Текст книги "Теперь с тобою вместе я (СИ)"
Автор книги: Овсей Фрейдзон
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)
– Мне ответить на твоё приветствие или приступить к ответам?
Вера наклонилась к матери, сидящей в кресле и поцеловала в подставленную щёку.
– Мам, я ведь тараторю от волнения, вот, мы и вместе…
– Это предмет спорный, насколько я знаю, ты живёшь в ста километрах отсюда и при этом в студенческом общежитии, где у тебя самой есть только своя кровать в общей комнате.
– Да, всё правильно, и больше тебе скажу, завтра к вечеру должна возвратиться, потому что у меня сейчас в университете жаркая пора.
– Знаю уже достаточно, не послушала Любочку, теперь и отдувайся, а могла бы и ей сейчас помочь, и сама бы лучше подготовилась к ВУЗу.
У Веры, что называется, глаза полезли на лоб.
– Мам, ты это серьёзно?
– Серьёзней некуда.
Ты считаешь, что я должна со своим высоким давлением смотреть за малым ребёнком, готовить обеды, убирать эту огромную квартиру и ходить по магазинам?
– Нет, мама, конечно, не должна, наверное, это делается по собственной воле и в собственном жилье, я лично собираюсь только за своими детьми в будущем смотреть, а тут меня увольте.
А, где мой папочка, у него, надеюсь, вопросы и претензии будут попроще?
– Папочка твой психует, ему всё не так, пошёл пройтись по улицам, простора видишь ли ему в этой квартире не хватает.
В салон с ребёночком на руках вошла Люба.
– А, Верка, привет, подержи племянницу, посмотри, правда, хорошенькая?
Вера бережно приняла ребёночка и заглянула в личико.
– Люба, красатулька, я её уже люблю.
И девушка начала обцеловывать у малышки крошечные пальчики на руках.
– Любочка, возьми возле дверей пакет, я там накупила Авитальке кучу нарядов, правда, взяла уже на вырост.
Посмотри, какое нарядное платье, написано, что на пол годика, к зиме оденет.
Люба завела Веру в спальню, вроде, как показать кроватку и всплеснула руками.
– Верка, атас, предки меня доконают, если я не свихнусь, то мне надо ставить памятник – мама с утра до вечера пыхтит, как паровоз и скрипит, как не смазанная телега, а папа, тот вообще принимает меня в штыки, я его ещё таким не видела, начал курить по пачке в день и бегает вокруг дома, всё к чему-то принюхивается, как будто вокруг дурно пахнет.
Может что-нибудь подскажешь?
– Помоги им снять квартиру и все дела, они, что первые такие растерянные?
Начнут жить самостоятельно быстро войдут в нужную колею.
– Какая ты умная, а мне, кто поможет с ребёночком и деньги жалко на ветер выкидывать.
Я думала, что ты мне подскажешь стоящее, а такую чушь и без тебя соображу.
– Люба, не мучайся сама и не терзай их, отпусти родителей от себя, они ведь меня не послушают, а ты для них авторитет…
– Вера, вон твой папан заявился, иди здоровайся, а предки, подёргаются, подёргаются и на свою жопу сядут, помянешь моё слово.
Правда, крови мне попьют изрядно, но мне не привыкать, справлюсь.
Вера выскочила из спальни и бросилась на шею к любимому отцу.
– Папочка, миленький, здравствуй!
– Здравствуй, доченька!
Какую судьбу нам жизнь уготовила, хоть в петлю лезь!
Там хоть скудненько жили, но всё было своё, никому не надо было кланяться и знали, что делать, куда идти… ай, доченька, надо брать шапку в охапки и бежать обратно в наш родной Минск.
– Папа, идём я тебя прокачу по городу в своей машине, порадуешься за дочь, от этого у тебя может и настроение улучшится.
Она, правда, старенькая, но это ведь первая, а я пока ещё студентка, но в будущем уверена, буду и на крутых тачках рассекать.
Отец и дочь посмотрели в сторону жены и матери, но та отрицательно покачала головой.
– Некогда мне, пойду ужин готовить, через час, чтобы были дома.
Отец сел на пассажирское сиденье и прикрыл глаза.
– Доченька, что мы с мамой наделали, куда и зачем приехали?
Вера завела машину и сдвинулась с места.
– Папочка, вы приехали в Израиль для того, чтобы устроить себе нормальную жизнь, но для этого вам необходимо вырваться из тисков нашей Любочки, снять жильёи попытаться овладеть минимальным хотя бы ивритом и устроиться на какую-нибудь работу, а там, я уверена, ваш корабль найдёт нужное направление.
Вера вела свою машину по новым жилым массивам, где в основном жили бывшие граждане Советского Союза.
– В этих домах живут почти одни выходцы из нашего бывшего Союза.
Многие купили свои квартиры, а другие пока снимают здесь жильё.
– Доченька, но у нас ведь уже солидный возраст…
– Папа, ты, что смеёшься, тебе только пятьдесят, маме на два года меньше, о каком возрасте ты говоришь?!
Конечно, инженером без иврита ты не устроишься, но опытного рабочего возьмут на завод, а там себя проявишь, овладеешь языком, оборудованием и увидишь, хозяева оценят тебя, и ты ещё сможешь стать даже опять инженером, а если нет, то и работая простым рабочим, будешь жить гораздо достойней, чем ты жил в Минске, особенно, в последнее время.
– Верунь, я бы с тобой согласился, но, как на это прореагирует твоя мама, ты ведь знаешь, какое влияние на неё имеет Люба…
– Папочка, послушай свою малолетнюю дочь, возьми на себя хоть раз бразды правления в семье и увидишь, никуда мама не денется без тебя, у неё больше апломба, а идей и пробивной силы не на йоту, всю жизнь за твоей спиной живёт, а вечно корчит из себя этакого монстра.
– Вера, не надо так отзываться о матери, она вас вырастила.
– Папочка, кто с этим спорит, но сегодня надо срочно принимать важные решения, а на это она не способна, кому нужны её ворчание и поучения.
Я бы тебе посоветовала ещё, уехать вообще в другой город, но не хочу сильно обижать Любу, всё же пока мама не работает, она ей поможет с ребёночком.
– Верунечка, но кем мама сможет здесь работать?
– Папочка, воспитателем в детский садик устроиться ей не светит, но она может попробовать найти работу по присмотру за малыми детьми, по обслуживанию стариков, перебирать овощи и фрукты на конвейере, продавцом в русский магазин, мыть посуду в ресторане… ну, не знаю, надо покрутиться среди людей, они и подскажут.
Лично мне подсказывали, я не послушала нашу хитрожопую Любочку, благодаря этому не потеряла ни одного годика и уже заканчиваю первый курс университета.
С работой маме могла, если бы захотела, помочь наша Любаша, она уже тёртый калач в Израиле, я ведь сейчас не кручусь в этих кругах, хотя по вечерам подрабатываю в зале торжеств официанткой.
Всё, папочка, возвращаемся, нас с тобой ждёт праздничный ужин, а опоздаем, мама нам сделает вырванные годы.
На завтра утром мама всё же согласилась поехать с младшей дочерью на море.
Она блаженствовала, погружая тело в благодатные волны тёплого Средиземного моря и даже, вызывая улыбку у дочери, они с папой устроили в воде шутливую возню.
Вера от души порадовалась за родителей и впервые подумала, что у них всё же есть шансы устроиться успешно в Израиле, главное, чтобы отец проявил выдержку и характер.
Вечером прощаясь, папа шепнул своей любимице:
– Верунь, твоя мама согласилась, мы, как ты и советовала, завтра с утра идём к маклеру, будем подыскивать подходящую квартиру на съём.
Возвращаясь в Беер-Шеву, Вера улыбалась своим мыслям – Любочка ей кости ещё помоет, но ей на это было наплевать, родители ей были дороже.
Приближалось двадцатилетие Веры, а в памяти у неё живо рисовался предыдущий День рождения.
Неожиданная и не забываемая встреча в Эйлате, где ей друзья устроили умопомрачительный сюрприз ресторане, а потом, их с Галем первая совместная ночь в отеле, когда она потеряла свою невинность.
Да, к чёрту, какую там невинность, и почему потеряла, она нашла, обрела, воспылала настоящей любовью и от этой любви получала огромное наслаждение, а потеря невинности всего лишь маленький эпизод в большом чувстве.
В этом году двенадцатое июля выпало на субботу, и Вера подумывала поехать к родителям, которые к этому времени уже почти две недели жили на съёмной квартире.
Самое удивительное в этой истории, что не папа, а мама уже работала.
Она устроилась посудомойкой и даже не в русском ресторане, а в каком-то новомодном, готовящем только рыбные блюда.
Сессия была в разгаре, Вера пересилила себя и никуда не поехала, всё же приняла решение остаться в общежитии и посидеть над учебниками, но её намерениям не дано было осуществиться, ранним утром в комнату ворвалась Наташа:
– Привет, подруга, поздравляю с Днём рождения!
Надувных шариков не будет, цветы не успела купить, как и подарок, но обедом в ресторане тебя с Офером накормим.
Одевайся, наряжаться особо не следует, но побрякушки свои какие-нибудь можешь нацепить, хотя бы эту цепочку с рукой на счастье…
Вера стояла посреди комнаты и во все глаза смотрела на подругу, это была не её Наташка.
В движениях девушки чувствовалась нервозность, она то садилась на кровать, то начинала ходить взад-вперёд по маленькой комнате, раз за разом наталкиваясь на Веру.
– Наташка, что ты мельтешишь перед глазами, дай мне нормально собраться и, где ты кинула Офера?
– Да, в машине он, что, мне надо было привести его сюда, чтобы он полюбовался твоими сиськами, хотя тут есть чем, а то ему достались для его огромных лап мои прыщики.
Ладно, ты ещё долго будешь нафуфыриваться?
– Наташа, не держи меня за дурочку, пошли, что-то ты мне сегодня не нравишься, опять готовишь мне какую-нибудь авантюру…
Наташа не улыбнулась, а нервно начала колотить кулаком по ладони второй руки.
– А я сама себе не нравлюсь и сегодняшний день мне не нравится, и вся эта падлючая жизнь мне не нравится…
И Вера отступила, понимая, что сейчас толку не будет от её расспросов.
Всё равно, очень скоро выяснится причина нервозности подруги и адрес их маршрута.
Офер сидел в машине, крепко зажав своими огромными ручищами руль, с мрачным видом и только буркнул что-то Вере, не то приветствие, не то, поздравление…в какое сравнение это могло идти с прошлым годом, когда он стоял рядом с Галем возле столика в ресторане и широко улыбался.
Вера сидела на заднем сиденье и смотрела в окно автомобиля, который стремительно катил на север.
Офер с Наташей, оба надувшись, упорно молчали.
Так они и ехали какое-то время, не говоря друг другу ни слова.
– Всё, ребята, мне это уже надоело, Офер, разворачивай машину и вези меня обратно.
У меня столько уроков, а я буду тут с вами изнывать, свои отношения могли бы и без меня выяснить, поздравили меня весело и достаточно, ты слышишь!
Вера уже это не говорила, а кричала со слезами в голосе.
Парень вжал голову в плечи и продолжал гнать машину по трассе, а Наташа со слезами на глазах обернулась к ней.
– Верка, не бунтуй, пожалуйста, большого праздника тебе не обещаю, но на сюрприз рассчитывай.
Вера сжала губы и опять уткнулась в окно – они промчались мимо Ашкелона, затем и Ашдода и даже миновали Ришон, но, когда позади остался Тель-Авив, она совсем растерялась.
– Наташенька, не томи душу, но хоть намекни, куда мы едем?
– В мошав возле Пардес-Ханы.
– А, что там?
– Там живут родители Галя и он сейчас там.
Вера выпрямилась на заднем сиденье и вцепилась рукой в плечо подруги.
– Наташенька, что с ним, скажи быстрей, умоляю…
– Верочка, только вчера мне этот медведь со свиным рылом соизволил признаться, что Галь смертельно болен, а этот преданный другу индюк хранил от нас эту великую тайну, не прощу, ты слышишь Офер, не прощу…
Наташа ударила кулачком парня по плечу и зарыдала.
Они уже проехали Хедеру, и Вера оценила благородство подруги, которая два часа боролась с искушением открыть для неё маршрут и конечную точку, и цель, но сдерживала себя, чтобы для Веры дорога не оказалась сплошной мукой.
Ей хватило и четверти часа, чтобы как-то воспринять эту ужасную новость и понять всю её беспощадность и страх перед предстоящей встречей с любимым.
Зазвенит грустью нерв, вслед протяжно застонет струна.
Отзовётся простор наболевшим истерзанным эхом.
За любовь плата боль, за разлуку печаль и вина… —
Замыкаем себя, чтобы чувства не дать на потеху.
Ход разрозненных мыслей пытаемся складно облечь
В стройный ряд и масштабом в пунктирах урезать пространство.
По течению жизни за течью латаем мы течь,
А проделки судьбы набегают волной окаянства.
Ищем тихую гавань и снова ругаем причал,
Неуютно и скучно мятежной душе без простора.
Не прожектора свет, манит счастьем далёким свеча
Бескорыстной любви и глаза без обид и укора.
Уготован тернистый маршрут или выбор иной,
Мы стоим на распутье, ослепнув, оглохнув от страха.
Что ответить судьбе – мы готовы любою ценой
Заплатить за любовь, уронив своё счастье на плаху?
Эти и другие подобные стихи Вера напишет позже, а пока она вдруг вся сжалась на заднем сиденье автомобиля – она давно чувствовала, предполагала, знала… её любимому очень плохо.
Глава 30
Смутными штрихами запечатлелось в памяти Веры, как они въехали в живописный посёлок, находящийся в окружении лиственного леса, чем-то напоминающего белорусский.
Машина Офера затормозила возле старого добротного двухэтажного особняка, утонувшего по самую крышу в яркой зелени.
По бетонной дорожке они с Наташей вслед за парнем проследовали к массивным дверям, которые открылись раньше, чем они к ним приблизились.
На пороге их встретила пожилая симпатичная женщина с седыми короткими волосами и огромными грустными глазами.
Вере, в первую очередь, запомнились эти глаза, потому что они неотрывно смотрели именно на неё.
Офер по-свойски прижал к себе мать Галя и поцеловал её в седую макушку, то, что это мать, можно было не сомневаться, Галь был похож на неё почти, как две капли воды.
Девушки приблизились.
Женщина расцеловала Наташу, а затем, обняла за плечи Веру и завела в дом:
– Шалом дочь, я давно хотела на тебя посмотреть, мне столько про тебя рассказывал мой сын, но ты своей красотой превзошла все его описания.
Вера потупилась.
– А, где он, я очень хочу его увидеть…
– Не спеши, моя красавица, пусть филипинка, которая за ним присматривает, приведёт моего мальчика в наилучший вид и порядок.
Офер, как сообщил мне, что вы едете, чуть с ума не сошла от волнения.
Офер, сынок, прогуляйся, пожалуйста, со своей девушкой по нашему саду, угости её свежими фруктами, а я пока поговорю с этой милой девочкой, сам понимаешь, нам необходимо это сделать, пока она его не увидела.
Мрачный друг Галя с печальной Наташей вышли на двор, а женщина, крепко обнимая девушку за плечи, усадила рядом с собой на диван:
– Твоё имя Вера, я знаю, Галь и сейчас, когда приходит в себя, его повторяет.
Всё зовёт не маму, а Веруш, Веруш…
Мать Галя проглотила слёзы.
– Девочка моя, я не уверена, что тебе стоило сейчас приезжать к моему мальчику.
Это я велела Оферу ничего тебе не говорить о случившемся с моим сыночком и даже сама придумала дурацкую историю с прежней его девушкой и дала распоряжение поменять замок во входной двери в квартире моего мальчика.
Твоя подруга злой бедой настроена против Офера за его молчание, но это зря, он очень хороший друг и достойный человек и в полной мере с нами разделяет это горе.
А теперь я тебе расскажу печальную историю о моём сыне…
Женщина горестно вздохнула.
– Он прикован к постели и почти всё время находится под воздействием морфина, а иначе испытывает жуткие боли.
Я осознаю, что у тебя вертятся в голове два главных вопроса – что с ним случилось и можно ли ему помочь.
Так вот, пуля угодила в шейный позвонок, раздробила его, задет нерв и мой мальчик лишён подвижности.
Правда, он слегка может шевелить пальцами рук, и мимика лица полностью сохранилась, но повторяю, из-за испытываемых им жутких болей, постоянно находится под воздействием морфия.
Теперь попробую ответить тебе на второй вопрос, который ты мне не задала, но обязательно задашь.
Я сама медик с большим стажем и, неважно, что всего лишь медсестра, но многое из его состояния мне понятно.
На чудо, на прогресс в медицине можно надеяться, как и на помощь бога, но надежда очень и очень слабенькая.
Мой муж связался с какой-то американской клиникой, где нам сообщили есть знаменитый учёный в этой области, но существует несколько серьёзных проблем.
Первая, Галюш не транспортабелен.
Вторая, с каждым днём под воздействием морфия его организм ослабевает и разваливается.
Третья, тот учёный не соглашается приехать и хотя это стоит очень больших денег, мы были согласны всё оплатить, потому что это нас не сдерживает, у нас хорошая дружная семья, есть друзья, коллеги и государственная страховка.
Вера, уронив лицо на ладони, в голос плакала, вместе с ней всхлипывала мать Галя.
– Девочка моя, есть и, в-четвёртых, как справиться с этой проблемой, и на, что мы скоро, наверное, всё же согласимся…
– Вы хотите рискнуть, переправить его в Америку и можете таким образом убить Галя?
– Ты почти угадала, мы хотим довериться одному нашему израильскому ещё достаточно молодому специалисту, который берёт на себя смелость сделать моему сыну уникальную операцию.
Гарантий никаких, летальный исход в ходе операции вероятен…
В салон к ним вышла в белых одеяньях низенькая не определённого возраста китайского типа женщина и произнесла на плохом английском языке, что в комнате больного порядок и они могут к нему зайти.
– Ну, что, моя девочка, идём, если ты не передумала его увидеть.
Вера на дрожащих ногах двинулась к двери, откуда только что вышла филипинка.
Мать Галя её опередила и, приоткрыв дверь, заглянула внутрь комнаты, а только потом, широко распахнула её перед девушкой.
Вера, застыв на пороге, сквозь слёзы смотрела на своего Галя с невероятно изменившимися за полгода под воздействием тяжёлой болезни чертами лица.
Было заметно, что его только что выбрили, причесали, но это была только тень от того блестящего парня, которого знала Вера – она видела крайне измождённое худое лицо, с обтягивающей его бледной кожей, далеко запавшие закрытые глаза с дрожащими ресницами, на шее фиксирующий гипсовый бандаж, выпирающий кадык и тонкие потерявшие мускулатуру руки, лежащие вдоль, скрытого под простынёй тела, к одной из рук была присоединена капельница.
Девушка присела на стоящую рядом с кроватей табуретку и взяла в свои ладони свободную от капельницы руку Галя и поднесла к губам.
– Шалом, мой милый друг, я знала, чувствовала, что с тобой стряслась беда, и с самого начала не верила в те Наташкины глупости, что ты меня вдруг бросил.
Галюш, мой милый, родной, моя первая и последняя любовь, клянусь тебе, что не покину тебя до последнего твоего вздоха.
Любимый Галюш, хороший мой, ты, подаривший мне неописуемое счастье первой и сумасшедшей любви, поправляйся побыстрей, а пока я буду к тебе приезжать, когда только смогу и скрашу твоё временное тяжёлое положение.
Я чувствую, что ты меня слышишь, и поэтому буду с тобой разговаривать, петь песни и читать свои стихи, а по ним ты выучишь русский язык, чтобы мог в будущем спокойно поехать со мной в Беларусь и я с удовольствием познакомлю тебя с этим чудесным краем.
Я помню каждую нашу минуточку, проведённую в Италии, а мы с тобой так много ещё, где не были.
Ты сильный, ты очень сильный и мужественный человек, я очень люблю тебя, и ты любишь меня и обязан поправиться, ради меня, себя и всех, кто тебя очень любит, а мы ведь с тобой столько ещё не додали друг другу любви.
Вера всё это проговаривала, глотая слёзы, за её спиной рыдала в голос мать Галя, к которой скоро присоединилась, вошедшая в комнату Наташа, облизывая текущие к губам слёзы, она сзади ласково обняла подругу за плечи.
– Верунчик, какая я дура, как я могла не поверить тебе, ведь ты до последней секундочки чувствовала, что он тебя не бросил, что Галю плохо, а я его всячески поносила.
Прости меня, мой друг, возвращайся к нам, и не надо вам с Веркой больше таблеток, вы должны с ней нарожать много красивых детей, вы же сами, такие красивые…
Вере вдруг показалось, что на чёрточках плотно сжатых губ Галя мелькнула лёгкая улыбка.
А если раньше я уйду
В туман, откуда нет возврата,
Пройдись с восхода до заката,
Так легче пережить беду,
Назад отматывая стрелки,
Сквозь дней счастливых чехарду,
Где каждый штрих невзрачный, мелкий —
Значимый в памятном бреду.
А если раньше ты уйдёшь… —
Бывает в жизни и такое, —
Лишённый счастья и покоя,
Пролью из слёз поминный дождь,
Назад отматывая стрелки
Сквозь пятна света и теней,
Где каждый штрих невзрачный, мелкий
Вписался в годы ярких дней.
А если вместе мы уйдём
Без слёз печали, нареканий,
Оставив шлейф воспоминаний,
Прольёмся благостным дождём,
Назад отматывая стрелки,
Пройдётся кто-то по следам,
Где каждый штрих невзрачный, мелкий
Вернёт нас в юности года…
Глава 31
В начале августа Вера успешно сдала сессию за первый курс и, не слушая доводы Любы и робкие аргументы родителей, поддержавших старшую дочь, выступивших против преданного отношения младшей дочери к больному парню, минуя Ашдод, отправилась на север.
Девушка на до сих пор верно служащей ей машине-развалюхе, прибыла к своему Галю, где её с радостью встретила мать любимого, которую звали очень созвучно с именем сына, Гиля.
За последний месяц, с тех пор, как она узнала о свалившемся на неё горе – тяжёлом положении любимого человека, она почти не виделась с родителями и с сестрой.
В редких телефонных разговорах те донимали Веру своими нравоучениями и предупреждениями, что привело к тому, что девушка на корню прерывала свои звонки, не желая слушать ценные советы и железные доводы, особенно, мамы и сестры.
Вера скоро познакомилась со всеми членами семьи Галя, которые съезжались на выходные и тепло приветствовали девушку, ставшей в эти дни неотъемлемой частицей их дружного общества.
Хуже всех к ней относился отец Галя, старый полицейский Абрам.
Он не мог понять, для чего этой девушке надо, губить свою молодость рядом с безнадёжным больным и возможно в этом видел какой-то тайный смысл.
Его жена, наоборот, не чаяла души в избраннице Галя и в разговорах пыталась оспаривать суждения мужа.
Девушку саму смущало то, что она, находясь долгое время в этом доме, как бы является нахлебницей и Вера всячески пыталась помогать матери Галя по хозяйству и в саду.
Гиля от девушки была без ума, но часто вслух сетовала, что её гложет совесть и, возможно, муж прав, не стоит Вере губить свою молодость, проводя каждый день долгие часы рядом с больным человеком.
Вера, действительно, просиживала рядом с Галем подолгу, разговаривая с ним и читая вслух книги.
Парень знал о присутствии девушки, в этом не было никакого сомнения – в минуты просветления, он называл её по имени и хриплым, непохожим на прежний, голосом, умолял Веру, покинуть его, а затем, под воздействием морфия снова погружался в мир глубокого наркотического сна.
Офер с Наташей при первой возможности приезжали навестить друзей, а потом подруга отправилась на последний месячный сбор для прохождения и подтверждения гиюра.
Заканчивались еврейские осенние праздники и Вере пора было отправляться в Беер-Шеву готовиться к занятиям на второй курс в университете.
Ранним утром перед отъездом Вера попросила сиделку выйти из комнаты и оставить её наедине с Галем, что та незамедлительно сделала, зная, какие прежде отношения связывали этих двух молодых людей и, хорошо изучив девушку за два месяца, что она провела рядом с больным.
Парню ещё не успели ввести новую порцию морфия, а действие старой заканчивалось и на его лице появились гримасы, сдерживаемой им боли.
Он открыл лихорадочно блестящие глаза.
– Веруш, прости, но уходи, мне очень больно…
Вера нагнулась над ним и поцеловала его в сухие сжатые губы.
– Я люблю тебя Галь, ты поправишься, я в это свято верю, ты слышишь, верю…
Галь громко застонал, в комнату вбежала филипинка и Вера вышла наружу, прикрыв за собой плотно дверь.
Боже мой, как ему больно и, как от этого у меня болит душа.
На неё внимательно смотрели, сидящие в напряжённых позах Гиля и Абраам – расстроенные родители Галя.
Они разом поднялись на ноги и подошли к девушке.
– До свидания, моя хорошая, если ты больше не приедешь к моему сыночку, мы тебя поймём и нисколько не осудим, но я обязана тебе это сказать – если бы всё было хорошо и ты стала женой моего Галя, я бы была счастлива за него.
Отец Галя протянул ей руку.
– До свиданья девушка, не обижайся на меня, Гиля правильно сказала, что, если бы всё было хорошо, мы были бы счастливы иметь такую невестку и с удовольствием называли бы тебя своей дочкой.
Но, девочка, не губи свою жизнь, ты такая молодая, красивая и добрая, повторяю, не губи свою молодость, наш сын вряд ли вернётся к нормальной жизни.
Вера, не проронив ни слезинки, расцеловала родителей Галя и пошла к выходу, но, обернувшись на пороге, выкрикнула:
– Я его не брошу никогда! Слышите, никогда!
Свою судьбу пишу я кровью,
макая кисть в души палитру,
в конце проставлю чётко титры —
навеки ваша и с любовью…
Не точку ставлю, многоточье,
скользя по грани, не за гранью,
под пенье птиц рассветной ранью
туманы, разрывая в клочья…
Надежду, как дитя лелея,
открою новую страницу,
за ночью день и жизнь продлится,
Рассвет придёт, заря алеет…
Макаю снова кисть в палитру,
судьба не пишется без крови,
оттенок розовый, багровый… —
с души лишь серый с чёрным вытру.
По дороге она заскочила в Ашдод, с радостью для себя отметила, что у родителей всё складывается удачно – мама уже втянулась по вечерам мыть посуду в ресторане, это ей не мешало помогать Любе воспитывать малышку, а папа поймал свою удачу за хвост, устроился на военный завод и сразу же обрёл уважение и авторитет со стороны руководства за рационализаторскую смекалку, благо, главным инженером там работал ватик – старожил, приехавший в Израиль из Советского Союза в семидесятые годы.
Родители снимали трёхкомнатную квартиру в новом доме полностью меблированную и с хорошими электротоварами.
– Мама, как у вас хорошо и не скажешь, что это схерут (съём).
– А, что, мы должны жить, как свиньи в грязи?
Там жили, как люди и тут будет не хуже, правда Коля?
– Ещё бы, с такой, как ты хозяйкой и в аду был бы рай.
Белочка, а, когда мы купим свою квартиру, то вообще ты её превратишь в царский дворец.
– Купим, купим… где гарантов возьмём?
Вера не выдержала.
– Вы чего тут устраиваете проблему – Люба с Лёвой работают, а я пойду, как не рабочий гарант.
Папа отвернулся и пошёл на балкон покурить, а мама бросила сквозь зубы:
– Любка сказала, что мы от них гарантов не получим, она не собирается за нас сесть в тюрьму.
– Вот, кальба!
– Что ты сказала?
– Я сказала, что она сука, но не переживайте, мир не без добрых людей, есть у меня Наташка с Офером, Люда, жена Олега, уже работает на маскорот, то есть, на зарплату, не пропадём, ищите себе подходящее жильё, проскочим.
Заехала она на несколько часов и в Ашкелон, навестить к великой взаимной радости семью Олега Фрейдмана.
Они обменялись новостями.
Вера видела, как сопереживают ей Олег с Людой, последняя даже разревелась.
– Девочка наша, какая у тебя горькая судьбинушка, мужайся, мы будем вместе с тобой молиться за успешную операцию твоему любимому.
Если тебе нужна будет наша помощь, можешь всегда на нас рассчитывать…
И, Вера верила в искренность слов и дружеского к ней отношения всей милой её сердцу семьи, так тепло отнёсшейся к ней с первой встречи.
Они вкусно пообедали знаменитыми голубцами Люды и, когда уже пили кофе, Вера не выдержала:
– Простите, Олег, но хоть одну песню на мои стихи вы написали?
Девушка от своего не скромного вопроса покраснела, абард рассмеялся.
– Ну, конечно, написал, и ни одну, а целых три, думаю, что в будущем у тебя будут новые стихи, а у меня на них родятся новые совместные песни.
Я хотел тебе сделать сюрприз, чтобы ты сама на подаренных тебе новых кассетах случайно обнаружила песни на свои стихи, а ты…
Вера поцеловала барда в щёку.
– Не переживайте Олег, я не испорчу окончательно ваш приятный для меня сюрприз.
Я не спрашиваю вас, какие мои строки стали песнями, просто буду слушать все подряд и с радостью выискивать среди них наши совместные.
Вера пожелала удачи на службе Лене, которая через парочку дней призывалась в армию, послушала, как проникновенно поёт Алла под аккомпанемент папиной гитары песни на его слова и, получив долгожданные кассеты барда, отправилась в свой университетский городок.
Она ещё не успела выехать из Ашкелона, как вставила в магнитофон кассету и заслушалась песнями, и вот, после вступительного перебора гитары, Вера услышала с лёгкой хрипотцой голос Олега Фрейдмана, пропевающий до боли в душе знакомые, написанные ею слова:
Ничего не хочу, почему только слёзы
Заструились к губам, словно реки к морям.
Я ладонью сотру этот случай курьёзный.
Не хочу никому свою боль доверять.
Ничего не хочу, а хотелось так много… —
Всё делить пополам – отдавать или брать,
Что бы я для тебя не была недотрогой,
Целовал мою каждую клетку и прядь…
Ничего не хочу без тебя, а с тобою
Покоряла б вершины и тайны глубин…
Но уставшее сердце стучит с перебоем,
Не познавшее счастье ответной любви.
Ничего не хочу, не хочу, не хочу я…
За окном ветер грустную песню поёт.
Время сердцем стучит, от разлуки врачуя.
Доверяю ему я надежду на взлёт…
Вера остановила машину на обочине и упала лицом на руль – эти стихи она написала вскоре после того, как перестал появляться у неё Галь, когда в голову полезли самые разнообразные мысли.
Многое из этих строк сегодня опровергнуто, но есть и полностью совпадающие с сегодняшним настроением.
Вера вытерла слёзы – как прочувственно спел Олег, как будто влез к ней в душу и вместе пережил все горькие минуты разлуки.
Вера завела мотор, нет, по дороге она не будет слушать эти песни – больно, очень больно…
На тридцатое ноября Галю была назначена операция.
Волнение у Веры достигло самого высшего предела, на карту было поставлено не здоровье, а вся жизнь любимого человека, а вместе с ней и её судьба.
В тоже время, в случае успеха, возвращённая настоящая жизнь дорогого сердцу Галя могла раскрасить в тёплые и радостные тона дальнейшую жизнь девушки.
За десять дней до ожидаемой с невероятным волнением операции Галя, к ней заехала в общежитие Наташа и с самого порога закричала:
– Верка, пиздец, я еврейка, всем еврейкам еврейка.
Сказала, что это сделаю, и сделала!
– Наташка, выражаясь твоим языком, а на хрена это тебе всё сдалось?
– Дурочка, меня теперь похоронят на еврейском кладбище, а ни где-нибудь за оградой…
Увидев до смешного удивлённое лицо Веры, подруга рассмеялась.
– Посмотри…
Она вытянула вперёд руку.
Вера увидела на пальце подруги золотое колечко, осыпанное осколочками бриллиантов.
– Наташка, я так понимаю, тебе Офер сделал предложение?
– Вот именно, честь по чести, даже на колено встал, медведь неповоротливый…
– Наташик, так ведь он давно уже был готов был ехать с тобой в Прагу и зарегистрироваться.