Текст книги "Любовная лирика классических поэтов Востока"

Автор книги: Омар Хайям

Омар Хайам

(ок. 1048 – ок. 1123)

Переводы Г. Плисецкого

* * *

 
И пылинка – живою частицей была,
Черным локоном, длинной ресницей была.
Пыль с лица вытирай осторожно и нежно:
Пыль, возможно, Зухрой яснолицей была!
 

* * *

 
Видишь этого мальчика, старый мудрец?
Он песком забавляется – строит дворец.
Дай совет ему: «Будь осторожен, юнец,
С прахом мудрых голов и влюбленных сердец!».
 

* * *

 
Нет ни рая, ни ада, о сердце мое!
Нет из мрака возврата, о сердце мое!
И не надо надеяться, о мое сердце!
И бояться не надо, о сердце мое!
 

* * *

 
Если низменной похоти станешь рабом —
Будешь в старости пуст, как покинутый дом.
Оглянись на себя и подумай о том,
Кто ты есть, где ты есть и – куда же потом?
 

* * *

 
Сей кувшин, принесенный из погребка,
Был влюбленным красавцем в былые века.
Это вовсе не ручка на горле кувшинном —
А обвившая шею любимой рука.
 

* * *

 
На зеленых коврах хорасанских полей
Вырастают тюльпаны из крови царей,
Вырастают фиалки из праха красавиц,
Из пленительных родинок между бровей…
 

* * *

 
Поутру просыпается роза моя,
На ветру распускается роза моя.
О жестокое небо! Едва распустилась —
Как уже осыпается роза моя.
 

* * *

 
Разорвался у розы подол на ветру.
Соловей наслаждался в саду поутру.
Наслаждайся и ты, ибо роза – мгновенна,
Шепчет юная роза: «Любуйся! Умру…».
 

* * *

 
Ты не очень-то щедр, всемогущий творец:
Сколько в мире тобою разбитых сердец!
Губ рубиновых, мускусных локонов сколько
Ты, как скряга, упрятал в бездонный ларец!
 

* * *

 
Ты не слушай глупцов, умудренных житьем.
С молодой уроженкой Тараза вдвоем
Утешайся любовью, Хайам, и питьем,
Ибо все мы бесследно отсюда уйдем…
 

* * *

 
Видит бог: не пропившись, я пить перестал,
Не с ханжой согласившись, я пить перестал.
Пил – утешить хотел безутешную душу.
Всей душою влюбившись, я пить перестал.
 

* * *

 
Мой совет: будь хмельным и влюбленным всегда.
Быть сановным и важным – не стоит труда.
Не нужны всемогущему господу-богу
Ни усы твои, друг, ни моя борода!
 

* * *

 
Каждый розовый, взоры ласкающий куст
Рос из праха красавиц, из розовых уст.
Каждый стебель, который мы топчем ногами,
Рос из сердца, вчера еще полного чувств.
 

* * *

 
Оттого, что неправеден мир, не страдай,
Не тверди нам о смерти и сам не рыдай,
Наливай в пиалу эту алую влагу,
Белогрудой красавице сердце отдай.
 

* * *

 
Как прекрасны и как неизменно новы
И румянец любимой, и зелень травы!
Будь веселым и ты: не скорби о минувшем,
Не тверди, обливаясь слезами: «Увы!».
 

* * *

 
Луноликая! Чашу вина и греха
Пей сегодня – на завтра надежда плоха;
Завтра, глядя на землю, луна молодая
Не отыщет ни славы моей, ни стиха.
 

* * *

 
Виночерпий, бездонный кувшин приготовь!
Пусть без устали хлещет из горлышка кровь.
Эта влага мне стала единственным другом,
Ибо все изменили – и друг и любовь.
 

* * *

 
Когда ветер у розы подол разорвет,
Мудрый тот, кто кувшин на двоих разопьет
На лужайке с подругой своей белогрудой
И об камень ненужный сосуд разобьет!
 

* * *

 
С той, чей стан – кипарис, а уста – словно лал,
В сад любви удались и наполни бокал,
Пока рок неминуемый, волк ненасытный,
Эту плоть, как рубашку, с тебя не сорвал!
 

* * *

 
Не горюй, что забудется имя твое.
Пусть тебя утешает хмельное питье.
До того, как суставы твои распадутся, —
Утешайся с любимой, лаская ее.
 

* * *

 
Словно ветер в степи, словно в речке вода,
День прошел – и назад не придет никогда,
Будем жить, о подруга моя, настоящим!
Сожалеть о минувшем – не стоит труда.
 

* * *

 
Лживой книжной премудрости лучше бежать,
Лучше с милой всю жизнь на лужайке лежать.
До того, как судьба твои кости иссушит,
Лучше чашу без устали осушать!
 

* * *

 
Отврати свои взоры от смены времен,
Весел будь неизменно, влюблен и хмелен.
Не нуждается небо в покорности нашей —
Лучше пылкой красавицей будь покорен!
 

* * *

 
Мир – капкан, от которого лучше бежать.
Лучше с милой всю жизнь на лужайке лежать.
Пламя скорби гаси утешительной влагой.
Ветру смерти не дай себя с прахом смешать.
 

* * *

 
Словно солнце, горит, не сгорая, любовь.
Словно птица небесного рая – любовь.
Но еще не любовь – соловьиные стоны.
Не стонать, от любви умирая, – любовь!
 

* * *

 
Кто урод, кто красавец – не ведает страсть.
В ад согласен безумец влюбленный попасть.
Безразлично влюбленным, во что одеваться,
Что на землю стелить, что под голову класть.
 

* * *

 
Чем за общее счастье без толку страдать —
Лучше счастье кому-нибудь близкому дать.
Лучше друга к себе привязать добротою,
Чем от пут человечество освобождать.
 

* * *

 
Есть ли кто-нибудь в мире, кому удалось
Утолить свою страсть без мучений и слез?
Дал себя распилить черепаховый гребень,
Чтобы только коснуться любимых волос!
 

* * *

 
Пей с достойным, который тебя не глупей,
Или пей с луноликой любимой своей.
Никому не рассказывай, сколько ты выпил.
Пей с умом. Пей с разбором. Умеренно пей.
 

* * *

 
Я к неверной хотел бы душой охладеть,
Новой страсти позволить собой овладеть.
Я хотел бы – но слезы глаза застилают,
Слезы мне не дают на другую глядеть!
 

* * *

 
Когда песню любви запоют соловьи —
Выпей сам и подругу вином напои.
Видишь, роза раскрылась в любовном томленье?
Утоли, о влюбленный, желанья свои!
 

* * *

 
Дай вина! Здесь не место пустым словесам.
Поцелуи любимой – мой хлеб и бальзам.
Губы пылкой возлюбленной – винного цвета,
Буйство страсти подобно ее волосам.
 

* * *

 
Не моли о любви, безнадежно любя,
Не броди под окном у неверной, скорбя.
Словно нищие дервиши, будь независим —
Может статься, тогда и полюбят тебя.
 

* * *

 
Горе сердцу, которое льда холодней,
Не пылает любовью, не знает о ней.
А для сердца влюбленного – день, проведенный
Без возлюбленной, – самый пропащий из дней!
 

* * *

 
Волшебства о любви болтовня лишена,
Как остывшие угли – огня лишена.
А любовь настоящая жарко пылает,
Сна и отдыха ночи и дня лишена.
 

* * *

 
В жизни сей опьянение лучше всего,
Нежной гурии пение лучше всего,
Вольной мысли кипение лучше всего,
Всех запретов забвение лучше всего.
 

Хакани

(1120–1199)

Переводы М. Синельникова

* * *

 
Тюрчанка, откуда ты к нам пришла на погибель сердец?
В каком ты взросла цветнике, бесценной красы образец?
 
 
Редчайший рисунок творца, прекраснейший в мире кумир,
В каком ты чертоге живешь, какой украшаешь дворец?
 
 
Сойдя со страниц красоты, ты словно от бога пришла.
Кого ты достойна, кому тебя предназначил творец?
 
 
О свежий розовый куст, расцветший студеной зимой!
Откуда дыханье весны несешь ты, чудесный гонец?
 
 
Неверье отринула ты, притворно в ислам перешла.
Чью веру решила отнять, на чей посягаешь венец?
 
 
Душа расстается с душой, мечтая тебя увидать.
С кем клятвою связана ты, кто рая земного жилец?
 
 
Вчера ты ушла от меня, покинула праздничный пир,
Скажи мне: где нынче гостишь, какой тебе мил удалец?
 
 
Воистину твой Хакани, как прежде, он верен тебе.
Ответь же: кому ты верна и чья ты сама наконец?
 

* * *

 
О ты, заставившая все кровоточить сердца,
Не одного сломила ты, сгубила гордеца!
 
 
О ты, из-за которой нам покоя не видать,
Оставившая жгучий след и в сердце мудреца!
 
 
Ты видишь: души обагрил кровавых слез поток,
И сердце выжала тоска, и муке нет конца,
 
 
Надежды нардовая кость застряла в тупике,
Нет хода на доске любви, не выйти из кольца.
 
 
Влюбленным нужно рисковать, и храбро я пошел
По улице, где ты живешь, до твоего крыльца.
 
 
Как только о твоей красе услышал Хакани,
Весть о безумии его перегнала гонца.
 

* * *

 
Только в мире ты явилась – смуты пламенная мгла
Обожгла сердца, взъярилась, дымом все заволокла.
 
 
Что мне делать у порога? Не откликнешься на зов!
К небесам уходят вопли всех сжигаемых дотла.
 
 
Если голову ты вскинешь, сотни падают голов,
Лишь на миг ты нас покинешь, душ лишаются тела.
 
 
Нравом ты подобна миру, в мире этом, как ни жаль,
Невозможно, чтоб удача рядом с бедами не шла.
 
 
Знаю, что легко ты можешь утолить мою печаль.
Не сжигай души плененной, эта доля тяжела!
 
 
Вслушайся в мое стенанье, что взлетает к небесам!
Вместе с ним душа умчится, и останется зола.
 
 
Хакани коснулось тленье, подошла душа к устам,
Только дай соизволенье, унесут ее крыла.
 

* * *

 
Весна, что озаряет мир, явив щедроты, – это ты,
И легкий всадник, что громит ряды пехоты, – это ты.
 
 
Цветенье сердца моего и сладкий плод моей души,
Весна, что пробудить пришла мир от дремоты, – это ты.
 
 
Драконы вьющиеся кос, ресниц манящих колдовство,
И чудотворец и калиф, дол и высоты – это ты.
 
 
Ты на охоте дичь моя, но вижу: я тобой убит.
Пронзающая тучей стрел в пылу охоты, – это ты.
 
 
Я – тот несчастный, чьи дела тобой расстроены вконец.
Кос распустившая тугих водовороты – это ты.
 
 
Каменосердая, опять ты ранишь и не лечишь ран.
Бросающая в грудь мою прямые дроты, – это ты.
 
 
Убила чарами меня, не повредив и волоска.
Отринувшая свысока мои заботы, – это ты.
 
 
Ты взором сердце Хакани сожгла, красавица, дотла.
Преобразившая в огонь свои красоты, – это ты.
 

* * *

 
Мир обновился, увидев тебя, душу твоей красой обновил,
Разум, что прежде кафиром был, верой себя святой обновил.
 
 
Снова твои колдовские глаза воспламенили сердце мое,
Души пламень рубинов твоих, словно сады весной, обновил.
 
 
Снова молву о твоей красоте запад узнал, услышал восток,
Клятвы свои обновил небосвод, время любовной игры обновил.
 
 
Нас пробудила любовь к тебе, вихрем влетела, в сердце вошла,
В каждой душе старую боль ветер любви сквозной обновил.
 
 
Снова пустыню твой свет озарил, стали как море слезы мои.
Новый огонь увидел Муса, воды потопа Ной обновил.
 
 
Празднеством стала тоска по тебе… Ты убиваешь терпенье мое,
Жертвой закланья будет оно, жертвенник я огневой обновил.
 
 
Сахар из этих сладостных уст нам обещаешь ты каждый год,
Год обновился, надо, чтоб я наш договор былой обновил.
 
 
Радуйся дивной своей красе, ибо воспевший тебя Хакани
Занят дозволенным колдовством, свод стихотворный свой обновил.
 

* * *

 
О утро! Глянь, куда тебя я из юдоли сей пошлю.
Я к солнцу верности тебя, к сиянью лучших дней пошлю.
 
 
Ты в запечатанном письме к любимой тайну отнеси,
Но никому не говори, куда тебя я с ней пошлю.
 
 
В обитель дружбы ты вошло лучом тончайшим чистоты,
Тебя в чертоги чистоты я от своих дверей пошлю.
 
 
Я знаю: ветер – жалкий лжец, а ты правдиво до конца,
И лучше я пошлю тебя, не этот суховей пошлю.
 
 
Покрыт кольчугой росяной лужайки золотой наряд,
В цветы одетого гонца я с ворохом вестей пошлю.
 
 
Мне душу натуго узлом скрутила дикой страсти длань,
Тебя я к той, что развязать должна узлы страстей, пошлю.
 
 
Перед уходом в мир иной душе отсрочки не дано,
И потому тебя в полет я молнии быстрей пошлю.
 
 
Ты рассмотри по одному недуги сердца Хакани,
Ведь за лекарством я тебя к возлюбленной своей пошлю.
 

* * *

 
Спеши любви предаться, сердце, вот – поприще и подвиг твой.
Ты головою правишь, сердце, и что же стало с головой!
 
 
Терзалось ты от старой боли и от нее освободилось,
Но умолчи о том, как страждешь от боли новой и живой.
 
 
Враждебен город к чужеземцам, любимая недостижима,
И здесь ли место для скитальцев, гонимых сумрачной судьбой!
 
 
На золото здесь ценят ласки, и есть весы любви в Дамаске,
Но хватит хвастаться Дамаском, коль в чаше пусто весовой.
 
 
Я знаю – красота опасна. Но предпочту, сказать по чести,
Несправедливости любимой всей справедливости пустой.
 
 
Теперь, когда ты видел цепи, повсюду сыплющие мускус,
Ты разорви свои оковы, пусть дремлет разум, часовой.
 
 
Струистых кос почуяв мускус, ты сразу стал ничтожно малым,
Не зря в далеком Джоу-джоу погоня шла за кабаргой.
 
 
За кровь свою не требуй платы, кровь только ты и проливаешь,
Пролома не ищи снаружи, внутри – твой ворог роковой.
 
 
О Хакани! Ты что затеял? У сердца – тысячи желаний,
К чему еще любви заботы, капризы чаровницы той?
 
 
Вот ворон, он чернее ночи, он не родится белоглазым.
Уж лучше черным оставаться, коль не расстаться с чернотой.
 

* * *

 
Это бедное сердце к устам светлолицей бежало,
В дикой жажде оно к пламенистой кринице бежало.
 
 
Плачет пламя в воде, и вода от огня закипает,
Прямо в пламя и воду веселья крупица бежала.
 
 
Соблазнили Адама ланитами смуглыми Евы,
В рай явилась беда, и в слезах чаровница бежала.
 
 
Черных локонов зов в миг неверья услышало сердце,
В край неверья оно, чтоб отмстить и разбиться, бежало.
 
 
Сердцу лишь по воде можно было бежать из темницы,
Со слезами оно, покидая зеницы, бежало.
 
 
Это мертвое тело, оставив пустыню индийцев,
В царство серны из Чина, к нарциссам юницы, бежало.
 
 
Ты в любви – словно див, ну а разум – всего лишь безумье.
Сколько мощных умов от любви в огневице бежало!
 
 
Свой шафрановый лик сблизив с мускусом локонов милой,
Сделал я амулет, и болезнь-дьяволица бежала.
 
 
Хорошо, Хакани, на земле слушать притчи о небе.
Твое счастье с небес, чтоб на землю спуститься, бежало.
 

* * *

 
Суждены одни напасти тем, кто милой взят в полон.
Тот незрел, кто трезв и в страсти, тот, кто ей не опален.
 
 
У тебя никто доселе милости не находил,
Лишь небытие даруешь, насылаешь вечный сон.
 
 
Сотню лет прожду свиданья, дальний путь к нему ведет,
А захочешь – лишь полшага, и осилен крутосклон.
 
 
Город опьянен любовью, и не видно во хмелю,
Из какой поят нас чаши, только слышен кубков звон.
 
 
Наша детская беспечность искренностью рождена.
За такими простаками беды кинулись вдогон.
 
 
Своевольем изнурила всех пленившихся тобой,
Лицезрения любимой любящий навек лишен.
 
 
Больше тысячи страданий – в каждом сердце огневом,
И у каждого страданья – больше тысячи имен.
 
 
О моем разбитом сердце ты спроси у Хакани,
Чтоб узнать названье боли, чтоб услышать сердца стон.
 

* * *

 
О красавица, что взглядом ранила сердца мужей,
Сокрушила души блеском дивных мускусных цепей!
 
 
Лик, подобный лицам гурий, превратил в эдем пустыню,
От стенания влюбленных задымилась зыбь морей.
 
 
Ты свиданье обещала – все глаза мы проглядели,
И заждался твой невольник, утомился в беге дней.
 
 
Эти гневные ресницы сердце обрекли на муки,
Эти сахарные губы сделали тоску милей.
 
 
Длинных кос твоих драконы жалят, словно скорпионы.
Разве скорпионов кто-то видывал в обличье змей?
 
 
Сердце унесла с собою, на аркане кос умчала,
А потом его взнуздала сбруей амбровых кудрей.
 
 
Сердце в поисках покоя ночью от меня бежало
К этим прядям беспокойным пери ветреной моей.
 
 
Безответен страсти вызов, Хакани из глаз-нарциссов
Льет кровавые потоки ночью у твоих дверей.
 

* * *

 
О, разве сердцу моему дано свиданья с ней достичь?
Оно в безумии бежит. Ему ли цели сей достичь?
 
 
Пока увидеть на луне не сможет солнце отблеск свой,
Безумцу ль молодой луны во мгле пустых ночей достичь?
 
 
Что ей Санджар? Его шатра ее превыше торока,
О, разве нищего рука сумеет их ремней достичь?
 
 
Покуда на ее устах сияют лалы, жемчуга,
Дождусь ли милостыни я? Чего руке моей достичь?
 
 
Что глаз дурной, покуда грудь, как рута чадная, горит?
Чего пред нежной красотой сумеет чародей достичь?
 
 
Как солнцем Страшного суда, любовью сердце сожжено.
Любовь – как Судный день, лишь с ней хочу скончанья дней достичь.
 
 
О Хакани! Вот скорбь твоя, что сердце убежало к ней.
Взгляни-ка издали, чего теперь удастся ей достичь.
 

* * *

 
Тебя мое сердце в конечном итоге достигнет,
Душа единенья с красой недотроги достигнет.
 
 
Рыданье безумца ушей равнодушных твоих,
Жемчужины слез оставляя в залоге, достигнет.
 
 
Я стану безумцем, лишь вестник твоей красоты
Лачуги моей, засверкав на пороге, достигнет.
 
 
Такое бывает, когда бесноватого взгляд
Лазури, где серп зажелтел тонкорогий, достигнет.
 
 
Терпенье ушло и постится в разлуке, а там
Придет разговенье, и счастья убогий достигнет.
 
 
Лишь снится свиданье, но пусть высоки торока,
Однажды рука их ремня без подмоги достигнет.
 
 
Надежда от радости крыльями плещет, когда
Высокого свода в счастливой тревоге достигнет.
 
 
Зенита достиг день крылатой надежды моей,
Боюсь: он однажды заката в дороге достигнет.
 
 
Меня не забудь, а иначе тебя Хакани
Дозволенной магией в горнем чертоге достигнет.
 

* * *

 
Ну почему ты отвернулась? Ведь я не скидывал ярма!
Убила и проходишь мимо, молю, а ты – глухонема.
 
 
Дорогу к счастью бессердечно ты для влюбленного закрыла
И розы верности вручила врагам, достойным лишь клейма
 
 
Пришла, как солнце на рассвете, и глянула в окошко сердца.
Ушла, окно землей засыпав… Теперь в груди моей – тюрьма.
 
 
Вином наполненные чаши ты осушала с подлецами
И часто на меня плевала, собой довольная весьма.
 
 
Хитро меня ты обольстила, силки расставила повсюду,
Рассыпав зёрна для приманки, для помрачения ума.
 
 
А в голове твоей – гордыня, которой больше стало ныне,
Когда вокруг прекрасных лилий струится мускусная тьма.
 
 
Ты Хакани не дашь отпора, тебя осилит он, и скоро,
Ведь человечности доспехи ты с тела сбросила сама.
 

* * *

 
О пери, ты пленяешь нас, ты обольстительна и зла,
Укорами терзаешь нас, как будто уши надрала.
 
 
Струистых не распутать пут, терпенья цепь они порвут,
Что перед родинкой твоей, благочестивые дела!
 
 
Я знаю, твой природный нрав строптив, и резок, и лукав.
И наша доля тяжела, и даже слишком тяжела…
 
 
Сегодня вечером, впотьмах, она пришла ко мне в слезах,
И вся душа моя зажглась и вмиг обуглилась дотла.
 
 
Спросил я: «Чудо красоты! Ну отчего так плачешь ты?».
Ответила: «Мне без тебя и жизнь нисколько не мила».
 
 
О господи! Волшебный вид: нас прелесть юная слепит,
И потому во всех глазах ты по-иному расцвела.
 
 
О Хакани! Восславь того, кто смог из глины и воды
Такое диво сотворить! Всевышнему – твоя хвала!
 

* * *

 
Где силы, чтобы до нее, до той, что жестока, дойти?
Я – муравей. Где Сулейман? Смогу ли за века дойти?
 
 
Как закружилась голова! От жажды гибну я в песках!
Где Хизр? Исчез и не сказал, как мне до родника дойти.
 
 
Ночь беспросветна, путь далек, везде разбойники грозят.
Неужто до ее дверей в лохмотьях бедняка дойти?
 
 
Когда приду – не клясть судьбу, а славить буду, как Юсуф…
До цели братья помогли ему, намяв бока, дойти.
 
 
О соловьи! Я расскажу, как птицеловы к вам добры,
Лишь только, цел и невредим, смогу до цветника дойти.
 
 
Я – капля крови, я – слеза, мне страшно немощи моей!
Нет сил от глаза до ресниц, хоть велика тоска, дойти.
 
 
О Хакани! Нелегок путь. Где плаха гибельной любви?
Не так уж просто до нее тебе издалека дойти.
 

* * *

 
Любовь пришла и сделалась судьбой,
Жизнь вечная – свидание с тобой.
 
 
В тени волос твоих светлеет сердце,
Соседствует с небесной синевой.
 
 
Арканом кос ты сердце захлестнула,
Я от обиды горькой – сам не свой.
 
 
Как божий день мне ясно: сердце скрылось,
Окутанное мускусною мглой.
 
 
Я отдал душу за любовь, хоть знаю:
Огонь бесплатен в стороне любой.
 
 
Пусть небеса у твоего порога
Стоят, как страж, как зоркий часовой, —
 
 
Красавицы, бывало, знали жалость,
Ты пожалей пришедшего с мольбой!
 
 
Ведь Хакани живое красноречье —
Как залежи, богатые рудой.
 

* * *

 
Сердце в руки любви нам отрадно метнуть,
Мы недаром влюбленности выбрали путь.
 
 
Знай: тоску по тебе мы кувшинами пили,
Ибо тайной тоски нам пришлось отхлебнуть.
 
 
Взяв сердца, ты велела сидеть нам покорно,
Вот я встал, чтоб тебе жизнь свою протянуть.
 
 
Мы послушны твоей непреклонной гордыне,
Я напрасно молю: «Благосклоннее будь!».
 
 
Шли мы рядом с твоими собаками злыми,
И Медведицы выше пришлось нам шагнуть.
 
 
Мы – ничьи не рабы, ведь в тебя мы влюбились
И, поскольку вольны, не зависим ничуть.
 

* * *

 
О ты, в ночи волос разлитых упрятавшая лунный лик,
Под зонтиком из гиацинтов ланит укрывшая цветник!
 
 
Знай: жемчуг взгляда черно-белый раскрылся, сердце разбивая.
Рубины уст попрали клятву и не оставили улик.
 
 
Я понял – странники солгали, видавшие далекий Йемен:
Мол, в сердолик там превращает простые камни солнца блик.
 
 
Любимой сердце – все из камня. Так почему же непрестанно
В моих глазах любовь рождает слезы кровавый сердолик?
 
 
С тех пор как сердце убежало и в этих косах поселилось,
Утратив на него надежду, не успокоюсь ни на миг.
 
 
Себя оплакивает сердце, себя клянет, к себе взывает!
Оно само себя сгубило, и нет злосчастней горемык.
 
 
И сердце бедное похоже на гибнущего шелкопряда,
Себе он свил роскошный саван и в шелке горестно поник.
 
 
Чего же хочет это сердце от Хакани, от страстотерпца?
Иль мало было испытаний и от страданий он отвык?
 

* * *

 
Нам ветер мускусных волос, цветенья аромат пошли,
Нам хоть единый волосок по ветру наугад пошли.
 
 
О помощи к твоим устам душа взывает без конца,
Подобный амбре поцелуй, чтобы осилить яд, пошли.
 
 
Сама ты видишь: я влюблен, я обезумел, я убит.
Хоть день ты поживи для нас и благосклонный взгляд пошли.
 
 
Ты узел с локонов сними и сделай узами для нас,
Нам сахар благодатный уст, что слаще всех услад, пошли.
 
 
Ты нашим покажи глазам сиянье своего лица,
Явись – и солнцу через них свет, что взаймы им взят, пошли.
 
 
Даруй же нам рукою сна посланье с обликом твоим,
Устами ветра весть о том, что верность нам хранят, пошли.
 
 
Пойми, что сердце Хакани покрыто тысячами ран,
Бальзам хотя бы для одной, когда они горят, пошли.
 
 
А если безучастна ты, хоть милосердие яви
И сердце, взятое тобой, молю тебя, назад пошли!
 

* * *

 
Горя меньше, чем разлука, не придумала она.
За жемчужину такую жизнь – ничтожная цена.
 
 
Ты известна чудесами и зовешься Сулейманом,
Кольцам локонов земная красота подчинена.
 
 
О твоем жестокосердье полетела весть по странам,
И в своих кровопролитьях мир покаялся сполна.
 
 
В том краю, куда повеет дуновение разлуки,
Если во дворец ты входишь, разрушается стена.
 
 
Не твое ли это счастье обрекло меня на муки?
Веришь ли, что знал я прежде золотые времена?
 
 
Нет в ночи надежд на утро, дни разбиты, жизнь убога.
Что хватать полу рукою? Выше головы – волна!
 
 
Не тверди опять о встрече. Разговоров слишком много.
Лишь разлуку и свиданье вижу я, не зная сна.
 

* * *

 
Я растоптан тоской, но, скажи, за какие дела?
И насилия длань ты зачем надо мной занесла?
 
 
Шип насилья в меня ты вонзила, а я не обижен,
Но мольбы лепесток стал обидой тебе – ты ушла.
 
 
Твой лукавящий взгляд, остриями ресниц завлекавший,
Обескровив, прогнал… И вдогонку несется хула.
 
 
Дерзким взглядом прельщен, очарован я взглядом лукавым.
Где ж терпенье мое? Да ведь я – человек, не скала!
 
 
Я встречаю тебя и приветствую красноречиво,
Ну а ты поглядела и холодно взор отвела.
 
 
Ты и влагу и сушу холодным ответом спалила.
Где вы холод видали, сжигающий душу дотла?
 
 
Так не скажешь ли мне, как еще Хакани покараешь?
Что еще сотворишь? ты ведь сделала все, что могла!
 

* * *

 
Сбросивший оковы страсти к той, что всех цариц милей,
Помыслы свои избавил от невидимых цепей.
 
 
Потрясенному разрывом, трудно быть мне терпеливым,
Утешителей не стало в сей обители скорбей.
 
 
Жизнь – и сушь ее, и влага – все погибло в миг единый,
Ибо разума лужайку выжег страсти суховей.
 
 
Если цену поцелуя назовут ее рубины,
Ты за поцелуй заплатишь тысячею кошелей.
 
 
Но сокровищницу жизни заселившая разлука,
Отнимая силу воли, изнуряет все сильней.
 
 
Жаждет Хакани свиданья, но от милой нет ни звука,
И вручил он ожиданью тайники души своей.
 

* * *

 
Откуда мог я знать, что столько в страсти пыла,
Что жизнь мою она испепелить решила?
 
 
Казалось, что любовь цветами машет мне…
Приблизилась – гляжу: в ладонях пламя было.
 
 
Довольства пыль смела, как блестки серебра,
Рассудок мне она что камнем прищемила.
 
 
Из сердца прогнала терпение она,
И в голову вошла терпенья злая сила.
 
 
В тенета я попал, и в тот же миг меня
Стыдиться стала та, что прелестью пленила.
 
 
От верности она – в ста поприщах пути,
Насилью – два шага до моего светила.
 
 
Нет, сердцу не догнать свиданья караван,
Дорога далека, копыта лошадь сбила.
 
 
Стенанья Хакани прошли сквозь небеса,
Ведь органон любви всегда играл уныло.
 

* * *

 
Что для любимой наше сердце? Милее мира суета!
Дичь сбитую не поднимая, прошла, надменна и крута.
 
 
Мы от восторга чувств лишились, когда ее красу узрели,
Но, ничего не замечая, она другими занята.
 
 
Она лишь повела глазами, и стали мы гонимой дичью,
А после даже не взглянула, ей незнакома доброта.
 
 
Сказала: «Пары не ищу я!» – и верность слову сохранила.
Сказала: «Буду одинокой!» – и правду молвили уста.
 
 
Когда удача изменила, из рук свидание уплыло,
Мне сердце милая пронзила, затем что не было щита.
 
 
Прошла молва, что процветают дворцы желанного свиданья,
Пошел я умолять о встрече, но отыскать не мог врата.
 
 
В отчаянье решил взлететь я на крышу этого чертога,
Но толку не было – бессильна моя бескрылая мечта.
 
 
Боролся Хакани с тоскою, с ней в нарды верности играя,
Но видит: кости нет прохода, ловушка прочно заперта.
 

* * *

 
Красавицам лишь власть мила, коварным верность не дана,
Из них любая жаждет зла и лишь насилию верна.
 
 
От мира и от всех, кого для этой жизни он взрастил,
По чистой правде говоря, исходит пагуба одна.
 
 
Каких не вспомнишь дивных лиц, каких не встретишь чаровниц,
Тебе презреньем воздадут и всякой мерзостью сполна.
 
 
В красавицах ты ищешь зло, на них посмотришь и найдешь,
К чему добра от злого ждать? Прождешь напрасно допоздна.
 
 
Стареет все, что рождено, и станет уксусом вино,
Зато из уксуса никто уже не сделает вина.
 
 
О сердце! В злую не влюбись, изменницы остерегись!
Утешит ли тебя душа, что кровожадна и темна?
 
 
Нет, человеку человек таких обид не причинит,
Похожа все-таки не зря на пери злобную она.
 
 
О сердце! В горестные дни будь верным другом Хакани,
Твои любимые тебя забыли в эти времена.
 
 
Что проку плакать и стенать? Ведь счастью не открыть глаза,
Не добудиться, хоть греми здесь Исрафилова зурна!
 
 
И друга верного искать среди дружков поберегись,
Тебе, я думаю, давно их суть змеиная видна.
 

* * *

 
Уста Исы даны любимой, но для меня вздохнуть ей жаль.
Пред ней – больной неисцелимый, но для меня шагнуть ей жаль.
 
 
Что думать мне о солнцеликой, как мне прославить прелесть злую?
Ей для меня благоуханья, цветенья легкой сути жаль.
 
 
Я преданности ожерелье ношу на шее, как голубка,
Но пусть любимая – Кааба, открыть к святыне путь ей жаль.
 
 
Надев рубашку из бумаги, жду осуждения проступка,
Но ей бумаги жаль, тростинку в чернила окунуть ей жаль.
 
 
Пишу кровавыми слезами страницы длинного посланья.
Жаль для меня чернил на строчку, бумажных ей лоскутьев жаль!
 
 
Как! Сердце Хакани забыто! Не вспомнит без напоминанья.
Неужто милости ей жалко, помочь в сердечной смуте жаль?
 

* * *

 
Такой красой твой лик сияет, которой и у пери нет.
Нет равных царств у Сулеймана, подобных ей империй нет.
 
 
Ступай, твори благодеянья и ведай: праведнее гостя
И в хижине у Джибраила средь преданнейших вере нет.
 
 
Нигде таких пиров халифских, нигде таких султанских ратей
По всей земле необозримой, да и в небесной сфере нет.
 
 
За поцелуй единый надо отдать в уплату оба мира,
И даже небу дозволенья коснуться этой двери нет.
 
 
Ты гневаешься, что в подарок могу отдать я только душу,
Но одари меня улыбкой, в том для тебя потери нет!
 
 
Ведь в мире этом человека, который, милую увидев,
Терзаний, Хакани сгубивших, не знал бы в той же мере, нет.
 

* * *

 
Любимая, подарок нам с печалью пополам пошли.
Еще невиданную боль привыкшему к скорбям пошли.
 
 
В прах наши души обрати, дома испепели дотла,
Боль подари, дай платье нам – одежду скорби нам пошли.
 
 
Как только ты припомнишь нас, хоть чем-то с нами поделись.
Заплачешь – слезы присылай. Мы рады и слезам… Пошли!
 
 
Твой облик – сладостный бальзам для сердца, что больно тобой.
Разлукой ранившая нас, болящему бальзам пошли.
 
 
В плену – пропавший наш Юсуф, он – в путах локонов твоих,
Ты весть о том, как хорошо ему живется там, пошли.
 
 
Пусть Сулейманово кольцо сумел похитить локон твой,
Владельцу перстень возврати и лишь рубин устам пошли.
 
 
Я вижу: в мире места нет пожиткам бедным Хакани,
Брось взгляд ему и в мир иной, к неведомым садам пошли.
 

* * *

 
Долгих молений, горестных слез ты отчего не приняла?
Сто заклинаний я произнес – и одного не приняла.
 
 
Я умолять о пощаде хотел, щелкая пальцами, я полетел —
Сердца, пронзенного тысячей стрел, ты моего не приняла.
 
 
Сердце горело в пламени бед, но у любимой жалости нет.
Душу свою ей принес, но она, скрыв торжество, не приняла.
 
 
Я у чертога свидания с ней плакал, стонал много ночей.
В дверь до утра я стучал, но стена стыла мертво – не приняла.
 
 
Тут я прибегнуть к обману решил, двери разлуки гвоздями пришил.
Хитрости я применял, но она и плутовства не приняла.
 
 
Ворогам злобным потоками ты сыпала злато своей красоты.
С жемчугом я к тебе приходил. Что ж ты его не приняла?
 
 
Дикая прихоть: сначала принять, после отвергнуть и гневно прогнать,
Сердце, пойми, что любимая зла и ничего не приняла!
 

* * *

 
Если какой-нибудь ночью глухой можно свиданье с тобой обрести,
Значит, удачу в юдоли земной может несчастный любой обрести.
 
 
Сердце не знает покоя, когда зашевелится чуть слышно любовь.
Боль – ожиданье! На жарком огне разве возможно покой обрести?
 
 
Помнит душа о любимых устах. Лучше бы ей позабыть их совсем,
Ибо уста – не охотничья дичь, чтобы, словив их, покой обрести.
 
 
Ах, я сгорел оттого, что живьем в страсти варился! Но только пойми:
Страсти котел без огня золотых можно лишь с пищей сырой обрести.
 
 
Знай, что, покуда в любви не сгоришь, ты не прославишься! Только когда
Кожу прижгут, сможешь ты от клейма славу, обласкан молвой, обрести.
 

* * *

 
Что натворил твой верный раб, каких наделал бед?
Ты отступилась от него, одобрила навет!
 
 
Ты говорила «Не уйду!» – и через миг ушла.
Ты обещала не казнить – нарушила обет.
 
 
Ты пишешь в книге бытия лишь письмена разлук.
Страницу в ней переверни, верни мне солнца свет!
 
 
Вот – сердце, пьяное тобой, не сокруши его!
В том, чтобы пьяных сокрушать, большой отваги нет.
 
 
Смогу ли милой дать отпор? Ведь ты, моя душа,
Рустама в битве разгромишь. Потерян счет побед!
 
 
Что толку попусту бежать мне за твоим конем?
Я нагоню, а ты уйдешь вперед на сотню лет.
 
 
В том ослепительном дворце, где твой стоит портрет,
Окрасил сердце Хакани лазури скорбный цвет.
 

* * *

 
Ты другу верность не хранишь, он снова нехорош.
Чтоб сокрушенного поднять, рукой не шевельнешь.
 
 
Там, где ты рану нанесешь, откажешься лечить,
Того, кому подаришь боль, бальзамом не спасешь.
 
 
Как небеса, одаришь ты и отберешь дары,
Кому подаришь дикий лук, ты хлеба не даешь.
 
 
Хоть расстаешься ты легко с друзьями прошлых дней,
С тем не расстанешься вовек, с чем весело живешь.
 
 
Как малость примешь все, чем я за поцелуй плачу.
Что ж так недешев поцелуй и так не скор платеж?
 
 
Своим ресницам, рассердясь, велишь меня убить,
Так что же к жизни ты меня устами не вернешь?
 
 
Зря ищет нищий Хакани свидания с тобой,
Ведь ты в гордыне самому султану не кивнешь.
 

* * *

 
Скажи, кто не влюблен в тебя на длинной улице твоей?
Кто, чтобы видеться с тобой, не поселился бы на ней?
 
 
Волнуется базар любви, на нем испытывают нас,
И всех проступков прямота – от кривизны твоих кудрей
 
 
Я поглядел в твое лицо, и выросла моя душа.
Увы, твой нрав с лицом несхож, он – душегубец и злодей.
 
 
Я рад разлуке – у меня есть силы вынести ее,
Но твой невыносимый нрав… Страх перед ним меня сильней.
 
 
Безрадостно мое лицо, как степь, лишенная воды.
Конечно, должен пренебречь моей водою твой ручей.
 
 
Что делать, пусть вдыхает враг благоухание твое,
Не смеет близко подойти душа, подобная моей.
 

* * *

 
На улице, где ты живешь, колючий шип – что райский крин.
Твой локон для меня – гнездо, твой тонкий волос – мой притин.
 
 
Наверное, зашить глаза я должен иглами ресниц,
Чтоб видеть мне одну тебя, мой бессердечный властелин.
 
 
Успел я столько слез пролить на улице, где ты живешь.
Смотри: обагрена земля, под каждым камнем здесь – рубин.
 
 
С тех пор как похвалился я своей любовью невзначай,
Повсюду у меня – враги, повсюду – зависть без причин.
 
 
Взволнованные небеса надели синий траур свой,
Увидев, что вся жизнь моя – одно терзанье, стон один.
 
 
Кто видел бурю слез моих, пролитых по твоей вине,
Тот понял: сгинул урожай, и не наполнится овин.
 
 
Я обессилел, я поник, унижен, словно Хакани,
Иначе жил бы в небесах я выше снеговых вершин.
 

* * *

 
Душа меня покидает, когда ты стоишь в дверях.
Пусть плотью уста владеют, поскольку душа в бегах.
 
 
О светоч высокой дружбы, о солнечный свет любви!
Душа моя быть не смеет в одних с тобою местах.
 
 
О локонов грозных изгибы! Душа, что от них спаслась,
Теряется, словно идол, когда воссиял аллах.
 
 
Ты – боль моя, ты – исцеленье, лекарство для ран души.
На середине дороги надежда моя и страх.
 
 
Как нищий, я прах целую у ног твоей стражи злой
И этим горжусь, как будто владычество – этот прах.
 
 
Когда лихорадка разлуки ночами казнит меня,
Спасенье от лихорадки – в раскрытых твоих устах.
 
 
Я сам заблудился в чаще, чтоб ты показала путь.
И что для себя мне сделать, когда ты в моих руках?
 
 
Сама не таись, не прячься, ты где-то спрятана в нас,
А Хакани вопрошает: «В каких ты теперь краях?»
 

* * *

 
Кто стезей любви не ходит, сделать шагу не спешит,
Чьи глаза не мыли сердца кровью, льющейся навзрыд,
 
 
Что он ведает о страсти, что узнать ему дано?
Ведь любовь не поразила эту грудь стрелой обид.
 
 
Он твоей не знает силы, чувство для него темно…
Вымогает лишь свиданья, лишь о встречах говорит.
 
 
И душа его, и сердце – все проиграно давно,
Хоть не сказано ни слова той, что сердце пламенит…
 
 
Днем и ночью страсти пламя здесь, в груди разожжено,
Воздвигает в сердце знамя, воскрешает милой вид.
 
 
Господи! Какая мука!.. Раньше сердце ни одно
В эти двери не стучалось. Храм запретный был закрыт.
 
 
О, как жаль мне это сердце, что до пепла спалено, —
Вечно полное печалью, знавшее один магнит.
 
 
Много ль было дней счастливых? Радость знало ли оно?
Не подул ему и в спину ветер от ее ланит.
 
 
Только то блаженно сердце, что от бед ограждено.
То, которое всевышний даже в страсти охранит.
 

* * *

 
Клянусь я винным цветом губ, чьим хмелем жгучим я не сыт,
И поцелуем, что меня, как молодой орех, целит;
 
 
Клянусь кольчугою, что стан стрелоподобный обтекла;
Клянусь я лучником ресниц, чей выстрел сердце просквозит;
 
 
Клянусь цитронами грудей, парчою твоего чела
И телом, ласковым, как шелк, и нежным, словно аксамит;
 
 
Клянусь нарциссами двумя и гиацинтами двумя;
Клянусь рубином нежных уст и розами твоих ланит;
 
 
Клянусь нарциссовым вином, сверкнувшим на румянце роз,
Жасмином, на котором пот, подобный амбре, чуть блестит;
 
 
Клянусь я телом неземным, что сделано из серебра
И на котором без конца подвесок золото гремит;
 
 
Клянусь затмившим блеск Зухры сияньем твоего лица,
Волшбою сердца, что меня верней Харута искусит;
 
 
Клянусь я парою зрачков, подобьем эфиопских дев,
Что в брачных комнатах, в твоих йеменских раковинах, спит;
 
 
Клянусь я мочками ушей, колечками в твоих ушах,
Двумя цепями, где звено объемлет звенья и звенит;
 
 
Клянусь я влагой жарких слез и сердца кровью огневой,
Которая твоим устам умолкнуть в ужасе велит;
 
 
Клянусь я искрами костра, которым сердце спалено,
Моими вздохами, чей дым на волосах твоих лежит;
 
 
Клянусь я жаждою души, изнывшей в поисках тебя,
Клянусь я плотью, что сейчас, в тоске расплавившись, бурлит;
 
 
Клянусь я волоском твоим, что амулетом служит мне,
И памятью о том, что я петлею мускусной обвит;
 
 
Клянусь намеками любви и голосами певчих птиц,
Клянусь я песнею твоей, что вновь и вновь меня пьянит;
 
 
Клянусь: пока у Хакани на месте сердце и душа,
Он место только для тебя в душе и сердце сохранит!
 
 
Ты долго, милая, живи… Ведь слишком долго ждать пришлось,
У мученика Хакани нет больше сердца, он убит.
 

* * *

 
Красота справедливо дана той, что гурий небесных свежей,
Изгибаются перед тобой горделивые шеи мужей.
 
 
В день, когда тебя мать родила в мире прелести и красоты,
Изумленный наполнили мир дух соблазнов и дух мятежей.
 
 
Весь израненный множеством стрел, мир от взглядов твоих полужив,
Но никто не узнал до конца сокрушающей мощи твоей.
 
 
Обнадежены ранней зарей, мы до вечера жизни дошли,
Обещаниям веря твоим, дождались мы скончания дней.
 
 
Сокровенное знанье тебе благосклонной судьбою дано,
Сокровенные думы прочла, но не чувствуешь наших скорбей.
 
 
Под изменчивым взором твоим столько крови успело протечь —
Не упомнишь убитых тобой, не сочувствуешь участи сей.
 
 
Если кровь не стыдишься пролить, беззаботно играя людьми,
Ты убийственность взоров пойми, наших мук устыдиться сумей.
 
 
Знаю, хочешь ты вновь и опять – вечно кровь Хакани проливать.
Кто велел тебе так поступать, насмехаясь над жизнью моей?
 

* * *

 
Ты, что жизни прекрасней, твоя благодать доколе?
Ты – свеча, мотылька ты уходишь искать. Доколе?
 
 
Разлучив с правосудьем природу свою, утвердила насилие в этом краю,
Будешь кровь проливать и убийство скрывать доколе?
 
 
Подбородком нежнейшим и мускусом кос, что лишил нас рассудка и душу унес,
Сто начальников стражи убила, как тать… Доколе?
 
 
Сердце ты, словно пламень, мгновенно прожгла, предо мной так пленительно, плавно прошла.
Как живая вода, будешь в русле бежать доколе?
 
 
Плещет ветер, и ворот застегивать лень, и, заносчиво шапку надев набекрень,
Распустила ты косы… Влюбленным страдать доколе?
 
 
Вор на промысел темный идет без свечи. Ну а ты, как свеча в непроглядной ночи,
При огне будешь наши сердца похищать доколе?
 
 
Каждый миг ты – в сраженье, в бою – что ни миг, и ристалище тесно, летишь напрямик.
Сокрушаешь влюбленных все вновь и опять. Доколе?
 
 
Ветер я опалю, если чуть подышу, если вылететь крику души разрешу.
Где разлуки предел, сколько верить и звать? Доколе?
 
 
Хакани, возмужавший в горниле скорбей, – словно птица, взращенная в клетке твоей.
Он – обитель печали. И гостя ей ждать доколе?
 

* * *

 
Сердце обратилось в бегство, мной проиграна война.
В плен сдалось мое терпенье, ведь коварством ты сильна.
 
 
Блещет в небе сотня тысяч ярких пуговиц червонных,
Но из них твоей одежды не достойна ни одна.
 
 
У земли не оказалось для тебя даров достойных,
Небо пред тобой склонилось, и в зубах его – луна.
 
 
Сердце ты мое убила, кровь немолчно в нем бурлила,
Но душа не знала злобы и тебе была верна.
 
 
Ты сказала, что создатель дал мне радостное сердце,
О аллах! Я ведал радость, но не в эти времена!
 
 
Сам я свой покинул разум, что ослушался любимой,
Возмутившуюся душу усмирил, как шалуна.
 
 
Думал: выпадут мне в нардах три шестерки скорой встречи,
Тройка горестной разлуки мне сегодня суждена.
 
 
Сердце Хакани сожгла ты – все равно не виновата,
Всем скажу, что ты ни сделай, это – не твоя вина.
 

* * *

 
Мир на слабую душу обрушился вдруг,
Содрогается сердце под тяжестью мук.
 
 
Если даже на розу я гляну – мне в сердце
Взгляд шипом возвратится, колюч и упруг.
 
 
Безнадежно готовится сердце к дороге,
Для надежд основанья не видит вокруг.
 
 
В плодоносном саду до гранатовой ветви
Дотянуть не смогу обессиленных рук.
 
 
Если рай раздавать будут людям частями,
Мне размерами с шапку достанется луг.
 
 
Коль по свету искать я бальзама устану,
Мне на долю достанется только недуг.
 
 
Как тоскует душа, что к устам подступила!
«Да, бывает и так!» – отвечает мне друг.
 
 
С караваном терпенья пошел я в надежде,
Что дадут Хакани хоть какой-нибудь вьюк.
 

* * *

 
Гурий только горделивых все влюбленные хотят,
Только жертвенных влюбленных непреклонные хотят.
 
 
Разум там не засидится, где любовь еще – царица,
Где соперников не видеть покоренные хотят.
 
 
Разве жизни жаль? Взгляни же: только быть к свече поближе
Мотыльки, как я, хмельные, истомленные хотят.
 
 
Пусть коварна чаровница, не хотят они взмолиться,
Снова пламени рубинов опаленные хотят.
 
 
Лишь возлюбленная глянет, острый взор до крови ранит.
Вовсе не кровавой мести уязвленные хотят.
 
 
Помни шариат влюбленных и не путайся в законах:
От любви не цену крови ей казненные хотят.
 
 
Без любви нельзя добиться, чтоб запела эта птица,
Розы песен соловьиных вне сезона не хотят.
 

* * *

 
Трепеща в твоих тенетах, сердце страждет несказанно,
Душу локоны обвили, нет спасенья из капкана.
 
 
Разум, пеленой покрытый, если даже ветром станет,
Не взлетит и не поднимет трон высокий Сулеймана.
 
 
Ветер, верный только праху под любимыми ступнями,
Не осмелится вернуться к милой без венца султана.
 
 
Множество цариц прекрасных обитает в кущах рая,
Но приди, и будут видеть лишь тебя глаза Ризвана.
 
 
Что меж верою и страстью обрести дано влюбленным?
Но пришло твое веленье, и отчаиваться рано.
 
 
Слезы бурные влюбленных – волны нового потопа,
И любовь подобна Ною в ожиданье урагана.
 
 
Если подлый станет хвастать, клясться, что достиг свиданья,
Знай, что мяч промчался мимо, мяч – не для его човгана!
 
 
Если гуль назвался Хизром, не найдешь ты с ним дороги,
Он живой воды не видел, и не исцелится рана.
 
 
Приближенному владыки во дворце не страшен стражник,
Он заискивать не станет у привратника-болвана.
 
 
Если ты, хвала аллаху, твердой клятве не изменишь,
Что же нас лишит награды, той, что нам обетованна?
 
 
Многие по воле рока разлучить хотят влюбленных,
Сохрани же верность клятве, счастье будет постоянно!
 
 
Душу Хакани, что грезит царством светлого свиданья,
Не зальют потоки злата в царстве грозного хакана.
 

* * *

 
Что вера сделает, коль сам я в локонах неверных кану?
Скажи, что сделает бальзам, залечит ли такую рану?
 
 
Твой околдовывает лик! Иначе, как соблазн проник
В запретный ангельский цветник? Скажи, что делать в нем шайтану?
 
 
О, если на меня с высот свиданья ветер не дохнет,
В тоске по локонам твоим что говорить, что делать стану?
 
 
Но сердце – в муке и в тоске, а ты – вблизи и вдалеке.
Что делать гибнущей душе в тенетах, льющихся по стану?
 
 
Приму ли глубиною глаз желанного свиданья час?
Что делать розе средь песков и в доме нищего султану?
 
 
Позволишь ли в какой-то миг увидеть мне твой светлый лик?
Что делать зеркалу, когда в твое лицо влюбленно гляну?
 
 
Коль руки Хакани отмыл от мира, что ему немил,
Что сможет повелеть Санджар? Что делать грозному хакану?
 

* * *

 
Любимая дала мне чашу, наполненную болью мук,
Терпение, покинув сердце, на волю выбежало вдруг.
 
 
Терпенье от меня бежало, ведь под ресницами любимой —
Соблазна грозная засада и взгляда смертоносный лук.
 
 
Меня любовь остановила, ногой растерла, словно глину,
Меня любимая забыла, как розу выронив из рук.
 
 
В огонь швырнув мою подкову, явилась память, и разлука,
Надежды дверь забив гвоздями, накинула засова крюк.
 
 
Хоть зло любовь творит такое, какого в мире не творили,
Пусть глаз дурной ее минует, пусть обойдет ее недуг.
 
 
Грудь Хакани дотла сгорела, а милая и знать не знает
И ветру пепел мой швыряет, испепеляя все вокруг.
 

* * *

 
Знай, что весь мир твоей гордыни, надменной брани не снесет!
Мое измученное сердце боль расставанья не снесет.
 
 
Я жизнь свою тысячекратно готов швырнуть твоей собаке,
Твой пес не хочет меньшей кости и невниманья не снесет.
 
 
Осмелюсь ли пойти дорогой, ведущей к твоему кварталу?
Ведь так там тесно, что дорога толпы дыханье не снесет.
 
 
Любовь к тебе ношу я в сердце, но тесно ей с любовью к жизни,
Рахш – лишь один, и двух Рустамов он на майдане не снесет.
 
 
Убив меня стрелою взгляда, ты собралась отрезать косы.
Не делай этого, не надо – душа страданья не снесет!
 
 
Что сделать Хакани с душою, чтоб молча боль снести такую!
Ведь красоты такой сиянье все мирозданье не снесет!
 

* * *

 
Ни к чему твоя досада, не казни, помилуй нас!
Косами играть не надо, белый свет от них угас!
 
 
Не кидай ты взглядов острых, не карай меня безвинно!
Меч судьбы – твой взгляд лукавый… Пощади на этот раз!
 
 
Хоть враги твои грозят мне и рискую головою,
Ты прогневаться решила… Мало мне твоих проказ!
 
 
Попрекнул тебя я в шутку, но зачем же ты уходишь?
Погоди, дай слово молвить, подари еще хоть час!
 
 
Если что-либо дурное обо мне тебе расскажут,
Верь: я завистью оболган, в клевете людской увяз.
 
 
О, не принимай на веру сплетни за твоей спиною,
Если на тебя клевещут, презирай злословья глас.
 
 
О тебе я не злословил никогда, клянусь аллахом,
Мне свидетелем – твой образ, тот, что в сердце не угас!
 
 
Я наговорил так много, ибо лик, подобный розе,
Уберечь хочу от низких, утаить от алчных глаз.
 
 
Я ничуть не изменился, будь и ты, какой бывала…
Говорит о нас весь город, не кончается рассказ.
 
 
Хакани – твой раб, и, если провинился ненароком,
Он готов ценою жизни искупить вину сейчас.
 

* * *

 
Вижу, что тебе не нужен тот, кто искренне влюблен,
Лишь наглец тебе по нраву, только неуч-пустозвон.
 
 
Я – твоя немая жертва, не грози рукой насилья!
Ты мне грудь пронзи стрелою, все равно я обречен.
 
 
Ночь – завеса, за которой я свою скрываю тайну,
А от солнечного света сердца мука – мой заслон.
 
 
Душу мне сжигает горе, но, страшась молвы досужей
И соперника пугаясь, подавил я сердца стон.
 
 
Брось кошель пустого «завтра», нет в нем золота свиданья —
Я сегодняшний избыток трачу, с милой разлучен.
 
 
Разве горестное сердце знает страсти этой цену?
Разве жемчуг лучезарный раковиной оценен?
 
 
Если ты лицо откроешь среди розового сада,
Ветер утренний отвергнет распустившийся бутон.
 
 
И покуда сердце бьется, Хакани все там же будет,
Милой жаждет сердце злое покорить любовью он.
 

* * *

 
Пощади – из глаз я пролил реку, полную огнем!
Иль потопа не боишься в ослеплении своем?
 
 
Плачу жалобно, как серна, пред газельими глазами
Сколько горестных стенаний уходило с каждым днем!
 
 
В шапке набекрень пришла ты и в фисташковой рубашке.
Взгляд очей миндалевидных метким кажется стрелком.
 
 
Засмеешься – две покажешь ямочки на лике лунном,
Я заплачу – и на землю два ручья сбегут жгутом.
 
 
Я, как Сулейман, рыдаю, потеряв заветный перстень,
Но уста твои смеются, став рубиновым кольцом.
 
 
Боже! Радуюсь разлуке – ведь за ней придет свиданье.
Милостям не рад – за ними горести приходят в дом.
 
 
Если даже чуть смягчишься, выжмешь ты из камня воду,
Но из меда воск добудешь в гневе яростно-крутом.
 
 
Дай уста – нет слаще ягод… Ягоде подобен винной
Я, морщинами покрытый, с окровавленным лицом.
 
 
Хакани, лей слезы скорби! Не расстанется с любовью
Скорбь – начальник стражи верный, награжденный серебром.
 

* * *

 
Страсть к тебе, оба мира пройдя напролет,
Многих сердца лишает, вздохнуть не дает.
 
 
Ты еще на земле не успела родиться,
А уж слава гремела нездешних красот.
 
 
И тоска по тебе подожгла мою душу,
Так что бурные искры ушли в небосвод.
 
 
Будь счастливой, ничто – моя слава дурная,
Пусть меня осуждает досужий народ.
 
 
Враг примчался меня убивать и промолвил:
«Что за жирную дичь я добыл в этот год!»
 
 
Если в мире такая великая смута,
Как мне жить, как на лад мое дело пойдет?
 
 
Хакани беспрестанной измучен враждою,
Гонит недруг его, как змею садовод.
 

* * *

 
Дни мои ночами стали, оглянусь – кругом темно,
И душа к устам подходит, плоть покинуть ей вольно.
 
 
Небо слышало так часто возгласы мои: «Господь!»,
Что само им стало вторить и бедой сокрушено.
 
 
В дом вошла любовь и стала жажду утолять мою,
Наливая полной чашей запрещенное вино.
 
 
Помню: я пьянел, бывало, лишь от одного глотка,
Нынче – осушаю чаши, сердце горечью полно.
 
 
Вижу путь, что не под силу иноходцу моему,
И деяния, которых совершить мне не дано.
 
 
Я пришел к ее воротам, но сказал суровый страж:
«Для чего ты здесь, безумец? Не открою все равно!»
 
 
Молвил мой сосед, внимая вздохам тяжким Хакани:
«Вот какая лихорадка! Весь – в жару. Немудрено».
 

* * *

 
Не тронуть мне свиданья ветвь – недосягаема листва.
Нет сил тебя изобразить – воображенья мощь мертва.
 
 
Несчастные мои глаза однажды видели тебя,
И тысячами бед плачу за миг единый волшебства.
 
 
Всю жизнь с разбитым сердцем я скитаюсь от тебя вдали,
Но весть от сердца твоего не приносила мне молва.
 
 
Из-за того что до тебя я дотянуться не могу,
Душа из уст моих ушла, поникла скорбно голова.
 
 
И вновь точеная стрела твоих упреков огневых
Впивалась прямо в сердце мне, и не слабела тетива,
 
 
Но счастлив я уже и тем, что вижу издали тебя.
Как быть, ведь это – жребий мой, судьба, наверно, такова.
 
 
Не позволяет сердце мне от этих отойти ворот,
Повелевает Хакани все эти вымолвить слова.
 

* * *

 
Охватить воображеньем миг свиданья мудрено,
Описать его словами мне, должно быть, не дано.
 
 
Жизнь прошла неуследимо… Паланкин свиданья медлит,
Потерялся он в дороге, между тем уже темно.
 
 
Обещало мне свиданье в срок прийти без опозданья,
Но ко мне без уговора смерть пришла, а где оно?
 
 
Ты пренебрегала нами, ты вино пила с врагами,
Не оставив нам ни капли. Мимо протекло вино.
 
 
На тебя я призываю заклинания Мессии,
Но, увы, они бессильны, ты не внемлешь все равно.
 
 
Что поделать, если к сердцу счастье так неблагосклонно?
Хакани к тебе дорогу отыскать не суждено.
 

* * *

 
Смотри: с пути любви к тебе не сходит сердце и болит.
Из сердца не уходит страсть, как звезды не сойдут с орбит.
 
 
Молю, к другому не стремись, ведь мне другая не нужна!
О, не меняйся, ведь тоска перемениться не спешит!
 
 
Я так измучился, а ты не научилась тосковать,
Дивлюсь, что сердца твоего моя тоска не оживит.
 
 
Пусть мне в разлуке тяжело, благодарю за это зло!
Быть может, хуже будет мне и пуще станет боль обид.
 
 
Надежда тайная была в душе, как золото, светла,
Но тяжкие мои дела едва ли мир позолотит.
 
 
Невзгоды горькие приму, злосчастью верен своему,
Сам удивляюсь, как оно вселенной вспять не обратит.
 
 
Вода разлуки подошла и плещет выше головы,
Не замочив ступни твоей, мне страшной гибелью грозит.
 
 
О, был ли день такой, когда не знал страданий Хакани
И у твоих ворот в крови не кувыркался, как шахид?
 

* * *

 
Безумцем стану я, когда, подобна пери, ты придешь.
Увижу кольца черных змей, кудрей струящуюся дрожь.
 
 
Ты – солнце, что взошло в ночи, такого чуда больше нет.
Ночь сразу превратится в день, когда над миром ты блеснешь.
 
 
Хоть ночью, в полной темноте, не смотрит в зеркало никто,
Гляжу, тобою ослеплен, – твой лик на зеркало похож.
 

* * *

 
Тому, кто заболел тобой, не нужен никакой бальзам.
За миг свидания с тобой все царства мира я отдам.
 
 
Врата к свиданию с тобой нешироки, невысоки,
И кто же не согнет спины, к заветным подойдя вратам?
 
 
Жизнь отдававший сотню раз, чтоб взять кольцо любимых уст,
Вовеки не отдаст его за перстень, коим славен Джам.
 
 
Постигнув, что тебе никто подарков меньших не пришлет,
И сердце посылаю я, и веру в дар твоим устам.
 
 
Терпение изнемогло под страшным бременем тоски,
Гора под ношею такой не устоит, а где уж нам!
 
 
Перед нашествием любви мой бедный разум бросил щит,
Ведь перед натиском таким не устоял бы и Рустам.
 
 
Ты молвила: «Тебя всегда приятно видеть, Хакани!»
Ступай же, озорница, прочь, доверья нет к твоим словам!
 

* * *

 
Был уговор у нас с тобой, тебе, конечно, он знаком,
Но опостылел, устарел и стал казаться пустяком.
 
 
Мне уши нежил голос твой, струился голос, как ручей,
Сегодня кровь из глаз моих багряным хлещет родником.
 
 
Огонь заклятья твоего сжег душу бедную дотла,
Ты веешь пламенем одним, и пламя – вся ты, целиком.
 
 
Не жду я верности твоей и знаю, что изменишь ты.
Не жди насилья от меня, ты знаешь: не тяну силком.
 
 
Ты кровью сердца моего спешишь разлуку угостить,
Но к скатерти свиданья ты не приходила и тайком.
 
 
Хочу я жизнь свою пресечь, когда тебя со мною нет,
И знаю, не смутишься ты, узнав о выходе таком.
 
 
Ну что ж, насилью твоему не удивится Хакани,
Поскольку в мире ты живешь и взращена в аду мирском.
 

* * *

 
Молва о красоте твоей – везде, куда я ни пойду.
Гремит на небе все звучней и в райском слышится саду.
 
 
Ступило сердце шаг-другой в чертог свидания с тобой,
И поскользнулось о порог, и оступилось на ходу.
 
 
Я о тебе вздохнул, и грудь пылает, как проезжий путь, —
Как видно, встретил караван степных разбойников орду.
 
 
И нет несчастнее купца! Что хуже этого конца?
Хотел он прибыльной любви – и ни за что попал в беду.
 
 
Но как же до спокойных вод корабль терпенья доплывет?
Сто тысяч дыр на парусах, и только гибели я жду.
 
 
Был на груди моей замок, надежно верность он стерег,
Теперь он сжал мои уста, врагов твоих узнав вражду.
 
 
Вдали от милой в эти дни лишился воли Хакани.
Тебе известно, как в беде впадают в крайнюю нужду.
 

* * *

 
Душу сладостную возьму и возлюбленной в дар принесу,
Милым локонам веру свою, сердца каждый удар принесу.
 
 
И когда ты захочешь испить эту сладкую горечь вина,
Сотню сладостных жизней тебе, как единый динар, принесу.
 
 
Словно ягода – эти уста… Ей, как винную ягоду, я
Окровавленное лицо, и морщинист и стар, принесу.
 
 
Я насыплю перед тобой кучу жемчуга ростом с тебя,
Я добытые в заводях глаз жемчуга на базар принесу.
 
 
Первых дней молодую зарю я последней любви подарю,
Я тебе свои юные дни, бурной страсти разгар принесу.
 
 
Две костяшки слезами облив, в звезды яркие их превращу,
Я любимой сиянье Плеяд – светоч любящих пар – принесу.
 
 
Приложившись щекою к земле и любимой целуя стопы,
Обрету я заветный венец и владычице чар принесу.
 
 
У влюбленных обычай таков: сердце дарят любимым они.
Ну а я тебе душу отдам, жизни трепет и жар принесу.
 
 
Что ж краснеешь, стыдясь, Хакани? Знай: обрел я гордыню свою
У султанских корон и тебе блеск венцов и тиар принесу.
 

* * *

 
Смотри, что я в любви обрел, – найдешь ли в темноте просвет?
Меж тем как я тоской убит, на мне и волос не задет.
 
 
Поскольку я ее люблю, нет смысла толковать о том,
Чем за любовь к ее лицу я заплатил в горниле бед.
 
 
Эй, голубь! Ты хотя бы раз письмо любимой отнеси,
На крыльях радости лети и принеси скорей ответ.
 
 
На муку сердца посмотри, ведь сердце ждет свиданья с ней,
Эй, голубь! Только сердца жаль, что ждет Симурга столько лет.
 
 
Пусть будет улицей моей твой вольно-голубой простор:
На башню вражью не садись, лети, не забывай примет!
 
 
Будь осторожен, голубь мой, поберегись, поторопись,
Ведь сокол, пущенный врагом, быть может, кинулся вослед.
 
 
Возьму я желтизны с лица и привяжу к твоей ноге,
Посланца не вернут назад, не взявши золотых монет.
 
 
Частичкой каждой, плотью всей свиданья жаждет Хакани…
Ей жаль ползернышка души, она не ждет меня, о нет!
 

* * *

 
Если ты стала моею душой, не уходи.
Сжалься над кровью души, надо мной, не уходи.
 
 
Разорвала ты завесу святой тайны моей,
Не обольщай невозможной мечтой, не уходи.
 
 
Все, что душе моей ты повелишь, выполню я.
Гостьей незваной пришла, но постой, не уходи.
 
 
Радостно за подаянье твое душу отдам,
Только отсюда за данью другой не уходи.
 
 
Если арканом девических кос я обвяжусь,
Словно аркан ускользая тугой, не уходи.
 
 
Пьешь мою кровь, словно тюрки… Скажи, это любовь?
Полно, тюрчанка, окончи разбой, не уходи.
 
 
Не замечаешь того, кто убит… Не убивай
Мудрых людей, как невежда любой, не уходи.
 
 
Если твой преданный раб – Хакани, раб – только твой,
Будь только шаха Ирана рабой, не уходи.
 

* * *

 
К луне, чтобы свое лицо она открыла, я приду.
На шею жемчугá надень, мое светило! Я приду.
 
 
Ты украшений звон умерь, их блеск перед тобой – ничто.
Еще униженнее их к тебе уныло я приду.
 
 
Мне голубь твой письмо принес, и было сказано в письме:
«Быстрее голубя к тебе, быстрей посыла я приду!».
 
 
Червонец своего лица я с голубем тебе пошлю,
Объятья сокола раскрыв ширококрылые, приду.
 
 
Твой сторож на пути стоит и не впускает через дверь.
Но если ты хоть лунный свет в окно впустила, я приду.
 
 
От сглаза этот лунный лик окрасила в индиго ты,
К тебе, как лилия в слезах, как воды Нила, я приду.
 
 
Ты – солнце, гордо за собой влачишь парчовую полу.
Мой ворот повлажнел от слез, как туча стылая, приду.
 
 
Я с полной золота полой хотел вернуться от тебя,
С лицом, которое тоска позолотила, в дом приду.
 
 
Стыдясь, что милой подарить могу я только жизнь свою,
Понурый, словно локон твой, больной и хилый, я приду.
 
 
Посмею ли к твоим стопам припасть беспутной головой?
Кивая псам, целуя пыль, где ты ступила, я приду.
 
 
В надежде, что продлишь мне жизнь благоуханием своим,
С вином расплавленной души, чтоб ты испила, я приду.
 
 
Как скатерть в серебре – твой лик, где соль прекрасных уст нежна,
С горючей солью, солью слез, теряя силы, я приду.
 
 
Как месяц тридцати ночей, вползающий под солнца сень,
Вползу на пиршество твое, на ложе милой я приду.
 
 
Мои подковы ты сожгла, возьму подковы скакунов,
Как в буре пламени Азер, дрожа от пыла, я приду.
 

* * *

 
Я на улицу милой, прокравшись в тиши, в полночь гостем нежданным пришел.
Как без тела душа или тень без души, весь повитый туманом, пришел.
 
 
Эта улица спальней была для души, но печальной душе не спалось.
Тень у входа оставив, я в спальню твою, призван милым тираном, пришел.
 
 
Я к собакам на улице пыльной твоей, словно верный твой пес, подбежал.
И в ошейнике, с рабьим клеймом на лице я к покоям желанным пришел.
 
 
Я увидел огонь дорогого лица, рутой стал в тот же миг для огня,
И невольно я вскрикнул, взглянув на тебя, с воплем я покаянным пришел.
 
 
К заповедному кладу в тревоге идут и светильник страшатся зажечь,
Но, беспомощных вздохов светильник задув, я беспечным буяном пришел.
 
 
Иглы этих ресниц из атласа лица сшили новый халат для меня,
Одарили меня, когда в сумерках я к ней бродягой незваным пришел.
 
 
Вот любимая выпила чашу вина и, смеясь, мне плеснула глоток,
Был я прахом немым, но сегодня воскрес, к ней счастливым и пьяным пришел.
 
 
Что страшиться зловредных завистников мне, ведь свидание с нею дано!
Стану ль я опасаться вражды и хулы, если властным султаном пришел!
 
 
Ибо вечером я не прислужником стал, а возлюбленным пери моей,
Ибо утром домой не певцом Хакани, а могучим хаканом пришел.
 

* * *

 
В двери мои постучалась она, в полночь нагрянула, опьянена,
О, солнцеликая эта краса, розовоустая эта луна!
 
 
В дверь постучалась тихонько она и позвала, потянув за кольцо.
Молвил я: «Кто там у наших ворот в пору такую? Кому не до сна?».
 
 
Слышу: «Открой! Я – подруга твоя! Я – исцеленье недуга, открой!
Гостью прими, хоть незваной пришла…» – так у порога сказала она.
 
 
Двери открыл я, впустил ее в дом. «Что за добыча! – я громко вскричал. —
Что за чудесная долгая ночь! Так благодатна она и темна!»
 
 
Ночь я восторженно благословил и благодарно восславил вино,
Ибо усильями этих двоих встреча с любимой была мне дана.
 
 
Если б не ночь, никогда бы она здесь не открыла лица своего.
Не позабыла бы страха вовек, если бы не было в мире вина.
 
 
Так я сказал: «Хоть себе я вчера дал воздержания крепкий зарок,
Что моя клятва! Сегодня с тобой ночь наслаждения нам суждена».
 
 
Молвил я: «Пусть твой серебряный лик примет подарок сейчас от меня.
Чистое золото перед тобой, щек изможденных моих желтизна»
 
 
«О Хакани, – ты спросила, смеясь, – разве из золота щеки твои?»
Я отвечал: «Дорогая, прости, – золота яркость в ночи не видна».
 

* * *

 
О ты, смутившая влюбленных, с лица срывая покрывало!
Твои рубины так сияют, что солнце к ним возревновало.
 
 
Плетется жалкой побирушкой по улице твоей луна,
Потоки черных кос увидев, ночь отшвырнула покрывало.
 
 
О ты, забившая гвоздями уста всемирных мудрецов,
О ты, которая шипами постели раненых устлала!
 
 
Пришедшая мой дом ограбить и плоть спалившая мою,
О ты, что прядями своими как будто горло сердца сжала!
 
 
Твои нарциссы колдовские всю ночь меня бросают в жар,
Лишают солнца, в пот холодный бросают, словно горя мало.
 
 
Свое пресыщенное сердце к дорожной пыли обратив,
Мое ты сердце невзлюбила, в огонь его швырнула шало.
 
 
Ну что же, к твоему насилью привыкло сердце Хакани,
Его душа в аду пылает, а тело пропадом пропало.
 

* * *

 
О бывшая моей любимой, решившая знакомой стать!
О ты, порвавшая с достойным, чтоб недостойного избрать!
 
 
О ты, жемчужину которой злодеев просверлил алмаз,
Доколе, как янтарь, ты будешь к себе злодеев привлекать?
 
 
Доколе, словно солнце в небе, ежевечерне в поздний час
К земле, служа друзьям неверным, ты будешь голову склонять?
 
 
Приятельница и подруга ты лишь тому, кто ниже нас,
Часы любви, часы досуга решила ты врагу отдать.
 
 
Воистину достойный избран! Все по достоинству сейчас:
Достойна трапеза Мессии, осла – кормежки благодать.
 
 
Жемчужиною даровою был для тебя я и угас…
Жестокая, ты не хотела моей цены высокой знать!
 
 
Оценит ли сиянье солнца тот, кто лишен с рожденья глаз?
И сможет ли простой горшечник сапфиру должное воздать?
 
 
Да, так судьба судила злая – в твоих тенетах я увяз.
Пусть на судьбу падут удары, что нас хотели бы сломать!
 
 
О, если б налетело пламя и землю охватило враз,
Чтоб эту страсть спалить, чтоб выжечь и красоту твою, и стать!
 
 
Да, это – божества веленье, судьбы таинственный приказ,
Иначе Хакани не мог бы так от любви к тебе страдать.
 

* * *

 
То, что ты сделала со мной, поскольку верности чужда, —
Несправедливости предел и средоточие вреда.
 
 
Что значили твои слова? То были сети колдовства.
Что клятва? Это ветер был, не оставляющий следа.
 
 
Не помнишь ты любви былой… Нет, не таков обычай мой,
А ты идешь таким путем затем, что лишена стыда.
 
 
Что мне рыдать из-за тебя, когда, тоскуя и любя,
Тебе я отдал сердце сам и надо мною нет суда?
 
 
О сердце Хакани! Забудь былые горести и дни!
Взгляни, что сделала она, уж это – подлинно беда.
 

* * *

 
В пучине страсти я тону, моих мучений ты не множь!
Хотя бы выслушай меня, ведь суть речей моих – не ложь!
 
 
Душа тобою сожжена… Что там за молния видна?
Ты проливаешь кровь мою… Скажи мне, что это за нож?
 
 
Я плачу и не прячу слез, поток любви меня унес.
Так пощади же ты меня! Кругом – буруны, гребни – сплошь.
 
 
Поток – везде, со всех сторон… Тебе – по щиколотку он,
А мне дошел до головы. О, неужели не спасешь?
 
 
Пусть ты неласкова и зла, пусть мне другого предпочла,
Ты знать, конечно, не могла, как на меня он непохож.
 

* * *

 
Нет ко мне благоволенья, мы опять с тобою в ссоре.
Не ступила ты и шагу, чтобы мне помочь в разоре.
 
 
Душу ржавчиною скорби ты осыпала, не глядя,
Что легла на сердце с неба тень печальная лазори.
 
 
Дни мои ты помрачила – я ни разу из почтенья
Не сказал любимой ясно о своем великом горе.
 
 
Ты своим лукавым взглядом кровь мою пила, как воду,
Я слабел и все не видел снисхождения во взоре.
 
 
В гневе ты сказала: «Мигом я сверну ковер беседы!».
Но ведь не был он развернут. Что свернешь в пустом задоре?
 
 
Думал я, что ты – лекарство для измученного сердца,
Ты – недуг, и невозможно исцеление от хвори.
 
 
Хакани – он твой навеки! Что ж ты сердце разоряешь?
Грабишь ты свое жилище… Так не скажут и о воре.
 

* * *

 
Твой нрав безжалостен, как прежде. Была ты злой и столь же зла.
Твои глаза не увлажнились, когда ты грудь мою сожгла.
 
 
Бывает, что враги, смирившись, стыдясь людского осужденья,
Мир заключают хоть притворный, но ты готова жечь дотла.
 
 
Истерся мой язык от жалоб, он стал во рту как волос тонкий,
Но ты ни нá волос уменьшить свое насилье не могла.
 
 
Ты эту горестную душу своим не радовала ликом,
Душа моя с тобой не стала, как твой прекрасный лик, светла.
 
 
Ты, как жемчужину, пронзила мое измученное сердце,
Как раковину, грудь разверзла, но исцеленья не дала.
 
 
Любовь к тебе мной овладела, над головою воду выпив,
И долею души безвинной скорбь неизбывная была.
 
 
Жестокая, в делах насилья ты этому подобна миру,
Но даже мир жестокосердный такие не творил дела.
 
 
Ты в изобилии усыпав дорогу Хакани шипами,
К земле ни разу не нагнулась, ни одного не подняла.
 

* * *

 
Межу свиданий и разлук тоска влеченья перешла,
И вижу я, что боль моя черту леченья перешла.
 
 
Стараньями загублен труд, мяч быстрый мимо пролетел,
Клюка човгана в длань врага в час помраченья перешла.
 
 
Одно занятье в эти дни, печаль одна – любовь к тебе,
Ей невозможно пренебречь, миг – и в мученье перешла.
 
 
Когда смогу тебя достичь? Ведь наша встреча, словно конь,
Ристалищ двадцать перейдя, в край разлученья перешла.
 
 
Лишенный властелина мир простит соблазн любви к тебе,
Ведь вера отлетевших дней грань отреченья перешла.
 
 
Полу халата Хакани ручей кровавый омочил,
Нет, не полу, а воротник волна теченья перешла.
 

* * *

 
Как ощипанная птица я в руках у палача.
Я стою перед тобою, как безглавая свеча.
 
 
Горько на тебя глядеть мне при сопернике украдкой.
Я живу, тебя не видя, участь жалкую влача.
 
 
Знай: стрела борца за веру тонкий волос расщепила,
Но души незримый пояс рассекла ты без меча.
 
 
Мне в любви клялась недавно и немедля изменила,
Обещала мне свиданье и уходишь, хохоча.
 
 
О тебе душа мечтает, устремляясь в мир свиданья,
И мгновенно сотни поприщ пробегает сгоряча.
 
 
Погляди: сердца упали в тень у стремени любимой,
Головы лежат у трона, ей отсечены сплеча.
 
 
Хакани! От силы страсти дрогнули укоров цепи
Так, что звенья разорвались и рассыпались, бренча.
 

* * *

 
Ты – судья души! Отчего же ни полслова не слышишь ты
И меня, о господи боже, чуть живого, не слышишь ты?
 
 
Я прошу у тебя правосудья, я стенаю во прахе, в крови.
Отчего же ни вздоха, ни стона никакого не слышишь ты?
 
 
Стон горячий, который от сердца я сейчас посылаю к устам,
Вновь устами верну я сердцу. Что же снова не слышишь ты?
 
 
Сколько раз ты меня просила: «О приметах любви расскажи!».
Но сама распознать приметы не готова, не слышишь ты.
 
 
Слышит Рыба, держащая сушу, грохот моря рыданий моих.
В том же море плывешь ревущем, только рева не слышишь ты.
 
 
Притаились в засаде взгляда тюрки-лучники, целясь в меня.
Как же отзвука стрел певучих ветрового не слышишь ты?
 
 
Спросишь ты, не болит ли сердце, но не слышишь криков моих.
Как же ты говоришь о сердце, ведь больного не слышишь ты?
 
 
Или серьги мешают слушать, или локоны, но, увы,
Тайных мыслей моих не знаешь, да и зова не слышишь ты.
 
 
Я тебе говорю: «Сегодня я душою покинут, гордись!».
О царица души, или в силу нрава злого не слышишь ты?
 
 
Лишь тебе сокровища дарят и глаза и уста Хакани.
Слышишь имя его сурово, а иного не слышишь ты.
 
 
Ты – гора серебра, и повсюду говорят о богатствах твоих,
Но молвы о сокровищах сердца золотого не слышишь ты.
 

* * *

 
Сердце за любовь заплатит, не приняв цены в расчет,
Но заздравную молитву все же не произнесет.
 
 
Сто узлов – на верви жизни, не развяжешь ни узла,
И терпенью не распутать оплетающих тенет.
 
 
Мне любимая велела: «К магам за вином ступай!
Пламя скорби воды лечат – отыщи водоворот!»
 
 
И пошел я в гости к магам, но не вижу здесь того,
Чья десница в русло сердца воду радости вольет.
 
 
Вижу: юный виночерпий выплеснул в огонь глоток,
Но земля, как прежде, жаждет, буйного потопа ждет.
 
 
Горе! Он плеснул на пламя Хизровой живой водой.
Видя прах, гонимый ветром, все он знает наперед.
 
 
От глотка впадаю в ярость и вскипаю, как земля…
Лишь глоток на прах он пролил, а напиться не дает.
 
 
Сердце ранила жестоко та, что черпает вино,
Разве есть на свете сердце, чтоб стерпело этот гнет?
 
 
Вот – мои глаза и слезы, виночерпий и вино,
Черепку лицо подобно, всё в морщинах от невзгод.
 
 
Лишь кувшин, и виночерпий, и вина густой отстой…
Иль меня ничто другое от печали не спасет?
 
 
Знай, о старец-маг! Не буду частым гостем у тебя,
Можешь спать, тебя уж больше не встревожит мой приход
 
 
Не подаст мне больше чаши твой пьянчужка озорной,
Чтобы, разума лишаясь, пил я ночи напролет.
 
 
У твоей горы нет больше той неистовой реки,
Чтобы снова подхватило камень мой стремниной вод.
 
 
Хакани! Помолодела пальма легкая любви.
Где рука, что эту пальму беспечально потрясет?
 

* * *

 
И вновь меня тоска в кабак нетвердым шагом привела,
Искателя Каабы вновь в трущобы к магам привела.
 
 
От нагоняющей тоски бежало сердце одвуконь.
Судьба, швырнув меня под плеть, перехватила удила.
 
 
Я так соблазна избегал, скользил я пеной по воде,
Но крокодил любви загнал меня в глубины моря зла.
 
 
Я в самой гуще боя был, я в сече был, как блеск меча,
Когда кольчужного кольца меня заклепка подвела.
 
 
Ты отпустила тетиву, когда взглянула на меня,
И прямо в сердце, точно в цель, твоя ударила стрела.
 
 
Ах, сердце бедное тебе служило глиной для мытья!
Пропало сердце ни за грош, а ты румяна и бела.
 
 
Разлуки ветер улетел с моею глиной и водой.
Вино свиданья принеси, ведь страсть огонь уже зажгла.
 
 
Поводья жизни упустив, разгула стремя удержи,
Для винопития судьба так много поводов дала.
 
 
Мою потерянную жизнь мне поцелуем возврати,
Ведь сгинувшее счастье мне судьба обратно принесла.
 
 
Хребты и степи Хакани в своей дороге одолел,
Но возвратился он домой – жива душа и плоть цела.
 

* * *

 
Я крепко пьян и пить хочу, скорей воды сюда подай,
Горящей розовой воды, багряной, как руда, подай.
 
 
В покое брачном – в пиале, окрашенной в небесный цвет,
Нам солнца огненную дочь, что красотой горда, подай.
 
 
Сияющее солнце нам в чадре из воздуха неси,
Рубин в звенящем хрустале, и пламени, и льда подай.
 
 
Кувшин Джамшида принеси, кровь Сиявуша в нем кипит,
Афрасиабу грозный меч, когда придет беда, подай.
 
 
Чтоб не обуглилась душа в огне невиданных скорбей,
Хрусталь души невинной нам до Страшного суда подай.
 
 
Чтоб капля, падая во прах, его багрила, как сафьян,
Рубин, который не смогла затмить Сухейль-звезда, подай.
 
 
Не думай, что твои дела лишились блеска навсегда,
Того, что, как вода, журчит, что плещет, как вода, подай.
 
 
Деревня опустошена, – все пьяны, все вповалку спят,
Свой голос ты в пустом селе, где жизни нет следа, подай.
 
 
Тугие косы закрути, нам сердце копьями пронзи,
И гроздьев огненную кровь, пока ты молода, подай.
 
 
Хоть на мгновенье Хакани в уединенье опьяни,
Две чаши сладкого вина, не ведая стыда, подай.
 

* * *

 
Слова раскаянья забудь, отныне не жалей вина,
Пока я глиною не стал, дай в глине поскорей вина.
 
 
Две Кыблы нам воспрещены: иль благочестье, иль вино.
Не нужно благочестья – дай кувшинов и сулей вина.
 
 
Заря и вечер протекут, румяна сменит галие.
Подай косметики хмельной! Нет ничего милей вина.
 
 
Поводья сердца подбери и руку разума возьми,
Сбей их с дороги, приведи на улицу друзей вина.
 
 
Взгляни: идет бездумно жизнь. Ты за полу ее схвати
И приведи ее к вину, на берега морей вина.
 
 
Хмельным глашатаям пиров кричу: «Налейте, я готов!».
Эй, собутыльника зови, что закричит: «Налей вина!».
 
 
Я – тот, кто начал пить с утра. Зови, уж если я таков,
Того, кто, как и я, в толпе толчется у дверей вина.
 
 
Что делать Хакани в раю у тихоструйного ручья?
Твое мне сердце – райский сад, так приведи ручей вина!
 

* * *

 
Мы чýжды двух миров делам и здесь и там, ведь мы вольны.
Мы выпиваем по утрам, по вечерам, ведь мы вольны.
 
 
Мы проиграли этот мир, немного праха отыграв,
А тот мы отдали в заклад… Все это – хлам, ведь мы вольны.
 
 
Хоть разум старостой слывет в селенье жизни, у людей,
Но в разуме нет нужды нам, он слишком прям, а мы вольны.
 
 
Ведь в нем – начало всех скорбей, и прах любви – его милей.
Нет разуму дороги к нам и всем скорбям, ведь мы вольны.
 
 
Но в мире есть у нас любовь, что делать, если нет души?..
Есть Сулейман, что трон его, что перстень нам, ведь мы вольны!
 
 
Не нужен собутыльник нам, что пьян от запаха вина,
Мы пьем, и нас не напоить хмельным морям, ведь мы вольны.
 
 
Пусть верный друг необходим творящим тайные дела,
Но мы открыто пьем вино, что грех и срам, ведь мы вольны!
 
 
Ты нашим глиняным устам дай в глине сладкого вина.
А чаша Джама – что она? И что нам Джам? Ведь мы вольны.
 
 
Что арка неба, купол звезд, чертогов арки, купола!
В трущобах пьем и не придем к тем куполам, ведь мы вольны.
 
 
Мы тело сделали щитом, изнемогли под градом стрел.
Излечит раны поцелуй. К чему бальзам? Ведь мы вольны.
 
 
Конечно, вы от нас вольны, есть вера, сердце есть у вас.
У нас нет веры, сердца нет, мы чужды вам, ведь мы вольны.
 
 
Ты стелешь сети там и сям и нас к покорности зовешь,
Нас не поймать твоим сетям, твоим словам, ведь мы вольны.
 
 
Души спасеньем не хвались, мы не надеемся на рай,
И не боимся ада мы… Наш нрав упрям, ведь мы вольны.
 
 
О Хакани! Подай вина! Забудь Каабу и Замзам!
Ведь от Каабы – воля нам, и что Замзам, ведь мы вольны!
 

* * *

 
Любви надимам и певцам ее тревог,
В квартале каландаров нам готов чертог.
 
 
Надимы верные тому, кто в чаше чтит осадка тьму,
Мы – властелины кабака. Устав нестрог!
 
 
Не ради рая путь торим, не в адском пламени горим,
Не рай нас в горе приютил, не ад обжег.
 
 
Всесильной волею судьбы любимой верные рабы,
Не ищем рая мы. Что нам его порог?
 
 
Коль мир не вечен, все равно! Нам бремя вечное дано.
Кто нас на верную любовь навек обрек?
 
 
Рубашки не хотим ничьей, и не утрачен свет очей,
Приносит от Юсуфа весть нам ветерок.
 
 
Мы – то Муса, то Ибрахим пред этим пламенем святым,
Который породил любовь и нас увлек.
 
 
Пока горю, мне чуждо зло, на сердце у меня светло,
Хоть черен я в твоих глазах, свидетель – бог!
 
 
Палимы гибельным огнем, мы от халифов род ведем,
Мы – сироты, но данный нам удел высок.
 
 
Не в наших ли земных делах встречается с надеждой страх?
На перекрестке мы стоим, у двух дорог.
 
 
Мы чем-то высшему сродни. В трущобах, словно Хакани,
Грядущего величья нам вручен залог.
 

* * *

 
Любовь моя, как видно, грех. К чему нам говорить о нем?
Всё так, в безверье верю я! Зачем же веры не вернем?
 
 
О, почему бы не гореть от страсти сердцу моему,
Частицу тайны не иметь в душе, охваченной огнем?
 
 
Идут на утренний намаз, огонь засыпавши землей.
Я – прах любви, так почему не скрыть огня в чаду своем?
 
 
Велела душу мне сгубить, и это – праздник для меня,
Но коль душа обречена, чего ж не сжечь ее живьем?
 
 
И то – удача для меня, что в сердце скорбь вселила ты,
Но почему бы не внести мне радость в этот скорбный дом?
 
 
Луна, чертоги озарив, не подарила мне луча.
Что ж маленький дворец души мне сразу не отдать на слом?
 
 
Пока я себялюбцем был, не шли на лад мои дела,
Я отступился от себя, так отчего мы не вдвоем?
 
 
Всегда цветасты черепки, но где, скажи, мои цветы?
Вот – сердце, битый черепок! Что ж не залить его вином?
 
 
Я – Хакани? Спаси аллах!.. Нет, я – Симург небытия!
Так почему не уравнять мне бытия с небытием?
 

* * *

 
Ушло из рук, пропало сердце, ушло, любви не поборов.
Я вдруг лишился дара речи. К чему теперь богатство слов?
 
 
Я утешителя не вижу. Кому же радоваться в мире?
Какие мне искать забавы? Ведь нет у скорби берегов.
 
 
Я знаю, нет мне дозволенья войти в чертог свободной воли.
Зачем входить в шатер желанья, в нем царских ожидать пиров?
 
 
Я гляну в зеркало и встречу унынья взгляд осиротелый.
Как зеркало под ржой печали, мой лик и темен и суров.
 
 
Как благоденствие решится хоть заглянуть в мои ворота,
Когда невзгоды и напасти не покидают этот кров?
 
 
Я поражен ударом рока и распален огнем печали,
Как будто бы не человек я – железо, взятое в расков.
 
 
Я опоздал уйти, и стало достоинство водою мутной.
О, если б смерть разбила камнем кувшин на тысячу кусков!
 
 
Судьба ушла своей дорогой, забыв меня, и я сегодня
Стереть изображенья счастья с лица желания готов.
 
 
Поскольку сердце лютой скорби сам отдаю на растерзанье,
Для Хакани я – враг заклятый, хотя, понятно, не таков!
 

* * *

 
Никто безжалостней, чем ты, не мучил, не лишал утех,
Ты всех злонравней на земле, мой зачеркнувшая успех.
 
 
Забудь меня, ступай к себе, подумай о своей судьбе!
Где больший был тиран, чем ты, реши сама… И слышу смех.
 
 
Ты – солнце красоты, но тот, кто на свидание идет,
Чем ближе к встрече, все мрачней… А потому какой тут спех!
 
 
Я с розою тебя сравнил – она прекрасна, неверна…
Но запах розы для меня – лишь тень благоуханий тех!
 
 
С тех пор как сердце обожглось, к тебе впервые обратясь,
Дворец терпенья строил я. Теперь к нему не сыщешь вех.
 
 
Лишь в том была моя вина, что привязался я к тебе,
Вода, что льется из очей, сегодня мой смывает грех.
 
 
В ряду влюбленных меньше всех был по значенью Хакани,
Но в прославлении тебя он стал красноречивей всех.
 

* * *

 
Ты на головы влюбленных груз желаний возложи,
Шахский трон любви воздвигни там, где пали в прах мужи.
 
 
Сердце нежное любимой пусть замкнет уста твои,
Гибнет множество влюбленных… Там же голову сложи.
 
 
Ты возлюбленной удары, как бальзам, сумей принять,
Назови противоядьем яд жестокой госпожи.
 
 
Знает страсть лишь только нечет, и взаимности не жди,
На пустом любовном ложе в одиночестве лежи.
 
 
Ты не хвастай красотою, глянь-ка в зеркало скорей,
В нем твои черты не милы и не очень-то свежи.
 
 
Миром лживым не прельщайся, а уж если обольщен,
Уступи ты оба мира той любительнице лжи.
 
 
Хакани! Твоя отчизна – за межою бытия.
Сохрани лишь верность слову, жизни разорвав тяжи!
 

* * *

 
Ты дух укрепляешь, покоишь в тени, о ветер!
Но чем ты порадуешь в скорбные дни, о ветер?
 
 
Как плещущий голубь ты мне принесешь письмо от любимой.
Ведь вестником нежным ты был искони, о ветер.
 
 
Глаза мои рады с тобою дружить. Промчавшийся мимо,
Ты веешь Юсуфом, ты счастью сродни, о ветер.
 
 
Тюрчанке, чьи гордые веют уста дыханием лилий,
Посланье печальное ты протяни, о ветер.
 
 
Ты к ней полетишь и с ответом ко мне вернешься не ты ли?
Я пьян от беззвучной твоей болтовни, о ветер.
 
 
Сурьмы для очей моих ты раздобудь – земли этой сладкой,
Мне прах принеси из-под легкой ступни, о ветер.
 
 
Из локонов милой один волосок, похитив украдкой,
Сюда принеси и, смотри, не усни, о ветер.
 
 
Я слова промолвить не смею досель о локонах милой,
Но как же – ты дуешь, и терпят они, о ветер?
 
 
В плену мое сердце… Скорее нахлынь, врываясь всей силой,
Плененному сердцу ты волю верни, о ветер.
 
 
Коль сердца она не позволит забрать, строга и злонравна,
Ты с ней подерись, отними, догони, о ветер.
 
 
Ты скрытный такой, но твое колдовство столь явно,
Что сердцу почудилось: ты – Хакани, о ветер!