Текст книги "Теперь с тобою вместе я (СИ)"

Автор книги: Овсей Фрейдзон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

Вера же ложилась спать на такие стылые простыни, что порой до самого утра не могла согреться, несмотря на то, что у неё было пуховое одеяло.

В конце концов, она начала спать в шерстяных носках, утюжа их, перед тем, как одеть на ночь.

Девушка по-прежнему продолжала делать никаён (уборку) на вилле у Ронит, но только по обоюдному согласию разделили длинный рабочий день на два и теперь Вера работала только до двух часов, до того времени, как домой возвращались со школы дети.

Конечно, было обидно пропускать уроки в ульпане, но очень хотелось подзаработать хоть немного денег, ведь искушений вокруг было выше крыши.

Новый Год отмечали в узком семейном кругу.

В десять часов сели за стол, выпили по рюмочке за уходящий год под салат оливье и холодец, а в одиннадцать с бокалами шампанского и с кремлёвскими курантами встретили наступление Нового Года по московскому и минскому времени.

После этого Люба с Лёвой ушли спать, завтра с утра им надо было выходить на работу, праздника Новый Год, такого, как был и есть в бывшем Союзе здесь не существовало.

Вера сидела с ногами в кресле, натянув на себя пуховое одеяло, и смотрела все подряд передачи по первому и второму каналу русского телевиденья.

Ей было так тоскливо, что невольные слёзы текли и текли по щекам, вспоминались всегда весёлые застолья у них дома в Белоруссии, когда приходили в гости ближайшие соседи и друзья родителей.

В двенадцать раздался телефонный звонок – это был подвыпивший папа, который хотел поздравить дочерей с Новым Годом.

Отец сразу же обратил своё внимание на тусклый голос любимой Верунечки, но та без раздумий, чтобы не огорчать родителя, заверила, что просто не может громко разговаривать, потому что остальные уже улеглись спать.

Вера, с трудом напустив на себя повеселевший вид, убеждала любимого папочку, что у неё всё нормально, ещё немного и она начнёт жить устроенной и благополучной жизнью.

Выпивший папа, как поняла по его голосу девушка, не очень поверил, а повздыхал и посетовал, что никак пока не может приехать к своим девочкам, чтобы оказать им всевозможную материальную и моральную помощь.

Положив трубку, Вера отчаянно мысленно посокрушалась – папочка, папочка, ничего ты не знаешь, ничего ты не понимаешь из происходящего здесь в Израиле, с твоей инженерной профессией тебе в твои годы прямая дорога рабочим на завод или того хуже, идти поднимать стройки или мести улицы.

К концу января по подсказке учителя ульпана она, как оля хадаша (новая репатриантка), бесплатно прошла психометрию на русском языке и набрала подходящие баллы, 690 единиц, этого вполне хватало для поступления в очень продвинутые университеты на популярные и престижные факультеты, исключая только медицинский, юридический и психологию.

В феврале Вера успешно завершила ульпан алеф, то есть первую ступень и не мешкая начала обучаться ивриту в ульпане бэт.

Она сразу почувствовала, что это уже был совсем другой уровень и рядом с ней занимались совсем другие ученики.

Вместе с Верой поднимали свои познания в иврите в основном люди с высшим образованием, желающие подтвердить дипломы и добиться получения работы в Израиле по специальности.

Одна молоденькая учительница, во время перерыва за чашечкой кофе, посоветовала Вере вливаться в ивритскую среду, а не прозябать вечерами у телевизора с русскими программами:

– Голубушка, пойми меня правильно, язык, изучаемый только в классе и по учебникам, как мертворождённое дитя, в нём нет дыхания.

Общаясь с людьми на улице, работе, с приятелями, а особенно, если заведёшь себе дружка, ты впитываешь все нюансы не только чужого языка, но и нравы носителей его, афоризмы, расхожие фразы и сленг, в конце концов.

– Но, как я могу влиться в эту среду, о которой вы мне говорите, если весь мой иврит ограничен общением с моей хозяйкой, где я делаю никаён (уборку).

– Кинь ты этот проклятый никаён, а лучше попробуй устроиться в вечерние часы в кафе официанткой.

Девушка ты весьма симпатичная, расторопная, а большого языка на этой работе не надо. Поверь, там ты не переработаешься, а за счёт чаевых можешь заработать гораздо больше, чем на этом выматывающем силы и душу никаёне.

Что ты думаешь, мне легко, я тоже пашу на виллах, а вечером ещё мою посуду в одной забегаловке.

– А, почему Вы, не идёте в официантки?

– Глупышка, посмотри на себя, а теперь на меня – я маленькая ростом, толстушка, как говорится, ни кожи, ни рожи, кто меня такую красавицу возьмёт обслуживать капризного израильтянина, а тем более, мужского пола?

– Но мне… не знаю даже, как это сказать…

Короче, мне противно, когда ко мне пристают эти обезьяны, а на работе официанткой это может быть сплошь и рядом.

– Девочка моя, никто тебя насиловать в зале кафе не будет, даже не рассчитывай.

Но это я шучу, найди девонька для себя определённую линию поведения, научись сохранять дистанцию и при этом, улыбаться, отшучиваться и даже подыгрывать этим приставалам, от слов ведь не беременеют.

Убеждения доброжелательницы подвергали стойкость девушки испытаниям и подталкивали к размышлениям, а от них Веру бросало то в жар, то в холод, но однажды в марте, в дни праздника Пурим, гуляя по набережной Ашдода, она всё же осмелилась и, зайдя в приглянувшееся кафе, предложила свои услуги в качестве официантки.

И, на этот раз ей повезло, хозяином кафе оказался выходец из Грузии, при виде которого у Веры стало кисло во рту, и она тут же захотела покинуть кухню, куда её привела она из работниц, к которой она обратилась на счёт работы.

Средних лет мужчина солидной комплекции, с чёрной густой шевелюрой и седыми висками смерил Веру взглядом с ног до головы и поцокал языком:

– Давно в стране, знаешь иврит, работала когда-нибудь официанткой?

Он буквально выстрелил вопросами на хорошем русском языке с совершенно небольшим акцентом.

Вера потупила глаза.

– Скоро полгода, учусь в ульпане бэт, официанткой никогда не работала.

– Ну, и хорошо, приходи к шести вечера сюда в кафе, будь одета в джинсы, кроссовки или туфли без каблуков и в светлую футболку или кофточку с длинным рукавом, но без рисунка.

Три дня работаешь бесплатно, все чаевые будешь сдавать в кассу.

Это твой испытательный срок, если согласна, то приходи.

И он сразу потерял к Вере всякий интерес, отвернулся к рядом стоящей женщине, заговорив с ней на грузинском языке.

Радостная девушка вбежала в квартиру с криком:

– Любочка, я иду работать официанткой в кафе и уже сегодня вечером!

Сестра тут же сбила её восторженный порыв:

– А меня ты спросила, для тебя, что семья не имеет никакого значения, разве не нужно соизмерять свои желания и поступки с истинным положением дел – кто будет с Русланчиком, когда я буду оставаться на сверхурочные часы, ты знаешь, что от тебя потребует хозяин, может ему нужна постельных дел мастерица, ты, что уже согласна и в потаскухи податься?

– Но, Любочка, не буду же я годами гнуть спину и ломать руки на никаёне?

Мне одна наша ученица в ульпане сказала, что лучше всего выучить как следует язык, общаясь с людьми разного уровня, а то я прихожу домой, включаю русское телевиденье и весь иврит становиться до лампочки.

Любу буквально взорвало от злости, она швырнула в раковину тарелку, которую до этого держала в руках и со звоном разбитого стекла обрушилась на Веру:

– Дурища, ты бы, кого хочешь слушала, только не сестру родную!

Я же тебе говорила перекантуйся годик, я уже готова была с тебя снять оплату за квартиру и хешбоны (счета), лишь бы ты присматривала за Русланом, а осенью начала бы учиться на подготовительных курсах для поступления в университет и продолжала бы подрабатывать у Ронит, она ведь уже по десять шекелей в час стала тебе платить.

Так, нет, ей какая-то баба что-то сказала, и она побежала в официантки жопой крутить и сиськами трясти перед мужиками всех мастей.

Ты, наверное, забываешь, что я несу за тебя ответственность перед родителями…

– Люб, ну, Люб, успокойся, меня только взяли на три дня на испытательный срок, может быть я ещё не подойду, а ты уже впала в истерику.

– Истерику говоришь, нет, моя милая, я просто констатирую факты, а будешь дальше так себя вести, то подумай о съёмном жилье, а я проститутку у себя дома держать не намеренна, намотай себе это на не существующий у тебя ус, я всё сказала, точка.

Люба оставила последнее слово за собой, как она делала всегда, начиная с Вериного раннего детства, но та на сей раз не собиралась сдаваться и к шести вечера отправилась на новое место работы.

Без четверти шесть она уже заходила в двери кафе и сразу же натолкнулась на хозяина:

– А, пришла, ну, хорошо, не буду вызывать другую девочку, посмотрим, что ты собой представляешь на работе, выглядишь отлично.

– Простите, но я ведь не манекенщицей устраиваюсь?

– Вай, тоже мне сказала, манекенщицей, тут моя дорогая, крутиться надо больше, чем на той сцене, если хочешь, чтобы тебе оставили побольше чаевых.

Ладно, некогда мне с тобой лясы точить, скоро надо открываться.

И крикнул в глубь подсобки:

– Наташа, где ты, Наташа, иди введи новенькую в курс работы!

Из дверей вышла с кружечкой кофе в руках симпатичная высокая девушка и смерила Веру пристальным взглядом.

– Привет! Ты, уже слышала, что меня зовут Наташа, а тебя?

– Вера.

– Так вот, Вера, ума тут много не надо, подаёшь посетителю меню, желательно с улыбкой, а через несколько минут справляешься у них, сделали ли они выбор.

Если да, то записываешь заказ и отдаёшь его на кухню, а пока, сама расставляешь на столе перед клиентами приборы и корчишь лыбу, отвечая на всякие глупости, типа, когда такая красавица бывает свободная, не хочет ли она встретиться в другом месте и не желает ли девушка прокатиться в столицу нашей Родины, прогуляться по набережной и так далее.

– И, что мне отвечать?

– Ты, чего, наивная или только что с берёзы слезла?! что хочешь, то и отвечай, только не груби, если желаешь, чтобы сделали заказ покруче и типов отвалили побольше.

– Типы, это чаевые?

– Ей богу, только с дуба сползла, вот скажу девкам, животы от смеха порвут, пришла работать официанткой и не знает, что такое типы.

Блокнот, ручка есть?

– Нет, я ведь не знала…

– Всё, деревня, ты меня достала, но нет времени у меня учить тебя дальше уму-разуму.

Держи мою старую, тут ещё есть несколько листочков, на тебе ручку и иди принимай заказ у той пары, что села сейчас в углу, не забудь захватить меню.

Это же надо, такую бестолковую и на мою голову, куда Зураб смотрит?!

Под ворчание Наташи, Вера схватила два меню и побежала к столику принимать заказ.

Самое удивительное и приятное для Веры, что первыми её клиентами оказались выходцы из Советского Союза, которые с удовольствием общались с симпатичной девушкой на родном языке и её обкатка прошла благополучно.

Дебют был удачным, доброжелательные посетители оставили девушке приличные типим (чаевые) и Вера, как ей было велено, сдала их в кассу вместе с деньгами за заказ.

Ничего особенного или вызывающего отвращения в этот вечер не произошло.

Никто не делал явные попытки к знакомству, и нагло не цеплялся, а на лёгкие шутки Вера с удовольствием отвечала, чувствуя, как от клиента к клиенту растёт её уверенность в общении на иврите.

Безусловно, эта работа не шла ни в какое сравнение с никаёном, но к концу смены ноги гудели от постоянного хождения, а руки ныли от тяжёлых подносов, но Вере работа понравилась.

За последним клиентом закрылась дверь – девушки официантки подсчитали чаевые и смотрели выжидающе на хозяина.

– Так, мои хорошие, день сегодня был удачным, наверное, наша новенькая принесла нам хорошую парнасу (доход).

Надо на мой взгляд её поощрить, с вашего позволения, я ей от вашей доли выдам полтинник.

Вера видела, что девушки не остались довольными действиями хозяина, эти деньги были изъяты из их зарплаты, но противоречить ему никто не осмелился.

Наташа вызвалась подвезти новую подругу по работе до дому в своей старенькой машине.

Вера уселась на продавленное сиденье и сладко потянулась.

– Что устала?

– Есть немного, но это ерунда по сравнению с никаёном.

– Знаю, проходила.

А ты понравилась нашему Зурабу, похоже, он тебя оставит, с завтрашнего дня будешь получать на ровне снами, первый раз такое на моём веку, а я уже скоро год работаю в этом кафе.

– Год? А чего ты никуда не поступаешь или другую более престижную работу не поищешь?

– Умная, да?

Я когда приехала в страну, мне было почти семнадцать и пошла в двенадцатый класс.

Для чего я туда пошла, ума не приложу, а всё дорогие родственнички, надо багрут (аттестат), надо багрут…

Тьфу, на них, сих багрутом.

– Багрут это диплом об окончании школы?

– Браво, экзамен сдала, иврит у тебя уже на высочайшем уровне.

– Почему ты всё время надо мной смеёшься, что сама не была оля хадаша (новая репатриантка)?

– Была, была, и не смеюсь я, так подтруниваю слегка, не обижайся, это у меня такой характер.

Тебе восемнадцать?

Мне тоже, только ты вновь прибывшая и в армию тебе не обязательно идти, а меня летом загребут, а пока буду работать у Зураба.

– Наташка, а не боишься?

– Ты об армии что ли?

Глупышка, не боюсь, а стремлюсь туда, я всеми своими помыслами уже в форме и с автоматом.

Если у меня получится, то во время службы выправлю багрут и поступлю на офицерские курсы, а не выйдет, то останусь на сверхсрочку.

– Ой, Натаха, я скоро уже полгода в стране, а ничего толком здесь не знаю, живу словно улитка в раковине.

– Правильно, откуда ты будешь что-то знать, если из дому не выходишь, заведи себе хавера (бойфренда), тусуйся среди молодёжи, в шабат гоняй на танцы-шванцы и жизнь покажется не такой уж и мрачной.

Вера вышла из машины возле своего дома и понуро побрела в свою не уютную комнату, в квартире, где над ней довлела своим авторитетом и несносным властным характером старшая сестра.

Проснулась она от резкого удара двери о стену – это к ней бесцеремонно влетела Люба:

– Ты, что дрыхнуть будешь теперь до обеда, великая работница?!

Фу, вся провоняла табачищем.

Вставай, мы с Лёвой уже уходим, а с тебя пока не сняты определённые обязанности, буди Рустлана и собирай его в детсад.

Вере совсем не хотелось скандалить с сестрой, и она порывисто села на своём диване.

– Люб, а я вчера пятьдесят шекелей заработала, хозяин оценил мою работу и с сегодняшнего дня я начинаю смену на общих условиях, как другие девочки.

– Хозяин работу твою оценил или другие качества, небось уже и за сиськи хватал и переспать предлагал, если не уже…

– Любка, закрой рот, какая ты не сносная, злая, грубая и пошлая…

– Всё сказала, а теперь поднимайся и заткни пасть. Я остаюсь при своём мнении и, возможно, скоро сделаю определённые выводы.

Вера молчала, мысленно споря и порицая сестру, как её тяготило это совместное проживание. Когда она уже вырвется из этого ада постоянных нравоучений и приказов?

– Кстати, вчера вечером звонили твои знакомые по самолёту.

Вся злость, обида и горечь от раннее высказанных слов сестры мигом улетучились.

– Любочка, что они говорили, где они обосновались, может быть оставили мне свой номер телефона?

– Что ты, застрекотала вопросами, как пулемётом – я сказала им, а точнее тому мужику, что теперь ты по вечерам работаешь, днём каждый день в ульпане и тебе совершенно некогда общаться со случайными знакомыми.

Вера резко вскочила с дивана и, шлёпая домашними тапочками, не глядя на сестру, проследовала в ванную.

Та вслед крикнула:

– Экая ты стала пава, с гонором и чересчур обидчивая, кстати, как я поняла, они живут в Ашкелоне.

Глава 6

Вера поняла, что обижаться на сестру бесполезно, нет никакого смысла, она такая и другой уже не будет.

Несколько дней из её головы не выходило, что где-то рядом в соседнем городе живут люди, к встрече с которыми она стремилась всей душой, потому что ей не с кем было поделиться своей печалью, неустроенностью и отсутствием близких по духу друзей.

Вера была занята в кафе не каждый день, потому что хозяин давал возможность подработать и другим девочкам.

В основном официантками нанимались студентки, солдатки и даже ученики старших классов.

Конечно, Веру могли бы вызывать на работу и каждый день, но в первую смену, когда большинство девушек находятся в аудиториях вузов, на военных базах или в школах.

Вера иногда допускала себе первые смены, но редко, потому что она всё-таки хотела завершить обучения иврита в ульпане бэт, а это должно было произойти после Пейсэха (Пасхи), то есть, в конце апреля.

Из всех девушек, работающих в кафе у Зураба, Вера незаметно сошлась с Наташей, именно с той грубой официанткой, которая в первый день её выхода на работу в кафе наставляла новенькую и учила её уму-разуму.

Вера как-то в разговоре поделилась переживаниями с Наташей о своих знакомых в Ашкелоне:

– Знаешь подруга, они у меня не выходят из головы, мне бы только на часик к ним заехать узнать ма нишма (что слышно), послушать несколько новых песен Олега, и я бы успокоилась.

– Верка, нет проблем съездить в Ашкелон, даже моя тарантайка легко одолеет этих двадцать километров, но, как мы с тобой их отыщем, это же не деревня, хотя и сотни тысяч жителей там не наберётся.

– Наташенька, мы бы с тобой поездили по улицам, поспрашивали у людей, ведь этот Олег такая заметная фигура, он же такой великолепный бард…

Наташа разразилась таким смехом, что Вера подумала, не случилось ли с ней чего-нибудь не хорошего.

– Я сейчас в трусики напущу от тебя, он, что Розенбаум или Окуджава?

– Нет, но он очень хороший поэт, ты только послушай, какие он пишет тексты песен.

Девушка достала свой заветный блокнот и прочитала новой подруге, записанные в самолёте тексты песен.

– Верка, я не спорю, слова в этих песнях волнующие, но они больше подходят пенсионерам, пусть и слушают, вздыхают и даже плачут, а нам надо думать о будущем и стараться это делать больше на иврите.

Ты собираешься поступать в университет, а мне через три месяца в армию.

Тут мне подсказали, что во время службы я могу пройти гиюр…

– Что? Не поняла, куда пройти?

– Гиюр, переход в иудаизм, бестолковая, тебе хорошо, твоя мама еврейка, а у меня наоборот, папа удосужился быть нужным в Израиле человеком.

– Кому нужным, а мой папа, что здесь будет лишний?

– Верка, что ты включила дурочку, можно подумать, не знаешь, что национальность тут определяется по матери.

– Наташка, я ничего не понимаю, в чём заключается проблема, у меня ещё никто ни разу не спросил по маме я или по папе, кому какое дело?

– Вот, когда будешь замуж выходить, тогда и спросят.

– Наташка, только ты не злись, но я, правда, от этой темы плыву, как на экзамене, когда вытащила билет с не выученным материалом.

– Ну, ладно, займусь твоим просвещением – хорошо если за русского пойдёшь, которому твоё еврейство до фонаря, а если местный подцепит?

– А на кой мне местный, они все такие приставучие, наглые и у них только одно на уме.

– Да, откуда ты это всё знаешь, что уже с кем-то встречалась и уже перепихнулась?

– Наташка, зачем ты так грубо, ни с кем я ещё не встречалась, ни с местным, ни с русским, просто мне так кажется.

– Крестись, если тебя твой русский папа научил.

Наши ребята практически все голь перекатная, выйдешь замуж и будешь сопли на кулак мотать, по съёмным хатам валяться и копейки до зарплаты подсчитывать.

А местные ребята чаще всего сами при бабках, при богатеньких мишпохах, семьях, чтобы тебе было хорошо понятно, а если пофартит, то сразу же после свадьбы можно попасть жить на виллу.

Наташа буквально закатила глаза от предвосхищения будущего богатства и шикарной жизни.

– Наташа, а любовь, что вообще не в счёт?

И вновь подруга залилась смехом.

– Подружка, ты своей наивностью сегодня меня доведёшь до коликов в животе.

Скажи, куда ты с этой любовью поедешь… в путешествие по Америке, мотаться на съёмной машине по всей Европе или шнырять по морям на круизном лайнере?

Нет, будешь сидеть на продавленном диване и подсчитывать гроши до зарплаты, мечтая до безумия выиграть в паршивое лото. В конце концов, начнёте проклинать горькую судьбу, несчастную любовь, опостылевшую жизнь, а потом и друг друга.

Размышления вслух подруги вызывали у Веры противоречивые чувства, где-то она понимала её правоту, но в основном отторгала открытую меркантильность и была уверена, что существует золотая середина.

С наступлением апреля в Израиль пришло лето.

Вера наслаждалась теплом, видом моря и работой в кафе у Зураба.

Ульпан был уже позади и у неё появилась возможность работать днём и вечером, о чём она со страхом, но всё же сообщила сестре.

Какое было удивление Веры, Та на этот раз не метала грома и молнии, а презрительно посмотрела на непокорную младшую сестру и, шипя, выдавила из себя:

– А дальше что, будешь до пенсии официанткой работать?

И не ожидая ответа:

– Я на тебя впредь не надеюсь, с июля сады на два месяца уходят в отпуск, и мама Лёвы заберёт Руслана к себе в Афулу на всё лето.

Далеко, правда, но ничего, на выходные мы его будем забирать, в твоих услугах мы больше не нуждаемся.

– Люба, а почему ты мне это сообщаешь таким тоном, будто я нарушила какую-то конвенцию или когда-нибудь брала на себя какие-то обязательства?

Люба, наконец, взорвалась:

– Нет, не брала и считаешь, что ты мне ничего не должна, хотя уже полгода живёшь на всём готовеньком ни о чём не думая и не заботясь, но не в этом дело…

Люба сжала зубы.

– Я тебе тоже ничего не должна, поняла?

Последнее слово она произнесла по слогам.

Вера поднялась на ноги и сложила руки на груди.

– Поняла и сделаю выводы в ближайшее время.

И не стала больше пикироваться, а закрыла за собой дверь в комнату.

Надо было срочно на что-то решаться, находиться дальше в квартире у Любы становится невозможным, своими злобными выпадами та скоро её доконает, но главное, ведь не ждать, в самом деле, когда её выгонят из дому.

Родителей в ближайшее время она вряд ли дождётся – грешно, конечно, так думать, но выжившая из ума бабушка, при этом, прикованная к постели, является для её папы и мамы таким тормозом, что круче не бывает, они в редких телефонных разговорах даже об этом не упоминают, если только вскользь, чтобы друг друга не поранить.

Надо надеяться только на себя, но, что делать, что…

Хорошо было бы с кем-то посоветоваться, но только не с сестрой ведь, это точно бесполезно, Наташка девчонка хорошая, но из неё советчик, как из дерьма пуля.

Подруга сама для себя наметила маршрут и сходить с него не собирается.

Наташке осталось полтора месяца до призыва, и она уже мысленно вся там, редко выходит на работу в кафе и на днях собирается полететь на две недели в Париж на заработанные за год работы в кафе денежки.

Подсказку ей дало само проведение – как-то Вера, отработав утреннюю смену, неспешно шла по набережной Ашдода, вдыхая морской бриз, и вдруг увидела ту молоденькую учительницу, с которой посещала ульпан и она дала ей совет бросить никаён и идти работать в кафе официанткой.

Женщина вела со стороны пляжа за руки двух деток, примерно пяти и трёх лет.

Встретившись, две ученицы ульпана, обрадовались друг другу, расцеловались, как добрые подружки и решили посидеть в открытом кафе – попить кофе и скушать мороженное, дети приняли их решение на ура.

Галя, так звали учительницу, поделилась с Верой, что сегодня у неё выдался случайно выходной день от никаёна и она решила посвятить его детям, не отдала их в садик, а отвела с ними душу на пляже.

– Представляешь, живём возле моря, а я сегодня только первый раз искупалась.

– Галя вы не поверите, а я с октября, как приехала в Израиль, только по прибытии один раз и была на море.

– Так, девочка, не годится, молодость и жизнь скоротечны, не стоит пренебрегать такими малыми радостями, ведь бывают у тебя свободные дни или хотя бы часы, когда ты можешь свободно позволить себе пойти на пляж.

– Конечно, бывают, но меня так напугали приставучие мужики в первый раз, что я боюсь одна туда соваться.

Галя рассмеялась.

– Глупышка, не так страшен израильтянин, как мы себе навыдумывали.

Многое зависит от нашего ответного поведения, отшей наглецов в зародыше, и они тут же отвалят, а лучше всего приходить на море компаниями, тогда ни один самец не клюнет.

– Я не знаю, почему, но у меня как-то пока не получается обзавестись компанией, есть одна подружка по работе в кафе, но она никуда не ходит, копит деньги, хочет перед службой в армии слетать в Париж.

– Это её право и не самая плохая идея, но никогда не стоит зацикливаться на одной подруге, пора тебе уже обзаводиться разнообразными знакомыми и выходить куда-то в свет, ведь посмотри на объявления в бесплатных русских газетках, есть полно концертов, спектаклей, лекций и прочих интересных мероприятий, в том числе, и на русском языке.

Что могла ответить Вера доброжелательной приятельнице?!

Стыдно было признаться в том, что старшая сестра, буквально, сковала её по рукам и ногам своим ребёнком, с которым Вера сидит все свои свободные вечера и даже выходные.

Конечно, Люба ей ничего не должна, но на Веру навесили обязанности воспитателя, её замордованная жизнью сестра с мужем должна хоть раз в неделю отдохнуть от всего на свете, включая ребёнка, и они уезжают в субботу на целый день на своей машине, нисколько не заботясь о досуге сестры.

Из мрачных мыслей Веру отвлёк вопрос Гали.

– Верочка, а, что у тебя слышно с получением образования, ты, мне помнится, собиралась поступать в университет?

– Собиралась, но не представляю, как это сделать, я ведь одна…

– Ну, что ты напустила на себя вид несчастной бедной овечки, можно подумать ты такая здесь единственная в Израиле?

У меня, ты видишь, какие гири на ногах.

Она показала на детей, уплетающих мороженное.

– И то, я не сдаюсь, бросаю благодатный Ашдод вместе с морем и родственниками и переезжаем с мужем в Беер-Шеву…

– Куда?

Вера, конечно, слышала про такой город где-то на юге в пустыне, но представить себе такое, кинуть Ашдод и поехать к чёрту на рога.

– А, что ты удивляешься, мне подсказали и посоветовали поехать в Беер-Шеву, что там намного легче получить место работы математика в школе, я и поеду.

Что, ты мне предлагаешь и дальше туалеты драить?

– Галочка, простите, а не страшно?

– Вот глупышка, а что тут страшного, между прочем, от Ашдода доехать туда всего каких-то сто километров, а может быть и меньше.

– А ведь там есть университет?

– Конечно, есть, ведь это столица Негева (юга Израиля).

Хочешь, послезавтра поедем туда вместе, мне надо собеседование в школе пройти, а ты заедешь в университет и на месте со всеми обстоятельствами и условиями познакомишься?

– Хочу.

Решение пришло к Вере мгновенно, если всё удачно выйдет, то она оторвётся от сестры, поступит, как и собиралась, в университет и заживёт своей самостоятельной и интересной жизнью.

Вера не стала сообщать сестре о своём спонтанном решении, а предупредив взбешённую Любу, что не сможет сегодня забрать Руслана из детского сада, без дальнейших объяснений, по заведённой в последнее время привычке, скрылась в своей комнате, чтобы не слышать надоевшие вопли и стенания.

Дорога от Ашдода до Беер-Шевы заняла меньше двух часов и уже вначале десятого утра Вера со своей приятной собеседницей въезжали в достаточно большой город по израильским масштабам.

Из окна автобуса Беер-Шева мало разнилась от того, что видела Вера раньше, когда в редких случаях, её брали с собой прокатиться в центр страны сестра или Наташа – те же виллы, коттеджи, старые здания в три-четыре этажа и, конечно, огромное количество новостроек.

Да, город сильно не отличался, отличались люди, потому что девушка заметила большое количество арабов в свойственных для них одеждах и головных уборах.

Когда она обратила на этот факт внимание Гали, та только фыркнула:

– Это не те арабы, что подрывают автобусы, здесь в основном бедуины, чтобы ты знала, они служат в армии Израиля и являются отличными следопытами, мне об этом муж рассказывал, он уже успел две недели побыть в мелуиме…

– Где?

Вера уже сносно понимала и разговаривала на иврите, но раз за разом наталкивалась на новые слова.

– Ах, ты не знаешь, что это такое?

Не беда, женщин это не касается, просто здесь в Израиле существует практика, мужчин до определённого возраста регулярно вызывают на сборы в армию.

Такое и в Союзе иногда бывало.

На автобусной станции приятельницы расстались, договорившись, что возвращаться будут сами по себе, потому что неизвестно, сколько времени у каждой займёт её предстоящее дело.

На автобусной остановке Вера спросила, как добраться до университета и ей на перегонки несколько людей назвали номера линий, следующих в ту сторону.

Девушка вышла в нужном месте и с волнением посмотрела на величественное здание главного корпуса, за которым вдали виднелись другие постройки и аллеи с деревьями и постриженным кустарником.

У Веры создалось такое впечатление, что сегодня все звёзды сошлись так, чтобы ей светила удача.

Мимо пробегавшая не высокая смуглая девушка, вдруг остановилась и поинтересовалась на хорошем русском языке:

– Русская, что ли? Что крутишь головой, приехала поступать?

Два коротких вопроса и всё встало на свои места. Вера быстро изложила любопытной девушке суть и та, схватив её за руку, потащила к дверям главного корпуса.

– Идём, идём, у меня нет особо времени, спешу, поэтому не задавай много вопросов, а ответь на мои.

У тебя все документы с собой, психометрию прошла, в жилье нуждаешься?

Вера только успевала в знак согласия кивать головой, а девушка уже привела её к дверям секретариата.

– Всё, тут я тебя бросаю, захочешь в будущем меня найти, спроси Хану Кукалиеву с первого курса экономического факультета.

Не успела Вера даже поблагодарить неожиданную помощницу, а та уже скрылась за углом коридора, шурша подошвами кроссовок.

Дрожа от волнения, постучала в двери нажав на ручку и очутилась в большой комнате с несколькими столами, за двумя из них сидели женщины.

Одна была достаточно пожилая, а другая совершенно молоденькая, может быть на два-три года старше самой Веры.

Тихо поздоровавшись, Вера обратилась к старшей.

Та только начав слушать, тут же кивнула в сторону молодой, которая указала девушке на стул напротив своего стола, весело закидав посетительницу ворохом ничего не значащих вопросов.

Вера, старательно выговаривая слова, сообщила секретарше суть своего визита.

Та протянула руку:

– Документы, пожалуйста.

Заглянула в таудат зэут (паспорт), задержалась взглядом на советском аттестате об окончании среднего образования, где у Веры были почти все пятёрки, за исключением трёх предметов, затем, девушка ознакомилась с результатом психометрии и с улыбкой с дипломом об окончании ульпана бэт.

И, неожиданно, заговорила на английском языке, отчего у Веры краска прилила к лицу, и она, запинаясь, стала что-то отвечать, часто переспрашивая, не понимая сути вопроса и темы разговора.