Текст книги "Гулящая"

Автор книги: Панас Мирный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 31 страниц)

ГЛАВА ПЯТАЯ

Когда ехали по городу, петляя по его кривым улицам мимо высоких каменных домов, Христю осаждали грустные мысли. Как странно, что она уезжает... Куда? Зачем? В село, к матери... То-то мать обрадуется нечаянной встрече... А что, если по дороге их встретит хозяин и заставит вернуться?... Не приведи Господь!

Христя отворачивалась от всех встречных: в каждом ей видится хозяин. «Хоть бы скорее миновать город. Едем, едем, а ему конца-краю нет!»

Но вот остались позади высокие дома и лавки. Мимо побежали убогие домишки бедноты. Сначала густо – они словно прижались друг к другу, чтобы было теплее и уютнее, – но чем дальше, все реже и реже. Вот двор без плетня, в другой хате труба развалилась, третья накренилась набок, в окнах вместо стекол торчат тряпки, по захламленному двору бегают полуголые дети... Боже! Какая нищета!

Поднялись на гору. Перед ними распростерлись поля, пестрея то изумрудными поясами ржи, то светло-зелеными всходами пшеницы, то черным бархатом паров. У Христи словно камень свалился с души, сразу стало и вольно, и легко... Солнце, поднимаясь ввысь, ласково пригревает; весенний ветерок освежает воздух; жаворонки, кувыркаясь в воздухе, заливисто поют; в темном лесочку закуковала кукушка... Так всюду красиво, просторно, так вольно дышится!.. Сердце Христи бьется спокойно; она глядит не наглядится на поля, синеющие луга, темные овраги, зеленые холмы... Ее убаюкивает какая-то сладостная истома. Ох, как же здесь хорошо! Боже, как чудесно!

Лошадка бежит, колеса только шуршат, катясь по сухой земле. Карпо, покачиваясь, молча посасывает трубку и порой только обмолвится словом о том, что хорошее здесь жито... или о том, что недавно эту пшеницу сеяли, а как взошла! И снова надолго умолкнет. Христя довольна: ничто ее не отвлекает от сокровенных мыслей, не нарушает сладостного покоя. Она любовно разглядывает каждый бугорок, каждое придорожное дерево. Вот какая славная долина – зеленая-зеленая и вся заросла травой-муравой. Хорошо бы полежать на этом зеленом ковре, подышать вольным полевым воздухом.

А что это за хатки стоят при дороге? Синий дымок вьется над закопченной трубой, кудрявыми облачками рассеиваясь в прозрачном воздухе... А что это за хутора? Неужели Осипенковы? Да, они... И перед нею, как живые, встали черноглазая Марья и старая сварливая Явдоха. Как-то они поживают? Явдоха все так же грызет свою невестку, а та молчит? Или, чего доброго, в город от них убежала. «Такой уж я уродилась, – сказала она, – такой и умру...» Городская!.. И что там хорошего, в городе? Живут лучше? Кто живет в достатке, тому хорошо, а беднякам всюду плохо. Да порой и достаток не помогает, если нет счастья. Вот хозяйка живет в богатстве, а что толку?... Как кому повезет.

Проехали еще немного. Вдруг Христя громко засмеялась. Карпо недоумевающе посмотрел на нее:

– Чего ты?

А Христя все хохочет. Доехали как раз до Гнилой балки, где провалился сотский Кирило. Вся эта картина, точно живая, стояла перед глазами Христи: как Кирило осторожно пробирался по снегу, как попал в яму, как ругался, когда вылез... Христя, смеясь, рассказала все это Карпу. Тот молча слушал. «Дивчина, – думал он, – все у вас смех да забавы на уме».

Вдруг лошадка дернула воз и пустилась вскачь. Карпо потянул вожжи.

– Тпру!.. Ишь, почуяла свою землю и пошла скакать, – сказал он, сдерживая расходившуюся конягу. – А небось когда ехали в город, еле ноги волокла. Тут уже наша земля. – И Карпо вскоре стал ей показывать, где чей участок. Это были маленькие клочки, одни только заборонованные, на других уже зеленели свежие всходы.

Христе казалось, что тут и полоски были уже, и колосья ниже, чем около города. Там – поля широкие и длинные, густые как щетка всходы, а тут лишь кое-где пробивается бледная зелень. Христя поделилась своими мыслями с Карпом.

– Хозяева там зажиточней, – начал тот, – землю лучше обрабатывают, да и земля жирней. Тут она глинистая, рыжая, а там как уголь черная. Небось городские хитры – лучшие земли захватили. Оно бы и здесь ничего, если бы земли было больше. А то всего ее горсть, и добывай оттуда и на подати, и на пропитание. – Карпо тяжело вздохнул; вздохнула и Христя... Вскоре блеснул крест марьяновской церкви, засверкал купол, показалась зеленая крыша, потом сады, хаты... Село! Село!.. И сердце Христи тревожно забилось.

В этот день Приська, управившись по хозяйству, села отдохнуть. Есть ей нисколько не хотелось. Бесконечной вереницей бежали невеселые думы... Что там, в городе? Как живет Христя? Не вернулся ли Карпо? Приську неудержимо тянуло пойти к соседу разузнать.

«Хоть бы там все было хорошо. Хоть бы Христя была здорова. Прислуга только тогда хороша для господ, когда здорова... Здоровье – всему голова...» – думала Приська, собираясь пойти к Здору.

Она застала Одарку за работой: та купала детей. Черноглазая Оленка, уже вымытая, лежала на подушке и весело лепетала. Белоголовый Миколка плескался в теплой воде. Ему хотелось нырнуть, и он то наклонялся, то ложился, спрашивая мать, видна ли его голова. Одарка и не думала купать Миколку, но тот, увидя, что купают сестру, тоже напросился.

– Воды нет, – пробовала его уговорить Одарка.

– А я в той, что Оленку купали.

Пока Одарка вытирала и одевала Оленку, Миколка разделся и прыгнул в корыто.

– Я не то что Оленка, я плавать и нырять умею!.. – И так расходился, что вода выплескивалась из корыта.

– Что это ты, Одарка, детей купаешь? – спросила Приська, торопливо закрывая дверь.

Одарка не успела ответить, как закричали дети:

– Бабуся, бабуся!

Оленка с сияющими черными глазками, простирая к ней свои пухлые белые ручки, нетвердо говорила: «Видишь... видишь... купалась...» Приська подошла к Оленке и поцеловала ее тонкие пальчики. А Миколка кричал:

– Бабуся! Бабуся! Глядите, как я нырну... с головой...

– Хорошо, хорошо, – похвалила его Приська, лаская Оленку.

– Вы же не смотрите, – кричал Миколка. – Посмотрите!

Приська повернулась к нему. Миколка, зажмурив глаза и зажав нос, опускал голову в воду.

– А что, глубоко? – спрашивал он.

– Ух, глубоко! Гляди не утони!

– Нет, я не утону. Я умею плавать, – храбрился Миколка, размахивая руками.

Потом Приська спросила Одарку:

– Что, не было? Не возвращался?

– Нет. Бог его знает, что это означает. Время бы уже ему вернуться, а его все нет... Садитесь. Подождем его немного, а если не приедет, пообедаем вместе.

– Спасибо тебе. Я только узнать зашла... – сказала Приська и собралась идти. Одарка ее не пускает.

– Если уйдете, рассержусь и никогда к вам не приду! – сказала она.

Приська осталась. Миколка наконец вылез из корыта, и Одарка принялась его одевать. В это время снаружи донеслось: «Тпру!»

– Карпо! – крикнула Приська и скорее во двор.

Поздоровавшись с Карпом, она спросила:

– Ну, как там Христя? Жива-здорова?

– Да Христя же тут!

– Как тут? – вскрикнула испуганно Приська.

– Приехала.

– Когда? Где? – бормочет она, совершенно растерявшись, дрожа от волнения.

– Домой Христя пошла, – весело отвечает Карпо.

Приська бросилась во двор и встретилась с дочкой у ворот.

– Здравствуйте, мама! – веселым звонким голосом кричит Христя, подбегая к матери. – Не ждали меня?

Приська так ошеломлена, что не может вымолвить ни слова и только глядит на Христю потухшими глазами.

– Маменька! Не узнаете меня? – спросила Христя.

– Христя! Дитя мое! – и Приська, обняв дочь, заплакала.

В это время к ним подбежала Одарка. Она тоже обняла и расцеловала Христю.

– Вот молодчина, что приехала! Мы тут о тебе каждый слух ловим, а свидеться и не гадали.

– Я и сама не ждала, – весело говорит Христя.

– Молодчина, молодчина, – хвалит ее Одарка.

– Чего же мы тут стоим? Пойдем в хату, – вымолвила Приська.

– Идите побеседуйте, потом к нам приходите. Слышишь, Христя? Грех тебе будет, если к нам не зайдешь, – добавила Одарка.

– Приду, не забуду!

Соседи разошлись по своим хатам.

– Как же вы тут живете? – весело спросила Христя, войдя в хату. После городских покоев родная хата показалась такой маленькой и тесной. Она столько лет тут прожила, но раньше этого не замечала.

– Как живем? Известна наша жизнь, – бубнила Приська. – Смерти дожидаемся, а она не приходит!.. Уж такое наше житье: то с одного бока рвут, то с другого скребут. Если б не Здоры... Да хватит! Разве ты сама не знаешь, как жили? Лучше не стало... Как ты?

– Я? Обо мне не беспокойтесь, маменька. Мне там хорошо. Хозяин немного крутенек, зато хозяйка – дай ей Господи здоровья и счастья! – хороший человек. Она вам кланялась. Поклонись, говорит, матери, скажи ей – пусть не убивается, успокой, что твоя служба даром не пропадет; я, говорит, сама тебе деньги отдам... Просили вас к себе в гости. Скажи, говорит, пусть приходит, приму как родную. Такая добрая душа! Такая добрая! Зато ж и достается ей порой... Должно быть, всем добрым людям достается!

Приська тяжело вздохнула. Она задумалась над последними словами дочери. Откуда у нее такие мысли? До сих пор она никогда таких слов не говорила, и в мыслях у нее такого не было, а вот послужила немного – и своим умом дошла...

Ох, не так оно, видно, хорошо, как она рассказывает... Скрывает от матери свою беду, чтобы не огорчить ее... И рыдания подступали к горлу Приськи.

– Вы плачете, мама?

– Ох, только погляжу на тебя, так и заливаюсь слезами.

– Вы мне не верите? – спросила Христя. – Так вот пусть меня Бог накажет, если я лгу. И с чего я бы стала вас обманывать?

– Бог с тобой, Христя!.. Видно, видно... – утирая слезы, сказала Приська. – Я не от того плачу – сама не знаю, почему слезы льются. Хорошо тебе там – и ладно, а если плохо – я все равно ничем тебе не могу помочь... Да что это я? Ты с дороги, верно, есть хочешь, а я и забыла. Будем обедать, я еще тоже ничего не ела.

Приська бросилась к печи.

– Не надеялась я, что ты приедешь, а то хоть бы курочку зарезала да борщ с ней сварила, а то только салом заправила, – говорила Приська, наливая борщ в миску.

Сели обедать. Христя взялась за ложку. «Вот и сели обедать, – горек наш обед!» – вспомнила Христя старинную песню. И было от чего. Она попробовала борщ: и соли мало, и навара нет, одни кружочки бурака плавают поверху. Христя сразу положила ложку.

– Невкусный, дочка? – спросила Приська. – Сама знаю, что плохой... С чего ему вкусным быть? Погреб у нас неглубокий – картошка замерзла зимой, а весной совсем погнила, еле набрала полмешка, чтобы посадить. Мяса и в заводе не было. Бурак и квас надоели, да и того уж немного. Соли тоже осталась одна горсть – кладу понемножку, берегу, чтобы хватило подольше. Вот так-то! А ты там, должно быть, все с мясом борщ ешь? Городские что-что, а полакомиться любят.

– Да, еда у них хорошая, – сказала Христя.

– Ты бы хоть с кашей борща поела, если так не хочешь.

Христя взялась за кашу, а она дымом пахнет.

«Постарела мать, – подумала она. – Когда-то такую хорошую кашу варила, а теперь и не доглядела». И словно клещами сжало ей сердце. Приська тоже замерла в грустном раздумье. На выручку явилась Одарка.

– А вы обедаете! Пойду, думаю, еще погляжу на Христю, какая она там.

– Да что мне сделается, и черт со мной не справится! – задорно ответила Христя.

– Вот гляди на нее!.. На что ты ему сдалась? Дай Боже, чтоб он тебя не трогал. Чтобы ты скорее свой срок отслужила и снова к нам вернулась. Без тебя и мать плачет, и мне скучно: приду к вам – пусто, пойдем к нам – чего-то не хватает. Вот так сойдемся, посидим, тебя вспомним, – как там она крутится, на белом свете? А ты нас хоть раз вспомнила, Христя? Или в городе за хлопотами уже некогда своих вспоминать?

– Хлопот хватает, – вздохнув, ответила Христя.

– Правда, дочка, правда, всего хватает. На то и плохое, что с ним бороться! – соглашается Приська.

Разговор вела Одарка с Приськой, Христя больше молчала и слушала. Ей тяжело было слушать жалобы и нарекания. Разве этим поможешь горю? Разве она за этим приехала домой? Она хочет здесь отдохнуть и забыться. Когда вернется в город, опять все пойдет своим чередом. А к чему здесь душу тянуть?

– Горпына дома? Хотелось бы мне ее увидеть, – спросила Христя, чтобы прекратить нудный разговор.

– Дома, дочка. Если захочешь, сходи к ней после обеда.

– Я уже наелась, – сказала Христя, встала и перекрестилась.

– Иди, ладно, – грустно сказала Приська и, поднявшись, начала убирать со стола.

– Я на минутку, мама, только увижусь с Горпыной и вернусь. А вы, Одарка, не уходите, – весело тараторила Христя, собираясь идти.

Приська только вздохнула. Их обеих поразило то, что Христя так быстро ушла из дому. «Приехала к матери к гости и сразу же убежала к чужим», – подумала Одарка.

– Ну, что рассказывает Христя? Хорошо ей там или нет? – помолчав, спросила Одарка.

– Говорит, – ответила грустно Приська, – что хозяйка добра к ней, а там... Бог его знает! А может, только прикидывается: все они сначала добрые, пока не оседлают, а насели – вези до упаду.

– Карпо тоже говорит... Такая добрая, и ночевать пустила во двор, и накормила-напоила.

– Эй! Девка! – донесся со двора голос Карпо. – Куды ты?

– Прощайте! Ухожу, – откликнулась Христя.

– Вишь шустрая какая! Мать бросила, а сама бежать.

– Кто это? – спросила Приська, прислушиваясь.

– Карпо идет. Видно, встретил Христю.

Вскоре вошел и Карпо, неся в руке узелок.

– Здравствуйте! – сказал он.

– Здорово, Карпо!

– Встретил вашу, побежала куда-то. Рада, что вырвалась на волю.

– К Горпыне пошла. Молода... хочется ей подружек повидать, – сказала Приська.

– А это вам гостинцы. Хозяйка кланялась и велела передать.

Глаза у Приськи оживились, когда она увидела булку и паляницу. Взяв хлеб, Приська поцеловала его и положила на стол.

– Видишь, как в городе пекут; у нас так и не умеют, – говорила Одарка, разглядывая булку.

– Ихнее дело такое. Нам такой хлеб есть не приходится, оттого и печь не научились, – сказала Приська.

– Отчего же это так: городским – белые булки, а нам черный хлеб с мякиной? – спросила Одарка.

– Так уж оно повелось, город все лучшее забирает.

Одарка глубоко вздохнула.

– Паны да богачи! – сказала она погодя.

Никто ее не поддержал. Карпо начал рассказывать о поездке в город, о посевах, о Христиной хозяйке.

– Еще слава Богу, что Христе так повезло, – у ней добрая хозяйка, словно не чужая, а мать родная.

Они долго так говорили между собой.

Улеглись тяжелые мысли Приськи, успокоилось ее сердце. Тревога сменилась надеждами, планами, предположениями. Слава Богу, что Христе неплохо. Хозяйка обещает отдать деньги. Отдаст – спасибо ей! Христе новое платье будет. У нее хоть и есть одежда, но лишняя не помешает. А если не отдаст – тоже не беда; пропадет полгода службы, – так еще и не то пропадет...

«Полгода, – думает Приська, ложась отдохнуть после ухода Карпо и Одарки. – Уж как-нибудь перебьюсь это время... А там снова заживем вместе... снова... Может, и суженый найдется... неужели она такая несчастливая?... И красотой, и здоровьем Бог не обидел – разве только счастьем...»

Не спалось Приське. Мысли о судьбе дочери, обиды людей, горе и нужда отгоняли сон и покой от нее.

Что же делает дочка в те часы, когда мать изнемогает от тяжелых мыслей и бессонницы?

Христя сидит у своей подруги Горпыны, которая ни на минуту не умолкает. Она рассказывает Христе новости о знакомых, что где случилось, какие слухи идут – всем делятся подружки, каждой незначительной мелочью. Рассказала о том, как Ивга подавала в суд на Тимофея, про то, как Тимофей, встретив ее, Горпыну, говорил: если б не толстая Ивга, он бы прислал к ней сватов... Про Федора, что до сих пор не может прийти в себя. «Все о тебе вспоминает и плачет. Он тебя взаправду полюбил...»

Христя слушает рассказ подруги, и сердце ее тревожно бьется. Недавнее прошлое, от которого ее оторвали, снова волной захлестнуло. Она окунулась в былые переживания, и они овладели ее мыслями и чувствами.

– А знаешь, мне жалко его, – вздохнув, сказала Христя.

– Кого?

– Федора. Он хороший. Лучше Тимофея и всех. Те только острые на язык, а этот тихий, молчаливый. Вот за кого выходи замуж, Горпына, не раскаешься.

– Сказала! На тебе, Боже, что мне негоже! – сказала Горпына. – А ты почему за него не выходишь?

– Я – другое дело. Его родители не хотят, чтобы я стала их невесткой.

– А меня они захотят? Грыцько богатую ищет. Думает, найдет где-нибудь дуру... Да ну его к дьяволу! Ты мне лучше про город расскажи. Как там у вас? – без умолку болтает Горпына. – Видела Марину? Как она там? Совсем городской стала. В село и не заглянет никогда.

– Не видела. Некогда было ее разыскивать.

Потом Христя начала рассказывать о жизни в городе, нравах и обычаях, о своих хозяевах. Она не скрыла от подруги ничего, что произошло у нее с хозяином.

Сейчас Христя вместе с Горпыной от души посмеялись над тем, что еще недавно доводило ее до слез.

– Тебе везет в любви! – смеялась Горпына, завистливо поглядывая на свою подругу.

– Желаю и тебе того же! – весело отвечала ей Христя.

– Не хочу, не надо! – Горпына замахала руками. – Старый, женатый! А ну его в пекло! Осиновый кол ему!

Побагровев, как сафьян, Горпына залилась смехом. А Христя начала передразнивать пьяного Загнибиду.

Так они еще долго смеялись и шутили.

Христя собиралась на часок к подруге, а вернулась только вечером. Солнце село, пурпурным заревом пылал закат, потемнел небосклон; над селом опускались сумерки. По улицам, тяжело ступая, возвращалось домой стадо: бежали свиньи, овцы. Хозяйки зазывали свою скотину во дворы. Перед наступлением ночи в селе было шумно, суетливо. И каким радостным кажется это все Христе! Как в летний зной путник жадно припадает к струе родника на дне глухого овражка, чтобы утолить мучительную жажду, так Христя жадно ловила знакомые с детства звуки сельских буден.

Около кладбища Христя заметила фигуру хлопца. Он шел неторопливо, понурившись, словно что-то разыскивал на земле. Христя присмотрелась внимательней: походка знакомая, одежду тоже будто видела, а парень ровно незнакомый. Кто бы это мог быть? Его заострившееся, похудевшее лицо напоминало чем-то Федора. Неужели это он?

– Федор! – окликнула его Христя.

Парень словно испугался: он вздрогнул, поднял голову, оглянулся и, сгорбившись, снова медленно побрел дальше.

«Не узнал», – думала Христя, возвращаясь домой. Незаметно подкравшееся чувство досады овладело ею. «Неужели я обозналась? Нет, нет, это был Федор. Только что же с ним стало? Никогда я его таким не видела... Исхудал, опустился!»... До самого дома не оставляли ее мысли о Федоре.

Около своего двора она встретила мать.

– Вот это так! Пошла на часок, а проходила до вечера, – укорила ее Приська.

Христю охватила тоска. «Спятила я, что ли? – подумала она. – Приехала к матери и сразу же пошла шататься, незнакомых парней высматривать...»

– А Одарка ждала, ждала тебя... И Карпо приходил. Долго сидели, тебя поджидали. Перед вечером Одарка опять забегала... «Нету?» – спрашивает. «Нет», – говорю. «Видишь, – говорит, – какая она: как по чужим, так на весь день готова, а ко мне и в хату не заглянула».

– Да я и сама не рада, что пошла, – сказала Христя.

В хате ей стало еще тоскливей. Мать несколько раз начинала разговор, но он как-то не клеился: то Христя промолчит на вопрос, то ответит не то... Когда совсем стемнело, она легла спать. Но сон убегал от ее изголовья. Сквозь маленькие оконца в хату струится ночной сумрак; звезды, словно искры, мелькают в темноте. Тихо-тихо...

Христя лежит и думает. Думы нескончаемой чередой плывут в ее голове. Ей кажется странным, что она дома. Только что была в городе, и вот сейчас – дома. Она вспомнила свой разговор с Горпыной. Много лишнего она наговорила. И зачем это нужно было? Что, если Горпына не удержится и разнесет по всему селу? Нет, Горпына не такая: она никому не скажет. А если?... Христя может тогда выдать и ее тайны. Но кому? Кто ее знает в городе? Разве хозяйка? А что теперь делает хозяйка? Отдыхает, верно. Хотелось бы увидеть ее. Всего только день не видела, а уж так соскучилась. А что, если вернулся хозяин и ругает ее за то, что она отпустила Христю? И ей даже померещились голос хозяина, сердитый взгляд, бранные слова. Господи! Уж лучше бы вернуться!

Сердце Христи тревожно забилось. И тут снова вспомнился Федор – весь его измученный вид, опечаленный взгляд. До поздней ночи ворочалась Христя, пока благодатный сон не успокоил ее.

С грустными мыслями уснула Христя и проснулась с безрадостными. Она видела дурные сны, но не могла их вспомнить. Тяжелое предчувствие заставило усиленно биться сердце, неясная тревога овладела ею. Она умылась, принарядилась, а чувство это росло и ширилось. Тесной и неприглядной кажется ей хата, да и все село стало будто меньше, вид у него унылый, заброшенный, словно пожар опустошил его. Она с радостью сейчас бы уехала отсюда. А сегодня суббота, и только завтра после обеда она уедет... Такая тоска ее охватила, так тяжело на душе!

– Что ты грустишь, дочка? – спрашивает Приська. – Ты бы пошла к Одарке.

Христя собралась, пошла. Только и у Одарки ей не лучше. Детвора шумит. Одарка ее расспрашивает, а ей слово трудно вымолвить; мысль о городе не дает ей покоя. Вскоре пришла мать. Она беседует с Одаркой, а в сердце словно змея впилась и жалит, жалит...

– Уж я, мама, сегодня, должно быть, уйду, – сказала Христя, когда они вернулись домой.

– Отчего ты так спешишь, дочка? Отпросилась до понедельника, а уж сегодня хочешь идти. Неужели так быстро надоело у родной матери?

– Я и сама не знаю, что со мной... Так мне тяжело, так тяжело... Сердце щемит чего-то... Все кажется, что хозяин вернулся.

– Так что? Разве ты по своей воле пошла? Тебя же отпустили. И не насиделась я с тобой, не наговорилась, не нагляделась на тебя, – жалобно произнесла мать.

Христя вытерла слезы. Она ничего не сказала матери, но решила завтра ранним утром двинуться в путь.

И свое решение Христя выполнила. На следующий день она встала еще перед рассветом, собралась, попрощалась с матерью и ушла. Приходила Одарка, забегала Горпына звать ее на гулянку, заходили еще несколько девчат, но застали только заплаканную мать, а Христя была уже далеко.

– Чего ж она так быстро собралась? – удивилась Горпына. – Говорила, что останется до понедельника, а сегодня убежала.

– Убежала... убежала!..

«Примчалась – словно огонь и как дым растаяла...» – думала Приська, обливаясь горькими слезами.