. Даже в пальцах рук он не чувствовал силы, они были вялые. Он стал соображать, что бы можно было сказать разумное.
– Мне жаль, что я раньше об этом не сказал, – выдавил он из себя низким голосом. – Просто это одна из тех вещей, которая…
– Кажется, теперь мистеру Гринлифу нет смысла приглашать сюда частного сыщика, а? – В ее голосе слышалась дрожь.
Том посмотрел на нее. Мардж готова была расплакаться. Том понял, что она впервые допустила до себя мысль, что Дикки мертв, что это может быть правдой. Он медленно подошел к ней.
– Извини меня, Мардж. Прости, что я раньше не сказал об этих кольцах.
Он обнял ее одной рукой. Вынужден был сделать это, потому что она прильнула к нему. Он принюхался к запаху ее духов. «Страдивари», наверное.
– Это одна из причин, почему я думал, что он покончил с собой, – так мне, по крайней мере, казалось.
– Да, – всхлипнула она.
Мардж не плакала, но не могла поднять голову. Тому подумалось, что именно так ведет себя человек, только что узнавший о смерти близкого. А ведь она действительно потеряла близкого.
– Выпьешь бренди? – ласково спросил он.
– Нет.
– Пойдем присядем на диван.
Он повел ее к дивану.
Мардж села, а Том пошел в другой конец комнаты и налил две рюмки бренди. Когда он обернулся, ее не было. На верхних ступеньках лестницы мелькнул лишь кончик ее платья и босые ноги.
Наверное, хочет побыть одна, подумал Том. Он решил было отнести ей бренди, но тут же передумал. Бренди ей вряд ли поможет. Он понимал ее состояние. С мрачным видом Том отнес обе рюмки в бар. Поначалу он собирался вылить в бутылку только одну из них, но вылил обе и поставил бутылку на место.
Он снова опустился в кресло и, перекинув ногу через подлокотник, принялся болтать ею. Сил на то, чтобы снять башмаки, уже не оставалось. Ему вдруг пришло в голову, что он испытывает точно такую же усталость, как в тот раз, когда убил Фредди Майлза, или после убийства Дикки в Сан-Ремо. И сейчас он был близок к этому! С каким хладнокровием обдумывал он, как будет бить ее каблуком до тех пор, пока она не рухнет без чувств, причем делать это, чтобы не повредить кожу, он хотел не грубо, и как потом потащит тело через холл, вытащит, предварительно выключив свет, чтобы их никто не увидел в дверь; и как быстро он сочинил историю о том, что она поскользнулась, а потом подумал о том, что она наверняка приплывет обратно к ступеням, но он вовсе не собирался ни прыгать в воду, ни звать на помощь… Он даже представил себе, какими именно словами они потом обменяются с мистером Гринлифом, мистер Гринлиф будет потрясен и ошеломлен, да и он, очевидно, будет потрясен не меньше, но именно что «очевидно». Внутренне он сохранит то же спокойствие и ту же уверенность, что и после убийства Фредди, потому что рассказ его будет неопровержим. Как и рассказ о Сан-Ремо. Его истории были неопровержимы, потому что он так тщательно обдумывал их, что и сам начинал в них верить.
Какое-то время он даже слышал свой собственный голос: «…Я стоял на ступеньках и звал ее, думал, что она вот-вот всплывет или что она шутит надо мной… Я не был уверен, что с ней что-то случилось, всего за минуту до этого она была в прекрасном настроении…» Том напрягся. В голове у него будто крутилась пластинка, прямо в гостиной разворачивалась небольшая драма, и он не мог ее остановить. Он видел себя с итальянскими полицейскими и с мистером Гринлифом возле больших дверей, которые вели в холл, и слышал, как честно все рассказывает. И ему верят.
Но пугали его не этот диалог и не полная убежденность в том, что он сделал это (он знал, что этого не делал), а то, что он помнил, как стоял перед Мардж с башмаком в руке и хладнокровно и методично представлял все свои дальнейшие действия. Дважды это уже произошло, и оба раза были не плодом его воображения, а реальностью. Он мог бы сказать, что вовсе не хотел этого делать, и, однако же, сделал. Он не хотел быть убийцей. Иногда он совершенно забывал о своих убийствах – только сейчас до него это дошло. Но иногда – как теперь – вспоминал их. Сегодня, размышляя о смысле вещей и о том, почему ему нравится жить в Европе, он явно о них забыл.
Том повернулся на бок, положив одну ногу на диван. Он был весь в поту, его трясло. Что с ним происходит? Что произошло? Увидевшись завтра с мистером Гринлифом, не наболтает ли он ему всякой чепухи о том, как Мардж упала в канал, как он звал на помощь, как прыгнул в воду и не смог ее найти? Даже если Мардж будет стоять рядом, не разойдется ли он и не расскажет ли всю эту историю, тем самым обнаружив, что он маньяк?
Завтра ему предстоит сообщить мистеру Гринлифу о кольцах. Нужно пересказать ту же самую историю, которую уже слышала Мардж. Чтобы рассказ звучал правдоподобно, необходимы подробности. Он начал их сочинять. Его мозг успокоился. Том представил себе номер в римской гостинице, как они стоят и разговаривают, как Дикки снимает оба кольца и протягивает ему. Дикки говорит: «Никому об этом не говори…»
27
Мардж позвонила мистеру Гринлифу в половине девятого утра, чтобы узнать, когда к нему можно зайти в гостиницу. Но мистер Гринлиф, должно быть, заметил, что она чем-то расстроена. Том слышал, как она начала рассказывать ему о кольцах. Мардж говорила теми же словами, что и Том, когда рассказывал о кольцах, – очевидно, она поверила ему, – но какова была реакция мистера Гринлифа, Том не знал. Он боялся, что после этой новости все встанет на свои места и, когда они увидятся утром с мистером Гринлифом, тот окажется в обществе полицейского, который арестует Тома Рипли. Такая возможность сводила на нет преимущество его отсутствия в тот момент, когда мистер Гринлиф узнает о кольцах.
– Что он сказал? – спросил Том, когда Мардж повесила трубку.
Мардж устало опустилась на стул, стоявший в другом конце комнаты.
– Кажется, он чувствует то же самое, что и я. Так и сказал. Похоже на то, что Дикки собирался покончить с собой.
У мистера Гринлифа будет еще время поразмыслить об этом, прежде чем они туда доберутся, подумал Том.
– Когда нам нужно там быть? – спросил он.
– Я сказала ему, что около половины десятого. Как только выпьем кофе. Кофе уже готов.
Мардж поднялась и ушла на кухню. На ней был тот же костюм, в котором она приехала сюда.
Том нерешительно присел на краешек дивана и ослабил узел галстука. Он спал на диване в одежде, и Мардж разбудила его несколько минут назад. Он понять не мог, как сумел проспать всю ночь в холодной комнате. Это его обескуражило. Мардж очень удивилась, обнаружив его там. Том чувствовал, как затекли его шея, спина и правое плечо. Ощущение было неприятное. Неожиданно он вскочил.
– Пойду наверх, умоюсь, – сказал он Мардж.
Заглянув в свою спальню наверху, Том увидел, что Мардж уже упаковала дорожную сумку и закрыла ее на замок. Том надеялся, что она уедет вместе с мистером Гринлифом на одном из утренних поездов. Наверняка уедут, потому что мистер Гринлиф встречает сегодня в Риме американского сыщика.
Том разделся в соседней комнате, потом пошел в ванную и пустил душ. Взглянув на себя в зеркало, он решил сначала побриться и вернулся обратно в спальню, чтобы взять электробритву, которую без особой причины убрал из ванной, когда приехала Мардж. На обратном пути он услышал, как зазвонил телефон. Мардж сняла трубку. Том перегнулся через перила и прислушался.
– Да-да, хорошо, – говорила она. – Ничего страшного, если не получится… Я скажу ему… Хорошо, мы поторопимся. Том сейчас в ванной… Примерно через час. Пока.
Он услышал, как Мардж поднимается по лестнице, и отступил, потому что был голый.
– Том! – крикнула она. – Прилетел американский сыщик! Он только что звонил мистеру Гринлифу из аэропорта, что едет к нему!
– Отлично! – отозвался Том и с недовольным видом побрел в ванную.
Выключив душ, он воткнул бритву в розетку. А если бы он стоял под душем? Мардж все равно крикнула бы ему, попросту надеясь на то, что он ее услышит. Он будет рад, когда она наконец уедет, и надеется, что это произойдет сегодня утром. Если, конечно, они с мистером Гринлифом не задумали остаться, чтобы посмотреть, что предпримет сыщик в отношении Тома. Том понял, что сыщик прибыл в Венецию специально для встречи с ним, иначе он дожидался бы мистера Гринлифа в Риме. Интересно, понимает ли это Мардж, подумал Том. Скорее всего, нет. Здесь требуются хотя бы минимальные умственные усилия.
Том надел костюм спокойных тонов, завязал галстук и спустился вниз, чтобы выпить с Мардж кофе. Он пустил в душе такую горячую воду, какую только мог вытерпеть, и теперь чувствовал себя гораздо лучше. Мардж за кофе почти ничего не говорила, только заметила, что кольца кое-что значат и для мистера Гринлифа, и для сыщика, и, как ей кажется, для сыщика это тоже будет свидетельством того, что Дикки покончил жизнь самоубийством. Том надеялся, что Мардж права. Все зависит от того, что за человек этот сыщик. Все зависит от того впечатления, какое он произведет на сыщика при первой встрече.
Был серый, холодный день, к девяти часам дождь уже прекратился, но, судя по всему, он пойдет снова, вероятно в полдень. Том и Мардж сели в гондолу до площади Сан-Марко, а оттуда пошли пешком к «Гритти». Они позвонили из вестибюля в номер мистера Гринлифа. Мистер Гринлиф ответил, что мистер Мак-Каррон у него, и пригласил их подняться.
Мистер Гринлиф открыл им дверь.
– Доброе утро, – сказал он и по-отечески сжал Мардж руку выше локтя. – Том…
Том вошел следом за Мардж. Сыщик, невысокий крепыш лет тридцати пяти, стоял возле окна. Он глядел дружески и выжидающе. В меру сообразительный, но только в меру – таково было первое впечатление Тома.
– Это Элвин Мак-Каррон, – сказал мистер Гринлиф. – Мисс Шервуд и мистер Рипли.
– Доброе утро, – произнесли все разом.
Том обратил внимание на новенький чемодан, лежавший на кровати. Вокруг него были разбросаны бумаги и фотографии. Мак-Каррон внимательно смотрел на него.
– Насколько я знаю, вы приятель Ричарда? – спросил он.
– Мы оба его приятели, – ответил Том.
Их на минуту прервал мистер Гринлиф, предложив всем сесть. Номер был большой, обставлен громоздкой мебелью, окна выходили на канал. Том сел в кресло без подлокотников, обтянутое красной материей. Мак-Каррон устроился на кровати и принялся перебирать стопку бумаг. Среди них, отметил Том, было несколько копий, похожих на чеки Дикки, и фотографии Дикки.
– Кольца при вас? – спросил Мак-Каррон и перевел взгляд с Тома на Мардж.
– Да, – грустно произнесла Мардж, поднимаясь.
Она вынула кольца из сумочки и протянула их Мак-Каррону.
Мак-Каррон положил кольца на ладони так, чтобы их мог видеть мистер Гринлиф.
– Это они? – спросил Мак-Каррон, и мистер Гринлиф кивнул, удостоив кольца лишь самого беглого взгляда, а на лице Мардж появилось обиженное выражение, как будто она хотела сказать: «Уж я-то знаю эти кольца не хуже мистера Гринлифа!»
Мак-Каррон повернулся к Тому.
– Когда он вам дал эти кольца? – спросил он.
– В Риме. Насколько могу вспомнить, третьего февраля, за несколько дней до убийства Фредди Майлза, – ответил Том.
Сыщик с осторожным любопытством рассматривал его. У него были карие глаза, вьющиеся каштановые волосы, коротко подстриженные на висках, надо лбом возвышался завиток, какой в моде у школьников, а на толстой коже лба выступила пара морщин. Глядя на такое лицо, ничего не скажешь, подумал Том, лицо натренированное.
– Что он сказал вам, когда отдавал кольца?
– Он сказал, что, если с ним что-нибудь случится, он хотел бы, чтобы они сохранились у меня. Я спросил его – а что с ним может случиться? Он сказал, что не знает, но что-нибудь может случиться. – Том сделал умышленную паузу. – В тот момент мне показалось, что он в таком же настроении, что и всегда. Мы просто разговаривали с ним, мне и в голову не могло прийти, что он собирается покончить с собой. Я знал, что он собирается уехать, вот и все.
– Куда? – спросил сыщик.
– В Палермо, – ответил он. Том посмотрел на Мардж. – Кажется, он отдал их мне в тот день, когда ты разговаривала с ним в Риме, в «Ингильтерре». В тот день или накануне. Ты не помнишь, какое это было число?
– Второе февраля, – произнесла Мардж тихим голосом.
Мак-Каррон записывал их ответы.
– Что вы еще можете добавить? – спросил он у Тома. – В какое время дня это было? Он выпивал до этого?
– Нет. Он пьет очень мало. Это была первая половина дня. Он попросил меня о кольцах никому не рассказывать, и я, разумеется, согласился. Я спрятал кольца и, как уже говорил мисс Шервуд, совершенно о них забыл, а забыл, наверное, потому, что внушил себе, что говорить о них никому нельзя. Таково было его желание.
Том говорил откровенно, слегка запинаясь, не особенно задумываясь. Ему казалось, что в таких случаях любой станет запинаться.
– Что вы сделали с кольцами?
– Положил в какую-то старую коробку. Я складываю в нее пуговицы.
Мак-Каррон с минуту молча рассматривал его, и Том использовал эту минуту для того, чтобы взять себя в руки. От этого спокойного, но бдительного ирландца всего можно ожидать – вопроса, который поставит в тупик, категорического заявления, что он лжет. Том перебрал в голове имеющиеся у него факты и решил защищаться до конца. Тому казалось, что он слышит дыхание Мардж в наступившей тишине, и когда мистер Гринлиф кашлянул, он вздрогнул. Мистер Гринлиф выглядел на удивление спокойным, казалось даже, что ему скучно. Уж не затеял ли он что-нибудь вместе с Мак-Карроном против него, подумал Том, после того как они обсудили историю с кольцами?
– Можно ли предположить, что он дал вам кольца на хранение на короткое время? Он прежде делал что-нибудь подобное? – спросил Мак-Каррон.
– Нет, – ответила Мардж, прежде чем Том успел что-либо сказать.
Тому стало легче дышать. Он видел, что Мак-Каррон и сам не знает, как быть. Мак-Каррон ждал, что скажет Том.
– Он давал мне некоторые вещи, – сказал Том. – Иногда разрешал надевать его пиджаки и галстуки. Но кольца – это, конечно, совсем другое дело.
Ему очень хотелось это сказать, потому что Мардж, несомненно, знала, что Дикки однажды застал Тома в своей одежде.
– Не могу себе представить Дикки без колец, – сказала Мардж Мак-Каррону. – Он снимал зеленое кольцо, когда купался, но после купания сразу же надевал его. Эти кольца – как бы часть его самого. Вот почему я думаю, что он либо собирался покончить с собой, либо скрыться.
Мак-Каррон кивнул.
– Вы не знаете, были ли у него враги?
– Что вы, какие враги? – ответил Том. – Я уже думал об этом.
– А почему, как вы полагаете, ему захотелось изменить свою внешность или принять облик другого человека?
Том ответил осторожно, с трудом поворачивая затекшую шею:
– Может быть… нет, в Европе это невозможно. Ему понадобился бы другой паспорт. В какую бы страну он ни въехал, ему бы нужен был паспорт. Даже для того, чтобы остановиться в гостинице, необходим паспорт.
– Ты мне говорил, что можно обойтись и без паспорта, – сказал мистер Гринлиф.
– Да, в небольших итальянских гостиницах. Теперь это, впрочем, сложнее. Но я не понимаю, как после всей шумихи по поводу его исчезновения он вообще смог держаться, – сказал Том. – Кто-то наверняка бы его уже выдал.
– При нем был его паспорт, это точно, – сказал Мак-Каррон, – потому что он ездил с ним на Сицилию и зарегистрировался в большой гостинице.
– Это так, – сказал Том.
Какое-то время Мак-Каррон делал записи, а потом поднял глаза на Тома.
– Ну и как вам все это видится, мистер Рипли?
Этот Мак-Каррон еще не угомонился, решил Том. Наверное, еще и один на один захочет с ним поговорить.
– Пожалуй, я согласен с мисс Шервуд. Похоже, он покончил с собой, и кажется, давно собирался это сделать. Я уже говорил это мистеру Гринлифу.
Мак-Каррон взглянул на мистера Гринлифа, но мистер Гринлиф ничего не сказал, а лишь выжидающе смотрел на Мак-Каррона. У Тома было такое чувство, будто Мак-Каррон тоже склоняется к тому, что Дикки мертв и тратить время и деньги на его поездку не было смысла.
– Я бы хотел еще раз проверить эти факты, – сказал Мак-Каррон и снова углубился в свои бумаги. По всему было видно, что он не намерен был отступать. – Последний раз Ричарда видели пятнадцатого февраля, когда он сошел в Неаполе с парохода, пришедшего из Палермо.
– Именно так, – сказал мистер Гринлиф. – Стюард запомнил его.
– Но после этого он не появился ни в одной гостинице, и от него не было никаких известий. – Мак-Каррон перевел взгляд с мистера Гринлифа на Тома.
– Никаких, – сказал Том.
Мак-Каррон взглянул на Мардж.
– Никаких, – сказала Мардж.
– А когда вы видели его в последний раз, мисс Шервуд?
– Двадцать третьего ноября, когда он уехал в Сан-Ремо, – быстро ответила Мардж.
– Вы тогда были в Монгибелло? – спросил Мак-Каррон. Он именно так назвал город, обнаружив тем самым, что не знает итальянского языка.
– Да, – ответила Мардж. – Мне не удалось встретиться с ним в феврале в Риме, и в последний раз я виделась с ним в Монджибелло.
Молодчина Мардж! Том ощутил прилив симпатии к ней – все другие чувства отошли на задний план. Он с утра начал испытывать к ней расположение, и это вопреки тому, что она продолжала его раздражать.
– В Риме он старался всех избегать, – вставил Том. – Вот почему, когда он отдал мне кольца, я решил, что он задумал уехать подальше от всех, кого знал, пожить в другом городе, да и вообще на какое-то время исчезнуть.
– Как вы думаете – почему?
Том развил свою мысль, упомянув об убийстве его друга Фредди Майлза и о том, какое воздействие оно имело на Дикки.
– Вы считаете, Ричарду известно, кто убил Фредди Майлза?
– Нет, я так не считаю.
Мак-Каррон подождал, какое мнение выскажет на этот счет Мардж.
– Нет, – сказала она, покачав головой.
– Подумайте вот о чем, – обратился Мак-Каррон к Тому. – Не кажется ли вам, что это объясняет его поведение? Не кажется ли вам, что он скрывается сейчас потому, что хочет избежать расспросов полиции?
Том на минуту задумался.
– По-моему, ничто в его поведении не указывает на то, что это так.
– Не кажется ли вам, что он чего-то боится?
– Не могу себе представить – чего, – сказал Том.
Мак-Каррон спросил Тома, близкими ли друзьями были Дикки и Фредди Майлз, кого еще он знает, кто был бы приятелем и Дикки, и Фредди, не брал ли один из них у другого в долг, были ли у них подружки…
– Я знаю только Мардж, – ответил Том, но Мардж протестующе заметила, что она вовсе не подружка Фредди, поэтому никакого соперничества между ними из-за нее быть не могло.
Мак-Каррон спросил, может ли Том утверждать, что он лучший приятель Дикки в Европе?
– Я бы так не сказал, – ответил Том. – Скорее – Мардж Шервуд. Я вообще не знаком с приятелями Дикки в Европе.
Мак-Каррон снова пытливо посмотрел Тому в лицо.
– А какого вы мнения насчет поддельных подписей?
– Разве эти подписи подделаны? По-моему, не все так считают.
– А мне кажется, они не подделаны, – сказала Мардж.
– Похоже, мнения разделились, – сказал Мак-Каррон. – Специалисты не считают, что письмо, отосланное им в неаполитанский банк, было подделкой, а это означает только одно: если подделана хоть одна подпись, значит он кого-то выгораживает. Допустим, подделка существует. Кого, по-вашему, он мог бы выгораживать?
Том замялся в нерешительности, а Мардж ответила:
– Зная его, не могу себе представить, чтобы он кого-то выгораживал. Да и зачем ему это?
Мак-Каррон пристально смотрел на Тома, но Том не мог понять, сомневается ли он в его честности или же размышляет над услышанным. Мак-Каррон напоминал ему типичного американского торговца автомобилями, да и вообще торговца – жизнерадостный, учтивый человек, со средними умственными способностями, который с мужчиной может потолковать о бейсболе, а женщине отпустить глупый комплимент. Том составил о нем не слишком высокое мнение, хотя, с другой стороны, неумно недооценивать противника. Пока Том рассматривал его, Мак-Каррон раскрыл свой небольшой рот и произнес:
– Если у вас есть еще несколько минут, мистер Рипли, не могли бы вы спуститься со мной ненадолго вниз?
– Разумеется, – поднимаясь, ответил Том.
– Мы скоро вернемся, – сказал Мак-Каррон, обращаясь к мистеру Гринлифу и Мардж.
Подойдя к двери, Том обернулся, потому что мистер Гринлиф тоже поднялся и начал было что-то говорить, хотя Том его и не слушал. Том вдруг увидел, что идет дождь – по оконным стеклам хлестали серые потоки мелкого дождя. Он оглянулся, точно в последний раз, – торопливо, не в состоянии толком что-либо разглядеть. Мардж будто съежилась и показалась ему крохотной посреди огромной комнаты, а мистер Гринлиф по-старчески суетливо семенил ногами, против чего-то возражая. Но уютный гостиничный номер был вполне реален, как и вид по ту сторону канала, где стоял его дом, – из-за дождя его, однако, не было видно. Возможно, он никогда его больше не увидит.
– Вы… скоро вернетесь? – спросил мистер Гринлиф.
– Да-да, – ответил Мак-Каррон с безучастной решительностью палача.
Они направились к лифту. Значит, так это все происходит, думал Том. Несколько слов, тихо произнесенных в вестибюле. После чего его передадут итальянской полиции, а Мак-Каррон, как и обещал, вернется в номер. Мак-Каррон прихватил с собой несколько бумаг, которые достал из своего портфеля. В лифте Том принялся рассматривать лепной узор, тянувшийся вдоль таблички с указанием этажа: яйцеобразный овал, вокруг четыре выпуклые точки, еще один овал, точки, и так до цифры с указанием первого этажа. «Скажи же что-нибудь разумное, что-нибудь банальное, хотя бы о мистере Гринлифе», – сказал про себя Том. Он стиснул зубы. Только бы его не прошиб сейчас пот. Он еще не начал потеть, но пот, скорее всего, выступит у него на лице, когда они окажутся в вестибюле. Мак-Каррон был ему едва по плечо. Когда лифт остановился, Том повернулся к нему и угрюмо спросил, обнажив зубы в улыбке:
– Вы в первый раз в Венеции?
– Да, – ответил Мак-Каррон. Он направился через вестибюль. – Зайдем сюда? – Он указал в сторону бара. В его голосе звучала вежливость.
– Хорошо, – сказал Том.
В баре было не много народа, но не оказалось ни одного свободного столика, который не стоял бы слишком близко к другим столикам. Неужели Мак-Каррон станет обвинять его в таком неудобном месте, преспокойно выкладывая на стол факт за фактом? Том сел на стул, который придвинул ему Мак-Каррон. Сам Мак-Каррон сел спиной к стене.
