Текст книги "Это небо (ЛП)"
Автор книги: Отем Доутон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)
Глава 3
Джемма
Солнечные лучи, падая на лобовое стекло, переливаются бело-оранжево-желтым калейдоскопом. На выезде из города я опускаю на глаза очки и убираю волосы с лица. По сравнению с утром в голову приходят лишь светлые мысли.
Я думаю: «Пошла к черту официантка и ее упругие буфера четвертого размера».
Я думаю: «Пошел к черту Рен Паркхерст и его улыбка Чеширского Кота».
Я думаю: «На этого придурка я потратила больше двух лет и не стану тратить больше ни секунды».
Я думаю: «Я еду к лучшей подруге. Все наладится».
Впервые за долгое время – с тех пор как с Реном все пошло не так – чувствую себя свободной. С души будто камень упал. Я не подружка на побегушках. Я не актриса-неудачница, которая не может пройти пробы. Понятия не имею, кто я или кем стану, но может, ничего страшного тут нет.
Это имел в виду отец, говоря о поиске блаженства?
– Если пробка небольшая, доберемся часа за полтора, – сообщаю я Уибиту.
На переноску, стоящую на пассажирском сиденье, направлен кондиционер. Уибита обдувает ветерок. Он лежит на полотенце, которое я стащила из гостиницы, и жует сухую траву.
Когда пробка рассасывается, а Лос-Анджелес превращается в серо-коричневое пятно в зеркале заднего вида, я вскидываю кулак и кричу исчезающему городу:
– Счастливо оставаться!
Подключаю мобильник к стерео, открываю новый плей-лист и прибавляю громкость. Опустив голову на подголовник и поправив очки, я подпеваю и выстукиваю мелодию о руль. Одна песня сменяет другую. Голос начинает жить своей жизнью.
Послушай, милый, я духом сильна,
И по ночам я по тебе не скучаю.
Сердце золотое, а поступь легка,
По пустынным равнинам всю ночь я гоняю.
Музыка настолько поглощает, что я незаметно пролетаю Мишен-Вьехо, Сан-Клементе, Оушенсайд. Только на съезде я смотрю на приборную панель: оранжево-красная лампочка подсказывает, что машина на последнем издыхании.
Не имея понятия, как долго горит лампочка, я не в том положении, чтобы привередничать, и заезжаю на первую попавшуюся заправку. Ничего роскошного. Надпись на вывеске выцвела и облупилась. Железная крыша над бензоколонками посередине провисает. Жухлая трава коричневыми пучками торчит из трещин в сером асфальте.
Заправка до того убогая, что терминал, подключенный к колонке, не работает. На листке, приклеенном серым скотчем, сказано, чтобы я платила в магазине.
Мысленно проклиная богов оплаты возле колонки, я отстегиваю ремень и плетусь к серой лачуге под названием «Газмарт».
Над грязной стеклянной дверью звякает колокольчик. Останавливаюсь у входа и осматриваюсь. Неподалеку от кассы пухлая женщина в розовых бигуди прижимает к большой груди стопку проверенных лотерейных билетов и смотрит на жевательную резинку. В дальнем углу зажигает пацаненок в наушниках, потягивая ярко-красный коктейль через прозрачную трубочку. Напротив меня парень в темной шапке щипцами достает хот-дог из гриля.
Подумываю взять кофе, но стоит увидеть черную жижу на дне кофеварки, меня тут же начинает тошнить. Прекрасно. С чем вам подать радиоактивные фекалии? С сахаром и сливками?
Поморщившись, я возвращаю кофейник на место и по узким проходам пробираюсь к кассе. Возле картофельных чипсов я случайно врезаюсь в угрюмого старика в темно-зеленой кепке.
– Извините! – пищу я, вжимаясь в витрину с «Доритос».
В ответ он приглушенно матерится, пронзая меня ледяным взглядом.
Сурово, однако.
Наклонив голову, я проскальзываю мимо него к стойке и, вымученно улыбаясь, говорю девушке-кассиру, что хочу оплатить двадцать долларов за седьмую колонку. Вытаскиваю из сумки телефон и проверяю время. Остановка на заправке не была запланирована, но я все равно должна успеть к Джули до обеда. Разве что…
– Отклонена.
Отвлекшись от размышлений, я вскидываю глаза.
– Простите, что?
– Отклонена, – со скучающим видом повторяет девушка, одетая в красную футболку-поло. Верхний свет заостряет внимание на маленькой родинке у нее на лице и редких темных волосках над верхней губой. На бейджике написано: «Линди».
– Что? Я не…
– Ваша карта. – Линди машет серебристой карточкой. – Ее отклонили. Платеж не прошел.
В глазах мутится, сердце так больно щемит, что приходится опереться о стеллаж с китчевыми брелоками в форме Калифорнии и блестящими открытками с Тихим океаном.
Мысленно прокручиваю цифры на банковском счете. Начинаю с мизерной суммы, депонированной десять дней назад. Вычитаю оплату мобильного телефона, покупки в «Магазине на диване», ежедневный гостиничный счет.
Я морщусь.
Массажное кресло не вписывалось в бюджет, как и дурацкие праздничные свитеры, купленные позавчера. А про светильники на солнечной батарее и сырорезку, которая превращает хаварти в произведение искусства, лучше вообще промолчать.
– Мэм?
«Черт, черт, черт».
– У вас есть другая?
Смотрю на нее глупым взглядом. Сердце бешено колотится, кровь ведрами приливает к лицу.
– Что «другая»?
Кто-то гневно ворчит. Я съеживаюсь всем телом и украдкой гляжу через плечо. Разумеется, на меня злобно таращится Кепка. Он держит большую пачку чипсов и постукивает грязно-желтым ботинком по полу, недвусмысленно намекая, что у него нет времени ждать. Розовые Бигуди и Мальчик-Коктейль тоже следят за ходом событий.
– Другая карточка, – язвительно говорит Линди, привлекая внимание к стойке.
– А, да. Подождите секунду.
Грудь тяжело вздымается, сердце больно стучит. Лезу в черную кожаную сумку, висящую на плече, и откапываю кошелек.
Краем глаза замечаю, что Розовые Бигуди шагает ближе и наклоняет голову. Может, меня кто-нибудь узнал? Может, все они фанаты Рена? Может, они смотрели туалетное порновидео, читали статьи и связали все воедино?
Наверное, у меня начинается паранойя.
– У меня… у меня здесь карточка.
Стараясь сохранять спокойствие, с трудом расстегиваю молнию и протягиваю «Американ Экспресс». Если Линди и замечает, что у меня трясется рука, срывается голос, а слова вылетают сплошным потоком, виду она не подает.
Она проводит новой карточкой по терминалу и постукивает крепким пластиком по кассе, ожидая завершения оплаты.
Проходит секунда.
Вторая.
Она касается родинки на лице, а взглядом как бы говорит: «Да вы, должно быть, шутите».
– Отклонена.
– Что…
Сердце с жутким грохотом падает на обшарпанный мозаичный пол. Хватаюсь за грудь и судорожно дышу. Что-то не так. Все не так.
– Из… извините. Я не…
Перед глазами все плывет. Кажется, будто на заправку сбросили чан с вазелином. Оторопев, я отхожу от стойки. Телефон выпадает из безвольной руки и с неприятным треском приземляется на пол.
«О боже». Как я до такого докатилась? Как можно было свалить в кучу глупость и безответственность? Будто у меня и без того мало проблем.
Линди фыркает и чешет нос.
– Хотите позвонить в банк? Или я могу пригласить управляющего.
– Не знаю, – хриплю я, вытирая лицо.
Супер. Я рыдаю. Рыдаю!
– Давайте я оплачу, – произносит за спиной хриплый грудной голос.
– Что?
Парень, которого я видела возле хот-догов, кладет на стойку синий спортивный напиток и пачку арахисовых конфет. Хот-Дог слегка касается грудью спины и придерживает меня за локоть, а потом обращается к Линди:
– Пробейте все вместе.
Желчь поднимается к горлу. Я реву. Всхлипываю. Сопли текут. Мерзость.
– Вы не обязаны, – дрожащим голосом бормочу я. Может, уже хватит позориться?
– Ерунда. С кем не бывает. К тому же мне нравится ваша футболка.
«Футболка?»
– О чем вы? – До меня доходит, что он говорит о группе. – А, ну да. – Голос звучит так, будто его заглушают шлакоблоки.
Он поднимает с пола телефон и проверяет экран. Вкладывая трубку мне в ладонь, он чуть царапает ногтями слишком чувствительную кожу, отчего по руке прокатывается тепло. Удивившись, я крепко обхватываю телефон и резко отдергиваю руку.
– Вам стоит быть осторожнее, – говорит он, не глядя на меня. – Такие экраны устанешь менять.
Хот-Дог высокий и загорелый. Низко натянутая серая шапка скрывает лоб и глаза. На длинных ногах поношенные черные шлепанцы. На колене телесная повязка. У него есть локти. Нос. Недельная темная щетина на подбородке. Сквозь влажную пелену, что заволакивает глаза, я больше ничего не вижу.
– Вы не можете за меня платить.
– Могу. Уже заплатил. – Не сводя глаз со стойки, он убирает чек в задний карман.
Я должна хоть как-то объясниться, но что здесь скажешь? «Здравствуй, незнакомец. Жизнь катится под откос, потому что мне изменил парень. Хочешь, покажу вирусный ролик? Вдобавок я опустошила банковский счет, потому что целую неделю скупала ненужное барахло, пытаясь заполнить зияющую черную пропасть в душе».
Не пойдет.
Хлюпнув носом и едва слышно сказав спасибо, я начинаю пятиться.
– На здоровье, – отзывается он.
Я киваю. Хот-Дог пытается встретиться со мной взглядом, наклонив голову так, как делают высокие люди, когда хотят заглянуть в глаза.
– Все хорошо? – Он шагает вперед.
Крепко стискиваю ключи с телефоном и прижимаюсь к стеклянной двери.
– Да.
– Могу кому-нибудь позвонить.
Задержав дыхание, я качаю головой и торопливо выхожу. Возле колонки я откручиваю крышку бензобака и вставляю пистолет, молясь про себя, чтобы следующие несколько минут прошли спокойно.
– Пожалуйста, скорее, – подгоняю я колонку.
Три доллара пятьдесят два цента… шесть долларов восемьдесят четыре цента… десять долларов…
Застонав, поднимаю лицо к небу, а затем перед «Газмартом» замечаю стеллаж с журналами и дерзкие заголовки, написанные кричащими черными буквами.
«ПОХОЖДЕНИЯ ПАРКХЕРСТА».
«Реакция фанатов «Воя» на СКАНДАЛЬНОЕ видео!»
«НОВЫЕ шокирующие откровения».
Оставив пистолет в баке, я огибаю машину. Между свадебным журналом и безглютеновыми рецептами зажата моя фотография. Это я! Делаю еще шаг. Заголовок теперь виден полностью.
«Беременную подружку довели до СЛЁЗ!»
Чтобы лучше понять, насколько мне стыдно, вам нужно представить, как я выгляжу на снимке.
1) На мне ужасная желтая кофта с рюшами. Я одела первое, что подвернулось под руку.
2) Волнистые волосы напоминают заросли из сальных каштановых колтунов, рот открыт, глаза почти закрыты.
3) Макияжа нет, а на правой щеке прыщ.
Такое ощущение, что журналисты с фотографами собрались и решили: «Давайте сделаем фото, где она похожа на больную атипичной пневмонией, одетую в тюльпан».
Пока я перечитываю заголовок, мысли разбегаются. Я сама не своя. Как бы не упасть в обморок. Беременна? С чего они взяли?
Кофта, волосы и отсутствие макияжа подсказывают, что фото сняли четыре дня назад, когда я ходила сдавать анализы на венерические заболевания. «Умно», – сказала тогда Джули. Теперь уж и не знаю.
Беру журнал и яростно листаю. Статья занимает четыре страницы. Вверху первой страницы заголовок: «Я рожу его ребенка в одиночестве!» Чуть ниже большой снимок, где я на парковке с темноволосой женщиной в синей больничной форме. Припоминаю, что во время визита к врачу я забыла телефон в регистратуре, а медсестра бежала за мной, чтобы его вернуть.
– О нет, – всхлипываю я.
По фото кажется, будто я убегаю, а она догоняет. Переворачиваю страницу. Тупая боль в голове и сердце усиливается. Сжимаю журнал потными пальцами и читаю. В центре страницы фото, где Рен обнимается с партнершей по «Вою», Сьеррой Симмс. В подписи сказано, что фото снято два дня назад.
«Офигенно».
К горлу подступают рыдания, слезы повисают на ресницах. Делаю шаг и тут же врезаюсь в стену из хлопка и трясущейся плоти. Моргаю. Я налетела на Розовые Бигуди. Лотерейные билеты рассыпаются, словно листья при сильном ветре. Она корчит мину и кричит с английским акцентом:
– Смотри, куда идешь!
– Извините! – воплю я сдавленным хриплым голосом.
Я так быстро разворачиваюсь, что сердце не поспевает. Она говорит что-то еще, но я ничего не понимаю и качаю головой. Опускаюсь на жесткий асфальт, ищу два прямоугольных лотерейных билета.
– Из… извините, – повторяю я, щеки пылают огнем, слезы текут по лицу.
Поднимаюсь с земли. Хот-Дог наблюдает за всем, стоя у входа в «Газмарт», а когда мы встречаемся взглядами, он губами спрашивает: «Вы в порядке?»
Меня накрывает волна стыда.
А я в порядке? Конечно, нет. Меня трясет от усталости. Я ничего не соображаю. Мне неловко. В карманах пусто. Хочется, чтобы этот день, эта неделя, эта жизнь завершились.
Уняв очередную истерику, я сую спасенные билеты Розовым Бигуди и ставлю журнал на стеллаж. На ватных ногах бреду к машине, вытирая слезы, и выдергиваю пистолет из бака. Через секунду я уже поворачиваю ключ. Делаю глубокий вдох и, утопив педаль газа в пол, увожу себя и Уибита с заправки. После меня остаются лишь тучи пыли, гравия и неслыханного унижения.
~**~
Два с половиной года назад, когда я решила бросить учебу и попытать счастья в мясорубке под названием Лос-Анджелес, я была девушкой с мечтой в руке и песней в сердце. Ничто меня не волновало. Я перенесла много несчастий и выжила. Я думала, что справлюсь со всеми испытаниями.
Какое-то время я справлялась. Полтора года я сносила провальные пробы, суровые отказы и разочарования. Я не забывала о том, чего хотела.
Только когда Рену предложили сняться в рекламе отбеливающей пасты, я всерьез начала сомневаться в выборе профессии. Однажды вечером, после того как один напыщенный режиссер безжалостно меня послал, я посмотрела на себя по-настоящему. Разнесла себя в пух и прах. Поразилась тому, насколько я отличалась от начинающих актрис, с которыми соперничала. Тогда я все поняла.
Это фарс.
Лицо слишком заострившееся, кожа слишком бледная. Уши очень торчат. Я слишком низкая. Там, где не надо, слишком худая. Волосы слишком каштановые. Глаза слишком серые. Я слишком скучная.
После того вечера я ни разу не ходила на пробы. Ни для кино. Ни для сцены. Ни для рекламы. Я удалила свое имя из всех списков, а неделю спустя устроилась работать в «Счастливую жизнь», где объемный белокурый парик, тонна тонального крема и розовое бальное платье скрывали мою заурядность.
Рен назвал это «лопнувший пузырь», но на самом деле это было нечто большее. Необходимая перемена, возвращение в реальность. Вроде превращения гусеницы.
Знаю, о чем вы думаете. Как только я упомянула гусеницу, вы представили, как она вылупляется из ярко-зеленого кокона и взмахивает разноцветными крыльями. Вы вообразили бабочку.
Вам кажется, что это метафора. Вы наверняка слышали сотни историй о перерождении гусеницы, полных витиеватых оборотов и светлых образов. Вы видели их в мультфильмах. Слышали в песнях. Может, они даже вам снились.
Однако некоторые гусеницы не становятся бабочками. Некоторые гусеницы становятся молью.
Это я.
Моль.
Выбросив из головы путаные мысли, я громко вздыхаю и сосредотачиваюсь на дороге. Проверяю адрес квартиры Джули. Включаю поворотник и съезжаю на Тихоокеанское шоссе. Морской ветер задувает в окно, льется мягкая музыка. Несколько километров спустя местность сменяется с городской на жилую. Скачущее сердце наконец-то унимается, а гнев и смятение улетучиваются.
К тому моменту, когда я сворачиваю на дорогу, окруженную песчаными холмами, меня уже почти не трясет.
Дорога уходит влево и становится шире, а солнце, пробиваясь сквозь кроны деревьев, заливает мир золотой патиной. Наклонившись к рулю, я осматриваю место, где мне предстоит жить.
Двухэтажное здание в ярком солнечном свете выглядит мрачновато. Плоская крыша из оранжево-терракотовой черепицы придает зданию вид ветхой асьенды, похожей на старую закусочную. Несколько окон треснули, а штукатурка возле крыши осыпается. Водосточная труба отделена от стены, по всему зданию змеится грязно-коричневая плесень.
Ищу на приборной панели листок с адресом Джули. Надо проверить, туда я приехала или нет. Но найти адрес я не успеваю: распахивается черная железная калитка и к машине несется малорослая девушка с широкими округлыми бедрами и рыжевато-золотистыми волосами, собранными в высокий хвост. На ней синий свитер с рукавами три четверти в стиле рокабилли, украшенный белыми и черными цветами, и горчичная юбка клеш.
Выбираюсь из машины. Лучшая подруга подпрыгивает на носочках, размахивая руками, и радостно кричит:
– Это ты! Это ты!
– Это я! – кричу я в ответ, машинально приподняв уголки губ.
Джули бросается ко мне в объятия и наклоняет нас вбок.
– Я так по тебе соскучилась.
– Я тоже соскучилась, – пискляво отзываюсь я.
– Как себя чувствуешь? – спрашивает она, впиваясь ногтями мне в руки.
Задумываюсь, тяжело дышу. В голове не укладывается, что я опять готова разрыдаться.
– Пока что сложно ответить.
Джули делает шаг назад и всматривается в мои слезящиеся глаза.
– Оно и понятно, Джем. – Она забирает из машины косметичку и чемодан на колесиках. – Идем в квартиру.
Вздохнув, я беру переноску и показываю Уибита Джули. За клеткой и остальными вещами можно вернуться позднее.
– У меня столько планов, – говорит она, шагая по неровному тротуару к боковому входу.
Миновав узкий коридор, мы попадаем во двор. Звуки шагов из гулких становятся мягкими. Мы проходим по террасе с четырьмя каменными ступенями, что ведут к прямоугольному бассейну, наполненному зеленоватой водой.
Двор заброшен и пуст, если не считать несколько горшечных алоэ, рваных пальм и шезлонгов, сложенных возле гриля. Чуть живая лоза обвивает южную стену, тянется до второго этажа и опутывает железную изгородь.
– Все хорошо?
– Да, отлично.
– Ты побледнела, Джемма.
– Разрушенная жизнь и не такое с тобой сделает, – огрызаюсь я.
Что бы она подумала, если бы увидела меня несколько часов назад? Здорово, что перед отъездом я приняла душ и оделась в чистые вещи.
– Знаю. – Она останавливается у лестницы. – Но теперь ты здесь.
– Извини, – качаю я головой, чувствуя себя ужасно.
Не хочу ругаться с Джули. Родители и Рен исчезли с горизонта. Кроме нее, у меня больше никого не осталось.
– Ты права. Я здесь.
– Клянусь, все наладится, – ласково говорит она, а я облегченно улыбаюсь. – Если хочешь, можно сегодня куда-нибудь сходить. Или останемся дома, накрасим ногти ярко-розовым лаком и слопаем традиционное мороженое. Можно есть пиццу, пока не затошнит, и до рассвета смотреть кино.
– Давай посмотрим какой-нибудь драматический сериал о неблагополучной семье, – шучу я.
Я насчитываю двенадцать квартир: шесть наверху и шесть внизу.
– Может, сопливую историю о вампирах? – хохочет она.
– Голосую за мюзикл о скромной девушке, которая получает главную роль в школьной пьесе.
– Или можно посмотреть все серии «Шерлока».
– Другой разговор.
Бенедикт Камбербэтч – мой земляк.
– У него такое длинное лицо, он старый и белый, как швейцарский сыр, но что-то в нем есть. – Она пожимает плечами. – На сто процентов крут.
– И он британец.
Она взлетает по ступеням, волоча за собой чемодан, останавливается возле квартиры рядом с лестницей и два раза стучит кулаком по двери.
– Здесь живут Клаудия и Смит. Помнишь, я тебе рассказывала?
– Та самая Клаудия, которая готовит хумус с песто?
– Нет, это Смит, ее возможный парень. Мы с Клаудией учимся на одном факультете. В августе, когда мне увеличили плату за жилье, она нашла эту квартиру.
– Точно. – Пытаюсь вспомнить, что она рассказывала о соседях. – А что значит «возможный парень»?
Джулс пожимает плечами.
– Они друзья. Любовники. Бисексуалы. Очень прогрессивно. Разобраться я так и не смогла, поэтому вопросы задавать перестала.
– Просто смирилась?
– Именно. – Она резко тормозит перед дверью 6В и ищет в кармане юбки ключи. – Напротив Риа и Лэндон. В конце миссис Хили. С ней аккуратнее. Если зазеваешься, она припрет тебя к стенке.
– Это плохо?
Лучшая подруга стреляет в меня безумным взглядом и крутит пальцем у виска.
– Она с приветом.
Я морщусь.
– В каком смысле? Вроде серийного убийцы?
– Нет, ничего такого. – Она вставляет ключ в замочную скважину. – Поначалу она кажется нормальной бабулей, но потом выясняется, что пришельцы проводят над ней опыты, а правительство следит за каждым шагом. Поверь на слово, Джем, ее теория заговора вызывает серьезное беспокойство. Если не будешь осторожна, гарантирую, что спать ты не сможешь неделю.
Опасения усиливаются. Я заглядываю за угол. У стены стоит серфборд, а рядом – дверь, украшенная стеганым венком и деревянной черно-зеленой птичкой. Наверное, это квартира миссис Хили.
– Ладно.
– Дверь заклинивает… – Поворачивая ключ, она крутит ручку и давит плечом на дверь. – Приходится шевелить ручку.
Беру поудобнее переноску и подхожу ближе.
– Вот так, – ворчит она.
С громким щелчком дверь распахивается, и я в ужасе отпрыгиваю. Джули моей реакции значения не придает.
– Кухня здесь. Не обращай внимания на гудящий холодильник. Он сломан. – На входе она оборачивается. – Моя комната здесь, ванная в конце коридора. – Она бросает ключи в керамическую миску в форме павлина и зажигает свет. – Я покажу, как включать душ. Он живет своей жизнью. Горячая вода иногда становится холодной, а холодная – горячей.
– Хорошо.
Почти всю квартиру видно с того места, где я стою. Слева кухня-столовая. На стенах плитка цвета авокадо и отвратительные желто-коричневые обои. Прямо передо мной гостиная. В центре выгоревший на солнце красный диван, заваленный комковатыми подушками. Деревянное пианино, старое кресло, полки из «Икеи», заставленные книгами и прикольными безделушками, занимают почти всю комнату. В центре стены окно в металлической раме, которое нужно опускать.
– В кухне бери что хочешь. – Джули открывает шкаф. – Я купила мороженое. После расставания оно необходимо. Еще есть чипсы и куча… – она заглядывает в буфет и хохочет, – шоколада.
Смотрю на то, о чем она говорит. На полке лежат упаковки с конфетами и шоколадные плитки, причем столько, что ими можно лет десять кормить детей-сладкоежек.
– Распродажа после Хэллоуина, – поясняет она, застенчиво улыбаясь.
– Оно и видно, – фыркаю я.
– У тебя будет свой уголок.
Она указывает на крошечную нишу, закрытую цветочной занавеской, где уместились промятый коричневый футон и исцарапанный низкий стол. Не удивлюсь, если в прошлой жизни его жевала собака.
– Квартирка маленькая, зато уютная, да и пляж недалеко. – Джули отодвигает занавеску и ставит чемодан рядом с футоном. Отступив, она упирает руки в бока и протяжно вздыхает. – Знаю, обстоятельства кошмарные, но мы повеселимся, обещаю.
Повеселимся?
Сил нет. Жизнь разлетелась вдребезги. На душе кошки скребут. Меня унизили. Раздавили. В кармане ни гроша.
Какое уж тут веселье?
Веселье было привязано к ракете и запущено в озоновую дыру.
Веселье вращается вокруг солнечной системы в другой галактике.
Очень хочется надеть пижаму, свернуться калачиком, зажмурить глаза и уснуть на футоне лет на десять. Плюс-минус несколько месяцев.
Однако Джули ведет себя так, будто уже все решено. Будто ее назначили штурманом, вручив компас и карту, которые выведут меня из преисподней.
– Да уж, повеселимся, – лгу я. – Как в театральном лагере.
Она радостно улыбается.
– Есть хочешь? Можем что-нибудь заказать. Или сначала разберем вещи? Я разгребла шкаф в коридоре и освободила место в ванной.
Я поднимаю переноску.
– Думаю, сначала надо принести клетку для этого приятеля.
Плеча касается незнакомая рука, а мягкий мелодичный голос произносит на ухо:
– Если хочешь, могу помочь.
Вскрикнув от удивления, я уворачиваюсь от прикосновения.
– Из-за тебя у нее чуть сердце не остановилось! – ворчит Джули, но от улыбки в уголках глаз проступают морщинки.
Прижав переноску к груди, я оказываюсь лицом к лицу с незнакомцем.
– Прости, не хотел пугать, – говорит он, сцепив руки на затылке, будто я его арестовала. Он высокий, густые волосы убраны от лица и стянуты в низкий хвостик.
Джули кивает на него.
– Это Смит.
– Маркус Смит. Но все зовут меня Смит.
– Точно. Звезда хумуса с песто, – улыбаюсь я.
Он смеется.
– Верно. А ты Джемма?
– Звезда порноролика? – В дверях возникает девушка.
Джули, морщась, хватает девушку за локоть.
– Джем, не слушай то, что она несет.
– Она не следит за языком, – добавляет Смит.
Девушка упирает руки в бока.
– Чтобы ты знала: я слежу за языком, правда, не всегда.
– Буду знать. – Я протягиваю руку.
– Клаудия Янг.
Язык тела ей явно ни о чем не говорит, да и в личное пространство она не верит. Вместо того чтобы пожать руку, Клаудия кидается с объятиями.
Она примерно с меня ростом. Стройной, поджарой фигурой она напоминает стайера. Зачесанные набок платиновые волосы обрамляют овальное лицо. Стиль можно описать как смесь скейт-панка и постмодерна. У нее глубоко посаженные темно-карие глаза и широкие красивые губы.
– Тебе здесь понравится, – замечает она, протискиваясь мимо меня. – Нехватку удобств мы восполняем характером. – Она наклоняется к переноске, изогнув красные губы в улыбке, глаза становятся похожи на блюдца. – А это кто? Толстая белка?
«Толстая белка?» Взглянув на комочек сероватого меха, я вздыхаю и стараюсь не обижаться.
– Уибит не белка. Он шиншилла.
Она снова глядит на Уибита и достает из холодильника банку газировки. Смит следует за ней.
– Шиншилла? Другое дело.
Я привыкла к такой реакции. Шиншиллы не редкость, но и не очень популярны. Рен, например, решил, что я тронулась умом, когда в прошлом месяце я пришла с Уибитом и гигантской клеткой. Я попыталась объяснить, что мне скучно и одиноко, потому что он много снимался. Рен ответил: «Раз тебе скучно, чаще занимайся спортом. Тебе пойдет на пользу».
– У меня аллергия на кошек, а шиншиллы чистоплотные, тихие и милые. Не бойся, он не укусит.
– Тогда я тоже не буду кусаться. – Клаудия плюхается на диван, поправляет подушки и как бы между прочим говорит: – Мы слышали, тебя продинамил Рен Паркхерст.
Всплеснув руками, Джули злобно вопит:
– Клаудия!
– Да в чем дело? – Клаудия, прибывшая с планеты Без Фильтра, убирает со лба светлый завиток и морщит нос. – Я констатирую факт. И вопроса про беременность я не задала.
Джули кричит:
– Речь не о том! Это гадко – вот так все вываливать, когда…
– Ничего, Джулс! – перебиваю я, привлекая к себе внимание, и беспечно машу рукой. – Давайте проясним: я не жду ребенка от Рена.
Джули сутулится и заливается смехом.
– Слава богу. А то я боялась спрашивать.
Клаудия с равнодушным видом открывает банку газировки и делает длинный глоток.
– Рада за тебя. Клянусь, я не хотела производить плохое впечатление. Просто подумала, ты должна быть готова к комментариям. Люди все равно будут поднимать эту тему. Видео, где ты теряешь сознание в туалете, пока твой парень чпокает какую-то девицу, отложилось у людей в памяти.
Я киваю. «Спасибо, что напомнила».
– Надо отдать тебе должное: ты стала частью поп-культуры. Многие пытались, но мало кому удалось. – Она поднимает банку газировки, будто произнесла тост.
– Да. – Опять киваю. Я так много киваю, что комната накреняется.
– В общем, должна тебя предупредить: я люблю Хантера Дигби. Люблю, – подчеркивает она.
Смит фыркает, а Джули бросает на нее испуганный взгляд.
– Ты хоть понимаешь, зачем Джемма приехала? – Лучшая подруга свешивает голову на грудь и закрывает глаза. – Она только что с ним рассталась. Незачем ей слушать, как сильно ты его любишь.
– Я не говорила, что люблю Рена, – оправдывается Клаудия, выпрямив спину и опустив ноги с дивана. – Я сказала, что люблю Хантера Дигби. Это не одно и то же. Джемме хватит мозгов это понять.
Хантер Дигби – это персонаж, которого Рен играет в «Вое», поганом сериале про оборотней, чьи рейтинги начали расти около полугода назад. Сейчас это главный сериал для американок в возрасте от тринадцати до восемнадцати лет. Популярности играет на руку и то, что Хантер Дигби (он же мой бывший, переспавший с официанткой) обладает сверхъестественными способностями и почти все время ходит с голым торсом, перемазанным маслом. При правильном освещении он способен растопить женские сердца.
– Это почти одно и то же, – сердито утверждает Джули, качая головой. – Ни за что бы не подумала, что ты фанатка «Воя».
– Сериал банальный, но в восхитительном смысле. Мне нравится. Я рыдала над десятой серией, где умирает отец Хантера. Прощание с лесной эльфийкой Фелисити в конце прошлого сезона вызвало мурашки. А какое у него стройное, мускулистое тело. А руки… о да!
– Мы же говорили: за языком она не следит, – обращается ко мне Смит. Он качает головой и игриво шлепает Клаудию по руке.
Конечно, слушать, как хвалят Рена, – все равно что провести по коже сырорезкой, но меня эти слова не удивляют.
У бывшего до неприличия острые скулы. Зеленые с поволокой глаза созданы для того, чтобы смотреть в объектив камеры. О прессе и блестящих золотистых прядях ходят легенды.
Интерес мне вполне понятен.
Плавали.
Знаем.
