Текст книги "Это небо (ЛП)"

Автор книги: Отем Доутон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

Глава 4

Джемма

Несколько часов и три тысячи калорий спустя мы вчетвером сидим вразвалку в гостиной. Клетка стоит в углу рядом с футоном. Уибит наблюдает за нами через прутья, уплетая сырой овес.

На экране в черном пальто расхаживает Бенедикт Камбербэтч. Намотанный вокруг шеи красный шарф добавляет внешнему виду утонченной элегантности.

Кофейный столик загромождают пустые контейнеры, скомканные фантики, доска для игры «Категории». Недавно Клаудия исчезла на десять минут, а вернулась под звуки мариачи в детском сомбреро и с кувшином «Маргариты».

Стоит сознаться: несмотря на то что она влюблена в Рена, она нравится мне все больше.

– Бадминтон не командный спорт. – Джули, заглядывая мне через плечо, подсматривает ответы. – Лучше внеси бейсбол или баскетбол, Джем.

– Я не разобралась, – отвечаю я, хотя это не совсем правда. Лучше сказать так, чем пояснять, что мне мешает думать маленький таймер, отсчитывающий секунды, как часы Судного дня.

– Я внес боулинг. – Смит хмуро глядит на свой список.

Джули кривит губы.

– Боулинг тоже не командный спорт.

Клаудия поднимает палец.

– Здесь можно поспорить. Посмотри, сколько существует лиг.

Следующие пять минут обсуждаются заслуги боулинга как командного спорта. Раздаются крики, по комнате летают крендели, предлагаются штрафные шоты.

Понаблюдав несколько минут, я наконец-то осмеливаюсь броситься в драку:

– В прошлом декабре рождественский корпоратив у нас проходил в боулинге. Играли принцы против принцесс, суммировались очки. В этом случае боулинг считается командным делом?

– То-то и оно! – Смит благодарно ухмыляется и дает мне пять.

Джули кидает на меня свирепый взгляд.

– И ты, Брут?¹

Клаудия не обращает на нее внимания и бросает кубик, чтобы узнать следующую букву.

– Джули не рассказывала, как вы подружились.

– В театральном лагере, – хором отзываемся мы с Джули.

– Нас связала любовь к музыкальным шоу, – объясняет она.

– И инструктор, от которого несло сигарами. Он больше любил флиртовать с девочками, чем преподавать Шекспира. Это была дружба с первого взгляда.

Джули ухмыляется.

– Еще помогли фейерверки и зажигательная музыка.

– В театральном лагере? – переспрашивает Смит. – Значит, к нашему маленькому стаду прибилась еще одна актриса?

– Да, – выпаливает Джули.

– Раньше я хотела быть актрисой, – поправляю я. – Теперь – нет.

– Хватит, Джем, – закатывает глаза Джули. – Ты не серьезно.

– Серьезно. Я уже тебе говорила, что двести отказов излечили меня от актерского вируса.

Ее уверенность непоколебима.

– Ты передумаешь.

Я качаю головой.

– Я решила выбрать новый карьерный путь. Разрываюсь между страховым агентом и пчеловодом.

– Пчеловодом? – с забавным видом переспрашивает она, выгнув брови.

– Не знаю, слышала ты или нет, Джули Энн Акерман, но мы столкнулись с серьезным пчелиным кризисом. Это катастрофа для экосистемы. Если пчел будет мало, только подумай, сколько растений не опылят, сколько меда не сделают. – Прикладываю руку к сердцу. – При помощи оснащения и инициативы я внесу свою лепту.

Лучшая подруга качает головой.

– Какая ересь.

Я приподнимаю бровь.

– То есть ты хочешь жить в мире без растений? Намекаешь, что ты против пчел?

– Я не против пчел! – смущенно вопит она. – Но это вздор – бросать актерское мастерство и становиться пчеловодом.

– Может, у меня долг перед миром, – настаиваю я.

– Речь не о пчелах и не о твоем долге. – Она хватает меня за руку. – Правда в том, что ты боишься отказов.

– Ну и что? – Я отдергиваю руку. – После недели, которую я пережила, я имею право чувствовать что хочу.

Смит кивает.

– Верно!

– Отказы – это жесть. – Клаудия подносит к губам печенье, покрытое взбитыми сливками, арахисовой крошкой и радужной присыпкой. За последние несколько часов я пришла к выводу, что, несмотря на стройную фигуру, Клаудия обожает вредную пищу. – Стоит забыть о прослушиваниях. Мы должны написать сценарии и сняться сами, как Сильвестр Сталлоне сделал с «Рокки».

– Или Бен Аффлек и Мэтт Деймон с «Умницей Уиллом Хантингом», – добавляет Смит.

Клаудия, пережевывая, смотрит на меня.

– Напиши сценарий о Рене и о том, как ты наткнулась на них с той девицей.

– С официанткой, – уточняю я.

– С официанткой. Ясно. – Она криво ухмыляется. – У меня есть знакомый, который снимает десятиминутные вебизоды. Надо вас свести.

– Не знаю. Как-то прискорбно зацикливаться на бывшем.

Клаудия наклоняет голову.

– Для комедии – нет. Больше похоже на месть.

– Джем, признай, что это отличный материал, – говорит Джули.

– Ты права. Уже слышу, как щелкает хлопушка, а режиссер кричит в мегафон: «Сцена «Слепая подружка». Дубль первый!» – язвлю я.

– Секс продается, – кивнув, умничает Смит.

– Понимаю, но секс даже не пылкий. Оранжево-красный свет свечей не мерцает на гладкой потной коже. По полу не разбросаны лепестки роз. Из проигрывателя не мурлычет Эл Грин. Видео сняли в туалете. Оно больше похоже на записи с тюремных камер, чем на художественное порно. Из освещения только люминесцентные лампы. Из декораций твердая плитка, рулоны туалетной бумаги и дозатор для тампонов. В шкафах на заднем плане наверняка отыщутся вантуз и швабра. Это можно посчитать сексуальным, только если вам по вкусу всякая пошлятина.

Клаудия, хохоча, закидывает печенье в рот.

– То есть во время прелюдии ты не пользуешься чистящими средствами? Многое упускаешь.

– Я люблю отбеливатель, – шутит Смит.

Гогоча, Джули хлопает себя по бедру.

– Я не против очистителей для унитаза.

– Чистящие средства не самое ужасное, – повышаю я голос. – Самое ужасное, что звезда ролика мой парень, а его партнерша не я.

Я на подхвате. Точнее, я актриса второго плана. Роль у меня простая, ее можно разбить на три части.

Шаг первый: войти в туалет.

Шаг второй: увидеть, как возлюбленный занимается сексом с официанткой.

Шаг третий: упасть в обморок.

– От голливудской подружки до голливудской бывшей подружки за пять секунд. Какая банальность. – Мне самой от себя противно. – Знаю, звучит глупо, но мне казалось, что у нас с Реном все по-настоящему.

– Серьезно? – Джули ставит бокал с «Маргаритой».

– Ну да. Я была с ним два года. У тебя другое мнение?

Она наклоняет голову.

– Не знаю, Джем. Раньше говорить не хотелось, потому что ты переживала, но я сомневаюсь, что в последнее время ты была счастлива с Реном.

Провожу языком по острому краю верхних зубов. Из-за слов Джули внутри все сжимается.

– Я была счастлива.

– Правда? Как по мне, тебя попросту все устраивало, а счастье – это совсем другое.

– Я понимаю, что ты делаешь, Джулс.

Она округляет глаза.

– И что же я делаю?

Взмахиваю рукой.

– Ты пытаешься все перекрутить. Пытаешься убедить, что я ничего не потеряла и мне лучше без Рена.

– Получается?

– Без понятия. Наверное.

Перебираю воспоминания. Вспоминаются ночи, когда я просыпалась рядом с Реном, паниковала и думала о том, что я здесь забыла, молчаливые ужины, когда мы играли в телефонах, чтобы не общаться.

Выходит, все это время я себя обманывала? Два года жизни были затянувшейся шуткой? А главный прикол в том, что я нашла Рена в туалете?

– Хоть Рен и привлекательный, он тебя не зажигал, – заявляет Джули, возвращая меня к беседе. – Это тебе ни о чем не говорит?

Сглатываю и отхлебываю «Маргариты».

– Это говорит о том, что меня нельзя зажечь.

– Тебя окрыляют книги и пьесы. Тебе снесло крышу от мистера Дарси и Хитклиффа. Может, вспомним двухлетнее помешательство на фильме «Амели»?

– Это другое дело, – настаиваю я. – Все это вымысел.

– Ну и что? Ты не хочешь испытать то же самое? Не хочешь того, что было у Амели, Элизабет и Кэтрин?

– Кэтрин умерла, – едва слышно напоминаю я.

Джули вздыхает.

– Меня бесит, что ты утратила веру! Раньше ты мечтала о влечении, страсти и переживаниях!

– Наверное, я поменялась. – Я рассказываю о гусенице, которая вместо бабочки становится молью.

– Вдохновляет, – иронично замечает Клаудия и грызет очередное печенье.

– Ты не моль! – изумленно хохочет Джули, вглядываясь мне в лицо. – Знаешь, что тебе нужно?

– Работа? – шучу я.

– Да, но я не об этом. Рен и Эл-Эй вытянули из тебя все силы. Тебе нужно вернуть уверенность в себе.

– Уверенность? А что это?

Она выгибает рыжеватую бровь.

– Мне напомнить о великой разборке с Мелиссой Макси?

Клаудия переводит взгляд то на меня, то на Джули.

– Выкладывайте. Кто такая Мелисса Макси и чем бедняжка заслужила разборку?

Я издаю стон, а Джули начинает рассказ:

– Мелисса Макси не была бедняжкой. Она была злющей, сварливой дьяволицей, которая ходила с нами в драмкружок. Они с Джеммой претендовали на роль Виолы из «Двенадцатой ночи». Само собой, Джемма поставила Мелиссу на место.

– Дурость, сударь, вроде как солнце, всюду разгуливает и везде поспевает светить, – цитирую я пьесу, привнося драматизма.

– Ты поставила ее на место знанием Шекспира и обаятельной улыбкой? – спрашивает Смит.

– А еще синей краской для волос, глазированными пончиками и надувной куклой, – уклончиво откликаюсь я.

– Надувной куклой? – Он принимает озадаченный вид.

– Смысл в том, – с нажимом произносит Джули, – что ты была великолепна. Тебя ничто не останавливало. Ни одна Мелисса Макси, ни один Рен Паркхерст в мире не могли тебя осадить. Знаешь почему?

– Почему? – в унисон выдаем мы.

Она поднимает руки, как проповедник за кафедрой. Не будь она такой серьезной, я бы покатилась со смеху.

– Потому что ты верила в себя, Джемма!

Клаудия наклоняет голову и восторженно хлопает.

– Аллилуйя!

– И у меня, – продолжает Джули, – есть план, как вернуть уверенность.

– Какой же? – интересуюсь я.

– Тебе нужны отношения наподобие бридж-кредита.

В замешательстве я морщу лоб.

– Бридж-кредита?

– Это краткосрочный кредит. Например, если ты не готова к долгосрочному кредиту, эти деньги помогут продержаться, пока ты не перейдешь к следующему этапу, – объясняет Джули, тем самым напоминая, что родители у нее финансисты. – В твоем случае бридж-кредит – это временный парень. Два по цене одного: уверенность в себе и страсть, завернутые в идеальную дешевую упаковку.

Клаудия с планом согласна. Она говорит, что для интрижки «есть повод», бормочет что-то о негодниках, цепях и черной коже.

– Еще хлысты, – с ухмылкой добавляет Джули.

– Чистящие средства!

Опираюсь на локти и качаю головой.

– Нет.

У Клаудии вытягивается лицо.

– Что именно «нет»? Хлысты?

– Цепи?

– Отбеливатель?

Показываю, чтобы они остановились.

– Все.

– Кто в твоем вкусе? Спортсмен? Ковбой?

– Гангстер?

– Как насчет художника, который разбирается в красках, любит фильмы Уэса Андерсона и обсуждает французский романтизм?

– Нет.

Клаудия задумывается.

– Дровосек?

– Разве дровосек – это типаж? – Я фыркаю через нос.

– О да, дровосеки крутые, – отвечает Джули. – Питаться подножным кормом – это очень сурово и по-мужски. Они честно трудятся и потеют. – Она закрывает глаза и удовлетворенно вздыхает.

Мы глядим на Смита. Сейчас его черед высказываться. Он качает головой и поднимает руки.

– На меня не смотрите. Я до сих пор пытаюсь понять, что Джемма сделала с надувной куклой.

– Очень рада, что у вас добрые сердца, но интрижка – это ужасная идея, – твердо заявляю я. – Начнем с того, что в этой ситуации я оказалась из-за парня. Вряд ли я решу проблемы, если побегу искать нового.

– Интрижки нельзя обдумывать. Они просто случаются, – всплескивает руками Джули. – Ты не ищешь того, за кого выйдешь замуж. Ты всего-навсего повеселишься.

Я отвожу взгляд.

– Я не готова доверять мужчинам.

– Мы не говорим о принце на белом коне. Мы говорим о пожирании мужчин. Мы говорим о том, что ты вонзишь в парня зубы и задашь ему жару. Мы говорим о сексе, Джемма. О СЕКСЕ, – по буквам проговаривает она. – Для этого не нужно доверять. Нужен только презерватив.

Как ни странно, я начинаю смеяться.

– Джулс!

Она дерзко ухмыляется.

– Уверяю тебя: покувыркаешься с умелым парнем и забудешь об этом дебиле и о том, что он сделал.

Я морщусь. Не потому, что она употребила слово «дебил», а потому что очень сомневаюсь, что кто-то или что-то поможет мне забыть про Рена и публичное унижение.

Клаудия осушает бокал и щелкает пальцами.

– Решено. Мы должны куда-нибудь выбраться и начать искать.

– Вместо того чтобы считать это финалом, – говорит Джули, покручивая шоколадную конфету между большим и указательным пальцами, – считай это началом.

– Началом чего? – бормочу я.

– Чего-нибудь хорошего, – хлопает ресницами Джули. – Началом тебя.

Лэндон

К тому моменту, когда я ступаю на песок, солнце начинает растворяться в Тихом океане, а сумеречное небо испускает теплое сияние.

Положив доску, я падаю на колени и расстегиваю гидрокостюм. Свесив голову на грудь и крепко зажмурив глаза, я стряхиваю с волос соленую воду, как собака после мытья.

Стягиваю костюм, который издает чмокающие звуки. Наконец-то вернув способность нормально дышать, я провожу руками по влажной липкой груди и резким движением вытряхиваю воду из уха.

В последнем сете меня, как тряпичную куклу, снесла правая волна. Подбородок болит в том месте, куда ударила доска, тело и голову ломит, будто я пережил трехдневную попойку. Под лопаткой ноет, правое бедро свело судорогой.

Приспускаю коленную повязку, вытягиваю ногу, упираясь пяткой в песок. В месте удара колено красное. По виду и ощущениям кажется, будто меня огрели клюшкой для лакросса.

Смена пройдет фигово, если весь вечер я буду хромать. Однако без этого никак. Мне нужно забираться в воду и избавляться от недельного шлака.

Сдержав стон, возвращаю повязку на место и опираюсь на локти. Мокрый песок натирает поясницу и продавливается. Оглядываю пляж, глубоко вздохнув. Вдоль берега прогуливается пара, держась за руки и окуная пальцы в воду. По ту сторону пирса виднеется силуэт серфера. Наверное, это Пэт. Он один из первых меня принял, когда я был еще юнцом. Сейчас ему за семьдесят, но каждый день, несмотря на погоду, он гоняет так, будто от этого зависит его жизнь. Насколько мне известно, так и есть.

На лестницах возле душевых валяют дурака скейтбордисты. Долетают стук деревянных досок о металл и ругань, заглушаемые плеском волн. Видимо, они пытаются одолеть перила.

В нескольких шагах от меня две девушки, пришедшие минут десять назад с пачкой сигарет и янтарной бутылкой с длинным горлышком. В угасающем свете вспыхивают оранжевые кончики сигарет. Краем глаза вижу, как они передают друг другу бутылку, хихикают и делают селфи.

Стараюсь ни о чем не думать, перевожу взгляд на волны, набегающие на берег, ползущие по песку, словно холодные темные пальцы. Свежий воздух, успокаивая, наполняет ноздри.

Убаюканный рокотом волн, что возвращаются к берегу, я закрываю глаза и впадаю в полудрему. Спокойные мысли рассыпаются, покидая меня, лениво плывут над чернильно-черной водой, как туман. Где-то грохочет музыка. Щекой чувствую, как кружит ночной ветерок. Вспоминаю о дневнике – о том, что веду для занятий. Может, написать, как дядя Дин водил меня на пирс послушать трибьют-группу «Фиш»? Мы стояли в самом конце. Сине-красные огоньки танцевали у нас на лицах. Он делал вид, будто играл на гитаре, хотя сомнений в том, что он сроду не держал в руках инструмента, у меня не было. Он взглянул на меня и губами проговорил: «Чувствуешь?»

Да, чувствую.

В какой-то момент окружающие звуки меняются. Мне снится сон. Поначалу расплывчатый, но потом я попадаю в видение. Этот сон я вижу всегда. Я на доске в спокойном океане. Развожу руки в стороны, касаясь пальцами воды. Что-то не так, но я не знаю что. Вдруг внутренний голос начинает вопить, но уже слишком поздно. Ко мне приближается сет бурлящих волн, а я не готов. Когда меня накрывает первая волна, я слетаю с доски. Гребу руками, шевелю ногами, но вынырнуть не успеваю: обрушивается следующая волна, которая крупнее предыдущей. Чувствуя тошноту, я замечаю, как сильные руки хватают меня за лодыжки. Холодные толстые пальцы впиваются в кожу.

Пытаюсь брыкаться, изо рта вырываются серебристые пузырьки. Но пальцы лишь усиливают хватку. Мне никуда не деться.

Я почти сдаюсь, допускаю, чтобы меня уволокли во тьму, но вдруг улавливаю звуки и движения. Распахиваю глаза, втягиваю воздух, осознавая, что сон закончился и я могу дышать.

Где я? На пляже?

Поначалу я сбит с толку, вижу только обрывки сна и белые звезды, украшающие свинцовое небо. Однако вскоре все начинает проясняться, и я сосредотачиваюсь на незнакомом лице.

– Вам помочь? – испуганно спрашиваю я, сердце грохочет в ушах.

Девушка, моргнув, застенчиво улыбается.

– Простите, не хочу мешать, но мы с подругой вас увидели.

Она бросает взгляд через плечо. До меня доходит, что это одна из девчонок, которые курили и фоткались.

– Да? – Я сажусь, убрав со лба жесткие от соли волосы.

Она смущенно, даже, наверное, немного кокетливо смеется и приближается настолько, что я чувствую запах сигаретного дыма. Да, точно флиртует.

– Нам стало интересно… – она надменно наклоняет голову, – вы, случайно, не…

Черт. Твою мать.

Сон как рукой снимает. Ненавижу, когда меня узнают. Ненавижу. Сразу вспоминается, как я все испортил и провалился. Хорошо, что серферов узнают не так, как футболистов, музыкантов или актеров. Мне не приходится это терпеть каждую минуту каждого дня. По понятным причинам чаще всего меня узнают на пляже.

– Я никто, – ворчу я, резко поднимаясь. Песок летит во все стороны.

Она оглядывается, с сомнением скривив лицо.

– Вы не Лэндон Янг? Вы очень на него похожи и… – она театрально показывает на воду, – умело гоняете.

– Сказал же: я никто, – повышаю я голос. Может, носить табличку: «Здесь не на что смотреть. Топай дальше»?

– Да я готова поклясться. Я видела его незадолго до ареста. Огромная потеря, да?

– Да.

Это я. Потеря.

Покачав головой, подбираю гидрокостюм, доску и ухожу. На ее болтовню я не реагирую, поднимаюсь по пляжу туда, где стоит машина. Проверяю время на водонепроницаемых часах. Если не потороплюсь, опоздаю.

На то, чтобы ехать мыться и переодеваться, времени нет. Сегодня сойдет пляжный душ.

Прикрепив доску к багажнику на крыше, забираю полотенце и небольшую сумку с дезодорантом, мылом и ополаскивателем для рта. Сбегаю по ступеням, ведущим к маленькому патио и распылителям, поворачиваю ручку и жду, когда капли превратятся в струю. Вода пахнет солью и серой, по ощущениям напоминает слизь, но хотя бы можно смыть песок. Опускаю голову под холодный поток, промываю волосы, а затем намыливаюсь шампунем.

Вытираюсь, вслед за тем меняю шорты на неофициальную форму: темные джинсы и мятую, но чистую черную рубашку. Перед тем как убрать сумку в машину, я вытряхиваю две таблетки обезболивающего и запиваю их теплой водой.

«Тетя Зола», ресторан, где я работаю барменом, находится неподалеку от пляжа. Мне хватает времени купить чизбургер в одном из фургонов, что припаркованы на главной улице. В этом фургоне правильно готовят бургеры: сыр из коровьего молока, острый перец чили, хрустящий салат и красный лук.

Дожевывая остатки бургера, я нахожу место на парковке для сотрудников и иду к боковому входу.

Вытирая теплую горчицу с подбородка, я осматриваю людей: одни направляются к главному входу, другие показывают документы Кори и Алеку, сегодняшним вышибалам. Для столь раннего часа толпа уже приличная. Чаевые должны быть отличными.

У дороги стоит девушка. С этого ракурса почти не видно лица, только подбородок, кончик носа и мягкий изгиб скулы, освещенные красными огнями, что вспыхивают над головой, но меня странно к ней тянет. Она среднего роста, длинные каштановые волосы. Плечи она втянула и обнимает себя, будто пытается держать себя в руках. Синее платье подчеркивает тонкие ноги. Наверное, это меня и цепляет.

Сердце бьется чуть быстрее. Я жадно разглядываю бледную кожу между лопаток. Она вскидывает голову, что-то говорит, однако слов не разобрать. Не успеваю и глазом моргнуть, а ее уже поглощает толпа.

Крепко зажмуриваюсь, выводя себя из транса, но уже слишком поздно.

Девушка исчезла.

Сердце екает, в груди возникает странное ощущение, теплое и в то же время холодное. Спустя секунду я догадываюсь, что это такое, чешу голову и вздыхаю. Разочарование.

Хештег: КАПЕЦ.

«Чувствуешь?»

Пытаясь избавиться от этого чувства, вынимаю из заднего кармана ключи и распахиваю огромную металлическую дверь. Снова проверяю время. Шагая по коридору, угрюмо здороваюсь с Тиш, которая в кабинете возится с документами. В кухне с разделочного стола я беру морковные палочки, чтобы избавиться от привкуса горчицы и перца во рту. Долговязый Мика, стоящий перед грилем, кивает и спрашивает про сегодняшние волны. Я рассказываю про южные волны, предсказанные для Треслс-Бич и Дель Мар, а потом выскакиваю за створчатую дверь, что ведет на первый этаж «Тети Золы».

Музыка, голоса, звон бокалов, лязганье металла о металл. Насчет толпы я угадал. Народа столько, что нечем дышать.

Едва я попадаю за барную стойку, Джейми тараторит:

– Слава богу.

– Скучал?

– Винсент и Марго обслуживают важных шишек. – Он наливает в стакан двадцать грамм водки, добавляет газировку и выжимает лайм. – А ты разбирайся с девичником в патио.

– Да ладно? – Осматриваюсь в поисках поднятых рук. Да кого я обманываю? Я ищу девушку в синем платье.

– Они напиваются и ведут себя игриво. Одна из них только что просила сфоткать мой пенис для какого-то опросника. – Он направляет меня к стойке.

– Два бакарди с колой!

– Шот калуа!

– Бурбон. Чистый.

Заказы выкрикиваются. Напитки смешиваются и разливаются. Деньги платятся.

Не обращаю внимания на боль, работаю, низко опустив голову. «Столичная» с ананасом. «Бад Лайт» в бокале. Шоты «Пиклбек».

– Бармен! – нетерпеливо кричит кто-то.

Поднимаю голову.

Бармен.

Вот кто я.

Забудьте о Лэндоне Янге, восходящей звезде серфинга.

Он здесь больше не живет.