Текст книги "Талантливый мистер Рипли"
Автор книги: Патриция Хайсмит
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)
– Что с тобой? – спросил Дикки, отрывая его руки от лица. – Может, этот парень что-то тебе дал?
– Нет.
– Ты уверен? А в стакан он тебе ничего не подсыпал?
– Нет.
На голову Тому упали первые капли дождя. Где-то далеко прогремел гром. Даже небеса настроены к нему враждебно.
– Я хочу умереть, – сказал он слабым голосом.
Дикки дернул его за руку. Том перешагнул через порог. Они оказались в небольшом баре напротив почты. Том слышал, как Дикки заказывает бренди, при этом он просил налить им итальянского бренди, потому что французское было ему не по нутру. Том выпил три рюмки сладковатого, как лекарство, напитка, который призван был вернуть его к тому, что, как он понимал умом, и называется реальностью: запах итальянских сигарет, которые курил Дикки, деревянная стойка бара, ощущение тяжести в животе, будто кто-то надавил кулаком на пупок, почти осязаемое предчувствие долгого крутого подъема к дому, отзывавшееся легкой болью в бедрах.
– Со мной все в порядке, – сказал Том тихим, низким голосом. – Не знаю, что со мной случилось. Наверное, жара дала о себе знать.
Он усмехнулся. Вот это и есть реальность – выставлять происходящее в смешном и нелепом виде, и это гораздо важнее всего того, что происходило с ним на протяжении пяти недель с того момента, когда он познакомился с Дикки…
Дикки ничего не сказал, лишь сунул сигарету в рот и, достав пару банкнот в сто лир из бумажника крокодиловой кожи, положил их на стойку бара. Том обиделся, что Дикки промолчал, обиделся как ребенок, вокруг которого все хлопотали, когда он был болен, но который все же ожидал после выздоровления услышать хотя бы одно ласковое слово. Но Дикки был безучастен. Он угостил Тома несколькими рюмками бренди так же равнодушно, как если бы встретил незнакомого человека без гроша, которому было нехорошо. Неожиданно Том подумал: «Дикки не хочет, чтобы я ехал в Кортину». Эта мысль уже не первый раз приходила ему в голову. В Кортину поедет Мардж. Когда Мардж с Дикки в последний раз были в Неаполе, они купили новый огромный термос для поездки в Кортину и даже не поинтересовались у него, нравится ли этот термос ему. Они просто медленно, шаг за шагом, отстраняли его от приготовлений к поездке. Тому казалось, что Дикки ждет, чтобы он уехал, прежде чем они отправятся в Кортину. Две недели назад Дикки говорил, что покажет ему лыжные трассы вокруг Кортины, отмеченные на его карте. Как-то вечером Дикки развернул карту, но Тому не сказал ни слова.
– Готов? – спросил Дикки.
Послушно, как собака, Том вышел вслед за ним из бара.
– Если ты сам можешь добраться до дому, то, может, я забегу ненадолго к Мардж? – спросил Дикки, когда они вышли на дорогу.
– Я чувствую себя отлично, – ответил Том.
– Вот и хорошо.
Отойдя на какое-то расстояние, Дикки обернулся и бросил через плечо:
– Не зайдешь ли на почту? А то я могу забыть.
Том кивнул. Он повернул к почте. Пришло два письма: Тому от отца Дикки и Дикки из Нью-Йорка от человека, которого Том не знал. Стоя в дверях, он распечатал письмо от мистера Гринлифа и бережно развернул лист бумаги с напечатанным на пишущей машинке текстом. В верхней части письма красовалась солидная шапка компании «Бурк—Гринлиф Уотеркрафт инкорпорейтед», выдержанная в бледно-зеленых тонах, со штурвалом посередине.
«10 ноября 19…
Дорогой Том!
Ввиду того, что ты живешь у Дикки уже больше месяца и что после твоего приезда он обнаруживает не больше желания возвратиться домой, чем раньше, я могу лишь сделать вывод, что тебе не удалось ничего сделать. Я понимаю, что ты с самыми лучшими намерениями сообщал о том, что он обдумывает возвращение, но, честно говоря, в его письме от 26 октября я не увидел на это и намека. По правде говоря, он исполнен еще большей решимости остаться там, где сейчас находится.
Мне бы хотелось, чтобы ты знал, что мы с женой отдаем должное предпринятым тобою усилиям в отношении нас и его. Однако ты можешь более не считать себя связанным со мной какими-либо обязательствами. Я полагаю, что предпринятые тобой в последний месяц хлопоты не доставили тебе чрезмерных неудобств, и искренне надеюсь, что эта поездка доставила тебе хоть какое-то удовольствие, несмотря на то что главная ее цель так и не была достигнута.
Прими наши благодарности.
Искренне твой,
Г. Р. Гринлиф».
Это был последний удар. Холодным тоном – еще более холодным, чем его обычная деловая холодность, потому что это было отстранение, в которое он вставил вежливую нотку благодарности, – мистер Гринлиф попросту от него отделался. Тому не удалось ничего сделать. «Я полагаю, что предпринятые тобой хлопоты не доставили тебе чрезмерных неудобств…» И с каким сарказмом сказано! Мистер Гринлиф даже не обмолвился о том, что будет рад снова увидеться с ним по возвращении в Америку.
Том машинально поднимался к дому. Он думал о том, что Дикки, наверное, рассказывает сейчас Мардж о Карло, с которым они встретились в баре, и о том, что потом случилось на дороге. Мардж, конечно же, скажет: «Дикки, почему ты от него не избавишься?» Может, ему следует вернуться и все объяснить им, заставить выслушать его? Том обернулся и посмотрел в сторону загадочного фасада дома Мардж, стоявшего на холме, на его пустые темные окна. Его джинсовая куртка намокла от дождя. Он поднял воротник и быстро зашагал вверх к дому Дикки. По крайней мере, с гордостью думал Том, он не пытался выудить у мистера Гринлифа еще денег, а ведь мог бы. Мог бы сделать это даже с помощью Дикки, если бы поговорил с ним, когда Дикки был в хорошем настроении. Да любой бы на это пошел, думал Том, любой, а он не стал этого делать, а это о чем-то говорит.
Он стоял в углу террасы, глядя на неясную, размытую линию горизонта, и ни о чем не думал, чувствуя лишь потерянность и одиночество, как будто все происходило во сне. Даже Дикки и Мардж были где-то далеко, и то, о чем они говорили, было совершенно не важно. Он был один, и это главное. Он чувствовал, как по спине его бежит холодок.
Услышав, как открывается калитка, он обернулся. Улыбаясь, Дикки шел по тропинке, но Тому его улыбка показалась вымученной, данью вежливости.
– Что ты тут мокнешь под дождем? – спросил Дикки и юркнул в дверь, ведущую в холл.
– Очень освежает, – любезно ответил Том. – Тебе письмо.
Он протянул Дикки письмо, а то, что получил от мистера Гринлифа, сунул в карман.
Том повесил куртку в шкаф. После того как Дикки прочитал письмо – а читая его, он громко смеялся, – Том спросил:
– Как ты думаешь, Мардж хотела бы поехать с нами в Париж?
Дикки удивленно посмотрел на него.
– Думаю, что да.
– А ты спроси у нее, – весело проговорил Том.
– Не знаю, поеду ли я туда сам, – сказал Дикки. – Я бы не прочь съездить куда-нибудь на несколько дней, но в Париж… – Он закурил. – Почему бы не съездить в Сан-Ремо или в Геную. Прекрасный город!
– Но Париж… Геную ведь с ним не сравнить?
– Конечно нет, но она гораздо ближе.
– А когда мы поедем в Париж?
– Не знаю. Когда-нибудь. Париж никуда не денется.
Том прислушался к этим словам, пытаясь понять, каким тоном они были сказаны. Вчера Дикки получил письмо от отца. Он прочитал вслух несколько фраз, они оба даже посмеялись над чем-то, но все письмо читать не стал, хотя раньше это делал. Том был убежден, что мистер Гринлиф написал Дикки, что сыт Томом Рипли по горло, а может, еще и добавил, что подозревает, что Том тратит деньги на собственные развлечения. Месяц назад Дикки посмеялся бы над этим, но не теперь.
– Я подумал, что, раз уж у меня осталось немного денег, мы должны съездить в Париж, – настойчиво продолжал Том.
– Вот и съезди. У меня нет настроения. Буду копить силы на Кортину.
– Ну… может, тогда в Сан-Ремо? – спросил Том, пытаясь поддержать дружеский тон, хотя сам готов был расплакаться.
– В Сан-Ремо можно.
Том бросился на кухню. В углу, возвышаясь массивной глыбой, стоял огромный белый холодильник. Несколькими минутами раньше у Тома возникло желание выпить чего-нибудь со льдом, но, оказавшись на кухне, он передумал. Как-то Том вместе с Дикки и Мардж провел целый день в Неаполе. Они рассматривали холодильники, формочки для льда, сравнивали, чем один лучше другого, пока Тому все холодильники не стали казаться похожими друг на друга, однако Дикки и Мардж продолжали оценивать их с энтузиазмом новобрачных. Потом они провели несколько часов в кафе, обсуждая достоинства всех тех холодильников, которые они видели, прежде чем остановили свой выбор на одном из них. Теперь Мардж заглядывала к ним чаще, чем раньше, потому что держала в холодильнике кое-что из своих продуктов и, кроме того, часто приходила за льдом. Том вдруг понял, почему он так ненавидел этот холодильник. Да потому, что Дикки теперь прикован к дому. Появление холодильника не только положило конец их мечтам о путешествии этой зимой в Грецию, оно означало также, что Дикки, скорее всего, не переедет жить ни в Париж, ни в Рим, о чем они говорили в первые недели после приезда Тома. Это нереально при наличии холодильника, которых в деревне всего-то штуки четыре, а этот еще и с шестью формочками для льда и с таким количеством полок на дверце, что всякий раз, когда его открывали, он напоминал о поражающем разнообразием супермаркете.
Том налил себе выпить, но лед в стакан класть не стал. У него тряслись руки. Не далее как вчера Дикки спросил его: «Ты поедешь на Рождество домой?» – и произнес он это как бы между прочим, когда они говорили о чем-то другом, а между тем Дикки было отлично известно, что Том никуда на Рождество не собирался. У него не было дома, и Дикки это знал. Он все рассказал Дикки о тетушке Дотти из Бостона. Как бы намекнул ему, вот и все. А вот Мардж была полна планов на Рождество. Она припасла баночку английского сливового пудинга и собиралась купить индейку у какого-нибудь contadino.[26] Том представил себе, как она будет уплетать ее, приторно сентиментальничая. И рождественскую елочку соорудит, скорее всего, из картона. Пластинку поставит – с рождественской песней. Выпьет эгног.[27] Приготовит подарочки для Дикки. Мардж умела вязать. Она все время дома штопала носки Дикки. И они оба незаметно, вежливо избавятся от него, хотя любезности по отношению к нему будут даваться им с трудом. Тому тяжело было об этом думать. Что ж, он уедет. Надо что-то предпринять, только бы не проводить с ними Рождество. Этого ему не вынести.
12
Мардж заявила, что не поедет в Сан-Ремо, – у нее «пошла» книга. Мардж работала урывками, но неизменно бодро, хотя Тому казалось, что процентов семьдесят пять времени она, по ее собственному выражению, «лодырничала». Говоря об этом, она всякий раз посмеивалась. Поганая, должно быть, будет книжка, думал Том. Он и раньше был знаком с писателями. Левой рукой, лежа полдня на пляже и размышляя, что будет на обед, книгу не напишешь. Но он был рад, что книга «пошла» именно в то время, когда они с Дикки собрались в Сан-Ремо.
– Буду очень тебе благодарна, Дикки, если ты найдешь духи «Страдивари», – сказала Мардж. – В Неаполе их нет. В Сан-Ремо они должны быть – там столько магазинов с французскими товарами.
Том представил себе, как они целый день бродят по Сан-Ремо в поисках духов, как искали их в одну из суббот в Неаполе.
Они взяли с собой только один чемодан Дикки, потому что рассчитывали отсутствовать три ночи и четыре дня. Дикки пребывал в чуть лучшем расположении духа, но от того, что это их последняя совместная поездка, было никуда не уйти. В поезде Тому казалось, что приподнятое настроение Дикки сродни радости хозяина, который терпеть не может своего гостя и боится, что тот это понимает, но пытается держаться до последней минуты. Тому никогда прежде не приходилось бывать нежеланным, опостылевшим гостем. В поезде Дикки рассказал Тому о Сан-Ремо и о том, как он провел там неделю с Фредди Майлзом, когда впервые приехал в Италию. Сан-Ремо – крошечное местечко, прославившееся как международный торговый центр, рассказывал Дикки, за покупками туда приезжают из Франции. Тому пришло в голову, что Дикки хочет заинтриговать его этим городом, а потом, возможно, попытается уговорить его остаться там и не возвращаться в Монджибелло. Они еще не доехали до Сан-Ремо, а Том уже чувствовал к этому городу отвращение.
Когда поезд подходил к Сан-Ремо, Дикки сказал:
– Кстати, Том, тебе это, конечно, не понравится, но я бы предпочел поехать в Кортина-д’Ампеццо вдвоем с Мардж. Думаю, она этого тоже хочет, и потом, я ей должен кое-что, хотя бы устроить этот приятный отдых. К тому же ты, по-моему, не очень-то горишь желанием кататься на лыжах.
Том похолодел, но постарался ни одним движением не выдать своего состояния. Это все Мардж!
– Хорошо, – сказал он. – Конечно.
Он нервно вертел в руках карту, судорожно выискивая места в Сан-Ремо, которые можно было бы посетить, а Дикки между тем снимал чемодан с полки.
– Мы ведь недалеко от Ниццы? – спросил Том.
– Недалеко.
– И Канны рядом? Я бы хотел съездить в Канны, раз уж они рядом. К тому же Канны – это Франция, – добавил он с упреком.
– Можно и туда. Ты захватил паспорт?
Паспорт у Тома был с собой. Они сели на поезд, отправлявшийся в Канны, и прибыли туда в одиннадцать часов вечера.
Город показался Тому прекрасным – плавный изгиб бухты, вдоль которой тонким полумесяцем выстроились огоньки, изящный, хотя и вызывающий сравнение с тропиками бульвар, протянувшийся вдоль берега, с рядами пальм и дорогих отелей. Франция! Жизнь здесь казалась более размеренной, чем в Италии, тут было больше шику, это чувствовалось даже в темноте. На первой же улочке они набрели на гостиницу под названием «Грей д’Альбьон», довольно приличную и не настолько дорогую, чтобы, как сказал Дикки, пришлось отдать за нее последнюю рубашку, хотя Том с радостью снял бы номера в отеле получше, с видом на море, чего бы это ни стоило. Они оставили чемодан в гостинице и отправились в бар отеля «Карлтон», самый, по словам Дикки, фешенебельный бар в Каннах. Как он и предсказывал, народу в баре почти не было, потому что в это время года в Каннах вообще не бывает много народу. Они выпили, Дикки предложил выпить еще, но Том отказался.
На следующее утро они позавтракали в кафе, потом пошли на пляж. Брюки они надели на плавки. Погода была прохладная, но не настолько, чтобы нельзя было купаться. В Монджибелло они купались и в более холодные дни. Пляж был практически пуст – несколько расположившихся поодаль пар да группа мужчин, увлеченно чем-то занимавшихся на набережной. Волны накатывались на песок и с холодной яростью разбивались на мелкие брызги. Внимание Тома привлекла группа мужчин, делавших акробатические упражнения.
– Кажется, профессионалы, – сказал Том. – Трико на всех одинаковые.
Том с интересом следил за тем, как строится пирамида: ноги одних ставятся на выставленные бедра других, руки сплетаются с руками. Он слышал отдельные возгласы: «Allez!» и «Un-deux!».[28]
– Смотри-ка! – сказал Том. – Сейчас вершину поставят!
Он смотрел, как самого маленького из них, юношу лет семнадцати, подбросили на плечи мужчины, стоявшего в центре верхней группы из трех человек. Юноша раскинул руки и замер, словно в ожидании аплодисментов.
– Браво! – крикнул Том.
Юноша улыбнулся Тому и ловко спрыгнул на землю.
Том взглянул на Дикки. Тот смотрел на двух мужчин, которые сидели на пляже неподалеку от них.
– «Я шел неведомой тропой, как тучка в небе, одинокий…»[29] – мрачно процитировал Дикки.
Том вздрогнул. Жгучий стыд охватил его, как и в тот раз в Монджибелло, когда Дикки сказал: «А Мардж думает, что ты гомосексуалист». Ну хорошо, подумал Том, акробаты тоже гомосексуалисты. Возможно, в Каннах полно гомосексуалистов. И что с того? Не вынимая рук из карманов, Том крепко сжал пальцы в кулаки. Ему вспомнились издевательские слова тетушки Дотти: «Неженка! Такого воспитали. Весь в отца!» Сложив руки на груди, Дикки смотрел на море. Том умышленно отвернулся от акробатов, хотя смотреть на них, конечно же, было интереснее, чем на море.
– В воду пойдешь? – спросил Том, смело расстегивая рубашку, хотя вода показалась ему чертовски холодной.
– Не думаю, – ответил Дикки. – Может, останешься и полюбуешься акробатами? Я пошел обратно.
Не успел Том и слова сказать, как он повернулся и пошел прочь.
Торопливо застегивая рубашку, Том смотрел вслед Дикки, который шел не прямо к выходу с пляжа, а наискось, сторонясь акробатов, хотя следующая лестница на набережную была вдвое дальше. Ну и черт с ним, решил Том. Очень уж важный! Можно подумать, никогда гомосексуалистов не видел! С ним явно что-то происходит. Мог бы хоть раз быть откровенным. Чего он боится? Полдюжины упреков пришли Тому на ум. Он поспешил вслед за Дикки. Тот обернулся, посмотрел на Тома холодно, с отвращением, и все упреки тотчас улетучились.
Не было еще и трех часов, когда они уехали из Сан-Ремо, так что за второй день в гостинице платить не пришлось. Дикки предлагал уехать в три часа, а ведь это Том заплатил за гостиницу десять долларов и восемь центов, или три тысячи четыреста тридцать франков. И билеты на поезд в Сан-Ремо покупал Том, хотя у Дикки полным-полно франков. Дикки захватил с собой из Италии чек на сумму, которую он получал ежемесячно; он обменял его на франки, рассчитывая, что не останется внакладе, если поменяет потом франки на лиры, потому что франк в последнее время неожиданно укрепился.
В поезде Дикки не произнес ни слова. Сославшись на то, что ему хочется спать, он сложил руки на груди и закрыл глаза. Том сидел напротив и смотрел на его скуластое, красивое, исполненное высокомерия лицо, на его пальцы с кольцом и золотой печаткой. Он вдруг подумал, что неплохо было бы украсть это кольцо до отъезда. Сделать это совсем нетрудно: Дикки снимает его, когда идет купаться. Иногда он снимал кольцо, даже когда принимал душ. Том решил украсть его в самый последний день. Том не сводил глаз с закрытых век Дикки. Ненависть и симпатия, нетерпение и чувство безысходности владели им попеременно, затрудняя дыхание. Ему хотелось убить Дикки. Он уже не первый раз об этом думал, но раньше то был порыв, вызванный гневом или разочарованием; порыв вскоре исчезал, оставляя чувство стыда. Теперь же он думал об этом целую минуту, две минуты, ведь он уедет от Дикки, чего же тогда стыдиться? С Дикки у него не сложилось. Он его ненавидел, потому что, с какой стороны ни посмотри, неудача Тома – не его вина, и успеха он не добился не потому, что что-то сделал не так, а из-за нечеловеческого упрямства Дикки. И из-за его непомерной грубости! Он предлагал Дикки дружбу, товарищество, уважительное отношение – все, что только мог предложить, а Дикки отвечал ему неблагодарностью, а теперь еще и враждебностью. Да Дикки просто-напросто хочет от него избавиться. Том подумал, что, если он убьет Дикки в поезде, можно будет сказать, что произошел несчастный случай. Он даже мог бы… Ему вдруг пришла в голову блестящая мысль: он мог бы стать Дикки Гринлифом. Делать то, что делает Дикки, он умеет. Первым делом вернулся бы в Монджибелло, забрал вещи Дикки, рассказал Мардж какую-нибудь историю, снял квартиру в Риме или Париже и каждый месяц получал бы чеки Дикки, подделывая его подпись. Он мог бы стать вторым Дикки и сделал бы это так, чтобы мистер Гринлиф-старший стал совсем ручным. Риск лишь придавал ему силы, хотя он смутно и осознавал, что риск этот скоротечен. Он начал обдумывать как.
Море. Но Дикки отлично плавает. Скалы. Нетрудно столкнуть Дикки с какой-нибудь скалы во время прогулки, но, представив себе, как Дикки хватает его и тащит за собой, он заерзал на сиденье, так что стало больно ягодицам, а на ногтях больших пальцев появились красные полукружия. Второе кольцо тоже придется взять. Волосы придется осветлить. Но жить там, где живет хоть кто-то из знакомых Дикки, он, конечно же, не станет. Ему нужно лишь сделаться похожим на Дикки, чтобы можно было пользоваться его паспортом. А если…
Дикки открыл глаза и с удивлением взглянул на него. Том тут же обмяк, запрокинул голову и закрыл глаза, будто в обмороке.
– Что с тобой, Том? – спросил Дикки, тряся его за колено.
– Все в порядке, – слегка улыбнувшись, ответил Том.
Том видел, что Дикки раздражен, и знал почему: Дикки жалел о том, что уделил ему даже такое внимание. Том улыбнулся про себя. Он был доволен тем, что сумел так быстро притвориться, будто потерял сознание, а ведь только так он мог помешать Дикки увидеть более чем странное выражение, которое только что сошло с его лица.
Сан-Ремо. Цветы. Снова главная дорога вдоль пляжа, магазины и лавочки, французские, английские и итальянские туристы. Еще одна гостиница с цветами на балконе. Где? Вечером, в одной из улочек? К часу ночи в городе будет темно и тихо, надо только удержать Дикки до этого времени. В море? Было немного пасмурно, но не холодно. Том напряженно думал. Можно сделать это и в гостиничном номере, но как потом избавиться от тела? Тело должно исчезнуть, совсем исчезнуть. В таком случае остается только вода, но вода – стихия Дикки. На пляже можно взять напрокат яхту, шлюпку или моторную лодку. Том знал, что в каждой моторной лодке есть бетонное кольцо на лине, которое используют вместо якоря.
– Дикки, не взять ли нам напрокат лодку? – спросил Том, стараясь не выдать своего энтузиазма, хотя это ему и не удалось. Дикки посмотрел на него. С того времени как они приехали сюда, он ни к чему не проявлял интереса.
Вдоль деревянного пирса выстроилось около десятка бело-голубых и бело-зеленых моторных лодок. Утро было холодное и довольно пасмурное, и лодочник был рад тому, что хоть кто-то желает прокатиться. Дикки глянул в сторону Средиземного моря, окутанного легким туманом, предвестником дождя. Этот туман не рассеется и за день, и солнце сегодня наверняка не выглянет. Было пол-одиннадцатого – то время после завтрака, когда дела делаются с ленцой. Впереди их ждал длинный итальянский день.
– Ладно. Покатаемся часок вокруг порта, – сказал Дикки и тотчас прыгнул в лодку.
Судя по тому, как он улыбался, Том догадался, что Дикки уже приходилось кататься на моторной лодке и теперь он будет предаваться воспоминаниям, как он катался с Фредди, а может, и с Мардж. У Дикки оттопыривался карман вельветовых брюк – там лежал флакон духов для Мардж, который они купили несколько минут назад в магазине, очень похожем на американский.
Лодочник рывком запустил мотор и спросил у Дикки, знает ли он, как это делается. Дикки утвердительно кивнул. Том обратил внимание на то, что на дне лодки лежало одно-единственное весло. Дикки дернул за рычаг скоростей, и лодка понеслась прочь от города.
– Здо́рово! – крикнул Дикки, улыбаясь. Его волосы развевались на ветру.
Том посмотрел по сторонам. Справа возвышалась скала, очень похожая на ту, что была в Монджибелло, а слева сквозь туман виднелась полоска суши. Куда лучше держать путь, он и сам не знал.
– Тебе эти места знакомы? – крикнул Том, указывая в сторону берега и стараясь перекричать шум мотора.
– Нет! – бодрым голосом ответил Дикки. Прогулка ему явно нравилась.
– Этой штукой трудно управлять?
– Нисколько! Хочешь попробовать?
Том заколебался. Дикки по-прежнему держал курс в открытое море.
– Нет, спасибо.
Он посмотрел направо, потом налево. Слева проплывала яхта.
– Куда ты направляешься? – крикнул Том.
– Какая разница? – улыбнулся Дикки.
И в самом деле никакой разницы.
Неожиданно Дикки повернул вправо, да так резко, что обоим пришлось откинуться назад, чтобы выровнять лодку. Слева от Тома взметнулась стена белых брызг; когда она постепенно улеглась, он увидел пустынный горизонт. Они мчались по чистой воде, в никуда. Дикки то и дело менял скорость, и его голубые глаза радовались тому, что вокруг никого не было.
– В маленькой лодке скорость всегда кажется больше, чем на самом деле, – прокричал Дикки.
Том кивнул и понимающе улыбнулся. Ему было страшно. Одному богу известно, какая здесь глубина. Если с лодкой вдруг что-то случится, им ни за что не выбраться на берег – уж ему-то точно. Зато никто не увидит, что они тут делают. Дикки снова стал забирать вправо, на этот раз более плавно, и взял курс на длинную полоску окутанной туманом суши. Том мог бы наброситься на Дикки, ударить, стиснуть его в объятиях, выбросить за борт, и никто бы с такого расстояния ничего не увидел. Тома бросило в пот, ему стало жарко, а на лбу выступила холодная испарина. Он боялся, но не воды, а Дикки. Он знал, что сделает это, что теперь уже ничто его не остановит – да он и сам не в силах остановиться, – но знал и то, что у него может ничего не получиться.
– Хочешь, прыгну? – крикнул Том, расстегивая куртку.
У Дикки это предложение вызвало смех. Он широко открыл рот и пристально смотрел куда-то вперед. Том продолжал раздеваться. Он снял ботинки и носки. Под брюками, как и у Дикки, у него были плавки.
– Я прыгну, если и ты прыгнешь! – прокричал Том. – Ну как?
Ему хотелось, чтобы Дикки сбросил скорость.
– Я? Запросто!
Неожиданно Дикки сбавил скорость. Он отпустил рычаг и снял куртку. Потеряв скорость, лодка закачалась на волнах.
– Что же ты остановился? – спросил Дикки, кивком указав Тому на брюки, которые тот так еще и не снял.
Том бросил взгляд в сторону берега. Сан-Ремо утопал в бело-розовой дымке. Он взял весло, будто собираясь просто его подержать, и, когда Дикки принялся стягивать с себя брюки, поднял его и с силой опустил на голову Дикки.
– Эй! – закричал Дикки.
Бросив на Тома свирепый взгляд, он стал сползать с деревянного сиденья. Его выцветшие брови поднялись в изумлении.
Том снова ударил его веслом, на этот раз вложив в удар всю свою силу.
– Боже! – пробормотал Дикки.
Он с ненавистью смотрел на Тома, но глаза его тускнели; он потерял сознание.
Том размахнулся и еще раз ударил Дикки по голове. Том видел, что весло оставило тупую рану, которая тут же наполнилась кровью. Дикки корчился на дне лодки. Он издавал стоны, которые вызывали у Тома страх, потому что казались ему чересчур громкими. Том трижды ударил его кромкой весла по затылку, как будто весло – топор, а голова Дикки – дерево. Лодка раскачивалась, и вода плескалась у него под ногой, которой он опирался о деревянный брус, тянувшийся вдоль борта. Он ударил Дикки веслом по лбу, и из того места, куда пришелся удар, широкой полосой стала медленно сочиться кровь. В какую-то секунду Том почувствовал, что у него нет больше сил поднимать и опускать весло, но Дикки все еще продолжал ползать по дну лодки. Том покрепче ухватился за весло и рукоятью ударил Дикки в бок. Распростертое тело обмякло и замерло. Том выпрямился, с трудом восстанавливая дыхание. Он осмотрелся по сторонам. Вокруг не было ни катеров, ни яхт, вообще ничего, только где-то далеко-далеко перемещалось справа налево белое пятно – это была моторная лодка, направлявшаяся к берегу.
Том сдернул с пальца Дикки кольцо и положил себе в карман. Второе кольцо сидело плотнее, но и его удалось снять, оставив кровоточащую ранку на суставе. Том порыскал в карманах брюк Дикки. Французские и итальянские монеты. Он их оставил, но взял брелок с тремя ключами. Потом поднял куртку Дикки и достал из кармана флакон духов в коробке. Во внутреннем кармане были сигареты, серебряная зажигалка, огрызок карандаша, портмоне из крокодиловой кожи и несколько визитных карточек. Том рассовал все по карманам своей вельветовой куртки, после чего ухватился за веревку с бетонным якорем, привязанную к металлическому кольцу на носу лодки. Он попытался отвязать веревку. Узел оказался крепко завязан. Веревка намокла, и развязать ее было невозможно. Ее, наверное, уже года три не развязывали. Том ударил по узлу кулаком. Жаль, нет ножа.
Он посмотрел на Дикки. Мертв? Том присел на узком носу лодки, чтобы убедиться, что Дикки не подает признаков жизни. Прикоснуться к нему, дотронуться до груди или прощупать пульс он боялся. Том повернулся и со злостью дернул за веревку, но убедился лишь в том, что узел затягивается еще туже.
Зажигалка! Он поднял со дна лодки брюки Дикки и порылся в карманах. Потом поднес к пламени сухой кусок веревки. Веревка была толщиной дюйма полтора. Медленно, как все медленно тянется! Том еще раз огляделся. Не увидит ли его на таком расстоянии лодочник? Прочная серая веревка не хотела загораться, лишь тлела и дымилась, и волоски один за другим расходились. Том дернул ее, зажигалка погасла. Он снова зажег ее и потянул за веревку. Наконец она разорвалась, и Том, прежде чем страх успел одолеть его, четырежды обвязал ею голые лодыжки Дикки. Узел он завязал огромный, неуклюжий, сделав его нарочито большим, чтобы не развязался, – узлы он завязывать не умел. Веревка была длиной футов сорок. Теперь он действовал хладнокровнее, увереннее и методичнее. Он рассчитывал, что бетонный груз удержит тело внизу. Тело, возможно, немного переместится, но на поверхность не всплывет.
Том выбросил бетонный якорь за борт. Раздался всплеск. Якорь, поднимая пузыри, погрузился в прозрачную воду и исчез. Он опускался все ниже и ниже, пока веревка не натянулась на лодыжках Дикки. Том к этому времени уже перекинул его ноги через борт и теперь тянул за руку, пытаясь подтянуть к борту самую тяжелую часть тела. Безжизненно висевшая рука Дикки была теплой, но не сгибалась. Плечи по-прежнему находились на дне лодки, и когда Том тащил Дикки за руку, та, казалось, растягивается, словно резиновая, в то время как тело не двигается. Том опустился на одно колено и попробовал приподнять тело сбоку. Лодка закачалась. Он забыл о море – а ведь только его он и боялся. Надо бы перебросить Дикки через корму, подумал он, ведь корма ниже носа. Он потащил безжизненное тело к корме, при этом веревка потянулась вдоль борта. По тому, что она была натянута, можно было понять, что якорь дна не касался. На этот раз Том начал с головы и плеч. Перевернув тело Дикки на живот, он стал потихоньку выталкивать его. Голова Дикки была уже в воде, вся верхняя часть тела была за бортом, но теперь помехой стали ноги; как и плечи, они оказались на удивление тяжелыми и никак не поддавались усилиям Тома. Дно лодки притягивало их, точно магнит. Том набрал побольше воздуха и сделал последнее усилие. Дикки перевалился за борт, а Том потерял равновесие и покачнулся, ударившись о рычаг переключения скоростей. Молчавший до сих пор мотор неожиданно взревел.
Том бросился к рычагу, но лодка в то же мгновение взлетела, описав сумасшедшую дугу. Он увидел воду под собой и протянул руку, чтобы схватиться за борт, но борта не было.
Он оказался в воде.
Судорожно дыша, он изо всех сил рванулся вверх, чтобы схватиться за лодку. Не вышло. Лодка вертелась волчком. Том дернулся еще раз, но лишь глубже ушел под воду, так что его стало накрывать с головой – очень медленно, и тем не менее он успел хлебнуть воды. Лодка уплывала все дальше. Ему уже приходилось раньше видеть, как крутится в подобных случаях лодка; она не остановится до тех пор, пока кто-нибудь не заберется в нее и не заглушит мотор. Оказавшись вдали от нее, он понял, что погибнет; погрузившись с головой под воду, он попытался было грести ногами; шум мотора вдруг стих, потому что вода залилась ему в уши, и он слышал только те звуки, которые издавал сам, – он продолжал дышать, бороться, и еще он слышал, как отчаянно бьется пульс. Том вынырнул на поверхность и бессознательно устремился в сторону лодки, единственного, что плавало, хотя она и продолжала вертеться, так что к ней невозможно было приблизиться. Ее острый нос промелькнул мимо него два, три, четыре раза, а он за это время сумел сделать всего один вдох.
