Текст книги "Всегда вместе"

Автор книги: Оскар Хавкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

16. Дневники (продолжение)

Из тетради Захара

Вот так тропа! Не везде по-двое пройдешь, шли гуськом. Сосны и ели касаются ветвями лица, горбатыми узлами переплетаются корневища, то и дело спотыкаешься. На редких полянках порою белеют березки, виднеются кусты багульника. Бесконечным кажется подъем на высоты Яблонового…

Идем всё вперед – к вершине. Тропа временами раздваивается, но мы уже привыкли определять правильное направление по «Кешиным затескам». На третий день вышли на широкую, словно вырубленную гигантом просеку. Сосны и ели лежат, вырванные с корнем, и повалены в одном направлении.

Здесь похозяйничала буря.

Идем, напевая новые строчки «Походного марша»:

 
Сквозь бурелом
Идем напролом,
Разведчики ценных металлов,
От горных подножий
Тропой кабарожьей
К таежным седым перевалам.
 

Андрей Аркадьевич недоволен: ничего до сих пор не обнаружили, хотя исправно пускаем в ход и молоток, и зубило, и лопатку. Александра Григорьевна, напротив, в отличном настроении: гербарий все время пополняется новыми растениями. Она – страстная любительница ботаники и заставляет нас собирать и листья, и стебли, и цветы, и корни.

Но минералов не находим.

Как-то наши товарищи? Может, им повезло?

Чем ближе к вершине, тем явственней меняется облик хребта. Природа становится более суровой. Высокие сосны, осины, березы, кедры сменяются кедровым стлаником. Его орехи маленькие, но маслянистые, вкусные. Много душистой, с крупными ягодами смородины, встречается малина…

Уже затемно устроили привал.

Андрей Аркадьевич заснул. Мы расселись вокруг костра и стали печь на угольках крупные картофелины – полмешка картошки подарил нам добрый Лю Я-ми.

– Троша, – Зоя подала Зубареву половину картофелины, – попробуй… Ты почему такой скучный?

Трофим в самом деле «скис». Он шевелил прутиком угольки. Кончик прутика то загорался, то погасал.

– Я целый год не видел маму, – неожиданно сказал Троша. – Через несколько дней мы будем в Иенде, и я увижу ее… И она опять будет притворяться, что здорова, что ей хорошо живется… А у нее ноги пухнут. И сто рублей ей посылать мне знаешь как трудно!.. Один я у нее… Ночью в интернате проснешься и думаешь, думаешь: кто ей дрова наколет, кто в лавку сбегает? А может, она лежит и не подымается? А мне еще два года учиться…

Зоя взяла его за руку и несколько секунд вместе с ним шевелила прутиком угольки в костре…

– Как плохо еще мы знаем друг друга, – сказал мне Кеша. – Вот видишь, у Троши как…

Мы заговорили о школе, о новой осени.

– Вот найдем богатое месторождение – на всю страну прогремим! – размечтался Толя.

Он лежал на траве, подложив руки под голову.

– Тебе бы только греметь, поэт! – съязвил Ванюша. – А если не найдем?

– Платон Сергеевич сказал, что найдем! – говорю я.

Линда засмеялась:

– Ну как же Платон Сергеевич может ручаться… Он же не был здесь!

Кеша посмотрел на меня. Как он сразу понимает мои мысли!

– Вполне может. Он сказал, что мы найдем богатство, которое не окисляется и не разлагается, минерал под названием «Всегда вместе».

Трофим бросил прутик в огонь и живо повернулся к нам:

– Хорошо сказал, Кеша. И я так думаю. Поход только начало нашей дружбы!

Толя мгновенно поднялся:

– Что бы, ребята, нам школьный журнал выпускать?

– В школе бы ремонт сделать, покрасить, – сказала Линда.

– Вечер интересный провести, – добавила Зоя.

– А начнем, ребята, с раскорчевки целинника за кедровником, – заключил Кеша, как будто уже принято решение. – Стадион построим.

И он рассказал давно обдуманный нами план – «план реконструктивных работ» на Новых Ключах…

Андрей Аркадьевич как-то нам говорил, что Ленин учил мечтать, но так мечтать, чтобы мечта звала на большие подвиги, делала людей энергичными, настойчивыми, упорными. Мы будем мечтать только так…

Слева от тропы мы увидели лежащую на земле толстую лиственницу. На ней, соединяясь углом, – четыре обугленных лесины потоньше.

Кеша свернул с тропы.

– Ты что, Кеша? – спросила Александра Григорьевна. – Ищешь что-нибудь?

– Прошлой зимой мы с отцом здесь белковали, – ответил Кеша, – и далеко зашли от балагана, возвращаться не хотелось…

– Послушаем, граждане, – Трофим сел верхом на поваленную лиственницу, – случай из боевой жизни Адмирала.

– Ничего особенного, – ответил Кеша. – Ночь была темная, мороз подходящий – градусов пятьдесят. «Заночуем», говорит отец. А я спрашиваю: «Как же без балагана, под открытым небом?» Ну, отец начал меня учить. Разгребли снег, свалили эту сырую лесину, положили на нее пирамидой четыре сухих бревнышка, так что край их выступал вперед, а под ними разожгли костер. Концы бревен зажглись, разгорелись, и такой жар от них был, что мы даже разулись… Славно переночевали…

– И все? – спросила Линда.

– Все. А что еще? Утром поднялись и пошли дальше.

– Это, – поднял палец Трофим, – это, учтите, еще до морских походов Адмирала, так сказать сухопутная страница жизни…

– А где же романтика? – спросила Линда.

– Романтика? В том, чтобы не замерзнуть в тайге, – улыбнулся Кеша.

– И в том, чтобы найти выход из безвыходного положения, – уже серьезно сказал Трофим.

Перевалили! Кругом под нами сплошное, без конца и края, колеблемое ветром море тайги. Огромные каменные осыпи стерегут вершину Яблонки. На гребне много мертвого сухостоя.

Начинаем спуск. Попадаем на северном склоне в царство даурской лиственницы, буйных зарослей багульника, ольхи, таволги, ивы.

Поем продолжение «Походного марша»:

 
Бей молотком
Каменный дом,
И в скалы всмотрись хорошо!
Где стланик кедровый,
Где шли звероловы,
Там юный разведчик прошел.
Отдыхали у содистого ключа Иван-Талый.
 

Ключ совсем затерялся в зарослях тальника. Кислую пузырящуюся воду набираем в ладони.

– Кисловодск! Бесплатная путевка! – острит Трофим.

А Линда сидит на траве и охает. За два километра от ключа она ушибла ногу. Кеша и Ванюша несли ее до Иван-Талого на руках. Решили устроить ночевку. Зарисовал Ваню Гладких за зубрежкой алгебры: в одной руке кружка с «нарзаном», в другой – книга…

Из блокнота Кеши

Вчера вечером пришли в Иенду.

Нас поселили в пендинской школе. Утром, только мы позавтракали, Зоя говорит:

– Пойдем к Троше в гости.

– Может, неудобно? – Захар вопросительно смотрит на меня.

– Ага! Он у меня в Урюме гостил? Я хочу с его мамой познакомиться.

Молодец Зоя! Мне кажется, что мы думаем об одном и тем же: может быть, Трошиной маме надо помочь!

– Андрей Аркадьевич, Александра Григорьевна, вы с нами? – спрашивает Зоя.

– С вами, – улыбается Андрей Аркадьевич.

Пошли. Домик старенький, в два окна, маленький огород. В нем мы и застали Дарью Федоровну и Трошу. Они были озабочены.

– Огород под уклон, – прищурил глаза Захар. – Размыло после дождей грядки…

Троша, увидев нас, смутился. Дарья Федоровна засуетилась:

– Заходите, заходите, гости дорогие…

Лицо у нее изможденное, глубокие морщинки на лбу и щеках, а голос молодой, ласковый.

– Вы посидите, а я сейчас козочку подою, молочком угощу…

Еле отговорили. Это, наверно, у всех мам такой обычай: молоком угощать. Если ко мне Захар или Толя придут, мама уж несет кувшинчик: «холодное, с ледника», или: «парное, только отдоила». И отказаться нельзя!

Андрей Аркадьевич сразу насчет здоровья стал спрашивать.

– Да так здоровая, только вот ревматизм. Кости ломит, опухаю… Измаялась…

– Да что же вы не лечитесь?

– Лечусь. Отруби напарю и отвожусь ими… Да ведь работа у меня такая – все с водой.

– Вы где работаете?

– В приискоме здешнем. Уборщицей.

– Мама, – с досадой сказал Троша, – ладно тебе…

– Троша, – вдруг перебила его Зоя, – покажи мне дом.

Трофим нехотя поднялся, и они вышли.

– Стесняется, – с горечью сказала Дарья Федоровна. – У других вот родители – инженеры, врачи, старатели, забойщики, а у него – уборщица. А мне с моим образованием и здоровьем – куда? Он у меня гордый. И самостоятельный. Отец от простуды помер. Троше тогда десять годков было, и он с той поры мне помогать стал по хозяйству… Семь классов здесь окончил, хотел на работу устраиваться: «Никуда от тебя не уеду! Кто тебе воды наносит, дров привезет?» Силком отправила на рудник в восьмой класс.

Вернулись Зоя с Трошей. На загорелом Зоином лице было выражение отчаянной решимости. Она схватила меня за руку и оттащила в угол комнаты:

– Ты Троше товарищ?

– Да.

– Надо починить крышу.

– Да.

– Надо поправить стайку[5]5
  Стайка – коровник.


[Закрыть].

– Да.

– Надо привезти дров.

– Да.

– Ой, Кеша, я ведь никогда в тебе не сомневалась!

Из записной книжки Хромова

Утром собрал свою партию.

– Ребята, – говорю, – когда мы пришли в Иенду, у меня было скверное настроение. Ведь мы пришли с пустыми руками. Но теперь у меня хорошее настроение. Мне кажется, что мы нашли тот самый минерал, о котором говорил, провожая нас, Платон Сергеевич. Мы без слов понимаем друг друга. Это бывает при настоящей дружбе.

Смотрю, у ребят глаза разгорелись, а у Зои уже слова на языке.

– Ну, Зоя, что же вы придумали, как вы решили помочь матери своего товарища?

– Кеша и Захар подправят стайку и крыльцо. Ваня со мной и Линдой поедет по дрова. Троша с Толей крышу починят. Пока наши вернутся, мы управимся.

Шура Овечкина напустилась на Зою:

– А нам с Андреем Аркадьевичем работы не нашли?

– Подождите, Александра Григорьевна, – говорю, – Зоя просто не досказала. Во-первых, мы должны в приискоме лошадь выпросить, чтобы дрова вывезти; во-вторых, там, кажется, надо еще ограду подновить. Так?

Зоя покраснела:

– Так…

Трофим молчал, потом поднялся, сжал пальцы так, что они хрустнули:

– Ну, товарищи…

И больше ничего не мог выговорить.

Из тетради Захара

Эти три дня слегка моросило, а сегодня с ночи припустил ливень. Сейчас в Забайкалье время дождей. Хорошо, что мы успели все сделать в Трошином хозяйстве. Я никогда не знал, что на душе может быть так хорошо, когда поможешь товарищу – не словами, а делом. Мышцы ноют, все тело болит, а на сердце радость… Все было бы хорошо, но беспокоимся за группу Кузьмы Савельевича.

– Если завтра не придут, – сказал Кеша, – надо итти навстречу, на розыски!

– Сеня такой слабенький, – Линда даже прослезилась, – у него малярия. Вдруг приступ?

– Член спасательной экспедиции Трофим Зубарев готов выступить в любое время дня и ночи, – заявляет Троша.

– Подождем, ребята, не волнуйтесь, – говорит Андрей Аркадьевич.

Но и он обеспокоен.

Вчера вечером Андрей Аркадьевич рассказывал нам о жизни декабристов в Забайкалье – в Читинском остроге и Петровском каземате. Оказывается, когда в конце 1826 года декабристы (их было восемьдесят два человека) прибыли в Читу, это была маленькая деревушка. При декабристах были выстроены новые домики, а шесть из них, где жили жены декабристов, образовали улицу под названием «Дамская». Декабрист Горбачевский после каторги поселился на Петровском заводе, где и умер. Декабрист Завалишин остался в Чите и много сделал для ее благоустройства.

А мы знали о декабристах только то, что в учебнике. Вернусь – обязательно достану книги о жизни декабристов в Сибири…

С утра ребята стали осаждать Андрея Аркадьевича: «Пойдемте обратно к Яблонке на выручку». Александра Григорьевна поддержала нас.

Андрей Аркадьевич засмеялся:

– Вот заполошные! Говорю вам, что там, где Брынов, беды не случится. А вы промокнете, заболеете!

– Ну, хорошо, – предложил Кеша, – тогда отпустите только нас двоих: меня и Зуба рева.

– Посмотрим, – наконец согласился он. – Подождем до вечера.

Ребята ходят повесив носы, у Зои красные глаза, разговоры не клеятся… Дневник и то вести не хочется.

Под вечер Андрей Аркадьевич распорядился: он с Кешей, Трофимом и Ванюшей идет на розыски наших товарищей. Александра Григорьевна остается с нами…

* * *

Хромов и ребята довольно быстро преодолевали пологий подъем на Яблоновый, ночь провели в зимовушке и утром двинулись с крутизны по направлению к Голубой пади. Ливень стих. Они шли весь день, иногда оглашая таежную чащу громкими возгласами. Но им никто не отвечал. Учитель и ребята охрипли от крика. К вечеру незаметно для себя спустились в падь.

Они пошли по-двое, обшаривая долину. Условились сойтись у высокой каменной гряды в западной стороне Голубой пади.

– Ау! – время от времени кричали Хромов и Кеша.

– Ау! Ау! – откликались Ваня и Трофим.

Они вышли к ручью, перешли его по камням и направились по его правому берегу. Вскоре Трофим и Ваня достигли места, где хаотически разбросанные в русле ручья каменные глыбы разбили его на узкие протоки. То, что они увидели, заставило их поспешно позвать товарищей.

– Вы видите, видите! – говорил Ванюша заплетающимся от ужаса языком. – Там… палатка…

Истерзанная, придавленная камнями, распласталась по земле палатка. Кое-где брезент вздувался, словно силился сбросить с себя каменный груз. Невдалеке мирно пасся Волчок.

Кеша и Хромов уже шарили под брезентом. Зубарев и Гладких бросились к ним.

Кеша наткнулся на раздавленный туесок, в котором грибы превратились в кашицу. В другом месте Троша заметил вдавленную в землю металлическую пуговицу.

– Что с тобой, Ваня? – вдруг спросил Хромов.

Ваня Гладких откинул край брезента и сел на мокрую землю; он открывал и закрывал рот, не в силах ничего сказать, и только показывал на лежащего под брезентом на плаще Сережу Бурдинского. Хромов бросился к нему, и не успел он прикоснуться к Бурдинскому, как тот вскочил на ноги, протер глаза и уставился на своих товарищей:

– Как вы попали сюда?

– Где Кузьма Савельевич, где ребята?

17. Голубая падь

Расставшись с товарищами, группа Брынова сразу углубилась в таежную чащу. Узкая тропа то ныряла в сине-зеленую мглу лиственниц, даурского багульника и болотного вереска, то, круто забирая вверх, выводила школьников в нагорный мир стланика, мелкорослых берез и кустов малины.

Иногда тропе, становившейся все уже и уже, сопутствовал таежный ручей, журчавший по камням под прикрытием буйного сплетения ивняка, черемухи и жимолости. Ближе к северным склонам попадались таволга, бузина и шиповник. Их ветки были усеяны багряными листьями. В заболоченных падях и по их склонам густой зарослью тянулись ерники, березы, ивы, мелколистный багульник.

Частые источники пересекали тропу – вода в них отдавала то щелочью, то углекислотой, но всегда была холодной и приятной на вкус, освежала и прибавляла силы участникам похода.

Голубика и моховка созрели здесь в изобилии. Из ягодников то и дело вспархивали рябчики и глухари, иногда стремительно выбегали косули.

Все дальше, в нехоженую глухомань, уводила ребят узкая кочкастая трона. Юные геологи не видели ничего, кроме простиравшейся без конца и края зеленой гущи, среди которой порою посверкивали голубые озерца и светлые речушки; местами встречались пятна горных лугов.

Несколько небольших приключений не испортили настроения участникам похода.

Вблизи Голубой пади Митя Владимирский и Сеня Мишарин опередили всю группу и шли, разговаривая, по тропе. На крутом завороте, в ста шагах, вниз по тропе трусил медведь-муравьятник. Митя и Сеня сообразили, что им с мишкой не по пути, и повернули обратно.

В другой раз героем происшествия оказался Сервис. Пронырливый пес забрел в глухой кедровник. Оттуда вдруг донеслось его странное повизгиванье. Борису Зырянову и Антону Трещенко, примчавшимся на зов Сервиса, представилось уморительное зрелище: на камне под кедром среди обглоданных шишек сидела птица кедровка – черная, в белых, как снежинки, пятнышках. Объевшись орехами, кедровка икала и миролюбиво посматривала на Сервиса, склоняя то на один, то на другой бок свою головку с длинным клювом. Она ленилась сдвинуться с места. Поведение опьяневшей птицы совершенно озадачило Сервиса, и он был в положении стража порядка, которому неудобно наказать закоренелого пьяницу, настолько тот беспомощен и добродушен.

Эти приключения не отвлекали юных геологов от поисков ископаемых. Брынов и ребята ни на одну минуту не выпускали из рук геологических молотков на длинных рукоятках. Начальнику экспедиции приходилось время от времени окликать вошедших в азарт школьников. То они бросались к скалам, сторожившим вход в горловину пади, и взбирались на них, расцарапывая до крови руки и ноги; то начинали изучать камни, по которым стекал какой-нибудь говорливый источник. Рюкзаки, карманы, даже туеса были наполнены образцами горных пород. Участники похода ревниво оберегали свои с таким трудом собранные коллекции.

Все шло хорошо до ливня. Он настиг группу Брынова у самого входа в Голубую падь. Это случилось на шестой день путешествия. Тропа, вся в узлах корневищ, круто обрывалась. Спускаться по ней можно было, только цепляясь за ветви густого боярышника и ерника.

Ливень гнал юных геологов в Голубую падь, так как разбить на узкой тропе палатку было невозможно. Слева и справа глухой стеной стояли таежные дебри.

Скользя, падая, сбивая друг друга, теряя туеса, рюкзаки, промокшие до последней нитки, ребята упорно шли за Брыновым, все дальше и дальше углубляясь в узкую, буйно заросшую кустарником долину.

За несколько часов такою путешествия Митя Владимирский побледнел и осунулся. Стиснув зубы и насупив тонкие брови, шагал Сережа Бурдинский. Шумно дышал ломавший кусты, как медведь, Борис Зырянов. Он шел следом за начальником экспедиции; от него не отставала Поля. Больше всего опасался Брынов за худенького, болезненного Сеню Мишарина. Сеня не жаловался, но лицо его морщилось; еще до Голубой пади его начала трясти лихорадка, и теперь он еле волочил ноги. Ребята разгрузили его от вещей, причем добрую половину Сениного имущества взяли Антон Трещенко и Тиня Ойкин.

Брынов увлек ребят к круто вздыбившемуся над падью каменистому западному склону. У его подножия катил свои воды небольшой, теперь раздувшийся от ливня ручеек. Путешественники с трудом перешли его вброд, продрались сквозь заросли тальника и очутились на небольшой площадке между ручейком и темносерой скалистой стеной. Наверху скала увенчивалась каменным козырьком. Здесь, защищенные от дождя выступом скалы, и собрались все участники экспедиции.

– Ну вот, – сказал Брынов оглядываясь, – мы здесь прямо как робинзоны. Едва ли до нас кто-нибудь заглядывал сюда… Здесь, ребята, как кончатся дожди, начнем поиск, все утолки осмотрим… По моим расчетам, мы – у цели!

Борис, Антон и Малыш уже вгоняли в землю колышки и разбивали палатку. Ливень не прекращался. Тяжелые, словно разбухшие от воды тучи нависли над Голубой падью. Сгущались сумерки.

Одна из сторон палатки почти вплотную примкнула к скале, прикрытой густыми зарослями зелени. Борис Зырянов натягивал веревку, а Поля Бирюлина, стоя на коленях, прикручивала веревку к колышкам. Вдруг девушка почувствовала, что веревка в ее руках ослабла.

– Боря, что же ты, совсем обессилел? – воскликнула Поля.

Ответа не было.

– Боря, перестань шутить! Я промокла и устала!

Снова молчание.

Поля вскочила на ноги. Бориса не было. Только что он стоял рядом и… исчез.

– Поля! – вдруг услышала она, и кто-то тронул ее за руку.

Она вскрикнула: рядом – никого!

Поля поворачивалась во все стороны и ничего не могла понять: перед нею была палатка, сзади – отвесная, непроницаемая окала.

– Поля, иди же сюда! – услышала она нетерпеливый зов.

Это был голос Бориса.

Тут только она заметила узкую расщелину в скале, прикрытую ветвями черемухи и боярышника. Девушка нагнулась и проскользнула между ветвями. Она споткнулась и упала бы, если бы ее не поддержала сильная рука Бориса.

Борис и Поля стояли у входа в довольно большую, хотя и невысокую пещеру.

– Сюда! Сюда! – кричал Борис, и один за другим в расщелину проскользнули участники экспедиции.

Неутомимый Сервис уже обнюхивал все углы пещеры.

– Эге! Да здесь тепло и сухо! – сказал Кузьма Савельевич. – Давайте-ка перебираться сюда, обогреваться да сушиться. Здесь будет покойнее, чем в палатке.

Через полчаса в пещеру перенесли все имущество геологической партии – одеяла, мешки с продовольствием, коллекции. Лошадь привязали у самого входа в пещеру.

Изнемогавшего от усталости и лихорадки Сеню Мишарина уложили на двух одеялах в самом высоком и сухом месте пещеры.

У входа в новое жилище нашли несколько сухих сучьев, убереженных от дождя выступом скалы, развели посредине пещеры костер и подвесили на треноге чайник с водой. Поля выставила наружу ведро, и скоро оно до краев было наполнено дождевой водой.

– Палатку уберем? – спросила девушка, занося в пещеру ведро.

Она хотела еще что-то сказать, но ее отвлек стонавший в углу Сеня. Поля направилась к больному.

– Пусть стоит, – ответил между тем геолог. – Она вроде как наша приемная. Утром уберем… Давайте, ребятки, чаевать.

Антон разливал по кружкам кипяток, выдавал сухари, открывал банки с консервами.

После ужина ребята стали было располагаться на отдых – усталость наливала тело, но Брынов, который почти ничего не ел и нетерпеливо ждал, пока ребята покончат с едой, сразу же схватился за молоток:

– Ребятки, еще один подвиг на сегодня! Айда осматривать пещеру!

И, сбросив усталость, юные геологи разошлись по уголкам обширного своего жилища. Колебались языки свечей, в ребячий говор вмешивался перестук молотков, а через расщелину доносился несмолкаемый шум ливня.

– Кузьма Савельич! Ко мне! Скорее! – закричал Борис.

Геолог и ребята бросились в дальний угол пещеры, откуда доносился стук зыряновского молотка. Вслед за Брыновым с лаем помчался и Сервис.

Борис Зырянов выглядел растерянным. У его ног лежала груда отколотых от стены острогранных, ребристых камней, а в руках Борис держал плоский минерал, похожий на бутерброд: между двумя толстыми красноватыми слоями – едва заметная белая прослойка.

– Ого! – воскликнул геолог. – Это же киноварь! Основная руда, из которой добывается ртуть. И какая богатая! Тут известняк, так сказать, присутствует только «для приличия». Такую богатую руду я встречал только на Чикое.

Кузьма Савельевич отбил молотком еще несколько кусков, наконец осветил головешкой всю южную стеку пещеры: ярко-красные полосы густой сетью прослаивали скалу.

– Ну, Борис, – Брынов положил руку на плечо юноше, – честь открытия принадлежит тебе.

Ребята во все глаза смотрели на своего «Зыряна», будто никогда не видели его жестких волос и выпяченной нижней губы. А Борис и не думал скрывать гордого торжества, он ухмылялся и даже прищелкивал пальцами.

– Отныне, – торжественно произнес Тиня Ойкин, – нашей пещере присваивается название Ртутной.

Внезапно Кузьма Савельевич выступил вперед и, потрясая киноварным «бутербродом», с чувством продекламировал:

 
Профессор,
Снимите очки-велосипед!
 

Это он заканчивал «дискуссию» с иркутским начальством.

Ребята ответили дружным «ура». Оно еще не успело смолкнуть, как раздался сильный грохот, стены пещеры словно покачнулись, и ребятам показалось, что на их головы обрушились каменные своды. Сквозь расщелину донеслось громкое испуганное ржанье Волчка.

Гул, гром, еще два толчка послабее, и затем сразу как обрубили – тишина.

Первым очнулся геолог:

– Вход!

В несколько прыжков, не выпуская из рук минерала, он достиг расщелины. Вход был свободен. Все так же шумел ливень, но к этому примешивались еще какие-то звуки: будто кто-то очень большой полоскал водой горло.

Брынов, крикнув: «Подождите меня!», исчез в расщелине, за ним – Сервис.

Борис хотел было тоже выскочить, но Тиня удержал его за руку и серьезно сказал:

– Приказ командира: ждать!

– Эх, – с досадой сказала Поля, – хотела я сказать, еще когда воду принесла!

– Что хотела сказать? – Борис не спускал глаз с расщелины.

– Когда я выходила – видела, как на палатку с козырька намни падали… большие…

– Козырек-то, видимо, и подмыло, и он обрушился, – сказал Борис, высовывая голову из расщелины.

– Ну вот, – огорчился хозяйственный Антон, – теперь от нашей палатки, наверное, одни лоскутья остались.

– Вот это Антон! Он о палатке беспокоится! – возмутилась Поля. – Тут о себе надо подумать…

– Заплакала, уже заплакала! – Антон не скрывал насмешки. – А я думал – ты храбрая!

– Ребята, а Волчок, что с Волчком? – с беспокойством спросил Тиня Ойкин.

Отфыркиваясь, влетел в пещеру Сервис и сейчас же стал отряхиваться, разбрызгивая во все стороны воду и грязь.

Через минуту зашелестели ветви раздвигаемого кустарника, и ребята увидели озабоченное лицо геолога.

Он сбросил плащ, достал носовой платок и принялся вытирать им лицо, шею, волосы.

– Погодите, дайте отдышаться!

Вытащил портсигар, постучал папиросой о крышку и только после двух затяжек заговорил:

– Дело, ребята, серьезное. Завалило речку ниже пещеры. Нас может затопить. А главное – кругом вода, не выберешься теперь… Волчок сорвался с привязи и убежал…

Брынов внимательно вгляделся в лица окружавших его ребят. Страха он не заметил. На лицах было написано беспокойство. Он подошел к костру и сел возле на камень. Ребята разместились вокруг Брынова.

– Обсудим спокойно положение. В пещеру может хлынуть вода – раз, с продуктами плохо – два. Значит, надо покидать пещеру… Сеня болен – раз, через речку не перебраться – два! Значит, надо оставаться в пещере… А? Вот это положение!

Брынов, протянув руки над костром, пошевеливал пальцами. Он посматривал на ребят: то налево – на Полю и Тиню, то направо – на Бориса и Митю.

– Сейчас же уходить! – сказала Поля.

– Оставаться! – предложил Борис.

– А по-моему, ни то, ни другое, – спокойно сказал геолог, не меняя лозы.

И вдруг, вскочив на ноги, сказал по-военному:

– Слушай команду! Собрать и упаковать все вещи. Приготовиться на случай срочной эвакуации из пещеры. Назначаю Зырянова, Владимирского, Бурдинского дежурными на ночь. Обязанность дежурных – следить за подъемом воды. Исполняйте… Борис, ты куда полетел? Я скажу, когда дежурить.

Закипела работа.

Антон с помощью Сережи упаковывал продовольствие.

Борис и Митя взялись за коллекции. Тиня и Поля приводили в порядок дневники.

Сон как рукой сняло. За полчаса закончили все сборы и снова расселись у костра.

– Вот тебе и Голубая падь! – вздохнул Сережа Бурдинский.

Тиня Ойкин взглянул на товарища и перевел свои умные глаза на начальника экспедиции.

– А почему, Кузьма Савельевич, она называется Голубой? – полюбопытствовал Малыш.

Геолог понял юношу: надо было отвлечь ребят от грустных мыслей.

– Охотники рассказывают, что в мае южный склон долины становится сплошь голубым. Это потому, что зацветает ургуй – забайкальский подснежник. Только местами в голубой ковер вплетаются белые цветы кашки. В это время сюда, в падь, заходят изюбри, забредают козы, залетают полакомиться цветами и бутонами ургуя тетерева и куропатки… У охотников, между прочим, есть поверье, что если промыть ствол настоем ургуя, то ружье «не дает рону»: дробь обязательно попадет в птицу…

Брынов долго рассказывал, как охотники караулят «на ургуе» коз, потом стал объяснять, как из лепестков ургуя изготовляется лиловая краска. Незаметно он перешел к эпизодам из своей богатой событиями жизни геолога.

Особенно позабавила ребят история о том, как Кузьма Савельевич первый раз ездил на оленях.

– Это была поездка поневоле. Захворал я. Ну и посадили меня верхом на оленя. А сидеть на нем надобно с высоко поднятыми коленями. Нелегкое это дело. Тогда я додумался: связал свои колени через седло полотенцем. А олень – возьми да и оступись. Я – в снег головой и повис на рогах у оленя. Тот мотает вниз и вверх головой, чтобы избавиться от меня, и окунает меня в снег, как хлеб в молоко, все глубже и глубже! Смеху было сколько! Только не мне, а моим спутникам… Вот так на забайкальском севере и получил я боевое крещение охотника за ископаемыми… Ну, а теперь – спать! – спохватился геолог. – Надо набраться сил.

Легли спать. У Сени начался сильный жар. Он метался, стонал, временами бредил, все время просил пить. Поля не отходила от больного; она легла, свернувшись калачиком, у его изголовья. «Спасибо Бурдинскому, что не забыл хину в аптечку положить, – с благодарностью думала девушка. – Все нужные лекарства есть».

Поля проследила, как Брынов и дежуривший первым Зырянов, накинув плащи, выбрались из пещеры. Впереди была ночь, полная неизвестности.

Вскоре Брынов вернулся. Он подошел к Сене, положил ему руку на лоб, прислушался к дыханию больного. Затем постелил себе возле костра, окинул взглядом спящих ребят, снял сапоги – и через минуту уже спал.

«Как это так может Кузьма Савельевич! – с невольной укоризной подумала Поля. – Такая опасность, а он спокойно спит…»

Она даже не поверила себе и тихонько, стараясь не шуметь, подошла к костру. Геолог крепко спал, положив руку под щеку, и лицо его не выражало ни волнения, ни тревоги.

Сережа Бурдинский спросонья что-то бессвязно лепетал о пещере, обвале, наводнении… Хромов и ребята ничего не могли понять до тех пор, пока из кустарника с радостным лаем не выскочил Сервис, а на пороге пещеры не показалась Поля.

– Андрей Аркадьевич! – радостно воскликнула она. – И Кеша… и Троша… и Ваня…

Члены «спасательной экспедиции» прошли вслед за Сережей и Полей в пещеру.

Добудиться геолога оказалось труднее, чем разбудить Сережу.

– Ну вот, этого я и боялся! – сказал Брынов, поздоровавшись с учителем и ребятами. – Не могли притти попозже.

– Сережа заснул на дежурстве. – Поля сердито посмотрела на Бурдинского.

– Затопило бы – тогда что? – возмутился Борис. – Эх ты, разиня!

– Чего боялись? Какие дежурства? Почему затопило бы? – недоумевал Хромов. – Что у вас, военная игра?

Брынов вместо ответа обратился к Антону:

– Ну-с, товарищ завхоз, где ваши припасы? Давайте готовить завтрак. Да повкусней!

Он покачал головой, обращаясь к Сереже:

– Не выдержал, значит? Заснул, бросил пост…

– Да я под самое утро, – оправдывался юноша. – Я, Кузьма Савельевич, пять раз мерил – вода не подымается.

– А если бы в самом деле завалило русло? – строго спрашивал Брынов. – А если бы в самом деле угрожало наводнение? Тогда что?

– Значит, не было никакой опасности? – спросил, улыбаясь, Малыш. – Вы нас испытывали, да?

– Теперь я все поняла, – прошептала Поля.

Борис Зырянов внезапно расхохотался и начал приплясывать, шлепая себя ладонями по плечам, коленям, бокам:

– Ай, Кузьма Савельевич, надули! Ой, надули! А Сережа пять раз мерил!

– Конечно, надул, – невозмутимо ответил геолог. – А ведь могло быть и хуже – могло быть и наводнение. Мы поступили, как следовало поступать при настоящей опасности, не считая, конечно, случая с Сережей… Понятно?

Теперь уже и Хромов, и Кеша, и Троша, и Ваня начали понимать, что произошло с «хозяевами» пещеры.

Тиня Ойкин вдруг подбежал к коллекциям:

– А киноварь! Про киноварь забыли!

– Ну, ребята, ладно, Антон уже накрыл стол, – оказал Брынов. – Давайте завтракать, за едой и разговор лучше пойдет… Сене лучше, опасность миновала. Пора собираться в путь-дорогу…