Текст книги "Это небо (ЛП)"

Автор книги: Отем Доутон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

Глава 7

Лэндон

– Мы играем в молчанку? – шепчет она.

Еще нет десяти утра. Мы с Джеммой едем домой. На пляже я сменил гидрокостюм на брюки-багги и легкую светло-зеленую футболку. Я липкий и мерзкий, в тесном салоне машины она наверняка чувствует, как от меня воняет.

– Нет, я… – перевожу глаза с дороги на нее, – о чем ты?

Она бросает взгляд на заднее сиденье и хмурится.

– С тех пор как Уайт заснул, стало тихо. Ты молчишь. Я как будто помешала твоему утреннему ритуалу. Не стоило падать тебе на хвост, да?

Сжимаю рычаг переключения передач и стискиваю зубы. Молчу я не потому, что нет желания с ней разговаривать. И уж точно не потому, что она помешала моему утреннему ритуалу.

– Нет, я хотел, чтобы ты поехала. Я совсем не против компании.

И это правда.

Она охает, теребя носик на крышке пустого кофейного стакана.

– Хотя тебе, наверное, было скучно.

– Не было, – улыбается она.

Ну и как это понимать?

– Джемма, я не хочу молчать, я…

Я мнусь, прокручивая слова в голове. Все сводится к одному: а что, собственно, я могу рассказать, чтобы Джемма не удрала с воплями? «Я бывший профессиональный серфер, которого два года назад отстранили от турнира за наркотики и потасовки». Да, самое то.

– Я давно этого не делал, и получается погано.

– Давно не разговаривал? – принимает она скептический вид.

– Нет, – говорю я, поворачивая направо. – Давно не рассказывал о своей жизни.

– Может, ты не в курсе, но моя жизнь слишком заунывна, чтобы о ней рассказывать.

Она улыбается, но в голосе улавливается печаль, сжимающая сердце, точно тисками.

– Клаудия говорила о твоем расставании, – произношу я, чувствуя себя придурком.

На щеках проступает легкий румянец, и она прыскает смешком.

– Значит, ты знаешь, что я встречалась с Реном Паркхерстом. Знаешь, что я, как полная идиотка, застукала его с официанткой. Небось, слышал уже, что все можно посмотреть на «Ютубе».

Я откашливаюсь.

– Джемма, этот парень…

– Лэндон, давай обойдемся без речей на тему, что все наладится. Я в порядке. – Она делает длинный успокаивающий вдох. – Скажем так, на куски я не разваливаюсь. Мне не совсем паршиво, но и не очень хорошо.

– Знакомое ощущение, – честно отвечаю я.

– Супер. Так что давай пропустим болтовню о прошлом и поговорим о чем-нибудь другом, пока тишина не свела меня с ума. – Она наклоняет голову к окну и касается указательным пальцем верхней губы. – Что тебя бесит больше всего?

– Хочешь знать, что меня бесит? – выгибаю я брови.

– Почему бы и нет? – Она разворачивается лицом ко мне. – То, что действует человеку на нервы, очень показательно. Если судить по пятничному вечеру, кипятишься ты часто.

Пытаюсь сделать вид, будто фраза меня задела, но актер из меня скверный, да и права она. В этом я преуспел.

– Ну, – настаивает она.

Над зданием поднимается солнце, освещая лобовое стекло и ее лицо. С близкого расстояния я вижу, что ошибся. При свете солнца я замечаю, что глаза у Джеммы не серые, а разноцветные. Голубые и зеленые крапинки пробуждают мысли о небе, истекающем дождем, грозе, колышущихся бездонных водах. Она хлопает тяжелыми черными ресницами, а я подумываю ее поцеловать. Просто притянуть к себе и заткнуть поцелуем на середине фразы. От души удивить.

– Что тебя бесит? Те, кто дышат ртом? Ковыряют в носу? Лопают пузыри из жвачки?

– Обзвонщики, – решаюсь я.

– Обзвонщики? – Она разочарованно качает головой. – И все?

Я смеюсь и пробую еще раз:

– Те, кто мусорят на улице.

– Лучше, – ухмыляется она и тут же отводит глаза.

– Когда пишешь, а карандаши постоянно ломаются.

Она согласно кивает.

– Когда наступаешь на жвачку.

– Молнии, которые заклинивает.

Джемма задумывается.

– Пафосные любители вина.

– Те, кто дают маленькие чаевые.

– Те, кто курят сигары.

– Люди, чья любимая книга «Над пропастью во ржи», – бросаю я.

Она сжимает кулак и вопит:

– Фанаты Холдена Колфилда отравляют мне жизнь.

Меня смешит то, что вид у нее серьезный и вместе с тем глупый.

– Те, кто едут медленно по скоростной полосе, – говорю я.

– Угги летом.

– Люди, которые просят автограф.

– Корка льда на мороженом, – выдает она.

– Дебильный Джастин Бибер.

Она издает звук, будто ее тошнит.

– А как тебе те, кто в людных местах говорят по громкой связи? Как будто кому-то охота слушать, что кто-то готовит на ужин во вторник или как девица расстроена, что из-за лекарств ее парень стал импотентом.

– Кстати о телефонном этикете: давай вспомним об эгоистичных недоумках, которые переписываются или балаболят во время фильма.

Она ежится, словно то, что кто-то говорит по телефону в кинотеатре, причиняет ей боль.

– Когда при личной встрече человек играет в телефоне. И ты такая: «Я здесь!»

Я смеюсь, прекрасно понимая, о чем речь.

– В баре я вижу таких людей постоянно. Они подходят заказать выпивку, потом начинают обновлять статус или чекиниться, а я стою и жду.

– Отвратительно. Поэтому я не сижу в соцсетях. Пока что. – Она кривит губы. – Еще меня бесит, когда люди говорят о протеине и качалках.

Я играю бицепсом и рычу:

– То есть тебе неинтересно узнать про палеодиету и силовые тренировки?

– Господи, нет!

Джемма всплескивает руками и гогочет. Смех у нее фантастический. Как привязчивая новая песня, которую хочется проигрывать на повторе, пока не запомнишь все слова. Слушать смех – это замечательно, но еще лучше ее смешить.

– Крошки в ресторанной кабинке.

– Крошки в постели, – парирует она.

Притормаживаю на светофоре и перевожу взгляд на Джемму. Она перекидывает на плечо волосы цвета меди и выдыхает.

– Когда разминулась с почтальоном и приходится шлепать на почту и стоять в очереди за посылкой.

Я снова смотрю на дорогу.

– Когда в кафе стоишь за человеком, который только у кассы решает, что заказать.

Она косится на меня.

– А как тебе ситуация, когда ты стоишь в очереди, чтобы купить хот-дог, а у стоящей перед тобой девушки проблема с кредитками и тебе приходится платить за ее бензин?

– В мой список это не входит.

Она усмехается, отвернувшись к окну.

– Наверное, ты посчитал меня неудачницей.

– Читать мысли ты не умеешь: мне это даже в голову не приходило. Не переводи тему на меня. Сама начала этот разговор.

– Цыц, я думаю. – Она стучит пальцем по стеклу. – Когда закупаешься в продуктовом и слишком поздно понимаешь, что у стоящего перед тобой человека огромная папка с купонами.

– Или чековая книжка, – вставляю я.

– Или он быстро вынимает папку с купонами, всем папкам папку, выписывает чек и стоит с двадцатью покупками у экспресс-кассы.

– Когда человек набирает много товаров, дает кассиру кучу купонов, выписывает чек, а потом оставляет тележку посреди парковки, и она въезжает в чью-нибудь машину.

Она вскидывает руки.

– Сдаюсь! У меня голова сейчас лопнет.

– Ты согласна, что таким людям уготовано место в аду? – выгибаю я бровь.

– Согласна.

Мы покатываемся со смеху и кидаем друг на друга пытливый взгляд. Может, всему виной любопытство. Может, что-то еще. Поди разберись.

Едва смех затихает, я начинаю беспокоиться, что вернется неловкое молчание, но этого не происходит.

Джемма принимается болтать. Разговор обо всем и ни о чем не досаждает. Она веселая, умная. Все, что она говорит, кажется блестящим и ярким, будто слова подсвечиваются фонариком.

Она рассказывает о первой книге, что растрогала ее до слез («Цветок красного папоротника»), о любимом мороженом (манго-ананас), о том, как в двенадцатом классе они с Джули ездили в Сан-Франциско и у них лопнули две шины.

Она смеется над собой. Часто.

Она говорит о том, что любит кофе, о галереях, которые посетила в Эл-Эй, о группе, которую нашла несколько месяцев назад.

С улыбкой глядя в окно, она поясняет:

– Такую музыку хочется слушать лежа в траве, растворяясь в небе. Такое ощущение, что кожу припекает солнце.

На раз-два я пропал. Попался на крючок. Дело не в том, что она симпатичная (а она симпатичная). Дело в том, как она говорит, как жестикулирует, рисуя пальцами в воздухе, двигая руками в одном ритме со словами. В том, как она теребит кончики волос, постоянно поправляет очки. В том, как она задерживает дыхание, точно волнуется. Дело в ней.

Доехав до дома, мы стоим на балконе рядом с квартирой Джули, не замечая, как вокруг кипит жизнь. Уайт наматывает круги вокруг наших ног, фыркает, слизывает высохшую соленую воду с моих икр.

Джемма смотрит на него и заливается смехом.

А я смотрю на Джемму. Она великолепная, жизнерадостная. Овсяного цвета свитер висит на руке. Мягкие каштановые волосы спадают на обнаженные плечи, щекоча кожу под ключицей. Тонкие лучи солнечного света заливают лицо, отчего становится видна россыпь бледных веснушек на переносице и щеках.

Меня как будто втягивают в нечто важное и мощное. Время словно тянется, вызывая прилив сил. Вспоминается момент, когда под водой зарождается волна. Этого никак не увидеть, можно лишь ощутить то, как поток воды затягивает в пучину океана.

Впервые я не думаю о пустоте, о гнетущей боли, что грызет изнутри. Не думаю о том, что я неудачник. Не думаю о прошлом. Не думаю об Эбби. Не думаю об учебе, счетах. Не думаю ни о чем, кроме этого момента.

– Вот.

– Вот, – повторяет она, приподняв уголок губ.

– Вот… – улыбаюсь я.

– Что случилось? – указывает она на колено, где бледно-красный шрам выглядывает из-под телесной повязки, которую я надеваю на серфинг.

– Акула напала.

Она вытаращивает изумленно-любопытные глаза, разевает рот, обнажая кривоватые нижние зубы.

– Да ну? – выдыхает она.

Она чешет крошечную морщинку посередине лба, прямо над очками. Это так мило. Тянет рассмеяться, но я прячусь за маской строгости, складываю губы в серьезную линию.

– Если точнее, большая белая акула, – киваю я.

Она приваливается к двери, сощурив разноцветные глаза.

– Прикалываешься?

– Прикалываюсь, – хмыкнув, сознаюсь я. – В четырнадцать лет я порвал связку. После операции все зажило, но иногда, если не беречься, все равно беспокоит. Повязку я ношу на всякий случай, если вдруг приходится напрячься.

– Как ты ее порвал?

– Серфил. Тогда я был в юниорском туре. Во время состязания меня приложил серфер, и я отключился. Позже мне сказали, что я как-то странно ударился о дно и колено выгнулось назад. Повезло, что я вообще всплыл.

Она удивлена, может, даже чуточку поражена.

– В юниорском туре? Впечатляет. Это что-то вроде соревнований по серфингу?

«Вроде соревнований по серфингу?» Стараюсь безразлично пожать плечами.

– Типа того.

Я умалчиваю, что через несколько лет я участвовал в профессиональном турнире и чуть не увез домой звание чемпиона АПС. Умалчиваю, что меня выбрали новичком года, в «Спортс иллюстрейтед» обо мне написали статью на шесть страниц. Умалчиваю, что два года назад я получил почти миллион долларов призовых и подписал пятилетний рекламный контракт. Я об этом не говорю, потому что придется объяснять про наркотики, арест, чувство вины. Придется сказать, что я все профукал.

Здорово, что она понятия не имеет, кто я. Я чистый лист – никто ничего от меня не ждет, не строит догадок, не осуждает. Если бы Джемма обо всем знала, она все равно видела бы во мне интересного человека?

– В четырнадцать?

– Да.

– Круто, – ослепительно улыбается она. – Очень круто.

В голосе слышится любопытство, она того и гляди начнет расспрашивать о серфинге, о юниорском туре, поэтому я решаю сменить тему:

– А ты какой была?

Она наклоняет голову вбок, хмурится, чуть выпячивает подбородок.

– Когда?

– В четырнадцать.

Она всматривается мне в лицо, цвет глаз меняется, светлеет до зеленого металлика.

– Не знаю. В основном убогой.

От такой откровенности в груди зарождается нечто незнакомое.

– Не верю.

– Это правда. Я хотела стать актрисой, если тебе это о чем-то говорит.

– Драмкружок?

– О да. Драмкружок, лагерь, шекспировские цитаты. До кучи родители у меня настоящие хиппи. Я приносила в ланч-боксе фигню вроде батончиков с зернами киноа и льна и подсолнечным маслом. Ни одна нормальная девчонка в четырнадцать лет не любила книги, старые черно-белые фильмы и Уолта Уитмена так, как я.

Смысл я улавливаю.

– Убогостью и не пахнет.

– Спасибо, конечно, но разуй глаза. В старших классах это не клево.

– Но ты же с кем-нибудь дружила?

– У меня была семья: родители и брат, – говорит она, и что-то во взгляде меняется. – В школе я дружила только с Джули, а в свободное время играла в джин рамми и сумасшедшие восьмерки с пожилой соседкой и ее друзьями.

– Сумасшедшие восьмерки? – смеюсь я.

Мне нравится представлять, как Джемма играет в карты с пожилыми дамами.

Воображаю ее за круглым столом с сигарой во рту и котелком на голове.

– Да. Барб пекла мерзкий яблочный пирог и жульничала в карты. – Она кривится. – А у тебя что?

Я могу сыграть только в сундучки.

– У меня все в норме.

Джемма убирает челку со лба и фыркает.

– Я имела в виду, каким ты был в четырнадцать.

– В джин рамми со старушками я не играл.

– Ну еще бы, – кивает она, словно о чем-то вспомнила. – Правда, я уверена, что ты излучал флюиды убойного серфера.

– Убойного серфера? – приподнимаю я бровь.

– Не скромничай. Ты прекрасно меня понял. – Она переходит на ужасный серферский говор, оттопыривает большой палец и мизинец в жесте шака: – Сделай-ка ханг тэн на этой крутой волне, братан!

– Братан? – смеюсь я.

– Извини, я тебя обидела? – хохочет она.

– Нет, – качаю я головой. – Люблю стереотипы.

– Хочешь сказать, ты не в курсе, что девчонки сходят по такой фигне с ума? – спрашивает она уже нормальным голосом.

Сейчас мне интересно, от чего сходит с ума только одна девчонка.

– Не хотелось бы обламывать тебя, братан, но «ханг тэн» уже лет пятьдесят не говорят.

– Я общалась с соседкой восьмидесяти лет и любила старые черно-белые фильмы. Старомодный жаргон ко мне прилип.

Хохоча, я разворачиваю ее руку, излишне долго касаясь кончиками пальцев согретой солнцем кожи.

– Когда делаешь жест шака, всегда разворачивай ладонь к себе.

Она морщит нос.

– Извини. Если честно, я избегала ваших, как чумы.

– Наших?

– Да, – расплывается она в улыбке, похожей на солнце. – Твоего племени.

Я невольно улыбаюсь в ответ.

– Большинство просто не понимает ощущений после отличного серфинга. Вокруг нет ничего, кроме тебя, воды и ветра. Только серфер знает, что такое испытывать судьбу. Кажется, что все бесконечно. – Я задумываюсь. Закрываю глаза и вытягиваю руку, словно хочу коснуться воды. – Забыться проще простого.

Мне боязно, что за долгую болтовню она поднимет меня на смех. Но нет. Она выдыхает и говорит:

– Звучит восхитительно.

– Так и есть. Тебе надо попробовать.

Замечаю, как темные ресницы смотрятся на фоне светлой кожи. На миг я представляю, как касаюсь губами нежных ресниц, чувствую, как они трепещут.

– Да ни за что, – говорит она, разрушая фантазию.

– Почему?

– По кочану.

– Ты живешь в Калифорнии.

– И что?

– А то, что ты калифорнийка.

Сердцебиение учащается. Может, потому, что пять секунд назад я подумывал впиться ей в губы, а может, потому, что сейчас я представляю Джемму на воде, гидрокостюм облегает все изгибы, влажные волосы растекаются по спине.

– И что это значит?

– Ты должна хотя бы раз попробовать посерфить. Это записано в кодексе чести штата.

– Как обязанность голосовать?

– Да. Как болеть за «Лейкерс», непонятно за что ненавидеть «Фресно», считать, что с авокадо и замороженным йогуртом все становится вкуснее.

С минуту она задумчиво молчит.

– Ты забыл, что на днях я грохнулась со стула?

Разразившись громовым смехом, я вспоминаю тот случай: Джемма распласталась на полу, синее платье облепило бедра, лицо пылало огнем.

– Нет, не забыл. И вряд ли забуду.

– Тогда тебе должно быть понятно, что я ни за что в жизни не удержусь на крошечной доске. Да еще и на воде.

– Отмазывайся, отмазывайся.

– Я не отмазываюсь. А говорю как есть. Некоторые вещи не меняются. Первый закон Ньютона. Законы Кеплера о планетных движениях. Теория относительности. Несовместимость Джеммы Сэйерс и спорта.

Я опять смеюсь. Она мне нравится. Очень нравится.

– Всего разок, – подстрекаю я.

– Да я без понятия, что делать.

– Я научу.

«Пожалуйста, соглашайся».

– Кошмар. Я опозорюсь.

– Вначале у всех не получается. Когда я серфил первый раз, я разбил губу и доской поставил себе фингал.

– Если ты пытаешься меня успокоить, то выходит паршиво, – тычет она в меня пальцем.

Я хохочу.

– Я возьму у Клаудии гидрокостюм, и на неделе попробуем.

Она таращит на меня разноцветные глаза.

– Не представляю Клаудию на серфе. Она больше похожа на задиристую эмо-герл.

– У нее неплохо получается, – пожимаю я плечами. – В свое время наш дядя был знаменитым серфером и сделал все, чтобы с раннего детства мы стояли на досках.

Джемма задумывается. Прикусывает губу.

– Соглашайся, – тихо подбиваю я, перед глазами плывет, губы онемели. – Соглашайся.

Мне настолько хочется, чтобы она согласилась, что аж становится неловко.

По тому, как она хмурится, видно, что я ее уговорил. Сдержав победный вопль, я жду того, что она скажет.

– Может быть.

– И на том спасибо, – шепчу я, пока она не передумала. – Джемма?

Она наклоняет голову и пальцем поправляет очки. Прелестно.

– Да?

Без раздумий я слегка обхватываю подбородок и большим пальцем провожу по нежному уголку рта. Опрометчивый поступок, но я не сожалею. Кожа на ощупь мягкая, Джемма стоит настолько близко, что я чувствую теплое дыхание. Даже улавливаю запах клубничного блеска для губ.

Она едва различимо смеется. Похоже на вздох, который вдруг превратился в смех.

– Волос?

– Нет. – Я медленно отступаю, не сводя с нее глаз. Уайт следует за мной, прижимаясь к ногам. – На этот раз не волос.

Глава 8

Джемма

Последующие дни проходят как в тумане.

Я то реву из-за Рена и проверяю звонки с почтой, то зацикливаюсь на Лэндоне и утре на пляже. Вспоминаю, как он выглядел, как сверкал на солнце, вытирая соленую воду. Думаю о том, как он коснулся пальцами щеки и меня затрясло. Ей-богу, затрясло.

Говорю Джули, что сердце у меня, скорее всего, страдает романтической шизофренией, а она советует съесть мороженого.

В понедельник я приступаю к работе в «Тете Золе» и выясняю, что обслуживать столики утомительно и весело. В первый вечер я как тень хожу за Клаудией от стола к столу. К среде мне достаются два вип-стола и три кабинки.

Я надеюсь увидеться с Лэндоном на работе или возле дома, но на этом фронте сплошная печаль.

Подумываю пойти и постучаться к нему в квартиру, но что сказать, понятия не имею. Может, сочинить соседскую отмазку вроде: «Я тут готовлю кексы. У тебя, случаем, нет яиц?»

На ум приходит только полная ахинея, поэтому я сижу сложа руки.

Я утешаюсь тем, что смотреть старые фильмы с Уибитом гораздо безвреднее, чем распахивать душу перед очередным парнем.

Как раз когда я почти начинаю верить, что Лэндон Янг был плодом помутившегося от горя воображения, он собственной персоной возникает у двери с двумя серфбордами.

– Привет. Готова к первому уроку?

Хлопаю глазами. Я что, брежу?

– Так ты говорил серьезно?

Я опять в пижаме, на голове кошмар, в руке наполовину пустая миска с размякшими хлопьями. А вот Лэндон в пляжных шортах и футболке смахивает на современного греческого бога.

Он покачивается с пятки на носок, и сердце у меня переворачивается.

– Так ты говорил серьезно? – повторяю я.

Вот интересно, мы с Лэндоном хоть раз увидимся, когда я не одета как бомжиха или не падаю со стула? Неужели я прошу о многом?

– Конечно, серьезно, – отвечает он, делая шаг ближе, вглядываясь мне в лицо. – А ты нет?

Лэндон

– Раз.

Она вытягивает руки.

– Два.

Она опускает ладони на палубу.

– Три.

В окружении песчаных брызг она быстро выпрямляется, для равновесия раскидывает руки в стороны. Она сгибает ноги в коленях и ставит стопы перпендикулярно стрингеру.

Я тренирую Джемму на пляжном симуляторе. За сорок пять минут, что мы здесь, я рассказал об основах: как ловить волны, как выгребать к берегу.

– Ну? – оборачивается она, выжидательно глядя на меня.

Солнечные лучи путаются в темно-золотистых прядях, глаза лучатся невероятным синим светом.

– Лучше.

Перешагнув через нос доски, я встаю у нее за спиной, причем настолько близко, что чувствую запах шампуня и пота.

– Я тоже так подумала, – кивает она.

– В следующий раз попытайся немного развернуть левую ногу. – Оценивающим взглядом я смотрю, как она выворачивает стопу. – Будет удобнее, если ты поставишь ноги на пару сантиметров шире и чуть глубже прогнешься.

Кончиками пальцев давлю на поясницу, прямо над резинкой тянущихся темно-серых плавок.

– Поняла, – кивает она.

– Обычно хочется посмотреть вниз, увидеть, как ноги стоят на палубе, но если не опускать подбородок и глаза, держать равновесие проще.

– Ладно.

– И бедра, – говорю я, провожу рукой по изгибу талии, прижимаюсь бедрами к ее бедрам, – должны быть вот так.

Большим пальцем дотрагиваюсь до края плавок, сдерживая порыв двинуться дальше.

– Хорошо.

Джемма нагибает шею так, что я дышу ей на ухо. Тяжело сглатываю и через силу отступаю. Все утро я сомневаюсь в каждом шаге. Хотя нет, не так. Я сомневаюсь в себе всю неделю.

Может, подойти и поговорить? Или лучше держаться подальше? Мысли о ней засели в голове. В понедельник я даже попросил Тиш изменить график, потому что не был готов встретиться с Джеммой на работе. Я думал, что проглазею на нее весь вечер. Детский сад какой-то.

Стыдно от того, насколько чутко я реагирую на каждое ее движение. Стоять близко, касаться мягкой кожи, видеть, как она усердно выполняет шаги, растягивая гибкие мышцы, – это издевательство.

У нее трепещут ресницы, а у меня внутри все переворачивается. Она смеется, а у меня бешено колотится сердце. Она мимоходом трогает меня за запястье, и меня трясет. Какой парень двадцати двух лет будет дергаться из-за девчонки?

Джемма потягивается, выпятив грудь.

– Ну что, сенсей, каков вердикт?

– У тебя неплохо получается, – говорю я, отведя глаза, чтобы не пялиться на грудь.

Она судорожно выдыхает и трет руки.

– Спасибо. Это сложнее, чем я думала, а ведь я даже не на воде.

И не говори-ка.

– Да, это сложно, но как только разберешься, с серфингом ничто не сравнится. Остальное испаряется.

– Забывается?

Рукой она заслоняет глаза от солнца. Легкий ветерок усиливается, обдувает, кончики ее волос щекочут мне предплечья.

– В точку, – улыбаюсь я и беру гидрокостюмы. – Ну что, готова проверить свои возможности?

– Сейчас? – разевает она рот.

– Да, сейчас.

С сомнением кивнув, Джемма берет гидрокостюм, который мы позаимствовали у сестры, и прикусывает нижнюю губу.

– По-твоему, я смогу? Давай еще потренируемся на пляже. Я думала, до воды мы доберемся где-то через неделю.

Просовывая ногу в гидрокостюм, я киваю туда, где в легком предсказуемом ритме плещутся волны.

– Условий лучше не найти. Ребята в основном новички, можно не волноваться, что на нас нападут.

Джемма хлопает глазами.

– Нападут? – еле слышно спрашивает она.

– Серферы охраняют свои брейки, но вон там, – тычу я пальцем в людей, – опасности нет. Они просто развлекаются.

– Откуда тебе знать?

– Поверь. Ничего серьезного не случится: волны пологие.

– Пологие? – морщит она нос.

– То есть мягкие, медленные. Для обучения самое то.

– Хорошо, – нерешительно отзывается она, но пропихивает ногу в гидрокостюм.

– Давай помогу. Если вывернуть наизнанку, натянуть на ноги гораздо проще.

Джемма смотрит на меня так, будто я говорю на мандаринском наречии.

– Вывернуть наизнанку? Как же я его надену, если он вывернут наизнанку?

Я со смехом подхожу к ней.

– Вот так.

Деликатничать не удается. Гидрокостюмы сидят как вторая кожа, без прикосновений не обойтись. Из-за того, что я помогаю втиснуться в костюм, приходится ее трогать. Везде.

Я осторожно натягиваю упругий неопрен на округлые ягодицы, поправляю на бедрах, сдерживая стон. Материал гладкий – холодное черное масло, скрывающее кремовую кожу.

Когда она просовывает руки в рукава, я перекидываю ее волосы через плечо, задев пальцами шею, коснувшись чувствительного местечка между подбородком и ухом.

Джемма резко вдыхает и медленно выдыхает. Я тоже.

– Спасибо, – говорит она через плечо, криво ухмыляясь.

– На здоровье.

Застегиваю молнию и отступаю. Грудь ходит ходуном быстрее, чем должна, быстрее обычного.

Соберись, тряпка!

Поднимаю с песка доски. Свой серфборд беру под мышку, а доску, которую я захватил для Джеммы, ставлю.

– Для устойчивости я взял тебе лонгборд. При такой скорости волн ты не уйдешь под воду.

С горящим лицом она разворачивается ко мне всем телом.

– Уйду под воду?

– Ну да. Чем медленнее катишься, тем выше вероятность, что тебя затянет под воду.

Она собирает глаза в кучку.

– Но…

– Но, – перебиваю я, – ты будешь на лонгборде с толстыми рейлами. Во-первых, на нем легче учиться держать равновесие. Во-вторых, при низкой скорости он выдержит большую нагрузку.

– Лэндон, я даже не запомнила термины, которым ты меня учил. Вряд ли я готова.

– Ты готова, – обнадеживаю я. – Чтобы серфить, термины ни к чему. Чередуй руки, когда гребешь, и стой подальше, чтобы нос оставался на воде. Советую первые два раза не вставать полностью. Стой на коленях.

Как только слова слетают с языка, мне становится неловко. Какой клевый сексуальный намек.

Благо Джемма ничего не замечает.

– А если я упаду? – хрипит она.

– Если упадешь? Замени «если» на «когда».

Она прячет лицо в ладонях и мяукает, как кошка.

– Первое время ты чаще будешь падать, чем стоять, – хохочу я. – Когда это случится, постарайся отплыть от доски, чтобы не схлопотать по голове. И не забывай: это всего лишь вода. При такой скорости, как сегодня, бояться нечего.

Джемма выглядывает через щелку между пальцами. Она прелесть.

– А где будешь ты? – испуганно спрашивает она.

Ей нечего опасаться, не из-за чего волноваться. Я хочу, чтобы она веселилась, наслаждалась вместе со мной.

Я наклоняюсь к ее лицу. Она должна знать, что говорю я серьезно. Джемма моргает, внимательно глядя на меня ясными глазами. Я сглатываю. Такое ощущение, что грудь вот-вот разорвется.

– Я буду рядом с тобой. Постоянно.