Текст книги "На ходовом мостике"

Автор книги: П. Уваров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

Основная нагрузка легла на плечи старшего механика Алексея Матвеевича Горбачева и возглавляемый им электромеханический сектор. Отлично потрудились тогда старшина машинной группы коммунист Андрей Шелепин, секретарь комсомольской организации Яков Брынза, машинист Елизаров, котельные машинисты Маковский в Ячменцев, главный боцман Баранов. В конце ходовых испытаний стало ясно, что «Гром» – замечательный корабль, хорошо вооруженный, быстроходный, способный на дальние переходы. Выход из ремонта сторожевых кораблей свидетельствовал о том, что вскоре наш флот пополнится и другими кораблями, для взаимодействия с которыми потребуются сторожевики. Значит, умножает свою силу Тихоокеанский флот!

«Гром» стоял уже у заводского причала, окончательно выкрашенный и прибранный. Командованию флота оставалось подписать акт приемки корабля, когда нам сообщили, что на «Гром» прибудет командующий 2-й Особой Краснознаменной Дальневосточной армией В. К. Блюхер. Его визит также доказывал важность пополнения Тихоокеанского флота новыми кораблями.

Эту весть мы восприняли с большим энтузиазмом и стали готовиться к встрече дорогого гостя. Имя героя гражданской войны В. К. Блюхера было необыкновенно популярно среди дальневосточников.

Блюхер прибыл на следующий день в сопровождении командующего флотом Викторова. С уверенностью заправского моряка поднялся по сходням, вместе с Викторовым принял рапорт командира корабля и приветливо пожал руку Мельникову. Одет он был в защитного цвета тужурку, а головным убором служил отличный пробковый шлем. Обойдя строй и поздоровавшись с командой, [32] Блюхер выразил желание осмотреть корабль. Сразу же был дан сигнал: «корабль к смотру!» Викторов с заметным вниманием следил, как молодой экипаж выполняет команды, и, видимо, остался доволен – для нас не прошли даром ходовые испытания, экипаж хорошо знал все свои действия, так что лицом в грязь перед гостем не ударили. Вообще, я успел заметить, что радушное гостеприимство входит в неписаный свод законов флотской жизни. Можно с уверенностью сказать, что, чем лучше поставлена на корабле служба, тем радушнее экипаж к своим гостям. Так повелось на нашем флоте исстари. В этом нет ни бравады, ни напускного стремления показать свой корабль в лучшем, чем он есть, виде. Думается, что таким образом проявляется широта морской души. И, конечно, всем нам было приятно показывать гостю расположение помещений, вооружение, технику, познакомить его с бытовыми условиями экипажа. Блюхер живо всем интересовался, обошел корабль, разговаривал с моряками и, видимо, остался доволен тем, что экипаж любит и ценит свой «Гром».

Но, поднимаясь из машинного отделения на верхнюю палубу, Блюхер заметил, что на рукаве его тужурки остался след свежей краски. Он многозначительно глянул на Викторова и, хитро прищурившись, заметил:

– Придется, товарищ командующий, за счет флота шить мне новую тужурку.

Викторов не растерялся, подхватил шутливую ноту:

– Ваш иск переадресуем главному инженеру товарищу Черткову, присутствующему здесь. Это он красил корабль, а акт о приеме я еще не подписывал.

Не успел Викторов закончить фразу, как перед Блюхером появился Горбачев с марлевым тампоном и пузырьком авиационного бензина. С согласия потерпевшего тужурка тут же была вычищена, и «конфликт» командарма с ком флотом благополучно разрешился.

Посещение Блюхером «Грома» еще больше повысило настроение экипажа перед подъемом флага на корабле. Мы с нетерпением ожидали этого торжественного момента: скоро станем в строй боевых кораблей, начнется активное плавание – полнокровная жизнь военного корабля.

Постепенно рос и командный состав «Грома». Прибыл помощник командира Борис Павлович Беляев, мой однокашник, получивший специальность штурмана. Стажировку он проходил на крейсере «Красный Кавказ», оттуда [33] был направлен на Специальные курсы усовершенствования командного состава (СКУКС), а теперь – к нам. Вместе с ним прибыл со СКУКСа тоже наш соученик по училищу Анатолий Галицкий, которому предстояло служить помощником командира корабля на сторожевике «Вьюга».

Беляев быстро впрягся в наши повседневные дела, похудел, осунулся, но проявлял завидную выносливость и трудоспособность. И я еще раз заметил про себя, что и с помощником командира мне повезло…

В день подъема флага всех нас прежде всего удивил боцман Баранов. Это был уже немолодой человек, которого мы привыкли видеть всегда в рабочей одежде и с выражением строгого недовольства на лице. Его глаза, казалось, никогда не смотрели прямо, а беспокойно рыскали вокруг, отыскивая какие-то неполадки, пятна на надстройках или распустившиеся концы канатов, так называемые «коровьи хвосты». Разговаривал он большей частью односложно, но любой разговор в матросском кругу непременно сводил к замеченным ранее упущениям и не забывал ими попрекнуть по нескольку раз виновного, даже если давно в его хозяйстве был полный порядок. Некоторые моряки считали его ворчуном и сквалыгой. Он и на берег редко сходил, совершенно не зная, что ему делать и как проводить свободные часы.

И вдруг мы увидели его заправским щеголем, в парадной тужурке, отутюженным до такой степени, что, казалось, о складки брюк можно порезаться. В движениях и взглядах появилась важная значительность, как будто он был сегодня главным действующим лицом. Он появлялся то на баке, то на юте, заглядывал в кубрик и в каюты, но как придирчиво ни осматривался, никак не мог зацепиться за какое-нибудь упущение и от этого еще больше наливался гордостью. И не ворчал.

На заводской стенке и причалах собрались толпы рабочих. Они на совесть потрудились на ремонте «Грома», многие сдружились во время работы с экипажем и теперь пришли разделить с моряками радость подъема Военно-морского флага, пожелать счастливого плавания.

Прибывшего на торжества командующего флотом М. В. Викторова экипаж встретил, выстроившись на палубе. Корабль уже полностью принадлежит морякам, а сошедшие на берег ремонтники превратились сегодня в зрителей. [34]

И день, как по заказу, выдался ясный, безветренный. Океан, омытый лучами солнца, олицетворяет собой торжественное величие, лишь белокрылые чайки медленно планируют над верхушками мачт, а затем вдруг резко пикируют к воде, словно ныряя в прозрачную свежесть утра. Казалось, что и океан, и корабль, вымытый, вычищенный и выкрашенный с особой тщательностью, и само настроение экипажа пропитаны этим щедрым весенним солнцем.

Командующий флотом громко и торжественно зачитывает приказ о зачислении «Грома» в состав кораблей Тихоокеанского флота и, обернувшись к командиру корабля, стоявшему чуть сзади за ним, вручает приказ и Военно-морской флаг. Вместе с флагом нашему кораблю положено поднять и гюйс {2}, поскольку в то время сторожевые корабли приравнивались к кораблям второго ранга. Право отдать команду о подъеме флага М. В. Викторов передает командиру дивизиона Т. А. Новикову. Тихон Андреевич – старый балтиец, моряк опытный, знающий, повидавший море, да и то заметно волнуется. Флаг присоединен уже к фалам флагштока, и Новиков командует:

– Военно-морской флаг, гюйс, стеньговые флаги и флаги расцвечивания – подняять!

И вот полотнище флага, чуть вздрагивая и распрямляясь, под громовые крики «ура» медленно поползло вверх. Кричим «ура» не только мы, кричат и на заводской стенке, на причалах. Командующий поздравляет экипаж, благодарит ремонтников за их труд. Но праздник на этом не кончается, он еще долго живет в наших сердцах…

До того как «Гром» стал полноправным членом дивизиона, два других сторожевых корабля «Метель» и «Вьюга» уже несколько месяцев проводили плановую боевую подготовку, делая выходы в море. Нам предстояло сравняться во всем с товарищами, что было, конечно, не просто.

Потекли напряженные будни. Мы часто выходили в море на несколько суток – несли дозоры, обеспечивали боевую подготовку соединениям, отрабатывали взаимодействие с другими кораблями, стремились повысить уровень [35] боевой подготовки. Море встречало нас ежедневной, ежечасной работой. И снова я столкнулся с тем, с чем сталкивался на каждом новом корабле: приходилось осваивать новую технику, отлаживать практические навыки расчетов, учиться самому. Бесспорно, во многом помогал приобретенный опыт в плавании на минных заградителях, не прошли даром и курсантские практики, знакомство с техникой во время ходовых испытаний. Как командир батареи, я довольно уверенно мог управлять огнем, делать выверки, согласовки, но дело усложнялось тем, что на «Громе» были еще и торпедный аппарат, параваны {3}, глубинные бомбы и различные типы мин. Словом, ничего не оставалось, как снова засесть за чертежи и изучение матчасти. Учился сам, учил и подчиненных. В артсекторе штатного личного состава было мало, по сигналу «боевая тревога» места боевых расчетов занимали специалисты других секторов и служб, осваивая, как теперь говорят, смежную специальность. Потому и мне пришлось научиться работать за любой номер расчета, чтобы всегда быть готовым показать, что и как следует делать. Посоветовавшись с командиром корабля Мельниковым, мы тщательно разработали перспективный план боевой подготовки, наметили сроки исполнения. В артсекторе сделали особый упор на одиночную подготовку специалистов, изыскали для этого резервы времени. И дело двинулось. Надо сказать, что осенью, когда подводились итоги боевой подготовки, наши «приходящие» у орудий и погребов показывали знания и нормативы не ниже, чем штатные комендоры некоторых кораблей.

Вскоре после подъема флага на «Гром» прибыл комиссар, черноморский моряк, служивший на линкоре «Парижская Коммуна», Лаврентий Фролович Трофимов. Ему понадобилось минимум времени, чтобы вникнуть во все наши заботы. Видимо, то, что на линкоре Трофимов избирался секретарем партбюро, воспитало в нем организаторскую хватку, а умение говорить с людьми, быть строгим и справедливым позволило Лаврентию Фроловичу самым естественным образом сразу вжиться в экипаж. Мы подметили, что Трофимову была чужда мелочная опека секретаря партбюро или комсорга, но уж если ему лично требовалось во что-то вмешаться, то этого [36] момента он не упускал – перехватит кого следует где-нибудь на баке, спустится в машинное отделение и как бы невзначай поведет разговор о главном.

Избегая излишней официальности, стараясь всегда найти доступ к сердцу каждого, Трофимов выбрал единственно правильный тон и линию поведения: он понимал, с каким напряжением работает экипаж, как важно здесь, на Дальнем Востоке, сплотить людей в единую семью, воспитать в подчиненных уверенность в своем товарище. И вскоре он добился своего: за время летней кампании напряженная работа и учеба сцементировали экипаж, требования к боевой подготовке корабля позволили каждому узнать друг друга за короткий срок. Этот психологический климат стал основой успехов партийной и комсомольской организаций «Грома». К концу лета мы уже во многом могли, как говорят, потягаться с «Метелью» и «Вьюгой», хотя плавали в общей сложности не так давно.

Каждый выход в море для участия в учениях или обеспечения боевой подготовки других кораблей, соединений и береговой обороны был для нас большой школой. Накапливался опыт, совершенствовалась боевая подготовка. Мы убеждались в растущей мощи Тихоокеанского флота. В эти часы с лихвой вознаграждался наш труд.

Хорошо помнится выход в море, когда мы смогли воочию убедиться в боевых возможностях кораблей Тихоокеанского флота. Он состоялся тем же летом. «Гром» и «Метель» получили развернутое задание на показательные учения для большой группы высших и старших командиров Особой Дальневосточной армии. Сторожевые корабли должны были произвести артстрельбы, торпедные атаки с выпуском торпед, постановку мин и подсечение их параванами, а также продемонстрировать противолодочную оборону со сбрасыванием глубинных бомб. Словом, проделать все, на что способен сторожевой корабль. Предстоял важный экзамен.

Гости разделились на две группы: одна пошла на «Метели», вторая – на «Громе», причем последнюю сопровождал командующий флотом М. В. Викторов и начальник штаба О. С. Солонников. В море корабли разъединились, и каждый двинулся к исходной точке.

Командующий флотом не раз уже выходил в море на «Громе» во время различного рода посещений береговых объектов. Часто мы доставляли командный состав [37] флота в ту или иную точку побережья, где продолжались интенсивные строительные работы. А вот Солонников на «Гром» прибыл впервые, и я с немалым любопытством присматривался к начальнику штаба флота. Солонников был весьма популярен на флоте. Среди командиров он один носил роскошную бороду, которую в зависимости от настроения то поглаживал, то сердито взбивал. Общий дух творческого строительства флота приучил Солонникова не ограничивать своим вмешательством самостоятельность командиров, он всегда яро поддерживал все новое, что касалось планирования боевой подготовки, а в личных суждениях был независим и последователен. Одна из легенд, которые рассказывали на флоте о начальнике штаба, утверждала, что в молодости Солонников дал клятву в личной жизни во всем следовать адмиралу Нахимову. Не знаю, правда ли это, но всю жизнь он оставался холост, так же любил крепкий чай и столь же фанатично был предан морю и морской службе.

Я находился на юте на случай, если понадобятся какие-либо объяснения. Сначала мы показали, как сторожевой корабль с ходу вступает в артбой, открыли огонь по щиту, затем командир повел корабль в торпедную атаку на «противника», которого обозначила «Метель». Корабль шел полным ходом, за кормой вздымая пенный бурун, оглушительно ревели турбовентиляторы. На юте Викторов, стараясь перекрыть голосом шум, объяснял гостям все тонкости тактики морского боя. Атака достигла кульминации, когда из торпедного аппарата плюхнулись в воду три торпеды и устремились в сторону «противника». Зрелище поистине было захватывающим.

Командующий флотом, определив, что все идет по плану и гости восхищены увиденным, воодушевленно комментировал происходящее:

– Теперь, после торпедного залпа, корабль поставит дымовую завесу, резко отвернет в сторону, чтобы незамеченным уйти из-под огня противника.

Но тут неожиданно произошли отклонения от разработанного заранее сценария. Дымовую завесу Мельников только обозначил и не повернул в сторону, а помчался на «противника» прямо по следу торпед. Недоумевая, комфлотом оставил гостей на юте и поспешил на мостик. Я – за ним, теряясь в догадках, чем вызваны подобные отклонения от плана. [38]

На мостике, как и следовало ожидать, после успешного торпедного залпа царила атмосфера общего благодушия: все офицеры, вооружившись биноклями, следили за быстро удалявшимися торпедами и обменивались предположениями, насколько точно по цели они пройдут. Солонников в прекрасном расположении духа стоял на крыле мостика, широко расставив ноги, а его знаменитая борода разметалась по широкой груди.

Появление комфлотом было как гром среди ясного неба. Он грозно допросил Мельникова, кто дал право не выполнить замысел по данному эпизоду учений и тем самым испортить все впечатление. Но тут на помощь командиру пришел Солонников, доложивший Викторову, что это он разрешил последовать за торпедами с целью надежного наблюдения за ними и наведения торпедоловов. Но, думается, самому Солонникову больше всего хотелось воочию увидеть, как торпедный залп поражает «противника»… На миг комфлотом оторопел, мне показалось, что после первого раската грома на мостике разразится гроза, но Викторов лишь позволил себе отпустить реплику в адрес бороды Солонникова и, мрачный, вновь отправился на ют.

Здесь уже готовились к новому показательному эпизоду – к глубинному бомбометанию по обнаруженным подводным лодкам «противника». «Гром», рассекая форштевнем волну, полным ходом несся на обнаруженную «подлодку». За кормой через равные интервалы грохотали мощные глухие взрывы, поднимающие фонтаны, – глубинные бомбы уходили в воду, обкладывая, как загнанного зверя, невидимую подлодку. Постепенно суровые складки на лбу командующего флотом разгладились…

На завершающем этапе учений «Грому» предстояло форсировать минное заграждение: пройти в миноопасном районе с параванами. Теперь пришел мой черед продемонстрировать выучку в обращении с параванами. По команде: «По местам, параваны ставить!» – я натянул перчатки с высокими раструбами и, не выдавая опасений, уйдут ли параваны на глубину или закапризничают, как бывало еще совсем недавно, отдал соответствующие команды. Параваны благополучно погрузились под воду. Не прошли мы и мили по минному заграждению, как несколько удачно подсеченных мин всплыло по обоим бортам. На этом вся наша программа кончилась, и «Гром» взял курс на Владивосток. [39]

Вообще в летнюю кампанию 1935 года Тихоокеанский флот достиг больших успехов, заняв первое место среди флотов страны в боевой и политической подготовке. На груди моряков – матросов и командиров – появились первые ордена, столь редкие в те годы. Для рапорта наркому К. Е. Ворошилову в Москву выехала делегация младших командиров, которую возглавил М. В. Викторов. В газетах появилось сообщение, что военные моряки встретились с И. В. Сталиным. Это был итог большой творческой работы всего личного состава флота.

Флот рос и укреплялся. Мы, молодые командиры, чувствовали это на себе особенно, поскольку и продвижение по службе шло быстрее обычного, да и плавали мы с ранней весны, а на зимнюю стоянку становились позже балтийцев. Командирский опыт измерялся не столько стажем службы, сколько реальными успехами в боевой подготовке в условиях повышенной боевой готовности. Все это обязывало командира предъявлять к себе самые строгие требования, а значит, совершенствоваться изо дня в день. И вот, несмотря на то, что «Гром» приступил к плановой боевой подготовке несколько позже «Метели» и «Вьюги», к концу кампании нам удалось их нагнать и даже несколько лучше выполнить задачи. В результате в итоговом приказе командира дивизиона «Грому» присуждалось первое место. Корабельные острословы утверждали, что в «дивизионе плохой погоды» в 1935 году солнце светило «Грому».

Столь же успешной для дивизиона была и кампания следующего года. Среди кораблей всех превзошел «Бурун». Благодаря дружной и напряженной работе экипажей кораблей наши сторожевики плавали надежно, и командир дивизиона Т. А. Новиков мог ими гордиться.

Помнится, мы очень обрадовались, когда пришла весть, что весь дивизион должен выйти в залив Де-Кастри, чтобы встретить прибывающие на Тихоокеанский флот Северным морским путем эсминцы «Сталин» и «Войков». Именно об этом мы мечтали, когда только закладывались первые сторожевые корабли: увидеть их во взаимодействии с более крупными военными судами. И время наступило.

Нам следовало преодолеть около восьмисот миль, войти в Татарский пролив. В Советской Гавани, удаленной от Владивостока примерно на шестьсот миль, мы уже побывали, а вот в Де-Кастри – нет. Это стало для нас большим и радостным плаванием. [40]

Из Владивостока вышли под командованием командира дивизиона Т. А. Новикова, державшего брейд-вымпел на «Метели». Корабли блистали новой краской и чистотой. Наверное, внушительно выглядел строй наших кораблей, когда их встречали в пути транспорты. Неизменно гражданские моряки поднимали на мачте сигнал приветствия, а один из транспортов, помнится, поднял сигнал: «Желанно приветствовать!» И мы отвечали: «Благодарим, желаем вам счастливого плавания».

Переход в Де-Кастри проходил успешно. Наши сигнальщики заметили силуэты эсминцев издалека, поскольку побережье Де-Кастри низменное. А когда подошли на расстояние надежной видимости флажных сигналов, то по морскому обычаю приветствовали суда и поздравили с благополучным прибытием на ТОФ. Затем командир и комиссар дивизиона нанесли визиты на эсминцы и лично приветствовали героев перехода.

Во Владивосток сторожевые корабли возвращались в совместном походе с эсминцами. Сам командующий флотом вышел встретить нас в море на минном заградителе «Томск». На кораблях весь личный состав был выстроен по-парадному, на «Томске» духовой оркестр исполнял встречный марш. А уже на следующий день жители Владивостока заполнили все береговые возвышенности бухты Золотой Рог, рассматривая посланцев Балтики, проделавших большой и трудный путь через три океана.

В эти дни я уже знал, что мне предстоит расстаться с Тихоокеанским флотом, поскольку вместе с Костей Мельниковым мы направлялись в Ленинград на курсы усовершенствования командного состава. Оба сдавали дела смене – двум молодым выпускникам военно-морского училища.

В самом конце летней кампании 1936 года мы сели в поезд Владивосток – Ленинград с надеждой вновь вернуться на Тихоокеанский флот, чтобы продолжать службу со своими товарищами, плавать на знакомых кораблях. Но жизнь распорядилась по-своему. Тихий океан я увидел лишь через двадцать лет, когда уже в звании вице-адмирала был назначен начальником одного из управлений. В середине пятидесятых годов здесь уже почти никого не осталось из пионеров флота. Да и флот был другим. [41]

На румбе война!

Предвоенные годы были для меня годами учебы. Плавать на кораблях приходилось лишь во время морской практики на СКУКСе и потом, во время учебы в Военно-морской академии. Не говоря уже о Балтийском флоте, удалось побывать мне и на Черноморском, и на Северном. И всюду видел, с каким размахом идет строительство отечественного флота. Буквально на глазах росли техническая оснащенность кораблей и их вооружение.

На флот пришли новые люди, образованные молодые командиры, чья энергия и энтузиазм, помноженные на боевой опыт старшего поколения, представляли собой качественно новое явление на флоте. На всех флотах твердо следовали традициям, освященным славой многих поколений русских моряков. Одной из таких традиций было смелое командирское новаторство, благодаря чему увеличивались сроки плавания кораблей, внедрялась новая тактика ведения морских сражений, флотские соединения учились взаимодействовать с сухопутными войсками и авиацией.

С Константином Мельниковым мы, как и все молодые командиры, наши сокурсники, жадно впитывали новую для нас науку, постоянно ощущая свою причастность к большому общегосударственному делу.

Лишь однажды мы позволили себе выразить разочарование, когда наши надежды снова вернуться на Тихоокеанский флот в качестве классных специалистов, окончивших СКУКС, не оправдались. Вместо этого мы были назначены инженерами-испытателями на один из артиллерийских полигонов.

Начальник полигона И. С. Осмоловский с первой встречи с нами, видимо, понял что оседлых полигонщиков из нас не получится, – слишком серьезно мы уже болели морем, и сам он, будучи человеком до конца преданным своему призванию, с пониманием отнесся к нашей «болезни». Даже обещал помочь вернуться на корабли. Тем не менее на год мы стали испытателями: я – в пороховом отделе, Константин – в снарядном. В повседневной деятельности полигона, учреждения сугубо сухопутного, тоже ощущалось дыхание большого дела. Сюда интенсивно поступали новые орудия, снаряды, многие марки взрывчатых веществ и различные устройства, требующие испытаний, проверок и отстрела. Наша работа, бесспорно, была нам полезна как артиллеристам, однако море властно манило нас. Не забыл свое обещание и начальник полигона: в тридцать восьмом году мы с Константином были зачислены в Военно-морскую академию на командный факультет. Это могло способствовать возвращению на корабли.

Мы окунулись в атмосферу лекций, напряженных практических занятий, зачетов и экзаменов. Иначе учиться было нельзя. В стенах академии особенно явственно чувствовалась титаническая работа партии в деле обороны страны. Это была естественная реакция на резкое обострение международной обстановки в Европе. Кроме главного очага агрессии, каким при попустительстве западных держав и США стала гитлеровская Германия, неспокойно было и на финской границе, и на Дальнем Востоке, где чем дальше, тем больше активизировались японские милитаристы. Особое внимание мы уделяли событиям на морских театрах военных действий, жадно следили за созданием наших новых баз, аэродромов, объектов береговой обороны. Важной вехой в деле укрепления наших западных границ стало в те годы перебазирование части сил Балтийского флота в порты восточного побережья Балтийского моря – в Либаву (Лиепая), Таллин, Палдиски. А в октябре 1940 года была пересмотрена и уточнена судостроительная программа с целью ускорения строительства малых и средних кораблей, чья оборонная функция становилась особенно важной в складывающейся обстановке.

Все это сказывалось на программе и процессе обучения. При проведении оперативно-тактических и штабных игр преподаватели стремились использовать имеющийся опыт войны на море, учитывая переменчивую оперативно-стратегическую обстановку, методы ведения операций и тактические приемы И надо сказать, что полученные в академии знания и практический опыт в оперативно-тактических расчетах нам пригодились сразу после выхода из стен академии.

Годы учебы пролетели незаметно. В середине июня 1941 года слушатели выпускного курса получили пятидневный отпуск перед последней практикой, которую мне предстояло пройти на Балтике. Затем нас ждали государственные экзамены, выпуск, назначения на должности. Пять суток я мог провести в своей семье, с родителями, которые к тому времени уже жили со мной в Ленинграде. Рассчитывал в эти дни выбраться на охоту с прежними [43] сослуживцами-полигонщиками, с которыми по старой памяти поддерживал дружеские отношения.

В субботу, двадцать первого июня, мы засиделись вечером за чаем, обсуждая ближайшие планы. Сестра Александра Васильевна, приехавшая с сыном Арнольдом погостить у нас, по-матерински была взволнована решительными просьбами сына остаться в Ленинграде до нового учебного года. Самой ей предстояло вернуться в Макеевку на работу, но сын никак не хотел расстаться с прекрасным городом, дедушкой и бабушкой, нашими друзьями-моряками, среди которых особенно выделял друга семьи Константина Мельникова. Мужская половина семьи, в том числе и гостивший у нас в тот вечер Костя Мельников, решительно поддержала парня. И общими усилиями удалось уговорить сестру. Если бы можно было в тот вечер предвидеть, как резко повернутся в ближайшие дни и недели наши судьбы, мы бы не были так настойчивы в своих уговорах. Но тогда обрадованный Арнольд тут же побежал к себе, а мы продолжали чаевничать, наслаждаясь тем, что находимся все вместе, что завтра воскресный день и погода обещает быть ясной и солнечной. Затем мы с племянником поехали на вокзал провожать Александру Васильевну и вернулись домой ко сну.

В воскресный полдень жизнь всей нашей страны круто изменилась. Мы услышали по радио заявление Советского правительства о вероломном нападении фашистской Германии на Советский Союз.

Мать прижалась ко мне лицом, и я почувствовал, как вздрагивают ее плечи. Отец Василий Васильевич, всю жизнь проработавший на шахтах, в трудные моменты всегда умел сплотить семью, не допускал лишних волнений, но таким, как тогда, я его прежде не видел. Пожалуй, он один из всех нас с первой же минуты догадался, какие испытания ждут впереди.

Через час я был уже в стенах академии. В вестибюле собрались слушатели, стоял приглушенный гул голосов. Выпускникам последнего курса было объявлено об ускоренном выпуске и срочной отправке на флоты страны.

Скажу о себе: в душе не возникло ни паники, ни растерянности, хотя нападение гитлеровской Германии на Советский Союз было внезапным. Мы понимали, что рано или поздно воевать нам придется, уж слишком беспечны и благодушны были страны западной Европы к поползновениям [44] Гитлера на мировое господство. В свете заключенного с Германией Пакта о ненападении неожиданным оказалось лишь вероломство агрессора. Уже через несколько часов после начала войны в своей среде мы обсуждали примерное соотношение сил и вооружения с противником, предполагали, на каком морском театре развернутся главные события, где и на каких кораблях придется служить.

Выпускные экзамены мы не сдавали, 25 июня состоялся досрочный выпуск. В присутствии заместителя наркома ВМФ по кадрам С. П. Игнатьева был зачитан приказ наркома о наших назначениях на флоты. Игнатьев поздравил нас с выпуском из академии и пожелал всем боевых успехов. Я был назначен старшим помощником командира на лидер эсминцев «Москва» на Черноморский флот, Константин Мельников – в одно из центральных управлений наркомата ВМФ. Наши дороги разошлись, но дружбе суждено было продлиться.

На следующий день после выпуска на Ленинградском вокзале меня провожали близкие – отец с матерью и племянник Арнольд. Наша группка не отличалась от многих других: родные и близкие провожали на фронт своих сыновей, отцов, братьев. Были слезы прощания, напутствия. Люди расставались, не зная, увидятся ли еще когда-нибудь. Мать плакала, отец был суров и бледен, племянник не отпускал моей руки. Минуты эти навсегда остались в моей памяти.

С родителями мне больше не суждено было увидеться. Оставшись в блокадном Ленинграде, оба были ранены обвалившимся потолком во время очередной бомбежки, а голод и холод довершили свое черное дело. Племянник, оставшись один, попал сперва в детдом, а когда открылась знаменитая Дорога жизни через лед Ладожского озера был эвакуирован на восток. Затем ему чудом удалось добраться в Нижний Тагил, к моему старшему брату Анатолию, работавшему на эвакуированном Макеевском заводе. Лишь в самом конце войны Арнольд отыскал родителей. Впоследствии он закончил Севастопольское военно-морское училище, сейчас капитан 1-го ранга и служит в Военно-Морском Флоте.

…Поезд медленно двинулся. Толпа провожающих беспокойно устремилась вслед. Высунувшись из окна вагона, я долго не выпускал из поля зрения плачущую мать и махавших мне руками отца и племянника… [45]

Глава II.

Эсминец «Незаможник» открывает огонь

У морзаводской стенки

В последний день июня я прибыл в Севастополь и сразу же с вокзала направился в штаб флота. Шел знакомыми улицами и не узнавал их. Веселый чистый город, днем всегда запруженный народом, теперь поражал безлюдьем. Лишь патрули, морские и сухопутные, встречались дорогой. Облик Севастополя искажал и камуфляж: чтобы ввести авиацию противника в заблуждение, многие дома были выкрашены в серый, под асфальт, цвет или в зеленые разводы – под парковые насаждения. Город походил на военный лагерь.

С невеселыми мыслями я переступил порог кабинета начальника отдела кадров флота капитана 1-го ранга Г. А. Коновалова. Как мне показалось, он почему-то слишком пристально изучал мои документы, затем перевел на меня сумрачный взгляд и сказал: