Текст книги "Всегда вместе"

Автор книги: Оскар Хавкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

15. Дневники

Тетради, записные книжки, блокноты, наскоро сшитые листы белой бумаги…

Толстая тетрадь в серой клеенчатой обложке. Круглыми, четкими, как типографские знаки, буквами на первом листе выведено:

«Дневник Захара Астафьева. Геологический поход.

Лето 1939 года».

На следующей странице, с отступом, ближе к верхнему углу, эпиграф:

«Различные глыбы гор, приводящие в удивление своей формой и положением, долины, покрытые приятной зеленью, множество оленей и других диких зверей, еще большее обилие различных птиц – все это делает эту страну такою приятною, что приятнее нельзя и желать, и я никогда в жизнь мою не видел лучше. Такая волшебная обстановка, а особенно множество в полном цвету растений на южной стороне гор привели меня в восхищение.

Академик Паллас,

Дневники, 1773–1786».

«Начиная с Урала до самого Байкала я не собрал нигде столько замечательных произведений природы, сколько в одной Даурии, нигде эти произведения не были в таком обилии и совершенстве, как в Даурии.

Там же».

Далее, очень убористо и тесно внесенные в тетрадные клетки, следуют записи дневника.

Из тетради Захара

Вчера ночевали возле старой зимовушки, где полгода назад застали Зойку.

Только стали раскрывать дверь – из расщелки выпал листок бумаги. Кузьма Савельевич поднял и прочел:

– «На плите горячая вода». Вот, ребята, – оказал он, – у нас в тайге есть замечательный обычай: принято заботиться о тех, кто придет после тебя.

– Только записок не оставляют, – возразил Кеша.

– Ну, это как кто! – заметил геолог.

Вошли в зимовье. В самом деле: огромный котел, вмазанный в плиту, бурлил кипящей водой.

– Совсем недавно был здесь этот заботливый таежник, – оказал Кузьма Савельевич.

Троша не мог себе отказать в удовольствии сострить. Когда спили чай, он торжественно заявил, что эта зимовушка сыграла выдающуюся роль в истории лыжного искусства и кулинарного дела.

Зоя наконец призналась, что в то время, когда мы ее здесь застали, она думала – вернуться или нет, что ей было тогда очень страшно и одиноко (мы-то это хорошо знали!) и что теперь Троша Зубарев может острить сколько угодно, но она все равно на него не рассердится.

Митя держится особняком.

Из записной книжки Хромова

Источник Кислый Ключ сбегает с отрога Олекминского хребта. Вырывается из густых зарослей тальника и звенит по камням прозрачной и необыкновенно холодной водой.

Напился из горсти и даже поморщился; Кузьма Савельевич, развьючивавший рядом лошадей, спросил:

– Что, крепковато?

– Бьет в нос. Покрепче нарзана! – ответил я ему.

– Эта вода полезна, как нарзан, – серьезно ответил Брынов.

Пока мы все освежались, пили воду, просто валялись на траве, геолог рассказывал интереснейшие вещи.

Оказывается, в нашем крае свыше трехсот минеральных источников – содистых, железистых, углекислых. Многие из них имеют лечебное значение. Об этих источниках сто лет назад писал нерчинский учитель и писатель В. Паршин в своей книге «Поездка в Забайкальский край». Паршин указывал, что Сибирь – пустыня, богатая естественными ископаемыми до роскоши.

Паршин в своей книге пишет, что в Забайкалье через двадцать пять верст непременно встречается минеральный ключ. Спустя полстолетия после Паршина эти ключи были еще мало изучены. А сейчас на этих источниках выросли курорты: Дарасун, Олентуй, Ямаровка, Шиванда, Ямкун.

День был очень жаркий, и мы провели полдня у нашего источника, изучая прилегающую к нему местность.

Перед выходом Кузьма Савельевич, поправляя на моей спине рюкзак, тихо спросил:

– Вас не беспокоит настроение ребят?

– Немного.

– Ребята с Владимирским почти не разговаривают – так, сквозь зубы.

– Они сами разрешили ему итти с нами.

– Все дело в том, что Ванюше отказали, и он ушел домой, а Митя добился. Ребята ненавидят несправедливость.

– Вы не боитесь, что дело дойдет до…

– Нет, но мы должны быть настороже.

Из тетради Захара

В полдень на крутой извилине Урюма мы увидели четыре небольших домика, обмазанных глиной. Здесь живут китайцы-огородники. Домики расположены так, что с прилегающими к ним обширными огородами образуют целый поселок. Огородники снабжают наш рудник, Иенду, Урюм, Ковыхту картофелем, капустой, огурцами, помидорами, редисом. Огороды китайцев поражают изобилием овощей. Весной, когда Урюм разливается, вода добирается до фанз и огородов. Китайцы оставляют тогда свои домики и переселяются на взгорье, в палатки.

Толя Чернобородов, когда мы стояли и смотрели на фанзы, на поворот реки, на хвойную чащу, сочинил стихи:

 
Четыре домика – китайский городок —
Стоят на берегу Урюма.
Сияет солнце, веет ветерок,
Тайга надвинулась угрюмо…
 

– Ну, «угрюмо» – это для рифмы, – рассмеялся Андрей Аркадьевич. – Раз тайга! – обязательно угрюмо? А на самом деле она угрюмая?

Толя немного смутился, но стихотворение решил дописать.

Зашли в фанзу Лю Я-ми, дочь которого учится у нас в шестом классе и живет в интернате. «Дядя Вася» встретил нас приветливо и радушно.

Жена Лю Я-ми, Марфа Степановна, нарезала репу на тонкие ломтики.

– Сейчас будем, Кузьма Савельевич, пельмени кушать. Репу будем жарить.

Лю Я-ми оказал несколько слов по-китайски жене, она оставила репу и куда-то вышла.

– Пельмени китайские ели? – спросил Кузьма Савельевич нашего учителя. – Они мясо с редькой пополам смешивают, а готовят пельмени на пару. Необыкновенно вкусно у них получается.

– Можно подумать, что ты, Вася, ждал нас! Уже обед готовишь?

– Ждал, ждал, – заулыбался Лю Я-ми. – Мне дочка Надюша говорила, и по тайге птицы разносят.

– Ишь ты! – Кузьма Савельевич неуверенно покачал головой. – Птицы!

Пока готовились пельмени и жарилась репа, мы с Сеней решили зарисовать «китайский городок». Только было пристроили свои альбомы на большом, ровном, как стол, пне, между ребятами разгорелся спор, и я ничего не успел сделать.

Антон позвал Митю:

– Шомпол, помоги лошадь развьючить.

Тот разозлился:

– Когда ты избавишь меня от этого нелепого прозвища!

– Когда сдашь грамматику и перейдешь в девятый класс.

Тут еще Трофим подбавил огня:

– Ты, Антоша, урежь Чижику пай, а то он еще за русский и не брался. Зря питается.

Митя, помогавший Антону, вскипел:

– Если бы не отец, так и похода никакого не было бы. Кто лошадей выделил? Кто снаряжением помог?

– Если бы не отец, – сквозь зубы сказал Кеша, – то и тебя бы мы не взяли. Что ты все за отца цепляешься? Ты-то сам существуешь? Ты-то за себя отвечать можешь?

– Как же он может за пустоту отвечать! – подбавил жару Трофим.

– Признайся, Митя, – сказал Малыш. – ты просто решил нас обмануть. Ты будешь заниматься?

– Буду, – пробурчал Митя, – только пусть меня не дразнят.

Из блокнота Малыша

В Урюме проведем не менее трех дней.

У Кузьмы Савельевича тут какие-то дела, и он решил дождаться начальника прииска, уехавшего по старательским бригадам.

Зоя рада больше всех. Она выросла на Урюме. Зазвала меня, Захара и Трошу к себе – молоко пить. Отец Зои умер, когда она была совсем маленькой. Мать – ласковая и подвижная женщина. Зовут ее все Ивановной. Живет она тем, что в ясли и больницу поставляет молоко, да еще одеяла стегает. Обстановка небогатая, живется трудно. Но Ивановна не унывает: «Вот дочку подыму и заживу».

Ивановна все потчевала нас горячим молоком с творожными шанежками и пирожками с морковью. Нас удивляло только, что она часто как-то беспокойно озиралась и выходила куда-то.

– Вот, упрямица ты моя, – приговаривала, угощая нас, Ивановна. – Вот они, твои друзья-товарищи, не дали тебе школу бросить.

Вдруг мы услышали осторожный стук в стекло. Ивановна вышла на кухню и, приоткрыв дверь, позвала Зою. Минут пять мы прислушивались к топоту, доносившемуся оттуда.

Троша, загадочно улыбнувшись, сказал:

– Наверно, заговор против геологического похода. Нас хотят задержать с помощью пирожков и шанежек.

В это время влетела Зоя, закружилась по комнате. Косички били ее по плечам, щекам.

– «Эх, хорошо в Стране советской жить!» – запела она.

– Что с тобой, Зоинька? – спросил Троша. – Ты уже нашла что-нибудь без нас? Золото? Сурьму? Олово?

– Мальчики, это секрет. Не спрашивайте – все равно не скажу.

Так и не сказала.

Из записной книжки Хромова

Мой гербарий с помощью Сени Мишарина и Зои Вихревой быстро пополняется. По каждому образцу Кузьма Савельевич дает интересные справки. Он не только геолог, но и ботаник, и зоолог. Оказывается, у многих растений Забайкалья захватывающая история и многообещающее будущее. Сегодня на привале геолог с увлечением нам рассказывал:

– Некоторые говорят о бедности нашего края. Не верьте. Все вы знаете, что в Забайкалье много ягоды: есть и смородина, и земляника, и жимолость, которую называют здесь зимоложкой, и шиповник, и черемуха. Сами собираете каждое лето. А запасы их грандиозны. В 1916 году купец Хозеев заготовил на Чикое сорок тысяч пудов черемуховой муки. А грибы? В Забайкалье встречаются и грузди, И рыжики, и лисички, и волнушки, и сыроежки; их и сушат, и солят, и маринуют.

Здесь есть все, что нужно для стола.

Нужен лук? Его здесь заменяет мангир, который едят и в свежем виде, и квасят, как капусту, и сушат.

Нужен сахар? На Аргуни растет сладкий корень – осолодка. Корень сушат, нарезают и кладут кусками в стакан, как сахар.

Нужен чай? Используйте листья кислицы, брусники, шиповника, бадана. Есть растение, которое так и называется иван-чай. А кисель из луковиц сара́нок? А каша из крупы повилики на молоке?

Это всё съедобные растения. Есть и лекарственные: желтушник, или иван-трава, зверобой, или «сердечная трава», хвойник, или кузьмичова трава, ландыш, валериана, горицвет… Из ольховой коры получают черную краску, она идет для окраски сукна и кожи; из корня барбариса извлекают желтую краску…

А кедровник! Какое это неистощимое и чудесное богатство! Под кедровыми деревьями занято в Забайкалье пятьсот пятьдесят пять тысяч гектаров! На каждый гектар приходится в среднем двести плодоносных деревьев. С каждого дерева можно собрать девять-десять килограммов шишек, а из шестнадцати килограммов шишек добывают от трех до семи килограммов орехов! Перемножьте цифры – получите не менее ста шестидесяти – ста семидесяти миллионов килограммов орехов. Допустим, что пятьдесят процентов уничтожают кедровки, соболи, глухари, белки. Все равно, к нам просятся в руки восемьдесят миллионов килограммов – восемьдесят тысяч тонн. А из каждой тонны орехов можно добыть четыреста килограммов масла! Да еще жмых!

– Вот это цифры! – изумился Борис Зырянов. – Кузьма Савельевич, хватит, а то вы из меня, боевого артиллериста, обыкновенного ботаника сделаете.

– Бедный Сеня Мишарин! – притворно вздохнул Зубарев. – Сеня уже пропал для цивилизованного мира! Будет солить мангир на всю Сибирь и выжимать из пятисот тысяч гектаров масло. Только он рассеянный, не перепутал бы мангир с орехами.

Сеня Мишарин прищурил мечтательные свои глаза и ласково обнял товарища:

– Не бойся, Троша, не перепутаю!.. А где Митя? Митя, идем заниматься! Вот какой, каждый раз заставлять надо…

В самом деле, Митя очень ленив.

Из тетради Захара

Вот как это произошло. Сеня заспорил на привале с Линдой. Линда решила подразнить Сеню и сказала, что все растения, на ее взгляд, одинаковые. Сеня обиделся и прочитал нам целую лекцию:

– Растения имеют свою хитрость: вот шиповник привлекает насекомых своим запахом, багульник – красивой окраской, а черная смородина – сладким соком. А ты говоришь – одинаковые! Вот дать бы тебе понюхать боярышника – запомнила бы!

– А что? – спросила Линда.

– Мертвечиной пахнет, мух привлекает.

– А я не муха, – рассердилась Линда и встала. – Не груби, Сеня, а то приколочу.

– Я не грублю, – смутился Сеня, – и не хотел тебя обидеть. А ты вот приглядись к хребтам: на северном и южном склонах совершенно разная растительность.

– Ты сам растительность! – все еще не могла успокоиться Линда.

Она отошла и вдруг вернулась:

– Что у тебя за белый лист на спине?

Сеня сидел спиной к широкоствольной сосне. Он встал, и на землю упал лист бумаги, висевший, видимо, на сучке.

Сеня поднял листок, мы окружили его, и он вслух прочитал:

– «В десяти километрах к северо-западу от Тунгира много голубицы».

– Ты зачем, Сеня, написал это?

– По рассеянности, наверное, – заметил Трофим. – Боялся – забудет.

– Да не писал я! – воскликнул Сеня. – Что вы! Да откуда же я знаю, что в десяти километрах отсюда ягода!

– Ну, значит, Троша написал. Больше некому.

– А мне зачем?

– Чтобы заставить нас прогуляться!

– Нет, ребята, и я не писал, – серьезно сказал Трофим. – А почерк, между прочим, знакомый.

Кузьма Савельевич обвел всех нас глазами:

– В зимовье кто-то вскипятил для нас чай. Кто-то предупредил Лю Я-ми о нашем приходе, и он встретил нас обедом. Кто-то заранее запасает нам к привалам сушник. Кто-то указывает нам ягодники. Кто же этот «кто-то»? Может быть, вы знаете? Скажите!

Но мы не знаем.

– Странно! – сказал Андрей Аркадьевич.

Он взял под руку Кузьму Савельевича и отвел его в сторону.

Из блокнота Малыша

Ночевали на левом берегу Тунгира. С Митей Владимирским приключилось происшествие. То ли настил не выдержал, то ли бревно подгнило, но свалился наш Митя в воду, и понесло его течением. Отнесло метров за пятьдесят, там он уцепился за валежник, сидит в воде, только волосы торчат, а Сервис мечется по берегу и заливается.

Кеша подбросил Мите веревку, вдвоем с Трофимом вытянули беднягу. Стоит наш Митя на берегу, дрожит, зубами щелкает, а Трофим, конечно, сочувствие выражает: «Понимаете, подбегаю, смотрю – что-то блестит. Ну, думаю, нашли самородок в валежнике. А вместо золота – Митя!» У Владимирского сразу озноб прошел. Чуть не прибил своего спасителя. Ускакал в тальник сушиться.

Толя с Антоном выловили рыбину-калугу в полпуда весом и несколько тайменей. Варили уху. Лежали возле костра. Сеня Мишарин вдруг говорит со вздохом:

– Что такое СГП? Совет геологического похода. А мне хочется, чтобы эти три буквы девизом нашего похода звучали.

– Пожалуйста! СГП – Сурьма, Гранит, Полиметаллы. – Трофим соображает быстро.

– Нет! – Толин голос дрожит от вдохновения. – Нет, это Страсть, Гордость, Прямодушие!

– А по-моему: Смелость, Героизм, Победа. – Кеша говорит коротко и отрывисто.

– Строительство Грандиозной Пятилетки! – взревел Борис в полном восторге от своей выдумки.

– Советские Граждане-Патриоты, – подумав, предложил я.

– Давайте все это вместе взятое и сделаем нашим девизом, – очень серьезно сказал Кузьма Савельевич. – Держитесь, ребята, скоро начнется Олекминский хребет.

Из тетради Зои

Из-за ягод все и открылось. Ах, какая же я глупая и неосторожная! Ягоды оказалось столько – ступить страшно. Крупная, совсем спелая голубица. Все так увлеклись сбором, что потеряли счет времени.

Мы обиделись на Антона. Поручили ему донести до лагеря полный туесок с ягодами, а он до привала ухитрился на три четверти опорожнить его.

– Я такого обжоры еще не встречала! – рассердилась Поля. – Это только Антон может такое сделать!

– А еще завхоз экспедиции! – заметил Троша. – Разве можно этому товарищу доверять материальные ценности!

Антон закатил глаза и причмокивал синими от ягод губами. Меня это взорвало:

– Лучше бы Ванюша ничего не показывал таким, как ты!

У Антоши глаза округлились, он поставил туесок на землю и даже сел на него. Я прикусила язык, но было уже поздно.

– Ванюша? Какой Ванюша?

– Наш, Ваня Гладких. Который записку написал.

Тут уж я не могла отбиться от вопросов. Пришлось рассказать все, что знаю. Малыш обиделся, что про урюмскую встречу с Ваней я тогда умолчала. Ох, если бы он знал, как я хотела тогда Ваню затащить в избу и чтобы все стало ясно!.. Взяла слово с ребят, что Кузьме Савельевичу и Андрею Аркадьевичу пока ни звука.

Начали восхождение на Олекминский хребет.

Из записной книжки Хромова

На одном из привалов Кузьма Савельевич рассказал, как раньше проводились поиски россыпей в тайге:

– Партии были небольшие, по пять-десять человек. Во главе партии от устроителя поисков ставился доверенный – штейгер. Он получал «попудные деньги» – пай от эксплоатации найденных россыпей. Поиски проводились большей частью зимой. Это не совсем удобно: выходы горных пород завалены снегом и день короток. Зато нет «верховой» воды, затрудняющей шурфовку. Нанимали проводников – эвенков с оленями. Эвенки мастерски налаживают вьюки, раскладывают их по оленям. И вот движется поисковая партия узкой тропой вдоль извилистой речки, меж поваленных бурей деревьев, меж валунов, сорвавшихся со скалистых стен долины. Подойдут к подножию гольца – здесь ночевка. Эвенк-проводник заводит партию в густой ельник, где много сушнику. Через четверть часа вьюки уже сложены рядами, нагребается снег, срублены сухие деревья, и из нескольких кряжей сложен костер. Полукругом настланы толстым слоем молодые, тонкие побеги лиственницы – это таежный «тюфяк». Трещит, вспыхивая порохом, ерник[4]4
  Ерник – березовый кустарник.


[Закрыть], навешаны на таганы котлы, чайники – как вот у нас, – только чай приготовляют не из воды, а из глыб запасенного чистого льда.

Все усаживаются у костра на корточках, на наветренной стороне, очищают оледеневшую обувь. Закипает вода в котелках, туда крошат кирпичный чай. А утром опять идут вьючной тропой.

Кузьма Савельевич рассказывает о метелях, сбивших с пути не одну партию, о гибели многих.

– …Раньше, до революции, когда находили золото, появлялись, как из-под земли, опытные матерые спиртоносы, начиналось соперничество между приисковыми партиями, борьба с таежными волками-захватчиками, которые сами не ищут, но следят за партиями и пытаются отнять у старателей то, что они нашли. Начиналось подпаиванье, слежка друг за другом, хитрости сменялись хитростями – до тех пор, пока площадь с золотом не обставлялась столбами и не вступали в силу «предписанные законом» правила… Вот так и происходил поиск в старое, дореволюционное время.

– Ого, теперь буду знать! – пошутил Трофим Зубарев. – Как бы меня Ваня Гладких не обставил! Я найду, а он заявку подаст!

– Вот то-то и оно, – возразил Кузьма Савельевич. – Разница небольшая: кто бы из вас ни нашел, Родина все равно в выигрыше. А почему именно Ваня Гладких? – внезапно спросил геолог. – Ведь его с нами нет.

Обычно довольно невозмутимый, Зубарев смешался:

– Да это я так, к слову…

Брынов посмотрел на меня и недоверчиво покачал головой. И мне почему-то кажется, что это не простая обмолвка.

С Митей Владимирским был сегодня крутой разговор.

Если не исправится – отправим обратно.

Из блокнота Малыша

Вчера ночью подошли к правому берегу Олекмы. В маленькой зимовушке начальник экспедиции собрал всех участников похода.

Антон разливал кипяток по кружкам. Все расселись за большим столом посреди комнаты.

– А эта кружка кому? Ты просчитался, Антон! – сказал Андрей Аркадьевич.

Лишняя кружка стояла на столе.

– Сейчас! – ответил Антон.

– Что «сейчас»?

– Зови, – шепнул Антон Зое.

– Теперь за Олекмой мы уклонимся от изведанной главной дороги и углубимся в тайгу, – говорил между тем Кузьма Савельевич. – Одну группу я поведу через Голубую падь, другая группа пойдет через ключ Иван-Талый… Только вот, Андрей Аркадьевич, не знаю, как быть. Хоть вы и географ, но заплутаться – пара пустяков.

Брынов задумался.

– На той тропе, через ключ, мои затески есть, – заметил Кеша. – С отцом охотился за кабаргой.

– Вот ты куда заходил! – обрадованно воскликнул Кузьма Савельевич. – Ну, тогда ты и поможешь Андрею Аркадьевичу вести вторую группу. Группа, которая придет раньше в Иенду, ожидает другую. Встретимся через семь-восемь дней… Завтра с утра поделим снаряжение и перевьючим лошадей… Да что вы сегодня такие беспокойные? Что с вами? Почему чай не пьете?

Зоя вдруг вскочила из-за стола, едва не опрокинула кружку и выбежала в сени. Она вернулась, волоча за руку упиравшегося Ваню Гладких. Можно было пересчитать все веснушки на побледневшем Ванюшином лице.

Гладких вытащил из-за пазухи книгу и протянул ее нашему учителю:

– Вот, проверяйте.

Андрей Аркадьевич машинально взял книгу и поставил ее ребром на стол:

– Что проверять?

– Задачи, правила. По программе.

– Так это ты нас преследовал две недели? – спросил Кузьма Савельевич.

– Я, – признался Ванюша.

– Садись, пей чай, – мягко сказал Андрей Аркадьевич. – Антон тебе уже налил… Ведь он заслужил эту кружку? – обратился учитель к нам.

– Конечно! Да садись же, Ванюша, сюда! – затормошили мы Ваню со всех сторон, а Зоя пуще всех.

Вдруг Андрей Аркадьевич неожиданно жестко сказал:

– Вот, Владимирский, разница между Ваней и тобой: он добился права участвовать в походе, а ты, если Сеня и Линда с тобой не займутся, рад увильнуть.

– Митя, перестань симулировать! – вполголоса сказал Трофим.

– Отправить этого лоботряса обратно, – проворчал Борис.

– А что же? Это ведь дельное предложение, – серьезно сказал наш учитель. – Как вы думаете, Кузьма Савельевич?

– Ведь ты и отца подводишь, – буркнул сердито геолог.

Все смолкли. У Мити лицо вытянулось. Он видел вокруг себя хмурые, решительные лица своих товарищей.

– Может быть, проголосуем? – спросил Андрей Аркадьевич.

Сережа Бурдинский не выдержал и подтолкнул Митю.

– Ребята… мне очень стыдно… очень… Перед вами, Ванюшей, отцом… Простите меня…

– Проняло все-таки! – с удовлетворением сказал Кеша.

Но Мите пришлось пережить еще несколько мучительных минут, когда за Ваню спорили обе партии и никто не выражал желания брать к себе его, Митю. Наконец Брынов распорядился: «Гладких идет на Иван-Талый, Владимирский – на Голубую падь».

Сегодня подготовка к дороге, сборы.

Завтра переберемся через Олекму и – на Яблонку.

Из записной книжки Хромова

Этого следовало ожидать! Ведь столько дней небо сверкало знойной синью! Проливной дождь настиг нас на пути к Олекме.

Признаться, не ожидал я такой расторопности от ребят. Настоящие таежники! Ободрали с деревьев корье, понастроили балаганы, стащили туда все наше имущество, и мы, как говорится, «вышли сухими из воды».

Кузьма Савельевич мне говорит:

– Помню, как-то был я в тайге с практикантами, необстрелянными студентами. Тоже вот так дождь нахлынул. Намучился я тогда. Палатку развернули с опозданием. На нас жалко было смотреть – до того вымокли! Одежда набухла. Хлеб превратился в нечто кашеобразное, от него несло кислым. А с этими не пропадешь. Смотрите, и Митя подтянулся. А если бы Альбертина Михайловна увидела Сережу, что бы с ней было?

Но как-то мы переправимся через Олекму? После ливня река разлилась чуть не во всю ширь долины.

Из тетради Захара

Через Олекму переправились на стареньком плоту. Его разыскал на берегу Ваня Гладких. Как северянин, он не один раз пересекал Олекму. Плот оставался от прошлогоднего похода северян на Новые Ключи.

Вода крутится, кипит, покачивает нас на крутых свирепых волнах. Но Ванюша управляет плотом мастерски. В два приема через быстрину переправил всю партию.

Толя Чернобородов сочиняет «Походный марш». Первые строки мы уже поем:

 
В ливень и зной,
В снег и весной,
Чрез кипень бунтующих вод —
Путь труден и долог,
Но юный геолог
Идет, не робея, вперед!
 

Из записной книжки Хромова

Подошли к подножию Яблоновою хребта. Распрощались с группой Брынова. Невольно всем стало грустно, не хотелось расставаться. Зоя даже всплакнула. Но Брынов нарочито сухо провел эту «операцию».

– Ну, смотрите за ребятами, – сказал я ему.

– Ну, не прозевайте ископаемые, – ответил он мне.