Текст книги "Талантливый мистер Рипли"
Автор книги: Патриция Хайсмит
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)
Все рассмеялись, и громче всех Том.
– Вся беда в том, – сказал он, – что многие из числа его знакомых видели его в январе и феврале…
– Кто, например? – перебил его Пьетро.
Итальянская напористость в разговоре, будучи выражена по-английски, вызывает двойное раздражение.
– Например, я. Я уже говорил, что, согласно экспертизе банка, подписи начали подделывать с декабря.
– И все же в этом что-то есть, – прощебетала Мардж, которая после третьего бокала пришла в хорошее расположение духа. Она удобно устроилась в большом шезлонге Питера. – Такая идея Дикки вполне могла прийти в голову. Он мог бы поступить так сразу же после Палермо, когда подделка подписей была для него важнее всего. Я ничуть не верю во все эти подделки. Думаю, что Дикки настолько изменился, что изменился и его почерк.
– Мне тоже так кажется, – сказал Том. – И потом, не все в банке считают, что подписи подделаны. В Америке нет на этот счет единого мнения, а в Неаполе думают так же, как и в Америке. В Неаполе и не заметили бы подделки, если бы американцы им об этом не сказали.
– Интересно, что пишут сегодня в газетах? – живо спросил Питер, натягивая на ногу тапку, которую незадолго до этого снял, потому что та была ему тесна. – Не сходить ли за ними?
Сходить за газетами вызвался один из братьев Франкетти, который тут же вышел из комнаты. Лоренцо Франкетти был в розовой расшитой жилетке all’ inglese,[91] в костюме английского покроя и английских башмаках на толстой подошве. Его брат был одет почти так же. На Питере, напротив, все с головы до пят было итальянское. Появляясь на вечеринках и в театре, Том обратил внимание на то, что если на человеке английская одежда, то он, скорее всего, итальянец, и наоборот.
Когда Лоренцо возвратился с газетами, пришли новые гости – два итальянца и два американца. Раздали газеты. Снова завязалась дискуссия, стали высказываться глупые предположения, заговорили и о последних новостях: дом Дикки в Монджибелло продан какому-то американцу вдвое дороже, чем тот поначалу хотел за него заплатить. Деньги хранятся в одном неаполитанском банке, пока их не востребует Гринлиф.
В той же газете была помещена карикатура: мужчина, стоя на коленях, заглядывает под стол. Жена спрашивает его: «Что ты там ищешь? Пуговицу от рубашки?» Он отвечает: «Нет, Дикки Гринлифа».
Том слышал, что и в римских мюзик-холлах поиски Дикки уже обыгрывают в репризах.
Один из только что пришедших американцев – его звали Руди – пригласил Тома и Мардж завтра на вечеринку в гостиницу, где он жил. Том начал было отказываться, но Мардж сказала, что с удовольствием придет. Том не ожидал, что завтра Мардж останется, потому что за обедом она что-то говорила насчет отъезда. Скучная будет вечеринка, подумал Том. Руди, крикливый и напористый мужчина, одевался броско и говорил, что торгует антиквариатом. Тому удалось покинуть дом вместе с Мардж до того, как она успела принять другие приглашения на другие дни.
Мардж пребывала в веселом расположении духа, которое вызывало у Тома раздражение на протяжении долгого ужина из пяти блюд, и он предпринимал неимоверные усилия, чтобы поддерживать заданный ею тон, – точно беззащитная лягушка, которая дергается от прикосновения электрода, – а когда она умолкала, ненадолго брал инициативу в свои руки и говорил что-то вроде: «Возможно, Дикки нашел себя в живописи и, как Гоген, уединился на одном из островов в южных морях». Ему и самому было противно. Мардж фантазировала насчет Дикки и островов южных морей, лениво помогая себе жестами. Худшее еще впереди, думал Том. Поездка на гондоле. Хорошо бы акула откусила ей руки, когда она опустит их в воду. Том заказал десерт, которого ему не хотелось, но Мардж справилась и с ним.
Разумеется, Мардж пожелала проехать на частной гондоле, а не на той, что возит по расписанию от Сан-Марко к ступеням Санта-Марии делла Салюте сразу по десять человек. Пришлось нанять частную гондолу. Было полвторого ночи. Том ощущал горечь во рту, оттого что выпил слишком много кофе, сердце его трепетало, как у птицы, и он знал, что до рассвета не сможет заснуть. Он в изнеможении опустился на сиденье. Как и Мардж, он устроился поудобнее, но при этом постарался сесть так, чтобы их бедра не соприкасались. Мардж по-прежнему пребывала в прекрасном настроении и развлекала себя монологом о восходе солнца в Венеции, который, по-видимому, наблюдала в один из прежних своих приездов. От мягкого покачивания лодки и ритмичных движений весла Тома стало слегка поташнивать. Ему казалось, что пути от Сан-Марко до ступеней его дома не будет конца.
Ступени были покрыты водой, кроме двух верхних, и вода чуть заливала третью ступеньку, отчего мох отвратительно шевелился. Том расплатился с гондольером и, оказавшись перед большими дверями, вдруг сообразил, что не взял ключи. Он огляделся, нельзя ли проникнуть в дом иным способом, но со ступеней было не дотянуться даже до окна. Он и сказать ничего не успел, как Мардж рассмеялась:
– Ты не взял ключи! Подумать только – оказаться на ступенях, вокруг плещется вода, а ключей нет!
Том попытался улыбнуться. А зачем ему было таскать с собой два ключа с фут длиною, которые весят не меньше револьвера? Он обернулся и крикнул гондольеру, чтобы тот возвращался.
– Ах! – со смехом откликнулся гондольер. – Mi displace, signor! Deb’ ritornare a San Marco! Ho un appuntamento![92] – И продолжал грести дальше.
– У нас нет ключей! – крикнул Том по-итальянски.
– Mi displace, signor! – отвечал гондольер. – Mandarò un altro gondoliere![93]
Мардж снова рассмеялась.
– Нас подберет какой-нибудь другой гондольер. Разве это не чудесно? – Она приподнялась на цыпочки.
Ночь оказалась отнюдь не чудесной. Было прохладно, к тому же пошел мелкий дождик. Можно было сесть на постоянно курсирующую гондолу, но ни одной из них он не заметил. Вдали показалась моторная лодка, приближавшаяся к причалу на площади Сан-Марко. Шансов на то, что она подберет их, почти не было, но все же Том крикнул, надеясь, что его услышат находившиеся на борту. Увешанная фонарями моторная лодка, полная людей, проплыла мимо и пристала к деревянному причалу на другой стороне канала. Мардж сидела на верхней ступеньке, обхватив колени руками, и ничего не делала. Наконец проплывавшая мимо лодка, похожая на рыбацкую, замедлила ход, и кто-то крикнул по-итальянски:
– Не пускают?
– Мы забыли ключи! – бодро ответила Мардж.
Однако в лодку она садиться не хотела, решив подождать на ступенях, пока Том объедет дом с другой стороны и откроет дверь с улицы. Том ответил, что это займет минут пятнадцать, и она может простудиться, поэтому Мардж в конце концов пришлось уступить. Итальянец отвез их к ближайшему причалу у ступеней церкви Санта-Мария делла Салюте. От денег он отказался, но взял начатую Томом пачку американских сигарет. Том сам не знал почему, но когда он шел этой ночью с Мардж по Сан-Спиридионе, он испытывал больше страха, чем если бы был один. На Мардж улица не произвела никакого впечатления, и она всю дорогу без умолку болтала.
25
Рано утром следующего дня Тома разбудил стук дверного кольца. Он схватил халат и спустился вниз. Принесли телеграмму, и ему пришлось сбегать наверх за чаевыми для почтальона. Он прочитал ее в холодной гостиной.
ПЕРЕДУМАЛ. ХОТЕЛ БЫ ВСТРЕТИТЬСЯ С ТОБОЙ. ПРИЕЗЖАЮ В 11.45. Г. ГРИНЛИФ.
Том содрогнулся. Что ж, этого следовало ожидать, подумал он. Но он не столько ожидал, сколько боялся. Или пробил час? Уже почти рассвело. В гостиной было тоскливо и неуютно. И безличное обращение вызывало мурашки. В итальянских телеграммах нередко бывали опечатки, которые казались ему смешными. А что, если бы они напечатали «Р» или «Д» вместо «Г»? Каково бы ему было сейчас?
Он побежал наверх и снова забрался в теплую постель, пытаясь еще немного поспать. Интересно, Мардж заглянет к нему или постучится в его дверь – она ведь тоже слышала громкий стук дверного кольца, но потом он решил, что она по-прежнему спит. Он представил себе, как здоровается с мистером Гринлифом у дверей, крепко жмет ему руку, а также попытался вообразить, какие последуют вопросы, но мозг его затуманился, и ему стало не по себе. Он был слишком сонным, чтобы формулировать конкретные вопросы и ответы, но и заснуть не мог, потому что был весь в напряжении. Ему хотелось приготовить кофе и разбудить Мардж, чтобы было с кем поговорить, но он и думать не мог о том, чтобы зайти во вторую спальню и увидеть разбросанное повсюду белье и пояса с подвязками.
Разбудила его Мардж, которая сказала, что уже приготовила внизу кофе.
– Что скажешь? – широко улыбнулся Том. – Утром я получил телеграмму от мистера Гринлифа. Он приезжает в полдень.
– Да ну! А когда ты ее получил?
– Рано утром. Если, конечно, мне это не приснилось. – Том поискал телеграмму. – Да вот же она.
Мардж прочитала ее.
– «Хотел бы встретиться с тобой», – повторила она и едва заметно улыбнулась. – Очень мило. Надеюсь, и я ему пригожусь. Ты спустишься или тебе принести кофе наверх?
– Спущусь, – сказал Том, надевая халат.
На Мардж были свитер и слаксы, черные вельветовые слаксы, хорошего покроя, сшитые, наверное, на заказ, подумал Том, потому что они плотно облегали ее тыквообразную фигуру. Они засиделись за кофе до тех пор, пока в десять не пришли Анна с Уго и не принесли молоко, булочки и утренние газеты. Потом приготовили еще кофе с горячим молоком и перешли в гостиную. Это был один из тех дней, когда в утренних газетах ни о Дикки, ни о деле Майлза ничего не было. Такие дни случались, но редко, потом опять что-то появлялось в вечерних газетах, хотя настоящих новостей так и не было. Просто читателям напоминали, что Дикки до сих пор не найден, а дело Майлза по-прежнему не раскрыто.
Мардж и Том отправились на вокзал встретить мистера Гринлифа, который должен был приехать в одиннадцать сорок пять. Опять шел дождь, и было так ветрено и холодно, что казалось, дождь переходит в снег. Они стояли на вокзале под навесом и смотрели, как люди выходят из ворот. Наконец появился мрачный и мертвенно-бледный мистер Гринлиф. Мардж бросилась ему навстречу и поцеловала в щеку. Мистер Гринлиф улыбнулся.
– Привет, Том! – сердечно произнес он, протягивая руку. – Как поживаешь?
– Неплохо, сэр. А вы?
У мистера Гринлифа был небольшой чемоданчик, но его нес носильщик. Носильщик поехал с ними и на моторной лодке, хотя Том сказал, что вполне справится с чемоданом. Он предложил сразу же отправиться домой, но мистер Гринлиф хотел сначала поселиться в гостинице и настоял на этом.
– Поселюсь в гостинице и сразу же приду. Остановлюсь, пожалуй, в «Гритти». Это далеко от твоего дома? – спросил мистер Гринлиф.
– Не слишком близко, но вы можете дойти до Сан-Марко и сесть в гондолу, – ответил Том. – Если вы хотите только поселиться, то мы поедем с вами. Вероятно, мы можем вместе пообедать – если, конечно, вы не намерены какое-то время побыть с Мардж наедине. – Он становился прежним Рипли, предпочитавшим держаться в тени.
– Я приехал сюда главным образом для того, чтобы поговорить с тобой! – сказал мистер Гринлиф.
– Есть какие-то новости? – спросила Мардж.
Мистер Гринлиф покачал головой. Он нервно и рассеянно смотрел в окно моторной лодки, словно считал себя обязанным осматривать незнакомый город, хотя ничего и не отмечал особо. На вопрос Тома насчет обеда он так и не ответил. Том сложил на груди руки, придал лицу приятное выражение и постарался больше не разговаривать. Да и мотор лодки гудел. Мистер Гринлиф беседовал с Мардж о римских знакомых. Тому показалось, что Мардж и мистер Гринлиф быстро нашли общий язык, хотя Мардж говорила, что до встречи в Риме не была с ним знакома.
Они пошли пообедать в скромный ресторанчик, расположенный между гостиницами «Гритти» и «Риальто» и специализирующийся на морских продуктах, которые были выставлены в сыром виде на длинном прилавке внутри помещения. На одной из тарелок были разложены маленькие осьминоги фиолетового цвета, которые так нравились Дикки, и, когда они проходили мимо этой тарелки, Том кивнул в ее сторону и сказал Мардж:
– Как жаль, что Дикки не сможет этого отведать!
Мардж весело улыбнулась. Перед едой она всегда приходила в хорошее расположение духа.
За обедом мистер Гринлиф был поразговорчивее, но по-прежнему сидел с каменным выражением лица и то и дело оглядывался, словно ожидая, что в любую минуту может появиться Дикки. Нет, полиция так и не нашла никаких улик, и радоваться, по его словам, было нечему, поэтому он сам нанял американского частного сыщика, который должен разгадать тайну.
Том призадумался; у него тоже было смутное подозрение или, точнее, опасение, что американские сыщики лучше итальянских. Но его поразила очевидная бесполезность затеянного – то же самое, очевидно, поразило и Мардж, потому что на ее лице вдруг появилось бессмысленное выражение.
– Пожалуй, затея неплохая, – сказал Том.
– Ты хорошего мнения об итальянской полиции? – спросил у него мистер Гринлиф.
– Вообще-то, да, – ответил Том. – Их преимущество хотя бы в том, что они говорят по-итальянски, могут добраться куда угодно и допросить всех подозреваемых. Надеюсь, что человек, за которым вы послали, говорит по-итальянски?
– Право, не знаю, – неуверенно ответил мистер Гринлиф, как будто только сейчас сообразил, что ему нужно было бы этим поинтересоваться, а он этого не сделал. – Его зовут Мак-Каррон. Говорят, очень хороший специалист.
По-итальянски явно не говорит, подумал Том.
– Когда он приедет?
– Завтра или послезавтра. Завтра я буду в Риме и встречусь с ним, если он уже там.
Мистер Гринлиф доел свою vitello alia parmigiana.[94] Ел он не много.
– У Тома совершенно замечательный дом! – сказала Мардж, приступая к семислойному ромовому пирожному.
Том взглянул на нее с легкой улыбкой.
Допрос, думал Том, начнется, вероятно, дома, когда они с мистером Гринлифом останутся одни. Он знал, что мистер Гринлиф хочет поговорить с ним наедине, и поэтому предложил выпить кофе в том же ресторане, прежде чем Мардж пригласит их выпить кофе дома. Мардж нравился кофе, приготовленный в его кофеварке с фильтром. И все же она полчаса просидела с ними в гостиной, когда они пришли домой. Ничего-то Мардж не понимает, подумал Том. Наконец он, изобразив недовольство, сдвинул брови и указал глазами наверх. Мардж немедленно поняла намек, постучала ладошкой по рту и объявила, что хочет немного вздремнуть. Она пребывала в своем обычном несокрушимо-мажорном состоянии духа и в продолжение всего обеда говорила с мистером Гринлифом так, будто Дикки несомненно не был мертв и мистер Гринлиф не должен так сильно переживать, потому что это вредно для пищеварения. Можно подумать, что она еще надеется когда-нибудь стать его невесткой, отметил про себя Том.
Мистер Гринлиф поднялся и, сунув руки в карманы пиджака, принялся ходить взад и вперед, словно директор, собирающийся продиктовать письмо стенографистке. Том обратил внимание на то, что он и слова не сказал по поводу богатого интерьера, да, скорее всего, и не обратил на него внимания.
– Такие вот, Том, дела, – вздохнув, начал он, – такой странный конец…
– Конец?
– Ты живешь в Европе, а Ричард…
– Никто из нас еще не высказал предположения, что, возможно, он уехал в Америку, – осторожно заметил Том.
– Нет. Это невозможно. Американские иммиграционные власти предупреждены на этот счет. – Мистер Гринлиф, не глядя на него, продолжал шагать взад и вперед. – А что ты сам думаешь – где он может быть?
– Он может скрываться в Италии, сэр, это совсем не трудно, если не останавливаться в гостиницах, где для регистрации требуют паспорт.
– Здесь есть гостиницы, где можно не регистрироваться?
– Официально нет. Но для того, кто знает итальянский так же хорошо, как Дикки, это не проблема. Более того, за деньги хозяин какой-нибудь маленькой гостиницы ничего бы не сказал даже в том случае, если бы он знал, что его зовут Ричард Гринлиф.
– По-твоему, он этим и занимается? – Мистер Гринлиф неожиданно посмотрел на него, и Том снова увидел жалкое выражение в его глазах, на которое обратил внимание в тот вечер, когда они встретились впервые.
– Нет… я… может быть. Я не знаю, что сказать по этому поводу. – Он помолчал. – Мне горько об этом говорить, мистер Гринлиф, но, по-моему, Дикки мертв.
Выражение лица мистера Гринлифа не изменилось.
– И все из-за той депрессии, о которой ты упоминал? Что он тебе сказал?
– Это было его обычное состояние. – Том нахмурился. – История с Майлзом явно его потрясла. Такой уж он человек… Не любит открытости и никакого насилия не любит. – Том облизнул губы. Ему действительно было необычайно трудно выразить свои мысли. – Он говорил, что если еще что-то произойдет, то он что-нибудь с собой сделает… сам не знает что. Тогда я впервые понял, насколько он равнодушен к живописи. Может, только на время, но прежде я думал, что Дикки всегда обращался к живописи, когда с ним что-то происходило.
– Он действительно воспринимает живопись так серьезно?
– Да, – твердо сказал Том.
Мистер Гринлиф снова поднял глаза к потолку и заложил руки за спину.
– Жаль, мы не можем найти этого Ди Массимо. Вероятно, он что-то знает. Насколько я понимаю, они с Ричардом вместе ездили на Сицилию.
– Я этого не знал, – сказал Том. Он догадался, что мистеру Гринлифу было известно об этом от Мардж.
– Ди Массимо тоже исчез, если он вообще существовал. Я склонен полагать, что Ричард выдумал его, чтобы убедить меня в том, что он занимается живописью. Полицейские не могут найти художника по фамилии Ди Массимо в своих… картотеках, или как там они называются.
– Я с ним никогда не встречался, – сказал Том. – Дикки говорил о нем пару раз. Я никогда не сомневался, что этот человек существует, и не только в картотеке. – Он рассмеялся.
– Что это ты говорил насчет того, что «если еще что-то с ним произойдет»? А что с ним происходило?
– Что было тогда в Риме, я не знал, но, кажется, теперь знаю, что он имел в виду. Его допрашивали по поводу затопленной лодки в Сан-Ремо. Вам об этом говорили?
– Нет.
– В Сан-Ремо нашли затонувшую моторную лодку. Она пропала в тот день или около того, когда мы с Дикки были там, а прогулку мы совершали почти на такой же. Там дают напрокат моторные лодки. Как бы там ни было, лодка была затоплена, и на ней нашли следы, которые, скорее всего, являлись следами крови. Получилось так, что лодку нашли сразу же после убийства Майлза, а меня они тогда разыскать не могли, потому что я путешествовал по стране, и поэтому спросили у Дикки, где я. Я даже подумал, что Дикки, вероятно, решил, уж не подозревают ли его в моем убийстве! – Том рассмеялся.
– Боже праведный!
– Я лишь строю догадки, исходя из тех вопросов, которые задавал мне несколько недель назад полицейский инспектор. Он говорил, что уже расспрашивал об этом Дикки. Самое странное, что я не знал, что меня разыскивают – не всерьез, но все же разыскивают, – пока не увидел заметку в газете в Венеции. Тогда я явился в полицейский участок и назвался.
Том продолжал улыбаться. Несколько дней назад он решил, что будет лучше, если он сам расскажет обо всем этом мистеру Гринлифу, когда с ним увидится, независимо от того, известно мистеру Гринлифу о происшествии с лодкой в Сан-Ремо или нет. Будет хуже, если мистер Гринлиф узнает обо всем от полицейских, которые расскажут ему, что Том был с Дикки в Риме в то время, когда ему было известно, что полиция его разыскивает. Кроме того, рассказанное вписывается в то, что он говорил насчет подавленного состояния Дикки.
– Мне не совсем это понятно, – сказал мистер Гринлиф. Он сидел на диване и внимательно слушал.
– Все это позади, главное – мы с Дикки живы. Я вспомнил об этом только потому, что Дикки знал, что меня разыскивает полиция, ведь они его расспрашивали, где я. Возможно, во время первого допроса он не знал точно, где я, но знал по крайней мере, что я по-прежнему в Италии. Но даже когда я приехал в Рим и увиделся с ним, он не сообщил об этом в полицию. Он не хотел им помогать, он не такой. Я знаю об этом, потому что как раз в это время Мардж разговаривала со мною в Риме в гостинице, а Дикки был в участке, где его допрашивали полицейские. Его позиция была такая: пусть полиция сама меня ищет, а он им не скажет, где я.
Мистер Гринлиф недовольно и чуть заметно покачал головой, как отец, понимающий, что Дикки именно такой.
– Кажется, в тот вечер он и сказал: «Если что-то еще случится со мной»… Когда я был в Венеции, меня это несколько озадачило. Полицейские, наверное, думали, что я болван, раз не знал раньше, что меня ищут, но дело в том, что я действительно этого не знал.
– Гмм, – равнодушно протянул мистер Гринлиф.
Том поднялся, чтобы принести бренди.
– Не могу согласиться с тем, что Ричард покончил с собой, – сказал мистер Гринлиф.
– Мардж тоже в это не верит. Я просто сказал – возможно. Я тоже не думаю, что это могло произойти.
– Не думаешь? А что же ты думаешь?
– Что он скрывается, – сказал Том. – Могу я предложить вам немного бренди, сэр? Наверное, после Америки в этом доме несколько холодновато.
– По правде говоря, да. – Мистер Гринлиф взял предложенный ему бокал.
– Он ведь может быть и в другой стране, не обязательно в Италии, – сказал Том. – Из Неаполя он мог уехать в Грецию, во Францию, еще куда-то, ведь его начали искать не сразу.
– Знаю, знаю, – устало проговорил мистер Гринлиф.
26
Том надеялся, что Мардж забудет о приглашении на вечеринку к торговцу антиквариатом в «Даниэли», но она не забыла. Около четырех часов дня мистер Гринлиф отправился в гостиницу, чтобы отдохнуть, и, как только он ушел, Мардж напомнила Тому о вечеринке в пять часов.
– Ты правда хочешь пойти? – спросил Том. – Я даже имя хозяина не запомнил.
– Малуф. М-а-л-у-ф, – сказала Мардж. – Я бы пошла. Мы ненадолго.
Деваться было некуда. Больше всего Тому не нравилось то, что они собою представляли, – не один, а два участника дела Гринлифа, точно акробаты в цирке в луче прожектора. Он чувствовал – скорее знал, – что они являли собою лишь пару имен, которые мистер Малуф решил выставить напоказ, что-то вроде почетных гостей. А они взяли и пришли, потому что мистер Малуф наверняка всем сегодня рассказал, что на вечеринке будут Мардж Шервуд и Том Рипли. Том находил это неприличным. А Мардж, значит, ничуть не волнует исчезновение Дикки, раз она с такой легкостью откликается на приглашение. Тому даже казалось, что Мардж поглощала один бокал мартини за другим на дармовщинку, как будто она не могла получить все это в его доме или он не мог угостить ее мартини за обедом с мистером Гринлифом.
Том медленно потягивал свой напиток, устроившись подальше от Мардж, в другом конце комнаты. Когда кто-нибудь начинал разговор с того, что спрашивал, не был ли он приятелем Дикки Гринлифа, он отвечал, что да, а вот Мардж он знает не очень хорошо.
– Мисс Шервуд гостит у меня в доме, – отвечал он с улыбкой, в которой сквозило беспокойство.
– А где же мистер Гринлиф? Как жаль, что вы не взяли его с собой, – заметил мистер Малуф, точно слон, приближаясь к Тому боком и протягивая ему «манхэттен»[95] в бокале для шампанского.
На нем был пестрый клетчатый костюм из английского твида. Такие костюмы, подумал Том, англичане шьют с большой неохотой и разве что для таких американцев, как этот Руди Малуф.
– Мистер Гринлиф отдыхает, – сказал Том. – Мы увидимся с ним позже, за ужином.
– Вот как! – откликнулся мистер Малуф. – Вы читали вечерние газеты? – Этот вопрос он задал вежливо, придав лицу строгое и почтительное выражение.
– Читал, – ответил Том.
Мистер Малуф кивнул, но ничего больше не сказал. О каких малозначительных вещах он собирался рассуждать, подумал Том, если он уже говорил, что не читает газет? В вечерних газетах писали, что в Венецию прибыл мистер Гринлиф и остановился в «Гритти Палас». О том, что в Рим прибыл частный детектив из Америки, не сообщалось, как не сообщалось и о том, что таковой находится в пути, что заставило Тома усомниться в рассказе мистера Гринлифа о частном детективе. Ему казалось, что этот рассказ он слышал от кого-то другого, а может, это был один из его надуманных страхов, которые никогда не имели в основании ни грана достоверности и которых, по прошествии пары недель, он стыдился: как можно было вообще в такое верить? Или, например, в то, что у Мардж с Дикки в Монджибелло была интрижка, что они чуть ли не были любовниками. Или в то, что страх перед разоблачением после подделки подписи в феврале погубит его и, продолжай он играть роль Дикки Гринлифа, все откроется. Страх перед разоблачением прошел. Последний его страх исчез после того, как семь из десяти экспертов в Америке заявили, что не верят в то, что чеки подделаны. Он мог бы подписать еще один перевод из американского банка и продолжать жить в образе Дикки Гринлифа, если бы только не позволил своим надуманным страхам взять над собой верх. Том стиснул зубы. Остатками сознания он продолжал прислушиваться к тому, что говорит мистер Малуф, который, стараясь произвести умное и серьезное впечатление, описывал свою утреннюю поездку на острова Мурано и Бурано. Том еще крепче стиснул зубы. Он слушал, нахмурившись, но сам продолжал размышлять о своей собственной жизни. Может, пока не доказано обратное, ему и стоит поверить в рассказ мистера Гринлифа о приезде частного детектива, но это не должно его волновать и вызывать страх, который он никоим образом не должен обнаруживать.
Том рассеянно ответил на какое-то замечание мистера Малуфа, и тот, добродушно и беззлобно рассмеявшись, отошел в сторону. Том презрительно смотрел на его широкую удаляющуюся спину, понимая, что и раньше, и сейчас он был груб, что нужно взять себя в руки, потому что выказывать любезность даже по отношению к этой горстке второсортных торговцев антиквариатом и покупателей бижутерии и пепельниц – Том видел образцы их товаров, разложенные на кровати в спальне, где гости сложили свои пальто, – обязанность джентльмена. Но они слишком уж напоминали ему тех людей, с которыми он распрощался в Нью-Йорке, думал он, поэтому они и вызывали у него нервный зуд и ему так хотелось бежать.
В конце концов, оставался он здесь только из-за Мардж, из-за нее одной. Она была всему виной. Том отпил мартини, поднял глаза к потолку и подумал, что не пройдет и нескольких месяцев, как он научится выносить присутствие даже таких людей, ему хватит на это нервов и терпения – если он снова окажется среди них. Вообще-то, после отъезда из Нью-Йорка он стал лучше, а будет еще лучше. Он глядел в потолок и думал о том, как поплывет под парусом в Грецию, выйдет из Венеции и направится к югу по Адриатическому морю, потом войдет в Ионическое море и поплывет к острову Крит. Так он и сделает этим летом. В июне. Июнь. Какое сладкое и приятное слово, сколько в нем чистоты и неги, сколько солнца! Однако мечтания его длились всего несколько секунд. В уши ему снова ворвались громкие и резкие голоса американцев; точно когтями впивались их слова ему в плечи и спину. Он невольно отошел от того места, где стоял, и приблизился к Мардж. В комнате, помимо нее, были еще две женщины, отвратительные жены двух отвратительных джентльменов, и Мардж, надо признать, выглядела лучше их обеих, но ее голос, как ему казалось, был хуже, такой же, как у них, только еще хуже.
Он собрался было сказать, что пора бы и уходить, но, поскольку мужчине не пристало говорить об этом первым, ничего не сказал, а лишь присоединился к Мардж и окружавшим ее людям и улыбнулся. Кто-то наполнил его стакан. Мардж рассказывала о Монджибелло, говорила о своей книге, и трое лысых мужчин с седыми висками и морщинистыми лицами слушали ее как завороженные.
Когда через несколько минут Мардж сама предложила уйти, пришлось изрядно попотеть, чтобы избавиться от Малуфа и его соратников, которые успели уже опьянеть и теперь настаивали на том, чтобы всем вместе идти ужинать и прихватить с собой заодно мистера Гринлифа!
– Венеция для того и существует, чтобы интересно проводить здесь время! – дурачился мистер Малуф, не упуская возможности обнять Мардж и как бы удерживая ее. Том подумал, что хорошо, что он еще не ел, а то бы его непременно стошнило. – Какой номер у мистера Гринлифа? Давайте ему позвоним!
Покачиваясь, мистер Малуф направился к телефону.
– Кажется, нам пора отсюда убираться! – решительно проговорил Том в ухо Мардж.
Он крепко стиснул ей локоть и повел к двери. По пути они раскланивались и улыбались, прощаясь со всеми.
– В чем деле? – спросила Мардж, когда они вышли в коридор.
– Ничего. Просто я подумал, что ничего интересного уже не будет, – ответил Том, пытаясь смягчить сказанное улыбкой.
Мардж была достаточно высока, но не настолько, чтобы увидеть, что с ним происходит. Он был весь в поту. Пот выступил у него на лбу, и он стер его.
– Мне скучно с этими людьми, – сказал он, – только и делают, что говорят все время о Дикки, а мы их даже не знаем и знать не хотим. Меня от них тошнит.
– Смешные ты вещи говоришь. Со мной о Дикки никто не разговаривал, даже и не вспоминали о нем. По-моему, сегодня было гораздо интереснее, чем вчера у Питера.
Том шел с высоко поднятой головой и молчал. Он ненавидел эту породу людей, но стоит ли говорить об этом Мардж, которая тоже к ней принадлежит?
Они зашли за мистером Гринлифом в гостиницу. Ужинать было еще рано, и они выпили по аперитиву в кафе на улице возле «Гритти». Том старался скрасить свое поведение на вечеринке и в продолжение всего ужина был любезен и разговорчив. Мистер Гринлиф пребывал в приподнятом настроении, потому что только что позвонил жене и узнал, что она в отличном расположении духа и чувствует себя гораздо лучше. Мистер Гринлиф сказал, что последние десять дней врач делает ей новый курс уколов – кажется, с самыми положительными результатами.
Ужин проходил спокойно. Том отпускал невинные, в меру забавные шутки, Мардж весело смеялась. Мистер Гринлиф настоял на том, чтобы расплатиться за ужин, после чего сказал, что возвращается в гостиницу, потому что не очень хорошо себя чувствует. Из того, что мистер Гринлиф заказал макароны и совсем не ел салат, Том сделал вывод, что он страдает «медвежьей болезнью», и готов был сообщить о великолепном средстве, имевшемся в каждой аптеке, но мистер Гринлиф был не из тех, с кем можно, даже наедине, обсуждать подобные темы.
Мистер Гринлиф сказал, что завтра уезжает в Рим, и Том пообещал позвонить ему часов в девять утра, чтобы узнать, на каком поезде он уедет. Мардж уезжала в Рим вместе с мистером Гринлифом, и ей было все равно, какой будет поезд. Они дошли пешком до «Гритти» – у мистера Гринлифа было натянутое выражение лица, в своей серой шляпе с загнутыми полями он напоминал предпринимателя с Мэдисон-авеню, случайно оказавшегося на узких, зигзагообразных улочках, – после чего распрощались.
