Текст книги "Люди молчаливого подвига"

Автор книги: Овидий Горчаков

Соавторы: Александр Сгибнев,Михаил Колесников,Мария Колесникова,Александр Василевский,Антон Бринский,Иван Падерин,Иван Василевич,В. Курас,В. Золотухин,Михаил Кореневский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 27 страниц)

2. Выбор псевдонима

В просторной землянке, отведенной группе Фазлиахметова, было тепло и уютно. Расположившись вокруг стола из свежевыструганных досок, разведчики подпевали патефону, но при появлении генерала лихо вскочили со своих мест. Их командир, пожалуй, такой, каким и представлял его себе заместитель начальника штаба фронта, порывисто шагнул вперед для доклада. Кто-то потянулся к пластинке на патефоне.

– Не надо! С душой поет, и голос приятный, – сказал генерал, одним жестом останавливая и доклад, и прекращение песни. Где шинель повесить? Чайком угостите?

«И я, и все, кто был тогда в землянке, – вспоминает Фарид Салихович, – думали, что такой гость начнет проверять нас, экзаменовать. А он присел к столу, к песне прислушался. Потом знак подал: ну-ка подхватывайте, мол, и сам запел негромко:

 
Парня встретила дружная
Фронтовая семья.
Всюду были товарищи
Всюду были друзья…
 

Затем пили чай, генерал расспрашивал про наших родных и близких…»

В тот вечер только раз коснулся заместитель начальника штаба фронта предстоящего разведчикам задания, спросив Фазлиахметова:

– Какой псевдоним выбрали?

Фарид назвал, теперь уже не помнит какую, фамилию с окончанием на «ский».

– Ой, не очень нравится. Люблю, когда псевдоним у разведчика со смыслом. А то недавно докладывают: старший разведгруппы – Щукарь. Нелепо! Так и видишь шолоховского деда на крючке. Вроде бы недобрый намек. Заменил! Я бы на вашем месте вот чью фамилию взял, – и генерал указал на висевший в землянке плакат с портретом Александра Матросова.

Фазлиахметов ответил, что сам ни за что бы не решился взять фамилию героя. Слишком ответственность высока.

– А ты решайся! Так и затвердим – Матросов.

И, круто меняя тему, обратился ко всем:

– Каких-либо личных просьб, вопросов ко мне нет?

– Товарищ генерал, – решился Фазлиахметов, – я второй месяц друга не встречаю. Александра Чеклуева. На той стороне?

– Чеклуев?

– Так точно. Мы с ним трижды выбрасывались в тыл, награждены одним приказом…

– Встревожился, значит? Это хорошо, что о товарищах думаешь. Все в порядке у Чеклуева. Это ведь ему Щукаря подсовывали. Заменили хорошим именем, и дела идут преотлично, – пошутил генерал. – Молодец твой Чеклуев! И в тебя верю, Матросов!

Ночь перед вылетом в глубокий тыл врага. Это почти всегда – заново прожитая жизнь, только месяцы в ней сжимаются в минуты, дни пролетают за несколько ударов сердца. Какие-то – за три, какие-то – за десять. Не по порядку в сложно запутанной очередности вызывает их память на повторный смотр.

…Явочная квартира. Вбегает лейтенант Морозов. Бледный, дрожащие губы едва шевелятся – слов не разобрать. Да возьми же себя в руки, докладывай! Оказывается, Прищепчик погиб. Сначала ранили его гестаповцы, потом окружать стали. Выждал разведчик, пока подошли они поближе. Выкрикнул какие-то слова, издали не расслышать, какие именно, рванул чеку гранаты и на разжатой ладони протянул подбегающим фашистам: нате, гады!

Чудес не бывает, и все-таки ночью Фазлиахметов послал людей, а вдруг жив остался?! Ни с чем вернулись. Что же сказал, что выкрикнул Прищепчик перед гибелью? Так хотелось услышать эти последние слова героя… Ведь месяцы, долгие месяцы проведены вместе… Истинный патриот был – и пусть земляки его об этом знают.

…А Самуйлик? О чем подумал этот разведчик, когда понял, что жить остается не более минуты? Он все шутил, что заворожен от пуль разнастоящей испанской цыганкой. Серьги – с блюдце величиной! Поколдовала, поцеловала и предрекла бессмертие добровольцу республиканской армии. Перед боем с фашистами, под Мадридом. И туда – добровольцем, и в разведку – добровольцем. Смелый, как дьявол. Как Саша Чеклуев. Там, в Испании, сбылось цыганкино обещание, здесь не сбылось…

…Лиходиевская Лена. Лучше – Елена Викентьевна: немолодая была, лет на пятнадцать старше Фарида. Белоруска, беспартийная, многодетная. Знали, что хороший человек, настоящая патриотка, но не звали к себе в отряд. Из-за детей. Сама пришла с надежной рекомендацией, взмолилась: дайте поручение, испытайте! Вы же видите, горит родная Белоруссия, гибнут родные советские люди – как же стоять в стороне, не быть бойцом?

Поначалу встревожил ее подход к делу. Она считала, что немецких и особенно венгерских, румынских, итальянских солдат и унтер-офицеров надо привлекать на сторону Красной Армии разъяснениями, пламенной агитацией. Из рабочих ведь большинство, из крестьян, как мажет не дойти до них великая правда? Елену предупредили: поосторожней, товарищ агитатор! Ты теперь в разведке, и от тебя незримая нить к спецотряду «Москва» протянулась. Схватят фашисты – будут допытываться про эту нить. Сначала с лисьей ласковостью, потом – с каленым железом в руках. Не всякий выдержит. «Это выдержать невозможно, – спокойно сказала Лиходиевская, – только вы не тревожьтесь. Если случится непоправимое, никто, кроме меня, в опасности не окажется».

Как-то привела она в условленное место венгерского унтер-офицера, и тот объявил представителям спецотряда, что при первой же возможности сдастся в плен советским солдатам. В необходимости такого шага его убедила вот эта (кивнул на Лиходиевскую) очень умная женщина. Он – из 151-й венгерской дивизии, входящей во 2-ю венгерскую армию. Но прошел слух, что эта армия уже фактически перестала существовать, так как многие солдаты 106-й и 108-й ее дивизий расстреляны гитлеровцами из пулеметов под Брянском за отказ воевать. А 151-я прибыла в Осиповичи и готовится следовать в Минск. Штаб расположился в здании ГФП – полевой секретной полиции…

Унтер-офицер все рассказывал, словно боялся, что его не дослушают до конца. А Елена Викентьевна улыбалась: вот видите, и мой агитаторский подход приносит результаты!

И они были значительными – результаты смертельно опасной работы Елены Лиходиевской и других патриотов – добровольцев разведки.

Гитлеровцы бесновались, расстреливали и вешали, стремясь запугать местное население, чтобы оно не помотало партизанскому движению, не вливало в него обновляющие силы. «В обращении с бандитами (так на официальном языке фашистов назывались партизаны) и их добровольными пособниками проявлять крайнюю жестокость», – приказывал Гитлер.

Но и самые варварские меры не приносили гитлеровцам желанных результатов: сотни патриотов приходили к партизанам. Сотни людей, не боясь смерти, нападали на вражеские гарнизоны, взрывали мосты и дороги. Опять, как живые, предстают герои, без которых спецотряд ни за что бы не добился успеха, не выполнил, как нужно, боевое задание. Добыть важную информацию – это было девизом всей жизни этих людей. Смыслом ее!

Один сообщает: в военном городке Марьиной Горки поселились 1888 курсантов зенитно-артиллерийской школы № 0/П-41. Там же находится сейчас и гренадерский полк № 2635, личного состава – 1571 человек. Другой подтверждает: да, совершенно точно, это 2635-й полк, полевая почта 11024. И добавляет: на станции Талька гитлеровцы разгрузили 32 вагона с авиабомбами. Бомбы из 12 вагонов отправлены на склады в Медведовку и Михайлово, из остальных 20 – на Пуховичский аэродром…

Эти сведения, едва успев зашифровать, без промедления передавал в Центр Николай Гришин. Он уверенно обеспечивал спецотряд «Москва» радиосвязью с мая 1943 года. Присланный Большой землей заменить погибшего радиста Василия Железняка, Гришин и был одним из тех людей, кто ходил «в Бортны за семенами табака», пока не повстречал недалеко от Попова Гряда любопытного Сеню.

А 20 ноября 1943 года Гришин сообщил Центру:

«Разведчица, наблюдавшая за гарнизоном и станцией Осиповичи, Е. В. Лиходиевская сегодня арестована гестапо. В тюрьме покончила с собой, чтобы под пытками не назвать имен товарищей…»

Трудно, очень трудно уснуть перед вылетом в глубокий вражеский тыл – в неведомое, подстерегающее тебя множеством неожиданных испытаний. Знает командир разведгруппы, что и его боевые друзья не спят, а только притихли и каждый думает о чем-то своем, решает какую-то важную для себя задачу. А какую задачу решает он, Фарид Фазлиахметов, бывший студент 3-го курса Московского авиационного института имени С. Орджоникидзе, попросившийся в разведчики, когда фашисты напали на его Родину? Ничего он сейчас не решает, просто случаи вспоминает: разные, да и то в сложно запутанной очередности…

Нет, не в запутанной, отмечает вдруг Фарид. Со строгим отбором подбрасывает память пережитое. Подбрасывает случаи для раздумий на вечную тему о жизни и смерти. Не праздная для солдата тема, не заумное философствование. Разве не ставят солдаты подписей под клятвой, обязывающей их защищать Родину мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни? Не это ли подтолкнуло память выстроить в один ряд: Прищепчик, Самуйлик, Лиходиевская, Железняк…

В чем же смысл того, что он, Фарид Фазлиахметов, отправляется за линию фронта с именем Александра Матросова? Задал задачу товарищ генерал! Трудность хотел подчеркнуть, смертельный риск, даже безысходность? Напомнить о готовности к самопожертвованию? Не то, не то! Смысл тут в том, что в делах разведгруппы «Александр Матросов» должно как бы конкретизироваться, обрести реальность бессмертие солдата-героя, закрывшего своим телом амбразуру вражеского дзота у деревни Чернушки, что недалеко от города Локня.

Фарид попытался рассмотреть в темноте плакат, подсказавший генералу псевдоним со смыслом, и ему показалось, что видит его, видит портрет, такой знакомый, читает много раз прочитанный и, кажется, наизусть запомнившийся текст.

Локня – это Великолукская область. А Бютов – это уже Восточная Пруссия. Но у деревни Чернушки, близ Локни, не оборвался боевой путь Александра Матросова, одним из первых советских воинов ступит он на территорию врага.

Тихо в землянке.

– Все ли спят? – вполголоса спросил Фазлиахметов.

Никто не ответил.

3. Во вражеском тылу

– Внимание, приготовиться! Как ни ждешь этого момента, а он захватывает тебя врасплох. Ведь совсем недавно пересекли линию фронта, совсем недавно за черными, обледенелыми иллюминаторами вспыхивали бесформенные букеты зенитных разрывов.

Резко, простуженно хрипит сирена. И словно в добавление к ней над пилотской кабиной мигает желтоватый светлячок. Это значит – прилетели. Это значит – будь готов! Бесшумно открывается люк. В лицо резко бьет холодная струя. В шумящую тьму столкнули мешки. Один за другим покидают самолет разведчики. Командир замыкает цепочку. Ему в первую секунду показалось, что он повис в густом леденящем воздухе, не движется. Осмотрелся: огоньки внизу расширяются, увеличиваются, как бы летят навстречу. Огоньки! Но это не те, что вселяют веру, говорят – ты не один, тебя ждут. Здесь, в Восточной Пруссии, разведчиков не ждали, для них не зажигали огней, спасительных, манящих. Парашюты несли их к чужой, вражеской земле!

К счастью, огоньки, мерцавшие внизу, не отозвались выстрелами. Фазлиахметов приземлился тихо, плавно. Не услышав ничего подозрительного, поднялся. Вокруг – настороженная, пугающая тишина. Тусклый ночной простор. Справа, совсем близко, прорисовывается какая-то каменная громада. За спиной, когда обернулся, увидел, вернее, почувствовал перелесок, знакомый по карте. Голые, насквозь промороженные деревья поскрипывали – глухо, нехотя. Вскоре пошел снег. Это хорошо – заметет следы.

Неожиданно вскрикнула ворона: один раз, два, три. Фазлиахметов обрадовался: приближается Николай Гришин – это его сигнал. Через минуту, услышав ответ, Николай был уже рядом, возбужденный, довольный. Один за другим собрались и остальные. Правда, Михаил Козич сильно повредил ногу и еле двигался.

– Углубляемся в лес, – распорядился командир.

Закинули за плечи мешки, взяли парашюты и тихо; словно тени, направились в чащу. Разведчики были уже в безопасности, когда над деревней взошло солнце.

Фазлиахметов провел во вражеском тылу полвойны, но там, на родной земле, временно занятой оккупантами, кругом были свои люди. Здесь все иначе: враждебность и злоба.

В найденные неподалеку аккуратные стожки сена запрятали парашюты: более подходящего места в тот момент не было. Отсюда же, прикрывшись лесом, сообщили в штаб фронта:

«Приземлились благополучно. Начинаем действовать. Матросов».

Хозяин в ответ поблагодарил за быстрое сообщение, поздравил с благополучным приземлением и еще раз напомнил: район трудный, будьте предельно осторожны!

Через день в штаб пойдет новая радиограмма. Матросов передаст сведения общего порядка. Населенные пункты такие-то и такие: фашисты продлевают линию окопов. Граница между Восточной Пруссией и Польшей по обе стороны укреплена дзотами через 100—150 метров. Окопы в три ряда. Дорога обнесена проволокой. Города Бютов и Мышинец опоясаны несколькими линиями окопов и дзотов.

Поставьте себя на место командующего, которому разведка пошлет подобное донесение. Район, интересующий его, далек, очень далек – в него не съездишь на рекогносцировку, в него не всмотришься с помощью бинокля. А сведения разведчиков как бы оживили карту, приблизили ее настолько, что видишь все и представляешь все. Вот они, эти деревни-крепости. Слева тянутся болота, непроходимые ни для человека, ни для машины. Справа, параллельно автостраде, появились многокилометровые линии окопов вперемежку с дзотами. Дзоты идут и вдоль границы – вот они! – идут через каждые 100—150 метров. Около Бютова, с его тугим узлом железных и шоссейных дорог, тоже укрепления. А тебе, командующему, не любоваться картой, твоим войскам нужно наступать в этом направлении! Вот почему ты безмерно благодарен отчаянным ребятам, которые обосновались в самом логове противника и стали твоими всевидящими глазами, всеслышащими ушами. Они пришли туда первыми, пришли маленьким, но деятельным авангардом.

И не случайно он собственноручно напишет и прикажет без задержки отправить свое послание им, бойцам группы «Александр Матросов»:

«Дорогие товарищи! Горячо поздравляем вас с Новым, 1945 годом – годом окончательного разгрома врага. Желаем вам здоровья, сил и успехов в вашей трудной боевой работе на благо великой нашей Родины, во славу нашей доблестной армии. Всех обнимаем!»

Из перелеска, где находилась дальняя охрана базы, трижды прокричал филин. Не беззаботно, а требовательно, даже чуть-чуть нервозно, как показалось командиру. Филин мог подать сигнал, если в населенном пункте, подступавшем к самой опушке, появились каратели.

– Вариант второй! – распорядился командир. Это значит просекой, идущей параллельно поселку и потому не просматриваемой из него, перебраться подальше – в заброшенную старую лесную сторожку, разбитую шальным снарядом. Там глубокий, с двумя выходами, подвал. Там Гришин сможет передать информацию, добытую за день. В ней кое-что есть любопытное: сократилось число воинских эшелонов, проходящих через узловой пункт к фронту, и, наоборот, все чаще, особенно по ночам, мчатся поезда назад: прямо на платформах груды чемоданов, шкафы, сейфы. Неужели очередное «выпрямление» линии фронта? Видимо, да. Это важно знать командованию. Противник, предпринимающий эвакуационные меры, готовится к отступлению. Таков закон войны.

Шли, рассредоточившись, быстрым, вгоняющим в пот шагом. Было тревожно. Командир не верил тем, кто бахвалился своей твердокаменностью. Просто жизнь разведчика научила их владеть собой, проявлять, как говорят, железную выдержку. Тогда и опасность не размагничивает. И мысль, обострившись, остается четкой и собранной. И еще – Фазлиахметов убедился на собственном опыте – в час испытания здорово помогает дисциплина. Мы можем разниться друг от друга наклонностями, привычками, складом ума – все это приемлемо в разведке. Разведчиками, как и солдатами, не рождаются – ими становятся. В разведке действуют люди, а не сверхчеловеки! Но дисциплина – прежде любых знаний, которыми тебя обогатили в штабе. Если нет дисциплины – и знания, и оружие не сработают, как и когда нужно.

Фазлиахметов был счастлив: его группа и в жизни, и в работе, и в мелочах поведения умела блюсти дисциплину свято. Вот и сейчас. Он еще не успел напомнить кое-что, непременное в подобных ситуациях, а разведчики уже осмотрели бункер, выставили дозоры, приготовились. Гришин пыхтит от усталости, ему в скоростных марафонах достается больше всего: рация и батареи питания к ней все же увесисты. К тому же озабоченность, как бы не потревожить какой-либо детали. Пока радист возился с аппаратурой, другие развернули антенну.

Николай Гришин, словно в стационарных условиях, включил приемник, освободился, насколько возможно, от помех, мастерски отыскал среди хаоса работающих точек свою – родную, единственную. Руки у него все равно что у пианиста – жаль, руки радистов не воспеты подобно рукам музыкантов. Красные от стужи, уставшие от непомерной тяжести, они все-таки не потеряли легкости, летучей подвижности. Сколько уже раз с тех пор, как приземлились, итожил радист в мудреных вереницах цифр, в размеренных, напевных «та-та-та… ти-ти, та-та…» труд разведчиков, следопытов вражеского тыла.

Сейчас, охраняемый друзьями, Гришин информирует хозяина о бегстве вражеских тылов. Спешит, спешит: ведь разведывательная радиослужба гитлеровцев не дремлет, каждый сигнал неизвестной ей рации стремится засечь, запеленговать. На улицах Бютова и Мышинца, в их окрестностях Фазлиахметов не единожды видел машины с громоздкими антеннами на крышах.

Вернулся Козич. Он ушел на задание вчера вечером – проверить, для чего прибыли тодтовские строительные подразделения в приграничную деревню. Там до этого, кроме жандармов, никого из военных не было. Сегодня ночью, докладывал Козич Фазлиахметову, доставлена землеройная техника, солдаты сваривают автогеном какие-то металлические конструкции. На рассвете начались работы: строители роют многокилометровые траншеи, а на флангах, лицом к изгибу шоссе, устанавливают металлоконструкции и заливают их бетоном – получаются бронеколпаки. Не успев передохнуть, Гришин взял у командира узкий листок бумажки с текстом, быстро зашифровал его и со скоростью, посильной лишь для радистов его выучки, передал в штаб фронта. Он не боялся, что пробыл в эфире чуть больше обычного срока – с этой базы передачи еще не велись, и разведчики уйдут отсюда, как только, филин прокричит сигнал.

Но филин не напоминал о себе почти до самого вечера. Увидев, что каратели освободили для своих несколько домов и расположились на ночлег, он пришел к Фазлиахметову. Продрогший. Голодный. Но не сел перекусить, попросил только свернуть ему цигарку – пальцы, занемев от холода, не слушались.

– Лучше бы уйти отсюда, товарищ командир! – сказал разведчик. – Они, думаю, напали на наш след. Привезли какой-то парашют, что-то спрашивали у жителей, указывая на лес…

Фазлиахметов и сам подумывал об этом. Тем более, совсем недалеко Польша. Там люди иные: приютят, помогут во всем. А сюда, в этот район, – «ездить на работу». Гришин снова вышел на связь, передал хозяину, что выгоднее перейти на базу по соседству, как обговаривали перед вылетом. На узле связи находился майор Медведовский, человек опытный, умный, – он тут же ответил согласием.

И опять в путь. Осторожно, мягко ступают на промерзшую землю. Обошли стороной мрачный, нахохлившийся хутор: пожалуй, ударят в спину. Не мешкая ни секунды, единым рывком перемахнули заброшенную контрольную пограничную полосу: граница вон куда передвинулась. Еще хутор, но уже польский: домишки низенькие, деревянные, давно не знавшие ремонта. И его миновали стороной, остановились в деревне Ольшин. Наблюдение показало: солдат, жандармов вроде бы нет. На разведку идет Михаил Козич. Отличное знание языка поможет ему. Тем более, он уже был в Ольшине неделю назад – предварительные знакомства завязывал.

Томительные минуты ожидания. Деревня будто вымерла. Ни прохожих на улице, ни огней в окнах. Лишь одна труба дымила – в центре, в доме, с виду богатом. Фазлиахметов выдвинулся к деревне ближе всех, с тревогой прислушивался к каждому шороху.

Тишину нарушили шаги – твердые, безбоязненные. Выходит, у Козича все в порядке.

– Знакомьтесь, это друг, – представил Михаил крепкоплечего, лет под пятьдесят, мужчину в обтрепанном кожухе. – Он все нам расскажет…

Сколько бы ни довелось жить, Фазлиахметов никогда не забудет поляков. Их доброты, дружбы, их постоянной готовности помочь. Вот он – один из тысяч. Тепло, по-братски здоровается. Извиняется, что не может принять в доме: у солтыса, по-нашему старосты, там, где дымится труба, остановились жандармы. Сегодня по всей деревне ходили, присматривали помещение попросторнее: строители, сказали, прибудут. Границу, видимо, укреплять. Достал из мешочка горячую картошку, краюху хлеба – больше, извините, ничего нет. Подробно рассказал обо всем, что происходит вокруг, чем «дышит» район. Потом проводил на ночевку в глубину леса, где вырыты землянки на случай немецких облав. «Здесь ничего не бойтесь!» – успокоил на прощание. И ушел, пригласив к себе Козича: сойдет за поляка.

Утром, едва рассвело, лес ожил, наполнился людскими голосами, машинным шумом. Уж не погоня ли? Приказав быть всем наготове, Фазлиахметов – от дерева к дереву – подобрался к дороге, идущей отростком от шоссе. Двигались машины – но то были не каратели, а саперы. Пешком, под присмотром конвоиров, шли понуро мужчины разных возрастов, согнанные, как догадался Фарид, на принудительные работы. Вернувшись в землянку, Фазлиахметов застал там и Козича со своим польским другом. Перед ними на кусочках тетрадных листов завтрак: по две картофелины, по луковице и ломтю хлеба на брата. В бутылках коричневато отсвечивал чай: первый со дня приземления.

Михаил, сославшись на то, что уже поел, присел с Фазлиахметовым в сторонке и рассказал ему обо всем, что узнал. Саперов привезли, чтобы наращивать старые укрепления. Жандармы сгоняют местных жителей на оборонительные работы, а тех, кто у них на особой заметке, вывозят километров за пятьдесят – шестьдесят: вас, объясняют, нельзя тут больше оставлять, вы будете предавать героев фюрера. Многих «за сочувствие Советам» отправляют в концлагерь: из деревни Бандыс – свыше пятидесяти человек, с хутора Завады – двадцать семь. В одной деревне арестованные выкрикивали: «Советы все равно придут!» Их жандармы, озверев, забили насмерть. Между такими-то и такими-то деревнями, продолжал Козич, саперы устанавливают в бронеколпаках пулеметы. Неподалеку от перекрестка шоссе, начинаясь от болота, появился противотанковый ров.

Фазлиахметов слушал внимательно: как опытный разведчик, он мысленно соединял все эти сведения в единое целое, чтобы там, за сотни километров, вырисовывалась наиболее полная картина. Фарид сознавал, что сражения выигрывают не разведчики, а народ, армия, но разведчик – поистине первый боец в цепи наступающих. Выдвинувшись далеко впереди атакующего, карающего вала, он, разведчик, помогает не автоматом, а быстрым и глубоким умом, острым наметанным глазом, способностью мгновенно осмыслить совершенно неожиданную информацию, проникнуть в замысел противника, предвосхитить его шаги. Сейчас Гришин закончит еду, настроит свой передатчик на волну, которая незримо свяжет его со штабом фронта. Разверните, товарищи командиры, карты, у нас, на нашем участке, враг чувствует себя так-то и так-то, делает то-то и то-то. И завтра слушайте нас, склонившись над картой, и послезавтра – мы не пропустим без точной оценки ни одного железнодорожного эшелона, ни одной автомобильной колонны, ни одного подразделения, передвигающихся открыто или маскируясь по лесным дорогам и тропинкам.

«Хозяину. Гарнизон Мышинец почти удвоился. Прибыли два танковых батальона, полк пехоты и до роты связистов. Матросов».

«Хозяину. Через Бютов за день прошло 26 эшелонов с людьми и техникой – на семи техника тщательно закрыта брезентом. Солдаты шумят о какой-то новинке, придуманной фюрером, которая спасет Германию. Матросов».

«Хозяину. Из Восточной Пруссии через Мышинец и Чарня на Ольшаны и далее на Бараново двигалась колонна мотопехоты, танков и автомашин. Матросов».

Шумит пограничный лес, наполненный ветром, людским гвалтом и рокотом моторов. Укрепляется линия вражеской обороны. Все брошено, чтобы отдалить последний час. А неподалеку от сонмища гитлеровских частей и подразделений, прикрывшись лесной глухоманью, отстукивает советский радист: «Та-та-та… ти-ти-ти…»

Грядет возмездие…