Текст книги "Это небо (ЛП)"

Автор книги: Отем Доутон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

Старайся, но не переусердствуй.

Иди, но не далеко.

Прыгай, но с парашютом, чтобы не разбиться.

Вот это и есть жизнь? Существует какая-то секретная формула? Или каждый поворот, каждый выбор преграждает мешанина из правильного и неправильного, неприкрытых обид и счастья, риска и блестящих перспектив?

Сегодня я просила Лэндона быть честным, но при первой же возможности доказать, что я тоже честна, я умудрилась все испортить.

Вытираю глаза и шмыгаю носом.

– Тише, тише, – шепчет Лэндон, заметив мои слезы. – Не стоило этого говорить. Не надо было вообще поднимать эту тему.

– Нет… – я хватаю ртом воздух, – я запуталась.

Я правда запуталась. Я рыдаю и веду себя как ненормальная. Это смехотворно.

– Не надо, – тихо отвечает он и целует меня в нос. – Все хорошо. Легко и просто, помнишь?

Я давлюсь смехом. Ага, как же. Мы оба в курсе, что мы давно преодолели этот рубеж.

Лэндон вновь меня целует. За подбородок я притягиваю его ближе, а он крепко меня обнимает.

– Пожалуйста, – тихо бормочу я.

Чего я прошу? Понимания? Прощения? Сама не знаю.

А вот Лэндон вроде как понимает. На выдохе он приоткрывает губы, впускает язык в рот, затем заключает меня в теплые объятия.

Он убирает волосы с моего лица.

– Не плачь.

– Я не грущу, – говорю я, однако слезы бегут по щекам.

– Правда?

– Да, – настаиваю я, царапаю ногтями его обнаженную грудь, наслаждаюсь гладкой кожей и дорожкой тонких волосков, спускающейся по центру торса.

Лэндон вздрагивает, целует шею в том месте, где она переходит в плечо. Он скользит ладонями по ногам и останавливается на нижнем белье. Я решительно сажусь и тяну за резинку его боксеров.

Лэндон вскидывает брови. Подогнув ноги под себя, я не медлю ни секунды: снимаю очки, стаскиваю майку.

Когда тряпка падает на пол, Лэндон дышит иначе. Он подавляет стон и прикасается ко мне, ведет руками к голой груди.

Целую его в губы. Целую до тех пор, пока нам не становится больно; сердце будто вырвалось на свободу и парит где-то само по себе.

Лэндон кладет руки мне на плечи, скользит пальцами по спине. Он медленно отползает к изголовью, тянет меня на себя так, что я сажусь на него, а колени прижимаю к талии. Он держит мое лицо в ладонях и долго на меня смотрит. Настолько долго и тяжело, что я начинаю нервничать. Я ложусь на матрас, а при попытке отвернуться он сильнее хватает меня за подбородок.

– Ты такая красивая. – Он осыпает нежными поцелуями подбородок, проводит кончиками пальцев по губам. – Ты знаешь об этом?

Вместо ответа я обвиваю руками его талию и подаюсь ближе, причем настолько, что кажется, будто между нами нет ничего, даже воздуха. Телевизор замолкает, в комнате тихо. Где-то за пределами комнаты, за пределами квартиры на небе блестят светящиеся звезды.

Он со смехом переворачивает меня на спину, скользит руками по бокам, целует до того страстно, что душа чуть не покидает тело.

За последние пару недель мы с Лэндоном часто занимались сексом: долгим сексом в кровати; пылким быстрым сексом на полу в гостиной, потому что ждать не было сил; страстным сексом на футоне под испуганным, чуть любопытным взглядом Уибита; неуклюжим, почти что комичным сексом в машине после работы, когда мы пошли вразнос и пахли чесноком с лимоном. Сказала же: часто занимались сексом.

Но вот такого не было ни разу. Мы словно вросли друг в друга.

Мы двигаемся не спеша, осторожно, точно под водой. Мы трогаем, исследуем, жмемся друг к другу, держимся друг за друга. Я чувствую каждое место, где мы соприкасаемся, чувствую каждую косточку и мышцу обнаженной груди, каждый бугорок на руках и ногах, крепкие плечи, углубления, квадратные кончики пальцев.

Облизываю шею, веду языком до подбородка, посасываю и захватываю зубами мягкую теплую мочку уха.

Лэндон закрывает глаза и вздрагивает.

– Джемма.

От того, как он произносит мое имя, с предупреждением и мольбой, я дышу быстрее, обнимаю его крепче.

– Не хочу спешить, – с трудом говорит он, содрогаясь.

В ответ я беру его лицо в ладони и впиваюсь в губы поцелуем. Он хмыкает, словно в агонии, и обнимает меня за талию.

Время летит или, наоборот, тянется. Не знаю. Ощущения усиливаются, я теряю счет минутам. Лэндон жарко дышит. Хочу остаться здесь, в промежутке между ударами сердца, в спокойствии обсидиановых глаз.

Он целует меня в губы, стискивает бедра, впивается тупыми ногтями в нежную кожу. Он продвигается глубже, и начинает казаться, что я нашла пристанище у него в душе.

Мир ломается, пылает, нагревается, как ослепительное солнце. Я целую его так, словно тысячу лет не видела и не трогала другого человека, прижимаю его к себе, погружаю язык ему в рот. Я трясусь. Я трепещу. Я вздрагиваю. А когда я вскрикиваю и падаю, он мигом меня ловит.

Глава 20

Джемма

Надо себя похвалить: мне удается хранить молчание почти до полудня.

– Что с тобой? – в десятый раз за десять минут спрашивает Джули.

Мы разлеглись на ступенях театра, где она репетирует «Кошку на раскаленной крыше». На нас льются желтые солнечные лучи, согревающие кожу и обжигающие лбы. Сегодня один из нестерпимо жарких калифорнийских дней, когда от яркого света болят глаза, а воздух до того сухой, что язык набухает во рту.

– Переживаешь из-за ситуации с Реном? – Она убирает волосы с плеч и обмахивает шею. – Я же сказала: если не будешь высовываться, все заглохнет через несколько дней. Неделя, максимум две, и ты исчезнешь из актуальных тем в «Твиттере».

– Само собой, я переживаю из-за ситуации с Реном. – До меня доходит то, что сказала Джули, и я вытаращиваю глаза. – Погоди… правда? Я в актуальных темах в «Твиттере»?

Джули закидывает в рот мятный леденец и ложится на ступени, рыжеватые волосы рассыпаются по серому цементу.

– Не хотела говорить, но да, это правда. Его перевоплощение в Бруно Марса собрало более миллиона просмотров. А надпись на футболке «Прости меня, Джемма» стала популярным хештегом. Ведущая утренних новостей была сегодня в такой же футболке, и после этого ситуация обострилась.

Я издаю стон, мысли скачут.

– У тебя есть страница в «Википедии».

– Та-а-а-ак… – я медленно вздыхаю, – значит, моя жизнь стала мемом. Но как бы безумно ни звучало, нервничаю я по другой причине.

У Джули вытягивается лицо.

– Боже мой, – настораживается она, – все дело в пьесе, да? Тебе не нравится пьеса.

– Да нравится мне пьеса.

– Врешь, – заявляет она, садится и скрещивает руки на груди. – Я сама хотела, чтобы ты посмотрела и высказала свое мнение. Я выдержу, Джем. Говори прямо.

– Джули, я…

Она запрокидывает голову и машет рукой в сторону театра.

– Так и знала, что все ужасно! – Она краснеет и чуть ли не визжит: – На прошлой неделе я сказала Мартину (он играет Брика), что он не похож на скорбящего. Знаю, я могла бы больше привнести в свое выступление. Ты заметила, что мне тяжело дается первая сцена? Не понимаю, в чем проблема. Я не улавливаю, какие эмоции я должна передать и…

– Джулс! – перебиваю я и хватаю ее за руку, которой она размахивает. – Пьеса отличная. Уймись. Дело в другом.

Джули прекращает возмущаться и хлопает ресницами.

– В чем?

Вместо ответа я набираю имя Лэндона в поисковике и нахожу сайт, где подробно рассказывается о его серферской карьере, включая победы, а еще содержится куча статистических данных, которые кажутся тарабарщиной. Всего я рассказывать не буду, но хоть чем-то поделиться надо.

Джули с любопытством морщит лоб, берет телефон и смотрит в экран. Спустя минуту она удивленно произносит:

– Не поняла. Он кто?

– Видимо, в мире серфинга, – отвечаю я, опустившись на локти, – Лэндон Янг как второе пришествие Христа.

– Давай еще раз, – недоверчиво морщится она.

– Твой сосед, – медленно говорю я, делая замысловатые движения пальцами, которые больше похожи на знаки в бейсболе, чем на язык жестов, – был знаменитым серфером. Он объездил весь мир, участвовал в соревнованиях и был великолепен.

– Мы говорим о твоем Лэндоне? О брате Клаудии?

– Да.

– Не может быть, – округляет она голубые глаза.

– Еще как может.

– Нет!

– Да! – Я смотрю ей прямо в лицо.

Джули опять опускает глаза на телефон. Она пролистывает страницы, блуждает по лабиринту фотогалереи.

– Обалдеть.

– Я того же мнения.

Она натыкается на профессиональный снимок голого по пояс Лэндона: он стоит по колено в зеленовато-голубой воде, серфборд держит под мышкой, на лице дерзкая ухмылка. Понимаю, почему Джули потеряла дар речи. Вчера, когда я нашла это фото, я онемела минимум минут на пять.

– Офигенно.

– Впечатляет, да? – вздыхаю я.

– О да, – фыркает она, потом продолжает читать.

– Джулс, ты знала?

Она поднимает глаза и хмыкает.

– Как у тебя только язык повернулся? Разумеется, я не знала, иначе сказала бы.

– Так я и думала, но все равно не могу поверить, что Клаудия молчала.

Она качает головой.

– Кто бы мог подумать, что мой замкнутый сосед, который работает в баре и ездит на развалюхе, раньше был профессиональным спортсменом? А какой у него пресс! – указывает она на телефон. – Очуметь.

– И не говори! – соглашаюсь я и беру у Джули мятный леденец.

– Дело-то нешуточное. По-моему, с этого он должен начинать знакомство.

Втягиваю леденец в рот, поджимаю губы и кладу руку на колени.

– Не помешало бы.

– Ну и что ты планируешь делать? – Джули заправляет волосы за ухо.

– Без понятия. – Настроение падает.

– Тебя это не заботит? Ты серьезно хочешь связаться с очередным парнем, у которого есть армия фанатов? Это сумасшествие, нет?

– Лэндон не похож на Рена, – медленно произношу я, обдумывая слова. – Он не стремится быть в центре внимания, не переживает из-за волос или имиджа. Он другой.

– Ладно. Другой – это хорошо.

Я пробегаюсь взглядом по высоким тонким пальмам и останавливаюсь на залитой солнцем траве.

– Он совсем не такой, каким мы его считали. У него богатый внутренний мир. Если бы ты знала, каким он был… – Я качаю головой, не в силах договорить.

– Офигеть.

– Что? – Я перевожу глаза на Джули.

– Просто офигеть. – Она касается моей руки. – Я знала, что он тебе нравится, и я помню, что я над этим прикалывалась. – Она хохочет, качает головой. – Ты, дорогая моя подруга, по уши втюрилась в Лэндона Янга.

– Нет… – Да кого я обманываю? В знак поражения я вздыхаю. – Это в мои планы не входило.

– К черту планы! – смеется Джули.

– Тебе не кажется, что я идиотка? Как-то быстро все развивается, нет?

Она пожимает плечами и ложится на ступени.

– Да, ты идиотка. Да, все развивается быстро. Но я не думаю, что ты должна останавливаться.

– Почему?

– Господи, – усмехается она, – неужели не ясно?

Я не отвечаю, и Джули ухмыляется.

– Что? – делаю я нетерпеливый жест.

– Ты любишь его, Джем, – упрекающим тоном заявляет она, ткнув пальцем мне в грудь.

– А что, любовь существует? – выпаливаю я. – Может, это обман, который распространяют «Холлмарк» и авторы любовных романов?

– Это у тебя надо спросить, – пожимает Джули плечами. – Это ты влюблена в Лэндона Янга.

– Не скажу, что я его люблю, – говорю я, унимая нервную дрожь. Не хочу улыбаться, но яркое голубое небо не дает удержаться. – Но и отрицать не буду.

Лэндон

Иногда время – это главное.

Как, например, сейчас.

Я мгновенно понимаю, что стук в дверь не сулит ничего хорошего.

Как? На часах одиннадцать утра.

«Это не Клаудия», – думаю я. Она на работе.

Это не может быть Джемма: несколько часов назад она ушла кормить Уибита и заниматься делами. Она поцеловала меня на прощание и сказала, что увидимся мы вечером: она пообещала Джули, что приедет в кампус посмотреть генеральную репетицию пьесы.

В квартире тихо. Я прекращаю стучать по клавиатуре. Я даже не дышу, да и Уайт вроде тоже. Тишину нарушает повторный стук в дверь. На этот раз Уайт поднимает голову и лает.

Сохраняю поэму, которую пишу для урока писательского мастерства, и отталкиваюсь от стола. Натягиваю скомканную футболку и выхожу из спальни. Дышу с присвистом, грудь вздымается и опадает. Медленные шаги эхом отдаются в гостиной.

Когда я открываю дверь, в глаза бьет до того яркий солнечный свет, что приходится щуриться. Затем я вижу значок, блестящие ботинки и серьезное лицо полицейского, стоящего передо мной.

У него близко посаженные глаза и поджатые губы.

– Лэндон Янг?

– Да.

– Эбигейл Янг – ваша мать?

Все, что меня окружает, приобретает четкие очертания.

– Да. Да, она моя мать.

Глава 21

Джемма

Джули останавливается на верхней ступени и кричит:

– Ты!

Меня тошнит. Тусклые белые звездочки вспыхивают перед глазами, кружатся и мерцают. Начинает казаться, что я рехнулась, меня бросает в жар, боюсь, меня вырвет прямо здесь, на балконе. Я хлопаю ресницами. Из открытого рта раздается только писк.

У меня приступ паники.

– Если ты считаешь, – рычит Джули, – что ты можешь точно с неба свалиться и мы не отрежем тебе яйца и не съедим их с арахисовым маслом и тостами, а потом…

Я бью подругу по руке, прерывая напыщенную речь.

Яйца с тостами и арахисовым маслом? А что, так можно?

– Джулс, – скриплю я, сердце болезненно переворачивается.

– Что? – хмурится Джули.

Я поднимаю палец, давая понять, что мне нужна тишина. Потом я расправляю плечи, зажмуриваюсь, задерживаю дыхание и загадываю желание, но когда я открываю глаза, мой бывший все равно стоит перед нами.

Он привалился спиной к двери нашей квартиры, ноги выставлены вперед, руки скрещены на груди. Он помылся и побрился с тех пор, как запостил ролик. Неопрятный парень с разбитым сердцем ушел в прошлое, его место занял селебрити в дизайнерских лоферах, дорогих часах и очках, которые стоят больше, чем большинство платит в месяц за квартиру. На нем оранжевая рубашка с воротником и зауженные кремовые брюки. «Он похож на рожок мороженого», – думаю я.

– Привет, – все, что говорит он.

– Вот же предводитель мудаков, – свирепеет Джули. – Наглости тебе не занимать, раз ты заявился сюда.

Я зажимаю рот рукой и захожусь в сиплом хохоте.

– Предводитель мудаков?

– Как думаю, так и говорю, – щурится она. – Предводитель мудаков.

– Слушай, – подает голос Рен, он поднимает очки на светловолосую голову, явив тем самым сверкающие зеленые глаза, – я понимаю, что ты не горишь желанием со мной общаться, но мне надо было с тобой увидеться.

Я сглатываю желчь, поднимающуюся к горлу, призываю сердце и легкие угомониться.

– Зачем?

Он отталкивается от двери, улыбается непринужденно и спокойно, словно в нашу последнюю встречу его штаны не были спущены до щиколоток и не было согнувшейся пополам полуголой девицы.

– Я подумал, что мы можем поговорить.

Поговорить? Серьезно?

– Хочешь поговорить?

Мне нужно это прояснить. Мне нужно это записать, подписать, заверить у нотариуса, отнести судье и внести в протокол.

– Новый статус: ей нечего тебе сказать! Возвращайся в Эл-Эй, сходи на колонотерапию, сделай селфи или еще чего.

Джули, давняя сторонница концепции «власть женщинам», включает полноценный режим стервы. Руки она упирает в бока, подбородок воинственно опускает. Того и гляди изо рта вырвется пламя.

За плечо я тяну ее в сторону балкона, чтобы посовещаться.

– Джулс, – шепчу я дрожащим голосом, – иди домой. Я скоро приду.

Она округляет голубые глаза.

– Идти домой? Только не говори, что веришь ему на слово. Мне напомнить, какая он паскуда? Перечислить список его преступлений против человечности?

– Не верю я ему! – отвечаю я, выпятив грудь. – Мне надо… – черт, я не знаю, что мне надо, – остаться одной.

Джули не рада. Она смотрит на небо, делает успокаивающий вдох, словно готовится к битве.

– Ладно, – бурчит она.

– Не надо так, – расстроенно прошу я.

Она глядит куда-то вдаль.

– Нормально все. Будь осторожна. – У входа в квартиру она тычет двумя пальцами в Рена и злобно шепчет: – Чума на твой дом, Рен Паркхерст.

Не знаю, то ли смеяться, то ли морщиться.

– Занятно, – улыбается Рен, когда мы остаемся одни.

Я молчу, тереблю низ футболки и переминаюсь с ноги на ногу.

– Значит, ты хочешь поговорить?

Он заглядывает мне в глаза.

– Да, поговорить. Это когда я произношу слова, а ты слушаешь и отвечаешь. – Я не хмыкаю в ответ на шутку, и он добавляет: – Неподалеку есть кофейня. Можно пойти туда и выпить по чашке кофе. Я прошу всего несколько минут.

– Не думаю, что ты имеешь право что-то просить. Даже несколько минут.

– Джемма, – произносит он умоляющим тоном, лицо превращается в маску раскаяния. Он тянется к моей руке, но я отступаю. – По-твоему, я не понимаю, что я облажался? Не знаю, слышала ты или нет, но у меня ехала крыша.

– Я слышала про арест. – Сжимаю потные руки в кулаки. – И видела ролик.

– Тогда ты знаешь, что я по тебе скучаю. Время вспять не повернуть, но ведь можно вполне по-человечески выпить вместе кофе. – Он закрывает глаза и делает вдох. – Я тебя люблю.

Каждая брошенная девушка хочет слышать: «Я скучаю», «Я тебя люблю», «Я облажался». Несколько недель назад я представляла этот момент по меньшей мере дюжину раз. Но в мире фантазий меня однозначно не мутило от замешательства.

– И что я должна ответить?

Он подходит ближе. Не успеваю и глазом моргнуть, как он теплой рукой обхватывает мое запястье. Жест настолько успокаивающий и знакомый, что тревога, бередящая душу, утихает.

– Отвечать ты ничего не должна. Но на кофе соглашайся.

Лэндон

Когда я впервые пригласил Джемму посерфить, она сказала, что некоторые вещи не меняются – например, закон Ньютона, законы Кеплера о планетных движениях, теория относительности. Теперь в список можно добавить еще кое-что: вечный холод в больницах.

Клаудия расхаживает туда-сюда. Уже два часа она ходит по коридору, освещенному люминесцентными лампами. Руки сложены на груди, тело напряжено и неподвижно, словно ее обернули в целлофан. Ее трясет, потому что здесь холодно, как в мясохранилище. Но стоит предложить ей остановиться и сесть или хотя бы накинуть мое худи, она вонзает в меня взгляд, который вывел бы из себя даже Чака Норриса.

Смит здесь, с нами. Он либо кружит по приемной, останавливаясь, чтобы посмотреть на акриловые картины, словно он в художественном музее и анализирует разновидности и значение цветов, либо ходит к ближайшему автомату за никому не нужными снеками и газировкой.

В приемной мы не одни. Напротив меня мужчина в полосатой футболке сидит с девушкой, которая уткнулась заплаканным лицом ему в руку. Он дрыгает ногой и проверяет телефон, словно информация о жене каким-то образом материализуется в ленте «Фейсбука». Рядом с журналами сидит пара. Их дочь упала и ударилась головой о бордюр.

Каждый раз, когда в конце коридора разъезжаются стеклянные двери, все поднимают глаза и задерживают дыхание. Иногда кто-то останавливается, но в основном все быстро проходят мимо – наверное, спешат домой или в кафетерий. Иногда у людей угрюмо поджаты губы, а взгляд серьезный. Но, как правило, все улыбаются, словно только что услышали шутку. Меня это бесит, но потом я думаю: «А что еще остается, если ты этим живешь?» Честно говоря, когда люди проходят мимо, все вздыхают с облегчением. Мы все ждем новостей, точнее, правильных новостей. Отсутствие новостей – это неплохо.

Я все время вспоминаю последний визит в больницу. Это случилось тем самым вечером, когда я угробил свою карьеру. Тогда я был в хлам. В глазах мутилось, я слышал белый шум. Окровавленный кулак распух после того, как я вмазал копу. Мне наложили десять швов около линии роста волос, поскольку меня били головой о тротуар.

Медсестра в темно-зеленом халате что-то мне дала.

– Чтобы не чувствовать иглу, – сказала она.

Чувствовать? Смешная шутка. В таком состоянии я не чувствовал вообще ничего.

Тем вечером мне предъявили обвинения, полицейский не отходил от меня ни на шаг. Я даже в туалет ходил с копом, смотревшим, как я расстегиваю ширинку.

Иронично. Сейчас я хочу поговорить с полицией, но на вопросы ответить некому.

– Лэндон. – Я смотрю на Смита. Видимо, он зовет меня не первый раз. – Все будет хорошо.

– Н-да? – заламываю я бровь.

– Естественно. – Он падает на стул рядом со мной и кладет ногу на колено. С тяжелым вздохом он осматривает коридор, следит глазами за сестрой. – Хочешь что-нибудь из автомата?

Я качаю головой и моргаю, чувствуя, что веки замерзли.

– Точно не хочешь, чтобы я позвонил Джемме?

Я поджимаю губы и бросаю:

– Нет, сначала надо что-нибудь узнать.

Со вздохом он смотрит в сторону регистратуры.

– Такими темпами на это уйдут годы.

Он прав. Эбби в операционной уже несколько часов, никто ничего не сообщает. Мы точно знаем, что в 2:22 ночи сосед нашел Эбби на полу в ванной и вызвал скорую.

Сотрудники скорой ее стабилизировали, но возникли осложнения – что-то с сердцем. Она приходила в себя и сказала, что приняла бензо и вколола дилаудид.

Больше мы ничего не знаем. Мы задавали вопросы, но ответы получали размытые: «Врачи делают что могут», «Скоро что-нибудь будет известно».

Так что мы ждем.

К нам подходит полицейский.

Следователь в желтой рубашке с короткими рукавами принимает мое заявление. Все проходит быстро и продуктивно. Я рассказываю, что видел ее вчера. Да, я знал, что она опять употребляет. В конце он дает мне визитку и хлопает меня по спине, словно мы друзья.

Клаудия смотрит на меня круглыми глазами. Она делает осторожный шаг вперед.

– Ты ее видел?

Вопрос рассекает воздух. Ответ застревает в горле. Я сглатываю горечь. Я начинаю говорить резким голосом, но шорох стеклянных дверей и топот шагов меня останавливают.

Все поворачиваются в одном и том же направлении. Кровь приливает к голове, я думаю о ветрах, сносящих линии электропередач, о гигантских волнах, поглощающих берег.

На этот раз нет игривой улыбки и целеустремленной походки. На этот раз серьезные глаза устремлены на меня.