Текст книги "Люди молчаливого подвига"

Автор книги: Овидий Горчаков

Соавторы: Александр Сгибнев,Михаил Колесников,Мария Колесникова,Александр Василевский,Антон Бринский,Иван Падерин,Иван Василевич,В. Курас,В. Золотухин,Михаил Кореневский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 27 страниц)

13.

После суда над Ильзе ее брат получил от нее короткое письмо:

«Я ничего другого не ждала от них. Теперь я довольна и совершенно спокойна… Все, кто меня знал, будут одного мнения – я честна…»

За несколько дней до приведения смертного приговора в исполнение антифашистка сказала своей соседке по камере:

– Я выдержала. Я никого не выдала.

Убежденность в правоте своего дела, могучая воля, которой она обладала, помогали Ильзе вынести все пытки гестаповского ада. Свое прощальное письмо матери, хотя это было очень тяжело, Ильзе написала готическим шрифтом. Она сделала это потому, что знала: готический шрифт мать читает легче, чем латинский.

Основная часть письма утеряна в концлагере Равенсбрюк. Когда гестаповцы отправили туда мать Ильзе Штёбе, старушка взяла последнее письмо дочери с собой. Каким-то чудом сохранился лишь клочок с несколькими строками. Вот они:

«22.12.42. Моя дорогая мама!.. Благодарю тебя, мамочка, за исполнение моих последних желаний. Не печалься, в таких случаях не место трауру… И не носи, пожалуйста, черного платья!..»

Ильзе Штёбе была казнена в ночь с 23 на 24 декабря 1942 года. Казнена на гильотине.

Героическая дочь своей родины, славная антифашистка Ильзе Штёбе Указом Президиума Верховного Совета Союза ССР была посмертно награждена орденом Красного Знамени.

А. Бринский.
Макс.
О Юзефе Собесяке

Макс – партизанский псевдоним Юзефа Матвеевича Собесяка, позже прославленного военачальника Польской Народной Республики.

Я познакомился с ним осенью 1942 года, когда по заданию командования вышел с отрядом на Волынь, чтобы развернуть разведывательную работу на Сарнинском, Ковельском и Здолбуновском железнодорожных узлах, а также в некоторых районах Ровенской и Волынской областей. Среди действовавших на Волыни партизанских отрядов был и отряд под командованием Макса. Партизаны Макса оказали нам большую помощь в сборе сведений о вражеских войсках.

Когда мы знакомились с местными партизанскими отрядами, мой заместитель Иван Насекин, рассказывая об отряде Макса, обронил такую фразу:

– Не знаю, как с ним держаться: ведь он польский офицер. И то удивительно, что большинство в отряде – это украинцы, русские; поляков там раз-два и обчелся, а командует ими поляк!

– А как партизаны относятся к своему командиру? – спросил я Насекина.

– Хорошо относятся, уважают, – ответил он. – И в отряде порядок.

На другой день я побывал в отряде Макса, познакомился с людьми, с жизнью партизан. Самого Макса мне повидать тогда не удалось: он находился на боевом задании.

Отряд состоял из людей тринадцати национальностей, это действительно была многоплеменная братская семья, объединившая свои усилия на борьбу с гитлеровскими захватчиками. Тут были партизан гражданской войны щорсовец Сильвестр Миткалик, старый подпольщик Лукьянчук, капитан Иван Данильченко, возглавляемая коммунистом Бутко группа пограничников, группа молодежи во главе с комсомольцами Павлом Миткаликом и Маломедиком…

Было видно, что люди не только уважают, но и любят своего командира.

На другой день после обеда мне доложили, что в наш лагерь прибыл Макс. Я вышел из землянки и увидел приближавшуюся группу партизан. Впереди шел рослый, хорошо сложенный красивый блондин с открытым веселым лицом. Он был в сером пиджаке, подпоясан широким армейским ремнем, на котором в кобуре висел пистолет с длинной белой цепочкой, за спиной – карабин.

– Командир отряда Юзеф Собесяк, Макс, – представился он на украинском языке с сильным польским акцентом и при этом поднес два пальца к козырьку своей черной поношенной, но аккуратной кепки: так отдают честь в польской армии.

– Командир отрядов Бринский, дядя Петя, – ответил я на представление Макса.

Мы пожали друг другу руки.

Пригласив его в землянку, я стал расспрашивать о делах партизанских, о том, как ушел он от немцев, когда везли его в ковельское гестапо (об этом уже говорили в отряде).

Макс оказался общительным, душевным собеседником. Мне понравились его откровенность, взгляды на политическую и военную обстановку. Появилась уверенность, что в нем я нашел хорошего друга, и мое первое впечатление оправдалось.

За ужином я спросил Макса:

– Вы имеете офицерское звание?

– У меня чин подофицера, – ответил он.

В свою очередь, и я рассказал Максу о себе, познакомил его с работой наших отрядов, спросил, согласен ли он присоединиться к нам. Макс согласился. Завершая беседу, я сказал, что у нас в отрядах такая традиция: хорошее знакомство и дружба скрепляются боевыми делами.

Макс с улыбкой заметил, что это отличная традиция.

– Для первого знакомства даю вам две мины, – продолжал я. – С вами пойдет один наш опытный командир. Нужно взорвать два поезда. Только прошу не считать, что это проверка.

– Договорились! – ответил Макс.

Еще раньше, до личной встречи с ним, мне было известно, что он из крестьян-бедняков Люблинского воеводства Красноставского повята, в детстве работал батраком у помещика, затем рабочим на заводе. В сентябре 1939 года, когда гитлеровская Германия вторглась в Польшу, Юзеф Собесяк служил в армии, сражался против немецко-фашистских захватчиков. Вскоре страна была оккупирована врагом. Не желая оставаться под властью фашистов, Макс перешел на советскую территорию. Работал на заводе, был директором ковельских машинно-тракторных мастерских.

Когда гитлеровская Германия напала на Советский Союз, Собесяк эвакуировался на восток страны с отходящими частями Красной Армии. Позднее он неоднократно просил военкоматы направить его в действующую армию; в конце концов он получил возможность принять участие в борьбе против гитлеровских захватчиков.

Макс вернулся в оккупированный врагом городок Маневичи, недалеко от Ковеля. Тут его никто не знал, и он устроился слесарем в одной частной мастерской, а затем связался с подпольщиками. Ему предложили перейти работать в районную типографию: нужно было иметь там своего человека.

Вскоре стали появляться листовки, призывающие к борьбе против фашистских оккупантов. Листовки вызвали переполох. Бургомистр и комендант полиции приняли все меры, чтобы найти антифашистов. Производились облавы, аресты, допросы; начались расстрелы. Полиция долго не могла раскрыть подпольной организации. И все же в конце концов Макса арестовали. После предварительного допроса, ничего не добившись, его направили в ковельское гестапо. Семь полицаев-конвоиров повезли связанного Макса в Ковель. Ясно было, что в Ковеле его узнают и он будет повешен, что кроме него могут погибнуть жена и двое детей, которые там скрываются.

Лежал он, связанный, на санях и упорно думал о побеге. Не будь связан, можно было бы броситься в этот густой кустарник, что у самой дороги, скрыться в лесу, а там снова борьба! Что же делать? Надо как-то усыпить бдительность конвоиров. Макс пытался с ними заговорить, попросил закурить. Те не отвечали. А потом старший вообще запретил ему разговаривать.

Тогда Макс начал петь, а пел он, к слову сказать, хорошо!

Сначала шли религиозные песнопения. Полицаи не останавливали, не запрещали. Потом он затянул украинские песни. Полицаи стали прислушиваться. Но вот полилась нежная, хватающая за сердце мелодия:

 
Згадай, казачэ, минули рокы,
Як мы з тобою кохалысь вдвох.
 

Один полицай не выдержал и поддержал:

 
И ты схылылась мэны на груды,
Тихо шэптала: люблю тэбэ…
 

Последующие куплеты пели уже все. Далеко разносилась песня, отвечало ей лесное эхо…

Старший конвоир сунул в рот арестованному папиросу:

– Покури и еще споем, – сказал он.

Конвоиры стали разговаривать с Максом, однако рук ему не развязывали. А до Ковеля все ближе… Стараясь не выдать своей тревоги, он сохранял уверенный, спокойный вид. Один полицай даже пожалел, что будет скучно возвращаться без такого веселого арестанта.

– Пустяки, ошибка, забери ее холера. С кем теперь не бывает? Быстрее бы до Ковеля добраться, там разберутся; обратно в Маневичи опять вместе поедем, – заявил Макс, прикидываясь беззаботным простачком.

На полпути остановились на хуторе, чтобы лошадей покормить и самим перекусить. Пять полицаев зашли в хату, а двоих оставили возле арестованного. Немного погодя один полицай вышел и распорядился:

– Развяжите арестованного и ведите в хату.

Макс расправил онемевшие руки и ноги, метнул острым взглядом: совсем близко темный лес. «Бежать, бежать… Нет, нельзя: три вооруженных полицая рядом…»

В хате полицаи уже похозяйничали: на столе три бутылки самогона, огурцы, сало. Около плиты хлопочет оробевшая хозяйка. На сковородке жарится яичница.

– Садись, – распорядился старший конвоир и налил арестованному самогону.

Макс выпил, закусил.

– Ну а теперь спой, – сказал старший.

Макс спел несколько украинских песен, пьяные полицаи подпевали.

– Хорошо поешь, но из гестапо тебе не вырваться, – ухмыляясь, сказал полицай.

А Макс пел и обдумывал план побега. Полицаи пьяные, трое уже едва языком ворочают. Винтовки стоят в углу возле дверей…

Но у полицаев есть еще пистолеты, гранаты. Броситься к двери – ничего не получится, успеют выстрелить. Есть надежда убежать, когда будут выводить из хаты, воспользоваться теснотой. «Что делать, как лучше?.. Решать немедленно!» Вдруг взгляд Макса остановился на окне, выходившем в огород. За ним росли яблони. А дальше, за огородом, начинался лес.

– Запевай последнюю, будем собираться, – сказал старший конвоир.

Макс запел свою любимую:

 
За золото счастья не купыш,
А сэрденько можно згубыть…
 

Пел и поглядывал на окно, лихорадочно взвешивал, может быть, единственную и последнюю возможность уйти от мук и смерти. На глаз смерил расстояние. «А что, если сразу броситься, телом вышибить раму, – недаром же я был спортсменом. Но надо без сапог, чтобы легче бежать».

– Одевайся, пойдем! – приказал полицай.

– Разрешите переобуться, а то ноги отекли.

– Переобувайся, только побыстрее. – Два полицая забрали винтовки и вышли из хаты. Остальные одевались.

Макс снял сапоги, пальто, остался в шерстяных носках, свитере и ушанке.

Стремительный бросок. Звон стекла, треск рамы – и Макс на воле! Казалось, он не упал на снег, а лишь слегка коснулся его, выпрямился, как стальная пружина, и стремглав побежал к лесу по мягкому мартовскому снегу.

Конвоиры в первое мгновение растерялись, даже не поняли, что произошло. Потом бросились к окну, выскочили во двор, кричали, стреляли.

Макс не оглядывался. Он слышал крики, выстрелы и бежал… И вот уже он в лесу.

Бежать здесь труднее, зато безопаснее. Долго гнались за Максом полицаи, а потом крики и стрельба прекратились: преследователи отстали. Около восьми километров пробежал Макс.

На одном хуторе его обули, одели и помогли добраться до польской колонии Конинск.

Тут к Максу присоединились три антифашиста. Гитлеровцы расстреляли их родственников за то, что они дали поесть советским воинам, выходившим из окружения. Потом в группу вступили Булик, Николай Конищук из села Грива… Так стал складываться новый партизанский отряд в Маневичском районе под командованием Макса. Позднее его отряд, как и другие партизанские отряды, действовавшие тогда на Волыни и Ровенщине, присоединился к нам. Он продолжал командовать отрядом и был моим заместителем по работе среди польского населения.

Макс был неутомим. Он выступал перед народом, призывая к еще более активной и смелой борьбе против фашизма, писал листовки, создавал антифашистские группы, встречался с подпольщиками, ходил на боевые операции, пускал под откос поезда. Партизаны наносили удары фашистам в Ковеле, Луцке, Пинске, Бресте. Молва о смельчаках Макса распространилась далеко за пределы Волыни.

Вскоре Собесяку присвоили звание капитана.

В начале 1944 года на Волыни была сформирована польская партизанская бригада для действий в Польше. Макса назначили ее командиром. Он вел партизанскую борьбу на польской земле до ее освобождения от гитлеровских захватчиков.

Многое можно было бы о нем рассказать, но я остановлюсь лишь на некоторых случаях из нашей совместной работы.

Однажды Макс сказал мне, что с ним хочет встретиться инженер Шевчук – бывший секретарь Маневичской районной управы. Я разрешил Максу встречу с инженером и напомнил о нашей традиции: если Шевчук хочет с нами дружить, пусть насолит врагу. Макс захватил с собой две магнитные мины, чтобы передать инженеру.

Встреча состоялась в доме знакомого лесника. Бывший секретарь управы явился один, вооруженный винтовкой, пистолетом и гранатами. Войдя в хату, он молча положил оружие на стол и сказал:

– Мне очень неприятно, пан Собесяк… Не знаю даже, как говорить… Вы можете расстрелять меня, и это будет правильно… В свое время я хотел убить вас, как бандита, но оказалось не вы, а я бандит…

– Не будем об этом говорить, – перебил его Макс, – сейчас самое важное – сегодняшний день и то, что будет завтра… Мне передали, что вы хотите помочь нам. Вот об этом поговорим.

– За этим я и пришел. До сих пор я боролся против коммунистов, а теперь буду бороться против фашизма, как настоящий коммунист…

Инженер и в самом деле включился в борьбу с гитлеровскими оккупантами. Полученные от Макса мины использовал, как ему рекомендовалось: одной был уничтожен состав с бензином, который взорвался недалеко от Сарн, а вторая была вложена им в вагон с оружием. Бывший секретарь районной управы передавал нам сведения о немецких гарнизонах, о передвижении войск и грузов противника по железной дороге Ковель – Сарны. По нашему заданию он побывал в Ровно, Луцке, Ковеле. Помогал устанавливать связи с польскими подпольщиками.

В середине января 1943 года Шевчук передал, что комендант полиции одного из окрестных районов хочет встретиться с Максом и сообщить важные сведения. Это было для нас неожиданностью. Комендант – ярый антикоммунист, верный слуга Гитлера, злобный враг Советской власти, один из организаторов массовых расправ над советскими людьми. Коменданту давно вынесен приговор. И вот этот враг просит встречи со своими жертвами, которых избивал, пытал, уничтожал. Что это? Очередная хитрость врага?.. А может, и в самом деле передаст важные для нас сведения.

Мы знали: когда дела гитлеровских захватчиков принимали плохой оборот, их ставленники нередко начинали заигрывать с партизанами, надеясь заслужить себе впоследствии помилование. Наступление Красной Армии под Сталинградом многим освежило мозги.

Пришлось согласиться на встречу. Время было для нас сложное. Гитлеровцы начали большую карательную операцию. Конечно, мы надеялись кое-что узнать о ней от коменданта. Место встречи назначили в лесу. На встречу поехали Макс и один наш опытный разведчик.

Были приняты меры безопасности. Макс и разведчик прибыли к указанному месту раньше, разожгли костер. Ждать пришлось недолго. Вскоре на глухой проселочной дороге появились сани, в которых сидели бывший секретарь управы и комендант. Оба подошли к костру.

– Вас, конечно, удивляет, что я просил встречи, – назвал комендант. – Но я больше не мог… Вы, господин Собесяк, счастливый человек. Вы избрали правильный путь, а я просчитался… Хочу попытаться искупить свою вину.

– Кто вам мешает? – спросил Макс. – Искупайте.

– Я понимаю, что не заслуживаю ничего, кроме осуждения и презрения, но я многое знаю и могу помочь вам.

– Что вы знаете о начавшейся облаве? – прервал его Макс.

– Все знаю. Ради этого приехал. У меня есть план этой операции, – он вынул из кармана сложенную бумагу и протянул ее Максу.

– Возьмите! Ознакомьтесь. Это копия… Уверяю вас – все правильно.

От коменданта узнали, что возросшая активность партизан на Волыни и Ровенщине встревожила захватчиков. На днях комендант был в Ровно на совещании, которое проводил гитлеровский ставленник на Украине Кох. Он зачитал телеграмму из Берлина. Гитлер требовал немедленно покончить с партизанами в этих районах и всеми мерами обеспечить нормальную работу железных дорог, подвозивших к фронту живую силу и военную технику.

Генерал-губернатору Волыни и Подолья Гитлер объявил выговор за «беспорядки» в генерал-губернаторстве. Ведь это на его землях – где-то южнее Пинска – находился, по мнению фашистского командования, центр партизанского движения.

Генерал-губернатор поклялся, что сожжет все села, расстреляет всех, кто вызывает хоть малейшее подозрение, но никому больше не позволит нарушать введенный рейхом «новый порядок». Сразу же после совещания был разработан план уничтожения партизан, базирующихся между реками Стырь, Стоход и Турья.

Карательная операция против нас началась пятнадцатого января, к двадцать второму должно быть закончено окружение, а к двадцать пятому – должна завершиться и вся операция в целом.

И вот – удача! Макс получил и привез нам план облавы, в котором с чисто немецкой пунктуальностью было расписано все до мельчайших подробностей: какие группы, под чьим командованием, какого числа и в какое время должны двигаться и занять определенные населенные пункты или рубежи. Коменданту поручено командовать одной из групп.

Составителям плана казалось, что все учтено, все предусмотрено, что партизанам не вырваться из кольца. Уверенные в успехе, они в самом начале операции даже выпустили листовки, предлагая нам по доброй воле сложить оружие, выйти из леса и сдаться, угрожая, что в противном случае мы все погибнем, «как мухи».

Переданный комендантом план полностью раскрыл нам карты врага. Мы действовали по своему контрплану и свели на нет замысел врага.

Хорошо помню и такой случай. На Волыни, в Камень-Каширском районе, жил управляющий имениями – польский помещик Н. Мы знали, что он, бывший крупный магнат, имел только на Волыни три имения. Но в сентябре 1939 года ему пришлось их покинуть и перебраться на Буг, к немцам, которые тогда оккупировали Польшу.

В 1941 году, когда гитлеровская Германия захватила Волынь, помещик Н. вернулся, но уже не хозяином своих бывших имений, а только управляющим. Нам было известно, что пан Н. близок к немцам, имеет много знакомых, друзей – видных чиновников в генерал-губернаторстве Волыни и Подолья и в рейхскомиссариате Украины. Но до нас дошли слухи и о том, что он ненавидит гитлеровских оккупантов.

Я поручил Максу встретиться с Н.

Прошло несколько дней. Как-то рано утром ко мне в землянку заходит Макс. Когда он снял полушубок, я увидел, что Макс одет в форму польского офицера, на груди красуется польский орден.

– Что это означает? – спросил я.

– Капитан Орлинский, – с улыбкой отрекомендовался Макс – Я только что встречался с паном Н.

– А где вы достали форму и орден?

Макс рассказал, что, получив задание встретиться с паном Н., он распорядился сшить для него форму польского офицера и несколько солдатских мундиров. Кто-то из товарищей осмотрел переодевшегося Макса и заметил, что хорошо бы ему еще нацепить орден. Какой же это капитан во время войны без наград?

Макс вспомнил, что у одного лесничего, бывшего военного, имеется крест, которым он был награжден Пилсудским еще в 1920 году. Когда собирали ценности для Большой земли, чтобы построить партизанскую эскадрилью, лесничий предложил этот крест. Тогда Макс отказался взять, а сейчас попросил крест «напрокат».

Была глухая январская ночь, когда партизаны во главе с Максом подъехали к имению. Кругом тишина, в помещичьем доме темно, только в одном окошке тускло горит свеча. Не успели партизаны приблизиться к дому, как на крыльце появился старик с охотничьим ружьем в руках. Увидев всадников в военной форме, старик опустил свое ружье и удивленно забормотал:

– Матко боска ченстоховска, матко боска, пан Иезус…

Макс спрыгнул с лошади и подошел к старику.

– Доброй ночи, ойтец! Принимай гостей.

– Пан управляющий спят, – сказал старик.

– Разбуди пана управляющего. Доложи, что прибыл капитан Орлинский.

Старик постучал в дверь.

– Кто там? – послышался женский голос.

Старик доложил. Открыла дверь высокая стройная женщина в черном платье. За ее спиной со свечой в руках стоял мужчина, по-видимому, лакей.

Макса пригласили в большую комнату.

Из боковой двери вышел высокий плотный мужчина в пестром шелковом халате. К нему и обратилась женщина:

– Пан управляющий, к вам.

– Капитан Орлинский, – представился Макс и так щелкнул каблуками, что мужчина в халате тоже вытянулся.

– Поручик Н. Прошу пана капитана раздеваться.

Макс снял шинель, шапку, которые подхватил лакей. Управляющий и женщина с удивлением смотрели на Макса.

– Пан – в мундире! – с восторгом сказал управляющий.

– Так, пан поручик. Я на службе и прибыл к пану по делам службы.

– Проше до кабинету.

Вошли в ярко освещенную комнату с закрытыми ставнями. Управляющий сел за стол, а Макса усадил в кресло напротив себя. Закурили.

– Как пан капитан мог добраться сюда? Тут же кругом немцы.

Согласившись, что добраться было нелегко, Макс сделал паузу и с таинственным выражением сообщил, что он должен обсудить с поручиком один важный вопрос.

Управляющий вышел из-за стола, отворил дверь и увидел, что в приемной жолнеры (солдаты). Он перевел взгляд на капитана.

– Это мои люди, пан поручик… Вам, надеюсь, известно, что германские власти призывают к поголовному истреблению поляков. По пути сюда мы получили сведения, что это истребление уже началось. Надо действовать…

Почти до рассвета вел Макс разговор с управляющим. Тот рассказал, что в Ковеле у него есть приятель – немецкий офицер, капитан. Он был на Восточном фронте, получил тяжелое ранение. По состоянию здоровья его перевели в тыл на хозяйственную работу. Капитан ненавидит Гитлера, фашистов и согласится помогать польским партизанам.

Макс пожелал связаться с офицером и попросил пана Н. узнать, не поможет ли капитан достать для его людей оружие, боеприпасы и не располагает ли тот сведениями о ковельском гарнизоне гитлеровцев.

Управляющий обещал на днях быть в Ковеле и с капитаном поговорить. Тогда же обусловили место и время следующей встречи.

Первая встреча Макса с управляющим прошла успешно. Мы с нетерпением ждали следующей встречи, которая должна была состояться после возвращения Н. из Ковеля.

Новая встреча состоялась в небольшом селе, куда пан Н. приехал навестить своего знакомого. Приехал он не с пустыми руками. Кроме важной информации он доставил от гитлеровского офицера около двух десятков винтовок и несколько ящиков боеприпасов.

Макс поинтересовался у Н., не может ли он через капитана достать несколько килограммов тола.

– Видимо, возможно, но потребуется вознаграждение, – ответил Н.

На следующий день мы передали Н. сто рублей золотом (старой царской чеканки) и пачку оккупационных марок. Вскоре от офицера была получена взрывчатка.

Однажды Макс вернулся от управляющего взволнованным.

– Что случилось? – спросил я.

Макс рассказал, что Н. побывал в Ровно, Луцке и узнал, что фашистские оккупанты и их прислужники готовят новые расправы над польским населением.

Мы обсудили с Максом план действий. Прежде всего надо срочно сообщить секретарю подпольного обкома Василию Андреевичу Бегме, дать указания командирам отрядов, чтобы кроме проведения разъяснительной работы выделили часть партизан для защиты польского населения. В Гуту-Степанскую направили партизанский отряд под командой капитана Данильченко. Командиру отряда Ивану Гудованному, находившемуся под Здолбуново, дали приказ временно перебазироваться в район Гуты-Степанской и организовать там самооборону поляков. Подготовили обращения к населению, чтобы люди усилили борьбу против гитлеровских оккупантов.

Через несколько дней пришло донесение от Гудованного:

«Нахожусь в Гуте-Степанской… В некоторых населенных пунктах гитлеровцы силой записывают в полицию. Кто не хочет идти, тех расстреливают как партизан. Навожу порядок… В большинстве сел имеется вооруженная самооборона, устанавливаю с ними связь…»

Иван Гудованный писал, что в Бутейках патриоты разгромили подразделение противника численностью более семисот человек. А в конце донесения просил прислать Макса, чтобы тот по-настоящему разобрался в обстановке. И Макс направился в Гуту-Степанскую…

Вскоре мы узнали о новых успешных операциях партизан и подпольщиков в этом районе. Планы карателей были сорваны.

Добавлю еще несколько слов об управляющем Н. Макс стал для него близким человеком, и он всегда с большим старанием относился к выполнению его заданий. Широкие связи управляющего с гитлеровскими чиновниками и офицерами помогали партизанам проникать во многие учреждения оккупантов. Польские патриоты оказывали нам очень большую помощь. Сколько взорвалось наших мин в поездах и машинах, в самолетах, учреждениях и на складах, куда они попадали при помощи друзей!

Когда Н. стало невозможно больше находиться под Ковелем, мы его переправили в Гуту-Степанскую в распоряжение Макса.

…За боевые дела Макс был награжден орденами Ленина, Красного Знамени, партизанской медалью 1-й степени и многими польскими орденами.

После войны Юзеф Собесяк закончил военную академию, командовал частями и соединениями, был начальником противовоздушной обороны Варшавского военного округа, заместителем главнокомандующего военно-морскими силами Польши. Он неоднократно приезжал в Советский Союз, встречался с боевыми друзьями. До конца дней своих он был верным другом Советского Союза.

17 ноября 1971 года контр-адмирал Юзеф Собесяк – знаменитый Макс скоропостижно скончался.