Текст книги "На ходовом мостике"

Автор книги: П. Уваров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

На этот раз конвоирование прошло без особых происшествий. Объяснялось это, очевидно, тем, что противник сконцентрировал все силы, в том числе и авиацию, для наступления в западном секторе обороны, чувствуя, что силы защитников Одессы в эти дни находятся на пределе. Таким образом, мы благополучно довели транспорты до Севастополя. Около 16 часов следующего дня, когда мы проходили прибрежным фарватером, на траверзе мыса Сарыч подошел эсминец «Смышленый» и занял наше место в охранении, а мы пошли в Севастополь.

Выгрузив боезапас в Сухарной балке, «Незаможник» сразу же был поставлен на щелочение котлов, а затем переведен в Южный док.

Нашим соседом по доку оказался лидер «Ташкент», стоявший на ремонте после повреждения под Одессой 30 августа. Как только выдалась свободная минута, я отправился осмотреть повреждения. Меня поразила огромная пробоина в кормовой части, достигавшая примерно восьми квадратных метров. Это был результат авианалета на лидер, когда во время выполнения боевого задания неожиданно над кораблем появились вражеские бомбардировщики. Предпринимать маневр на уклонение было поздно, одна из бомб упала в непосредственной близости от кормы. Но раненый корабль не прекратил стрельбу по береговым целям, пока не получил приказ из базы о немедленном возвращении в Одессу.

Обо всем этом мне рассказали старший помощник командира капитан-лейтенант И. И. Орловский и помощник командира старший лейтенант Сергей Фрозе. Командира лидера капитана 3-го ранга В. Н. Ерошенко тогда на корабле не было, он временно заменял раненого командира эсминца «Фрунзе» Бобровникова, находившегося на [104] излечении в госпитале. Вообще отношение моряков к «Ташкенту» и к его экипажу было особо уважительным, действия лидера под Одессой хоть и кончились его ранением, завоевали ему прочную репутацию решительного боевого корабля. То же можно сказать и об эсминце «Незаможник». Общность боевых дел и одинаковая судьба за время ремонта сдружили экипажи, породив негласное соревнование: чей корабль раньше вернется в строй, чтобы продолжить огневые налеты на позиции противника под Одессой. Обоим кораблям специалисты определили примерно одинаковый срок ремонта – около месяца. Срок кажется огромным, но ничего не поделаешь, велики и объемы работ.

И снова, как в самом начале войны, корабельный распорядок подчинен заводскому, опять весь экипаж, не покладая рук, трудится плечом к плечу с морзаводскими рабочими. Редко когда удается выйти в город, а если и выпадает случай, то вызван он делами: что-то решить в управлении завода или ускорить доставку необходимого оборудования и материалов. Заводчане сразу же перешли на круглосуточный график работ, несмотря на то, что по ночам начались авианалеты: противник, завязнув под Одессой, старался овладеть черноморским побережьем, захватив Крым.

Одессу мы оставили в очень трудный период обороны и, естественно, волновались за ее судьбу. Нерадостные известия, полученные в штабе базы, дополнялись рассказами очевидцев – моряков с боевых кораблей и транспортов, прибывающих из Одессы. И вдруг в двадцатых числах сентября – весть: в ночь с 21-го на 22-е с кораблей эскадры был удачно высажен десант в районе села Григорьевка. Одновременно с десантом предприняли массированную контратаку войска восточного сектора обороны и, развив успешное наступление, соединились с десантом. Противник понес большие потери в живой силе и технике, но главное, что войска его оказались отброшены на 8-10 километров и лишились плацдарма, с которого вели систематический обстрел города и порта с ведущими к нему фарватерами. Теперь стрельба эта велась по площадям, без видимых целей и была малоэффективна. Оборона стабилизировалась, стала устойчивей, и защитники города вполне могли рассчитывать на ее долговременный характер.

На следующий день, встретившись в доке с Орловским, [105] мы поздравили друг друга с добрыми вестями. Однако Орловский все же был опечален: на подходе к Тендре фашисты атаковали эсминец «Фрунзе», которым командовал Ерошенко. На борту находился командующий эскадрой Л. А. Владимирский. Корабль получил настолько серьезные повреждения, что едва успел выброситься на мель. Среди личного состава были погибшие, а Ерошенко и Владимирский ранены. Повреждены также эсминцы «Безупречный» и «Беспощадный».

А еще через сутки я попал в толпу встречающих транспорт с ранеными защитниками Одессы. Здесь толпились в основном женщины, надеявшиеся увидеть своих мужей, сыновей, братьев. Попадались и моряки: кто хотел узнать о судьбе корабля, на котором довелось служить, кто – о товарищах и знакомых, а все вместе – о подробностях десанта.

И вот по сходням санитары начали сносить носилки с тяжелоранеными, легкораненые шли сами. Их окружали, расспрашивали. Запомнился один пожилой мичман с забинтованными левой рукой и правой ногой. Он опирался на самодельный костыль и, пробираясь в узком коридоре встречающих, как бы упреждая вопросы, на каждый шаг повторял:

– Дали прикурить! Дали прикурить!

И те, кто навестил в севастопольском морском госпитале товарищей, рассказывали, что удачная операция у Григорьевки поддерживает среди раненых хорошее настроение – в палатах только и разговоров, что об успешной высадке десанта. В этом не было ничего удивительного: многим из нас казалось, что коренное изменение обстановки под Одессой предшествует скорому контрнаступлению по всему фронту обороны.

Но, увы… Стратегия войны поставила в строку истории обороны другие слова: «придется оставить…» Понять их нетрудно – вследствие наступления противника на юге Украины возникла угроза захвата Крыма и с ней – потери главной базы Черноморского флота Севастополя. Одесса оставалась в глубоком фашистском тылу, вести одновременно оборону Севастополя и Одессы было бы необыкновенно трудно, для этого не хватало ни сил, ни средств. Но вот сердцем воспринять потерю родной Одессы, смириться с тем, что этот чудесный город будет отдан на поругание врагу, – было невозможно. Требовалось время, чтобы свыкнуться с неизбежным… [106]

Эвакуация защитников Одессы началась 1 октября и прошла настолько успешно, что враг и не заметил, когда же город покинуло тридцать пять тысяч человек с техникой и оружием. Противник вел огонь по оставленным позициям, вступая в стычки с батальонами прикрытия, которые так же незаметно покинули город и ушли на боевых кораблях в Севастополь. Даже непосвященному становилось ясно: на повестке дня – оборона Крыма и Севастополя.

В начале октября в связи с изменяющейся обстановкой в северо-западной части Черного моря в севастопольских бухтах кораблей заметно прибавилось. Командование срочно перераспределяло силы флота, готовясь к новым боям. В какой-то мере это коснулось перестановки командного состава. Я надеялся, что останусь служить на «Незаможнике», с экипажем которого сжился, хотя воевали вместе не столь уж много. Ремонт уже заканчивался, когда с корабля отозвали Минаева, а затем и я получил новое назначение на должность старшего помощника командира лидера «Харьков».

Утром 9 октября на мостик «Незаможника» поднялся новый командир корабля П. А. Бобровников, командовавший прежде эсминцем «Фрунзе» и получивший на мостике ранение. До сих пор рука его была на перевязи, но Павел Андреевич был бодр и настроен по-боевому.

– На мостике ранен, на мостике и долечусь, – сказал он, когда кто-то из нас поинтересовался состоянием его здоровья.

Вообще с Бобровниковым до этого дня мы не были лично знакомы, но отзывались о нем моряки как об опытном и отважном командире, и я радовался за родной корабль. Пора было сходить на берег. Началось прощание, теплое, радушное. Я попал в окружение Мотузко, Загольского, Клемента, Терещенко, старшин и краснофлотцев. Многое хотелось сказать товарищам, многое пожелать, но сдавило грудь от нахлынувших воспоминаний. Обмениваемся дружескими рукопожатиями. А часа через два наблюдаю с Приморского бульвара, как из Севастопольской бухты выходит «Незаможник». Он направляется в Одессу, конвоируя плавбазу «Волга». Чувствую, часть моей души осталась там, на корабле, иначе откуда эта грусть расставания?…

Пройдут годы, и я с радостью узнаю о судьбах бывших своих сослуживцев по «Незаможнику». Одни из них после [107] войны приступили к мирному труду. Наш великолепный дальномерщик Василий Шкуропат вернулся на свой родной мариупольский металлургический завод «Азовсталь», вновь стал сталеваром у доменной печи. Со временем на его груди засияла Звезда Героя Социалистического Труда, он был избран депутатом Верховного Совета СССР.

Фадей Петрович Арсенов, наводчик зенитного орудия, всю свою «гражданскую» жизнь связал с железнодорожным транспортом.

Другие посвятили жизнь Военно-Морскому Флоту, служили на кораблях, воспитывали молодое поколение, будущих морских офицеров. Бывший главный боцман Александр Григорьевич Егоров, например, вплоть до пенсии оставался во флоте. Бывший штурман «Незаможника», в последующем капитан 1-го ранга Николай Герасимович Загольский долгое время продолжал служить на флоте, командовал кораблями, а после ухода в запас бороздил моря и океаны капитаном дальнего плавания. Бывший начальник медико-санитарной службы, наш секретарь партийного бюро, ставший в дальнейшем полковником медицинской службы, Петр Иванович Лукьянченко после войны окончил медицинскую академию и занимал ряд ответственных должностей по медицинской службе.

Словом, боевая закваска не подвела моряков «Незаможника».

Интересно сложилась и боевая судьба корабля.

«Незаможник» вернулся в Севастополь через два дня. На борту – эвакуируемые войска Красной Армии. Затем – снова путь в Одессу. 14 октября, когда начался отход и посадка на корабли последнего эшелона войск, «Незаможник» отражал авианалеты вражеской авиации на порт. В стоящий рядом с эсминцем теплоход «Грузия» попала авиабомба, начался сильный пожар. С «Незаможника» на борт теплохода сразу прибыла пожарная команда, возглавляемая Терещенко и Егоровым. После самоотверженных усилий совместно с командой «Грузии» пожар был потушен. В этот же день зенитчики старшин 2-й статьи Петра Алтухова и Павла Карася сбили фашистский «Хейнкель-111». На следующий день «Незаможник», ведя с другими кораблями огонь по живой силе противника, прикрывал дотемна отход наших войск в районе Дофиновки. Четыре раза он вступал в единоборство с вражеской батареей в районе Чабанки, [108] пока не удалось заставить врага замолчать навсегда. А 16 октября, в последний день эвакуации Одессы, ранним утром эсминец «Незаможник» одним из последних оставил Одессу и вместе с эсминцем «Шаумян» проконвоировал поврежденную «Грузию» в район Севастополя.

За период боевых действий под Одессой «Незаможник» сделал 25 боевых выходов для огневого содействия защитникам города. Подавил и уничтожил 5 полевых батарей и одну береговую. Вывел из строя большое количество живой силы и техники противника, сбил вражеский бомбардировщик, отконвоировал 10 транспортов с войсками, техникой и боеприпасами.

После обороны Одессы «Незаможник» вновь в боевых походах. За время обороны Севастополя эсминец совершает частые прорывы в осажденный город, доставляя войска, боеприпасы, продовольствие, громит врага огнем артиллерии.

Во время феодосийского десанта «Незаможник» одним из первых врывается в порт, занятый противником, и под сильным огнем высаживает первую группу десанта, своей артиллерией поддерживая продвижение десантников вперед.

В период обороны Кавказа миноносец вновь ведет обстрел побережья, занятого врагом, конвоирует транспорты, участвует в смелой озерейковской десантной операции.

Когда кончилась война, за кормой «Незаможника» осталось 45 856 миль, пройденных за 3779 ходовых часов. Корабль выполнил 120 боевых заданий, потопил танкер противника, отразил свыше 60 атак вражеской авиации, сбил 3 самолета, подавил и уничтожил 5 полевых, 2 береговые и 4 минометные фашистские батареи, уничтожил много живой силы и техники противника. За время боевых действий в течение войны «Незаможник» отконвоировал в доки 6 военных кораблей, свыше двух десятков транспортов, находился в охранении более крупных военных кораблей, а также неоднократно перебрасывал войска, оружие, боеприпасы, эвакуировал раненых и население.

День Победы славный экипаж эсминца встретил в море, возвращаясь в главную базу.

Родина высоко оценила заслуги корабля. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 8 июля 1945 [109] года «за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом доблесть и мужество» эскадренный миноносец «Незаможник» был награжден орденом Красного Знамени.

Итак, прощай, славный боевой корабль!

Готовясь к обороне Крыма, мы не уставали размышлять над уроками первых месяцев войны. Бои под Одессой стали для всех их участников первым экзаменом и суровой школой, опыт которой так пригодился для дальнейшей боевой деятельности и организации обороны других военно-морских баз. И прежде всего Севастополя.

Экипажи кораблей – краснофлотцы, командиры и политработники – обрели необходимый боевой опыт в использовании оружия и техники, повысили морскую выучку, закалились физически и духовно. На флоте сами боевые дела развеяли миф о непобедимости Германии с первых же дней войны. Моряки научились взаимодействию с сухопутными войсками, оборонявшими город. Выявилась необходимость в постоянных огневых позициях, оборудованных для постановки на бочки, обеспеченных связью, в картах с соответствующими ориентирами и вспомогательными точками наводки.

Первые же стрельбы по берегу показали, сколь необходимо иметь достаточное количество постоянных базовых корректировочных постов, чтобы корабли могли без захода в базу и высадки своих корпостов выполнять стрельбы с базовыми корпостами. На «Незаможнике», например, по нескольку дней отсутствовал командир артиллерийской боевой части. Кроме того, поспешно съехав на берег, корпост, как правило, не мог сразу подробно ознакомиться с обстановкой в районе стрельбы, а прибыв на место, не всегда имел возможность в ней сориентироваться. В этом отношении бесспорное преимущество получали базовые корпосты, закрепленные за своими секторами обороны.

Ощущался недостаток в самолетах-корректировщиках и дымзавесчиках.

Постоянная угроза с воздуха приучила людей к повышению бдительности наблюдения, быстроте и четкости докладов и даче целеуказаний, а для отражения низколетящих самолетов, как выяснилось, можно было успешно использовать орудия главного калибра. [110]

Первые потери личного состава верхних боевых постов, особенно в зенитных расчетах, подсказали необходимость готовить запасные расчеты, которые по необходимости без промедления становились к пушкам и автоматам.

Выучка командира корабля уже не считалась полноценной без умения на полных ходах управлять маневром корабля при уклонении от атак самолетов противника. Для этого теперь использовались специальные расчетные таблицы, которые всегда находились под рукой на ходовом мостике. Не секрет, что большинство кораблей, оставшихся после войны в строю, во многом обязаны этому командирскому умению.

То же можно сказать и о навыках личного состава в борьбе за живучесть своего боевого поста, командного пункта и корабля в целом. Отличное знание боевой техники, умелое и своевременное использование оружия, маневра, натренированность личного состава и смелые действия командира – именно это оказалось самым сложным и многотрудным в науке побеждать. [111]

Последние дни в Одессе

Огневые налеты «Незаможника» продолжались три дня подряд. Много стреляли по Александровке, Гильдендорфу, Вознесенке, Ильичевке и другим пунктам, поддерживая огнем морских пехотинцев и другие части Приморской армии действующие в восточном секторе обороны. Противник продолжал оказывать возрастающее сопротивление кораблям артиллерийской поддержки не только огнем береговых батарей, но и авиацией. Уже нельзя было рассчитывать на спокойное и устойчивое маневрирование, а приходилось действовать аналогично тому, как на выходе 1 сентября: заблаговременно рассчитав точку поворота на боевой курс, решительно затем маневрировать, открыть огонь, а когда противник пристреляется, быстро отойти под прикрытием дымовых завес.

Столь напряженная боевая работа изматывала людей. Главная нагрузка легла на плечи артиллеристов. Они не всегда имели возможность в положенное время поесть. А тут еще нестерпимая жара тех памятных лета и осени; почти целый день расчетам приходилось быть на солнцепеке. Но никто не жаловался, не стонал. [97]

Туго приходилось и начальнику службы снабжения Василию Дмитриевичу Карнауху, честнейшему, скромному и заботливому человеку. Не раз можно было увидеть его у орудий с помощниками, где они хлопотали, пытаясь «на ходу» подкрепить комендоров. А ведь все члены службы – главный старшина Гутник, старшина 2-й статьи Лымарь и Шиндельман – были расписаны по орудиям вторыми наводчиками и установщиками прицелов.

А разве легче приходилось нашим машинистам и кочегарам? Лица моряков побледнели, выглядели усталыми и осунувшимися. Пожалуй, только один мичман Петр Чернуха каким-то образом не сбросил в весе, оставался все таким же круглолицым и неизменно веселым. С его оптимизмом мог соперничать только оптимизм Ивана Ивановича Терещенко, чей веселый нрав и неиссякаемый юмор всегда благотворно сказывались на подчиненных, помогая переносить все тяготы и невзгоды войны. Сам Терещенко и вида не подает, что в последние дни его особенно беспокоят зацементированные швы, частичная разгерметизация нефтеям, прочность килевой коробки – последствия вражеского авианалета. Разве что изредка вздохнет:

– Чует сердце, скоро в док станем… Но выпадали, конечно, и часы безоблачного и доброго настроения. Причиной их, помнится, однажды был приход на корабль наших бывших краснофлотцев, ранее ушедших добровольцами в морскую пехоту. Сразу после ремонта корабля проводили мы их на берег с наказом гордо нести на бескозырках имя нашего эсминца – «Незаможник». И вот дорогие гости на корабле: рулевой Горшковоз, строевой из боцманской команды Кострома и радист по прозвищу Миха, чью фамилию я, признаться, запамятовал. Все трое были неразлучными друзьями и сражались в первом морском полку полковника Осипова. Это их, осиповцев, немцы прозвали «черными дьяволами» и «полосатой смертью».

Каждый из них по-своему примечателен. Миху, например, отличал огромный рост, а у Горшковоза каждый кулак был величиной с пудовую гирю. Кострома тоже могучего телосложения, с характерной особенностью – его опущенные по швам руки почти достигали колен, а рукопожатие было сродни действию слесарных тисков. Все трое стали разведчиками, не раз ходили в тыл противника за «языком». А однажды вместе с «языком» приволокли [98] захваченную у немцев полевую трехдюймовку, о чем писала даже фронтовая газета. Словом, ребята своими делами прославляли не только себя, но и «Незаможник», поскольку не сняли бескозырок.

Жадные вопросы так и сыпались на гостей. Они не умолкали ни на секунду. Особенное оживление вызвал рассказ разведчиков о том, как все трое чуть не попали в плен, но вышли с честью из этой передряги. А дело было так.

Однажды, выполняя задание в тылу врага, трое разведчиков вышли к лиману, где их застал рассвет. Двигаться дальше было опасно, и решили они светлое время суток пересидеть в плавнях, а с наступлением темноты продолжить путь. День выдался знойный, свирепствовали комары. Захотелось разведчикам выкупаться, тем более что вокруг безлюдье и тишина. Поснимали одежду, сложили оружие и в чем мать родила – в воду. А выходя на берег, так и застыли: смотрят на них дула трех немецких автоматов. У ног немцев одежда, связанная узлом, а за спинами – оружие. «Хенде хох!» – и никаких разговоров.

Через минуту разведчики шагали по пыльной, раскаленной дороге, подталкиваемые в голые спины дулами автоматов. Первым шел Миха. Это он предложил разбежаться в стороны: лучше смерть здесь, чем попасть к немцам, да еще в таком виде. Страшно представить, что начнется: будут фотографировать, глумиться. Не вынести такого позора! В довершение всего раскаленная дорожная пыль обжигала подошвы, и разведчики шли, пританцовывая и высоко вскидывая ноги, словно цирковые лошади на манеже. Стоило чуть замедлить шаг, как тут же следовали пинки в спину и окрики: «Шнеллер! Шнеллер!»

План Михи сразу отвергли. Умереть не за понюх табака всегда успеется. А что было делать – сразу сообразить трудно. Выручил всех Кострома. Получив очередной пинок автоматом, он внезапно сгорбился, длиннющими руками зачерпнул дорожной пыли и, взревев, швырнул в глаза конвоирам.

– Все завершилось в один момент, – закончил рассказ Миха. – Не сговариваясь, мы одновременно набросились на, конвоиров и обезоружили их быстрее, чем они успели опомниться.

В переполненном кубрике стоял одобрительный хохот. [99] Наши посланцы выглядели героями, ими гордились, им завидовали.

А наутро на имя командира и комиссара корабля посыпались новые рапорты о направлении в морскую пехоту для защиты Одессы. Моряки рвались в бой. Но вот что приметил комиссар Мотузко, разбирая заявления: краснофлотцы, которым довелось сходить на берег для корректировки огня, заявлений не подали.

Комиссар объяснил это так:

– Понятно, они своими глазами увидели, что стрельба наша смертоносна для фашиста. Очень важно увидеть дело своих рук на войне. А если человек, к примеру, как нес службу до войны в котельном отделении, так и несет сейчас, то и кажется ему, что вклад его в общее дело невелик. Потому и просятся на берег, в пехоту.

И как всегда, когда комиссара что-то волновало, он без промедления отправился беседовать с людьми. Уже стоя в дверях каюты, обернулся, и теплая усмешка осветила лицо.

– Придется кое-кого вновь обращать в морскую веру после наших гостей…

У меня тоже были неотложные дела. Вот уже сутки, как в свободное от стрельб время зенитчики устанавливали две 45-мм пушки, усиливая противовоздушную оборону. Монтировали их своими силами; одну смонтировали хорошо, а вторая почему-то закапризничала, во время стрельбы по самолетам так подпрыгивала, что наводчик, опасаясь разбить нос, вынужден был смотреть в прицел со значительного расстояния. Вчера при очередном авианалете командир батареи лейтенант Сагитов решил лично убедиться, так ли уж невозможно вести наводку. Заняв место наводчика, прильнул к прицелу. После каждого выстрела Сагитов подпрыгивал вместе с орудием, но стрельбу вел до конца, пока не дали отбой воздушной тревоги. Когда он оторвался от прицела, то вынужден был прикладывать носовой платок к вспухшим губам и носу.

– Наводчик прав, – докладывал он, тяжело ворочая губами. – На такую стрельбу можно решиться только раз в жизни.

Теперь мы дополнительно укрепили основание пушки. И следовало вновь проверить ее в деле.

В те сентябрьские дни противник наступал в направлении Дальника. Бои не утихали на ближних подступах [100] к Одессе. Враг всеми силами стремился усилить мощь бомбовых ударов по находившимся в Одесском порту кораблям, и потому попытки вражеских бомбардировщиков прорваться к городу стали ежедневны. Ждать долго не пришлось и сегодня. Привычный звук сирены, возвещавший на базе о воздушной тревоге, был одновременно сигналом и нам. И вот слух привычно ловит стрельбу зенитных батарей на подступах к городу. Она все ближе и ближе. А с восточной части Одесского залива доносятся глухие раскаты артиллерийской стрельбы, горизонт застелило белым дымом – это наши корабли, обеспечивающие входы и выход в порт, ставят дымовые завесы, защищаясь от береговых батарей и авиации противника.

Всем непривычно в это время суток находиться в порту, тем более что погода который день хорошая, на небе ни облачка, на море штиль. И вот примерно в двух кабельтовых от нас на водной поверхности порта поднимаются три мутных всплеска воды и раздается оглушающий треск снарядов.

Стоящий рядом со мной на мостике старшина радиогруппы С. Н. Михайлов, глядя в сторону моря, говорит:

– Что-то застоялись в порту сегодня. Другие корабли еще с рассветом поуходили из базы. Не лучше ли самим стрелять, чем, стоя у стенки, ждать, пока тебя накроет.

Придется сказать Михайлову, что ждет «Незаможника» впереди.

– Отстрелялись мы пока, товарищ Михайлов. Вон Терещенко не успевает откачивать воду из трюмов и конопатить швы на нефтяных ямах.

– Неужели в Севастополь?

– В Севастополь, в док, другого выхода нет.

Да, раны, нанесенные кораблю, давали о себе знать постоянно. Но в последние дни, после активного маневрирования, несмотря на то, что за корпусом корабля велось систематическое наблюдение, осуществлялись поддерживающий ремонт и цементирование, герметизация корабля заметно ухудшилась, в нефтяные ямы попадала забортная вода, понизилась прочность килевой коробки, что снижало мореходные качества. Без ремонта с постановкой в док плавать больше нельзя. Нам не хотелось заранее тревожить людей предстоящим уходом из Одессы, тем более что еще утром 4 сентября командиру корабля [101] не было известно, когда следует уйти из Одессы и какое задание придется выполнить по пути.

Тем временем над городом завязались отчаянные воздушные бои между фашистскими истребителями «Хейн-кель-113» и нашими «ястребками» И-15 и И-16. «Хейнкели» имеют преимущество в маневренности – быстрее набирают высоту и сверху бросаются в атаку. Но наши летчики упорно не покидают охраняемую зону, навязывают противнику бой. Там, где нельзя взять силой, наши летчики берут ловкостью: один увлекает за собой вражескую машину, второй, изловчившись, атакует ее с фланга или заходит в хвост. Наши зенитчики пока молчат. А как хочется помочь огнем ребятам там, в воздухе!

Но ждать приходится недолго. Вслед за «хейнкелями» с юго-западной части моря показалась большая группа фашистских бомбардировщиков Ю-88. Как обычно, у Воронцовского маяка они рассредоточиваются по звеньям и заходят на бомбометание.

В базе стоит сплошной грохот от стрельбы сухопутных и корабельных батарей. Стреляет и наш «Незаможник». Стоим мы у мола кормой к Воронцовскому маяку – для наших зенитных пушек это выгодное направление. Мельком взглядываю на наши новые сорокапятки. Обе работают отлаженно, как часы. Жаль, конечно, что с усиленной противовоздушной обороной мало пришлось повоевать нашим зенитчикам – ведь каждый из них мечтает о сбитом вражеском самолете.

Вскоре к грохоту зенитной артиллерии примешиваются мощные разрывы авиабомб. В акватории порта вздымаются столбы грязной воды, бомбы, упавшие на берегу, вызывают пожары. Воздух перемешан с гарью, с берега тянутся клубы дыма и пыли. На суше, на море и в воздухе бой достигает высшего градуса накала. Неожиданно мы видим, как из стаи стервятников вываливается один Ю-88 и косо падает в воду.

– Туда тебе, гад, дорога! – кричит сигнальщик Вдов-Вовк, а его товарищи по вахте Ставица и Попов подхватывают крик дружным «ура».

Второй бомбардировщик задымил, но в море не упал, потянул на запад, оставляя в небе след дыма. Бой начал стихать. Сначала смолкли корабельные зенитные батареи, затем постепенно и береговые. Но долго еще в воздухе носится горький запах тола и артиллерийского пороха. [102]

Как только авианалет прекратился, Минаева вызвали в штаб базы. Вернулся он с известием, которого мы все ждали: командир отряда Вдовиченко приказал к 15-ти часам перейти к 25-му причалу, принять там сколько возможно ящиков с боеприпасами и с наступлением темноты идти в Севастополь для ремонта. На переходе будем конвоировать транспорт «Днепр».

В назначенное время мы ошвартовались у хорошо знакомого причала и начали погрузку боеприпасов. Разрывы вражеских снарядов то и дело напоминали, что чем быстрее загрузим корабль и отойдем от причала, заваленного штабелями ящиков с опасной начинкой, тем будет лучше для нас.

Все это время «Незаможник» находился под парами, готовый к отходу в любой момент. Командир корабля, не покидая мостика, внимательно следил за ходом погрузки – загрузка в светлое время суток требовала особого внимания. Со времени последнего прихода из Севастополя Минаев, испытывая большое моральное и физическое напряжение, заметно похудел, лицо посерело и на нем отчетливо выделялась краснота воспаленных век и глаз. Подумалось: «Каждому сейчас нелегко, а командиру труднее всех».

Увидев меня, Минаев устало кивнул в сторону причала.

– Как там, много еще осталось?

– Загрузка подходит к концу. Нижние помещения забиты до предела. Начали принимать на верхнюю палубу.

– Смотрите, не перегрузите, – предупреждает Минаев. – И о хозяйстве Терещенко, пожалуйста, не забывайте.

Под «хозяйством Терещенко» подразумевались многочисленные системы орошения, затопления и осушения. Принцип сотрудничества с Терещенко был один: грузимся до тех пор, пока Иван Иванович молчит. После того, как он скажет «стоп», спорить не приходится, значит, в самом деле загрузились, как говорится, под самую завязку.

Одесский порт мы покинули в 20 часов 20 минут. Транспорт «Днепр» и сторожевой катер, выделенный для охранения, поджидали нас на внешнем рейде. К счастью, когда мы покидали порт, выходной фарватер не обстреливался. Уже вблизи транспорта нас догнала радиограмма оперативного дежурного базы: «Командиру «Незаможника [103] «. Вслед за вами выходят транспорты «Котовский» и «Молдавия». У них на борту по 350 человек раненых. Как и транспорт «Днепр», они следуют в порты Кавказского побережья». Следовательно, нам предстояло до Севастополя конвоировать не один транспорт, а целый караван судов, что было и сложней и ответственней. Однако никто из военных моряков никогда не слышал жалоб капитанов транспортов на незначительные силы конвоя. Мужество гражданских моряков прочно завоевало уважение на флоте. Они выводили свои суда из Одессы даже тогда, когда для конвоирования не хватало военных кораблей.

На этот раз конвоирование прошло без особых происшествий. Объяснялось это, очевидно, тем, что противник сконцентрировал все силы, в том числе и авиацию, для наступления в западном секторе обороны, чувствуя, что силы защитников Одессы в эти дни находятся на пределе. Таким образом, мы благополучно довели транспорты до Севастополя. Около 16 часов следующего дня, когда мы проходили прибрежным фарватером, на траверзе мыса Сарыч подошел эсминец «Смышленый» и занял наше место в охранении, а мы пошли в Севастополь.

Выгрузив боезапас в Сухарной балке, «Незаможник» сразу же был поставлен на щелочение котлов, а затем переведен в Южный док.

Нашим соседом по доку оказался лидер «Ташкент», стоявший на ремонте после повреждения под Одессой 30 августа. Как только выдалась свободная минута, я отправился осмотреть повреждения. Меня поразила огромная пробоина в кормовой части, достигавшая примерно восьми квадратных метров. Это был результат авианалета на лидер, когда во время выполнения боевого задания неожиданно над кораблем появились вражеские бомбардировщики. Предпринимать маневр на уклонение было поздно, одна из бомб упала в непосредственной близости от кормы. Но раненый корабль не прекратил стрельбу по береговым целям, пока не получил приказ из базы о немедленном возвращении в Одессу.