Текст книги "Это небо (ЛП)"
Автор книги: Отем Доутон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)
– Ты такой холодный, – говорит она мне в губы, вытирает с моего лица соленую воду.
– Ты такая теплая, – шепчу я, и она смеется.
Мы соприкасаемся языками, на миг я теряюсь во влаге и жаре. Закрываю глаза, беру ее лицо в ладони, целую долго и медленно, упиваюсь близостью. Джемма обнимает меня за шею и прижимается всем телом.
Она издает стон сожаления и останавливается, переводя дух. Она улыбается. Я тоже.
– Похоже, ты всех впечатлил.
Я фыркаю.
Джемма хлопает ресницами и отворачивается.
– Ты когда-нибудь об этом думал?
– О чем? – спрашиваю я, хоть и понимаю, к чему она клонит.
Она пожимает плечами и машет рукой в сторону океана.
– О том, чтобы этим заняться. Получается у тебя отлично. Даже лучше, чем отлично.
С загадочным видом я отступаю и подбираю брошенную доску.
– Нельзя.
– В смысле?
Я молчу. Конечно, я об этом думал. Если честно, почти каждый день я думаю о том, чтобы вернуться. Но я не уверен, что я готов. Я не уверен, что вообще когда-то буду готов.
– Нельзя, и все.
В ответ она кивает, потом смотрит за мое плечо вопросительным взглядом.
– Такое ощущение, что люди тебя знают, – говорит она, теребя пальцами прядь волос.
Я не оглядываюсь. С щемящей нежностью я провожу большим пальцем по ее нижней губе и целую.
– Они меня не знают. Им только кажется, что знают.
Глава 16
Лэндон
Во вторник утром Эбби открывает дверь в рваных джинсах и розовой футболке с куклами, которая больше подошла бы семилетней девочке. Светлые волосы собраны в низкий хвост, под глазами темные круги, кожа желтая, между губами зажат окурок.
– Наконец-то, – говорит она, затягиваясь.
– Пришлось кое-куда заскочить. – Показываю то, что купил в хозяйственном магазине, как белый флаг.
– По барабану.
В глаза мне она не смотрит, зато кивает и распахивает дверь шире.
В квартире бардак. Пахнет сигаретами и дешевыми духами. Скрипучий вентилятор гоняет теплый воздух. Линялый бежевый диван, который сменил пять или шесть владельцев, заполняет собой маленькую гостиную. Из телика, стоящего в тележке, доносятся громкие голоса и смех. Стены не украшены фотографиями счастливой семьи. Нет диванных подушек, цветочных композиций и прочего «уютного» декора.
По пути к кухне у меня внутри все холодеет. Стойка грязная. В раковине грязная посуда. Рядом с плитой пустая бутылка водки с коричневым осадком.
Вот так росли мы с Клаудией. Квартира другая, декорации те же.
Смеситель сломан. Пару раз поднимаю рычаг, потом забираюсь под раковину. Понять, в чем проблема, несложно; спустя десять минут вода льется ровной струей.
– Что-то еще? – спрашиваю я, вытирая руки о джинсы.
Она прислоняется к холодильнику и смотрит на меня впалыми глазами.
– Как твоя сестра?
– Нормально, – сухо отвечаю я.
Не хочу говорить о Клаудии. Ничем хорошим это не закончится.
– Ты стал редко заходить, – замечает она. – У надзирателя появилась личная жизнь?
– В смысле? – щурюсь я.
– В прямом смысле, – фыркает она и трясет головой, берет новую пачку сигарет.
Эбби бьет ладонью по пачке и вынимает сигарету. Она щелкает черной зажигалкой и делает первую затяжку, втягивая щеки.
Вряд ли стоит рассказывать про Джемму. Сомневаюсь, что Эбби есть до этого дело, но не успеваю об этом подумать, как слова слетают с языка:
– Я кое-кого встретил.
По виду не понять, удивилась она или нет, интересны ей новости или нет. Она глядит туда, где кудахчет телевизор, и снова затягивается. Изо рта струится сизый дым.
– Я устроилась на работу.
Вот это сюрприз. Она не работала почти три месяца, да и предыдущая работа была ерундовой.
– Правда?
– Да, правда, – надменно говорит она.
– Чем занимаешься?
Она пожимает плечами. По дрожащему подбородку я все понимаю – понимаю, чем она занимается. Работой это не назвать. Я бы назвал это смертным приговором.
– Опять торгуешь?
Она сбрасывает пепел в раковину. Веки трепещут.
– Ты обещала. – Я вырываю сигарету из ее руки и бросаю в раковину. Обхватываю пальцами бицепс. Следы от уколов не ищу. Отметины можно спрятать в тысяче мест. – Ты обещала.
Эбби опускает голову и кое-как вырывается.
– Спятил, что ли? – шипит она и бьет меня по руке.
– Это я спятил? – спрашиваю я острым, как битое стекло, голосом. Перед глазами плывет. Пульс колотится быстро. – Ты брала у меня в долг на условии, что больше ты этим не занимаешься.
– Остынь. – Она даже не пытается изобразить извиняющийся вид, лишь берет новую сигарету.
«Остынь?» Сердце переворачивается, тяжело барабанит. Мысли разбегаются.
– Клаудия предупреждала, чтобы я тебе не верил. Она говорила, что ты никогда не изменишься.
И она была права.
Быстро и тихо я иду к спальне. Эбби без надобности меня провожать. Она никогда не отличалась изобретательностью в том, где прятать нычки, так что я точно знаю, где искать.
Все там, где я и думал. В глубине ящика лежат порошок и маленькие белые таблетки; пакеты с двадцатью пилюлями в каждом скатаны в плотный шар и перетянуты резинками, как в фильме про мафию.
Зажимаю один из пакетов между пальцами. Сглатываю горький привкус разочарования и встаю.
Цирк какой-то. Поверить не могу, что я опять повелся. Сколько еще раз я наступлю на одни и те же грабли?
В кухне Эбби стоит там, где я ее оставил. Она почти докурила сигарету. Плечи сгорблены. Пакет в моей руке реакции не вызывает.
– Мы договаривались. – Злит то, как звучит голос. – Ты говорила, что, если я помогу с арендой и продуктами, ты остановишься. Ты поклялась. – Звучит убого, знаю.
– Спустись уже с небес на землю. Подвернулся шанс, и я согласилась, – рычит Эбби. – Хотя тебе не понять!
Дальше так продолжаться не может. Нельзя раз за разом стараться и давать маху. Нельзя ходить по кругу, вечно оказываясь в исходной точке.
Поднимаю пакет над головой.
– Тебе нужна помощь. Если не прекратишь, ты себя угробишь.
– Заткнись, мать твою! Тоже мне Поллианна, – негодует она и прыгает за таблетками.
Я отступаю, чтобы она не дотянулась.
– Хватит! – Я крепче сжимаю пакет.
– Они мне нужны! – орет она. Слюна собирается в уголках рта. – То, что я делаю, тебя не касается. Никогда не касалось!
Таблетки я не отдаю – она молотит кулаками по груди, впивается ногтями в кожу, злобно кряхтит, пинает по голени босой ногой. Так продолжается около минуты.
Когда я вжимаюсь в стойку, а Эбби того и гляди вонзит в меня зубы, я бросаю пакет. Он шлепается на пол и открывается. Таблетки катятся по полу и исчезают под холодильником. С обиженным воплем Эбби ныряет за ними.
– Ты хоть знаешь, сколько они стоят? – визжит она, сгребая таблетки.
Горло перехватывает. Понятия не имею, что делать. Я тяжело дышу, потею, даже дрожу. Нервы сдают, становится обидно. Хочется по чему-нибудь ударить. Хочется разбить стекло, разломать стены в паршивой квартире.
Вспоминается добрая милая Джемма с нежными серо-голубыми глазами. Хочется уйти. Хочется, чтобы эта часть жизни закончилась. Хочется спихнуть ее в яму и засыпать сырой землей.
– Пойду я, – вдруг говорю я.
– Отлично! – вопит Эбби.
Провожу руками по волосам, с медленным вздохом выпрямляюсь. Уже собираюсь уйти, но что-то останавливает. Я разворачиваюсь и произношу:
– Тебе правда нужна помощь.
В ответ она угрюмо хохочет. Эбби по-прежнему ползает по полу, пакет с таблетками держит в руке. Лицо пошло розовыми пятнами. Тушь растеклась. Кожа вокруг губ в глубоких бороздках. Она выглядит уставшей. Она выглядит постаревшей.
– Серьезно.
Эбби моргает и отводит глаза. Она запечатывает пакет.
– Пожалуйста.
На этот раз гнева в голосе нет. Я снова маленький, снова молюсь, чтобы в мире все встало на свои места. Хочу того, чего хотел всегда: чтобы эта женщина не была наркоманкой, чтобы она нашла нормальную работу. Не хочу видеть, как она спускает все на таблетки, жутких мужиков и схемы быстрого обогащения.
– Пожалуйста, – повторяю я, хотя на успех не рассчитываю.
Эбби на меня не смотрит. Она поднимается с пола.
– Ты не имеешь права приходить и указывать, что мне делать.
– Ты сама меня позвала, – напоминаю я.
– Я передумала. Я хочу, чтобы ты ушел.
Она сует таблетки под мышку и вытряхивает из пачки сигарету.
– Не надо, – вымученно проговариваю я. – Можно жить по-другому.
Она дважды щелкает зажигалкой и прикуривает. Руки у нее трясутся.
– Я сказала: выметайся!
Тяжело сглотнув, я говорю:
– Если я уйду, то насовсем.
– Для того я тебя и выкидываю. Толку от тебя ноль, – выплевывает она.
Слова должны причинить боль, но нет, мне не привыкать.
– Ладно.
У выхода меня останавливает ее голос:
– Я не хотела такого сына.
– Да. – Открываю дверь, острые лучи света проникают в темную квартиру. – А я не хотел такую мать.
Джемма
Когда все хорошо (чересчур хорошо), где-то в подсознании появляется навязчивое ощущение, параноидальная невротическая мысль, что как-то все слишком гладко, слишком правильно, слишком безупречно. Вы начинаете думать, что скоро случится катастрофа. Вы начинаете бояться, что астероиды обрушатся на землю, бояться упасть в котел с кипящим маслом, бояться рака кожи, аневризмы мозга, паразитов и гейзеров в Йеллоустоне.
Понимаете, о чем я?
Во вторник у меня этого ощущения нет.
По пути к машине я напеваю и играю в дурацкую игру на телефоне. Я занимаюсь этим больше часа и застряла на 213 уровне. Меня оправдывает только то, что в игре полно конфет и мне надо их давить.
С чаевыми в кошельке я собираюсь в магазин за продуктами. Хватит уже есть мороженое, шоколад, соленую лапшу и замороженную пиццу.
По-моему, жизнь прекрасна.
– Джемма Сэйерс!
Я с недоумением поворачиваю голову, пытаюсь сообразить, зачем ко мне идет невысокий коренастый мужчина. Синие гольфы доходят до икр толщиной с дерево. Выцветшая красная бейсболка сидит на голове криво. У него темные усы и густые бакенбарды. С чем-то серебристо-черным в руках он мчится по пятнистому тротуару. Вытягиваю шею и щурюсь на солнце.
– Посмотрите сюда! – кричит он.
Даже когда он поднимает камеру, я не понимаю, какого черта он делает и откуда он знает мое имя.
Меня осеняет после щелчка затвора. Слабый звук по ощущениям напоминает удар по ребрам или взрыв маленькой планеты.
ЩЁЛК.
Я кричу, вскидываю руки в жалкой попытке прикрыть лицо от нацеленного на меня объектива.
Фотографу плевать, что я на грани обморока, плевать, что мне нечем дышать, что сердце в груди сжимается. Он подходит и, словно мы две девушки и берем один коктейль на двоих, буднично просит:
– Прокомментируйте срыв Рена Паркхерста.
Сил пошевелиться нет, я прячу горящее лицо в ладонях. Сердце скачет. В ушах стоит гул. Все кружится и расплывается.
ЩЁЛК.
– Вы общались? Сообщения о том, что вы снова вместе, правдивы?
Я наконец-то заставляю ноги двигаться.
Фотограф не отстает. На него я не смотрю, зато чувствую жар его тела, слышу, как он шумно отдувается рядом с моим левым ухом.
– Дайте мне хороший кадр! Улыбнитесь!
ЩЁЛК.
Сквозь щели между пальцами я различаю темный блестящий объектив камеры. Передо мной. Рядом со мной. Повсюду.
«Этого не может быть. Этого не может быть».
ЩЁЛК. Он преследует меня, он ведет себя как лучший друг.
– Что вы скажете людям, которых интересует, как протекает ваша беременность?
ЩЁЛК.
К горлу подступают рыдания.
– А что насчет слухов о сексе втроем со Сьеррой Симмс? – пыхтит он. – Это правда?
ЩЁЛК.
ЩЁЛК.
«О сексе втроем?» Капли пота стекают по шее, падают в мягкие хлопковые чашечки бюстгальтера. Хочу проглотить горячую слюну, скопившуюся на языке. Хочу бороться. Хочу вырвать камеру из его коротких пальцев, разбить на тысячи кусочков, потом собрать обломки, запихнуть в блендер и измельчить до черной кашицы.
– Рен – сексоголик?
ЩЁЛК.
– Вы втайне обручились? Вы ходите на семейную терапию?
Вам, наверное, интересно, почему я не запрыгиваю в машину и не уезжаю, как бы говоря: «Катись к черту». Вы не понимаете (я до этого не понимала), что гораздо сложнее, чем вы думаете, пройти десять метров, когда на вас наскакивает толстый потный гремлин.
Стараюсь не обращать на него внимания. Смотрю на скрипучий тротуар, солнечные лучи, пробивающиеся сквозь низкие облака, на тонкие акации, глянцевые капоты машин.
ЩЁЛК.
ЩЁЛК.
Он проходит по бордюру и чуть не падает, но я не останавливаюсь. Я иду.
Тротуар. Солнце. Деревья. Машина.
– Погодите! – вопит он у меня за спиной. – Дайте хоть какую-то реакцию!
Реакцию я даю – показываю средний палец.
– Это ответ на видео Рена с извинениями?
Что?
– Что?
Слово вылетает машинально. Оно хватает меня за пятки и не дает сдвинуться с места.
– Это ответ на видео Рена с извинениями? – повторяет он и подходит ближе, чтобы сделать снимки получше.
ЩЁЛК.
Мне незачем с ним разговаривать. С раскладом я знакома: ему платят за ложь, за то, что он из меня вытащит. Я все знаю, но вопрос никуда не девается, он визжит где-то на задворках сознания, требует, чтобы его услышали.
– О чем вы?
Камеру от лица он не убирает.
– Вчера сразу после ареста Рен выложил видео.
– Я не… что?
Рена арестовали? Когда это случилось?
– Вы не знали? – снисходительно смеется фотограф.
Ответить я не успеваю. Кто-то обнимает меня сильной рукой и прижимается к лопаткам мускулистой грудью. Знакомое худи. Серые кеды без шнурков. Два слова на ухо:
– Я рядом.
Я молчу. Лэндон меня разворачивает, мы соприкасаемся от живота до бедер.
– Джемма? – Он выпячивает подбородок. Огромными руками берет меня за плечи. Он притягивает меня ближе и опускает руку на поясницу. – Все хорошо?
– Что ты… – Я слишком потрясена, чтобы говорить связно.
– Все хорошо? – повторяет он острым, как нож, голосом.
Он приподнимает мою голову, всматривается в лицо чернильными глазами.
– Я… я…
ЩЁЛК.
Лэндон дергает головой, смотрит исподлобья на фотографа.
– Все нор… нормально, – удается произнести мне.
Он переводит скептический взгляд на меня.
– Не похоже.
– Нормально, – качаю я головой, хлопая ресницами.
– Я в окно увидел, как он тебя достает.
Он прижимает меня к себе и утаскивает. Локтем он прикрывает меня от фотографа.
Не знаю, что сказать. Такое ощущение, что все выходит из-под контроля. Я будто вижу эту сцену со стороны.
Видите ее? Девушку с погаными волосами и в черных лосинах? Видите парня в худи, он обнимает ее за талию, чтобы она не упала? Видите фотографа, который бежит за ними по парковке? Смахивает на реалити-шоу, но это жизнь. Это действительно происходит.
– Это ваш новый парень? Рен знает?
ЩЁЛК.
Лэндон прижимается теснее, жарко дышит в волосы, не давая мне отвлекаться.
– Не останавливайся. Ты отлично держишься. Машина рядом.
– Джемма, вы ждете ребенка от него? Он кого-то напоминает…
ЩЁЛК.
Заглядываю Лэндону в лицо: он раздувает ноздри при каждом вдохе, на щеках розовые пятна. Он в ярости.
ЩЁЛК.
– Джемма, мы что-то не так поняли? Это вы изменяли?
Быстрым движением Лэндон отпирает машину, толкает меня вперед и тычет пальцем фотографу в лицо.
– Отвали. – Он не кричит, но в голосе улавливается неумолимая твердость. – Сделаешь еще шаг, и я…
ЩЁЛК.
Фотограф нарочно делает шаг вперед.
– Что?
Плечи у Лэндона напрягаются. Он сжимает правую руку в кулак, расставляет ноги шире, словно готовится к удару.
– Нет!
С перепугу я обнимаю его за талию. Сердце у него грохочет. Он металл, и бетон, и твердая земля. Он грозовая туча, плывущая по небу, закрывающая солнце.
– Говна кусок, – говорит он, а я тяну его за одежду и обхватываю пальцами кулак.
Целую бицепс, сдавливаю его руку до тех пор, пока через ткань толстовки он не чувствует острые ногти. «Прошу тебя, оно того не стоит».
Кажется, проходит миллион секунд, но, скорее всего, несколько мгновений. Разгоряченный Лэндон пыхтит и злится, я обвиваюсь вокруг него, как осьминог.
Он дрожит. Пальцы расслабляются.
ЩЁЛК.
– Давай… – я быстро дышу, – давай уедем, он не будет за нами следить.
Лэндон кивает и уходит к водительской стороне.
ЩЁЛК.
Меня трясет, я стараюсь сдержать эмоции и унять рев в ушах; забираюсь на пассажирское сиденье и хватаюсь за приборную панель. Камера у окна. Щелчок затвора слышен, но теперь не так громко.
ЩЁЛК.
ЩЁЛК.
Лэндон заводит двигатель, сдает назад и выезжает с парковки.
Глава 17
Джемма
Я упираюсь лбом в стекло, смотрю, как фотограф исчезает из виду. От тяжелого вздоха на окне остается жемчужный круг.
– Извини.
– Что? – Покрасневший от злости Лэндон до того крепко держится за руль, что аж костяшки побелели. – За что ты извиняешься?
– Это моя вина.
– Твоя вина? – У Лэндона горят глаза. Он так сильно стискивает зубы, что слышно, как они скрипят. – Ты ни в чем не виновата. Тебе не за что извиняться. Не за что.
Я смотрю на трясущиеся руки. Не понимаю, что я чувствую. Облегчение? Стыд? Страх? Все расплывается и затуманивается. Я закрываю глаза, давлю ладонями на сиденье, чтобы прийти в себя.
– Этот человек…
– Говна кусок, – договаривает он за меня. – Клянусь, я чуть его не убил. Надо было убить.
– Я рада, что ты его не убил. Приехали бы копы, мне пришлось бы весь день отвечать на вопросы и заниматься бумажной волокитой. Ненавижу бумажки.
Сдержать улыбку у Лэндона не получается.
– Я тоже ненавижу. Бумажки бесят.
Я сдавленно смеюсь.
– Джемма?
На секунду мы встречаемся взглядами.
– Да?
В его глазах мерцают теплые беспокойные искорки. Он переводит взгляд на дорогу.
– Эта ситуация в порядке вещей? Знаю, ты не любишь об этом говорить. – Он наклоняет голову и откашливается. – Вдаваться в подробности про бывшего необязательно, но раньше ты с этим сталкивалась?
– Привыкла ли я, что за мной носятся фотографы?
– Да. – Он глядит то на лобовое стекло, то на меня. – Ты так жила?
– Нет, – твердо говорю я, отвернувшись к окну. – Моя жизнь такой даже близко не была. Когда мы с Реном только сошлись, он сидел на телефоне в студии пилатеса. Мы с трудом платили за аренду. И даже за последний год, когда он снимался в сериале… – я качаю головой, слова улетучиваются, – Рен не настолько популярен. У него есть фанаты, но…
– За ним не следят?
– В точку. Никто не ходил за нами в магазинах, не фоткал, как мы гуляем по городу. До того как Рена засняли с той женщиной, моя жизнь была спокойной. По утрам я ходила на работу, мы готовили ужин, смотрели телик. Все было нормально. Во всяком случае, мне так казалось.
– Тогда не понимаю, зачем этот чувак заявился.
– На меня фотографу было плевать, – поясняю я, нагнувшись, чтобы достать телефон из сумки. – Он говорил, что Рена арестовали… – я набираю имя Рена в поисковой строке браузера, – что-то про извинения. Понятия не имею, о чем речь.
Как только результаты высвечиваются на экране, сердце замирает.
Лэндон
– Нет, – шепчет она.
– Что?
Сердце бьется на полную мощность, эмоции зашкаливают, тело гудит, словно рой разъяренных шершней.
– Вряд ли…
Она замолкает. Буравит хмурым взглядом экран. Брови сведены к переносице, посреди лба появляется кривая морщинка.
– В чем дело? – На этот раз я более настойчив.
Джемма не отвечает. Гляжу в зеркало заднего вида, направляю машину на стоянку страхового агентства и паркуюсь в тени пальм.
– Что?
Голова у нее опущена. Лицо не грустное, не расстроенное. Оно бесстрастное. Весь день насмарку, я понятия не имею, что делать. Сначала Эбби, теперь вот это.
Я взвинчен как никогда. В голове кавардак. Сердце стучит о ребра. Надо было вмазать фотографу по морде. Хотя я бы лучше вмазал ее бывшему.
– Скажи что-нибудь.
Наконец-то раздается ее голос, невнятный и тихий, словно доносится из туннеля:
– Мы с Реном давно не общались. Я… я правда считала, что все кончено, но вчера его арестовали, и вчера же он выложил видео на свой официальный сайт.
– И что?
Она поднимает глаза.
– Видео обо мне.
Меня так тошнит от напряжения, что я теряюсь. Что за видео? Домашнее порно? Ох, черт. Пожалуйста, только не это.
Я наклоняюсь ближе, касаюсь ее руки. На экране телефона открыт сайт о знаменитостях. Вверху страницы снимок Джеммы с бывшим. Они улыбаются, он небрежно обнимает ее за плечи, а мне хочется залезть в телефон и оторвать ему руку.
Сердцу ни к чему очередная встряска.
«Однажды в Голливуде»
Что дальше?
Неужели следующим в длинном списке невезучих знаменитостей окажется Рен Паркхерст, известный фанатам «Воя» как Хантер Дигби?
Актер снова попал в газетные заголовки. На этот раз в связи с тем, что в понедельник он устроил пьяный дебош в бургерной. Очевидцы сообщают, что полиция задержала Паркхерста после того, как заплетающимся языком он начал требовать у управляющего кетчуп и шоколадное мороженое.
Вчера вечером актера отпустили под залог, но странности продолжились. Сегодня утром Паркхерст выложил на страницу в «Фейсбуке» видео, записанное для его бывшей девушки Джеммы Сэйерс. Потом ролик был удален, но его успели скопировать и выложить на «Ютуб».
Источник сообщил, что Паркхерст пытается совладать с негативной реакцией фанатов, которая преследует его с тех пор, как в прошлом месяце всплыло видео, в котором Сэйерс застукала актера с неизвестной женщиной в туалете ресторана.
Согласно нашему источнику, Паркхерст страдает бессонницей и из-за недавних потрясений потерял душевное равновесие.
– Джемма.
Она переводит глаза на меня – становится ясно, что она вот-вот заплачет. Лицо порозовело, вид осоловелый. Я чувствую ее боль.
Я снова зову Джемму по имени, такое ощущение, что все ее эмоции переходят мне. Она терзается, воздух сгущается. Дикие мысли, которые я хранил в глубине души, всплывают на поверхность.
Мысль номер один: мне страшно, что Джемма не ответит на мои чувства взаимностью.
Мысль вторая: поговорить откровенно. Объяснить и рассказать, что я не хочу быть для нее временным вариантом. Никогда не хотел.
Мысль третья: прошлое. Мое прошлое. Два года я ходил с низко опущенной головой, шаркал ногами, двигался по кругу, игнорировал злые воспоминания, грызшие меня изнутри, потому что трусил попробовать жить по-другому. И посмотрите, куда меня это привело.
Конечно, выкладывать все это Джемме, когда она мучается из-за бывшего, – это подлость.
Я наклоняюсь к окну и делаю несколько вдохов. Когда я оборачиваюсь, глаза у нее опущены, большой палец завис над синей ссылкой.
– Не нажимай, – предупреждаю я.
Но она все равно нажимает.
Джемма
«Не нажимай».
– Хуже не будет, – дрожа, произношу я.
Видео загружается, лицо Рена заполняет экран.
«Хуже не будет».
Знаю, о чем вы думаете: не говори гоп, пока не перепрыгнешь.
Вы верно мыслите.
Первое, что я замечаю, когда ролик начинается, – это растрепанные волосы. Потом я вижу щетину пшеничного оттенка на подбородке и щеках, прикрытые глаза и опущенные уголки губ. Вид у Рена изящный, словно четыре дня назад он собирался помыться и побриться, но решил не заморачиваться и с тех пор отдыхает в пляжном баре в Малибу. Судя по ракурсу и качеству съемки, он снимал сам себя на телефон.
– Джемма, – начинает он неразборчивым голосом; он явно пил, кто знает, может, еще что принимал. – Малышка, знаю, я тебя обидел. Знаю, я не заслуживаю твоего прощения, но ты должна знать, что я сильно по тебе скучаю.
Изображение скачет, когда Рен куда-то садится. Видно гору грязных вещей и полупустую бутылку скотча на деревянном столике. Я узнаю кухонную стойку из темно-серого гранита, уголок классного арт-объекта, который мы нашли в Эхо-Парке, мягкие зеленые листья виноградной лозы, которую я купила в прошлом месяце. Я перевожу глаза на Рена и резко втягиваю воздух.
Боже мой.
Он сидит в моем массажном кресле.
Дайте минутку подумать, пожалуйста.
Он сидит в моем массажном кресле. Мой бывший парень, который в буквальном смысле поимел меня на глазах у всего мира, сидит в моем кресле с подогревом сиденья, двумя подстаканниками и восьмью режимами.
– Его наглость не укладывается в голове, – бурчу я, потом замечаю футболку и вытаращиваю глаза. – Еще и футболка!
– И не говори, – кивает Лэндон.
– О чем он только думал?
Я перечитываю надпись несколько раз, чтобы наверняка сложить буквы в слова правильно; травматической дислексии не наблюдается.
На простой белой футболке жирными черными буквами написано: «ПРОСТИ МЕНЯ, ДЖЕММА».
Картинка сдвигается – Рен пытается установить телефон на кофейном столике и дважды его роняет. Движения настолько резкие, что он того и гляди упадет.
После того как он все-таки устанавливает телефон, он запрокидывает голову и воет:
– Я совершил ошибку. Тупую ошибку! – Он зажмуривается и обхватывает затылок руками. – Эта официантка ничего для меня не значит, она пустое место. Пожалуйста, не разрушай то, что между нами было, из-за одной ошибки. – Он открывает зеленые глаза, в которых стоят слезы. Настоящие слезы. – Без тебя я себе места не нахожу.
Со вздохом он поднимает с пола гитару.
Серьезно? Гитара? Такое ощущение, что я схожу с ума.
– Нет, нет, нет, – шиплю я.
Он берет первые аккорды.
Рен. Гитара. И Бруно Марс.
Я ошарашенно слушаю, как он поет о том, что взялся за ум, о том, что его выгнали из рая.
Осмотрите машину. На полу не лежат мозги? У меня сто процентов лопнула голова.
Глаза у Рена прикрыты. Голова запрокинута. Следует сознаться, что он прекрасен, когда поет, на фоне нежного звука гитары высокий тенор кристально чист.
Он допевает песню, смотрит в камеру и говорит:
– Я люблю тебя, Джемма Сэйерс. Когда ты ушла из моей жизни, солнце словно потухло.
Экран темнеет.
Наступает ошеломляющая тишина.
– Все хорошо? – спрашивает Лэндон тихим голосом.
«Все хорошо?»
Я начинаю хохотать, причем не нежным женственным смехом, а грубым гоготом клинически больной женщины или ведьмы из сказок.
Лэндон откашливается. Выглядит он несчастным.
– Джемма?
От смеха из глаз бегут слезы, а из носа текут сопли. Может, всему виной адреналин, а может, я тронулась умом. Прикладываю руку к груди, хватаю ртом воздух.
– Из… извини! – воплю я. – Не знаю, почему я смеюсь, но остановиться не получается!
Он ждет, показывает на телефон.
– Ты в шоке. Это…
– Невероятно! – смеюсь я сквозь слезы. – Сначала он мне изменил и послал куда подальше. А теперь его арестовывают из-за кетчупа, и он постит для меня музыкальный подарок. Что, по-твоему, он пытается доказать?
Лэндон на меня не смотрит. Он поджимает губы.
– Думаю, он хочет тебя вернуть. Он сделает для этого все возможное.
– Ничего не выйдет, – с трудом произношу я.
– Уверена? Вас многое связывает.
– Поверь мне. – Я вытираю нос тыльной стороной ладони. – Сегодня странный день, но я уверена, что ни при каких обстоятельствах не вернусь к парню, который занимался сексом с другой, пока я сидела и ждала шоколадный мусс. – Икая, я вздыхаю и продолжаю: – Вообще-то я планирую бежать в Мексику.
– Почему в Мексику? – морщит Лэндон лоб.
– Потому что Мексика близко. И вряд ли «Вой» популярен на другом берегу Рио-Гранде, так что Рена там не знают. Буду подавать тако и текилу в кантине, где мне будут платить за дружескую беседу и козье мясо.
– Джемма… – Он наклоняет голову.
– Ты, наверное, думаешь… – я хлюпаю носом, мысли путаются, – черт, не представляю даже, что ты думаешь. Если станет легче, я не чокнутая. Просто у меня острый приступ сумасшествия.
– Ты не чокнутая.
Я хлопаю глазами и кошусь на него с подозрением.
– Ты не чокнутая, – настаивает он, взгляд темных глаз смягчается.
– А кажется, что чокнутая, – шепчу я.
Он проводит костяшками по моему подбородку, стирая слезы, которые текли по лицу.
– Иногда здравомыслие похоже на безумие.
Я снова смеюсь, но на этот раз кротко, а не истерично.
– Кроме переезда в Мексику, какие планы на сегодня?
– Планы? – Я поджимаю губы и моргаю.
– Да, есть планы? – Он тычет меня локтем в бок.
Кривлю губы и делаю вид, будто раздумываю.
– Занята, что ли?
– После преследований папарацци и нервного срыва, думаю, я свободна.
Он улыбается шире.
– Хорошо. У меня есть идея.
– Какая? Психиатрическое обследование?
– Нет.
– Это не свидание? – Паршивая шутка, знаю.
Лэндон на меня не смотрит. Он включает первую передачу, выкручивает руль вправо и жмет на педаль газа.
– Тебе придется мне довериться.
